Ключ щелкнул в замке, и дверь распахнулась. Это была обычная холостяцкая квартира, состоящая из одной комнаты и малюсенькой кухни, в которую влезали только холодильник и плита. Вся комната была завалена бутылками: они стояли возле низенькой незаправленной кровати, на сохранявшем остатки обеда столе, валялись на полу. Я покачала головой. Что-то слишком уж Бенни стал налегать на спиртное.
Трясущимися руками он закрыл дверь. Глаза его неуверенно бегали, он никак не решался взглянуть на меня.
- Я открою, - он указал на бутылку пива.
Я кивнула и проводила взглядом исчезнувшую в кухне спину. Я швырнула сумку на пол и подошла к занимавшему всю стену гардеробному шкафу. Он был почти пуст. Сиротливо висели несколько рубашек и одни неглаженные брюки, и только в углу на одной вешалке болтался розовый шелковый халатик его жены, а под ним - беленькое, еще детское платьице дочери.
Я сдернула халат и пошла в ванную. Бенни все еще пребывал на кухне и ответил только коротким "сейчас", когда я окликнула его, выходя из санузла. Кровать я оставила незаправленной - в конце концов, именно там мы и окажемся, так зачем тратить время? Халатик оказался невероятно коротким, но это было даже забавно: как раз то, что нужно шлюхе. Я растянулась на кровати и позвала:
- Бенни!
Он, пошатываясь, вошел в комнату, бледный, как полотно, и остался стоять у порога.
- Ну, иди сюда!
- Нет, я не могу... - выдохнул он.
Чушь! Старается убедить себя в том, что он не хочет трахаться? Зачем тогда снимал шлюху? Я усмехнулась и распахнула халат.
- Кончай выпендриваться! Давай уже! - голос был хриплым и каким-то совсем развратным.
- Муха! - прошептал Бенни, - Не надо, прошу тебя!
- Да, черт возьми, ты зачем снимал меня? - рявкнула я, но быстро взяла себя в руки.
Строит из себя невинность? Да пожалуйста! Я села на кровати, широко раскинув ноги и спустив руку вниз.
- Я жду...
- Муха, нет! - он вдруг схватил что-то со стола.
Это оказался пистолет, четырехмиллиметровый пистолет Флаймса. Я испугалась и сжалась в комок, подогнув под себя ноги. Бенни был пьян, а кто его знает, что пьяному в голову взбредет? Но постепенно он успокаивался, и я поняла, что стрелять он в меня не будет, да и вряд ли пистолет вообще заряжен.
- Опусти пушку, котик... Вот так, умница. А теперь давай за дело, - я скинула с себя халат и, совсем нагая, разлеглась поверх одеяла. - Иди сюда, Бенни. Будет хорошо...
- Муха... - прошептал он в отчаянии.
Раздался выстрел.
В глазах у меня все поплыло. По комнате вдруг разлился какой-то плотный вонючий туман, потом все прекратилось. Я вскочила с кровати и подбежала к Бенни. Он лежал на полу, лицом вниз, и тоненькая струйка крови сочилась из дырки в голове. Бенни был мертв.
Я упала рядом. Боль, ненависть, шок... Из глаз брызнули слезы. Милый мой, добрый мой Бенни! Я не понимала, меня занимала только моя боль, только мое отчаяние, которое я пыталась скрыть за развратным поведением последней шлюхи. Бенни! Как же он? Как же так?.. Боже, как ему, должно быть, больно было видеть меня, извивающейся на кровати, меня, забавную девчонку из соседнего двора, его маленькую названую сестренку Муху, которая всегда рассказывала ему все свои секреты и всегда приходила за помощью! Бедный мой, хороший Бенни! Как же так?.. Почему не меня?.. Я, я заслужила! А ты... Бенни...
За стеной что-то грохнуло, и я подскочила. Нельзя, чтобы меня здесь видели! Потому что факты, они вот, налицо: мертв уважаемый человек, а с ним находилась только какая-то грязная шлюха из борделя Лестада, Бастарда, Вилли, Джастина или кого там еще... У фликов так всегда, даже если при жизни этот убитый только тычки в зубы от знакомых получал, и домой его притаскивали трое таких же собутыльников, а весь дом жаловался и все грозились выселить его из квартиры! Смерть для них как бы сразу очищает, такая вот индульгенция, гарантирующая светлую память и написанный в витиеватых выражениях некролог. И не станут они даже отпечатки пальцев с пистолета снимать, потому что: что им ночные бабочки - дети помойки, их ведь все равно надо искоренять. Вот и посадят, а может быть, и отправят на общественные фермы работать да еще и разбрехают там всем, что вот эта сучка - шлюха, и будут тебя там иметь все, начиная от главного и кончая последним пастухом.
Я взглянула на часы: полночь. Еще есть время убраться из этого города, возьму билет на ночной рейс в Нью-Анджелес, а там уж меня никто не достанет. Я натянула белье и колготки. Ходить в своей "рабочей" одежде по улицам, конечно, нельзя, но у Бенни совсем не осталось шмоток ни жены, ни дочери. Дочь...
Тошнота снова осклизлым комком подкатила к горлу. Что будет с Эвелин, когда она узнает? Девочка ведь еще только учится в колледже, она несовершеннолетняя, что если ее отдадут в приют? А что, если она узнает, что в смерти ее отца виновата та самая девчонка Муха, про которую он так много рассказывал, когда она была маленькой?
Ладно, возьми себя в руки, Андерс, иначе тебя вместе с твоими соплями упрячут в застенки. Я стала поочередно выдергивать из шкафа все ящички. Почти все они были пусты, и только в одном нашлись старые джинсы Бенни, которые он носил еще когда не был так широк в талии, да тысяча "бентликов" сотенными купюрами. Я сгребла завернутые в носовой платок деньги и положила на кровать: Бенни они все равно уже не понадобятся. Потом влезла в его джинсы и застегнула ремень на последнюю дырку, накинула одну из его рубашек, завязав узлом полы.
Теперь предстояло самое сложное: нужно было представить смерть Бенни так, чтобы у фликов сомнений не оказалось, что это самоубийство. Ведь Бастард прекрасно знал, кого выбрал Бенни, и куда мы направились, растреплет, сука. Особенно, если я не вернусь. Я прошла на кухню и заглянула в холодильник, там абсолютно отсутствовали продукты, зато стоял ровный ряд пивных бутылок. Я схватила несколько штук. Затем я поочередно открывала их и выливала пиво в раковину. Последнюю я оставила наполовину полной.
Финальным штрихом был закрытый изнутри замок. Я же, схватив мешок с одеждой, который собиралась вышвырнуть в мусорный бак где-нибудь подальше отсюда, спустилась через окно по пожарной лестнице, благо, квартира Бенни располагалась на втором этаже.
Прежде чем поставить ногу на подоконник я еще раз оглядела комнату. Как естественно выглядел в этой захламленной грязной каморке труп Бенни! На минуту мне показалось, что он моргнул, и я, обливаясь холодным потом, подкралась к нему и, осторожно перевернув на спину, заглянула в лицо. Оно было совершенно безжизненным. На сером полотне застыло выражение ужаса и отчаяния, он словно все еще просил меня: "Муха, не надо!". Я глухо застонала и вернула тело Бенни в прежнее положение. Черт возьми, клянусь, мне не забыть этот взгляд!
Подо мной проплывали поля и поселки, города и пустыри. Заманчивым и теплым светом горели огни этих городов. Там кто-то тоже умирал, кто-то рождался, а кто-то сидел и тихо напивался в маленькой холостяцкой квартире... Бедный Бенни! Ему уже никогда не увидеть этих теплых огней, никогда не обнять вернувшуюся на лето дочку, больше ему не напиваться в одиночку. Бенни мертв.
Я сидела у окна с закрытыми глазами, наверное, по щекам катились слезы. Было холодно и страшно, так же страшно мне было, когда я стояла на вокзале казавшегося мне огромным Йорка.
Мне тогда было семнадцать лет, в чемоданчике я везла два своих лучших платья, папку с эскизами и карандаш. Я хотела стать известной художницей. В моем городке я была самой лучшей, и даже мой учитель рисования посоветовал мне ехать в большой город и пробивать себе дорогу в жизнь. Но в большом городе были сотни таких наивных девчонок, как я. Одни мечтали стать актрисами, другие - музыкантами, третьи - моделями. А оказывались все в борделях. Это был общий знаменатель провинциальных девушек, и с этим никто ничего не мог поделать. И я не смогла.
Дети войны. Нет, наверное, счастья у тех, кто рос без отцов и играл осколками мин. Никогда, наверное, не стать полноценными людьми мальчишкам и девчонкам, игравшим в прятки по окопам и изображавшим археологов, раскапывая кости чьих-то сыновей и отцов. С детства на нас стоит это клеймо. И всю жизнь будет оно высвечиваться огромным рубцом, оставленным войной на еще неокрепших детских душах.
Нет у нас счастья, братик мой, Бенни. Все наше счастье сожрали танки и атомные бомбы, всю беспечность нашу истребили биологическим оружием, всю жизнь нашу покорежило, как металлоконструкции разрушенных жилищ.
Прости меня, братик. Прости глупую Муху. Я не хотела стать такой злой и циничной. Я не хотела тебя убивать...