Аннотация: Закончил первую книгу. Очень интересно Ваше мнение. Оставляйте пожалуйста комментарии, потому как замысел-замыслом, но мнение читателя может повлиять на развитие сюжета...
I
Большая и маленькая стрелки наручных часов "Слава", одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года выпуска, сошлись на отметке двенадцать, обозначив тем самым, что пошёл пятый час утомительного путешествия. Путь, который был начат семнадцатого марта пасмурным субботним утром на "Белорусском" вокзале города Москвы, никак не хотел завершаться.
Ярослав отложил в сторону уже изрядно потрёпанный номер "Вечерней Москвы" и огляделся. Народу после станции со звучным, а главное совершенно оправданным названием "Туманово", значительно поубавилось, и можно было внимательнее осмотреть оставшихся пассажиров.
На группе студентов Ярослав не стал заострять внимание. Компания подростков, изрядно нагрузившись "Жигулёвским", всю дорогу вносила сумбур и в без того напряжённую атмосферу, царившую в вагоне. Постоянная беготня в тамбур, отнюдь не с экскурсионными целями, громкие, малограмотные диалоги и немелодичные песни под расстроенную гитару несколько часов были лейтмотивом путешествия. Теперь же, когда, утомившись, подростки уснули, Ярославу не хотелось их рассматривать. И без того слишком много незаслуженного внимания они привлекли к себе за время пути.
Пожилая чета пенсионеров, которой удалось занять сидячие места только после Гагарина, разгадывала кроссворд и тихо переругиваясь, пыталась вспомнить, как же всё-таки называется "город - родина писателя А.П. Чехова".
Группа работяг из Можайска обсуждали то результаты футбольного матча недельной давности, то какого-то Семерятина. Причём, если оценка футбольных достижений любимой команды несколько разнилась, то в отношении Семерятина мужчины были единодушны - редкая сволочь.
Внимание Ярослава привлекла молодая особа, которая сидела в дальнем углу вагона и делала вид, что слушает нравоучения сурового вида старушки, очевидно, её бабушки. А может и какой иной родственницы, потому как представить себе молодую девушку, которая на заре последнего десятилетия двадцатого века, позволила бы долго поучать себя посторонней пенсионерке и ни разу бы не огрызнулась, было практически невозможно.
Что-то неуловимое было в этой удивительной пионерке, что разительно отличало её от сверстниц. Нет, она и одета была, как и все советские девочки-подростки, и причёсана. Да, её красивые, светлые, чуть вьющиеся волосы были зачёсаны в какой-то глупый пучок. Обычная в общем школьница. Но какие-то неуловимые черты характера, или умения себя держать выделяли её. А может быть, дело было во взгляде.
Как бы то ни было, но более пристально разглядывать школьницу Ярослав решил для себя неприемлемым и отвёл глаза. Решив, что ощущение "особенности" всего лишь наваждение от крайне утомительного и нудного пути, Ярослав отвернулся и, поняв, что совершенно не хочет по третьему кругу читать засаленную "Вечёрку", уставился в окно.
Пейзажи были скучны и однотипны. Незамысловатые дачные домики и комья не растаявшего ещё серого снега, вот и всё, что могло так или иначе отвлечь внимание от грязных, заболоченных полей и грузного свинцового неба, медленно проползавших за оконным стеклом. Эти грустные картины полупустой, лишенной хозяина земли своим однообразием навевали тоску.
Однако чем дальше, тем чаще стали проявляться признаки цивилизации, даря пассажирам надежду на скорое окончание утомительной поездки. Бетонные заборы, дома в несколько этажей, гаражи и в довершение всего здание мукомольного комбината. Железнодорожная насыпь становилась всё основательнее и количество путей, стрелок, семафоров и иных элементов дорожного хозяйства множилось на глазах. Всё это свидетельствовало о приближении крупного железнодорожного узла, и могло означать лишь одно - конечный пункт длительного путешествия - город Вязьма, был близок.
Поднявшись со скамейки, Ярослав подхватил свою наплечную сумку и направился к тамбуру, стараясь не обращать внимания на толкотню, создаваемую пассажирами. Создавалось впечатление, что поезд прибывал не на конечную станцию, а на полустаночек, со стоянкой в одну минуту и кто не успеет выбраться из вагона, останется в нём как минимум до Бреста.
Поезд, между тем, со скрипом подтянулся к платформе, громыхнул напоследок всеми своими железными суставами и издав ужасающе громкое шипение, остановился. Короткая пауза и двери с немузыкальным скрипом открылись, выпуская на волю десятки уставших, измученных дорогой граждан.
Ярослав вышел на перрон, поправляя складки на костюме и сделав несколько шагов, замер, удивлённо глядя на пыльное, ветхое здание, облупившаяся краска на котором не позволяла с уверенностью сказать, синее оно или зелёное. В общем, взору московского гостя предстал типовой провинциальный вокзал, какие встречались каждые тридцать - пятьдесят километров, на всей протяжённости железнодорожных путей, как рыболовная сеть опутавших европейскую территорию РСФСР. Мрачное, обшарпанное здание породило в сердце Ярослава очередную волну тоски. Да и не могло оно разбудить никакого иного чувства.
На только что сошедшего с поезда гражданина, обратил своё внимание скучавший до той поры сержант милиции Алексей Перфилов. С самого утра доблестного стража порядка преследовала нестерпимая головная боль, являвшаяся логичным продолжением вчерашнего застолья по случаю неожиданно свалившийся на него премии. Вид стража порядка не был опрятен, в той степени, которая приличествовала работнику милиции. Ему было мутно, хотелось пива, сигарет и уснуть, уткнувшись головой в подушку.
Медленно, опасаясь очередного ружейного залпа в своей голове, сержант поднялся со скамейки, и, сделав несколько неровных шагов, преградил дорогу гостю города, тихим, хриплым голосом произнеся:
- Предъявите.
Ярослав смерил бдительного милиционера дружелюбным, изучающим взглядом и ответствовал:
- Добрый день.
- Добрый, - совсем недобро буркнул Перфилов, - предъявите!
- Что предъявить, простите?
- Паспорт - резко отчеканил сержант.
- Конечно. Минуточку. А с кем имею честь? Если не служебная тайна?
- Сержант Перфилов - проскрипел страж порядка, наливаясь самыми неприветливыми чувствами в отношении этого улыбчивого столичного хлыща - Паспорт предъявите!
- С превеликим удовольствием.
Всем своим видом демонстрируя желание быть полезным родной милиции, которая как следовало из многочисленных агитационных материалов, бережёт каждого гражданина РСФСР, гость Вязьмы извлёк из внутреннего кармана слегка засаленную красную книжку с серпом и молотом на обложке.
Получив паспорт, Перфилов принялся его изучать с видом заядлого библиофила, в руки которого попала рукопись, по меньшей мере, XV века. Между тем, из паспорта явствовало, что стоящий перед сержантом человек - Ярослав Борисович Громов, 1956 года рождения, проживающий в Москве, на улице Сергея Эйзенштейна. Что до остального, то паспорт, сухим языком штампов сообщал о том, что его владелец русский, не женат, детей не имеет и почётную обязанность каждого советского мужчины - выполнил. Помусолив красную книжечку в не слишком чистых руках около двух минут, сержант вновь хмуро уставился на Ярослава, видимо сличая его с фотографией в паспорте.
- Вещи покажите, - у вяземского стража порядка проснулось желание досадить наглому москвичу - содержимое карманов, сумки, и прочие.
Громов улыбнулся. Не надо было быть психологом, что бы понять какие чувства одолевают въедливого сержанта. Нудное начало пути, который и без того мог растянуться на долгие недели, требовало скорейшего устранения этого препятствия. А заодно и разрядки.
- А основание, разрешите полюбопытствовать?
- Я смотрю, вы в своей Москве все умные - решив как можно дольше не отпускать, а по возможности, даже задержать так непонравившегося ему туриста, сержант перешёл на откровенно хамский тон - грамотные все, разговорчивые.
- Не все - спокойно ответствовал Ярослав - только я да ещё пара академиков.
- Так, умник московский, - уже откровенно грубо, произнёс Перфилов - вещи на досмотр, и пройдём пожалуй за оказание сопротивления органам правопорядка.
Ярослав вновь окинул взглядом милиционера. Мятый китель, фуражка с жирным пятном, стоптанные полуботинки - одним словом, внешний вид сержанта был крайне неопрятен. А в довершение всего, слегка отёкшее лицо, недельная щетина и глаза, в которых редко отражались мысли отличные от гастрономических. Дальше тянуть было бессмысленно. Ярослав вздохнул, помедлил мгновенье и взглянул Алексею Перфилову прямо в глаза.
Сопротивления практически не было. Никакого волевого усилия или инстинктивной попытки защититься. Поверхностная концентрация, небольшой нажим и Ярослав ощутил сердечный ритм, отдалённо почувствовал головную боль сержанта и, наконец, то, что с большой натяжкой можно было назвать сознанием человека разумного. Сплошные рефлексы и инстинкты. Желание самоутвердиться. Желание сытно есть. Желание купить "Жигули". И огромная потребность ничего при этом не делать. Никакого социального начала.
Выровняв собственное дыханье и подчинив дыхание Алексея собственному ритму, Громов тихо произнёс: "Домой. Спать". После этого, Ярослав, слегка ускорил милицейский пульс, "подогрел" ослабевавшее внутричерепное давление, перетряхнул и без того усталые почки и отпустил то, что мог назвать только подобием сознания сержанта.
Перфилов вздрогнул, сбрасывая оцепенение, покачнулся и слегка поморщился. Его и без того не слишком выразительные глаза на мгновенье полностью опустели. Он медленно покрутил головой, надавил пальцами на виски, после чего снова вздрогнул и неожиданно широко зевнул. Смутился.
- С какой целью в Вязьму? - подавляя зевоту и растягивая слоги, спросил Перфилов - И на какое время?
- В Ленкино - ответил Ярослав и, на мгновенье задумавшись, продолжил - Да, в деревню Ленкино, к родственникам.
- Удачной дороги - с этими словами сержант неуверенно протянул москвичу паспорт.
Ярослав кивнул головой, принял документ и, убрав его во внутренний карман плаща, направился к зданию вокзала. Он был раздосадован тем, что сделал. Ярослав уже давно освоил технику подобных воздействий и проделывал это довольно неплохо, тем более, что Алексей Перфилов, был личностью примитивной, а следовательно беззащитной, как младенец. И ещё Громов совершенно не представлял откуда в его голове взялось это самое Ленкино.
Он был немного сердит на себя, ведь вполне можно было обойтись и без подобных приключений, но нет, желая разрядки после утомительной дороги, Громов позволил себе ребячество, нарочно спровоцировав бестолкового сержанта. Однако бить по хвостам было не в правилах Ярослава, и он отбросил эти мысли, тем более что внутренне убранство Вяземского вокзала подбросило ему целый ворох впечатлений.
Изнутри здание выглядело ничуть не лучше чем снаружи. Строительные леса, поставленные ещё три года назад, полностью перекрывали доступ в правое крыло, некогда бывшее залом ожидания. В левом крыле расположились лоточники. На раскладные столики вяземские кооператоры вывалили кучу различного хлама. Там были старые радиоприёмники, собрания сочинений классиков социализма, преимущественно ржавые душевые смесители, и всё это в окружении жевательной резинки, комиксов и приспособлений для резки яиц. Откуда-то издалека, из-за открытой двери разносился запах железнодорожной кухни. Этот ни с чем не сравнимый запах сигнализировал о наличии вокзального буфета.
Люди, находившиеся в здании вокзала в ожидании электрички до Москвы, переходили от лотка к лотку, изучали расписание, осматривали схему движения пригородных поездов и с редким единодушием игнорировали кассы. Пассажиры в Вязьме, как и большинство советских граждан, предпочитали ездить бесплатно. Кто-то оправдывал свои действия различными льготными документами, кто-то ссылался на отсутствие кассы на маленькой платформе, а кто-то не покупал билеты просто так, но как бы то ни было - билеты, в отличие от жевательной резинки и комиксов, спросом не пользовались.
Ярослав взглянул на обшарпанные стены, с ухмылкой осмотрел пожелтевшую и облупившуюся побелку, и, наконец, остановил свой взгляд на толпившихся у входа горожанах. Периодически из толпы раздавались возгласы, иногда радостные, но чаще разочарованные. Хорошо знавший, что может скрывать собой подобная толпа, Ярослав подошёл ближе.
Толпа, состоящая в основном из подростков и мужчин предпенсионного возраста, расположилась полукругом, и на арене этого своеобразного амфитеатра стоял молодой человек, лет двадцати. Он был высок, худ и коротко стрижен. Одет юноша был в спортивного кроя брюки и ветровку с закатанными рукавами, а на ногах у него были видавшие виды кроссовки, старавшиеся походить на Adidas, хотя бы и только надписью. Нарочито плохо выбритое лицо было "украшено" очками, придававшими вместо интеллигентного вида вид забавный. Юноша, с неправдоподобной быстротой манипулировал тремя пластиковыми стаканчиками и периодически декламировал:
- Подходим народ, выигрываем. Один шарик, три стакана. За хорошее зрение - сто процентов премия! Всё честно, без обмана, дарим червонцы из кармана.
Не понимая своего счастья, народ на декламации благодетеля реагировал крайне неохотно, и ставить деньги не торопился. Быть может водитель хлебозавода, проигравший недавно сорок рублей, так повлиял на жителей Вязьмы, а может пенсионерка, оставившая напёрсточнику четвертной. Но как бы то ни было, а среди зевак начались брожения, ропот и перемигивания - одним словом, назревал конфликт.
И вот, когда ситуация накалилась до предела, в толпу вклинился паренёк, слёту поставивший червонец и к вящему удивлению зрителей - угадавший. Везунчик сделал ещё три попытки, две из которых оказались удачными. Наконец, молодой человек извлёк из кошелька новенькую полусотенную купюру и, поставив её на кон, вновь победил. Сопровождаемый радостными возгласами, юноша упрятал деньги в задний карман джинсов и покинул здание вокзала.
То, что юноша был "подставной" было очевидно приехавшему из Москвы Ярославу, но вяземские зеваки легко проглотили наживку, и интенсивность ставок вновь возросла. Стаканы заметались по картонке с новой силой и тонкий ручеёк наживы снова потёк в руки жулика.
Посмотрев, как ещё пятеро жителей города расстались со своими деньгами, на общую сумму около ста пятидесяти рублей, Громов решил совместить приятное с полезным: немного расшевелить зарвавшегося делягу и поправить своё финансовое положение. Ярослав не любил жуликов. Он протиснулся сквозь ряды зевак и, напустив на себя простецкий вид, осведомился о правилах.
Мастер напёрстка и шарика - известный в определённых кругах Смоленской области Анатолий Тяпушкин, по прозвищу Клык, окинул Ярослава профессиональным взглядом и про себя возликовал. Ощипать столичного хлыща - куда как прибыльнее, нежели изымать скудные денежные средства у вяземских пенсионерок. Да и сказать по правде, видавшие виды москвичи не часто попадали в сети вяземского жулика.
В своё время, будучи в Москве, с целью "обмена опытом" он поднабрал в свой арсенал немало трюков, связанных не столько с перекидыванием шарика, сколько с антуражем, сопутствующим действу. Как посмотреть, отвлечь внимание, успокоить волнение. В столице без этих трюков было не обойтись. "Работавший" преимущественно на белорусском вокзале Витя "Поплавок" раскрыл множество тайн этой увлекательной "профессии".
Толя "Клык" был настоящим профессионалом и никогда не чурался "повышения квалификации" и обрадовался возможности отточить своё мастерство. А, учитывая, что стараниями молодого напёрсточника, общая касса преступного сообщества, известного в народе как "Вяземские" пополнялась еженедельно на добрую тысячу рублей, Тяпушкин справедливо мог рассчитывать на успех даже с москвичом. В конце концов, он ведь увлёкся, а не прошёл мимо. Значит - лопух.
- Ставочку делаем и следим за шариком. Угадал - выигрыш удваивается. Не угадал - проиграл. Рублями ставим, начиная с червонца. - Клык тараторил привычную фразу и, понизив голос, добавил - а может быть, доллары есть? Марки?
- Ну откуда! - развёл руками Ярослав - Десятку для начала и поставлю.
Тяпушкин принял оранжевую купюру и принялся молниеносно двигать стаканы, приговаривая что-то типа: "Кручу-верчу, запутать хочу". Народ увлечённо наблюдал за происходящим. Ярослав же, на удивление, выглядел равнодушно. Он не крутил головой, глаза его не бегали, стараясь уследить за руками напёрсточника, и руки от нервов не подрагивали.
Постояв так несколько секунд, Ярослав ещё более удивил зевак. Он просто закрыл глаза, всем видом показывая, что будет просто гадать. Тяпушкин ликовал. Ему даже не придётся "подклеивать" шарик к ногтю. Всё будет просто. Как подтолкнуть "гадалу" к выбору нужного стаканчика он знал прекрасно. Уроки столичного мастера "Поплавка" не прошли даром.
Ярослав между тем выровнял дыхание, приоткрыл веки, зафиксировал взгляд на белой картонке, по которой летали стаканы, и заключил себя в кокон, отринув всё лишнее. Был он, была грязная картонка со следами ног, были видавшие виды стаканчики и шарик. И больше ничего. Всё осталось за границами кокона. Ярослав продолжал концентрироваться на шарике и попытался слиться с ним в единое целое. Мгновение, вдох, ещё мгновение и он в точности чувствовал все манипуляции, как будто сам был шариком. Он метался по картонке, бился о стенки стаканчиков и снова перелетал с места на место.
Клык между тем прекратил передвигать пластиковые конусы, выставив их намеренно криво, по диагонали, и, уставившись на Ярослава, спросил:
- Где шарик?
- Тут - уверенно сказал Громов, указывая на правый стаканчик.
Слегка опешивший Толя, совершенно справедливо уверенный в своём мастерстве, и ожидавший совершенно другого выбора, был вынужден опустить стакан. Под пластиковой тарой оказался засаленный шарик.
- Поздравляю! - громко сказал Толя - ещё играем?
- Да - ответил Ярослав, придавая своему голосу азартные нотки - безусловно.
- Прекрасно - и добавив к червонцу ещё один, Толя задекламировал - смотрите товарищи, как ловят удачу за хвост!
Толпа загудела и слегка подала вперёд. Но как только "Клык" начал свои манипуляции, зеваки затаили дыхание. Казалось, им происходящее было интереснее, чем самому Громову. Ярослав же не обращал внимания ни на зевак, ни на молодого мошенника. Он по-прежнему выглядел отрешённо и мысленно был полностью сосредоточен на шарике, ловя малейшие его колебания. И во второй раз Ярослав сделал верный выбор. В третий раз, к плохо скрываемой радости Анатолия, играя со ставкой в сорок рублей, московский гость намеренно проиграл. Начали сначала.
Победа, поражение, две победы, поражение, победа. Размявшись, целенаправленно проиграв рублей сорок и окончательно изучив манеру игры вяземского "крупье", Ярослав вновь поставил червонец, и верно угадал положение шарика шесть раз к ряду, несмотря на искуснейшие, молниеносные движения, проводимые Клыком. Толпа ликовала. Тем временем, пока Ярослав, сделав ставку в триста двадцать рублей, вновь ловил колебания шарика, из служебных помещений вынырнули двое. Их завидный рост и гориллоподобное телосложение не оставляли сомнений в том, какому роду занятий они отдают предпочтение. Не было сомнений и в том, что в их задачу входило разделить с неожиданным счастливчиком его успех, в безрадостной для того пропорции.
Громов даже с закрытыми глазами почувствовал, что критический момент близок. Он прекрасно знал, что будет, выиграй он ещё раз или два. Ярослав проиграл. По толпе зевак пронёсся гул, сопровождаемый злорадными смешками. Народная любовь истаяла, и толпа пропиталась желчью на незадачливого игрока.
Толя перевёл дух и вытер со лба испарину. Он уже практически уверился, что перед ним не столичный мажор, а засланный наблюдатель от "Гагаринцев" - давно проявлявших повышенный интерес к Вязьме и её окраинам. Теперь же "Клык" вздохнул спокойно и, сделав рукой странный жест, который мог бы сделать человек, у которого свело мышцу, отпустил "горилл". Те не замедлили скрыться.
- Обидно - нарочито горько процедил Громов - очень обидно.
- Ну так давайте ещё сыграем? - немедленно предложил расслабившийся Тяпушкин, не желая отпускать москвича неощипанным - вам везёт сегодня. С самого начала а?
- Денег у меня не осталось, а ведь мне ещё ехать надо - со смесью достоинства и досады процедил Ярослав - во сколько оценишь?
И с этими словами, он протянул застывшему от удивления Толе увесистое золотое кольцо. Клык с трудом сдержал вздох удивления. Кольцо, показанное ему столичным гостем, было поистине великолепно. Толя, по роду своей деятельности, неоднократно общался со скупщиками краденного и прочими "специалистами по антиквариату", и даже беглого взгляда ему было достаточно, чтобы понять - кольцо стоило очень дорого. То, что оно сделано из золота было несомненно, хотя Толя на всякий случай проверил клеймо. Но главное - бриллиант. Он был очень велик, а самое главное - он был не огранён и спрятан внутри "клетки" из тончайших золотых прутьев, а не вставлен, как обычно, в "чашечку". Кольцо было очень старым, что, несомненно, его ценность увеличивало.
Постаравшись не выказать на своём лице удивления, Толя придирчиво принялся разглядывать украшение. Придираться было затруднительно. Стоимость ювелирного изделия зашкаливала за месячную выручку вокзального казино. Но показывать этого "туристу" катала не хотел.
- Бабушкино - сказал Ярослав, всё больше и больше начиная походить на проштрафившегося инженера, - а она говорила, что ей от её бабки досталось. Врала, наверное.
- Пять сотен - твёрдым голосом сказал "Клык" - с натягом.
- Идёт, - сказал московский гость и, лучезарно улыбнувшись, добавил - мне везёт сегодня.
Толя начал кружить стаканы. Душа его ликовала. Он не сомневался, что получит от лидера "Вяземских" - Гриши "Вола" - не только личную похвалу, но и не менее пятисот рублей, сверх обычного дохода. Водя хоровод из стаканчиков, он мысленно уже запланировал пару покупок и хороший кутёж.
Рисковать не стал. Незнакомец часто угадывал, а потому шарику предстояло выпасть из под стакана и найти пристанище на смазанном клеем ногте. Толя "Клык" знал своё дело.
Ярослав тем временем стоял с закрытыми глазами и практически не дышал. Когда пластиковые стаканчики застыли, Громов указал пальцем на левый конус и, не раздумывая, положил его. Толя затрепетал. Предательский шарик, некогда белого, а сейчас грязно серого цвета, был как на ладони. Волосы на затылке "крупье" неприятно зашевелились.
- А... ещё сыграем? - неуверенно спросил Толя, подтягивая сползшие треники - На всю? Как?
- Нет - Ярослав наконец-то скинул с себя вид заезжего простака - мне пора.
Толя оторопел. Вместо простоватого дачника, готового расстаться со своими "кровными", на него смотрел уверенный, властный человек, один вид которого подавлял всякое желание спорить. Такому человеку хотелось подчиняться. Он принял последнее усилие:
- А... у меня это... ну... нет с собой... я сейчас сбегаю....
- Стоять - тихо, но крайне жёстко сказал Ярослав - смотри в глаза.
Толя ещё успел оглянуться и заметил, что толпа зевак отчего-то рассосалась, и он остался один на один со страшным гостем из столицы. Потом сила воли оставила Клыка. Он уже не помнил, как достал из кармана почти две тысячи рублей и протянул их Ярославу. Не помнил и как тот, отсчитав причитавшуюся ему тысячу рублей, вернул Толе оставшиеся купюры и, забрав кольцо, направился к выходу. Сплошной туман.
Ярослав уже покинул здание вокзала, а Толя ещё стоял, сжимая в руках кучу мятых банкнот. Гость города же тем временем, приобрёл у одного из лоточников местную газету, купил пачку "БТ" и мельком проглядев Вяземский дайджест сел в машину одного из многочисленных частников, и велел тому ехать на улицу Парижской Коммуны.
Отъезжая, Громов успел бросить взгляд в окно и немало подивился, отметив одну странность. Среди немногочисленных украшений, на вокзальной площади имелся и привычный в таких локация памятник Ленину. Только в отличии от многочисленный своих прообразов, этот монумент не стоял на самом видном месте и взмахом руки с пьедестала не звал народные массы в светлое будущее. Вяземский памятник стыдливо притаился за высочайшими елями, да так, что практически не был виден. Более того, создавалось ощущение, что вождь мирового пролетариата, по-тихому прижавшийся к стволу вечнозелёной красавицы, намеренно скрылся за хвойным периметром, вроде бы как по нужде. Правда пьедестал свой не оставил, так на нём и стоял.
Оцепенение прошло. Последнее что мог вспомнить Толя Клык - так это волевой, непреклонный голос, произнесший: "смотри в глаза". И всё. Пустота. Теперь только он понял, что как дурак, стоит в одиночестве, посреди Вяземского вокзала, что ногой он раздавил один из трёх стаканчиков, что старый засаленный шарик укатился в неизвестном направлении, что он держит в руках несколько смятых купюр и что тот самый заезжий гость неизвестно куда скрылся.
Тяпушкин сунул купюры в карман и выбежал на улицу. Он ещё успел заметить, как ограбивший его мужчина садится в 412 москвич, но догнать его уже не представлялось возможным. Толя похолодел. Он машинально достал из кармана оставшиеся деньги и пересчитав их убедился в том, что пропала ровно тысяча рублей. Не теряя больше времени, "Клык" бегом ворвался в одну из дверей и скрылся во внутренних помещениях. Ближайшее будущее Анатолия Тяпушкина обещало принести ему множество неприятных моментов.
Частник возил гостя по ряду подчеркнутым Громовым в газете адресов и наконец, подвёз его к старому деревянному дому, тёмно-коричневого цвета, где-то в середине Комсомольской улицы. Отпустив водителя, щедро расплатившись с ним, гость Вязьмы, ещё раз сверившись с адресом в газете, скрылся за воротами. По прошествии получаса, ворота распахнулись и Ярослав, в сопровождении скачущего вокруг него ледащего мужичка, выкатил на дорогу запущенный, но вполне ещё пригодный к эксплуатации мотоцикл. Двухколёсный конь был явно европейского производства, однако все основные его детали, давно утратили видимые отметки фирмы-производителя.
- Дык это - увещевал слегка трезвый хозяин дома - зверь машина говорю!
Он всячески старался угодить нежданному покупателю. Пять сотен полученные им от Ярослава сильно грели душу, но опасение, что нежданный покупатель древнего двухколёсного транспортного средства вдруг передумает, заставляло его идти на самые низкие ухищрения и опускаться до пошлого подхалимажа.
- Ну а уж документы не взыщите - тараторил мужичок - трофей. От отца остался. У меня отец был - мировой.
Ярослав, не обращая больше внимания на ужимки спивающегося механизатора, завёл мотоцикл и, выжав акселератор, скрылся за поворотом. Кратчайшей дорогой пересекая город, гость Вязьмы проехал центральную площадь, миновал развалины храма Иоанна Предтечи, проехал по мосту через реку Вязьма и, переехав железнодорожный переезд, наддал газ.
Высокая скорость не мешала Громову рассматривать проносящийся мимо него пейзаж. Несмотря на то, что весна ещё не торопилась предъявлять свои права, не было сомнений, что вскоре после того, как эти земли засияют буйством красок, ни один здравомыслящий человек в мире не сможет опровергнуть их великолепие, неоднократно воспетое поэтами, художниками и композиторами.
Это была та самая земля. Дивная земля, по которой век от века проходили тысячи и тысячи недругов, которую пытались сломить не только армии наполеоновской Франции или гитлеровской Германии, но и вышколенные солдаты Батория, и забравшие к югу литовские войска, напоминавшие, скорее, бандитский сброд, нежели армию, и прочие "доброхоты", несшие цивилизацию в "дикую Московию". Земля, которая рождала героев и по дорогам которой бежали спиной к востоку предатели. Земля, за которую платили жизнями сотни поколений людей, вне зависимости от рода и званий - та самая русская земля, дающая силу многострадальному, но непобедимому русскому народу.
Ярослав мчался вперёд, и вот уже по правую руку от него пронёсся поворот на деревню Ленкино, ту самую, которую он назвал пунктом своего назначения, когда подвергся допросу со стороны бдительного сержанта Перфилова. Надо ли говорить, что он и не думал сюда поворачивать. Его мысли занимали воспоминания о том, что последний раз он видел эти земли много лет назад, когда у него не было возможности любоваться природой. Долг сержанта, ротного командира, от действий которого зависят жизни нескольких таких же юнцов как он сам, был превыше его чувства прекрасного. Счёт шёл на минуты, а ценою ошибки были жизни. И теперь он размышлял о том, как давно его сюда тянуло. Недалеко отсюда его малая родина. И пусть отчий дом стёрт с лица земли годами и войнами, но на месте не только его земля, но даже и его деревня. Огорчало только то, что повод, с которым он вновь прибыл на Смоленщину был не из самых радостных.
Позади остались деревни Поляново и Дяглево, и вот уже мотоцикл, управляемый Ярославом, пересёк мостик через реку Семлёвка. Посёлок, в который попал Громов, носил вполне предсказуемое название - Семлёво, и являлся центром крупного сельскохозяйственного образования. Сюда-то и стремился загадочный московский гость. Он сбросил скорость и по главной дороге, миновав больницу и сельский клуб, подъехал к стоящему на окраине посёлка жёлтому деревянному дому, окружённому добротным забором. На воротах красовалась слегка покосившаяся красная звезда. Такими, знакомыми многим звёздами, в своё время украшали ворота ветеранов Великой Отечественной Войны. Звёзды того же цвета были также заметным элементом резных наличников.
Ярослав вынул ключ из замка зажигания, и, подхватив свою сумку, толкнул рукой калитку. Та подалась, и Громов шагнул во двор. Некогда аккуратный и ухоженный сад, теперь приобрёл первые признаки запущенности. Год назад в этом доме умерла хозяйка, и одинокий шестидесяти пяти летний мужчина не в состоянии был сохранить его. Но частичка души, которую из года в год вкладывала в эту землю покойная Надежда Васильевна, всё ещё сдерживала наступающее на сад запустение.
Сам хозяин, Вениамин Михайлович Корюшкин - высокий, статный, всё ещё сохраняющий офицерскую выправку, и чёрный цвет слегка редеющих волос - стоял на крыльце и пристальным, ясным взглядом смотрел на визитёра.
- Капитан Громов? - не спросил, а скорее утвердительно заявил Корюшкин - Не ошибся?
- Да, товарищ генерал-лейтенант! Прибыл в Ваше распоряжение.
- Не генерал уже - ухмыльнулся хозяин дома - пенсионер. Старик. Проходи милый друг. Давно тебя жду.
Ярослав закатил свой мотоцикл за скрипнувшие, давно не смазанные ворота, и, поднявшись по ступенькам, вошёл следом за отставным генералом в светлую, просторную комнату, некогда служившую угасающему роду Корюшкиных гостиной.
- Простите, Вениамин Михайлович, я прибыл, как только смог.
Ярослав смотрел на хозяина дома и в его сознании рисовался образ молодого ещё лейтенанта Корюшкина. Он, высокий, в испачканной землёй гимнастёрке, криком призывает в чувство оставшихся в живых бойцов, и всем своим видом внушая выжившим уверенность ведёт их за собой, не щадя ни их, не себя. В тот бой за Бухарест они бросались бесстрашно, и три года спустя именно за этот бой получил Корюшкин звезду героя, сумев вывести из под перекрёстного обстрела почти сотню солдат и захватить с ними южные подступы к городу, расчистив их для обеспечения безопасного подхода основных сил. Ярослав видел его тогда лишь мельком, но именно эта мимолётность и позволила ему сейчас явиться в этот дом не боясь быть узнанным. Иначе пришлось бы объяснять слишком много, а разговор и без того предстоял долгий.
- Понимаю. Служба, долг и тому подобное. Садись, Ярослав. Чаю?
- С мятой?
- Ну а то как же. Садись, Ярослав - голос генерала Корюшкина дрогнул - Садись и расскажи мне, как он погиб. Ты ведь за этим приехал. Я знаю.
Анатолий в очередной раз утёр рукой кровь и сопли, и плаксивым, дрожащим голосом, громко прокричал:
- Вол, ну я те отвечаю, сукой буду, он ведь...
Договорить он не успел. Ещё одна звонкая оплеуха и Тяпушкин захлебнулся в потоке собственной истерики. Григорий Валовой сидел за столом и не возражал против продолжения экзекуции, которая длилась уже второй час. Его подручный - двухметровый, похожий на каменного голема, Юра Панаев - отвесил проштрафившемуся напёрсточнику ещё два звонких удара.
Григорий поднялся и отойдя от стола встал над сползшим на пол телом Клыка. Достав из кармана пачку сигарет "Невские" и прикурив одну из них, он тихо, сквозь зубы произнёс:
- Ты попался как карась! Тебя развели как последнего фраера, и зря ты мне тут такой пурги наплёл. Значит, катать на вокзале прекращаешь, пока не разрешу. Тонну денег - вернёшь. Как хочешь крутись, хоть мотоцикл продавай, хоть печатку и скажи спасибо, что на счётчик не попал. Старые заслуги помню. Теперь вот что, отсидишься неделю дома. Из города - ни ногой, можешь понадобиться. После чего выходишь на рынок в бригаде с Шишкиным. Пока не позову - на глаза мне не попадайся. Всё.
И обращаясь уже к Панаеву сказал:
- Звони Геворгу. Встречу назначь. Как можно скорее.
Всегда трудно говорить о смерти близкого человека. Но гораздо сложнее рассказывать отцу, о смерти его сына. Родители вообще не должны переживать своих детей, это противоестественно.
За два часа, в которые уложился рассказ Ярослава, генерал Корюшкин не произнёс ни слова. Он молча взял свёрток, с военным билетом, орденами и прочими личными вещами сына, погибшего два года назад в бою, в одном из многочисленных ущелий горной цепи Афгани.
Можно сколько угодно рассуждать о том, нужна ли была эта война, но выбора у Мишы Корюшкина, старшего сержанта вооружённых сил СССР, потомственного военного в пятом поколении, не было. Он принёс своей стране присягу и был верен ей до конца, отдав свою жизнь за несколько дней до приказа о выводе его части из Афганистана. И оттого, что он умер как настоящий солдат, в бою, легче на становилось.
Вениамин Михайлович молчал. Казалось он постарел за эти два часа больше, чем за все последние годы. Его спина, которую не смогли согнуть тяготы войны, как-то неожиданно сгорбилась, в волосах явно прорезалась седина, а по щеке, пробежала первая, с 8 мая 1945 года слеза.
- Спасибо тебе Ярослав. Ты оставь меня одного теперь. Я ведь, так понимаю, что ты надолго к нам?
- Ну на несколько недель.
- Ночевать есть где?
- Да, не беспокойтесь.
- Ну вот и ладно. Ступай капитан Громов. Мотоцикл во дворе оставь, заберёшь потом.
Ярослав вышел за ворота. Весенний воздух слегка пьянил привыкшего к столичной загазованности туриста. Небо было ещё ярким, но сомнений в том, что вечер очень скоро перекрасит его в пастельные, а затем и сангиновые тона, не было. Ярослав уверенными шагами направился к другому концу посёлка. Пройдя практически через всё Семлёво, он спустился с дороги, перепрыгнул канаву и направился к темневшей впереди полоске леса. Пройдя полторы - две сотни шагов, Ярослав достиг покосившегося, поросшего различными видами грибков и лишайников забора. За ним стоял довольно крепкий, с заколоченными ставнями, деревянный дом, на прочном, пусть и слегка потрескавшемся фундаменте. Этот дом должен будет стать его приютом, на ближайшие недели. А может быть и месяцы.
Войдя в открытую калитку и поднявшись по ступенькам, Ярослав подошел к двери. Ключ был у него в кармане, но что-то останавливало. Громов привык доверять интуиции, а потому не стал ломиться в заколоченный дом. Он обошёл строение, дважды прикладывая руку к стенам и ненадолго замирая. Затем вернулся на крыльцо.
Громов принялся оглядывать дверь и пороги. Он ясно чувствовал, что не стоит входить в дом просто так. Внутреннее чувство тревоги не покидало Ярослава, а у двери оно ещё и усилилось. Он продолжал водить по двери рукой, присаживался на колени и надолго застывал с закрытыми глазами.
Через некоторое время он обнаружил причину своего беспокойства. Небольшой, слегка покрытый ржавчиной гвоздь, забитый только на половину. Да, не могло быть сомнения, что именно на него была завязана большая часть защиты от нежелательного проникновения. Присмотревшись, Ярослав удручённо потёр подбородок и задумался. Несмотря на обширные знания и большой практический опыт, он не сумел распознать, каким образом дом защищён от проникновения. Надо было рисковать, хотя цена ошибки могла быть очень высока.
Постояв с минуту, размышляя, Ярослав сосредоточился на цели своего путешествия, попытался максимально полно "прочувствовать" весь дом, нагнулся к гвоздю и прошептал: "От вора гвоздём забивали дверь, от лиха гвоздём защищали порог, стоял дом, забит гвоздём, пришёл я хозяин да барин, мне тут жить, а гвоздю в земле гнить". Силой рванул гвоздь, вырвав его из наличника, и тут же отбросил от себя, как будто держал в руках ядовитую змею.
На мгновение зрение расфокусировалось, к горлу подкатила тошнота и в ушах зазвенело. Но всё прошло и это означало, что он нашёл, может и не оптимальный, но вполне рабочий ход. Лёгкое головокружение отступило и только после этого Громов полез в карман, и, достав ключ, открыл дом.
- Ну, хозяин - сказал он, обращаясь к дому, - принимай нового жильца.
И с этими словами Ярослав зашёл в дом. Зашёл и не увидел, как из-за дровяного сарая выскочил худенький мальчуган лет тринадцати, наблюдавший за всей этой картиной с живейшим интересом. "Кому скажи - думал он - не поверят, да засмеют. А того хуже поверят, да ещё придут вопросы задавать новому жителю. А раз он от деда Вениамина вышел, значит человек хороший. Ну и нечего пока воду мутить". Решив так, паренёк поправил тёплую, поношенную байковую рубашку в крупную синюю и зелёную клетку и отправился к дому, ждать подвыпившего отца.
Юноша уходил, а Ярослав смотрел из окна ему в след, понимая, что старый Стребор, чаяньями которого он и оказался на Смоленской земле, в очередной раз оказался прав. Практически все возможные вероятности в этот момент, влекут к нему этого неказистого подростка. Впрочем - будет день, будет и пища, а пока ему надо было протопить стоявший столько лет без хозяина дом.
II
Весть о том, что в доме на отшибе поселился новый жилец, разнеслась по посёлку сверхъестественно быстро. Надо сказать, что с тех пор как пятнадцать лет назад из этого дома съехала старая бабка Янина, сельчане стали его избегать, а откровенно говоря, и просто побаивались. Дело даже не в том, что сама Янина пользовалась у сельчан двоякой репутацией.
С одной стороны она помогала беременным успешно разрешаться от родов, поднимала больной скот и лечила прочие мелкие недуги. Но с другой стороны был обычный человеческий страх перед неизвестным, а также постоянные упоминания сельскими старожилами какой-то тёмной истории времён Янининой молодости. Всё это заставляло жителей Семлёво сторониться бабку.
А что касается истории, так никто не помнил её подробностей и даже нельзя было уверенно сказать была ли какая-то история в действительности. Но как в старом анекдоте: "ложки нашлись, а осадок остался". Всё время, сколько дом стоял пустым, его обходили стороной, благо тот стоял на отшибе. Но к счастью многочисленных любителей почесать языком, дом и пустой умудрился стать центром пары странных историй.
Как-то, лет через пять, после того как хозяйка дома съехала неизвестно куда, по селу пополз слух, что в доме она померла, а не переселилась, и так там мумией засохшей и лежит. И ещё всякие мистические глупости рассказывали. Находились даже вруны, утверждавшие, что лазили в бабкин дом. И не смущало никого, что дом был снаружи закрыт на замок, а ставни наглухо забиты.
Слухи эти улеглись, когда зять председателя колхоза, непутёвый, а, откровенно сказать, и просто глупый тип, в какой-то пьяной трепотне пообещал, что вот прямо сейчас пойдёт и обыщет старухину берлогу, ведь вестимо: "у неё там добра всякого навалом, а старуху вредную он и живой не боялся". После чего, пропал и обнаружился лишь через четыре дня, на задворках сельского дома культуры. Он ничего не мог сообщить, говорил, что-то про сосны и мох и вообще оказался маловменяемым. Врачи Семлёвской больницы поставили ему диагноз "белая горячка" и продержали в стационаре почти три недели. Сельчане в основном согласились с врачами, учитывая пристрастие председательского зятя к самогону.
А три года назад, механизатор Кирилл, поссорившись с женой, заявил той, что уходит и жить пойдёт в "старухин дом", так как тот всё равно пустой, а от "этого гадюшника, с тёщей во главе" на другом конце села находится. Кирилла нашли утром, на крыльце упомянутого дома в мертвенном состоянии. Всё те же врачи из поселковой больницы, констатировали "инфаркт миокарда" и отправили его на лечение и последующую реабилитацию в Вяземскую районную больницу.
Случаи эти, а так же рассказы старожилов о бабке Янине, которые год от года становились всё драматичнее, окончательно убедили сельчан держаться от дома подальше.
Теперь же, когда стало известно, что в доме поселился новый жилец, по селу поползли различные слухи. Говорили, что приехавший - священник, которому все бабкины фокусы нипочём, потому как он человек божий. Тихо говорили, потому как на некогдо богомольной вяземской земле священники стали более чем редкостью.
Утверждали, что это ревизор из Минсельхоза, прибывший инспектировать работу Семлёвского совхоза, а казенный человек - что священник, нечисти не боится. Об этом говорили громко, уверяя что уж теперь-то полетят повинные головы.
Рассказывали, что этот новичок - внук бабки Янины, вернувшийся в родную деревню. Находились даже такие, кто вспомнили, что видели этого парня на бабкином подворье лет двадцать назад, но потом он уехал в Смоленск и вернулся вот только вчера. В общем, много чего говорили о новом жильце.
Все эти слухи, застали председателя Семлёвского сельсовета, Виктора Приходько за завтраком и нисколько того не обрадовали. Вместо того, что бы прикрывшись важным совещанием в Вяземском Горисполкоме потихоньку поехать порыбачить на реку, он вынужден был теперь тащиться на окраину села и там беседовать с этим, невесть откуда взявшимся, гостем.
Натянув охотничьи сапоги, накинув телогрейку и поправив засаленную серую кепку, Приходько отправился к бабкиному дому. По пути он сделал пару замечаний детворе, переговорил с зоотехником Тихоном Карповичем, а также указал встреченному им электрику Валентину на недопустимость хранения выделенных из райцентра двух бухт медного кабеля под открытым небом. Несмотря на присущую ему леность, председатель всегда старался поддерживать в глазах сельчан вид "ответственного работника", который ежеминутно "в трудах как пчела".
Проковыляв по влажной, не успевшей до конца освободится от снежного плена земле до старого дома, который был равноудалён и от леса и от села, Приходько замер у штакетника. Дом, простоявший пустым полтора десятилетия, казалось, за ночь преобразился. Ставни с окон исчезли, из трубы валил слегка сизый дым, крыльцо было выметено, а неподалёку от крыльца стояла колода с вбитым в неё топором и разбросанными вокруг, аккуратно нарубленными поленьями. Особенно поражало то, что рядом с крыльцом стояла невесть откуда взявшаяся мисочка, до краёв наполненная молоком. Нехорошие мысли забродили в голове председателя и сделалось ему от того как-то неуютно.
Оглядывая так скоро преобразившийся дом и двор, председатель не заметил, как на крыльцо вышел рослый мужчина, с непривычно длинными, до плеч волосами, одетый в просторные льняные штаны и длинную на выпуск рубаху с расшитым воротом. В руках мужчина держал два сложенных листа бумаги.
- Добрый день товарищ - заговорил председатель, взяв очень официальный тон - Я председатель сельсовета. Приходько моя фамилия, Виктор Викторович.
- И Вам день добрый - приветливо ответил мужчина - Громов Ярослав.
- Ну и откуда Вы к нам товарищ Громов пожаловали? В дом на каком основании въехали?
- Понимаю волнения Ваши и поспешу их успокоить. Вот, извольте ознакомиться - с этими словами Ярослав протянул председателю те самые листы которые держал в руках - я старший научный сотрудник кафедры "экспериментальной селекции" ТСХА. Буду проводить полевые наблюдения.
- Это как же - опешил председатель - а мне не сообщали. И надолго вы, с позволения сказать?
Ярослав подтянул председателя за рукав, и, напустив на себя особо важный вид, тихо заговорил:
- Вы же понимаете, товарищ Приходько, что если не сообщали, значит надо так. Мой приезд согласован там - Ярослав поднял указательный палец к небу - и его цель не должна являться достоянием общественности. Вы же ответственный работник? Член КПСС я полагаю? Мы же понимаем друг друга?
Председатель сделался мраморным. Он не понял точно, что это за "там", но точно знал, что ничего хорошего за этим не скрывается. Развязанный же тон и напор с которым говорил свалившийся на председательскую голову приезжий и вовсе говорили о том, что лицо он значительное и многой властью от этого самого "там" наделённое. Проснувшийся же в хорошем настроении Ярослав продолжал резвиться.
- Я надеюсь, вы, товарищ, понимаете, какая ответственность ложиться на ваши плечи - заговорщицки шептал Громов - вы, как лицо обличённое доверием партии и наделённое властными полномочиями, должны понимать, что такие визиты не бывают случайными.
Приходько съёжился и был казалось на грани обморока. Его спокойная, сытая, полная безделья и показухи жизнь кончилась. Он с ужасом представлял, что этот Громов, присланный в его вотчину из некоего мифического "там", будет целыми днями находится у него за спиной, и может быть заниматься именно следствием по его, мягко говоря, недобросовестному председательству.
- Не волнуйтесь. Моё присутствие не обременит Вас. Подготовьте, пожалуйста, документы, я беру этот дом в аренду у совхоза, от собственного имени и, пока что, до конца года. Двести пятьдесят рублей думаю, будет достаточно.
- А... а как же... - замямлил приходящий в себя председатель - а вы тут... и...
- Не волнуйтесь. И вот ещё что, мне понадобятся стройматериалы, дрова, садовый инвентарь ну и всякое такое, для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что я занимаюсь селекцией - Ярослав достал из заднего кармана пачку банкнот достоинством в пятьдесят рублей и, отсчитав семь штук, протянул их председателю - возьмите и не тяните с этим. Если ещё что понадобиться, я к вам обращусь.
Председатель взял из рук Громова документы и купюры. Хруст банкнот подействовал на него отрезвляюще. Он уже было собирался уйти, когда вдогонку ему донеслись слова Ярослава:
- Мы рассчитываем на вас, товарищ Приходько. Надеемся, что вы нас не подведёте.
Председатель снова почувствовал себя дурно и поспешил скрыться. А Ярослав ещё немного поглядел ему вслед и, прошептав: "Слизняк", поднялся в дом.
С утра Громов успел навести подобие порядка: смести пыль, вытряхнуть половики, протереть стёкла и, конечно же, обратиться к домовому хозяину с подношением. Судя по всему, подношение было принято, так как работы по дому спорились, а всё, что было нужно, легко находилось. В старом серванте он, например, обнаружил посуду и позавтракал приготовленной на печи кашей из привезённой с собой рисовой крупы. До прихода председателя он успел обревизовать подпол и чердак. Теперь же Ярослав, с чувством лёгкого удовлетворения, стоял и любовался на висящие по стенам, расшитые в ручную, крестиком, полотенца.
Ему предстояло выполнить огромную работу. Конечно, она не имела ничего общего ни с селекцией, ни тем более с грозным и даже пугающим "там", но была гораздо сложнее и опаснее. А самое главное, не ясно было с чего, собственно, начинать. Казалось бы, всё было рядом: и мальчишка, и дом старой Янины, и лес. Но Стребор требовал от него осторожности и размеренности. И, наверное, был прав, как и всегда.
Для начала следовало закупить всё, что необходимо на первые две недели. Высокие цели конечно хороши, но и питаться было необходимо. Ярослав подхватил сумку и вышел на крыльцо. У калитки стоял вчерашний паренёк и с любопытством разглядывал дом. Увидев Ярослава он смутился и, кажется, собрался бежать, но потом передумал и стал мяться, не зная, что сказать.
- Ну, здравствуй юноша - начал разговор Громов - ты видимо самый любопытный? А то с утра многие издали глядят, да кроме председателя пока никто не приходил.
- И дорогу потерял, - усмехнулся Ярослав - или дом перепутал?
Мальчишка смутился. Сложно было перепутать дом, отстоящий на отшибе, с каким либо иным деревенским строением.
Паренёк был невысок, худ и бледен. Волосы спутаны и давно не чесаны, а лицо видимо, не умыто. Одет юнец был в поношенные тренировочные штаны и многократно заштопанную рубашку, поверх которой была наброшена видавшая виды ветровка. На ногах были резиновые сапоги.
- Я пойду?
- Думаю, нет - сказал Ярослав - ты ни чем не занят?
- Нет - помедлив сказал юноша и тут же, смутившись, добавил - ну то есть, конечно, у меня по дому всякие работы и прочее, а что вы хотели?
- Давай для начала познакомимся. Я - Ярослав Борисович.
- Ваня - неуверенно произнёс парень - Рощин Иван.
- Отлично Иван. Видишь ли, я приехал вчера вечером и не успел ещё освоиться. Мне предстоит много работы и понадобится помощник. Если ты не занят, то можешь присоединяться. Я буду платить тебе для начала десять рублей в неделю. - Ярослав сделал паузу - Но предупреждаю, что работы много. Ну, так как?
Иван молчал. Он неуверенно смотрел на этого странного, высокого и уверенного в себе человека, так разительно отличавшегося от всех, кого он когда-либо видел. Естественный страх по отношению ко всему неизвестному боролся в нём с любопытством. Но странное чувство единения и какая-то неодолимая тяга к этому человеку помогла Ивану принять решение.
- Я согласен.
- Отлично! Тогда так. Сейчас я прогуляюсь в магазин и вообще осмотрюсь, а ты пока займись делом. В сарае есть старый инструмент - разгреби двор и выруби старые деревья, они уже не зацветут. Если привезут дрова - наруби на неделю и сложи в сенях. Дождись меня. Всё понял?
- Да.
- Ещё принесут еды, и кое-чего по хозяйству. Разложи всё.
- Понял.
- Ну и приступай.
Мальчишка кивнул и бросился к сараю, а Ярослав, поправив сумку, направился к посёлку.
Образцовая столовая Смолобщепита, с романтическим названием "Верба" открывалась обычно в полдень. Воскресенье не стало исключением, однако, если бы жители окрестных домов полюбопытствовали, то смогли бы наблюдать странную картину. Уже в десять утра, рядом с закрытым входом остановились чёрная двадцать девятая "Волга" и сорок первый "Москвич" грязно-жёлтого цвета. Из машин вышли спортивные, накаченные парни и, постояв немного, скрылись в столовой. В толпе выделялся высокорослый, похожий на скалу, Панаев, словно тень следовавший за Григорием Валовым.
Ещё через пять минут, со стороны центральной площади подъехала целая группа автомобилей, из которых вынырнули такие же спортивные ребята, но с той лишь разницей, что они плотным кольцом стояли вокруг высокого, худого человека с кавказскими чертами лица. Без промедлений вся группа проследовала в здание.
Внутри, за столом сидели Григорий Валовой и Геворг Амбарцумян. Первый - глава молодёжного сообщества "Вяземские" был одет в бежевые вельветовые брюки, бордовую рубашку и кроссовки украшенные брендом "adidas", что, впрочем, не скрывало их отечественного происхождения. Геворг - человек без ведома которого не принималось ни единого серьёзного решения в области, был в безупречном чёрном в полоску костюме и лакированных ботинках. Оба курили. Григорий смолил "Союз", Геворг же потягивал импортный "Camel". Бритоголовое воинство стояло у входа молча.
- Имей в виду Гриша, что я не могу срываться каждый раз, когда твои ребята наживают себе неприятности. - голос Геворга был низок, а лёгкий южный акцент придавал ему пикантности - У меня через час встреча с заместителем председателя исполкома, которая мне очень важна. А вот таких как ты, у меня целая отара. У тебя пятнадцать минут.
- Не кипятитесь Геворг. Я не стал бы беспокоить вас по пустякам. - Григорий явно нервничал, а потому, не докурив одну сигарету, принялся за вторую - вчера на вокзале кинули моего каталу, Толю Клыка. Вы слышали, наверное.
- Я не запоминаю поимённо каждого бегунка. Для этого у меня есть ты, и такие как ты.
- Ну не важно. Он, конечно, насвистел много разного, но главное в том, что кинули его профессионально. Я вот боюсь, не из столицы ли корни растут. Конфликтом попахивает.
- Для конфликтов тут не время и не место - отрезал Геворг - рассказывай.
За пятнадцать минут Григорий успел рассказать всё, что ему стало известно от Толи. Геворг слушал молча, глубоко затягиваясь и разглядывая пожелтевший потолок. Когда Валовой стих, Геворг сквозь зубы процедил:
- Езжай домой. У железки и у автовокзала держи ребят. Круглосуточно. Как возьмёте - ждите меня, без глупостей и не калечить. Через неделю приедешь сюда же, в это же время. Я наведу справки.
Гриша молча кивнул головой, вышел из-за стола и, махнув рукой своим сопровождающим, покинул столовую.
Геворг проводил главу "Вяземских" взглядом, выдохнул кольцами дым и сказал подошедшему ординарцу:
- Встречи отмени. Едем на дачу. Если кому невтерпёж - пусть подъезжают туда.
Ярослав, не торопясь, шагал по грязной грунтовой дороге в сторону, где по его разумению должен был находиться магазин. Чутьё не подвело Громова, и напротив памятнику вождю мирового пролетариата, неуверенно указывающего куда-то в сияющую даль, он обнаружил грязно-бежевое здание, облупившаяся вывеска на котором не оставляла сомнения в том, что это и есть искомая торговая точка.
Внутреннее убранство магазина, прозванного в народе "сельпо", полностью соответствовало звучанию этого мерзкого слова. Грязные прилавки пищевого отдела изобиловали пустотой, изредка перемежавшейся вермишелью, выпущенной, судя по внешнему виду, ещё к Московской олимпиаде, тёмно-серой мукой и консервными банками. В хозяйственном отделе царствовали резиновые сапоги и мышиная отрава. Ничего значительного в этом отделе больше не было.
Но Ярослав не первый раз посещал подобные магазины и неплохо знал, как получить всё что нужно, даже если оно не выложено на прилавок. "Подприлавковая" торговля, и схема "я от Иван Иваныча" работала по стране безотказно. А то, что слухи о его поселении в Семлёво уже достигли и продавщиц и самой Марии Олеговны, заведующей этим магазином, были Громову только на руку. Да и в магазине, по счастью, не было ни единого посетителя.
Ярослав подошёл к прилавку и выразительно глянул на заведующую, подменявшую сегодня заболевшую продавщицу. Та, привычно придав лицу строгость, пророкотала:
- Что вам, молодой человек?
Конечно, она знала, что перед ней новый сельчанин. Но привычка держать себя на высоте, всячески показывая, что от неё в этом селе зависит многое, была ей присуща. Скорее всего, это был профессиональный навык.
- Мне, любезная Мария Олеговна, - елейным голосом ответствовал Ярослав - нужно приобрести товаров первой необходимости.
- Всё перед вами - с некоторым удивлением заявила заведующая - ничего не прячем.
- Виктор Викторович мне порекомендовал обратиться к вам - со значением произнёс Ярослав, как будто не услышав последней фразы - сказал, что я могу на вас рассчитывать.
Мария Олеговна подобралась, и воровато оглянувшись, шёпотом проговорила:
- Ну, я могу постараться. Конечно, потребуется время, ведь в город ехать надо, хлопотать там - привычная ложь слетала с её уст легко - Вы только скажите что нужно?
- Вот список - Громов протянул заведующей тетрадный лист - соберите всё и пусть кто-нибудь из ваших девочек отнесёт их ко мне. Думаю не надо пояснять куда? Там мальчик работает, Ваня Рощин - он всё примет.
С этими словами Ярослав положил на прилавок две полусотенные купюры и, не ввязываясь больше в разговоры, вышел. Одно дело можно было считать сделанным. Теперь предстояло наведаться в лес.
Не обращая внимания на взгляды и перешёптывания сельчан, Ярослав, приветливо улыбаясь всем и никому, уверенными шагами дошёл по реки и спустившись по склону моста отправился в сторону леса.
Если в Москве весна уже полностью оттеснила зиму с занимаемых позиций, то тут, в двух с половиной сотнях километров от многомиллионной столицы зима ещё давала бои, и даже одерживала локальные победы. В лесу снег по-прежнему лежал ровным слоем. Кустарники неопрятно растопырились голыми ветками, деревья были сонные, а прочая растительность и вовсе отсутствовала. Разве что редкие, поросшие мхом прогалины, напоминали о том, что есть под снежным настом какая-то надежда на весну.
Ярослав постоял немного на границе, едва заметно поклонился и шагнул в лес. По ровному слою не вполне уже чистого снега тянулась цепочка заячьих следов. А чуть правее, среди низких кустов явно проглядывали следы енота. Столичный гость углублялся в чащу, постоянно подмечая следы жизнедеятельности животных, и не уставал удивляться, как всё же разнообразна фауна смоленских лесов.
Громов следовал простому правилу: "когда не знаешь куда идти, шагай прямо". Поскольку ему предстояло проделать путь, который не поддавался ни одному человеку вот уже лет двести-триста, спешить не имело смысла. Побродив по лесу около двух часов, Ярослав вышел к небольшому, всё ещё скованному льдом озеру. Зеркальная поверхность небольшого водоёма, живописно окружённого зарослями ольхи и орешника, причудливо поблёскивала в лучах нисходящего уже солнца. Развалины бобровой плотины слегка выглядывали из-под снежного наста, а чуть правее явно отпечатались лосиные копыта.
Немного передохнув, Ярослав двинулся дальше, оставляя маленькую лесную речку, питавшую озеро водой по правую руку. Где-то в глубине души, так называемое шестое чувство подсказывало Громову, что трудности если уже не начались, то скоро начнутся, но он продолжал уверенно идти вперёд. Когда через пятнадцать минут упорный путешественник вышел на поляну с уже виденным им озером, он совершенно не удивился.
Это было совсем неплохо. Ярослав точно знал, что не мог так глупо заплутать, а значит, по наитию выбранный путь был верным. Однако проверить не мешало, и он ещё трижды покидал поляну в одном и том же выбранном направлении, каждый раз с тем же результатом. Можно было действовать. Ярослав несколько раз обошёл поляну кругом. Затем, раскопав немного снег, он поднял с земли сухой прошлогодний осиновый лист. Встав лицом к солнцу, Громов поднёс лист к губам и тихо прошептал: "За тремя полями, за семью лесами, за болотом чёрным, в чаще дубовой, на пне трухлявом сидит дед, сед да глух. Встань дед лицом на закат, стань дед спиной на восход, забери дед морок древний, обман лукавый, покажи дед путь истинный, дорогу верную. По сказанному содеется, по содеянному сбудется". Произнеся последние слова, Ярослав дунул на лист, сгоняя его с ладони. Как всегда при совершении подобного деяния в голове у него загудело, а в глазах пролетела мельком серая пелена.
Теперь можно было идти. Громов поправил сумку и вновь углубился в лес. Чем дальше он шёл, тем яснее понимал, что его деяние не возымело должного эффекта. Путь его на этот раз быль несколько дольше, но всё же в скором времени, сквозь расступающиеся деревья Ярослав вновь увидел озеро, и с губ его непроизвольно слетело ругательство. И в тот же миг, отведённая рукой ветка соскользнула, больно стукнув его по губам. Это было уже слишком.
Ярослав встал на берегу озера и, закрыв глаза, стал прислушиваться. Он стоял, слушая дыхание сонного леса, и пытался понять причины своей неудачи. Применённый им заговор, был верен и должен был однозначно помочь в решении его задачи. Однако он потерпел фиаско. И тут, Ярослав неожиданно почувствовал взгляд. И это не были следы древнего защитного барьера, с которым он ждал встречи. Это был лёгкий, игривый, относительно свежий след, оставленный женщиной. И эта женщина явно следила за сотворённым собой мороком. Такой поворот был для Громова неожиданным.
Для начала было достаточно. Громов повернул назад, и, не торопясь, зашагал к дому, стараясь на ходу запомнить особо приметные деревья, кусты, ложбины и кочки - одним словом всё, что помогло бы ему легче найти нужное место в следующий раз.
Ярослав проделал остаток пути без приключений. Подойдя к своему новому дому в начале девятого вечера, он обнаружил, что старые деревья вырублены, прошлогодняя листва свалена в три большие кучи, а привезённые по указу председателя дрова, сложены в аккуратную поленницу. На колоде, рядом с крыльцом сидел Иван. Малец явно закончил порученные ему работы, но уйти не решался. Равно как и зайти в дом.
- Приветствую Иван. А почему не в доме?
Юноша замялся.
- Ну? Работу вижу, сделал добротно, а сидишь на улице, как будто провинился. Ты продукты разобрал?
- Нет Ярослав Борисович - смущаясь, ответил Иван - ну я немного... ну мне дед рассказывал про этот дом. И мама.
- Ты боишься?
- Нет - Иван расправил плачи и постарался предать себе решительности - просто... просто...
- Всё ясно. Значит так, в этом доме нет приведений, мумий и прочей нечисти. Тут теперь живу я. Уяснил?
- Да.
- На сегодня свободен. Вот тебе червонец, на неделю вперёд. Завтра к девяти.
С этими словами Ярослав протянул юнцу десятирублёвку. Тот неуверенно принял первые свои заработанные деньги и, бросив на своего странного работодателя благодарный взгляд, убежал.
Ярослав поднялся на крыльцо, и достал из сумки трубку и кисет. Трубка у Громова была ручной работы, вишнёвого дерева с замысловатой резьбой и покрытая лаком. Плотно забив табак, Ярослав закурил. Он медленно вдыхал ароматы собственноручно приготовленной курительной смеси, на мгновенье задерживал дыхание и размеренно выдыхал густой табачный дым. Когда смесь в трубке уже практически полностью перегорела, Ярослав последний раз выдохнул клуб сизого дыма и тихо прошептал: "Стребор, мне очень нужен твой совет. Я в тупике. Мне нужна твоя мудрость". Дым перед ним клубился, принимая причудливые формы и грозя вот-вот разлететься по ветру. Ярослав медленно дунул, развевая табачное наваждение, вытряхнул трубку и ушёл в дом.
Следующая неделя прошла у Громова в волнениях. Скинув ряд работ по дому на мальчишку, он часто уходил в лес, но ключа к загадке не нашёл. Неоднократно Ярослав пытался умаслить сонного ещё лесного хозяина, и прочих обитателей леса, но даже их лояльность не помогала. Неизвестная хранительница надёжно закрыла подходы к цели.
Несколько раз Ярославу казалось, что он близок к успеху, но всё было напрасно. Не хватало чего-то очень важного. Какая-то неясная деталь ускользала от внимания Громова и не позволяла ему приблизиться к разгадке. Оставался ещё один выход, и после недели бесплодных поисков, он наконец-то решился.
Действие подобного порядка были по плечу далеко не многим. Помимо Стребора, чуждого в своей мудрости любым условностям, Ярослав видел всего двух-трёх человек, которые без проблем могли оперировать какими бы то ни было силами, без применения разнообразных инструментов - заговоров, трав, обрядов и т.п. Но, несмотря на это, Громов решил рискнуть. Стоя всё на той же поляне с небольшим озером, он принёс подношение хозяину леса и прочёл два заговора, один на защиту от чужих происков, другой призывающий в помощь лесных обитателей. Помедлив только миг, он начал.
Собрав волю, как говориться "в кулак", Громов как смог представил себе высокую крепостную стену, такой какой описывал ему её Стребор и начал движение. Он делал шаг за шагом, силой раздвигая наведённый морок. Ярослав физически чувствовал, как тяжко рассеиваются чужие чары. Он мысленно призвал на помощь Стребора, держа его образ где то между собой и той самой крепостью.
Шаги давались тяжело, а в глазах потемнело. Громов принялся тянуть силы из ещё не проснувшегося леса. С каждым вдохом он ощущал сначала тонкие ручейки, а потом и мощные потоки, которые на выдохе переправлял в созданный им "резак", рассекающий паутину чужого колдовства. Через несколько минут, ему показалось, что он толкает перед собой кирпичную стену. Движение предельно замедлилось и, наконец, совсем прекратилось. Ярослав не мог сделать вперёд и шага - морок не поддавался.
Громов с силой втянул от окружающего мира сколько мог и принялся перебирать всё, что могло ему помочь. Образ крепости остался, а старого Стребора сменило виденное им капище под Калугой, затем большой, непонятного цвета камень с сидящим на нём филином, и под конец, совершенно непонятно почему, перед его мысленным взором предстал Иван. Это неожиданное видение ошарашило Громова. Но ещё больше его поразило то, что непреодолимая стена поддалась. Она продвинулась на два шага и "резак" вошёл в неё ещё глубже. Шаг, ещё шаг. Дальше идти было невозможно. Окружающий лес больше не мог ничего ему отдать, и наружу потекли последние собственные силы Ярослава.
Прекратив нажим, Громов распустил созданный им "резак" и оставил усилия. К своему удовольствию он обнаружил себя стоящим всё на той же поляне. Ему попался достойный соперник, но между тем, Ярослав не без удовольствия отметил, что у него неплохо получилось. Проанализировав всё произошедшие, он также отметил, что всё это время за ним следила всё та же незнакомка. И ещё следовало поразмыслить о мальчишке и его роли в преодолении этой преграды.
Однако сил было затрачено слишком много и надо было возвращаться. Живущая в такой глуши незнакомка, соорудившая этот заслон, могла и подождать. Ярослав без труда нашёл свои следы, и по ним направился назад, в Семлёво. Он уже проделал половину пути, как вдруг прекрасно тренированные рефлексы Громова заставили его упасть навзничь и, сорвав с себя в падении сумку, кинуть её за спину. Ярослав ещё не осознал, что он делает, но краем глаза успел уловить, что его сумка, столкнулась с чем-то быстрым и чёрным, отбросив его в сторону.
Перекатившись Громов вскочил на ноги и по прежнему подчиняясь скорее инстинктам, нежели разуму прыгнул в сторону отлетевшего объекта, схватил его и, успев осознать только что это какая то, оглушённая столкновением с сумкой птица, свернул ей шею.