Борхес

Пролог (сказка для тебя)

Завтра я снова увижу тебя и расскажу тебе новую историю о семи царях.

Это будет история о хитроумном царе Одиссее и несчастном царе Приаме; о мудром царе Соломоне и кротком царе Давиде; о двурогом царе Искандере и хромом царе Тимуре, и еще о царе Балтазаре, который всегда в пути.

В моем рассказе будет много разных героев. Ты, конечно, поймешь, что на самом деле их только двое, но из века в век они попадают в похожие ситуации.

Представь себе, к примеру, такую картину. Бурное море играет кораблем; неизвестно, что ждет людей на его борту, и к какому берегу они пристанут. И в это время на скалистом острове, в полутемной комнате замка, женщина со строгим лицом пропускает через пальцы бесконечную пряжу.

Или вот другая картина. Юноша в серебряном шлеме ведет под уздцы могучего коня. Вокруг необъятная пустыня, но позади юноши идет несметное войско. Может быть, на границах населенного мира и юноша, и его воины найдут верную погибель, а может быть, обретут бессмертную славу. Впрочем, для нас с тобой это совсем неважно. Важно, что далеко-далеко от этих безлюдных мест, по удивительному городу, построенному всего за одну ночь, бродит девушка в светлой накидке. Каждый день девушка приходит в порт и пытается узнать у бродяг, не слышали ли они что-нибудь о ее любимом.

...Теперь ты поняла, о чем будет моя история? Впрочем, если тебе показалось, что в ней слишком много грустного, то представь себе еще вот что. Лучина освещает маленькое помещение - сарай или, скорее, хлев, потому что воздух наполнен тяжелым дыханием животных. В углу на куче тряпья - девушка, похожая на ту - из удивительного города, построенного за один день и занесенного песком за сто лет. На ее руках засыпает малыш. Внезапно веет вечерней прохладой: открывается дверь. Через низкий проем становится видно яркую звезду, повисшую, кажется, прямо над самим домом. Порог переступает бородатый мужчина, сильно пахнущий верблюжьим потом. Девушка и мужчина долго всматриваются друг в друга, и наконец, мужчина произносит: "Как долго я тебя искал!".

Тебе не кажется, что именно в этой картине есть что-то очень знакомое, может быть, даже кусочек детства? Я не знаю, чье это детство - твое, мое или какого-то чужого человека... но вместе с тобой мы обязательно найдем разгадку. И мы сделаем еще много других открытий... Ведь завтра я снова увижу тебя и расскажу тебе новую историю о семи царях. Я помню много похожих историй, в которых под разными именами проходят через испытание разлукой два человека. Порой, это действительно грустные истории, но в каждой из них герои всегда находят друг друга и - рано или поздно - побеждает любовь.

Разговор

Е.К.

- ...И ты, Кадм, тоже боишься темноты?

- Конечно, Главк. Когда луна читает мысли посвященных и люди воочию видят ступени лестницы воплощений, - именно в такие мгновения, наполненные пониманием всего вокруг, мы грустим о том времени, когда были людьми, - из неведомых глубин поднимается чудовище - и жизнь теряет свой смысл... Ну да что тебе объяснять, ты ведь и сам был рыбаком...

- Да, Кадм, кто знает, что прячет в своих глубинах бездонное море. Расскажи что-нибудь о нем, ведь ты бывал очень глубоко?

- Нет, Главк, мы, драконы, живем в неглубоких прибрежных пещерах, где мутные солнечные лучи выхватывают из мягкого полумрака россыпи цветных камней, и не можем долго обходиться без воздуха и света. Только для тяжелых раздумий, - чтобы никто не мог помешать, - мы уходим в вечно спокойные глубины. Однажды, когда я размышлял о Гармонии - помнишь ли ты ее ожерелье? - так вот, я представлял себе, как оно смотрелось на ней, когда она была прекрасной девушкой, - вокруг неожиданно стало мрачно. Может быть, я просто подумал, что ожерелья уже нет, как и моей Гармонии, что мои воины и строители давно перешли на службу к властелину мрака и что все лучшее позади... Но, то, что я мельком успел увидеть, было слишком реально: мертвые стебли морских трав опутывали бесформенное тело, все в каких-то ямах, буграх, зловонное - под водой тоже можно различать запахи, - а главное, самое страшное, - глаза, глаза, которые пожирают... Впрочем, я уже сказал, это было секунду, полсекунды, а, может, и не было совсем. Не помню, что происходило дальше, в себя я пришел только на узком каменистом берегу какого-то острова, и - очень высоко - даже если бы мои крылья были достаточно сильны - вряд ли дотянулся, - там была луна, теплая и мудрая, как сама надежда. С тех пор я люблю луну и боюсь темноты. Да, на том же берегу - вдалеке от меня, - но я хорошо вижу и ночью - бродил человек, просто бродил по камням и, наверное, думал о чем-то своем, - я почему-то подумал, что это рыбак, а рыбаки ведь любят море, - так вот, с тех пор я люблю рыбаков...

- Ты необычный дракон, Кадм. Когда я был маленьким, мой отец рассказывал мне о драконах - рыбаки боятся их - но мне было совсем не страшно. А теперь я разговариваю с тобой, и, когда ты рядом, я не боюсь темноты... Послушай. Это был какой-то неудачный, не помню даже почему, день. Мы с отцом вытянули в лодку запутавшегося в сети тритона...

***

Разговор, такой же тихий и неспешный, как плеск волн, вливался в шум моря словами древнего языка. Пожалуй, одно море и могло понять их, потому что знало не только все людские языки, но и все людские судьбы. Судьбы же людей во все времена были полны скорби...

Далекий еще рассвет подкрасил узкую полосу горизонта красным.

***

- Нам уже пора, Кадм.

- Да, Главк, все равно нельзя поговорить обо всем за одну ночь из ста лет. Может быть, следующий раз мы встретимся прежде определенного нам однажды срока?..

- Конечно, Кадм, и обязательно на этом же месте. Если только ты не бросишь все из-за своих рыбаков.

- Ты же знаешь, Главк, рыбаки сегодня так же беззащитны перед пучиной, как и когда-то давно, хотя у них теперь и есть железные корабли и много разных хитрых приспособлений. К тому же за последнее время появилось столько новых чудовищ, от которых нельзя спрятаться за железом.

- Да, Кадм, - кто знает, что прячет в своих глубинах бездонное море...

Осенний Овидий

Недавно я заметил, что со мной происходит что-то странное. Мне не хочется видеть никого из моих прежних друзей. Меня не радуют свежесть окрестных рощ, плеск ручьев и пение птиц. Каждый день я мучительно жду свершения чего-то необъяснимого и прекрасного.

Возможно, мне могла бы помочь моя подруга. Но ее уже давно нет рядом, хотя временами мне и кажется, что я слышу ее голос.

Надо признать, она никогда не была оригинальной. Всему, что она умела, ее, конечно же, научил я. Общение со своими подражателями приятно лишь постольку, поскольку оно предсказуемо. Если ты - настоящая творческая личность, обречен всегда испытывать какую-то неудовлетворенность собеседником. Быть наедине со своими мыслями и мечтами - еще не значит быть одиноким. Я ни о чем не жалею.

С наступлением сумерек ко мне приходят чудесные сны. Недавно я видел запряженную четверкой грифонов колесницу, которой правила крылатая дева-воительница. Еще мне снилось, будто я - внутри огромного шара, заполненного чем-то живым, и, хотя пространство ограничено, наступает полное освобождение от всего, когда-то меня тяготившего...

Впрочем, все это лишь символы, которые нетрудно разгадать, обладая несложными навыками самоанализа. Если я и испытываю в чем-то затруднения, то вот с этой картиной: незнакомая мне местность; роща, так похожая и непохожая на мою; ковер трав под ногами. Я никогда не бывал здесь, да мне и никто не рассказывал, что так необычно ярки могут быть краски - повсюду. Необычно ярки и тревожны. Или эта роща, и ручей, что находится неподалеку, и глубокое, недостижимое как всегда, небо умирают, или просто так же, как и я, заняты своими мыслями. Последний раз, когда - в этом нет сомнения - я был там; когда все поглотили оттенки желтого, самого тревожного цвета, до меня донесся звук мелодичного голоса.

- Кто ты, откликнись?! - закричал я, и отчетливо услышал в ответ:

- Я - Эхо, разве ты не узнал меня?

Порыв ветра бросил мне в лицо пригоршню желтых листьев.

Хорошо бы стать однажды листом дерева, травинкой, цветком...

Кербер, слуга Властелина

Часто и сипло дыша, зверь обнажал перед юношей, неторопливо перебирающим струны кифары, свои клыки, чудовищные, - какими, впрочем, ещё могли быть клыки у самого обыкновенного чудовища, к тому же на окраине обитаемого мира, - жёлтые, и, высунув все три ярко-красных языка, с которых на мёртвый камень падали - и с легким шипением испарялись капли слюны, очарованно, тремя парами своих уродливых, но чутких ушей вслушивался в звуки нежной и грустной музыки.

Кербер - а это, конечно, был он, - несмотря на свой облик, устрашающий даже бессмертных, в чьих жилах течёт не горячая красная кровь, а бесцветный холодный ихор, который вроде бы и не может стынуть от страха; Кербер, одного упоминания имени которого было достаточно, чтобы утихомирить самого капризного ребёнка, хотя не секрет, что назидания и угрозы взрослых безразличны детям; так вот, Кербер - грозный слуга Властелина мрака - был собакой, и уже одно это объясняло многие его поступки. Каждому псу знакомы острые безотчётные приступы щенячьей тоски, когда - невесть что хранят до поры тайники звериной памяти - вспоминается тёплый и упругий живот мамы, блаженная сытость и полнота бытия, которую дарит струйка жирного молока, - собаке, чтобы почувствовать себя самым счастливым или, напротив, самым несчастным существом во вселенной, нужно в общем-то совсем немного.

Чаще всего острое безотчётное чувство приходит холодной одинокой ночью. Но бывает, какие-то новые, - а, может, и давно забытые старые, - запахи или звуки заставляют позорно, жалко распластаться на брюхе у чьих-то ног и выть, как иногда, сбившись в стаю, воют на полную луну серые лесные братья.

Музыка медленно угасла и человек заговорил.

- Пропусти меня. Ты же такой славный... Просто... Просто кто-то жестокий бросил тебя одного на краю света. Я понимаю, как плохо, когда нельзя подойти и приласкаться к кому-нибудь по-настоящему живому. Здесь начинается царство бесплотных теней, и к тебе, конечно, редко наведываются путники вроде меня. Но теперь, - пусть это будет моей благодарностью хотя бы за то, что ты не сразу прогнал меня, - в любую минуту, понимаешь, если только захочешь, - в любую минуту, - снова зазвучит моя мелодия, и тебе будет уже не так одиноко. Пропусти меня к своему Властелину.

Вместе они шли по бесконечной равнине, опалённой тусклым незнакомым солнцем, - впереди Кербер, за ним Орфей, и ни одно злобное порождение мрака не рискнуло приблизиться к юноше, которого вёл сам грозный слуга Властелина.

Вы, конечно, слышали продолжение этой истории. И все же я рискну кое-что напомнить. Орфей нашёл и снова потерял свою Эвридику, прежде чем они навсегда соединились в Элизиуме. Кербер остался безмолвным стражем Аида, хотя мы можем догадываться, что по крайней мере один раз ему представилась возможность покинуть царство мрака, - собаки не только самые грустные, но ещё и самые преданные существа во вселенной.

Однако ничего из перечисленного, - кроме преданности собак, - не известно нам достоверно.

И ещё. Записывая эту историю, я вспомнил своего лохматого Тома, и ко мне откуда-то пришло утешение: несмотря на несовершенство нашего мира, настоящим друзьям не дано расставаться в нём. Кто-то предусмотрительно позаботился об этом.

Калипсо, та, что скрывает

Говорят, я знаю все или, во всяком случае, почти все на свете, но это еще не самая грубая лесть, которую доводилось мне слышать. По моей теории существует большая разница между знанием как способностью понимать природу вещей, - одушевленных и неодушевленных, - и знанием, которое заключается в понимании причин событий, происходящих в реальном мире (понимание же взаимосвязи этих событий с жизнью множества идеальных миров, по всей видимости, и составляет абсолютное знание).

Один из стереотипов постижения мира - доступность всего, что находится не вне тебя. Вот простой пример: мне могут быть известны прошлое и будущее каждой песчинки этого скального массива, мне могут быть известны мои прошлое и будущее, но я не могу понять, чем притягивают меня к себе две одинокие скалы, прикрывающие от пронизывающего ветра Драконью бухту. Я не могу этого понять, хотя и ничего не стоит придумать своему порыву самое правдоподобное объяснение.

"Сегодня полнолуние, и наша старая ведьма опять ушла якшаться с Морским змеем", - шепчутся наверное сейчас в поселке. Сегодня действительно великолепная луна, и я снова решилась оставить свою лачугу. Что же касается "старой ведьмы"... Смешно обижаться на невежество столь недолговечных существ, для которых даже один век - совершенно невообразимый срок, и все, что превосходит понимание, - а понимание людей ограниченно лишь самыми простыми и грубыми предметами, - считается враждебным или бессмысленным.

Кстати, в наших прибрежных водах, разумеется, нет ни Морских змеев, ни подобных им тварей; скорее всего, если они и обитают где-то, то лишь в воображении рыбаков, каждое поколение которых оставляет после себя новую красивую легенду. Красивую, но не более того: у Гераклита Темного это, кажется, называлось умножением бесполезных миров. К слову, мою любимую бухту называют Драконьей, потому что когда-то, - когда именно, предание умалчивает, - в ней будто бы обитал дракон, стороживший сокровища погибшего корабля... Я прекрасно помню этот корабль, стройную трирему, каждую минуту готовую оторваться от морской пены и устремиться в призрачную небесную лазурь.

- Послушай, герой, - не раз говорила я вождю приставших к этому берегу людей, - тебе суждено быть вечным странником и нигде не найти успокоения; останься здесь и я подарю тебе то, о чем не смеют мечтать самые могущественные из смертных.

Сначала он лишь смеялся, но потом все чаще плакал, - героям, как известно, в пору юности человечества были позволены некоторые слабости.

Где же теперь он и многие другие прекрасные герои! Те, кого нельзя было предать казни, оказались преданы забвению. Это происходит почти незаметно: плоть медленно истончается, пока не становится совсем невидимой. Человек не сразу осознает, что окружающие больше не замечают его днем, в обычном солнечном свете. А потом ему остается только совершить свое последнее путешествие - в мир Реальных и Вымышленных Героев.

Честно говоря, иногда мне трудно ответить, где я пребываю сейчас - в какой стихии, в каком пространстве, в какой легенде. Есть мои любимые скалы и моя любимая бухта, возле которых бывает так приятно вспоминать лучшие дни. И есть образы, связанные с этим местом, - такие же дорогие и волнующие, как первое смутное ощущение беспредельности океана. Когда-нибудь, в новом круге воплощений, я стану чем-нибудь мимолетным и недолговечным, потому что к тому времени буду знать мир слишком хорошо для того, чтобы его любить.

1995, 2000