Продолжительность 5 часов, полное присутствие, включая стандартные ощущения.
Присказка.
Проходы между мирами сродни путешествию, где тамошние параметры миров накладываются на наше восприятие реальности и уже совместно дают нам субъективную картину. Мы вольны даже ощущать как жар, так и холод. Как свет, так и темень. Ведь посещаем-то мы их со своими понятиями нашего мира, откуда прибыли, а не местными. Однако это восприятие субъективно, ведь выйдя из кромешной тьмы даже в звёздную ночь, мы будем поражены яркости света. И из солнечного дня погрузившись в тень, мы скажем, что потемнело. Или же после лета осень нами воспринимается как холод, а весна после зимы, как тепло. Во время дождя, когда воздух холодает, вода кажется в речке теплее, чем в жаркий день. Это как перелёт на самолёте из одной полосы в другую и из одного времени суток в другие. Но мы ведь готовимся к полёту и пользуемся всякими одеждами и прочимо приспособлениями для адаптации?
Эта субъективность понятий, так хорошо известная в текущем мире, нами не воспринимается как такая же реальность для миров тех же снов. Нам может быть жарко в лютый холод или же стать холодно в самый жаркий день, когда мы почувствуем могильный холод. Мы ведь воспринимаем лишь внешний мир, как данность. А то, что рядом с нами может происходить смещение миров, которые обдадут нас своим опахалом, нам как-то представить трудно. Вот сквозняк в открытую форточку представить можем, а вот могильное дуновение межмирного пространства, мы представляем себе с трудом. Опять же размеры своего тела считаем универсальным мерилом, однако ведь в другом мире линейные размеры могут отличаться и тот же муравей, такой крошечный у нас, может быть огромным в другом мире. Что это, как не ночной кошмар, что приснился нам?
Естественно мы предпочитаем дуновение тёплого воздуха и светлые тона для посещаемых мест, как и привычную нам обстановку. Фактически выбирая, где жарче и светлее. Однако по опыту даже своей жизни мы знаем, что многие важные события мира кипят отнюдь не в африканских джунглях, где все с повязками под жарким солнцем, а скорее там, где по прохладней, и большинство носит одежду. А без одежды холодно. И? Да-да, веет могильным холодом, ведь одевать одежду для тела мы уже научились, а вот одевать своё Сознание и дух во что-то этакое, мы не приучены, да и не хотим. Нам проще искать места потеплее, светлее и сытнее.
Скажете, что это не так и ничего подобного с нами не происходит? А эффект, что утро мудренее, а заказанное перед сном может к утру прийти 'само', это лишь глюки? А ведь при должной мотивации, можно заказывать очень разные сны, как и информацию, из казалось бы ниоткуда.
Ведь возвращаясь частенько по жизни в свои воспоминания, мы не можем точно и достоверно сказать - возвращаемся ли мы в часть своего сна или в реальную жизнь. Ведь жизнь часто невероятна, а сны так реальны. И возвращаемся мы к тем моментам, которые сами и застолбили, как проходим по некому коридору из нас теперешних, в нас тогдашних. Естественно мы скажем, что это было и оно неизменно? Однако даже ощущения тогдашнего и тамошнего могут нами ощущаться, например, испытывая вкусовые, слуховые, и даже тактильные ощущения. Погружаясь в собственные миры, мы можем ёжиться от холода или потеть от жары, оставаясь при этом там, где были!
И более того, мы способны даже заболеть от того же переохлаждения или получить ожоги, от невнимательности. Скажете, что это от излишней впечатлительности? А какая разница, ведь если это путешествие имеет вполне осязаемые следы, то оно ведь так же реально, как и эти следы? Или следы реальны, а путешествие нет? Или привезя из похода доказательством шрамы, мы не считаем это реальным? А артефакты? А впечатления? А знания, а опыт?
Глава 1. Странный, странный аппарат.
Серый мир.
Серость осеннего серого дня, ровное серое небо, зелень отсутствует как класс. Серая желтизна видимой поверхности земли, где её видно, покрытой чем-то типа опавших листьев. Серость неба скорее напоминает предморосящее состояние. Тихо-тихо по-осеннему. Тихо, как бывает звеняще беззвучно глубокой осенью, когда листья облетели, а снег ещё не выпал. Субъективные ощущения ни холодно, ни жарко, обычная глубокая осень. Ну, очень глубокая и тихая. Звуки, что возможно издаются при движении, практически сразу тонут в этой тишине, как в вязкой трясине и опять тишина. Место кажется давно заброшенным.
Набережная. Набережная вдоль неширокой, но с протоком очень чёрной воды, блестяще чёрной и абсолютно спокойной. Возможно некий аналог Питера, чёрная речка. На субъективный взгляд ширина протока не более 20 метров. Глубина неизвестна, зеркальная чернота воды отражает ровную серость неба. Набережная чуть выгибается излучиной, выделяясь в серой обыденности гранитным бурым цветом. Гранитный парапет из огромных блоков бурого гранита. Блоки широкие и высокие, субъективно высота порядка 1-1.5 метра. Ширина порядка метра. Хотя возможно и ширина равна высоте. На другой стороне блоки стоят не менее величаво. За парапетом другого берега видны стволы кривых, низких и не очень крупных деревьев. Все без листьев, торчат чёрными корягами, редко покрывая видимое на другой стороне поле, сочно посыпанное пожухлой листвой или чем-то вроде того. Собственно это место не изобилует разнообразием красок. Мостов через протоку не видно.
Идём вдоль парапета. Движение неспешное, молчанье дум, звуки шагов, и так глухие, тут же тонут в пучине тишины. Прогулка? Есть время посмотреть по сторонам, осмотреть неспешно плотно составленные блоки парапета. Местами тот или иной блок отсутствует, а парапет обрывается прямо в черноту воды протоки между соседними блоками. Ни ветра, ни шелеста, ни звука. НИЧЕГО! И только густая тишина висит плотной пеленой.
Однако один из блоков всё же отличается. На нём видны элементы, что торчат из его монолитной структуры. Некое кольцо, вставленное в некую 'пробку', что входит по самое кольцо в блок. И барельеф, с какими-то фигурами, уже довольно смятыми, но видимыми ещё как выступы. Блок выпадет из стройного ряда других парапетных блоков порёбрика и стоит, чуть сдвинувшись с небольшим смещением и поворотом. Сама набережная в этом месте чуть расширяется на полукруг внутрь, оставляя ровные берега протоки в их невозмутимом изяществе. Возможно, в этом полукруге, что внутренним краем удалён от грани берега, что-то и было. Но теперь нет, только чуть расширенная утолщённым полукругом внутрь гранитная набережная.
Сам по себе блок ничем не примечателен, если бы не торчащие из него металлические конструкции. Впрочем, они были прижаты или утоплены. Бот же заинтересовался, и начал осматривать этот блок. Он увлечённо его рассматривал, хотя было не совсем понятен его интерес. Сам же барельеф на внутренней стороне, что обращена на набережную внутрь, был хоть и прямоуголен, как на обычных памятниках, которые порой встречаются, где в гранитное или мраморное основание вставлен какой-нибудь барельеф.
Кольцо, свисающее сбоку, было обращено в сторону прохода, что оставался до следующего блока набережной. Однако из этого блока торчали прижатые конструкции, больше напоминающие арматурины, зачем-то вставленные в монолит блока.
Бот выражал всё большую заинтересованность! Вопросы к нему зависали, ибо он был увлечён осмотром. Но вот он признался, что это её может работать! Часть встреченных ранее блоков, хоть и имела втиснутые в их глубину барельефы, но они были ветхими, а выступающие возможно некогда части были обломаны или отсутствовали. Этот же блок выглядел целым.
Понять, что заинтересовало бота, было несколько сложно, и оставалось лишь ждать. Бот суетился, осматривал, и вот он ухватывается за 'арматурину' и начинает её поворачивать, упёршись ботинком (о, у нас есть ботинок чёрного цвета, почти лаковый(!)). Поднапрягшись, ещё и ещё, бот поворачивает арматурину приличной толщины, сместив её в другое положение. Не менее мощными усилиями что-то похожее проделывается с другой арматуриной, но её не сгибает, а поворачивает прямо в корпусе блока! Они замирают в сдвинутом положении, не очень вертикальном, но при этом, изгибаясь, уходят из корпуса блока с его бока вверх, не касаясь концами друг друга. Операция странная. Бот же сделал что-то важное.
Отбегая на некоторое расстояние, он начинает осматривать набережную, ища что-то. Вот! Его внимание останавливается на неком штыре, что косо засунут в соседнем блоке в какое-то подобие чашки, и больше представляет собой штырь и небольшим пропеллером наверху, а может крыльями, но что-то надето на самый конец стержня. Взяв стержень, бот обнаруживает на блоке отверстие, куда довольно плотно впихивает эту арматурину, пытаясь её расположить между 2-я предыдущими. При этом это что-то на конце этого стержня он пытается поместить между концами 2-х других, в их промежуток, что он до этого оставил. Странно, но ему это удаётся. И после этой странной операции, эту насадку он разворачивает вертикально, теперь она полукругами обоих полудуг смотрит на концы крайних арматурин и между ними есть промежуток. Этакие расправленные полукруги крыльев, что расположены между 2-х концов крайних стержней, что забавно изгибаются, чем-то напоминая змей, тянущих свои языки к этим крыльям с двух сторон.
Окончив эту экзотическую операцию, отойдя и наблюдая на неё, бот над чем-то размышлял. Кольцо? Не может быть! Бот подходит к кольцу и руками (Ой, у нас есть руки помимо лакированного ботинка!(!)) Хватается за вполне себе массивное кольцо и начинает его тянуть из блока! На вид это абсолютно бесполезно, ведь мощное основание кольца, на вид очень прочно сидит в блоке.
Усилие, ещё, ещё, напряжение и... Бот переводит дыхание. Может бросим? Но нет, хватается и тянет! Рывок... Рывок и... Пробка начинает выходить из блока! Ой! Вытянув на видимых несколько сантиметров, в размер где-то четверти диаметра пробки, бот начинает поворачивать пробку! И тут раздаётся шелест. Тихий, но устойчивый шелест, какой издают высоковольтные конструкции. Шелест не тонет в тишине как остальные звуки, он просто есть.
Шелест издают, как не странно эти арматурины, постепенно начиная светится вдоль себя бледно голубым светом. В районе 'крыльев' на макушке странной конструкции начинает нарастать звук шипения, постепенно усиливаясь. Тонкий свист шелеста нарастает, становясь устойчивым. Бот берётся за кольцо и как-то довольно легко загоняет его внутрь блока вместе с пробкой, как и было, но теперь с поворотом! Шелест продолжается, но становится ровным.
Как оказалось, с другой стороны блока есть ещё кольцо! Меньше и пробка что-то напоминает, и она шире. Уже без сверхусилий эту пробку бот начал поворачивать вокруг оси. Забавно, но это давало эффект и свечение между концами 'арматурин' и 'крыльями' стало ровным! Сами же арматурины отдавали нежным голубым тонким покрывалом волнистого света вдоль себя. Чем-то став довольным, бот взялся за первую пробку и потянул её! Свечение усилилось вокруг крыльев, становясь из голубого оранжевым. Свечение превращалось в полотно, что начало надуваться как пузырь, становясь объёмным, по мере вытаскивания 'пробки' из блока. Надувающийся пузырь уже желтоватого цвета, оставаясь прозрачным с переливами по поверхности прожилками желтого и голубого, как змеек, постепенно становился всё больше похожим на шар, который стал приподниматься над арматуринами, вися между ними, но выше.
Бот манипулировал 'пробкой', поворачивая её и выдвигая углубляя, ловя какой-то момент. Шар постепенно стал прозрачным, с некой сердцевиной, что переливалась внутри, а по поверхности шара пробегали мелкие змейки оранжевого и голубого цвета. Шар приподнялся, однако неуловимая дымка голубоватого цвета, сотканная из тончайших нитей, тянулась к концам боковых арматурин, как тончайшая паутина, что вытягиваясь от шара к их концам, заключая переливающийся шар в некое подобие вытянутой ажурной авоськи. Или сетки, что была натянута, и где внутри был надут этот шар, в котором уже своей жизнью жил шар чернеющего цвета, больше напоминающий зрачок. Пельмень не пельмень. Глаз не глаз. Но что-то такое неуловимо знакомое в нём было. При этом оно шелестело и играло кудрями оранжевых сполохов между голубых ажурных нитей, в то время как арматурины тонко 'пели' шелестя.
Бот, видимо чем-то удовлетворившись, перестал тягать пробки из блока и крутить их. И отошёл, наблюдая за содеянным. И только тут стало видно, что дотоле замерший барельеф ожил! Он стал объёмным, его фигуры двигались, они не просто жили, они были вполне реальными! Ну не может бронзовый барельеф так пластично течь, меняя формы! А он тёк! В свете шара, а может, светясь самостоятельно, барельеф излучал движение, жил объёмными образами, изображал фигуры!
Бот наблюдал это некоторое время, как фигуры барельефа красиво что-то изображали, меняя сцены, играя оттенками. Бот разочарованно протянул мысль из серии: 'жаль, что нет звука'. Подошёл к пробке и сильно задвинул её в блок! И тут же шар, что играл всполохами в этом сером мире, вихрасто взвившись, свернулся, рассосавшись с шипением по тонким голубоватым нитям в пару полукрыльев, покрывая их светящимся переливчатым одеялом, оставляя за собой шлейф змеек, которые почему-то разделились и голубые утянулись на правую арматурину, а оранжево жёлтые побежали по левой. Оставшаяся пелена медленно с запахом озона осела по плоскостям полукрыльев, больше напоминающих обоюдоострую секиру стрельцов, оставляя на их ровной их поверхности застывший витиеватый рисунок орнамента, что красиво замер в металле этих крыльев украшением на поверхности.
Всё стихло, барельеф замер, оставаясь при этом застывшей картинкой одной из сцен. На немой вопрос, что это было? Бот как-то задумчиво двигал внутри себя мысли. Однако ведь Сознание было частью Бота, то боту небыло нужды как-то особо передавать запрошенное, всё нужное было как частью его, так и частью Сознания, что носил этот бот теперь. Фактически его знания и память становились общими, и не требует переводов и межпонятийных преобразований, но требует понятийного словаря сравнимого со словарём носителя (бота), а потому повествование пойдёт в прямом изложении уже на людской язык.
