Аннотация: май 2012 года. Занял 8-е место на "Рваной Грелке" про Электросталина"
Электричества в Забродовку ещё не провели и поэтому окружного комиссара запитали от мобильного генератора. Водитель полуторки, он же - кочегар по совместительству, монотонно подбрасывал дрова в жерло печурки, время от времени шерудя в зёве прожорливого аппарата кочергой. Из трубы столбом валил сизый дым. Из-за опасения уморить селян пришлось собрать их не в клубе, а на небольшой площади у сельсовета. Колхозники не сидели, как обычно, по лавкам, а сгрудились в кучу перед гостем из района. Некоторые стояли прислоняясь к шатким плетням, некоторые - устало опустились в серую дорожную пыль.
В остальном выездная отчётно-перевыборная сессия окркома была похожа на череду предыдущих: выслушав доклад председателя, комиссар влепил ему строгача, наложил материальное взыскание и произнёс проникновенную речь о текущем тяжёлом внешне-политическом положении молодой республики. Потом приступил к рассмотрению накопившихся жалоб и прошений.
Впрочем, слова "выслушал", "произнёс", и "приступил" можно было применить к происходящему с большой натяжкой. Всё общение комиссара с народом происходило через клерка особого отдела. Он набивал слова крестьян на встроенной в стальное брюхо чиновника пишущей машинке, он же считывал ответы с выползающей из недр металлического нутра узкой бумажной ленты. Сам высокий гость лишь весело мигал разноцветными лампочками, гремел внутренностями и шевелил стрелками многочисленных индикаторов.
Кузьме зрелище вершащей классовый суд машины за последние месяцы изрядно приелось, и он разглядывал обступивших начальство селян. Особенно часто его взгляд останавливался на босоногой, крепкой молодке в нарядно вышитой сорочке с серой шалью на плечах. Высокая, фигуристая она смотрелась среди собравшихся инородно, как племенная кобылка в цыганском табуне. Черные, как уголь, брови, толстая коса, открытый смелый взгляд, зовущие пухлые губы. Эх, если бы он был чуть помоложе...
Ушло его время. Кончилось. Перемолото фронтами трёх жестоких, затяжных воин и бесконечными дорогами семи мятежей. Укатали сивку крутые горки. Вот и командарм это заметил и мигом списал в запас. Подарил именной наган, крепко обнял на прощание и велел дать дорогу молодым. Куда ему, старому пню, на девчат засматриваться? Дожить бы свой век нестыдно. Спасибо, хоть, взяли в почётные сопровождающие к разъездному комиссару. Хотя, зачем ему, по правде сказать, охрана? Только для видимости. Контру по всей республике калёным железом выжгли, граница далеко. Народ повсеместно радушен и вежлив. Можно с одним лишь толмачом ездить. Впрочем, ему-то самому что жаловаться? Кормят, поят, оклад немаленький платят. Стой себе, по сторонам смотри.
Кузьма машинально закрутил левый ус и поправил кобуру на боку.
- Девке в прошении отказать. Свадьбу сыграть не позднее октября, - вывел его из задумчивости блеющий голос особиста.
Точнее, не сами слова, а реакция на них запримеченной молодки. Та заломила руки и с воем рухнула на колени.
- Не люблю я его. Слышите? Руки на себя наложу.
- Любовь - пережиток классового общества. Мы должны освободиться от него, - спустя мгновения зачитал клерк. - Нужно жить интересами общего дела. Республике требуется молодое поколение всецело преданное идеалам коммунизма. А кто, как не председатель комитета деревенской голытьбы, может взрастить эти несмелые побеги? Его дом станет лучшей кузницей кадров. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
- Так девка-то не надёжная. Дочь подкулачника, - неожиданно вступился за подвывающую страдалицу Кузьма. - Может вредительствовать начать. Давайте, ему из бедноты классово подходящую соратницу подберём. Мало ли кто ему нравится. Как правильно сказал товарищ комиссар, интересы общего дела превыше всего.
Пальцы особиста стремительно застучали по клавишам. Не успел он закончить доклад, как внутри комиссара что-то скрипнуло, скрежетнуло и с ритмичным стрекотом из прорези на груди полезла желтоватая лента. Опускаясь на клавиши пишущей машинки, она собиралась в колечки, напоминая поросячий хвостик.
- Неповиновение, бунт. Срочно схватить мятежника и придать немедленной смерти. По закону переходного периода, - продекламировал клерк, ловко подхватив свободный конец послания.
Ветеран трёх воин и семи мятежей среагировал мгновенно.
- Диверсия. Этот бывший военспец проник в святая святых и повредил комиссара, - выкрикнул он, выхватывая наган и спуская курок. Он не единожды был свидетелем подобных сцен и прекрасно знал, чем они обычно заканчиваются. Вторую пулю Кузьма послал в рванувшегося к винтовке кочегара. Оба недавних соратника растянулись в пыли лицом вниз. У головы особиста растекалась чёрная лужица.
Комиссар продолжал, вереща, выплёвывать ленту виток за витком. Кузьма заставил его умолкнуть двумя выстрелами в приборный ряд, оторвал бумагу с последними указаниями и, не читая, засунул её в карман. Он примерно представлял, что там может быть написано.
- Это заговор с целью дискредитации идей коммунизма, равенства и братства. Враги ударили в самое больное место, в передовой край нашей науки. Но им не сломить нас. Мы только ещё плотнее сплотимся вокруг партии, армии и Академии Наук - самой передовой академии наук в мире.
Нести агитационный бред Кузьма мог часами. Благо, выслушано его между боями было столько, что слова отпечатались в мозгу как музыка на патефонной пластинке. Открывай рот, выдохни посильнее - сами с языка слетают.
Произнося пламенную речь, Кузьма наклонился над кочегаром, по совместительству - шофёром и попытался найти пульс. Безрезультатно.
- Кто-нибудь автомобиль умеет водить?
Площадь замерла в растерянности. Но это было затишье перед бурей. Будучи опытным бойцом, Кузьма чувствовал растущее напряжение. Без звериного чутья, без способности ощущать надвигающуюся опасность он, пожалуй, погиб бы ещё в германскую.
- Коня мне, живо. Нужно срочно доложить в комиссариат. Дело государственной важности.
Не дожидаясь ответа, Кузьма отвязал от плетня чью-то гнедую, вскочил в седло и с места в галоп пустился к околице.
Лошадь он бросил на опушке в километре от деревни и углубился в лес. Оставаться на дороге было опасно: селяне вот-вот опомнятся и пустятся в погоню. Спасти их от непременной карательной экспедиции могла только голова бунтовщика, и они прекрасно понимали это.
Несостоявшаяся невеста догнала его примерно через час. Просто тихо вышла из кустов сбоку и молча пошла следом. Кузьма её даже заметил не сразу, а, заметив, вздрогнул, остановился и прислушался.
- Я лошадей в чащу увела. Мужики, ничего не заметив, дальше проскочили. Сейчас, наверное, уже к Малым Бродцам подъезжают.
Точно! Он лошадь у самой дороги оставил. Идиот. То-то что-то грызло изнутри, покоя не давало.
- К командарму Блюхеру. Мы с ним вместе половину Сибири прошли, он разберётся.
- Хорошо коли так.
- Так, так. Это точно заговор. Бывшие военспецы специально глупые распоряжения в комиссаров вкладывают. С целью дискредитации и разжигания.
- Ты и за меня слово замолвишь?
- Замолвлю.
- Меня Катрин зовут.
- Иди, Катя, иди. Не останавливайся. Они скоро поймут, что мы в лес свернули. Нужно успеть к станции выскочить.
Катрин ускорила шаг. Сухой мох весело хрустел под ногами. Где-то вдали лениво куковала кукушка, и колошматил в кедр дятел.
***
В приёмной резиденции командарма было пусто. Лишь скучал, прислонясь к косяку, часовой и дремал за пустым столом ординарец.
- Ты меня здесь подожди, - приказал Кате Кузьма и, подойдя к часовому просительно произнёс: - Я Гаркушев. Кузьма. Командир армейской разведки. Бывший. Демобилизован, приписан к особому отделу. Мне бы к командарму по личному вопросу.
- Не положено.
- Как же? При мне всегда население с прошениями принимал, никому не отказывал.
- Кузьма Игнатьич, ты ли это?
Ординарец оторвал голову от стола и мутными глазами уставился на посетителя.
- Я, Петька, я. Вопрос один к твоему командиру есть, а этот чудак-человек не пускает.
- Не стоит тебе, Кузьма Игнатьевич, туда ходить.
- Да вы что, сговорились, что-ли?
Посетитель сердито закрутил ус, отодвинул часового и шагнул в соседнее помещение.
За широким столом справа от двери, мигая лампочками и мерно гудя, сидел аппарат очень похожий на комиссара, которого Кузьма до недавнего времени сопровождал. Разве что корпус чуть пошире да лампочек на голове мигает побольше. Толстый синий провод тянутся от него через всю комнату к розетке. Неподалёку, за тем же столом сидел особист и что-то записывал в амбарную книгу.
- Как же так? Всего полгода назад его видел живого и здорового. Руку жал, обнимался. Куда ж его?
- Дней десять как в Москву увезли, - выдохнул за спиной ординарец. - Предателем оказался. Меня, вот, никуда пока. Жду.
- Не верь им, Петька. Это заговор. Вот они, - выхватив наган Кузьма указал дулом на побелевшего сотрудника особого отдела. - Это всё подстраивают.
- Немедленно покиньте помещение.
Голос щуплого особиста сорвался на визг.
- Я тебе сейчас покину. Говори, тварь, кто у вас главный? Кто приказы отдаёт?
Ударом рукоятки нагана Кузьма опрокинул испуганного клерка на пол. Вместе со стулом. Часовой застыл столбом и открыв рот безучастно наблюдал за происходящим. Ординарец попытался остановить разбушевавшегося Гаркушева, ухватив того за руку.
- Кузьма Игнатьевич, остановитесь. Вы только испортите всё.
- Куда уж дальше. Говори, сука, кто у вас главный?
Разъярённый посетитель наклонился над забившимся в угол и тихонечко скулящим особистом. Тот попытался вжаться в стену, но вопроса будто не заметит. В этот момент отчаянно затрещал электрический командарм. Лента кольцами падала клавиши, соскальзывала и упругой змеёй тянулась к полу.
"Срочно задержать мятежника Кузьму Игнатьевича Гаркушева и предать немедленной смерти за убийство окружного комиссара и сопровождающих его лиц. По закону переходного периода", - прочитал подхвативший её Кузьма и озадаченно полез в потылицу.
- Ты что-нибудь понимаешь, Петька? Этот вредитель ничего же ввести ещё не успел. Допустим он сам меня узнал, говорят умеют они это. А про убийства откуда? Неужели они действительно по радио общаются?
- По радио, - раздался плаксивый, прерываемый всхлипами, голос из угла. - И распоряжения по радио. Я ничего не знаю. Только слова чужие ввожу, механизмы смазываю, истёршиеся детали меняю.
- Но всё равно это заговор, - не сдавался Кузьма. - Едешь со мной в Москву командира своего выручать?
Ординарец потупился.
- У меня жена, дети. Бесполезно это.
- Неужели ты думаешь, что отсидишься? Когда-нибудь они и за тобой придут и на железяку бездумную заменят.
Прошедший с командармом половину Сибири ординарец молчал, глядя под ноги.
- Руки вверх, - очухался часовой, сорвал с плеча винтовку и попытался направить на Гаркушева. Между ними было всего метра полтора, длинная трёхлинейка в такой узкий проём влезала плохо.
- Да чтоб тебя, - выругался в сердцах Кузьма, двинул его рукояткой нагана в висок и, переступив обмякшее тело, вышел в приёмную.
- Да чтоб тебя, - сплюнул под ноги ветеран трёх воин, схватил Катрин за руку и выскочил наружу.
Ординарец поднял опрокинутый стул и стал примеряться, как бы половчее двинуть себя по голове. Он всё ещё надеялся, что его минет обвинение в измене. Что его и его семью обойдёт эта очередная напасть, выкосив только самых заметных и самых строптивых. Даже висельники подчас, суя голову в петлю, надеются на чудо.
***
На третье утро тряски в товарном вагоне, везущем дары Сибири в центральную Россию, что-то изменилось.
Кузьма продрал глаза и попытался понять - что. Через пять минут до него дошло: пропал стук колёс, качка стала более затейливой. Он выглянул в щель и не увидел земли. Только тучи и клочки тумана.
- Что там? - испуганно спросила Катрин.
- Ничего страшного. Наш вагон к дирижаблю подцепили. Видимо, товар на экспорт пойдёт. Надо было сразу догадаться: мёд, кедровый орех, меха. Не в Калугу же это везти.
- И что теперь?
- Да ничего, на таможне сойдёт. Небольшой крюк получится. Зато долетим с ветерком.
Семь дней их мотало между небом и землёй.
Им крупно повезло: вагон оказался многоцелевым. Обратно на восток в нём возили заключённых на рудники, и в облезлом титане, установленном в одном из углов, плескалась ржавая, пахнущая падалью вода. Да и с утолением голода особых проблем не было. Только заняться не было чем. Скука убивает вернее тифа.
Зато они имели массу времени, чтобы узнать побольше друг о друге.
Катрин оказалась графских кровей. Её мать, гордо делившая с мужем-полковником тяготы гражданской войны, после разгрома Колчака осела с малолетней дочкой в Забродовке, где и умерла вскоре от тифа. Катрин взял на воспитание местный зажиточный крестьянин. Когда его расстреляли как врага народа, девочка пошла в услужении к попадье. Но у там жилось впроголодь, служители культа сами с хлеба на воду перебивались. Катрин батрачила у всех, кто мог заплатить, не гнушалась даже самой грязной работы, но гордого, независимого нрава не утратила. Когда к ней пришёл хвастаться кривой и хромой председатель комитета деревенской бедноты, рассмеялась ему в лицо.
- Я как мать, - рассказывала она Кузьме. - Если со мной по хорошему - и я по хорошему, но если меня гнуть, давить - мигом на дыбы становлюсь. В глазах темнеем, кулаки сжимаются. Это даже не воспитание, а наследственное что-то. Острая потребность в свободе и независимости.
За время пути ветеран привязался к ней. И ему хотелось верить, что как к дочке. Очень хотелось верить. Он регулярно устраивал себе выволочки по этому поводу.
Но по вечерам, когда Катрин доверчиво прижималась к нему всем телом, он будто дервенел весь, во рту пересыхало, и только "Да чтоб тебя, твою растудыть" крутилось в голове. А она, чистая душа, не замечала его состояния, щебетала и щебетала, прижималась и тёрлась округлыми формами о его жилистое тело, подчас доводя Кузьму до умопомрачения.
А утром всё вставало на свои места. Разве что, иногда разговор заходил не туда и начинались проблемы.
- Мы тебе, дочка, жениха в Москве найдём. Чтобы головастый и с руками. Особиста или председателя какого брать не будем. Это он сегодня важный такой и лоб морщит, а завтра, глядишь, уже лес в тайге валит и семье совсем не помощник. Зачем нам такой?
- Во-первых, не дочь я тебе, Кузьма, - горячилась нежданно удочерённая, сжимая кулаки, - а во-вторых, я сама себе супруга найду. Без посторонней помощи. Захочу - за тебя выйду.
- Скажешь тоже. Я старый уже.
- И ничего не старый. Пятидесяти ещё нет. Крепкий, рукастый, работящий. Всё как надо работает. Я знаю. Даже через одежду заметно.
Смущённый Кузьма вспоминал, что у него есть неотложные дела и уходил от ответа, а потом вовсе перестал касаться темы замужества. Говорили о погоде, видах на урожай, грядущем царстве всеобщего равенства, но напряжение росло. Решающий разговор назревал, и когда удар снизу возвестил о благополучном приземлении, Кузьма вздохнул с облегчением. Потом. Пусть он случится потом. А пока - на помощь к легендарному командарму.
***
Моторазъезд застал их врасплох посреди широкой украинской степи. Поля сжаты, лес далеко, прятаться некуда. Чёрные ленты на папахах не оставляли никакого сомнения: выбираясь из Бессарабии, они угодили на территорию крестьянской республики батьки Махно.
- С чего это вы, хлопцы, коней на мотоциклы сменили? - Выступил вперёд Кузьма.
- С того, что овёс нынче дорог, а нефть дешевле молодого вина идёт. Сами-то кто будете?
Колоритный толстощёкий парубок уверенно держал путников на прицеле. Остановившийся чуть позади соратник со знанием дела страховал напарника. Да, выучки у парней прибавилось. И дисциплинку батька подтянул. Уже на бойцов похожи. Не то что в далёком девятнадцатом, когда на них, как на поросят, с одним ножом ходить можно было. Впрочем, про стародавние времена лучше не напоминать. Мало ли. Психанут ещё с перепугу. Сама молодёжь, конечно, не застала тех весёлых деньков, но отцы и дядьки могли понарассказывать.
- Мы от комиссаров бежим. Внезапно разошлись в мнениях на внутреннюю политику. Из-за нас ЧК всю Сибирь на уши поставила. Кузьма Гаркушев. Может слышал про такого?
Скрываться не было смысла. Мимо столицы не провезут, а там его каждая более менее старая собака знает.
- Может и слышал. Сдавай пукалку и в люльку грузись. Лёва разберётся.
В Гуляйполе их тут же развели по разным избам.
Допрашивать Кузьму пришёл сам Лёва Задов. Узнал сразу. Подошёл, наклонился и хищно навис над головой.
- Давно хотел с тобой посчитаться. Ты на что, курва, рассчитывал, когда нашим парням сдавался? На мою короткую память? Зря, она у меня крепкая. Ещё никто не жаловался.
- Старые обиды, Лёва, дела давно минувшие. Сегодняшним днём жить надо. А сейчас мы с тобой в одной лодке. Против одного врага боремся.
- Да? И против какого же?
- Электрокомиссары. Они сейчас подменяют собой всю верхушку. Возможно, уже и до Отца Народов добрались. Это страшный заговор и удар в спину пролетарской революции.
- Нам с пролетарской красной республикой делить нечего. Мы вместе за права обездоленных боремся. Это пусть на острове боятся. А у нас братство и взаимовыгодное сотрудничество.
- Чудак-человек, это тебе с ними делить нечего, а им с тобой ещё как есть что. Придут, вместо тебя и батьки чурбаки железные посадят, хлеб станут отнимать и в города поездами вывозить, а девок начнут за своих передовиков без их согласия выдавать. Спроси вон, почему Катька за мной увязалась.
Горячая речь Кузьмы задела беспощадного контрразведчика, заставила его задуматься. Он начал вышагивать по комнате, отчаянно массируя то виски, то лоб, то переносицу.
- На что незыблем и неприкосновенен был Блюхер, - решил развить успех Гаркушев, - а уже месяц в подвалах Лубянки гниёт. На его месте железная чушка лампочками мигает. Ты против него - букашка мелкая.
- Ладно, сиди пока, - разрешил Лёва. - Потом разберёмся, что с тобой делать.
От души у Кузьмы отлегло: не прислонили к стенке сразу - значит, будет жить. Отцы крестьянской республики народ вспыльчивый, но донельзя прагматичный. Не расстреляли сразу - попробуют к делу пристроить.
О нём на время забыли. Выводили размяться, в баню, до ветру, а остальное время Кузьма проводил запертым в четырёх стенах. Хорошо, хоть, оконце маленькое в комнатёнке имелось. С ним не так скучно. Хотя Гуляйполе было воистину крестьянской столицей: сытой ленивой, размеренной. В ней практически ничего не происходило. Прострекочет изредка мотоцикл, пройдёт молодуха, поскрипывая вёдрами, и опять тишина на долгие минуты.
Через неделю за Кузьмой пришли. Руководил конвоем всё тот же Лёва. На этот раз он был тих и задумчив.
- Куда меня?
- На нашего разведчика комиссарам вымениваем.
- Точно вымениваете? А может разнарядка из Кремля пришла. Что это из трубы батькиного штаб дым целыми днями валит. Мёрзнет отец родной? Или там уже комиссар засел и руководящие указания из нутра изрыгает?
На скулах Задова заиграли желваки.
- Не комиссар, а военный советник.
- Да чтоб тебя, Лёва. Когда ты успел поглупеть? А Катю куда? Обратно в Забродовку вернули в обмен овцу - сестру атамана?
Последних слов можно было и не говорить. Он чудовищного удара в грудь перехватило дыхание и потемнело в глазах.
Лева нагнулся и зашипел в ухо:
- Мне это не больше твоего нравится, но ничего не могу поделать. Руки связаны. Каждый шаг контролируют. Чую, грядут перемены. Про лодку ты правильно сказал, но не помянул, что в днище огромная дыра, и не плывём мы, а тонем. Так что каждый спасается как может.
Сказав это, Задов незаметно опустил нож в голенище левого сапога Кузьмы.
- Всё чем могу. Не поминай лихом.
- А Катя где?
- На остров отправили. Она по всем характеристикам подошла.
- Каким, к чёртовой бабушке, характеристикам? - Настал черёд Кузьмы играть желваками.
- Рост, цвет волос, глаз, обхват груди и талии.
- Вы что, здесь и работорговлей помышляете?
- Зачем работорговлей? - удивился Лёва. - Там странный миллионщик есть, любит чтобы прислуга одинаковая была. Вот и вербует по всему югу. Всё с ведома и согласия. Ну с твоей Катей не совсем так... Но тебя всё равно в расход, а там ей хорошо, сытно будет.
- Ну, спасибо за заботу.
- Пожалуйста. Как-нибудь сочтёмся, - принял издёвку за чистую монету Задов. - Конвой, уведите его. Товарищи уже заждались.
- Обязательно сочтёмся, - уже из сеней прокричал Кузьма.
Впрочем, ему грех жаловаться. Нож под рукой, конвойных вряд ли больше трёх - и не из таких передряг вылезали. Помнится, деникинцы даже впятером не довезли.
Значит, освободиться и на остров, Катю выручать. Командарм давно ждёт, потерпит ещё недельку, дура-баба может и пропасть. С её-то характером да в прислугу. Не понравится что - сразу выскажет, не посмотрит на лица и регалии.
Вот только как туда попасть?
Сам Кузьма там с двадцатого года не был. Но и тогда пробраться в Крым незамеченным было делом трудным. А сейчас, когда островитяне углубили Сиваш и разрезали Перекопский перешеек километровой ширины каналом, это стало совершенно нереально. А если ещё учесть гирляндами висящие вдоль берега дирижабли, мощные прожектора, рукотворные молнии, бьющие с аэростатов в сторону любого подозрительного движения...
Значит, въезжать нужно официально и с помпой. Герой гражданской войны, выбравший свободу и волю. Ещё одно доказательство превосходства островной демократии над унылыми диктатурами крестьян и пролетариев. Давно таких скандалов не было, может выгореть.
Что ж, опять придётся делать небольшой крюк. На этот раз в Херсон. Где эти сопровождающие? Пора в дорогу. Времени мало, а они где-то лясы точат.
Из караулки вышли два рыхлых красноармейца. Форма сидит мешком, винтовки за спиной перекошены, будёновки - на бок. Они проверили путы на руках пленного и неспешно повели его раздолбанному воронку. Они вяло и буднично шли навстречу собственной неминуемой смерти. Солнце безразлично смотрело им вслед.
***
Феодосия поражала обилием стекла, стали и бетона. Огромные, иногда - в двадцать этажей дома подпирали небо. Воздух кишел дирижаблями, улица - гремящими, чадящими и дудящими автомобилями.
Кузьма был очарован дыханием новизны, свежести и величия. Ему приходилось бывать и в Москве, и в тогда ещё имперском Петербурге. Никакого сравнения.
Вот что значит собрать весь цвет нации на маленьком пятачке, оторвать от обычных развлечений и предоставить самим себе. Чего только не сделает элита от скуки и при отсутствии привычных крестьян и природных ресурсов. Чтобы добыть кусок хлеба, пришлось пораскинуть мозгами. Да как пораскинуть! Говорят гигантские экскаваторы, ставшие ненужными после отделения Крыма от материка, раскупили за огромные деньги и заказов наделали на многие десятилетия вперёд.
А быстроходные и экономичные автомобили, а гигантские дирижабли, а вычислительная техника? Говорят, и при создании электрокомиссаров без островных технологий не обошлось.
Гаркушев был патриотом и сторонником идей материального равенства, но стремительный рывок Крыма из захолустной провинции в мировые технологические лидеры вызывал в нём уважение и восторг.
Тем более, в свете последних событий, основы мировоззрения пошатнулись, многие вещи предстали в новом свете. Почему, спрашивается, поровну, если один пахал в поте лица, а другой на печи спал и бумажки подписывал? Почему если вырастил, то обязательно поделись? Идея всеобщей справедливости, считающаяся краеугольной на острове, казалась ему всё более и более привлекательной.
А как иначе? Трудился - получи, спал и прохлаждался - ходи голодным. Мало кто из тех же крестьян и пролетариев восстанет против этих принципов. А клерки, особисты и чиновники... А сколько их, чтобы с ними считаться?
Кузьма, как главная сенсация последних дней, был приглашён на аудиенцию к президенту Фракиеву.
Выходец их рабочей семьи, страстный поборник научно-технического прогресса президент сам добился всего. Он медленно взошёл по социальной лестнице, не пропуская ни одной ступеньки. Работал токарем на Путиловском, закончил заочно инженерный техникум, устроился инженером на родной завод. Внёс ряд рационализаторских предложений, был удостоен премии и именных часов. Уволился, открыл свою мастерскую. Собирал мотопедальные повозки, клеил дирижабли, изобрёл и наладил массовый выпуск механических арифмометров. С началом смуты перебрался в Крым и тут уже развернулся по полной. Ему принадлежали десятки заводов и фабрик на острове. Фракиев был олицетворением, визитной карточкой Острова Справедливости. Именно поэтому пару лет назад его почти единогласно избрали президентом.
Пьянящий воздух свободы сыграл с ветераном трёх воин злую шутку.
Он не насторожился при виде электрического секретаря, не обратил внимания на лихорадочный, сумасшедший блеск за старомодным пенсне.
Развалясь в мягком кресле, он на все лады превозносил хозяина особняка.
- Да что мы всё обо мне, - прервал славословия тот. - Расскажите, зачем вы здесь? Чем планируете заниматься?
- Наверное, осяду, пойду на завод. Вот только найду одного человека.
- Какого?
- Женщину. Высокая, молодая, черноволосая. Её ввезли на остров чуть больше десяти дней назад как прислугу.
- А зачем она вам?
Фракиев подобрался в своём кресле, чуть наклонился вперёд. Голос его зазвучал напряжённо, отрывисто. Но и это не смутило гостя. Он вообще не заметил изменений в поведении хозяина.
- Она мне как дочь. Хочу удостовериться, что у неё всё хорошо.
- Не ищите. У неё всё отлично.
- А откуда вы...
Кузьма замолчал, уставившись в смотрящее ему в лицо дуло маленького пистолета.
- Знаю. Потому что она у меня.
- Позовите её. Я не буду забирать её, просто поговорю.
- Ха! Она не станет с вами говорить, потому что идеальна, почти, - президент всё больше и больше распалялся, его голос срывался на визг, капли слюны летели во все стороны. - Я пять лет потратил на создание идеальной женщины. Не всё получалась, но сейчас как никогда близок к успеху. Кэт, сюда!
В комнату вошла Катрин. Левая сторона головы у неё была выбрита. От уха к макушке тянулся уродливый шрам. Глаза холодны. Губы сжаты. Обтягивающий чёрный костюм чуть топорщился на запястьях и щиколотках.
- Кэт, сделай мне массаж ступней.
Девушка опустилась на колени и приступила к работе.
- Что вы с ней сделали? - почти прошептал ошарашенный Кузьма.
- Вживил в мозг блок безусловного подчинение, мост усиления воли, радиоприёмник, маячок, подавил болевые центры, укрепил суставы, в руки вставил нож, штопор, ножницы, ну и ещё кое-что по мелочам.
- Что ты с ней сделал, нелюдь бесчеловечная? - заорал Гаркушев и вскочил с места.
Прозвучал выстрел. Левая штанина Кузьмы окрасилась красным. Он рухнул, будто споткнувшись, но приподнялся и пополз на руках. Ещё один выстрел порвал рубашку на плече гостя.
- Я сделал из неё из неё идеал. Молодец, голубушка. А теперь плечи и шея. Затекли, что-то.
Катрин безмолвно поднялась, обошла кресло и приступила к массажу шеи.
- Как.. это же...
- Человек - глина божия. Мы созданы по его образу и подобию. А если он марает руки в глине, то почему нельзя нам? Я постиг тайны неодушевлённой материи. Я создал стальных рабочих, судей, комиссаров...
- Комиссаров?
- Конечно. Ты считал, что это под силу вашим недоумкам-учёным? Ха! Только если по моим чертежам. Они даже блок радиоуправления не догадались изъять, идиоты. Так о чём это я? Ага, разобравшись с неживой материей, я приступил к экспериментам с на белковых организмах. Собаки, лошади, люди.
- Ты чудовище. Я тебя, я тебя...
Кузьма в бессилии скрёб ногтями паркет. Плечо и голень горели. Непослушные мышцы мешали подобраться и сделать решающий рывок.
- Как не прискорбно, голубчик, но вас мне придётся убить. Вы слишком много знаете. А жаль, мне хотелось бы иметь под рукой человека, с которым можно поговорить о моём величии. Может, посадить вас в подвале на цепь и приходить пообщаться долгими зимними вечерами? Нет, опасно. Мой ассистент чуть было не сбежал. Что ж, прощайте, приятно было поболтать.
Фракиев поднял пистолет и прицелился.
В этот момент в голове Катрин что-то щёлкнуло, из ушей девушки повалил дым. Она бросила массировать шею президента и одним резким движением перерезала ему горло, выскочившим из запястья ножом. Затем она подошла к Кузьме, ощупала и перевязала ему раны.
- Навылет. Кость не задета. Вставай, - сухо произнесла она и быстро пошла к выходу. - Пока не приехала полиция, нужно разрушить пульт управления комиссарами. Он большой, во всю стену огромного зала. Придётся попотеть.
- Какие скелеты, мать их за ногу, оказались в шкафах этого роскошного замка. А может, захватим власть над миром? - хромая вслед пошутил Кузьма.
Катрин остановилась и внимательно посмотрела на Гаркушева. Под её ледяным взглядом он стушевался и опустил глаза. Может, блок беспрекословного подчинения и вышел из строя, но остальные усовершенствования работали как часы.
- Согласен, глупая шутка.
Удовлетворённо кивнув, Катрин продолжила свой путь.
- А потом куда? - спросил её Кузьма, сосредоточенно круша рычаги, реле и приборы.
- Потом в Москву полетим. Блюхера вызволять. Это легко будет. Электрокомиссарам теперь крышка. А потом свадьбу сыграем. Осядем в Черноземье. Нарожаем кучу детишек.
Гаркушев не стал ей перечить. Он прошёл три войны, подавил семь мятежей и прекрасно понимал, что возражать решительной, не понимающей шуток женщине, да ещё в таком щекотливом вопросе - не самая хорошая идея. Нарожаем - так нарожаем. Тем более, само предложение не казалась ему таким уж диким. Она права, всё работает исправно, вполне может выгореть. Ну не куча, конечно, но пара-тройка так точно получится.
На Феодосию опускался вечер. Где-то вдалеке выла сирена. Полиция спешила на вызов, но из-за вечных пробок в узких улочках к особняку Фракиева она прибудет в лучшем случае через полчаса. Президентская охрана обездвижена и тюками лежит в подсобке среди тряпок и вёдер. Никто во всём мире не сможет помешать счастливой парочке закончить разгром резиденции и сесть на привязанный во дворе президентский дирижабль. А далёкая Москва уже ждала их, подмигивая звёздами на кремлёвских башнях.