Однажды выпал снег. Такая редкость в последнее время. Вот уж несколько зим подряд приходилось мириться то с гололедом, то со слякотью. Хмурое зимнее небо, скупо, по-ханжески, посыпало улицы белой крупкой. Но не в этот раз.
Я вначале оторопела, провалившись аккуратными осенними сапожками в снег, но возвращаться плохая примета, пусть даже не к себе домой.
"Раз решила - так и сделаю" - повторяла про себя, выдергивая каблуки из утоптанного белого покрова. А снег все падал... Так густо, что ничего не было видно в радиусе четырех шагов. Так всепроникающе, что снежные комки набивались в мои волосы, уши, глаза, за пазуху.
До чего же необдуманно было так вырядиться вчера.
О том, что было вчера, даже думать не хотелось. Надо же. Вручил мне колечко вместе со списком требований к будущей супруге. Никаких домашних животных, детей, работы, кроме обожания и преклонения перед единственным и неповторимым, список продуктов, которые не следует использовать при готовке, и еще много-много таких же нелепых требований. И это спустя два месяца после знакомства!
Нет. Не для того я выжила в той страшной аварии, не для того так смирилась с чудовищной утратой, не за тем собирала покалеченное тело по частям, чтобы провести остаток дней как домашнее животное.
Отчего-то совсем не жалко брошенного жениха. Правда, о том, что брошен, еще не знает... Ничего, он легко подыщет мне замену.
Наконец, сквозь снежную пелену вырисовалась остановка. То, что нужно, чтобы поскорее уехать домой. Подошел троллейбус. Сто лет на них не каталась. Зашла в салон, трясясь и стуча зубами, надеясь, что внутри теплее, чем на улице. Но было очень холодно, и я постаралась внушить себе, что здесь тепло. На какое-то мгновение полностью провалилась в себя и не знаю, сколько времени просмотрела в одну точку, показавшуюся огромной Вселенной, живущей своей непонятной жизнью.
К реальности вернул тихий детский голос:
- Пап, смотри, у тети ресницы белые, в снеге - голосок вдруг стал еще тише - как у мамы...
Я оторвалась от созерцания "Вселенной", внимание поглотил источник голоса. Из-за спинки переднего сидения внимательно смотрел мальчик лет пяти-шести. Из-под теплой вязаной шапочки виднелись светлые волосы, а большой шарф закрывал подбородок. Обычный мальчик, каких много. Дежавю для меня никогда не было столь гнетущим.
- Ты опять чудишь? - устало ответил отец и, не поворачиваясь, вздохнул, как-то уж слишком тяжело.
Да и чего ему поворачиваться?
- Наша остановка - сказал папа малыша и взял его за руку. Выходя, мужчина опасливо покосился в мою сторону, но смотрел будто мимо, куда-то на сидения.
Троллейбус покачнулся и замер, расшатанные двери распахнулись. Отец и сын вышли на улицу, а я, будто забыв о холоде, смотрела им вслед. Показалось, мир распадается на части. Хотелось расплакаться, бежать, догнать их, остановить, заговорить. Но глупо... как же это будет глупо выглядеть.
И двери закрылись, троллейбус двинулся дальше. Снова погрузилась в себя, рассматривая облупившуюся краску на поручнях.
Через несколько минут послышались крики пассажиров и звон стекла. Не успев понять что к чему почувствовала удар. Чьи-то ледяные клешни выдернули меня из происходящего.
В полной темноте и невесомости, с разной скоростью, проплывали обрывки фраз и событий, появляясь из ниоткуда и так же внезапно исчезая. Здешний холод был зол и прожигал насквозь. Похоже, это конец. Но конец чего?
Казалось, и самого времени здесь не существует. Как будто обрывки реальности плавали в океане небытия. Какие-то из них принадлежали моей жизни, какие-то были чужими, но были и такие, в которых разобраться вообще невозможно. Рассматривая их я испытывала чувство, что было сродни тому, перед ударом в троллейбусе. Как же хорошо, что те двое вышли...
А может, вышла я?
Неизвестно, как долго я пробыла здесь, рассматривая проплывающие эпизоды из чьих-то жизней. Какие-то были совершенно пустыми, какие-то трогательными, какие-то, возможно, для кого-то значимыми. Холод уже стал казаться привычным. Почти. Где-то среди гущи обломков послышался отдаляющийся, будто дразнящий, голосок.
- У тебя ресницы в снеге белые...
Я бросилась искать этот ускользающий обрывок, но он, как назло, постоянно исчезал из виду. То и дело натыкаясь на другие, знала, что он где-то за ними, мне слышался тот самый голос, отдающийся коротким эхом, но картинку невозможно было поймать взглядом. Чем дальше я продвигалась, тем плотнее располагались фрагменты, тем труднее было двигаться. Казалось, они наступали со всех сторон, окружали, пытаясь обездвижить. Нужен был один-единственный осколок, во что бы то ни стало, словно в нем содержалось что-то важное.
Вот же он, за той глыбой, что не дает продвинуться. Еще немного. Нет. Слишком плотно я зажата. Между передними преградами обнаружилась небольшая брешь. Понимая бессмысленность действия, протянула руку, чтобы коснуться его. Показалось, услышала голос мальчика. Напоследок. Перед тем, как была полностью обездвижена и вокруг снова стало темно.
Во вновь наступившей темноте звучал равномерно повторяющийся звуковой сигнал. Но его источник находился где-то за гранью моего восприятия. Не было больше холодно, но было тяжело и невозможно сделать малейшее движение. А еще у меня было тело и по его венам текло что-то чужеродное, но нужное организму. Я никак не могла ощутить связь с ним, оно неподвижной крепостью держало внутри не давая вырваться в окружающий мир.
Веки зашевелились и стали постепенно раздвигаться, впуская слепящий свет. Звуковые импульсы участились. Сквозь белую пелену проступили очертания. Чей-то силуэт замер напротив, постепенно приобретая резкость. Упитанная невысокая женщина, перекрестясь, прислонила швабру к стене. Отворив дверь, ведущую неизвестно куда, закричала низким голосом:
- Эй! Дмитрич! Иди сюды. Пациент очухался.
Что было потом - не знаю, я снова провалилась в темноту, но уже теплую, убаюкивающую.
- ... и доктор сказал, что ты скоро проснешься и будешь почти как раньше... - голосок звучал уже совсем рядом. Теплая ладошка лежит на моей руке.
- ...я знаю, что ты слышишь меня. Ты ведь слышишь?
- Да-а... - хрипло, еле слышно выдавила из себя, постаралась открыть глаза, но не получалось.
Ладошка отстранилась и негромкие шаги мелко затопали куда-то.
- Па-ап! Папа, смотри! Мама говорила со мной! Честно, я не придумываю. Иди сюда. Нет, правда. - мальчишка не умолкал ни на минуту.
Когда удалось разлепить веки, я увидела мальчика с папой, точно таких как те, в троллейбусе. Мужчина смотрел на меня молча и улыбался, а мальчишка болтал не умолкая.
- ... а еще вчера в троллейбусе мы видели тетю, похожую на тебя, она замерзла и у нее были ресницы белые, как у тебя, ну тогда, когда мы в снежки играли.
- Не выдумывай, - взъерошил ему волосы отец, - не было там никакой тети, тебе показалось.
- Нет, я честно видел, - насупился тот, - она сидела прямо сзади нас. А еще врач говорит, что ты можешь сначала нас не узнать. А ты нас узнаешь?
- Узнаю... - все так же еле слышно прохрипела я. И это было правдой.
Трудно учиться говорить и ходить заново, вернувшись из небытия, другой жизни, которая казалась игрой разума. А может, так было и это она, настоящая? Или вновь одно из тех коварных видений, что преследуют меня на протяжении всей жизни, возникая когда им вздумается и так же исчезая? На эти вопросы нет ответа и если это сон - я не хочу просыпаться.
Я боюсь снова провалиться в обжигающее холодом небытие. Боюсь, что по-настоящему реально лишь оно.