УЛИТКА  НА  ЛЕЗВИИ   
                                         
                                                          Убей меня, убей себя - 
                                                          ты не изменишь ничего.
                                                   
                                                                           "Опиум"  " Агата Кристи"


                1

В белом аду одна:
Белые пол и стены.
Где-то на сломе сна
Она перерезала вены.
Здесь же видений нет.
Спазмы недавней ломки.
Все, что ей явно - бред.
От потолка, до койки,
От темноты в глазах,
До суеты привычной -
Все будит прежний страх:
Запахи, гул больничный.
Надо скорей бежать, -
Что-то твердит ей, - надо
Вырваться, чтоб прогнать
Сердце свое из ада.
Бегство  -  ее пароль.
"Что они мне вкололи?"
Явь порождает боль
И ничего, кроме боли.
Стоит открыть глаза,
В белом луче качнется
Зримого полоса,
И через кровь вольется
Яд ИХ глухих голосов,
Фальшь ИХ глумливых масок -
Нет настоящих слов,
Нет настоящих красок.
"Дальше бежать. Куда?"
Мир ИХ - твоя пустыня.
Ложны пути туда.
Истина - в героине.
Пусть они проклянут
Власть его над тобою,
Вывихнут и сожмут,
Сдавят в тисках твою волю.
Пусть ИМ невнятно грез
Чудное благоуханье,
Жар твоих детских слез
Стоит ли мирозданья,
Сбитого из пустоты
Да полудремы смутной,
Мира, в котором ты
Будешь всегда бесприютной?
Пусть ОНИ правы, пусть
Правда твоя в опале,
Но, когда хлынет грусть
В сердце, не до морали.
Будешь сходить с ума,
Крик твой никто не услышит.
Всюду одна тюрьма,
Стены сдвигая, дышит.
Крики не помогли,
В общем, теперь ты знаешь
Жизнь на конце иглы,
И вот, бежишь, убегаешь...

                   2 

Что-то в плену ресниц
Сонных еще таится.
Шелестом ли страниц
Книжных разговорится
Прожитое с тобой,
Или есть лучше средство?

Слышишь? - Шумит прибой,
Так говорило детство.

                   3

Там был берег, будто гора.
Под горой шелестело море.
Была девочка и игра
Убегать по горе от горя.
Юрким мячиком на песок,
Чтобы сразу обдало пеной,
Солнцем, солью у самых ног,
Самой сильной и самой первой,
Самой синей волны. Чтоб исчез
Страх, и слиться с лазурью звонкой.
Чтоб вздымались одни до небес,
А другие неслись вдогонку.
Волны - вестницы воли той,
Что томит с сотворенья душу,
Чье дыхание злой прибой
Разбивает, шутя, о сушу.
Волны, волны... небес не знать,
Только где-то совпав, смыкаться.
Только волны могли играть,
Уходить, и опять возвращаться.
И безмолвье глубин таить,
Сад за далями голубыми.
Только волны умели быть
Бесконечными и живыми.
Только девочка знала их,
Голос всех от земли усталых.
Они пели о голубых
И зеленых в отливах далях.
И манили увидеть мир,
И умчаться от бед и фальши
За слепящую светом ширь,
Через синь ее, дальше, дальше...

                     

                     4

Вон из белого в темноту,
Улизнув от глаз санитарки.
Хорошо глотать на ходу
Воздух улиц тошнотно-сладкий,
Узнавая соцветий ряд,
Фонарей и реклам роенье.
Это город твой - черный ад,
Твоя гибель, твое спасенье.
Город ночи, ночь городов
Замыкает твой бег по кругу.
Здесь живут на границе снов,
И не могут узнать друг друга.
Здесь проходят, не глядя ввысь,
Только под ноги и в витрины.
Явь и бред здесь в одно слились:
Миллионы огней, машины...
В миллионном круженье лет
Миллионный гудит муравейник.
Во плоти суета сует.
Двадцать первое, ночь, понедельник.
Или попросту, просто - ночь.
Тьма расцвечена, что ж такого?
От нее  убегают прочь,
Если выхода нет другого.
Если выхода больше нет,
Больше нет, одно нет, и точка.
Замыкаются круг и бред,
Разрывается оболочка.
И тогда душа, как дитя,
Обнаженна и беззащитна
Между всполохов ночи-дня.
Впереди ничего невидно.
Ей скитаться одной впотьмах,
Запинаясь, искать ступени,
Натыкаться на боль и страх,
Те же выступы, те же тени -
Порождения тьмы без лиц.
Ты умрешь в темноте без наркоза,
Если вовремя тонкий шприц
Не вольет сновиденья дозу.

                 5

Запах его волос,
Горького одеколона.
Запах как будто рос.
Голос из телефона:
"Лера, я не приду.
Знаешь, опять работа.
Я тебя сам найду
После. Лады? Ну что ты?"
Что вдруг сломало нас?
Любящих счастье губит
Верно. "В последний раз,
Больше, поверь, не будет",
"Ладно. Мне все равно" -
"Вот как? Ну, до свиданья".
Дождь постучал в окно,
Осень позвал на свиданье.
Словно в затменья час
Разом умолкли птицы.
То, что бывает раз
В жизни, не повторится.
Смысл бытия твоего
Ночь застелила дымом,
А ведь когда-то его
Ты назвала любимым.
И ведь когда-то сон
Не был бесплодно-белым
В мире, где ты и он
Стали единым целым.
А потом вечер гас,
Солнца для вас всходили,
Грея в последний раз,
В час, когда вы любили.

                


              6

Голос его дрожал.
Было немного страшно
От глубины зеркал,
От синевы напрасной
Сумерек за окном,
От беспощадной силы,
С ним приходившей в дом.
Сила, как сон, губила.
И оттого искус
Счастья был так же стоек,
Как неизбывный вкус
Губ его сух и горек.
И оттого так жег
Взгляд его ее кожу 
Через скользящий шелк
И становился строже
Сжатых бессильно рук,
И оттого так краток
Был их двойной недуг - 
Сумерек отпечаток.
И не сводила взор
Ночь их, таясь в преддверье,
Все просчитавший вор.
И оттого горенье
Спаянных двух сердец,
В сущности, было мукой.
Времени ли конец,
В вечности ли разлуку,
Рознь, пополам разрыв,
Ночь их уже прозревала,
Черным крылом укрыв
Белого сна начало.

                

                     

                 7

С ней никогда не будет сладу.
Она гуляет налегке.
И больше ничего не надо,
Жизнь каждый миг на волоске.
Ее любимая забава -
Смеяться призракам в лицо,
Когда мучительно и слабо
Вокруг сжимается кольцо,
Автоответчик шлет приветы,
А ветер дует со спины,
И все изучены предметы,
И все проблемы решены.
Окно распахнуто в квартире
Сто сорок пять, седьмой этаж.
Ее нет больше в этом мире,
Ее убежище - мираж.
Когда игла пронзает вену,
И белый вспыхивает луч,
Она выходит через стены,
Как будто солнце из-за туч.
Тогда блаженна беспричинно,
Она жует свой "Дабл минт",
И путь, до странности недлинный,
Закручиваясь точно винт,
Ее мчит вихрем от высотки,
Через шестой микрорайон,
И отвратительно, и четко
Очерчен с четырех сторон
Простор земли и глади водной.
Ей просто и легко дышать.
Она летит, она свободна.
И радуги цветут опять.
Лепечет дождик, пахнут травы,
Волшебным залиты лучом,
Недолговечности отрава,
Печаль и радость нипочем.
Ей безразличны быль и небыль,
Все то, что было, что пройдет.
Благоуханно сине небо, 
Но и оно теперь не в счет.
Не в счет, пока мир только снится,
И густо стелется туман,
Но луч погаснет, прояснится
Явь, обнажая свой обман:
Безумной ночью, в переулке
Тьмы, задыхаясь на ходу,
Ей отзовется эхом гулким 
Другое  Я  ее в аду.

                 8

Из города, в котором ночь,
Бежать нет сил, бежать невмочь.
Бежать без цели, без следа
Зигзагами, зачем? куда?
Еще без сотен тысяч без
Не достучаться до небес.
Не добежать, не долететь,
Но путь нельзя не одолеть.
И вот огни, дома, межа -
Стена, как лезвие ножа.
Ты медленно подходишь к ней,
И говоришь себе скорей,
Ты говоришь себе не стой,
Не смей, беги, иначе боль.
Иначе тот же сон вокруг,
И тот же бред, и тот же круг.
И сотни тысяч тех же нет.
И ты бежишь во тьму на свет.
До первого луча зари
Биенье сердца не замри,
До блеска первого луча
Лети, вольна и горяча,
Моя душа, срывая бронь,
Туда, где ветер и огонь
Нелепо, слепо, наугад,
Туда, где нет тебе преград.
Туда, где светится простор,
Где прежде прятался твой взор,
О чем так прежде тосковал.
Туда, где воздух тих и ал.
И еще сотни тысяч звезд,
Куда уносится норд-ост,
А вслед за ним мятежный вест,
Где синева и Южный Крест.
Хоть больше не видать ни зги
И всюду ночь - не жди, беги,
Не останавливая шаг,
Иначе холод, мгла и мрак.
Ночь беспросветна, ты одна,
И вот, огни, дома, стена,
Стена - отчаянье твое,
Горит как бритвы острие.
И тотчас меркнет улиц лик.
Твое отчаянье - тупик
Вонзается под кожу в мозг.
Сознанье плавится, как воск
Свечи, сгорая ей подстать,
И больше некуда бежать.

                    9

Таксофон на обочине мира.
Бледно-желтой подсветки тепло,
А вокруг бесприютно и сыро
Громоздятся бетон и стекло.
Только этот, здесь вставший случайно,
Освещенный во мгле аппарат,
Только он, обозначенный тайно, -
Трубка, провод и кнопочный ряд -
Ее может спасти этой ночью,
Увести от распахнутых крыл
Темноты. Только б вспомнить, а впрочем,
Номер тот в ее памяти жил:
Пять, шестнадцать, две тройки, ноль восемь.
В трубке длинные вянут гудки.
ЕГО нет, а на улице осень,
И спасения ждать не с руки.
ЕГО нет. На другом конце слышно
Не дыхание, а тишину.
Еще пауза. Время их вышло,
И отчаянье тянет ко дну.
Обрывались секунды. На сломе
Тишины близкий голос сказал:
"Извините, Сергея нет дома,
Говорите". И длинный сигнал.
Она стиснула зубы. "Ну что же,
Может к лучшему даже, как знать".
И сказала, помедлив: "Сережа,
Я когда-то умела летать..."

                    10

Ей стало легче, и надежда
Непроизвольно ожила
В душе, как будто бы как прежде
Она страдала и жила.
И чувств исполнилась забытых,
И стало грустно от того,
Что больше нет других, в ней слитых,
Что с нею нет души его.
Но черный город мчался близко
В потоке лиц, огней, машин.
Блестел асфальт, густой и склизкий,
В подножии сплошных руин -
Обезображенных фасадов.
Среди рекламной мишуры
Она вдохнула воздух ада.
Знакомым запахом игры
Повеяло от преисподней,
Горящей поперек и вдоль,
И тотчас, как не раз сегодня,
Ее пронзила та же боль.
Зажатая меж стен и грома
Проспекта, рвущегося прочь,
Она плелась от дома к дому,
А за спиной металась ночь -
Безмолвная большая птица,
Добычи чуя дух живой,
То отстранится, то садится,
То прошумит над головой.
То поведет крылом, чернея,
То, потревожена, взлетит,
И безотрывно так за нею
С голодной жаждою следит.
Вот-вот сейчас... она слабеет,
Хоть бьется из последних сил,
Но раз споткнувшись, не сумеет
Подняться. Шелест черных крыл
Уж близко. Вьется страшный ворон,
Сужая на лету круги,
Хрипя и рея. Скоро, скоро
Возьмет в объятия свои
Не тело слабое, но душу -
Бесценную поживу сна.
Она бежит, дыханье глуше,
И вот, вконец измождена,
На перекрестке сна и были,
Где обрывался тротуар
Она упала. Ее сбили
Крик черной птицы и удар
Бесшумных крыльев. Город кинул
Ее, как псу сухой ломоть,
И ворон жадно когти сдвинул,
Вонзая их в живую плоть.

                     11

Птица-ночь отлететь не успела
С тишиною придавленных плеч,
Как, внезапно срываясь, запела,
Пробиваясь сквозь уличный смерч,
Облеченная властью сирена.
Желто-синий блеснул маячок,
И когда обозначилась сцена:
Круг зевак, милицейский значок
И в халате, высокий, небритый
Врач со Скорой, два черных крыла
Просвистели, как лезвие бритвы,
Возле самого сердца, и мгла
Вдруг рассеялась вспышками света
И смятением многих теней.
Она слышала только, как где-то
Черный ворон кружился над ней.
Ну а люди? Они говорили,
И бесследно сгорали слова,
Точно угли в огромном горниле,
И кружилась от слов голова:
"Слишком поздно... Давно без сознанья...
Говорят, сбил какой-то лихач...
Совсем девочка... Вот наказанье
Для родителей... Кто это? - Врач...
Может, пьяная? - Бросьте. - Как жалко...
Значит черная "Вольво", "Рено?"
Или наша? - Да нет, иномарка...
Что ж, в больницу? - Уже все равно".

                 12

Круг замкнулся в аду,
Белом, как вечный холод.
Ты на каком-то мосту.
Сзади остался город,
Черный проспект, побег,
Дерзкий, но безнадежный.
Свет впереди точно снег,
Воздух прохладно-снежный.
И ты, точно вся в снегу,
Сходишь с незримых ступенек,
Зная - на том берегу
Вспомнишь оставленный берег.
Вспомнишь, забыть не дано
То, чем тогда дорожила,
То, что когда-то давно
Или недавно любила.
Там, далеко-далеко,
Стлалась волна за волною,
В сердце беспечно-легко,
Волны играли с тобою.
И лучезарная даль
Моря, сливаясь с небесной,
Таяла где-то, и жаль
Было покинуть чудесный,
Солнцем прогретый песок.
Так бы лежать бесконечно,
Руку засунув под бок,
Глядя в бездонную вечность
Неба и моря, сквозь зной
Слушая, как то и дело
Плещет волна за волной,
Словно бы море хотело
В бдении тайном своем
Выплакать все песнопенья
Дольнего мира о том,
Что есть любовь и забвенье,
Слабые крылья весны,
Вечно сулящие лето,
И мимолетные сны 
В крае нездешнем, но где-то...
И, обжигая, текли
Воздуха сонные реки,
Запах вбирая земли,
Соли и солнца навеки.
И утомительный бег
Волн оборвать ты не смела,
И обжигал, точно снег,
Белый песок твое тело.
Белый... Ты в белом. Снега
Так замели сини воды,
Соединив берега
Белого сна и свободы.