Отсчет я повел с того момента как все это началось.
Как началось? Да очень просто, бум и началось. То есть не так, конечно. Сначала в ночное купе ворвался яркий свет. На какое-то время стало светло как днем, а потом раздался грохот больше всего похожий на близкие раскаты грома. После нескольких таких разрывающих уши раскатов, по-моему, после четырех, начались подземные толчки. Как оценить их по шкале Рихтера я сказать затрудняюсь. Однако поезд, на котором мне довелось возвращаться в Москву, снесло с рельс. Возникло ощущение, будто чья-то исполинская рука схватила вагон и начала его трясти. Пару ударов я выдержал, а потом моя голова пришла в соприкосновение с исключительно твердым краем купейного столика и сознание погасло.
В общем, как удалось избежать переломов непонятно, но это факт. Пришел я в себя уютно лежа на потолке купе, в котором ехал. Соседу моему повезло меньше. Он лежал рядом, не подавая признаков жизни. Рука профессора Залуцкого была вывернута под невозможным углом и добротный чемодан, лежавший у него на груди, как-то очень уж глубоко входил своим углом в его массивную грудную клетку. В общем не пережил он этой болтанки. Я же, несмотря на кучу ушибов, разбитую голову был жив, и даже смог самостоятельно выбраться из вагона прихватив с собой свою дорожную сумку.
Рассвет потихоньку разгонял сумерки, и мне удалось осмотреться. Поезд сошел с рельс практически полностью. Часть вагонов сохранила сцепку, а часть лежала отдельно, скатившись с железнодорожной насыпи. Я оказался как раз в одном из таких скатившихся вагонов.
Голова кружилась, сильно тошнило, и двигаться не хотелось совершенно. Однако полежав немного на откосе, я решил, что пора проявлять гражданскую ответственность. Из вагонов раздавался многоголосый хор. Кто-то матерился на все лады, кто-то плакал, кто-то стонал или кричал от боли. Несколько человек, так же как и я, выбравшись из вагонов, ошалело оглядывались и пытались прийти в себя.
Для начала стоило разобраться со своим вагоном. Идя вдоль него, я заглядывал в окна. В первом купе было пусто. Во втором живых тоже не оказалось. Три пассажира лежали в таких позах, что сомнений у меня не возникло. Зато из следующего послышался сначала стон, а потом вполне внятная просьба помочь. Здесь ехало двое, видимо пара. Мужчина лежал, не подавая признаков жизни, а девушка пыталась выбраться. Вид у нее был, прямо скажем не очень. Так же как у меня разбита голова, и видимо, сломана нога. Самостоятельно подняться она не могла и когда касалась чего-нибудь ногой, шипела как кошка. Я вытащил ее и устроил на откосе. Потом немного отдышался и полез за вторым пассажиром. Сначала решил его осмотреть. Проверил пульс - оказалось, парень был жив. Внешних повреждений я не увидел и решил, что стоит попробовать привести его в себя. Были опасения, что у него поврежден позвоночник, поэтому двигать его сразу не стал. Оглядевшись вокруг, увидел пластиковую бутылку воды, побрызгал ему на лицо. Он пришел в себя и я, проверив чувствительность, его вытащил ....
Так продолжалось довольно долго. Где-то часа через два, оказав помощь очередному пострадавшему, я прилег отдохнуть. Закрыл глаза и .... толи уснул, то ли вырубился. Пришел в себя уже ночью от жуткого холода. Меня била крупная дрожь. Я все так же лежал на откосе неподалеку от поезда. Слева и справа метрах в двадцати-тридцати горели костры. Я решил, что тоже стоит развести огонь, что бы погреться и даже начал вставать, но смог только приподняться. Звать кого-то на помощь казалось унизительным. Однако пролежав еще несколько минут, я понял, что как-нибудь переживу унижение. Собравшись с силами, я крикнул:
- Люди, есть кто живой.
Слева от меня кто-то зашевелился, затем раздался стон. В глазах двоилось и рассмотреть, что происходит рядом, не удалось. Костры виделись мутными светлыми пятнами. Я покричал еще, с тем же результатом, только лежащий рядом уже не стонал.
Поняв, что помогать мне ни кто не придет, я решил, что надо попробовать что-то сделать самостоятельно. После третей попытки мне удалось встать на четвереньки. Не маленькая победа в моем состоянии. Гордясь собой и содрогаясь от лихорадки, я двинулся в путь. Путая следы, по нечеткой траектории я добрался до вагона. Еще днем вытаскивая одного из пассажиров, мне пришлось выволочь из купе здоровенный чемодан с чьими-то вещами и все постельное белье, включая матрацы. Добравшись до этой кучи вещей, я замотался в одеяло и попытался подпалить чемодан. В поджигательстве не преуспел. Дул небольшой ветерок и руки дрожали так, что даже если бы стоял полный штиль, врядли что-нибудь получилось с моей дешевой китайской зажигалкой. Закутавшись поплотнее во все, что смог найти я немного отогрелся и через некоторое время снова отключился.
Следующий раз сознание вернулось ко мне уже утром. Назвать это пробуждением не поворачивается язык. Все тело ощущалось как один сплошной синяк. Суставы выворачивало, за ночь температура, кажется, только поднималась. Жутко хотелось пить и в туалет одновременно. С большим трудом мне удалось сесть. Давешняя бутылка с водой, которой я поливал парня, казалась мне самым важным в этом мире предметом. Сориентировавшись, в какой стороне она осталась, я уже испытанным способом, то есть на четвереньках, двинулся в том направлении. Добравшись до бутылки, я стал счастливым человеком. Правда, счастье было не долгим. Как только жажда была утолена, с новой силой захотелось отлить. Кое-как опираясь на вагон, я встал на две ноги и после нескольких попыток практически не испачкавшись, облегчил мочевой пузырь.
Теперь можно было подумать и об окружающем меня бардаке. Еще стоя я осмотрелся вокруг. Открывшаяся картина была, прямо скажем, печальной. Пространство рядом с поездом и погасшими кострами было усеяно телами. Все кто попал в поле моего зрения, лежали, не подавая признаков жизни. Не было заметно вообще никакого движения. Все вокруг вымерло. Вчерашняя обида на соседей, за то, что ни кто не помог, прошла как рукой сняло. Не давая себе времени на дальнейшие рассуждения я, прихватив бутылку, сосредоточился на обратной дороге к своей куче тряпья. Только добравшись до нее и снова закутавшись, я задумался над тем, что увидел.
Пока я разбирался с пострадавшими и приходил в себя, мне было не до размышлений о том, что и спасателям и полиции с медиками вообще-то уже давно полагается приехать. Однако за прошедшие сутки так ни кто и не появился. То, что происходило с пассажирами после аварии, казалось ни кого не волнует, а происходило с ними что-то явно не то. Наверняка выжило не меньше половины ехавших в поезде. Днем, сразу после крушения немало народу, как и я, пытались оказывать первую помощь и суетились около вагонов. Теперь не было видно ни одного, кто бы передвигался и, хотя обзор у меня был не очень, это все равно было довольно странно.
Сил на то чтобы подняться и осмотреть даже тех, кто был поближе я так и не нашел. Состояние все ухудшалось, прогулка за водой подкосила меня окончательно. Я понимал, что нужно что-нибудь поесть, но не было не только аппетита, но и сил искать еду. Под одеялами было достаточно тепло, однако озноб не проходил, и периодически меня снова начинало трусить.
Как бы развивались события было в общем-то понятно. Скорее всего, часов через пятнадцать - двадцать я бы "отправился в страну доброй охоты". Температура падать не собиралась. Прийти в себя настолько, чтобы отправится на поиски лекарств или хотя бы просто еды не получалось. Редкие проблески в моем помутневшем сознании позволяли, только констатировать, что состояние ухудшается.
Во время одного из таких проблесков я увидел человека, который брел вдоль насыпи, собрав последние силы, я попытался закричать, но получился только хриплый клекот. Потом опять накатила слабость, и я снова выключился.
В следующий раз я пришел в себя лежа на кровати в тепле, в какой-то комнатушке.
Ощущения были просто прекрасные, голова не болела температура, кажется, тоже нормализовалась. Только, как и в прошлый раз хотелось отлить. Что бы удовлетворить эту потребность, пожалуй, нужно было подняться и поискать местные удобства. Встал я на удивление легко, но при попытке сделать шаг благополучно грохнулся на деревянный пол. С большим трудом мне удалось заползти обратно на кровать. Повозившись еще немного, я уселся на кровати спиной к стене. Ощущение бодрости прошло, но сильного недомогания тоже не ощущалось.
Видимо шум от моего падения был услышан, так как через пару минут послышались шаги, и дверь комнаты открылась. Внутрь зашла бодренькая бабуля, невысокого роста чуть, сутулая, но вполне здоровая на вид.
- Что ожил болезный, думали уже, не оклимаисси, чай третьи сутки лежишь. Семен! Эй, старый! - крикнула она в открытую дверь и опять повернулась ко мне - Ну что здравствуй . . . что ли.
- Здравствуйте, меня зовут Максим.
- А меня Мария Васильевна. Как самочувствие?
- Пока не понятно, но точно лучше, чем было. Это вы меня подобрали у поезда?
- Нет, это муж мой Семен Матвеевич. Жуткие дела творятся. Все кто с тобой ехали, умерли. - бабушка поежилась - Что же это такое за беда?
В этот момент в комнату вошел Семен Матвеевич. Такой же, как его супруга сухонький дед. Повздыхав еще немного, старики принялись рассказывать о том, что произошло. Утром после землетрясения, выйдя из чудом устоявшего дома, Семен Матвеевич огляделся. С холма, на котором находился этот чудо дом, он увидел наш поезд. Оставив супругу разбираться с хозяйством в одиночестве, он собрал команду из еще двоих стариков и отправился в сторону сошедшего с рельс поезда. До места аварии дошли быстро - спешили помочь. Сели отдохнуть, благо протопать пришлось пять с лишним километров. После отдыха начали помогать пострадавшим. К вечеру всем без исключения стало плохо - поднялась температура, сильная слабость и полная дезориентация. Семен Матвеевич, сидя у одного из костров наблюдал развитие болезни у спасенных и своих товарищей. К полуночи все, с кем они успели встретиться, были мертвы, в течении следующего часа скончались и соседи привлеченные к спасательной операции. Ночью Семен Матвеевич так же почувствовал слабость и потерял сознание. Пришел он в себя на утро следующего дня, по ощущениям помолодел на десять лет. Прошел вдоль всего поезда, из всех осмотренных им людей признаки жизни подавали всего двое я и вытащенная мной девушка с поломанной ногой. Дед оттащил нас в сторону от поезда, так что бы была возможность без труда найти. Затем отправился обратно в деревню за транспортом, на который можно было бы погрузить нас и доставить до поселкового медпункта. Добравшись до деревни, Семен Матвеевич с ужасом узнал, что все жители деревни перемерли. Помчался, что было сил к себе домой, где с радостью обнаружил живую супругу. Он, конечно, доподлинно знал, что так просто от нее не избавится, но все-таки немного переживал. Нарадовавшись друг на друга, старики стали думать, как быть дальше. В итоге, использовав соседскую машину, и изрядно намучавшись с погрузкой, доставили нас в деревню. Моя попутчица умерла через день, ну а я выжил.
Когда через два дня после катастрофы, не пришла ни какая помощь, старики решили похоронить соседей. Так как к моменту катастрофы население деревни составляло, всего-то семь человек это не должно было занять много времени и сил. Хоронить решили поэтапно. Но приступить к этой нелегкой задаче не успели. На третий день прилетел вертолет, загруженный людьми в скафандрах химической защиты. Они бегло осмотрели поезд. Пока химики обследовали состав, подтянулась еще техника. Экскаватор и два тентованых ЗИЛа груженых солдатами. Прибывшие отрыли небольшой котлован, куда перенесли трупы всех погибших. Затем тела обработали каким-то составом и, выждав около часа, зарыли. Потом все погрузились в транспорт и унеслись, предварительно приказав эвакуироваться самостоятельно в Ростовскую область.
Выслушав Матвеевича, я засобирался в дорогу. Нужно было как можно быстрее попасть в Москву. Там меня ждала Ирка. При воспоминании о ней, сжалось сердце и возникало желание броситься бежать. Мысли сбились, перестать думать о любимой стоило большого труда. Не вскочить на ноги и не отправиться бегом в Москву оказалось еще труднее. Однако, прикинув, что с момента землетрясения прошло уже три дня, я немного успокоился. Немедленный старт ни чего в произошедшем не изменит и ни на что не повлияет. Если все плохо, и она не выжила во время катастрофы или сразу после, то моя помощь не понадобится. Если она выжила, то день два не изменят ситуацию. Делать необдуманные шаги, не придя окончательно в себя, не стоило. Допустим, я немедленно сорвусь в путь что тогда? Ослабевший после болезни я просто не доберусь или доберусь, но при этом, ни чем не смогу помочь.
Я вернулся к обсуждению случившегося с Матвеевичем.
Он про себя решил, что началась третья мировая война и эвакуироваться отказался. Вместо этого старики начали готовиться к тому, чтобы уходить в леса партизанить. Эта традиция почиталась в их местах, наверное, с тех пор как тут поселились люди. Однако раненый я камнем висел у них на шее. И от идеи партизанской борьбы пришлось пока отказаться. День за днем оккупанты не появлялись, и было решено дожидаться их появления в родном хоть и пострадавшем, но все-таки доме.
Я достаточно быстро приходил в себя. Уже к вечеру смог добраться самостоятельно до кухни и "от пуза" наесться умопомрачительно вкусных пышек с молоком. Есть мне хотелось постоянно, сколько б ни съел. На следующий день я чувствовал только легкое недомогание и уже помогал Семену Матвеевичу с распределением хозяйства оставшегося в деревне. Было его конечно не много, но и оно требовало ухода. Судя по самочувствию, состояние мое пришло в норму.