Вы кого-то ищете, месье? Да, я завсегдатай, бываю в этом насквозь прокуренном баре частенько, но, боюсь, помочь вам не смогу. Текучка просто ужасна, контингент постоянно меняется, и я не даю себе труда запоминать имена посетителей - зачем? Всё равно даже пышущего здоровьем юношу отсюда рано или поздно выводят под руки, а некоторых - выносят. Вам нужен не юноша? Это уже интересно. Присядем?
Проходите вот сюда, присаживайтесь, снимайте плащ. Позвольте вам помочь. Да, согласен, здесь сквозит от двери и это неудобно, но в этом есть непреходящий плюс, оборачивающий этот недостаток в достоинство. В этом месте слабо чувствуется запах травки, и голова может лучше соображать. Я всегда здесь сижу, и, как видите, ещё не превратился в пускающего слюни идиота - как это происходит с теми, дымящими в зале. Вы даже не представляете, насколько быстро это случается - человек пытается убежать от мира, но рассудок бежит быстрее, и человек остаётся без разума - зато с миром и всеми его проблемами, один на один. Душераздирающее зрелище!
Вас беспокоит мрачное соседство с милейшими людьми за столиком напротив? Право же, напрасно. Находите, что они похожи на бандитов? Так и есть, вам не откажешь в наблюдательности - но это всё в прошлом. Бандитами они и были, до легализации; а теперь они солидные и законопослушные бизнесмены. Отныне государство, закон и сила на их стороне. Да, и деньги, вы правы - они и до легализации не бедствовали, а теперь разбогатели вовсе уж непотребно. Почему? Очень просто. Конечно, после разрешения свободной продажи цены на зелье упали - зато рынок расширился, и коммерческие риски снизились. От той, прошлой жизни, у наших соседей осталась лишь привычка собираться здесь и обсуждать свои дела... Как вы сказали, месье? Делишки? Не буду спорить, скажу по-другому: у них осталась привычка собираться в этой забегаловке.
Откуда я знаю? Я, видите ли, умею очень хорошо читать по лицам. Наблюдательность и внимание к мелочам - основа моей профессии, а уж умение сопоставить факты - дано мне от природы. Исходя из внешнего вида, я могу рассказать многое о ком угодно: о сидящих за соседним столиком, о вас, или об этой милой девушке, заливающейся смехом...
Ничего-ничего, со мной всё в порядке. Говорите, я побледнел? Это от недостатка кислорода, девушка и её смех тут совершенно ни при чём! Ни при чём, говорю я вам! Всё, всё, я успокоился. Вот и наш джин, наконец-то. Прошу вас, угощайтесь. О чём мы только что говорили? Хотите узнать моё мнение о вас? Извольте.
Вам лет сорок-сорок пять, костюм хороший, но не новый - значит, вы принадлежите к среднему классу, к низшей его половине. Или нет, скорее всего, он для вас не является повседневной одеждой. Что вкупе с выправкой и особенно мозолью на указательном пальце наводят на мысль, что вы военный. Звёзд с неба не хватаете, но и не пасёте задних - по-видимому, вы из тех, кого называют "честный служака". Называют по-доброму, не желая обидеть - но честные служаки всё равно обижаются. Одна из подлейших черт человеческой натуры - суметь найти брешь в скорлупе психологической защиты и вломиться туда бестактным словом, словно колонной бронетехники. Ох уж эти танкисты!
Взгляд у вас оценивающий и довольно проницательный, что сразу же относит вас к командному составу. Кольцо на безымянном пальце правой руки - значит, вы вдовец... Что с вами? Вы побледнели. Да, понимаю, недостаток кислорода. А покрасневшие глаза и немного трясущиеся руки, вкупе с тем, как вы одним махом вылакали джин - тоже говорит кое о чём. Нет, что вы! Вы не алкоголик, просто вас что-то мучает - скорее всего, воспоминания об умершей супруге - и вы пытаетесь залить тоску алкоголем. Вижу, что я угадал, однако эта тема для вас неприятна. Прошу прощения за бестактность.
Что же привело вас к нам, в Амстердам? Право же, затрудняюсь ответить. Будь вы из мелкого городишки, я бы мог предположить, что вас привёл интерес к сокровищам мировой культуры - но для коренного парижанина этот интерес не к лицу. А вы парижанин именно коренной - это слышно не только по выговору, но и видно по особому лоску, который столица накладывает на каждого своего обитателя. Что для парижанина квартал красных фонарей или каналы, в том числе и знаменитый "Амстел", давший название городу? В его глазах всё это меркнет по сравнению с красотами Монмартра, Елисейских полей и Лувра.
О Париж, волшебный сон! Я давно тебя не видел - но я не забыл тебя. Почти каждую ночь я мысленно путешествую по бесконечным парижским бульварам: Сен-Мартен, Пуассоньер, Бон-Нувель, Сен-Дени... Я любуюсь твоими улицами и улочками, солнцем, проникающим сквозь кроны тенистых деревьев, вдыхаю твой запах, о Париж... Ты - праздник, который всегда со мной, это бессмертная правда. Память несёт меня над музеями и дворцами, площадями и ратушами, Эйфелевой Башней и мостами через Сену... Что?
Простите, я, кажется, ненадолго потерял сознание. Ничего, это бывает - в этом месте бывает и не такое, взгляните в зал - там добрая половина любителей дурманящего зелья валяется под столами, а сознание второй половины бродит где-то далеко отсюда. Даже эта девушка напротив - прекрасная, как языческая богиня, она смотрит на нас - нет, конечно же, сквозь нас. Пока дурман высасывает её разум, взору открываются невиданные дали... Мост через Сену? Простите, но почему вас это так интересует?
Да, мне доводилось проходить по мостам над Сеной, я любил смотреть на заходящее солнце, тонущее в реке, небо, окрашивающееся ультрамарином, медленно зажигающиеся звёзды под смех красивых девушек...
Что? Испарина? Да, здесь невыносимо душно. Я ослаблю узел галстука, вы позволите? Говорите, здесь холодно от сквозняка? Это потому, что вы мало выпили. Ещё джина, пожалуйста! Нам повезло, что существует этот прекрасный напиток, не правда ли? Он заставляет сердце биться чаще и заставляет душу примириться с невыносимой бренностью физического бытия. Я очень не люблю курить эту гадость, я предпочитаю джин.
Мост через Сену? Ваша настойчивость, месье, граничит с бестактностью. Я не хочу говорить о реках и мостах, я стараюсь держаться от них подальше, такой у меня зарок. Я говорил, что люблю наблюдать закат над рекой? Месье, вы ошибаетесь. Я не говорил "люблю". Я сказал - "любил". Любил вплоть до того злосчастного вечера, когда девушка...
А вы не военный, месье. Я сразу этого не понял, а теперь уже слишком поздно. Вы полицейский. Ого, целый комиссар! Вы зашли в этот бар не случайно, вы искали именно меня. Не думал, что моя скромная персона привлечёт столь повышенное внимание французской полиции. Как вы сказали? Убийство? О нет!
Всё в порядке, комиссар. Я сижу, уже сижу. Спрячьте свою пушку, вы испугаете наших соседей. Нет, других посетителей вы не распугаете - они здесь и вместе с тем где-то очень далеко, и останутся безразличны даже к трубе ангела, собирающего народы на Божий Суд. Для этого и изобрели дурман, не так ли? Попытка ускользнуть от суда, безнадёжная попытка - ибо побег равноценен признанию вины, и эти беглецы очень скоро попадают в самый настоящий ад - ещё при жизни, ещё на земле. Несчастные!
А вот наши соседи - другое дело, они люди нервные, запросто могут начать пальбу в ответ. Я не собираюсь бежать, мне некуда бежать. Но я не убивал её, клянусь! Да, я был на том злосчастном мосту. И тот смех, с которым эта несчастная отшвырнула выкуренный косяк и бросилась в Сену, до сих пор стоит у меня в ушах, и я просыпаюсь в холодном поту. Смех удалялся, приближался к воде, но почему-то становился громче, и мне пришлось заткнуть уши, чтобы не оглохнуть. А потом раздался всплеск - и всё. Совсем всё.
С тех пор я не могу ходить по мостам. Приближаясь к ним, я ощущаю немыслимую внутреннюю дрожь - чем ближе, тем сильнее, и в конце концов не выдерживаю и бегу в страхе. В Амстердаме, с его каналами, это составляет некоторое неудобство, но я привык. Человек ко всему привыкает - даже к тому, что подрастающее поколение травят дурманом.
Спрашиваете, почему я покинул Францию? Я уехал из Парижа, не в силах видеть его красоты. В каждом камне я видел её - и вспоминал. Каждый миг она бросалась в воду на моих глазах, а я хотел броситься ей на помощь, хотел... но не мог. Руки и ноги мне не подчинялись. Комиссар, я каждую ночь переживаю это, пытаюсь заставить себя не то что сдвинуться - разжать пальцы, сжимающие косяк с дурманом, чтобы освободиться... но свободы нет. Смешно - меня уговорили попробовать эту дрянь, соблазняя свободой духа, но свобода оказалась фальшивой. Я как заключённый, свободно выбирающий себе камеру - это иллюзия свободы, но железная цепь постоянно напоминает, что я в рабстве. Каждую ночь эта девушка гибнет - и я умираю вместе с ней, не в силах разжать пальцы. С тех пор, комиссар, я не могу курить эту гадость. Физически не могу.
Вы тоже вспотели, комиссар? Это джин начал оказывать и на вас своё волшебное воздействие. Хотя нет, его ведь ещё не принесли. Или приносили? Извините, комиссар - я немного вдохнул дурмана, и мысли сразу начались путаться. Я арестован? Что же, пусть будет так. Давайте обойдёмся безо всей этой пошлой бутафории вроде наручников - я же сказал, что не убегу. Вы позволите мне побыть здесь ещё десять минут, выпить последний стакан джина на свободе?
Вы очень любезны, месье комиссар, благодарю вас. Да, вы загнали меня в угол - как мышь, и теперь готовите свою сеть. Я уже в ней? Пожалуй, что и так. Ничего, можно жить и в тюрьме - никакие решётки не удержат мой дух в темнице. Я воспарю над шпилями и соборами, над развалинами старинных замков и над маленькими деревеньками, над долинами и над горами ...
Вы вздрогнули, комиссар? Напрасно. Я очень люблю горы - их белые вершины на фоне ослепительно-ультрамаринового неба пьянят не хуже джина, а горные дороги вьются весёлым новогодним серпантином...
Комиссар, что с вами? Обопритесь на мою руку, я помогу вам подняться. На сегодня с вас хватит джина, как я погляжу. Долго находиться в зале, где курят дурман, опасно - столь же опасно, как нестись в скоростном спуске по горным тропам...
Ошибаетесь. Я не издеваюсь над вами, и мне не доставляет удовольствия вкладывать персты в больные раны души - в этом я вполне солидарен с библейским персонажем. Я лишь хочу понять, что случилось там, на горном серпантине, когда вы мчались, молодой и счастливый, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Рядом сидела любимая жена, в руках красовался неизменный косяк с веселящим дурманом, жизнь была широка и беззаботна, а счастье огромным и бесконечным, как эта гора...
Что вы говорите, комиссар? Возьмите платок и вытрите слёзы. Дочь? На руках у жены? Сколько ей было? Да, сейчас она была бы одного возраста с девушкой за соседним столиком... Поплачьте, комиссар, не стесняйтесь. Ведь мы похожи друг на друга, болтаем непрестанно, да всё не о том, заливаем боль в сердце джином и боимся взглянуть страшной правде в лицо.
Можете рассказать мне о последних ощущениях, о тех слепящих нескольких секундах, когда вы уже поняли неизбежность катастрофы, и судорожно пытались выжать тормоз, отвернуть, сдержать неукротимое сползание машины к пропасти, но одурманенное наркотиком вялое тело не спешило исполнять команды мозга, бешено бьющегося в коробке черепа... Расскажите, сколь часто вы вспоминаете этот жуткий отрезок времени, растянувшийся в памяти на десятилетия - когда вы уже всё поняли, но ещё не могли ничего изменить. Поведайте, насколько часто вы молите Господа вернуть время вспять, назад, в те роковые секунды. И вы возвращаетесь, чтобы погубить самых дорогих для вас людей - снова и снова...
Подумайте, а вдруг Он и правда исполнит вашу просьбу. Вы дрожите, комиссар. Вы понимаете, что ничего не поможет - тормозные колодки стёрты, тормозная жидкость давно не менялась, резина лысая, а система управления барахлит. Но главное - косяк в руке, который вы двадцать лет пытались выбросить, но так и не смогли.
Он загнал нас в угол, комиссар. Этот ничтожный дурман, глупая трава. И теперь нам остаётся только одно - пытаться залить боль души джином, лишь многократно усиливая её. Нет, я не вижу другого выхода. Можно, конечно, подойти к этой прекрасной девушке, так похожей на вашу дочь - ту, которой она могла бы стать, и броситься перед ней на колени, умоляя: "Девушка, милая девушка! Выбрось этот дурман, способный в слепящей вспышке нескольких секунд уничтожить самое дорогое, что у тебя есть! Спаси себя - чтобы спасти нас вместе с собою!"
Но она не послушает. Мы живём в свободной стране, и здесь каждый может свободно травиться, сколько захочет. Или травить других.
Ваши глаза сверкнули, комиссар. Зачем вы достали пистолет, и почему с такой яростью смотрите на господ бизнесменов-наркоторговцев за соседним столиком? Остановитесь, вас убьют! Более того, этим проблему вы не решите - на их место придут новые, ещё хуже...
В рамках нашей идеологической системы наркомания непобедима, вам ли этого не знать, комиссар! Победить её может лишь иная система, иной путь. Такой путь был - но потом его не стало. И теперь мы все - я, вы, эта прекрасная девушка, что могла быть вашей дочерью и моей женой, да и эти бандиты за соседним столиком - обречены. Кто-то раньше, кто-то - позже. Посмотрите на эту биомассу, потерявшую разум от дурмана. А ведь это - будущее. Наше будущее. Всего человечества.
Поэтому, комиссар, стреляйте. У меня револьвера нет, буду добивать их стулом... да и вообще, чем придётся. В горло зубами вопьюсь, если потребуется.
Хотите напоследок узнать, что случилось с альтернативным вариантом? Очень просто, комиссар. В той далёкой северной стране, где зародился и был уничтожен вместе с нею иной проект, один мыслитель сказал: "Целили в коммунизм, а попали в Россию".
Но он был неправ.
Стрелявшие не промахнулись, они попали, куда и целились - в Россию.