Мы - это хлеб, храмы и церкви Далматова монастыря, торговля, развитие кустарных промыслов и производств. Тяжёлая промышленность появилась здесь в годы войны, чуть раньше неё пединститут, а наш театр существовал аж с 19-го века! Сразу стало интересно, кто такие были приказчики, раз их общество приказчиков отдало своё здание театру? Чем, скажите, пожалуйста, они занимались? Позже, после революции, понятно, конармейцы, красноармейцы, рабочие и крестьяне, колхозники, трудовые и заводские резервы, профсоюзы - мы жизнь царской России, какое-никакое предпринимательство и веру в Бога променяли на производство, коллективизацию, развитие научно-технического прогресса. То есть, мы сами, уже не по воле божьей, а из потребностей общества, страны, государства, стали что-то производить, выступили творцами товаров, продукции и услуг, оставив, отодвинув на задний план Бога Творца, но он продолжил нам помогать. Сможем ли мы всё сами, достаточно ли всемогущи для этого? А вдруг не то или не так будем делать, и Он, устав взирать на наши преступления, беззакония и злодеяния, разозлится и хрясь по всем, и вгонит в землю или сотрёт нас с лица земли, хоть мы и так в яме... Об этом не думаем, что надо не лениться и поступать по чести, по совести, по справедливости, по правде. От многого отказываться.
От каждого по способностям, каждому по труду. Не стоит никого обманывать и наживаться - кто-то и в автобусе без билета проехать не может, а кто-то прёт вагонами!.. И так сверх меры в грязи, в засасывающем болоте обыденности, обывательства и мещанства. Надо вспомнить, возродить, освежить и вернуть в памяти, что нас вдохновляет, что даёт нам силы мыслить, думать и жить.
Бабушка Ульяна сшила мне купальник к концу учебного года и окончанию мной младшей школы с похвальным листом. Из синей болони с розовыми узорными пробитыми резинками. Два синих треуголника на груди и два побольше спереди и сзади снизу, подвязанные розовыми резиночками. В тот год я купалась в нём в Юрюзани, а на следующий взяла с собой в лагерь на Чёрное море. Потом ещё были какие-то купальники, бывшие мамины или свои, но этот первый, сшитый бабушкой, был любимым и потому запомнился на всю жизнь. Всё-то они умели, наши бабушки и прабабушки! Были и строгие, и подобрее, но и от тех и других много чего таила. Брат пооткрытее, да и не пакостил так, как я, я же тихой сапой могла творить и воротить что, где, когда и как угодно.
На заборе между огородами нашим и прабабушки висели полосатые тёмно-зелёные тыквы размером с арбуз, и я не долго думая, вырезала у одной треугольный кусочек, думая, что это арбуз. Бабушка сильно тогда ругалась на Саню и брата, но не на меня, а я так и не созналась, что это была я. Хотя они, наверное, догадались, раз парни так рьяно отпирались.
Прабабушка Феня до последнего держала корову и бегала по горам за ягодами и грибами - приучившись во всём себя обслуживать сама. Миниатюрная, щупленькая, посмотришь, размера 42-44-ого, не больше, и такая же аккуратная головка с двумя увитыми на ней чёрными косами под платком. Она прекрасно шила и рукодельничала, и нам от неё всегда доставались вязаные овчинные носки. А её пироги с малиной, черёмухой, творогом, знатная стопка дрожжевых блинов. Жила бабушка в доме через забор, разделяющий когда-то бывший общим двор, в котором до отъезда в Серов жила бабушка Ульяна, нанянчившись с одной внучкой, моей мамой, когда та выросла, поехала помогать с младшим внуком Сашей на север Свердловской области. Лет десять дом пустовал, когда овдовев, в него переехала баба Феня, поближе ко всем нашим.
В этом доме белёных известью комнат дышалось так легко, в основном там было два цвета - белый, занавесок на окнах, скатерти на столе, стен, салфеток на ТВ, подушках и покрывале, и тёмный, коричневый, - мебели, утвари и икон на божнице... Старый реликтовый стол, двустворчатые шкафы и буфеты, запирающиеся на ключ, как и верхние ящички стола под скатертью, зеркало в деревянной раме над столом, тут же фото, изящные тонконогие стулья с круглыми, деревянными же сидениями, сверху с ковриками, швейная машина у стены. В одном окне старая черёмуха, на неё лазили на крышу, а в другом - гора за нашей баней с тропинкой к ней, туда прабабушка до последнего забиралась за ягодами и грибами.
В огороде у неё тоже всё росло и вырастало, но там в основном кормилась последняя внучка от младшего сына. Приходясь мне тёткой, она была младше меня на пять лет, так как была поздним ребёнком дяди Вовы, который ради женитьбы на её матери оставил семью с двумя детьми. От этого брака и родилась Света Светлякова - вполне серьёзно, это её реальное, а не вымышленное имя, так её и звали. Бабушка Феня в ней, как самой младшей внучке, души не чаяла, "потеряв" из-за неё двух предыдущих внуков, мальчиков, сыновей дяди Вовы от первого брака с тётей Ниной. Тот как-то, потеряв голову от сногсшибательной красоты тёти Гали, бросил свою семью. Тётя Нина же потом так ни за кого больше замуж и не вышла. Жгучая Галина со светлой кожей и голубыми глазами, чёрными густыми волосами цвета ворона крыла, ниспадающие прямые пряди на лицо; низкие золотые серьги, свисающие до самой шеи. Лариса Огудалова из "Жестокого романса" или Белоснежка из одноимённой сказки, не меньше!
Баба Феня, не переставая, всё бубнила себе под нос, как ей казалось, что ей никто не помогает, всё сама. Наоборот, только мешают и портят по хозяйству эти шалопаи внуки и племянник старшей дочери Юли и зятя Ивана, наших дедушки и бабушки. Поэтому гонять и прикрикивать на нас она не переставала. Свету же привечала, оставляя ей специально в огороде гороха и клубники, чтоб поела, приберегая и разные другие вкусности и лакомства. У бабы Фени была очень пыльная кладовая, ещё древнее, чем у бабы Юли с дедом Иваном. Дед Филипп, муж бабы Фени, умер, когда Света была годовалой, вот баба Феня и держалась за неё, будто бы была передана ею некая эстафета от деда Филиппа.
Наши молодые и работящие дед с бабой всегда были заняты то на заводе, то в огороде, то по дому, по хозяйству. Многое надо было успевать, делать, справляться. От этих темпов, не дотянув даже до пенсии, бабушка слегла с инсультом, от паралича оставшись не ходячей на всю оставшуюся жизнь - отныне и впредь она могла только сидеть. С наступлением бабушкиного недуга начало постепенно хиреть и хозяйство - дед дорабатывал до пенсии, бабушка Феня помогала ему по хозяйству, серовские работали у себя, приезжая помочь на покосе, как и мы с родителями. Я в основном оставалась на подхвате дома, а все остальные косили, ворошили, сушили, метали, складывали в стога. Помогали и по огороду, с заготовками... Я прибиралась, стирала со стола после бабушки крошки, мыла полы, подстригала ей ногти, расчёсывала волосы, так как сама вряд ли могла - её руки тряслись делать и это. (Потом её для удобства подстригли покороче.) Приносила и уносила для неё влажное полотенце обтереться, помогала сесть на туалетный стул, накрытый половиком с ведром под ним, которое выносили взрослые. Не стало так беззаботно и радостно в моей летней Юрюзани с той поры, зато больше было опеки, заботы и внимания, проявляемыми нами.
До конца не смирившись с непоправимо потерянным бабушкой здоровьем, мы, всё же, привозили её на лечение и реабилитацию к себе, которые, к сожалению, не дали нужных результатов. Отправили обратно к деду с бабой Феней, где её стали возить на телеге мыть раз в две недели в баню, в чём помогала тётя Нина, первая жена дяди Вовы. Летом приезжали на подмогу мы, брат выпускник и я, средняя школьница. Потом брат поступил учиться сначала в институт, а после перевёлся в уральский университет, с сессиями и летом, и зимой. Отец, для нашего и его там содержания уехал работать на север, так как в шадринском вузе платили меньше, чем в простой северной школе. У меня тоже пошли выпускные экзамены - сначала в девятом, а потом и в 11-ом классе - заканчивала школу. Дед с бабой доживали на южном Урале последние годы, пока уехавшая на север мать не забрала их к себе. Мы, пока они ещё проживали после пожара в другом жилье Юрюзани ещё как-то ездили, бывали там, с ними, а потом я целых шестнадцать лет не посещала тех мест со своего последнего визита в 2005-м.
Оставалось лишь махать южно-уральским горам издалека на прощание платочком, с грустью и горечью осознавая, что пока ещё не увидимся с местами моего летнего детства. Несколько лет назад землю со сгоревшим домом купили другие люди, и теперь начали строиться и обустраиваться на том мысу. Я же в первый раз как в гости, а уже не к себе домой, поехала туда сейчас, этим летом.