Аннотация: Захарка - мальчишка, каких много в его поселке, такой же, как все. Хорошо это или плохо? 3 место на конкурсе "Современная Нереалистическая Проза-2009"
- Весны не будет! - взахлеб кричит Захарка, малец лет десяти, задрав голову к небу.
Вороны ничуть не реагируют и по-прежнему сидят на покрытых инеем сосенках. Привыкшие уже. Здешней тропой люди ходят нередко, и все чаще - Захарка с другими пострелятами из поселка. Дерутся, голосят, пока идут - все в снегу вываляются. Хотя и снега-то толком не насыпано, так, пороша одна - уж который месяц ветра нет, считай - штиль. Степан, сосед Захарки через дорогу, даром что бывалый моряк, частенько любит выйти на крыльцо, пыхнуть пару раз трубкой и протянуть: "Да-а, вот так штиль, морской черт тебе брат", - хоть ни в жизни, ни на картинке его и не видывал. Не то, что Захарка - любит мальчишка книжки всякие листать. И ведь запоминает что-то.
- Зима будет, - пацаненок не без удовольствия катает во рту слово "зима" и бежит по покрытой хрустящим снежком тропинке к поселку.
Пронзительная синева вверху, сверкающий снег по сторонам и - Захарка, летит, как на крыльях, сам зажмурится, потому как глаза слепит, весь счастливый, довольный. Еще бы - несколько зимних месяцев прибавилось. Ах, чудная зима! Снежки, санки, кусачий шарфик и мамкин горячий суп с прогулки. Никакого огорода или школы - говорят, та еще гадость. Тропинка делает небольшой крюк, и ноги мальчишки выносят его к крутому берегу Мертвынки. На кручу, прямо перед ним, вылезает Мартын, за глаза все его мартышкой кличут, племянник Степана. Щуплый, маленький, с большими и всегда красными ушами. Мартын - сирота, мать его не далее как полгода назад в Мертвынке и схоронили. Ну, да без него дело было, он у бабы Маруси сидел, пригрела она его, теперь уже внуком кличет. Только подслеповатая она, вот Мартын и пялится в то, что под руку попадется, уши у него всегда голые, и их мороз щиплет. Мартын окликает Захарку и говорит заговорщицким голосом:
- А Иван подо льдом мертвяка видал. Пошли, покажу!
Захарка бы и глянул, может, но новость-то, новость!
- Зима весь год у нас будет! - выдыхает он, дербанит шарфик - холодный воздух приятно разгоряченную шею студит.
Мартыну неинтересно, он свое гнет:
- Пошли, мне Иван рассказал, где это.
- Не, не пойду!
А Мартын выбирается на тропку и канючит:
- Ну, пошли, а?
- Не хочу, сам иди. Чего пристал? - с умным видом отбрехивается Захарка.
- Я один не могу. Ну, пожалуйста, - тянет Мартышка, шмыгает носом.
- Боишься, что ли? - Захарка фыркает и толкает мелкого в сторону. - Отойди!
Если быстро-быстро бежать, то через десять минут поселок их покажется, Знобово. Мертвынка же, что кладбище, всех в ее прорубях хоронят. Иной покойник за корягу зацепится - речка-то не шибко глубокая - и висит на одном месте днями, вот его немного и видать сквозь лед. Не велика редкость.
Захарка вбегает в поселок и кричит:
- Весны не будет! Весны не будет!
Солнце высоко, и многие в это время на улице. Оттого и летит мальчишке вслед:
- Ишь, раскричался!
- Это - хорошо, это - знатно.
- Век лета не видать.
- Молчи, накаркаешь!
- Добрая весть.
- Что? Сызнова зима?
Это Степан говорит, удивленно так, словно и не рад вовсе. Лукавит, ибо всем известно, что большей страсти, чем резать изо льда уродцев всяких, и нет у него. А какой же лед летом?!
Захарка вихрем врывается домой.
- Мама, мне почтальон сказал, что весны не будет!
Молодящаяся женщина с приятным и немного усталым лицом отряхивает снег с Захарки, снимает куртку, журит попутно:
- Опять вымок до нитки! Захарка, нельзя же так, вот, простудишься, смотри у меня!
- Мама, а правда, что весны не будет?
- Вот те на - ты же сам сказал, что не будет. Придумал?!
- Не, мне дядь Витя сказал, он по радио слышал. Говорили, что точно-точно зима продлится еще год. Ма, а что такого случится, если наступит весна?
Захарка знает, что зима - хорошо, а весна - плохо. Об этом всегда взрослые говорят, вот и мама у него такая красивая - все потому, что ледяными настойками занимается и вообще, говорит, внешность на холоде лучше сохраняется. Захарка верит мамке, но диковинно ему, что лето взрослые не любят, а сам-то он его и не помнит вовсе.
Лицо женщины мрачнеет:
- Весной стает все, сынок, грязь будет, лужи...
- Ну и что?
Она ведет Захарку к умывальнику, моет ему руки.
- Как это - "ну и что"?! Микробы всякие, инфекции - они же зимой спят. А вот потеплеет - все болеть начнут.
Захарка мылит руки, и в его памяти всплывают картинки. В какой-то книжке были нарисованы кривые от боли лица, изувеченные кровяными зарубками тела... там же и про пандемию какую-то писалось. Только Захарка понять ничего не смог, все вроде по-русски в книжке старой было написано, а только словами непонятными, заковыристыми.
-Ах, ты, мой добрый вестник, - мама сидит рядом и ласково ерошит рукой его волосы. Захарка уплетает большой ложкой наваристый гороховый суп - дядя Семен вчера свинью Буржуйку забил. У дяди Семена больше, чем у любого в поселке, скотины, и даже две молочные коровы есть. Сена нет как нет, он их выгоняет пастись на "адовы проплешины", зеленые участки земли совсем без снега, и трава в тех местах прет словно окаянная - ребенка скроет за нечего делать. Только не ходит на "проплешины" никто, проклятыми места те считаются, лишь скотину пастись пускают. Дядя Семен тоже зиму любит, потому что зимой мясо не портится.
После обеда Захарка было собрался снова напялить сырую куртку и бежать на улицу, как его выходку заприметила мамка. Погулять не получилось, и Захарка проскучал весь оставшийся день дома. Вечером мама сходила на колодец и сказала, что завтра напечет кулебяк. Кулебяки Захарка любит и считает, как, впрочем, и любой ребенок, что уж у его-то мамы они самые вкусные.
А еще хорошо зимой спать на теплой печке. Печку им папа собрал, до того, как уехал в командировку три года назад. Захарке поначалу непривычно было без отцовского внимания, на душе зябко, оттого и прибился он быстро к Степану.
- Ма, я - к дяде Степе, - кричит с прихожей Захарка и собирается уже выскочить поутру на улицу, как мама хватает его за рукав.
Мама собирает в корзину еды, одергивает шапку на Захарке.
- Все, беги. И передай Мишке, что у нас от поленницы лишь четверть осталась, пусть дровишек подкинет. Все запомнил?
- Запомнил, - кивает пацаненок.
- Смотри у меня, - мамка подталкивает Захарку к двери. И тому повторного приглашения не надо - вылетает, что ядро из пушки, хватает ртом обжигающий воздух, щурится от солнышка.
Егор и Мишка - это лесорубы с поселка, дорогу к ним Захарка знает, да и услышать их в лесу не трудно. Стук топора, визг пилы, сами Егор с Мишкой на весь лес матерятся так, что уши в трубочку сворачиваются. А что? Вокруг ни души, хоть погибай. А так - "все сподручней", как говорит Мишка. Мишка - частый ходок к ним домой, только при мамке он - ни одного дурного словечка. А Захарка, было дело, ляпнул раз нечаянно. Ох, и влетело же ему тогда... Мишка так-то - охотник, охотиться любит. И зиму любит - потому как на снегу зверя выследить ничего не стоит. Егор - егерь, Мишка с ним добычу делит. Только мамка строго-настрого наказала об этом никому не говорить. А Захарка что - болтливая девчонка разве? Обещал, что никому не скажет, значит - не скажет.
- Я тут поесть принес, - Захарка робеет перед Егором. Здоров мужик, прямо медведь, в этом своем черном тулупе. Мишка - тоже высокий мужик, мускулистый, но моложе, да и привык к нему Захарка. Улыбается мальчишке, вытирает рукавом лоб.
- Ну, тащи сюда. Ольга собрала?
Ольгой зовут маму Захарки, когда она работала в школе, ее даже звали Ольгой Павловной. Мамка бережно хранит фотографию, на которой изображена она с последним классом - на следующий год школу закрыли из-за зимы. Здание - большое, топить - нечем и не на что.
Егор с Мишкой поели в палатке, перепало и Захарке.
Егор вальяжно откидывается на своем спальном мешке, сверлит Захарку взглядом, ковыряется в зубах щепом.
- А большой ведь пацан уже, - обращается к Захарке егерь. - Айда с нами, лес валить? А что? Мамку мы уговорим...
Егор, ухмыляясь, толкает Мишку в бок и подмигивает ему.
- Уговорим, да, Миша?
Молодой мужик стесняется, смотрит себе под ноги.
Захарка таращится на егеря. Куда ж Захарке, в его-то возрасте, лес валить? Тут мужицкая сила нужна...
- Не боись, малец, пошутил я. Не достанется леса на тебя. Был лес, да весь вышел... - Егор вздыхает, а глаз с пацаненка не сводит.
- Как это - вышел?! - удивляется Захарка. Деревья ж кругом, куда это - "вышел"?
- Померли деревья. А те, что еще не померли, так помрут, пусть - не через год, так через три. Смекаешь?
- Не пугай мальчишку-то, - вступается Мишка.
- А ты - иди домой, не слушай его, - это Мишка говорит уже самому Захарке.
- И правда - не слушай старого егеря, что он знать-то может, да, Захарка? - Егор ухмыляется, видны желтые зубы.
- Мама дров просила, - запинаясь, говорит Захарка.
- Все будет, беги, давай! И про разговор - ни слова, - выпроваживает его Мишка.
Отличный день, и Ивашка звал с собой - отец ему новые сани смастерил. Отменные сани, большущие, полозья широкие - ни с какой горки не страшно. Не пошел с ним Захарка. Все вроде замечательно, а томят почему-то его сердце слова лесоруба. К Степану или мамке идти - не скажут ничего, уж очень всем при зиме жить хочется. А может не так уж и замечательно, что - зима? Не даром ведь дед Прохор так весну ждет. Мамка, правда, его "чумным" зовет, и остальные считают за сумасшедшего, ну и пусть! Вдруг он знает что-то такое, а все просто не знают?
В десять лет все вопросы решаются споро. Дед Прохор был дома.
В прихожей пахнет чесноком и еще чем-то, чего в их собственном доме - Захарка знал наверняка - никогда не было. Сладковатый, свежий запах. В углах прихожей висят древние веники из цветов, от уличной двери в комнату стелется цветастый полосатый ковер, стены разрисованы зеленой краской. Захарка оглядывается вокруг и несмело шагает вперед.
- Проходи уж, коли пришел, - Прохор был очень стар. Седые волосы его местами вовсе вылезли, глубокие морщины пролегли по лбу и лучились в углах глаз. Его трескучий голос напоминал Захарке поскрипывание форточки.
Мальчишка неуверенно говорит:
- По радио передавали, что весны не будет, вот...
Захарка, по правде-то, и вовсе не знал, что сказать, и ляпнул первое, что на ум пришло.
- Типун тебе на язык, коли врешь, - беззлобно скрипит Прохор и идет в комнату.
Они сидят у камина, в нем лениво потрескивает огонь, причудливые тени прыгают по стенам зала. Большой каменный дом, на несколько семей. Кто-то умер, а другие просто не захотели жить под одной крышей с Прохором. Упертый дед убеждал всех и каждого, что нужна весна, нужна как воздух. "Все обновляется, - говаривал он, - и мы тоже обновимся". На него вертели пальцем у виска, ведь как объяснишь чокнутому, что весной снова будут грязь, лужи... и смертоносные бактерии, которые только и ждут своего часа.
- Почему люди не любят весну? - спрашивает Захарка, протягивая замерзшие пальцы к пляшущему огню.
- Они боятся перемен, - дед задумался, - они боятся снова работать в саду, лежать на траве, боятся насекомых, и еще больше - микробов...
- А мама говорит, что зима продляет молодость!
- Это - замершая молодость, Захарка. Все равно, что замершая беременность. Хотя, ты, наверное, и не знаешь, что такое - беременность?
- Не-а. Деда, а что значит - "пандемия", - решается на вопрос Захарка. Отчего-то страшно ему казалось спрашивать об этом у мамки. Очень уж не хотелось сознаваться, что лазал в школу, а она сразу раскусит. "Где прочитал?" - спросит. А Захарка пообещал мамке не врать. Что он - вертлявая девчонка - врать и изворачиваться? А этот дед, он точно мамке не скажет. Мамка его на дух не переносит.
- Болячка это такая, мальчик, - дед закашлялся.
- Хотите, воды принесу? - вскакивает Захарка.
- Не надо, - Прохор машет рукой, - не надо воды.
Пацаненок садится.
- А почему все про нее говорят, когда про весну вспоминают?
- Натворили мы дел, мальчик... Нет, не поселковые, а вообще - все. Это природа избавиться от нас хочет, это мы все - с болячками. А она больных не жалует. Ежели какой зверь уродцем рождается - не жилец он.
- То есть - мы умрем все? Оттого всегда зима людьми делается? - любопытствует Захарка.
- Кто-то умрет, но и так - жизнь это ж разве? Не жизнь - зимовка, - отвечает сам себе Прохор. Улыбается немного, отчего сразу на лице прибавляется морщин.
Они выпили чаю. У странного деда Прохора оказалось малиновое варенье. "На особый случай", - как сказал он. Это было самая вкусная штука, какую пробовал Захарка. Они сидели за старенькой белой скатертью, Захарка окунал сухарь в чашку с вареньем и слушал вполуха деда. Прохор рассказывал о своей молодости и всяком другом, но Захарке все это было решительно непонятно и оттого - не интересно. Он предпочел просто есть с сухарями варенье.
Впрочем, было в разговоре и то, что Захарке показалось занятным - когда Прохор завел речь о лунной пушке. У Захарки самого была рогатка, из которой он постреливал воробьев - когда те еще были.
- И по кому стреляет это пушка? По каким-нибудь пришельцам? - спрашивает Захарка. Попутно задумавшись о том, что стрелять, наверное, можно и по метеорам - но это было бы скучно.
Дед выдержал паузу.
- По Солнцу.
Глаза Захарки от удивления округляются.
- Как это? Что может сделать маленькая пулька огромному Солнцу?
- Не пульками - ледово-газовыми снарядами. В положенном месте они взрываются и распускаются в облака, - Прохор усмехается в свою бороду, - а те солнечный свет понемногу отражают, и оттого у нас круглый год зима стоит. Чтоб, значит, бактерии, которых все боятся, спали и людей не трогали.
- А их, эти облака, видно отсюда?
- Нет, конечно. Они ж прямо перед Солнцем стоят, куда там их увидеть. Прячемся мы за облаками...
- От кого прячемся?
- От себя, - произносит Прохор, но Захарка его не понимает. И почему-то стесняется спрашивать.
Все-таки, Прохор - вполне мировой дед, только разговоры странные иногда говорит. Но может его ученым показать просто нужно? Не все люди одинаковые, Захарка где-то читал, что некоторым людям требуется "особый подход". Впрочем, в чем заключается этот самый подход, Захарка не знает.
Уже на пороге, мальчишка неожиданно, даже для себя, спрашивает:
- Деда, а почему все так вас не любят?
- Потому-что я - живой, - отвечает дед.
- А мы как же? - удивляется Захарка. В этот момент он тянулся к варежкам, но от удивления рука его замерла на месте.
- Вы - сосульки, - звучит ответ.
За варежками Захарка так и не вернулся. Пришлось выслушать от мамки нагоняй, но все могло бы даже закончиться ремнем, кабы в доме не оказалось Мишки. При Мишке мамка Захарку не била. Прохоровское "вы - сосульки" отчего-то бередило Захарке душу, он послонялся, словно неприкаянный, дома, но мамка все разговаривала с Мишкой. Захарка тихонько вышел на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.
У Степана вырывается облачко пара изо рта и он, помедлив, откладывает топор на поленницу.
- "Сосульки", говоришь? - переспрашивает он Захарку.
- Точно, он так и сказал: я - живой, а вы - сосульки, - кивает пацаненок.
Степан широкими шагами выходит за околицу - сердечко Захарки тревожно бьется. Только Степан сворачивает от мамкиного дома в сторону прохорова, и Захарке сразу становится легче. Он припускает следом.
- А что значит - "сосульки"?
- Мал еще, не поймешь...
- Дядь Степа, а дядь Степа - а все-таки?
- Это он в своем смысле, навроде, как обреченные, с замерзшей душой. Ты мамку лучше слушай, а не чокнутого деда. Мамка знает, что к Прохору шастал?
- Не, - врет Захарка. Сам не поняв почему - само вырвалось. И таки не понятно, чего Степан обозлился на деда. Наверное, Прохор всех уже достал - так думает мальчишка. А коли достал, то можно и сдачи дать.
Захарка по указке Степана стучится в дверь и откликается Прохору. Тот отпирает дверь, и первым в дом вваливается Степан. Прохор пятится, вжимается в стену, нижняя губа его трясется, он затравленно смотрит на бывшего моряка. Захарке становится даже немного жалко деда.
- Ты почто, крыса сухопутная, ребенка пугаешь?! Думаешь, управы на тебя не найдется?! - рычит Степан.
- Наоборот - весну бы вернуть, чтоб люди зажили вольно, без страха, - бормочет Прохор и замолкает, когда Степан кладет ему руку на плечо.
- Вот и давай, сходи в райцентр, на зиму пожалуйся, как у вас, стариков, там принято. А народ баснями своими не стращай. Луна, понимаешь, у него! В следующий раз засвечу, морем клянусь, вот как есть - засвечу. Не то, что Луна - звезды из глаз посыпятся.
Прохор переводит взгляд на пацаненка. Испытующе смотрит так:
- И ты - сосулька?
Степан сжимает плечо старику, отчего тот кривится, нагибается.
- Я ж тебе, кажется, сказал доходчиво...
Захарка отворачивается.
Степан не стал бить старика. Тряхнул пару раз и, выпроводив попутно Захарку на улицу, хлопнул дверью.
А следующим "летом", когда снега выпало больше обычного, исчез Мартын. Исчез незаметно, у бабушки Маруси как раз обострение склероза случилось, совсем старая стала, по-первости пропажу даже и не заметила. Потом уже часто вечерами выходила на крыльцо и подолгу звала:
- Марты-ыночка! Марты-ынчик!
Надолго ее не хватало - мороз ведь - и она, закашлявшись, уходила в дом и ложилась спать. Поселковые, те, что сталкивались с ней при случае на улице, стыдливо прятали глаза и бормотали: "найдется, поди-ка загостился у кого-нибудь". Спустя месяц обнаружилось и исчезновение Прохора, когда Егор, по обыкновению, привез тому дров. Но в этот раз тем паче искать никого не бросились. Дорога хоть и одна - до райцентра, а почитай - свыше двухсот километров, четверти не пройдешь - околеешь. Больше в поселке о пропавших никто не слышал, забыла со временем Мартына и бабушка Маруся. Лишь "злые языки" еще какое-то время тренькали, что де зачастил "по весне" Мартын к Прохору, странно все это, не иначе, как дед мальчишку и сгубил.
Весну никто не хотел, и она в поселок не шла. Нет, она таки наступила, спустя многие годы, когда замолчала лунная пушка. То ли метеорит попал, то ли еще что случилось - не выстрелила в назначенное время. Земля согрелась - и снег сошел, кое-где проклюнулась первая зелень... но для замерзших в заиндевелых домах сосулек это уже не имело никакого значения.