Аннотация: "...Эта расправа стала самым ужасным воплощением моей казни. Если они знали что на самом деле делают, знали ЧТО это для меня значит - они великие садисты, они изверги и чудовища. Но на всякого монстра найдется еще больший монстр".
Искупление
Она лежит предо мной: такая любимая, такая родная, такая прекрасная. Я всматриваюсь в черты ее лица, провожу кончиками пальцев по шелковистым волосам, тереблю поясок любимого платья. Я не осмеливаюсь пошевелиться - боюсь потревожить хрупкость и редкость момента. Я смотрю на нее - а она не знает об этом, не хмурится укоризненно, не передергивает смущенно плечом. Она спокойно лежит, а я - я сижу рядом и судорожно сжимаю пистолет. Мой дрожащий палец приближается к курку, мое лицо - застывшая, болезненная маска, скованная гримасой отчаяния и боли. Я сжимаю пистолет и схожу с ума, а она безмятежно лежит и не знает об этом, не знает, что произойдет через несколько секунд.
***
Вы наверное не раз смотрели фильмы, где конкуренты устраивают жестокие разборки. Да, в кино то и дело соперники строят друг другу козни, но это же кино - там сплошной экшн и на капли реальности.
Не переходи им дорогу: есть границы, которые учитывать необходимо.
Слова моего коллеги тогда казались мне забавными: ну что такого страшного сделают эти грозные "они"? Никому неизвестно никаких моих секретов, мне нечего стыдиться. Тайна на то и тайна, что никто о ней не знает. Я научился с ней жить, я научился ее скрывать, я научился ее усмирять. Это не просто скелет в шкафу - это гигантское чудовище, но я надежно его упрятал и вполне могу контролировать, время от времени подкидывая наживу.
- Давай, сука, делай что должна! - мое дыхание сбито, а обнаженная шлюха с рассеченной губой и исполосованной кожей униженно ползает у меня в ногах.
Мог ли я предположить, что мой самый интимный и тщательно скрываемый секрет останется при мне, но я вынужден буду наблюдать как из-за него теряю самое дорогое? То, что заставило меня заново хотеть Жить, Жить с большой буквы. То, что помогло мне перестать так сильно себя ненавидеть. То, что подарило мне наивную уверенность в заблуждение, что я имею право на второй шанс, на искупление, на чистую (почти чистую) жизнь. Поверить, что я не монстр, что я просто больной человек.
Как будто, такие как я могут позволить себе слабость и ошибку во что-то верить и на что-то надеяться!
Как будто я не знал, что лучшее, что я могу сделать - это не приближаться к ней, исчезнуть из ее жизни, после первого же знакомства. И не стремиться эгоистично к той надежде, которую она мне подарила.
Потому что, для таких как я - надежды нет.
- В вас столько цинизма и разочарования. Неужели вам не приходила в голову мысль, что вы просто еще не нашли свое счастье? - ее шелковистые волосы словно сияют в солнечном свете, а я все никак не могу заговорить.
Но ее чистота, ее бескорыстная отдача, ее хрустально-прозрачная душа так манили меня, полную ее противоположность.
Мне казалось, в этом испорченном мире я в безопасности, я никогда не встречу такую, как она. Но вопреки моим дурацким расчетам это произошло. И я сделал худшее, что мог в такой ситуации - я остался.
Я решил, что у меня есть шанс на лучшее, решил, что судьба послала мне ее, такую чистую, чтобы я изменил себя и стремился к ней.
Я действительно тогда имел возможность сделать самый хороший поступок в своей жизни - отпустить ее.
Но не сделал.
Годы отвращения к себе, годы зависти к нормальным людим, с их нормальными семьями, нормальными проблемами - все это заставило меня отчаянно рвануться к миражу простого человеческого счастья.
И рано или поздно это должно было произойти - я уничтожил ее, как уничтожаю все вокруг себя.
Эта расправа конкурентов стала самым ужасным воплощением моей казни. Если они знали что на самом деле делают, знали ЧТО это для меня значит - они великие садисты, они изверги и чудовища.
На всякого монстра найдется еще больший монстр.
***
Я пришел домой пораньше в прекрасном настроении: несмотря на невнятные предупреждения коллег афера прошла прекрасно, и я красиво обошел соперников, так что они должно быть волосы на себе рвут. По дороге я заскочил в магазинчик прикупить вина и конфет - ее порадует маленький праздник, а для меня ее радость лучше всех благодатей.
- Милая, сегодня отмечаем мой успех! Я купил твое любимое - розовое анжуйское.
В ответ было тихое бормотание телевизора и тиканье часов в прихожей. Наверное, задремала пока проверяла домашние работы своих учеников. Надо будет поговорить с директором, чтобы уменьшил ее нагрузку, хотя она скорее всего запротестует: несмотря на то, что мы вполне можем себе позволить, чтобы она вообще не работала, школа для нее много значит, она любит свое дело и детей, и совсем не хочет сидеть дома. Что ж, смотреть как она очаровательно возмущается моей излишней опекой - одно удовольствие.
Я сначала прошел на кухню и оставил там пакет с покупками. Обувь снял - она ведь так огорчается, когда я пачкаю недавно вымытый паркет. Прошел в ванную, вымыл тщательно руки и лицо - чтобы не оставалось запаха рабочего дня и деловых переговоров: рядом с любимой я просто мужчина, который дома посвящает время только ей, и хоть она всегда волнуется о моих успехах на работе, я никогда не утомляю ее подробностями и бизнес-атмосферой. Дома я всецело принадлежу ей и ловлю каждое ее желание и настроение. Она всегда беззащитно благодарит меня за такое внимание, говорит, что ей несказанно повезло за то, что я ее так ценю, что я идеальный муж: заботлив, но не навязчив, силен, но не тиран, богат, но не пропадаю все время на работе. Она то и дело воспевает судьбу за то, что та послала ей меня; а я просто тихо наслаждаюсь любовью женщины, которая даже не подозревает, что на самом деле повезло мне. Что эта ее благодарность, ее привязанность, ее бескорыстная нежность для меня дороже всего на свете, что я просто чудом встретил такую как она, что каждый день с ней - невозможный, волшебный сон, незаслуженное счастье. И потому я так трепетно и ревностно его берегу.
Ведь каждый раз, открывая клетку с моим чудовищем, я с ужасом думаю о том, что она никогда не должна о нем узнать. Что отверженному уроду, вроде меня, просто сказочно повезло встретить ее, обрести ее любовь ко мне: выродку, прогнившему от собственных извращений куску мяса.
***
Я миновал несколько комнат и вошел в гостиную. По телевизору шли новости, а на диване были разложены тетрадки: как я и предполагал, она работала вечером. Но ее самой в комнате не было, и тогда я двинулся к спальне.
Сказать, что в тот момент меня охватило дурное предчувствие, или засосало под ложечкой я не могу - ни один инстинкт не предупредил меня об опасности. И я не бросился в кабинет, где в ящике лежал заряженный "Магнум 547", не прислушался к тому, что происходит за дверью спальни. Я просто повернул ручку, вошел - и сразу был оглушен тяжелым ударом по голове.
Мне 14, родителей нет дома, и напротив меня сидит светловолосая девочка, младше меня на год. Мы оба ужасно зажаты и мнем в руках жестяные банки с папиным пивом. Я встретил ее у друзей, они сказали, что она из детского дома. Поэтому, у нее была не самая лестная репутация: ребята считали, что раз у нее нет строгих родителей - никто не может запретить девочке "делать то самое", и главное - ей некому пожаловаться.
Я пришел в себя спустя пару минут, обнаружив, что меня привязали к стулу и на мне нет брюк с нижним бельем. Рядом стояли два крепких парня, один из которых держал в руках мою папку с документами сегодняшней удачно закрытой сделки. Помахав ею перед моим лицом он, злобно ухмыльнувшись, прорычал:
- Поздравляю!
Об этом детском доме говорили, что он неблагополучный, так как все деньги, выделяемые государством и разными фондами на его содержание, уходили в карман заведующему, которому было по большей части плевать на своих подопечных. Как он год за годом проходил обязательные проверки и до сих пор не угодил под суд - оставалось загадкой, но никто не хотел влезать в это дело, так как люди по своей природе думают только о себе.
Марла - так звали девочку - снова приложилась к баночке и посмотрела на меня. Я отвел взгляд, встал и вышел из комнаты, под предлогом естественной нужды.
Впереди, рядом с нашей двуспальной кроватью, стоял еще один увалень, но постарше первых двух. Он нехорошо посмотрел на меня, держа руку за необъятной спиной. Я решил, что у него там пистолет, и приготовился к выстрелу. У меня не было времени осознать происходящее, и я просто приготовился к смерти.
Но все оказалось намного хуже.
была худенькой, плохо одетой и какой-то забитой. Но все же, она была симпатичной, и если ее принарядить и придать уверенности - девочка стала бы очень привлекательной и интересной. Ребята рассказывали, что щупали ее за маленькую грудь и лазили в трусики. По их словам, она не особо сопротивлялась, но и не реагировала активно: для нее такие приставания стали привычным и не затрагивающим эмоции делом. Это был ее пропуск в "крутую" компанию, в которую другим детдомовским путь был заказан.
Тот самый громила, с рукой за спиной вдруг шагнул в сторону, и я на секунду утратил дыхание.
Там стояла она.
Дрожащая, в разорванном платье и с распухшей скулой, глаза полны ужаса и отчаяния, а запястье зажато в тисках огромной лапищи этого увальня, наслаждающегося моим потрясением.
Лучше бы он в меня выстрелил.
Другие девочки из клики относились к Марле со смесью презрения и любопытства: ее "развращенность" и бедность вызывали первое, а опыт во "взрослых развлечениях" - второе. Но ей нечего было рассказать подругам, она не была искушенной любовницей в том смысле, в котором это принято понимать: как она могла рассказать о чувственных наслаждениях, как она могла познать все тонкости и прелести искусства физической любви, все тайны человеческого тела? Для нее это началось слишком рано, когда Марла еще была по большей части ребенком, когда ей полагалось предаваться романтичным платоническим мечтам о принце, когда секс должен был представляться чем-то далеким, взрослым, противным (фу-у, дядя с тетей целуются, бее), вызывать любопытство и смущение, но никак не становиться чем-то испытанным, реальным. Он не был для нее каким-то таинством, не был средством получения удовольствия. Из статей "про это" в женских гламурных журналах и пересмешек с ровесницами, он превратился в неприятное унизительное занятие, лишенное всякой чувственности и загадки. Секс все еще был чем-то непонятным, неосознанным в ее незрелом уме, но она уже прочно привыкла испытывать к нему отвращение. А потому, сознавая необходимость сего процесса, Марла давно утратила все иллюзии относительно него.
Я рванулся вперед, в отчаянной попытке высвободиться из веревок, но грубый удар одного из парней, стоящих рядом, отбросил меня назад. Стул слегка закачался, но не упал. Моя любимая, моя бережно хранимая женщина смотрела на меня глазами, влажными от слез, и я почти слышал ее пульсирующий вопрос: за что?
А тем временем, держащий ее верзила поманил к себе парня, стоявшего с моей папкой, и что-то коротко ему скомандовал, отчего глаза моей жены расширились и она закричала.
Тогда я, разумеется, ничего этого не понимал, но интуитивно ощущал, что Марла несчастна, и что ей приставания мальчиков не доставляют никакого удовольствия. Меня мои друзья часто дразнили мямлей, потому что я был довольно эмоциональным и чувствительным, но в отличии от них я всегда понимал, когда кому-то плохо и меня странно тянуло к таким людям. А потому, вместо того, чтобы потискать Марлу, как все, на какой-нибудь вечеринке - я пригласил ее домой.
И сильно ошибаются в своей наивности те, кто думает, будто я сделал это из жалости и желания помочь - о, нет. Я уже тогда был маленьким чудовищем и именно в тот вечер узнал это в полном объеме.
Ее крик звучал как-то странно и неестественно, хотя в тот момент все воспринималось иначе. Я был оглушен произошедшим, и мое сознание все никак не могло вместить в себя случившееся, вместо этого судорожно сосредотачиваясь на посторонних деталях: у ножки кровати лежит окурок, в соседней комнате по телевизору снова надоевшая реклама зубной пасты: "Только вы выбираете, каким будет ваш день! Наша паста, обогащенная полезными минералами и созданная по особой технологии, подарит вам незабываемую улыбку и прекрасное настроение!".
На полу лежит перевернутая чашка, а молоко в из нее уже давно впиталось в ковер. Губы кричащей женщины были слегка накрашены, а у держащего ее увальня растянуты рукава свитера на локтях.
Где я нахожусь, что это за комната?
И что происходит?
Но эти палачи не позволили моему сознанию уйти от реальности, отвергнуть ее: они со всей силы ударили по губам, издающим крик, и потекшая по ее подбородку кровь заставила меня очнуться от шока и окунуться в этот ад.
Я вернулся в комнату с еще одной баночкой пива - как я и предполагал, Марла уже допила свою: моя чертова внимательность к людям, которая многими воспринималась как положительное качество, снова сработала. Я еще не знал, зачем привел ее сюда, а девочку, разумеется, удивило это мое приглашение, ведь богатенькие детки из клики никогда не звали ее в гости, за исключением тех случаев, когда мы все у кого-нибудь собирались, чтобы выпить и "оторваться". Правда, вскоре она решила, что я сделал это для того, чтобы у себя дома, в отсутствии чужих глаз, не ограничиваться обыкновенным рукоблудием, как это бывает на наших вечеринках, а пойти дальше. Ход ее мыслей был не удивителен: Марла привыкла, что с ней обращаются как с той, чьи трусики всегда доступны, ведь потому она вообще попадала на эти вечеринки - и девочка это прекрасно знала.
Я снова сел на диван рядом с ней и протянул баночку пива:
- Держи еще, пей.
Она взяла ее, открыла с шипящим звуком, сделала большой глоток, и выжидающе посмотрела не меня. Я тоже выпил из своей баночки и сказал:
- Пошли в мою комнату.
Она кивнула и встала с дивана. Я знал какого поведения она от меня ожидает, и старался соответствовать, чтобы она ничего не заподозрила. Хотя я все еще не знал что именно она должна была заподозрить.
Второй удар заставил окончательно замолчать жену, но теперь уже взвыл я. Ее сгорбленная фигура, поникшие плечи, разбитые губы и наполненные тошнотворным ужасом глаза - все это сводило меня с ума, заставляло совершать бесполезные рывки на стуле, к которому я был крепко привязан. Громилы издевательски ржали над моим жалким видом: вспотевшее лицо с расплывающимся синяком под глазом, торчащие в разные стороны пальцы на связанных за спиной руках, подпрыгивающий от резких телодвижений член и раскрытый в истошном вопле рот, капающий кровью. Я лишь понапрасну тратил силы, которые мне были еше нужны для их чудовищного плана, и потому, вволю насладившись моими метаниями, они снова вырубили меня мощным ударом.
Мы вошли в мою комнату, поставили пиво на подоконник, и я сел на свою кровать. Марла осталась стоять, оглядывая мой телевизор и кучу всевозможных игр, в беспорядке разбросанных по комнате. Для нее подобное изобилие было непривычным, и скорее всего сейчас в голове девочки из детдома проносились завистливые и злые мысли в мой адрес, и в адрес всех богатеньких ребят вообще.
- Ты снимешь свою майку? - спросил я.
- Зачем, - нахмурилась Марла, - ты можешь просто задрать мне юбку и снять трусики. Для "этого" не обязательно раздеваться полностью.
В ее голосе появились нотки превосходства, ведь я был неопытным мальчуганом, хоть часто хвастался в компании своими "похождениями". Меня охватило некоторое раздражение: тогда-то чудовище внутри впервые пошевелилось.
- Да уж ты знаешь, - зло бросил я, - тебе, небось, много раз задирали юбку и снимали трусики, а, Марла?
Ее подбородок дрогнул и она отступила назад, словно от удара:
- Зачем ты меня позвал, чтобы поиздеваться? - девочка нервно смяла подол заношенной хлопчатобумажной юбки и оглянулась на дверь.
Я взял себя в руки и постарался успокоится. Еще не время.
- Прости, Марла. Я действительно не очень-то опытный, не знаю что да как - видел только по телевизору и в порно. Просто в компании нужно постоянно говорить об этом, чтобы не потерять уважение - ну ты понимаешь.
Марла понимала. После действительно взрослых детдомовских парней мы были для нее просто мальчишками, раздражающими своим пустым бахвальством. Никто из нас ничего толком не знал, мы стеснялись позволить себе больше, чем несмелое ощупывание ее интимных мест, потом превращая это на словах в "я ее отделал как следует, уж вы поверьте". Марла сносила все эти россказни и радовалась, что мы хоть не делаем в реальности то, чем хвастаемся.
Я встал с кровати и подошел к ней. Обнял. Стал пятиться назад и тянуть ее за собой, одновременно водя рукой по телу, чтобы она не отвлекалась на то, что другой рукой я пытаюсь повернуть ключ в двери. Я слегка укусил ее шею, и в этот же момент вынул заветный кусочек металла, положив в задний карман.
Пока я находился в отключке - три удара подряд сделали мою голову менее выносливой - мне, словно в бреду, виделись странные образы из прошлого. Все эти измученные мною шлюхи, униженные еще больше, чем это возможно при их работе. Все эти попытки себя контролировать при повседневном общении с окружающими меня женщинами. Все эти годы ненависти к себе, пока я не встретил жену. Все эти тупые медицинские брошюры, якобы помогающие избавиться от опасных психических нарушений. И маленькая девочка, с которой все началось. Маленькая Марла, которой не повезло стать моей первой жертвой - жертвой, открывшей клетку с моим чудовищем. Клетку, о которой я тогда впервые узнал.
Марла развернулась ко мне лицом и подставила губы для поцелуя. Я неуклюже запихнул свой язык в ее рот и потянул майку вверх. Немного поупиравшись, она все же подняла руки, и я избавился от тонкого кусочка застиранной ткани. На девочке оказался кружевной лифчик, немного ей великоватый, скорее всего одолженный у более взрослой подружки из детдома: он нелепо топорщился на ее плоской груди и был довольно затасканным. Я попытался его расстегнуть, но все не мог справиться с застежкой, и тогда Марла сама мне помогла. Юбку она сняла следом и потянула меня к кровати: чувствовала себя неуютно стоя посреди комнаты и не имея возможности спрятать худенькое голое тело под одеялом. Однако, я схватил ее за руку и отошел на шаг. Дыхание мое было прерывистым, и я вглядывался в смущенную Марлу, стоящую передо мной в одних простеньких трусиках и пытающуюся прикрыться свободной рукой.
- Перестань, - нервно попросила она. - Это унизительно.
Я хмыкнул.
- Унизительно? Даже такая как ты не знает что такое унизительно. Унизительно по-настоящему.
- Ты опять меня обижаешь! - воскликнула Марла. - Я сейчас уйду.
Она подобрала лифчик, собираясь надеть его, если я не извинюсь.
- Ты не уйдешь, глупая сиротка, - сказал я жестким голосом, наслаждаясь странным ощущением власти. - Дверь заперта на ключ. Так что теперь командую я, поняла?
Образы в моем сознании быстро мелькали, и я успевал улавливать только отдельные кусочки. Шум в голове постепенно затихал, и я понемногу начинал приходить в себя. Только дьявол знает, как я не хотел туда возвращаться, как я не хотел открывать глаза и снова участвовать в этом кошмарном представлении, но в глубине души нарастало понимание того, что я это заслужил, что это - мое наказание. И вовсе не за обман конкурентов - о, нет.
Это наказание за то, кто я есть и за то, что я позволил себя полюбить женщине, которая теперь расплачивается за это.
Марла испуганно покосилась на дверь и увидела, что замочная скважина пуста. Тогда она вдруг рванулась к столу, схватила какой-то учебник, и резко развернувшись ударила меня им по голове. Я на минуту осел, но почти сразу пришел в себя, и грубо оттолкнул ее от двери, ручку которой она судорожно дергала. Марла снова на меня набросилась, больно ударяя по животу и лицу - в детдоме поневоле научишься стоять за себя - и я вяло защищался, немного сбитый с толку. Но затем я вспомнил, что сам не раз дрался на улице с мальчишками - пусть не совсем по-настоящему, но все же дрался. А Марла, она такая худенькая и слабенькая - мне ничего не стоит усмирить ее, как бы свирепо она не махала ручонками.
Увернувшись от очередного выпада кулаком, я схватил ее за руки, развернул и швырнул на пол. Затем, размахнувшись, ударил ногой по голове. Она взвыла и отползла в угол комнаты, оглядываясь на меня.
И вот теперь-то в ее глазах наконец появился настоящий страх. Она смотрела на меня большими серыми глазами и судорожно всхлипывала, держась за голову. От этого зрелища по моему телу пронеслась странная волна, и я почувствовал тепло внизу живота. Глаза Марлы стали еще шире, она задрожала и прикрыла худенькое тело лежащей рядом подушкой.
Она первой поняла, что со мной произошло. И только спустя несколько секунд, ощущая знакомое возбуждение, которое обычно унимал с помощью мастурбации и совсем не журнальных образов в голове, я осознал, что испытываю безумную похоть.
- Давай, не халтурь, красавчик. Открывай глазки и мы продолжим, - услышал я рядом с собой хриплый голос.
Меня грубо дернули вверх за волосы и дохнули прямо в лицо сигаретным дымом. Я закашлялся и посмотрел на говорившего. Он попыхивал сигаретой и пускал по комнате сизые струйки.
Она ненавидела сигаретный дым и из-за этого я бросил курить. В нашей спальне всегда приятно пахло ее духами и запахом свежих цветов, которые я каждые два дня покупал для прикроватной тумбочки, на которую она специально поставила красивую вазу. И сейчас по комнате витали густые серые клубы, а яркие герберы теперь ненужными стеблями и лепестками торчали из слишком нарядной для сегодняшнего вечера вазы.
- Эй, крошка! - он повернулся к жене и ухмыляясь стал приближаться. - Ты наверное уже там вся мокрая, да? Ведь мои ребята так возбуждают...
Я со смесью ужаса и бессильной ярости наблюдал, как этот подонок задирает ей платье и, не церемонясь, стаскивает трусики. Затем, он провел ладонью между ее дрожащих бедер и звонко шлепнул по ягодице.
- А я смотрю ты уже готова, милая! - воскликнул он и двое других мерзко заржали. - А ну-ка наклонись.
Она попятилась от него, но ублюдок схватил ее за руку и бросил на пол прямо передо мной. Он ткнул ее пару раз лицом в ковер, где лежал пепел от скуренных сигарет, а затем, схватив за волосы прошептал ей на ухо:
- А теперь мы доставим наслаждение твоему муженьку, крошка. Такое наслаждение ты ему еще не разу не доставляла, поверь.
Я прокрутил его слова в голове. Еще раз. И еще.
И только тогда до меня наконец дошло ЧТО они собираются со мной сделать.
Марла кричала от боли и всхлипывала от унижения и страха. Мои удары и грубые ласки сменяли друг друга постоянно, а ее худенькое тело покрылось ссадинами и кровоподтеками. Таких ощущений я не испытывал никогда до этого, и я упивался ими - упивался допьяна. Я наотмашь бил ее по лицу, а затем наваливался всем телом и целовал, кусая дрожащие губы до крови. Я выкручивал ей руки и таскал за волосы, а затем вгрызался зубами в тонкие ключицы и яростно сжимал маленькую грудь, вызывая полные боли крики. Я швырял ее на пол и приказывал лизать мне ноги, я оскорблял ее отвратительными словами, я исступленно гонял ее по комнате, заставляя убегать и сопротивляться, я издевательски смеялся над ее жалким видом, я брал ножницы и срезал с ее головы целые пряди волос, а затем добирался до лобка, изранив ей влагалище и внутреннюю сторону бедер. Я делал все, чтобы она чувствовала унижение, страх и боль, потому что эти три эмоции в ее глазах доставляли мне невиданное наслаждение. Я мучил ее больше часа, пока сам наконец не выдохся, сотрясаясь от очередного оргазма и извергая сперму ей на лицо.
Я был настоящим чудовищем, извергом, уродом. Я был хуже любого киношного маньяка, я был омерзителен сам себе. Но я испытал такие невероятные ощущения, я получил такое колоссальное удовольствие, что осознание содеянного пришло ко мне далеко не сразу, и чувство вины я отбрасывал подальше, чтобы оно не портило всей прелести.
А потом, спустя полчаса, я словно очнулся и пришел в себя. Я заново оглядел свою комнату, пахнущую извращением и болезнью. Болью и насилием. Унижением и страхом.
Я не узнавал эту избитую девочку, заикающуюся в углу и трясущуюся всем телом. Я с удивлением оглядывал отрезанные пряди волос на ковре, капли крови и изорванную одежду. Я в прострации натягивал на себя штаны и раскладывал разбросанные вещи. Я собирал в мешок отломавшиеся и оторванные куски от разных игрушек, книг, игр и предметов интерьера, поражаясь тому, что кто-то очень сильный здесь так бушевал. Я вытер пол и подмел мусор. Я все так же спокойно удивляясь, одел девочку в свои джинсы и майку. Затем, подумав, дал ей кепку, чтобы она могла прикрыть свою голову, где местами волосы были острижены почти под корень и кожа кровоточила. Я посадил эту странную дурочку на свою кровать, устроился рядом и посмотрел на нее. Она все так же тряслась и заикалась всхлипывая, а в ее глазах застыло пустое выражение. Лицо было в ссадинах, губа разбита и искусана, а дрожащие руки исполосованы синяками от чьих-то пальцев. Она вдруг тоже посмотрела на меня и в ее бессмысленном взгляде вдруг промелькнуло узнавание. Девочка словно проснулась и с ужасом и ненавистью уставилась на меня.
И увидев этот взгляд, я резко выпал из прострации. Наконец пришло осознание и мое сердце застучало, желудок свело. Я бросился в туалет, завозившись у двери с ключом, пробежал по коридору, дернул дверь и припал к унитазу. Меня мучительно выворачивало наизнанку, словно мое судорожно сжимающееся тело пыталось избавиться от того монстра, что сидел внутри.
Я с криком сотрясался над белым кругом, и с ужасом понимал: все это - только начало.
- Отойдите от нее, выродки, не прикасайтесь!! - заорал я, с ненавистью глядя на верзил.
Они хрипло засмеялись, и главарь весело ответил:
- Это мы здесь выродки? Ты не забывай кто есть кто, придурок: по сравнению с тобой, я и мои ребята - просто милашки.
"Милашки" в очередной раз сопроводили его слова дружным ржанием и врезали мне по уху.
А затем, главный опустился на колени позади моей жены и стал расстегивать брюки. Второй увалень ударил ее по лицу, и ткнул лицом в свои ботинки. А третий просто стоял и ржал над ней, периодически унизительно оскорбляя.
- Ну что, парень, мы все правильно делаем, да? По твоей науке? Ты если что говори где исправить, мы ж хотим, чтоб все верно было. - кряхтя заявил главарь, вызвав, ставший уже мне ненавистным, громкий хриплый смех.
Я лишь обессиленно выл и раскачивался на стуле, пытаясь не смотреть на это, из всех сил желая потерять сознание. Но один из громил тут же поворачивал мою голову и больно оттягивал веки, заставляя видеть все.
Я избегал этого не потому, что зрелище было слишком жестоким - о, нет. Я боялся, что рано или поздно, моя жена поднимет лицо и я увижу ее глаза. Глаза, полные унижения, страха и боли.
Я вернулся в комнату, такой же трясущийся, как и Марла. Я был испуган до предела: тем, что во мне такое чудовище и тем, что за эту девочку я попаду в детскую колонию строгого режима, а после совершеннолетия - в тюрьму. Неизвестно что было сильнее: боязнь себя, или боязнь за себя. Спустя несколько минут, я решил пока отложить размышления по первому пункту, и позаботиться о втором. Из последних усилий воли я собрался, заставил себя хоть как-то успокоиться, и повернулся к Марле.
- Посмотри на меня. - девочка вздрогнула. - Ты сейчас пойдешь в ванную и тщательно умоешься. Очень тщательно. И там, - я указал пальцем между ее ног, - там тоже.
Марла молчала.
- Ты меня поняла? - она медленно кивнула и снова дернулась. - Тогда иди. Я буду наблюдать, чтобы ты ничего не пропустила.
Марла поднялась, и время от времени вздрагивая, пошла в ванную. Немного неуклюже сняла мою одежду, трусики, и встала под душ. Послушно взяла мочалку, гель и стала водить ею по телу.
- Почему так слабо? - недовольно спросил я.
- У меня все болит. - она осторожно прикасалась мочалкой к многочисленным ссадинам, ушибам, порезам и кровоподтекам.
Я пристыжено замолчал, стараясь не реагировать на ее периодическое подергивание - надеялся, что это пройдет.
Вымывшись и вытеревшись, она оделась и посмотрела на меня:
- И что теп-п-перь?- заикание все еще продолжалось, и я снова отчаянно затолкал эмоции вглубь себя.
- Значит так. Сейчас мы вызываем скорую для тебя и ты вероятнее всего поедешь в больницу. - я вдруг почувствовал странное хладнокровие и включил логику. - Когда там спросят что произошло, ты скажешь, что тебя схватил какой-то маньяк, завязал глаза и насиловал у себя дома. Потом отвез на то же место и выбросил в лес около нашего района. Ты шла мимо моего дома и я тебя увидел. Позвал к себе, дал одежду и все такое. Вызвал скорую. Если ты хоть кому-то скажешь - я все буду отрицать, скажу, что ты ничего не соображаешь из-за шока и так далее. Ты помылась, и на тебе нет моих отпечатков и следов. Я тоже сейчас помоюсь. Тебе никто не поверит, потому что ты - девочка из детдома, а я - благополучный парень богатых родителей. Я скажу, что тот маньяк пригрозил тебе убийством, если ты будешь про него говорить, и приказал свалить на другого. Мне поверят. Если ты скажешь своим взрослым друзьям из детдома - я потом найду тебя и сделаю еще хуже. Ты меня поняла?
Марла кивнула и ее взгляд снова стал пустым.
Я сходил в душ а потом вызвал скорую. Они быстро меня расспросили и увезли ее. Марла в основном молчала, только один раз подтвердила мои слова. Затем, на утро, к нам домой пришли полицейские, и выслушав мою историю сказали, что с Марлы по дороге в больницу сняли всевозможные образцы, но они не очень хорошие. Я похолодел, но виду не подал. Родители стояли рядом и качали головами. А спустя пару часов, ближе к обеду, я узнал, что Марла сбросилась с последнего этажа больницы. Полицейские решили отложить это не очень ясное дело до выяснения каких-то там подробностей. Изнасилованная детдомовская девчонка - обычный глухарь, такое происходит время от времени. Родителей нет, история не успела дойти до прессы - значит, можно особо не напрягаться с расследованием, а потом его просто тихонько закрыть. Так с негодованием рассуждал мой папа за ужином, а я облегченно вздыхал.
Мое преступление не будет наказано - так я тогда думал. И лишь спустя годы, я понял, что мое наказание - я сам.
Казалось, моя пытка продолжалась уже тысячелетия. Они насиловали ее, били и оскорбляли. То и дело тыкали лицом в пол или чьи-то ботинки. Я все так же выл и сходил с ума. Но главарь словно ждал чего-то, и я знал чего.
Он все никак не мог понять, почему не происходит то самое, ради которого они все это делали.
И вдруг, к моему бескрайнему ужасу, он догадался.
- Отпусти ее голову, - приказал он одному из ублюдков.
Тот послушался, и главарь, продолжая насиловать мою жену, схватил ее за волосы и потянул на себя. Ее лицо оказалось прямо перед моим, и наши глаза встретились. Я до последнего надеялся, что в случае с ней, моя болезнь не сработает, ведь я так ее люблю, она такая особенная.
Но болезнь не знает компромиссов.
Я увидел ту самую смесь эмоций в таких красивых, родных глазах, и знакомая волна похоти пробежала по моему телу.
- Выстрелите в меня, убейте!! - заорал я во всю глотку. - Ну что же вы, сукины дети, стоите - стреляйте!!!
Но главарь, наконец достигнувший цели, продолжил свое дело еще более рьяно. Он старательно не отпускал ее волосы, и я все так же видел эти глаза, эти наполненные унижением, болью и страхом глаза. А она видела меня, она видела мое меняющееся лицо и нарастающее возбуждение - с меня не зря сняли штаны и белье. И тогда в ее глазах появилось еще больше ужаса, еще больше униженности и отвращения, еще больше боли. И причиной всего этого был я.
От таких сильных эмоций, от такого небывалого напряжения, от такого невероятного потрясения, мое, и без того запретное и извращенное наслаждение, в этот раз просто взорвалось во мне. Сильнее со мной не случалось никогда - даже в первый раз, с Марлой. Я закричал от сотрясающих меня ощущений, закричал так сильно, что почти оглох и сорвал голос. Я не видел ничего вокруг, я взрывался, сидя на этом стуле, чувствуя себя пылающей лавой, бурлящей с невероятной силой. Я думал, что в конце-концов умру на пике наслаждения - но не такая смерть уготована выродку вроде меня, совсем не такая.
Мало-помалу волны утихли: я снова смог различить комнату, все тех же громил и скрюченную, трясущуюся у моих ног жену, на лице которой - я знал это точно - был результат моей оргазменной агонии. Осознавать это было страшнее всего, и ухмыляющиеся физиономии этих подонков сползли с их рож, а главарь, развязывая веревки, тихо сказал:
- Ты и в самом деле полный урод. Ты просто редкостный монстр, и если бы не приказ, я убил бы тебя, и ты бы очень помучался перед смертью.
Но тот, кто приказал им это сделать, понимал ситуацию лучше громилы. Худшего наказания, что я сегодня получил, придумать нельзя. То, что будет после него, те дни, которые нам с женой надо будет как-то прожить после сегодняшней ночи - вот страшнейшая пытка.
Я сидел на стуле и потирал запястья, глядя вслед уходящим громилам. Моя измученная жена медленно ползла к кровати и пыталась подняться. Эта ночь наконец закончилась, а вместе с ней и наше счастье.
***
Она лежит предо мной: такая любимая, такая родная, такая мертвая. Я всматриваюсь в черты ее избитого лица, провожу кончиками пальцев по спутанным волосам, тереблю поясок изорванного платья. Я не осмеливаюсь пошевелиться - боюсь потревожить хрупкость и редкость момента, зная, что больше никогда ее не увижу. Я смотрю на нее - а она не знает об этом, не хмурится укоризненно, не передергивает смущенно плечом. Она спокойно лежит, глядя пустыми глазами в потолок, а я - я сижу рядом и судорожно сжимаю пистолет. Пистолет, из которого она пустила себе пулю в горло. Мой дрожащий палец приближается к курку, мое лицо - застывшая, болезненная маска, скованная гримасой отчаяния и боли. Я сжимаю пистолет и схожу с ума, а она безмятежно лежит и не знает об этом, не знает, что сделаю с собой через несколько секунд.
Мы оба не справились с этим.
"Вчера утром, успешный бизнесмен Д.. Р.. покончил собой. Рядом с ним нашли тело его жены, которая была изнасилована перед смертью. По предварительным данным стало известно, что мужчина жестоко измучал свою жену, убил ее, а затем застрелился сам. Врачи и полиция пока отказываются от комментариев".