краткого цитирования в критических статьях и обзорах.

АЛКОГОЛЬ

И

ЭЛЕКТРИЧЕСТВО

I. В РЕСТОРАНЕ "НОНА" ЗАПОТЕЛИ СТЁКЛА

Громоздкий человек с громоздким музыкальным инструментом иногда выныривал из желтого тумана Сити на безумный огонёк заблудившегося такси, и только под гирляндами London Bridge сиротливый кэб проглотил промокшего подвыпившего пассажира.

Таксист в перстнях и браслетах летел на Knightsbridge, где в ресторане "NONA" уже запотели стёкла.

В ресторане "Нона" уже запотели стекла,- простонал пассажир, увидев в синем мареве горящий циферблат качающегося БИГ БЕНА.

Машина пропала где-то в переулках Империи.

Перед стеклянной дверью армянского ресторана он с детским восторгом услышал за спиной долгожданную музыкальную фразу:

В ресторане "Нона" запотели стёкла.

?!

А здесь недурно готовят фазанов!

"Связь восстановлена!" - торжествовал Пётр Ворошилов, с лакейским поклоном распахивая дверь перед свежеотштукатуренной блондинкой, скрипящей винилом.

Фазаны нежны с настоящим "КЛИКО"...

Предпочитаю "ШАБЛИ"!

А может, новогоднюю бутылку старорежимного "СОВЕТСКОГО"?

Неплохо. И белугу. Здесь привлекательная кухня. Только не смотрите так по сторонам...А лобстеры жестковаты.

Как Вы буржуазно выглядите!

Не расслабляйтесь на работе...

"Каких, всё-таки, привлекательных и ярких резидентов забрасывают в наши туманы",- размышлял Пётр Петрович, промокая салфеткой увлажнённые вином бутафорские усы.

Шпионке Кате тоже нравился Ворошилов. В его голубых глазах отражались Катины бриллианты, и за глубиной Oxford English, как за шикарным парадным зеркалом, она уже слышала родную воркующую речь с Волги - где-то там, за облаками, дождями и туманами с дымком комсомольского костра... Невольно вспомнилось детство и выпускной бал в Костроме, первая любовь под звоны колоколов... и крики, жалобные крики чаек, от которых почему-то всегда сжималось сердце. "А как цветасто выражаются на Волге" - с тоской под ложечной подумала Катя.

Да, коллега показался ей другом детства, земляком - казалось, его помятый льняной пиджак пропах грибным лесом и дымом береговых костров. Она сразу почувствовала неуловимый для посторонних аристократический шарм рыцарей Щита и Меча - сосредоточенная обаятельность чекиста.

Катя знала тот, другой мир: комсомольская платоническая сексуальность, культ советского тела, черные или темно-синие мужские трусы на волжском ветру, москвошвейные пиджаки, заляпанные щами галстуки, гипсовые статуи адонисов-горнистов, грудастые пионерки с тугими розовыми лифами, мальчики с челками и пилотками, с ярко-красными, под цвет занмени, губами, помятые пионервожатые, песни у погребальных костров молодости - "Орленок", "Поворот", "Бригантина" Павла Когана. Ах, комса-попса, моя романтика, первые эрекции, первые поллюции, первые периоды со страхом в голубых глазах и поцелуй молодого секретаря райкома Лешки Демичева (спился ведь, сволочь). Но горн требит, барабаны бьют дробь, Че Гевара опять приснился, и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди... Боже, такую страну загубили... Кате захотелось самогона или спирта, картошечку из костровых угольков, с сольцой, и чтоб Пашка пьяный со своей гитарой обнял ее за талию, одолжил пиджак, и ветер-блудник поднимает подол ситцевого платья. Какие были мужики, не то, что нынешнее чахлое племя - сутулое с куриной грудью, глаза красные от компьтерной порнухи, обладатели белых билетов, ссыкуны и гермафродиты.

Женщин Ворошилов соблазнял крайне редко, чаще всего по сухим инструкциям Москвы ("разработка кандидата, изучение объекта, тактика обхождения, способ удержания") , но вот сегодня искренне ему нравилась блестящая Катя.

Катенька,- стал шептать Ворошилов в розовое ухо с брюликом, - Катюша, не продлить ли нам этот волшебный вечер...

Опять служебные деньги летят на ветер! - закатив глаза, басом ответила Катя, и два агента расхохотались, звякнув бокалами с вензелями.

Счастливые, они и не подозревали, что в припаркованной у ресторана пожарной машине их разговор записывали двое жизнерадостных джентльменов MI-5 под эгидой сексотки гр.Волконской.

После освежающих напитков Катя разрумянилась. Ворошилов рассказывал анекдоты и щедро рассыпал комплименты. Его фарфоровые зубы сверкали при свечах, и Катю пьянили его обжигающие взгляды и обволакивающие взоры.

"Глаза графа Калиостро,- подумала Катя, вздрогнув от электрического прикосновения его влажной горячей ладони, - как трудно работать с такими колоритными мужчинами".

Во время десертов коллеги уже откровенно флиртовали, горели глаза, трещали свечи, дело шло к потрошкам, их сбивчивый разговор напоминал влюбленное воркование голубей. От волнения Петр Петрович часто скрывался за дубовыми дверями армянского WC, где не забывал пользоваться оральным мятным освежителем.

Вечер был увенчан запотевшим Моёt.

На узком бокале Кати остались полумесяцы японской чёрной губной помады.

Ворошилов сверкал "банкирским" рубиновым перстнем на мизинце и становился всё вульгарнее, но деликатность и тонкие шутки Кати нейтрализовывали краснобайские эскапады собеседника. Катенька, образно говоря, обладала неким комплексом качества (и множество очарованных любовников, видя своё темноватое отражение в зеркале её чистейшей славянской души, превращалось в приручённых ангелов). Иногда русская Кэт хлестала своих ангелов плёточкой в зеркальных комнатах, звенела наручниками, надевала маски, смазывала вазелином виброшарики... Даже самые тёмные желания анонимных друзей становились под её руководством детскими развлечениями. О, радость чресел, восточные ковры донесений...общение с ней - песни Джуди Гарланд, поцелуи её - поэзия серебряного века, ароматы - Франция... Вот и опытный чекист Ворошилов попал в энергетический плен Незнакомки, а она курила сигаретку CARTIER, сверкала бриликами и голубыми контактными линзами .

"Из-за такой женщины можно застрелиться, - медленно и нехотя думал Ворошилов, раскуривая вишнёвую трубку и ощущая приток крови к мужскому достоинству, - она будет моей".

Чёрный лакей показывал золотую фиксу и пританцовывал, вертелся с подносом на итальянских каблуках как черт на копытцах, дробясь в бесконечности дымных зеркал... а настоящие африканские страсти с цветными презервативами расцветали экзотическими бутонами Джангл в катиной спальне, где спидобоязненные клерки натягивали ароматизированные гондоны на свои кактусы, и попугай в медной клетке удивлённо распускал хохолок при виде произведений бодипирсинга - стальных болтов на сосках вечных студентов и золотых колец на пупках вегетарианских лесбий.

Катя обожала представителей АФРОчеловечества, их бархатистось, размеры, формы и запах. Боже, что за притягательный запах возбуужденного афромальчика! Какой фонтан! Но Пётр относился к неграм брезгливо после чтения дневников фашиста Баранова. К тому же Петя не любил вспоминать о кровавых страницах своей биографии, а Катя, напротив, с вампирическим упоением шла на особые поручения. Женщина-вамп с дозой яда в полом перстне, медсестра из Ада, сексопилочка, хищница - это милая Катя с розовой майской попкой, перемешивающая кровь и желчь с шампанским.

Я вампирша, - говорит Катя, вытягивая трубочкой губы.

Пётр вздрогнул и посмотрел на подмигивающего ему официанта.

Вечер разгорался вместе с нежным румянцем цветущей Кати. Жемчуг тоже приятно розовел на загорелой шее. И волны "CHANEL" пьянили Ворошилова шибче шампанского, он шалел - хотелось прикоснуться к призраку Незнакомки, призрак имел запах женщины, её текстуру, фактуру: серебряные чешуйки искристых серебряных колготок, хрустящий винил и просвечивающий шёлк нижнего белья, сапфирный крестик в ложбинке силиконовых вздымающихся грудей и чёрный лак птичьих коготков.

Я Ваш граф Дракула,- прошептал Пётр с игривой улыбкой и как бы невзначай скользнул по блестящему капрону своей вспотевшей ладонью - между ними пробежали искры статического электричества.

"Есть контакт!"- подумал Пётр.

Над горождом Лондоном глухо прогремел гром. Молния сверкнула над Аббатством.

Чуть позже два странных силуэта проплывали призрачно у решётки ГАЙД ПАРКА: высокая манекенщица с признаками анорексии и всё тот же громоздкий человек с громоздким музыкальным инструментом. На ветру Катя придерживала широкую шляпу с мрачными цветами, а Ворошилов стучал по плитам троттуара зотиком и громыхал футляром.

Чёрный кэб опять уносил очарованных странников в стороны окраин WEST END, где в самом мрачном пакистанском Bed & Breakfast они провели ночь в союзе с нечистой силой.

II. ВЕЧЕРНИЙ АПОФИГЕЙ

Катя испытывала потребность в допинге, но боялась сразу открыться Ворошилову, что уже второй год почём зря сидит на номере первом. Она уединилась в ванной и под шум воды получила капельку чистейшей амброзии. Шприц забросила за вентиляционную решётку, чуть освежила вечерний макияж и с возбуждённым румянцем вернулась в потёмки спальни. Ворошилов уже снял бархатный пиджак и, щелкая подтяжками, деловито пригласил приступить к работе - на кровати была разложена огромная карта английского города Брайтона, извлеченная из музыкального футляра.

Задание было несложным. Резидентам требовалось убрать фашиста Баранова, нашедшего убежище в Объединённом Королевстве и теперь проживающего на южном побережье империи. Г-н Баранов был освобождён из специализированного

психоневрологического диспансера не без помощи организации Amnesty International, легально покинул пределы исторической родины, но, по всей вероятности, и здесь его застал вдруг смертный приговор - сам Ворошилов не знал

всех подробностей барановского дела и шёл на задание с холодным умом и горячим сердцем. Катя наблюдала за Барановым, следила за сменой адресов его проживания (старик с дьявольской интуицией заметал следы), даже пыталась соблазнить, но эта попытка была крайне неудачной.

Ворошилов пометил красным крестом дом Баранова на Dyke Road и смущённо предложил Кате мариуханы. Катя с радостью согласилась. Она всегда была не против бытового кайфа.

Ворошилов забалдел по-бычьи. Он сопел, раздувал раскрасневшиеся ноздри, всё чаще щёлкал подтяжками и упражнялся в лобовом юморе. Катя фыркала кошкой и иногда повизгивала.

Ворошилов извлекал из футляра разные штучки и объяснял Кате их назначение: вот набор "паркеров" с симпатическими, самовоспламеняющимися и ядовитыми чернилами, пробирки с бациллами, высокочастотный глушитель для собак, венский зонтик, коллекция отмычек, перстень с полым изумрудом, жучки разного калибра, пуговица с микрофоном, микрофон-гвоздь, разноцветные пиллюли, пуленепробиваемые очки ночного видения, взрывающиеся сигареты, низкочастотная страшилка, ампулы с экзотическими ядами, взрывное устройство в футляре губной помады, прибор ночного видения "Сова", подзорная труба "Левенгук и Колумб", система РК-1780, РК-1715 с волоконно-оптическим кабелем, телекамера в кожаном ремне, очки ночного видения РК-1245, радиомаячки, дискетки с логическими бомбами, две портативных ручных гранаты, и много других занятных взрослых игрушек, от которых Катя млела, закатывала глаза и говорила "Мяу!".

Incredible stuff!!! - восторгается Катя.

Это ещё ерунда, - отмахивается Пётр и облизывается,- так себе, коллекция старухи Шапокляк, только рогатки не хватает. Я тебе, Катя, ещё не то покажу, как выйдем на задание!

Агенты пили ледяную водку, дурачились, хохотали, нюхали кокаин и менялись профессиональными секретами. Ворошилов смутно помнит этот вечер, и горящие свечи, и шелест шелков Кати, её горячее алкогольное мурлыканье: "Mon ami? La mur... Je t'aime moi non plus". Катя плавила шоколад над свечой и глазировала свои соски. Пётр осторожно покусывал её тонкие пальцы и шумно сопел.

От Кати пахло буржуазной женщиной, - Шанелью, шоколадом, мускатом, шампанским, легким спортивным потом и колготками, немного восточными специями, гашишем.

Ворошилов с детства был чуток к запахам и их оттенкам.

Пётр слегка мурлыкал, вертел тонкую розу и слизывал с её лепестков тёплый кокаин. Катя тоже мурлыкала и повизгивала, капая воск свечи на свою нежную грудь. Они были неподражаемы. Они были почти влюблены. Взмокшие, пропитанные мускатом, катины коглготки трещали электричеством. От прикосновения к ним сухие волосы Ворошилова вставали дыбом и тоже трещали, разбрасывая голубые искорки. Этот феномен приводил нелегалов в дикий восторг. Возбуждённые, взмокшие и наэлектризованные, они кружились в нарколептическом танце среди ароматических свечей, цветных бутылок и хрустящих купюр Империи, разбросанных по навощенному паркету. Гигантские ночные бабочки слетались на свет и кружились вместе с ними. В коридоре пританцовывал усатый турок в красной феске и китаец с гляняной трубкой.

Выйдя на пузатый ажурный балкончик в длинных шёлковых халатах, Катя и Пётр

шёпотом обсуждали свой генеральный план, но речь их была вязка и сбивчива, иногда автоматически вылетали странные фразы на непонятных языках.

Вдруг Ворошилов запрокинул голову и засвистал соловьём!

Катя пританцовывала на каблучках-копытцах и смиренно блеяла овечкой, курлыкала влюблённым голубком. Гипсовые амурчики на портале гостиницы повернули к ним свои головы и тоже перебрасывались случайными фразами. В наэлектризованном воздухе всё говорило о том, что волшебство только начинается.

Свадебный кортеж катафалков медленно и торжественно продвигался по дождливой мостовой. Мраморные скульптуры в сквере поворачивались вокруг своей оси, а в припаркованнованной рядом машине мороженщика настраивали свои эхолоты агенты МИ-5. С ними работала старуха-переводчица, старая графиня Волконская, известная лахундра русского зарубежья, никогда не расстававшаяся с ручной белой крысой.

Старуха постоянно курила и теряла перья чёрного боа... В глубине души она просто завидовала бриллиантам, красоте и молодости Кати. Катя её откровенно бесила.

Она в натуре взбесила старуху Волконскую, когда показалась на балконе в чёрном шёлковом пенюаре с навороченными мулями и криминогенным декольте. Вдруг, неожиданно для себя, Катя запрокинула голову и залилась арией Электры. С

эрогизированных сосков капало опиумное молочко.

Старуха выронила монокль. Старинные, тяжёлые русские перстни на её пергаментных руках зловеще засверкали:

- Я сниму шкуру с этой змеи.

...а Катя хохотала и продолжала заливаться сопрано, проливая шампанское на пэйвмент. Высокие каблуки выбивали из кафеля искры, мелодично тренькал её мобайл, и расплавленная губная помада капала на казенные пронумерованные черным штампом кальсоны Ворошилова. В принципе, весь прикид джентльменов (и леди) удачи являлся по сути своей казенным. Даже адамантовая капелька на галстуке Петра была учтена бухгалтерией тринадцатого отделения. А Катя вообще обходилась налогоплатильщикам - всем рабочим и колхозницам - просто в копеечку! Роскошная и знойная, она любила роскошь. Она не была дешёвкой, простите! Поглядывая на циферблат Cartier она наблюдала не время, а черные бриллианты. "Бриллианты для диктатуры пролетариата, соединяйтесь!" - так, кажется, любил поговаривать мумифицированный вождь, оцененный по тарифу сушеной рыбы.

Капелька на конце инсулиновой иглы играла всеми цветами радуги. В поисках вены Катя могла поехать хоть в Вену; её младенческие вены пульсировали в предвкушении нектара. Огромная ночная бабочка на губах Ворошилова оставила желтую пыльцу - Катя слизала её тонким язычком и сосредоточенно принялась изучать голографическую карту Брайтона. Она уже видела как бежит по улочкам Lanes, перекатывается смешная фигурка - медвежонок Баранов, в кожаной кепочке. Вон, в его красных контактных линзах ночует полнолуние, сладкий эль засахарился на седых усах. Смотри у меня, Баранов! Я тебе покажу kuz'kin motherfucker! Chmo! Miserable cunt! Puffy shirtlifter!

Азартно горели глаза Кати; она воззожгла курения и прокалывала иглами восковую фигурку Баранова - в маленькой кожаной кепочке. Баранов повизгивал. Ворошилову снился затопленный Лондон. Волконская стучала агатовыми четками и костяшками старых длинных пальцев с загнутыми перламутровыми когтями.

III. В СЕТЯХ ГРАФИНИ ВОЛКОНСКОЙ

Волконская давно играла в занимательную игру - КГБдейку, будучи когда-то сама на стороне молодой республики, завербованная в постели отеля "Savoy" в 20-х гг. малоизвестным на западе поэтом Владимиром Маяковским, который посвятил ей свою поэму "Штаны в облаках". С тех пор ее дом наполнился чекистами. Они всё время мешали ей молиться и безобразничали. Графини это надоело, она пошла на приём к Королеве и всех их сдала вместе с их допотопной радиотехникой, контактными электретными, узконаправленными микрофонами и прочими изделиями пионеркружка "Юный техник". Когда чекистов забирали из её мрачного особняка, все они вели себя мужественно и спокойно - курили "Беломор-Camel" и не теряли здорового советского чувства юмора.

После этого поступка графиня преподавала в английской разведшколе в шотландских горах и ездила на длинном лимузине с молодым чернокожим любовником-мормоном. Маяковский еще несколько раз прилетал к ней на аэроплане ОСОАВИАХИМа, а потом все-таки застрелился. Ему отказала советская власть в заграничном паспорте, Лиля Брик забрала у него автомобиль, он стал пить, потерял голос, и потом всё-таки взял и застрелился. Много женщин плакало. А Сталин ему приказал памятники ставить.

Волконская в нынешнем своем состоянии олицетворяла собой глубокую осень, принимала какие-то гомеопатические порошки, жила в затворе, духовно выродилась, связавшись с экуменистами, писала поваренную книгу "Русская кухня в изгнании" и лишь изредка делилась остатками русского языка с оксфордскими славистами. Там она, правда, вычислила нескольких новорусских шпионов и закрыла всю эту лавочку на хрен. В Military Intelligence были приятно удивлены, поняли, что у старой лисы ещё есть нюх - наградили мальтийским орденом, какой-то странно пахнущей мантией с крестами и задействовали в серьёзной работе. И не просчитались-таки мальтийские мудрецы из СИСа: у них давно был косяк на Катю. Её разработкой и стала заниматься гр.Волконская.

Старая бестия сидела за компьютером, вся укрученная проводами, и нервно перебирала янтарные четки. В ее келье пахло пепперминтом, валидолом и старостью...

IV. НА БАРАНОВА

Профессия Ворошилова имела узкую специализацию - "путешествующий экзекутор". Далекий потомок Тохтамыша, он любил свое адское ремесло и исполнял приговоры центра с дьявольской изобретательностью - при этом часто импровизировал, отходил от инструкций и даже экспериментировал, но ему прощали, т.к. задания всегда были выполнены чисто, как говорится - "уши никогда не торчали из кустов". Из центра пришла новая резолюция: "денег не жалеть!". Ворошилов рассмеялся - он никогда их и не жалел.

Ошалевшая парочка со свистом неслась в первом классе Intercity South, Катя прятала воспаленные глаза под беспросветными рэи-бэнами, Петр листал Racing Post и захлебывался Будвайзером.

За окном листались дождливые и мягкие пейзажи овечьей Англии: коттеджи с

почерневшими трубами, увитые вьюнами, цветные стекла и черное дерево деревенских пабов с медью и коврами, а плакучие ивы над речушками - совсем как в России. Катя даже всплакнула, украдкой слезу девичью смахнула и снова стала железной.

Мягкие, чуть размытые ландшафты Британии любят лирики и шпионы.

Сказать по правде, Кате в Россию не хотелось - не только в силу внешних обстоятельств. Ей нравились мулаты: кофе со сливками. Причем, очень молодые мулаты. Где же их найдешь в базарной и размалеванной, как публичная девка, Москве?

"Наверное, русским все-таки немного не хватает вкуса" - думал Ворошилов.

"Все-таки русские вульгарны" - думала Катя, допивая бутылку кровавого вина в буфете экспресса. Ее обнимал сзади некий юноша греческого вида в длиннополой шляпе и длинном белом плаще. Сверкали его лаковые остроносые ботинки. Над Катей роились пчелы.

... Брайтон был прекрасен и холмист. Дождь сквозь солнце. Громоздкий человек с громоздким музыкальным инструментом и супермодель с парасолькой под ручку спускались от вокзала к Палас Пиеру. Конечно, они были неприметны в толпе.