Когда я жила одна, ну как одна, с приходяще-уходящим сыном в конце недели, да, так сложилось однажды в моей жизни, что воскресной мамой была я, а не бывший муж, раз их тут, на их территории, было больше - то и тянули одеяло на себя, тягаясь со мной одной. График жизни тогда состоял из работы по будням, сходить куда-нибудь отдохнуть в среду или четверг, и в воскресенье под вечер, когда уже отправляла сына, ещё успеть в общественную баню. Выбирались с подругой на неделе в ресторан или кафе, а там все приезжие, командировочные, не наши, приличнейшие и воспитаннейшие люди, развитый контингент, даже иностранцы попадались. Наши отдыхали там по выходным, и с ними я никогда не сталкивалась, а вот подруга, не будь дура, выбиралась ещё и в пятницу, и в субботу, а у меня Егор, и все выходные мы проводим вместе...
В одиннадцатом классе я, заканчивая школу, с утра была на уроках, в обед бежала на репетицию театральной студии, а после обеда шла на занятия в художественной школе - и всё это не заходя домой, иногда ещё были танцы по вечерам, но от них быстро отказалась. По пути в художку я перекусывала двумя пирожками со стаканом чая или кофе три в одном в бистро по дороге. На занятиях тоже заходила в буфет, а после шла домой, ужинать, делать уроки и спать. Так, конечно, было не каждый день, лишь когда происходили такие цейтноты, были подобные накладки. При таком плотном графике многое успевала, главное же, правильно спланировать и не раздумывать, не тормозить по пустякам, стараясь всё успеть и выполнить. Я тогда собиралась жить в культурной столице, где разнообразные знания мира культуры и искусства непременно пригодились бы. Но как оказалось, осталась здесь.
Такой загрузки, как тогда, у меня потом не было долго. Когда уже работала на заводе и всё ещё продолжала заниматься репетиторством, то могла уйти в полвосьмого утра на работу и вернуться домой лишь в полдесятого вечера. Так как последний урок заканчивался в девять. Егор всё так же был моим воскресным ребёнком, так что неделю я вкалывала, а выходные посвящала ему.
Как-то по приглашению, или сами, уж точно не помню, мы явились с ним в гости, а нам не открывают - стучались, стучались, брякали в дверь - нет ответа. Так и ушли восвояси со своим виноградом и каким-то ещё угощением, а звали нас на пиццу с морковкой по-корейски - уже расписала сыну, как будем её есть! Обиделись тогда, конечно, страшно. Оказалось, что хозяин в ожидании нас просто заснул, у него было это странное качество в привычке, - вдруг ни с того ни с сего внезапно засыпать - сама не раз была свидетелем. А играющая и смотрящая под боком мультики маленькая дочка, конечно же, нам не открыла. В эти моменты на него не действовало ничего, ни вой сирены, ни пальба из пушек - мои жалкие звонки по телефону уж тем более. Представляете такую картину, мы под дверью слышим его звонящий телефон, а ничего сделать не можем. Ушли, порвав, разорвав, оборвав все отношения и связи сразу, хоть и выдающийся и родовитый местный журналист, но так внезапно и легкомысленно засыпающий на самом интересном месте - это несерьёзно!
Смешно бывает опаздывать на автобус, поезд или самолёт - вот правда, со стороны, так настоящая комедия! У меня было всё - все три варианта, но пока о последнем - этой весной, возвращаясь из Петербурга к себе на родину, мы чуть было не опоздали, посадка заканчивалась через пятнадцать минут - мы в самолёте оказались предпоследними, за нами только один запыхавшийся ещё забежал, он, наверное, с самой стоянки такси и через стойки регистрации нёсся. А у нас тогда с трёхлетней Никой и восьмилетней, более длинноногой Соней, впереди перед нами были едва обозримые длиннющие коридоры терминалов, и наш в самом конце, в углу, в закутке каком-то, самом дальнем, за поворотом, ещё еле найдёшь! По лесенкам бежали, пыхтящая Ника за ручку, и потом ещё по длинному туннелю в сам самолёт.
Когда я маленькой ходила с мамой или бабушкой в общественную баню, что и по сей день люблю делать, все люди там для меня казались и делились на несколько типов и видов. То есть, это я сейчас только понимаю, каким именно образом они мне напоминали то или иное. Старые женщины, старушки все были похожи на домашнее дрожжевое тесто - тело у них такое мягкое, дряблое, податливое, трясущееся, чуть потянешь, растянешь, и рвётся. Морщинистые плоти и телеса. Прямо видно, как будут долго дрожать, если задеть или шлёпнуть - на месте образуется небольшая вмятина, которая вскоре вновь заполнится дрожжевым тестом.
Молодые и среднего возраста женщины, крепкие, сбитые, кровь с молоком, в самом соку и красоте своей природы и расцвета, больше напоминали уже сдобное тесто - плотнее дрожжевого по консистенции и более сладкое, десертное, для пирожков, булочек и шанежек. Пробегающие и шныряющие то тут, то там дети были похожи на небольшие кругляши пельменных сочней, тех, в которые заворачивают мясо. Проворные, в них излишняя начинка не полезет, не залезет, сколько надо этому сочню, чтобы стать пельменем, столько и войдёт. Но и они все разные, тонкие и толстые, маленькие и большие, вытянутые и круглые, приплюснутые, сплюснутые сверху или с боков, с какой хочешь начинкой.
Иногда же встречались люди из прочного, не гибкого, а тяжёлого песочного теста, маслянистого и жирного - сразу видно, что с такими иметь дело трудно, не пробьёшь, не завоюешь, будут стоять, как стена. Юные же девушки и худосочные женщины больше напоминали слоёное тесто - девушки прозрачнее, свежее, а женщины уже плотнее, суше, хуже поднявшееся по прозрачности. И те, и другие хрупкие, словно качает их на ветру - кажется, дунешь, и они рассыпятся или упадут.
Мы с мужем лепим сейчас дома совершенно разные пельмени, он длинные и узкие, как и сам, будто со своей долговязой поджарой стройности вылепляя, я же круглые со всех сторон, почти идеальной окружности, нигде не вытянутые, с ровной окантовкой заворота - залюбуешься! Соня, кстати, лепит один в один со своим отцом, а вот как Ника, ещё неизвестно, не пробовали - наверное, как я.
Когда приходишь на работу в тёмном, даже не замечаешь, насколько чётко, вычерчено, строго и одновременно со вкусом ты выглядишь - чёрный подчёркивает все выгодные стороны и особенности внешности. В нём ты солиден, конкретен, как нужно, как подобает рабочей обстановке. И только со стороны, замечая и примечая у других, ты это начинаешь понимать. Светлое, наоборот, настраивает на расслабленный, мирный, ни к чему не обязывающий вид и лад, и очень странно слушать и слышать какой-то резкий колкий тон от одетого в светлое. Ты сразу весь будто преображаешься, одетый в светлое. Становишься больше похож на нарядную куклу или плюшевого мишку - даже выражение лица соответствующее, глупое какое-то.
У чёрного и темного же своё, конкретное и обоснованное - в них ты менеджер.