Аннотация: Чужие воспоминания пожирают память Васнецова... Седьмое место (из 49) на конкурсе хоррора "Тьма в твоем сердце" портала Фантасты.ру
1. Васнецов
- Я прихожу в его дом и сплю с его женой, пока он храпит в соседней комнате. Мне кажется, что это грех, хотя их союз ни запечатлен на земле, ни благославлен на небесах, он всего лишь скреплен ипотекой на трехкомнатную квартиру. Сначала мы с ним выпиваем на кухне, говорим о тачках, слушаем Рамштайн и сдираем солёную плоть с воблы, которую он называет чухонью. Потом он вырубается, а она хватает меня за ворот и впивается в мой рот своими вишневыми губами, и мы любим друг друга прямо на кухонной тумбе.
Васнецов потер переносицу и вдавил два пальца между глаз, силясь вспомнить что-то ещё.
- И ты не знаешь, кто это? - Серёгин возил по столу запотевшим бокалом с пивом, рисуя круги и овалы в крошеве сухариков и чипсов. - Может, это из фильма какого-нибудь?
- Да, нет, это определённо я - тот, кто делает всё это. Я вспоминаю всё так, будто это происходило со мной. И при том, что я вижу только этот эпизод, я понимаю, что знаю о них почти всё, ну, или многое, но я не знаю, чёрт возьми, откуда они взялись в моей жизни!
- По крайней мере, приятные воспоминания, - Серёгин похотливо икнул. - Она хоть ничего из себя?
- Да, вполне. С легкой азиатчинкой.
Серёгин вывел завистливое "м-м-м". Лицо его было пугающе синим в свете неоновой надписи "Синий Пушкин", протянутой через всю стену бара. Пятничный вечер дозами вталкивал в дверь заведения бойких молодых людей и сгущал сумерки за окнами, сжимая улицу до вереницы мельтешащих разноцветных огней.
- А может, все это случилось на самом деле, а потом ты шел, поскользнулся, упал, ударился головой и тебе отшибло память - частично?
- Учитывая, сколько я о них знаю, я должен с ними общаться уже тыщу лет. А это значит, что и ты бы про них хоть что-то от меня услышал.
- Точно, всех твоих баб я знаю наизусть.
- И это не единственное воспоминание. В последние пару дней в голове проносится чехарда из новых лиц - людей, которых я вижу - вот тут, в голове! - впервые в жизни, но вспоминаю происходившее в мельчайших подробностях. Однажды мне даже вспомнилось, как я перерезаю кому-то горло.
- А я знаю! Ты подсел на какую-то дурь! - Почему-то обрадовался Серёгин.
- Дурь - это по твоей части, а я, кроме пива - ни-ни. Ты же знаешь.
- Ну, дружище, я не знаю. Могу сказать точно - к психиатру иди только в крайнем случае. - Серёгин поднял бокал с остатками пива. - Давай лучше на посошок - еще раз за твою новую работу! - Он звякнул бокалом о почти не тронутый бокал Васнецова, влил в себя последний глоток и выложил из кармана на стол пятисотенную купюру. - Я пойду, а то Людка сейчас начнет трезвонить - мы завтра с самого ранья на озёра собирались, на все выходные. А ты давай - пей! Хотя нет, тебе завтра, говоришь, снова на работу? Короче, это у тебя стресс от нового образа жизни - трудового, - Серёгин хохотнул и оставил Васнецова одного в шумной синеве наполняющегося народом бара.
Васнецов сидел недолго. Он вспомнил кое-что еще: он стоит в прихожей перед зеркалом с той полувосточной девушкой - кажется, он называл ее Евой - обнимает ее, целует за ухом и смотрит на ее отражение, краем глаза захватывая и свою фигуру - плотную и коренастую; гладкий бритый череп; очки мешают поцелуям.
Он заплатил по счету, не допив свое пиво, и прошел в туалет. Встал там перед зеркалом и долго вглядывался в свое отражение. Высокий, стройный, длинные светлые волосы затянуты в пучок на затылке, тонкий нос слегка островат, немного подтарчивают уши.
Васнецов чувствовал, как холодная струйка бежит по позвоночнику. В животе ковырнулся страх, причину которого он не мог пока даже осознать. Он умылся холодной водой. В сетке слива змеёй улеглась пара волос с его головы.
Он вышел на улицу. Темный и прохладный апрель дразнил весенними запахами - даже здесь, в задушенном смогом центре. Домой? Васнецов машинально посмотрел на телефон, словно ожидая звонка или сообщения. Но ему давно уже никто не писал и не звонил - с тех пор как... Значит, домой. Он вертел головой, соображая, в каком направлении идти, и двинулся в сторону Маяковской.
Он вышел из метро на Ваське, взял в магазине детское питание и подгузники - хорошо, что вспомнил, у Тиши всё закончилось, и Лена просила ещё что-то. Но что? Он достал телефон, чтобы позвонить, но не смог найти ленин телефон. Колючая струйка снова процарапала страхом по спине. Какая Лена? Какой Тиша? У Васнецова в голове возник отчётливый образ молодой женщины с ребёнком на руках. Малышу нет и года, он ещё даже не ходит, но зато выговаривает "папа" и "кока". Тиша тянется к нему крошечными пухлыми ручками и беззубо улыбается.
Васнецов с ужасом посмотрел на корзинку с покупками, отбросил ее на пол и выбежал из магазина. Он шагал в сторону Невы, а в голове его теснились чужие лица и события, которые он видел - своими глазами, да! Он помнит их, но не знает! Как такое возможно?
Речной ветер на набережной разметал чудовищное нагромождение образов в его памяти, и он силился понять - где там, среди них, его настоящая жизнь, его дом?
Он снова взялся за телефон. Последние набранные номера: Серёгин, сегодня (2), мама, вчера (18), Михалыч (5), Марианна (1)... По крайней мере, у него есть мама. Но почему он ей так часто звонит? Кажется, сегодня он с кем-то встречался, и, возможно, это был Серёгин, раз он ему сегодня же и звонил. Васнецов ткнул на строчку с Серёгиным.
- Васёк, ты с дуба рухнул? - зашептали в трубке. - Я же говорил, мы спать сегодня пораньше завалимся. - Серёгин жалобно заскулил что-то в сторону от телефона. - Подожди, я в ванной закроюсь.
- Серёгин, - неуверенно произнес Васнецов, потому что никак не мог вспомнить, как зовут его, очевидно, самого близкого друга. - Где я живу, Серёгин?
Серёгин незатейливо выругался.
- Вот и оставь тебя одного! Ты сколько выжрал-то там?
- Я не... - Васнецов запнулся, передумал и исправился. - Да, я что-то расслабился, старик, - заговорил он, мешая языком слова, как кашу.
- Где ты, хоть знаешь? Под каким забором валяешься?
- Просто скажи мне мой адрес или скинь, а я такси вызову.
- Такси? Ты же боишься машин.
Васнецов задумался.
- Да, точно, боюсь. Но я что-нибудь придумаю. Говори адрес.
- Ветеранов, десять.
- А квартира?
- Не знаю я, писем тебе не писал. Третий этаж, налево.
- Спасибо, друг. Извини, что разбудил. Погоди, - поспешно добавил Васнецов. - С кем я живу? С мамой?
- Капец. Твои родители в Новосибе остались. - Серёгин вдруг ухмыльнулся. - А, я понял. "Мамой" ты свою последнюю любовь называл, чтобы перед женой не палиться. И, кстати, жена от тебя ушла, если что. Из-за этой самой "мамы". Нда... ну ты реально дёрнул. Слышь, ты черкни смс, когда доберешься.
- Всенепременно.
- Все-что? Мужик, я тебя не узнаю, ты стал как-то цветасто выражаться.
- Цветисто, - автоматически поправил Васнецов, нажал отбой и быстро записал адрес, чтобы не потеряться во вновь подступающем тошнотой калейдоскопе незнакомых жизней.
Стоп! А разве его зовут Василий? Почему этот, как его там, назвал его Васьком? Васнецов напряг память, и на него посыпалось, словно из надорванного пакета с семечками, разноголосье имен: Семён Петрович, Костян, котё-о-о-нок, Женечка, Тим, ты мой чебурафка... Он перебрал все имена и ни на чём не остановился. Он шёл вдоль набережной, по мосту и снова по набережной к подсвеченному куличу Исакия. Почему он должен ехать по названному адресу? Куда его хочет отправить этот мужик? А когда он представил, что надо садиться в машину и стать частью адского дорожного движения, он чуть не задохнулся от ужаса.
Калейдоскоп внезапно сложился в чёткую картинку - мама, еще не старая, даже не пожилая, ухоженная женщина в строгом костюме и со строгими глазами, сидит в шикарном современном офисе и устало, словно не в первый раз, проговаривает:
- Тима, ну сколько можно таскаться по улицам? Это самая унизительная работа, которую только можно представить. Ты позоришь меня, ты понимаешь это?
- Меня же никто не видит, - отвечает ей Васнецов незнакомым голосом.
- Ты мог бы уже стать партнёром, если бы не выпендривался.
- Мама, я ищу себя, дай мне время.
- Ты не там ищешь, сына. Посмотри на себя - ты стал какой-то... прозрачный. Волосы вон - как солома... Там ведь наверняка целые колонии микробов. Страшно представить, кто там до тебя побывал.
Что было дальше, Васнецов вспомнить не мог, как не старался. Перебирая обрывки воспоминаний, он не заметил, как вошёл в тёмную подворотню на Вознесенском. Ноги сами привели его к парадной, а руки набрали номер на домофоне.
- Кто там? - выдохнуло из динамика женским голосом.
- Зоя, это я, - ответил Васнецов.
- Кто "я"?
- Костя.
Динамик всхлипнул и разрыдался.
- Как... вы... смеете... - говорил навзрыд динамик и мигал красным, - так издеваться... только неделю... как похоронили... - Динамик замолк и погас, оставив Васнецова в полутьме двора-колодца.
2. Рига
У Риги начался новый период в жизни. И как всегда - с понедельника. Кто-то хочет, а кто-то делает, а Рига был из тех, кто делает то, что хочет. Жизнь одна? Не-е-ет! Регимантас Лацис был против такой установки с детства. Или с юности? Да, с юности. Детство он помнил плохо. Строго говоря, помнил он себя лет с двадцати, с тех пор как перебрался в Питер, а до этого - как отрезало. Но зато после двадцати Рига будто прожил с десяток разных жизней. Вот только путешествовал мало, а так хотелось посмотреть весь мир. Ничего, главное - правильно задать цель, полагал Рига. И тогда реальность прогнётся под тебя.
Он был сыроедом, наркоманом, анастасийцем, поваром, вором, садовником, вечно недосыпающим отцом новорожденного малыша, месяц отсидел в СИЗО по подозрению в убийстве и был оправдан, полгода жил в тесной бытовке с двадцатью семью узбеками, а потом чуть не стал партнером в юридической фирме. Он наслаждался переменами - какими бы они ни были - потому что только так он мог наслаждаться жизнью. Каждый раз, отмечая завершение периода, Рига коротко резюмировал полученный опыт, записывая строчку за строчкой в пухлый блокнот.
Неделю назад Рига расстался с Евой и с её, к сожалению, ничего не подозревающим мужем. Он был немного разочарован тем, что дело не дошло до скандала. Но отношения уже и так себя исчерпали, как исчерпали себя запасы евиной совести - та их часть, которая позволяла флирт на стороне. Осталась только часть, которая не позволяла, и Риге стало неинтересно.
Итоговой записью в блокноте значилось: бешеный и затейливый секс, непредумышленные бабочки в животе, умеренный адреналин.
Новый период начался скучновато, несмотря на то, что к новой жене быстро добавилась новая любовница, о которой немедленно узнала жена и тут же, без слёз и без сцен, собрала вещички и слиняла. Любовница тут же гордо последовала её примеру. И Рига остался ни с чем. Но он не унывал. Ведь он еще не вполне освоился со своими новыми возможностями. Всё только начиналось. Пока жена обижалась на него в деревне у мамы, в его полном распоряжении оставалась большая квартира на Ветеранов, по углам которой пылились чучела животных, и Рига решил стать таксидермистом.
3. Васнецов
Васнецов проснулся в шесть утра в Макдональдсе на Сенной. Хотя нет, очнулся - будет точнее. Вчера, после конфуза с Зоей, он больше ни по каким адресам ломиться не стал, рассудив что приключений ему пока хватит. Обосновавшись за столиком у окна со стаканом колы и свёртком мак-джанка, он пробовал дремать, не привлекая к себе внимания. Однако в голове звенели нескончаемые бубенцы воспоминаний - о жизнях, которые он никогда не проживал и которые теперь замещали фрагменты его собственной жизни.
Сейчас, утром, он и был как бубенец - дрожащий, сам не свой, бестолково суетящийся в утренней полумгле. Бессонная ночь отразилась на его лице - впалые бледные щеки, заросшие щетиной, темные круги под глазами, сеточка сосудов перекрасила белки глаз в красное. Очередная щепоть волос осталсь в раковине уборной.
Единственное, что Васнецов помнил чётко и ясно - то, что ему нужно на работу. Всенепременно. Как штык. Остальное казалось малозначительным и пустяшным. К тому же, он отлично знал - на удивление - где он работает. Это немного успокоило его и придало ему сил.
Васнецов вот уже неделю работал промоутером в бистро "Чили-Чили" на Невском. Всё, что от него требовалось - натянуть на себя костюм огромного жгучего перчика чили и расхаживать по тротуару, зазывая посетителей и раздавая листовки или купоны. Ему нравилась анонимность подобной работы. Он мог не заботиться о выражении своего лица, он мог вообще жить там, внутри, своей жизнью - плакать, смеяться, даже разговаривать с самим собой, а гигантская плюшевая перчина при этом развлекала прохожих собственной невозмутимой физиономией.
Сегодня это преимущество было особенно на руку Васнецову - с этакой рожей на любую другую работу просто так не заявишься. Он прошел в подсобку, разделся, оставив на себе только футболку и трусы, влез в костюм, закашлявшись от взметнувшейся пыли. Внутри было тепло, темно и пахло множеством человеческих тел. Костюм плотно обволакивал его, нежно баюкая в своих недрах. Он вышел наружу. Низко-низко над проспектом летали с протяжным криком чайки, прохожие волнами монотонно накатывали и откатывали, кутаясь в шарфы от пронизывающего ветра. Но Васнецову было так тепло и уютно в плюшевом коконе, что он и не заметил, как отработал всю смену.
Молния защемила футболку, и он никак не мог расстегнуть костюм полностью, пришлось стаскивать его к низу и вылезать через горловину. Это ему удалось легко, но, скинув с себя туловище перца вместе с футболкой, он похолодел - кожа на его груди казалась словно перфорированной - она была испещрена мириадами мельчайших отверстий и стянулась так, что ребра, а ниже и желудок, выступали всем своим подробным рельефом. На части отверстий набухли капли багровой крови, кое-где она была смазана. Васнецов в панике отбросил от себя костюм и бросился в душевую. Там он включил горячую воду и долго стоял под струей, отрешенно уставясь в одну точку.
Ему нужно к врачу. Срочно. Не к психиатру, это всё суета и томление духа, а вот то, что он не придал значения вчерашнему рассказу Зои с Вознесенского, это было глупо и безрассудно. Васнецов старался не думать о том, в какую нишу мироздания пристроить тот факт, что он пришел к Зое и назвался именем ее мужа. Но он точно знал, что Костя весьма скоропостижно умер от неопознанной инфекции, проработав до этого неделю перчиком чили. А теперь и Васнецова постигнет та же участь. Он стоял под душем и боялся посмотреть на свое тело. Странно, что его не скручивает боль от исколотого эпидермиса. Он полностью развинтил красный кран, чтобы не чувствовать ничего, кроме обжигающе горячей воды. И взвыл от нестерпимой боли, не имевшей источника, а накрывшей абсолютно всю поверхность его тела.
4. Рига
В первую субботу без жены Рига проснулся поздно, от скрипа половицы за стеной. Жмурясь на полоску солнца, протиснувшуюся сквозь пёстрые шторы, он прислушался. В гостиной кто-то передвигался - медленно и будто приволакивая обе ноги. Каждый шаг отдавался щемящим скрипом в старом паркетном полу.
Это вернулась Мариша, - успокоил он себя, выбрался из-под одеяла и прошлёпал в гостиную. Там тоже было зашторено. В сквозивших через плотные портьеры лучах солнца искрились пылинки. Углы комнаты тонули в тяжелой душной тьме. Вдоль круглого обеденного стола в центре, оставаясь в тени, сутуло двигался тёмный силуэт.
- Мариша, - окликнул его Рига.
Силуэт замер и обернулся.
- Аня? Что ты... как ты сюда попала? - Рига смотрел на свою сбежавшую любовницу и не узнавал её. Восковая, как у покойников, кожа проваливалась зеленоватыми вмятинами на её щеках. Широкую белозубую улыбку поддерживали по углам рта две закреплённые в зубах спички.
Внезапно один из съеденных тьмой углов, там где стояло кресло, зашевелился. Такая же вялая и сутулая фигура поднялась и скользнула лицом в искрящийся луч света.
- Мариша?
Его жена была в свадебном платье - кремовые кружева, атлас и фата, высокая прическа слегка покосилась и распалась на локоны по мертвенно бледной щеке.
Рига растерянно стоял посреди комнаты - босой, в одних трусах, и переводил непонимающий взгляд с одной женщины на другую. Они медленно двинулсь к нему. Их тела качались из стороны в сторону, словно ватные.
Позади него послышалось хлопанье крыльев, он оглянулся и успел увернуться - с комода на него спикировала огромная сова с кисточками ушей на макушке. Краем глаза он увидел, как с тумбы свалился заяц, кувыркнулся, уселся на задние лапы и фыркнул на него зубами. Чучела оживали одно за другим и неуклюже, кто как мог, с неясными намерениями направлялись в сторону Риги.
В дверном замке скрежетнул ключ.
5. Васнецов и Рига
Отшпарив в кипятке своё истерзанное тело, Васнецов заглянул в свой телефон. Боль понемногу отступала, следы от уколов затягивались. Ветеранов, десять. По крайней мере, есть шанс, что там к нему вернётся память. Ключ-то у него должен быть, и если он подойдёт к замку по этому адресу, значит, дом у него хотя бы есть. Он решил взять костюм перца с собой - в качестве улики, - так рассуждал он, упаковывая злополучный и опасный наряд в три слоя плёнки.
На третьем этаже налево в доме номер десять было две квартиры. Он прислонился к одной двери и в ту же секунду оглушительный лай, скрежет когтей по ту сторону и окрик: Ванда! - заставили его отпрянуть к стене.
Вторая дверь послушно отворилась. В квартире пахло пылью и формалином. Запах определённо был ему знаком. Тишину, запах и пыль внезапно нарушил мужик в трусах, с пучком волос на затылке, вылетевший из комнаты в прихожую, чуть не врезавшись в Васнецова.
Рига захлопнул за собой дверь и с ужасом уставился на пришедшего. Он усердно шерстил свою новую память и не мог найти там ни малейшего воспоминания, которое бы объясняло наличие в квартире у донора двух мёртвых женщин, посмертно набитых опилками, или чем они там этих чучел набивают.
Это могло значить только одно - донор сильнее, если ему удалось скрыть от Риги часть своей жизни.
Но больше всего его страшило то, что у Васнецова было зажато подмышкой - туго перетянутый полиэтиленом ком.
В дверь позади Риги начали тихо и неспеша скрестись. Не отрывая глаз от Васнецова, он переместился ощупью вдоль стены, намереваясь обойти человека и пробраться к выходу.
Васнецов опустил костюм на пол, решительно взялся за ручку двери гостиной и приоткрыл её. Бледная комковатая рука просунулась в щель и вцепилась в дверное полотно. Васнецов узнал обручальное кольцо. Память начала возвращаться к нему. Он чувствовал, как силы вновь наполняют его изнурённое тело.
- Ты убил их? Кто ты, чёрт возьми, такой? - Рига не мог уйти без того, что принадлежало ему, однако Васнецов разорвал полиэтиленовый ком, освободил от обрывков костюм и бросил кучей на пол перед собой. Он обратился внимательным взглядом к Риге.
- Я-то чучельник, а ты кто такой?
Васнецов шагнул вперёд, наступив на костюм перца, и цепко схватил Ригу за плечо. Рига почти не почувствовал укола в шею. Он вообще перестал что-либо чувствовать. Картины украденных жизней покидали его так же легко, как легко он вытягивал их у своих доноров. Он не понимал, где его сейчас больше - в стоявшем напротив чужом теле, которое возвращало себе собственное прошлое, или в той плюшевой красной тряпке, жалкой кучей валявшейся у ног, тряпке, которая дала ему жизнь - сначала одну, свою, а затем и сотню других, чужих. От него уже ничего не осталось ни там, ни там. Ибо он понимал, что сейчас столкнулся со зверем более чудовищным и могущественным, чем он сам. Он уступил.