БЕССМЕРТНИК


"Он не расцвел еще, цветок
С багряновыми лепестками,
Но за горами, за годами
Отмечен строк,
Когда из павшего зерна
С землей из праха возродится
Дыханье легкое - весна,
И свет, крупица за крупицей,
Пройдя сквозь толщу гулких глин,
Его коснется, согревая,
И вырвет из немых глубин
Живое трепетное пламя.

Еще до капли не испит
Сладчайший мед земного бденья,
Еще пугает и пьянит
Его отравленное рденье,
Еще тягучий аромат
Его пленителен, хоть горек,
Но уже сладостней стократ
Рожден напиток, и сквозь морок
Уже сочится дней на дно
В опустошаемую чашу
Иное, лучшее вино -
Спасение и гибель наша.

Еще под спудом не угас
Огонь хранительный лампады,
Но все слабей, и близок час,
Когда померкнут мириады
Ему подобных, и он сам
Исчезнет в омуте бездонном.
И все же в мире, где-то там,
В преддверье вечности холодном
Уже затеплился иной
Огонь, как призрак невесомый,
Дарящий властью неземной
Смыкать бытийные разломы.

И еще будто бы плывут
Над миром, растекаясь. звуки,
И будто бы как прежде жгут
Сознаньем бренности и муки
Всего живущего, но нет,
Так солнце медленное тает,
И тишина идет им вслед
И жизнь, как солнце, остывает.
И первозданной немоты
Приходит ведомое время.
Чтоб новые взошли цветы
Должно истлеть былого семя.

И вот уже томится высь,
Уже предчувствий воздух полон.
Надежд, что так и не сбылись,
Мятежный призрак успокоен,
И новой музыки поток,
Готовый в синеву пролиться,
В пыли нехоженых дорог
Уже ожил, уже томится,
Уже багровая заря
Им вся пронизана и слита,
И звезды гаснут, говоря,
Что новая звезда открыта".


Вот первая запись. Страница
Из прерванного дневника:
События, факты и лица, -
Все то, что мы знаем пока
Об экспедиции Грина.
В апреле пошел третий год,
Как путь ее от Порт-о-Дино
До тьмы малярийных болот
Сквозь джунгли внезапно прервался
В какой-то безвестной глуши,
Неведомой нам. Но остался
Вот этот рассказ для души.
С пробелами. Стерлись все числа...
Еще - тюк припасов, брезент...
В дальнейшем же поиске смысла,
Как ясно спасателям, нет.
А впрочем, осталась загадка.
И может, хотя бы на миг
Приблизит к ней эта тетрадка
В потертой обложке. Итак...

"Я слышал легенды Зуора,
Я помню рассказы о нем
Туземцев, и значит, не скоро,
Но мы его все же найдем,
Цветок с темно-алым нектаром,
Разлитым в пяти лепестках.
Бессмертья источник. Недаром
Буннийцам внушается страх
Их пляшущими колдунами
На фоне несметных костров
В безлунные ночи. "За нами
Следят духи Синих Холмов!" -
Пугают они, завывая,
И корчатся в танце под бой
Тамтамов, как будто срывая
С самих себя облик земной.
И в блеске их лиц и их масок,
В смятении их черных тел,
Раскрашенных смесью трех красок:
Индиго, генипо и мел, -
Мне чудится скрежет зубовный
И хищной повадки искус,
Мне слышится посвист безмолвный
Стрелы, расщепляющей брус.
Читая их страшные были,
Я чувствую запах жилья
И дыма костров, что остыли
За тысячу лет до меня.
И я проникаюсь невольно,
Как духи их, правдой воды
И близостью неба. Мне больно
От видимости пустоты,
Такой же бездонной и дикой,
Как тени в отсветах костра,
Как ритм песнопенья и крики,
Пронзавшие ночь до утра,
Как вяжущий вкус акреаны,
лиловая выпуклость лба
Буннийца с гноящейся раной,
Знамения и ворожба
Под лиственной кровлей навеса
Косматого знахаря. Он
Знаком с той же правдой их леса,
Их жизни, похожей на сон.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

В деревне оставили Грина.
С ним доктор. Наверное, тиф.
Но, если побольше хинина,
То, может, останется жив.
Ушли на рассвете. Я - старший.
Семь крепких носильщиков, Дик,
И плюс, завербованный раньше
В Зуоре, хромой проводник
Из местных буннийцев. Проворен
И ловок назло хромоте.
Пока я им ,в общем, доволен.
Под вечер спустились к воде.
Река здесь мутна и спокойна,
Почти неподвижна на вид,
Повитая сумраком знойным
И солнечным маревом, спит.
Гигантские кроны сплетают
Над ней непроглядную вязь
И пряную влагу вбирают,
Цепляясь за липкую грязь.
Клубятся, как зыби сквозь мели,
Мертвящие тучи мошки.
Влекомые запахом прели -
Горячего пота реки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

Мы шли, продираясь сквозь чащу
Чудовищных зарослей. Шли
Один за другим. Дальше, дальше
От тьмы, нам известной земли
В неведомое. Обнимала
По-новому вязкая тьма,
И влагой, распаря, дышала,
И влажно сводила с ума.
Из густо сплетенных растений,
Роскошных соцветий и трав
Тянулась волна испарений -
Душистых и едких отрав,
Жары пресыщение множа.
Соль, жаля, стекала с лица,
Сочилась сквозь мокрую кожу,
К ней липли мошка и пыльца.
Крик птиц полусонных лемуров,
Жужжание, зуд всех подряд
Летающих тварей, смесь гулов,
И весь акустический чад
Кишащего жизнями леса -
Полифонийная мгла
Нависла, как будто завеса
Из чуткого к звукам стекла.
Я чувствовал слабость. Кружилась,
Отяжелев, голова.
Под ноги усталость ложилась,
Как скошенная трава.
Почувствовав холод, смутился.
Кровь бросилась больно в виски.
Дик вовремя остановился:
"Что с вами, Вельер?" - "Пустяки".
Я двинулся дальше, стирая
С лиц капли пота, и вдруг.
Ознобом опять обдавая,
Во мне шевельнулся испуг:
"А что если... Нет... Вот так чудно...
И Грин старина не причем.
Я просто раскис. Будет трудно, 
Но мы непременно дойдем".
Воспрянув, настигнул буннийца,
Тащившего с легкостью тюк,
Увидел блеснувшие лица
Других, оглянулся вокруг.
И сразу заметил нарядный
Призывно раскрытый рояль
Примерно в пятнадцати ярдах
От тропика, где я стоял.
Запутавшись в темных лианах,
Он то растекался и рос,
То снова сгущался до самых
Ничтожных размеров. Я снес
Бредовое это виденье,
Как шутку сознанья и внял
Тотчас своему объясненью:
"Ты попросту очень устал".
Прошло с полчаса. Помню смутно.
Я плелся безвольно, как тень,
Твердя про себя: "Будет трудно,
Но надо идти, пока день".
Так думал, но снова споткнулся
О нечто, ушедшее вдаль.
Перед глазами качнулся
И выплыл знакомый рояль,
Знакомый до странности. Где-то
Я видел его, но не здесь.
Другое, далекое лето
Его обнимало. Он весь
Был залит сквозными лучами
И ясен во всех мелочах.
Чуть клавиши тронешь, и сами
Проявятся звуки. Он чах
Без них. Что же это за звуки?
Я слышал их снова, как встарь.
Напевы любви и разлуки,
Прошедшего смутная гарь.
Размолвка. Побег в неизвестность.
Явь прячется где-то во сне,
И реет не то чтобы млечность,
А так - кисея на окне.
Свыкаются с ливнями грозы.
Размыт синевой окоем,
И пахнет не чтобы розой,
А так - мимолетным дождем.
Что сделано - может, ошибка,
Но время молчанье хранит,
И плачет не то чтобы скрипка,
А так - половица скрипит.
Становится небо багровым,
Мелодия будет цветком.
Я слышу, как рвутся покровы,
Как вечность спускается в дом
По лестнице, хрупкой для слуха,
И я уже сдвинул барьер,
Пока не услышал над ухом:
"Да что это с вами, Вельер?"
Теперь я все знал - лихорадка
Или мабу - местный тиф.
Смертельная штука. Украдкой
Я принял таблетку, и скрыв
От Дика тревожные мысли,
Попробовал что-то соврать.
Особого не было смысла
Ему раньше срока узнать,
Что ждало нас всех неизбежно.
Неисповедимы пути,
Манящие властно и нежно
Забыть обо всем и идти.
Зачем, почему? - Я не знаю.
И разве не все ли равно?
Я чувствую, что умираю,
И важно теперь лишь одно -
Та музыка... Как бы очнуться
От прежнего дымного дня,
И прежней тоской захлебнуться,
Беспомощный крик затая.
Поверить багровым кошмарам,
Что прячутся в мутных тенях.
Цветок полыхает пожаром
В моих заповедных садах.
И кровью бессмертья сочится
Нектар по его лепесткам.
Он тает и не повторится,
Как я, заблудившийся там,
Под лаврами горнего мира,
Где светом пронизан простор.
К обители легкой эфира
Взывает мой ищущий взор.
Но плоть не выносит полета.
Взор меркнет, и я ухожу.
Я всюду, везде ищу что-то,
И все еще не нахожу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

И вот, наконец, стали реже
Деревья и ярче провал
В бездонное. Спины все те же
Носильщиков. Я отставал.
Еще пара миль до привала.
Ах, если бы шаг да за два.
Заметно, как зной прибывала
Палящих небес синева.
И солнце, уже без пощады,
Открывшись, слепило до тьмы.
Клубясь, поднимались из чада
Болотного цепи-холмы.
Те самые. Голубоватым
Повитые точно дымком.
Но странно задумчивым взглядом
С нахмуренным проводником
Присев, обменялись буннийцы.
Я сразу же понял тогда
По их озабоченным лицам,
Что духи не пустят туда,
В то гибельно-голубое
Пространство, ни их, ни меня,
Что низкое чувство земное
Не выдержит гнева Огня
И ярости  Двух Леопардов,
Стоящих на страже Холмов,
И что не пройдут даже ярда,
Покорные воле богов
Под страхом проклятия бунну,
Растаяв от шага вперед,
Что солнца минуют и луны,
Но дух никогда нет умрет,
Храня своей жизни источник,
Кроваво-багровый цветок.
Как будто отравленный кончик
Стрелы мне вонзился под бок
Удар разрывающей боли,
И мысль потерялась на миг.
Но мир подчиняется воле,
И я ее тотчас настиг.
"Не медлите, ставьте палатки".
Хромой передал мой приказ.
И вновь, обменявшись украдкой
Игрой подозрительной глаз,
Носильщики зашевелились.
Я снял мокрый шлем. Дик чертил
На карте маршрут. Объявились
Края, где наш след не остыл,
Подвластные магии линий
Летящего карандаша.
Скитаться за кромкою синей
Бумаги осталась душа.
И, зло попятам извиваясь,
Тянулся мой сумрачный бред.
На карте дорога осталась,
А в жизни ее уже нет.
Нес воздух по склону, темнея,
Остывшего зноя золу.
И солнце огромное, тлея,
Садилось за топи во мглу,
Став пурпурным. Свежестью крови,
Добычей неспящих полна,
Была наступившая вскоре
Обманчивая тишина.
Наш лагерь разбит. Подготовлен
К ночлегу. Пылает костер.
Дыханьем его успокоен,
Я злые предчувствия стер.
Дик лег спать в палатке у входа.
А я б мог смотреть до утра,
Как бунну неясное что-то
Творят, сев кружком у костра.
Взмывало высокое пламя,
Сквозь тьму проникая кругом,
И искры кружились над нами,
И таяли в мраке ночном.
Блуждали багровые блики
По шоколадным телам
Буннийцев. Их странные клики
Стремились к священным холмам.
То были заклятия темных,
Всезнающих духов земли,
Стихий пламенеюще- знойных,
Смотрящих на нас издали,
На западе ярко горевших,
Но неутоленных небес,
Всех сущих - летучих и пеших -
Заполнивших сумрачный лес,
С блужданием сумрака слитых.
И духи внимали без слов
Тоскливому ритму разлитых
В округе людских голосов.
Мной вновь овладели виденья.
Я бредил. Я, кажется, спал.
В немеркнущем огненном рвенье
К небесному я различал
Томленье тропической ночи.
Спеша вслед за ней, я иду
Сквозь всполохи, рвущие в клочья
Сгустившуюся темноту.
И из нее проступали
Сгорающей жизни огни -
Какие-то дальние дали,
Какие-то смутные дни:
На стенах гостиной обои,
Раскрытое настежь окно,
В зиянье его - шум прибоя,
И что еще? - Да, то пятно.
Сначала едва уловимо,
Оно синевой проросло,
Восстав из белесого дыма,
Того, что когда-то прошло,
Лучистым роялем из детства.
И музыка вновь обрела
Права дарового наследства,
И вновь за собой позвала.
Я шел, и она мне звучала.
В душе проклиная свой пыл,
Я видел всегда темно-алый
Размах ее трепетных крыл.
И горькую быль сознавая,
Я слушал ее и не мог
Прервать восхождение к раю,
Смертельного счастья поток.
Так длилась печальная осень,
И так проходила зима ,
Я шел, спотыкаясь. не очень
Еще различая. где тьма.
Зато уже чувствовал близость
Заветной, блаженной страны,
И как несказанную милость
Вбирал в себя прежние сны,
И чувствовал запах восхода,
Прикосновенье тепла,
И музыка так, год от года
Собой наполняясь, текла.
Рассорившись с богом, и с чертом,
Я жил неотступностью дня,
Когда где-то над горизонтом
Покажется в дымке земля,
И я прикоснусь к ней губами,
Дотронусь дрожащей рукой,
И звуки польются волнами,
Суля долгожданный покой.
Вот только б спуститься со склона,
Вот только б успеть превозмочь
Багровых зарниц перезвоны
И призраков полную ночь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я спал, как убитый, и, может,
Поэтому не был убит.
Но Дику уже не поможет
Ничье оправданье. Он спит
Безжизненно. Струйкой кровавой
Очерчен изломанный рот.
Он вечно гонялся за славой,
Азартно рискуя, и вот...
Тот, кто всего мира превыше,
Дух бунно, велел бросить нас.
И Дик вероятно услышал
В недобрый смертельный свой час
Невнятную поступь измены,
Пугливо шуршащий камыш.
Лишь уханье сонной мбухену
Нарушило мертвую тишь.
А если бы он не проснулся?
А если б не мой полубред?
Кто знает... За лесом взметнулся
Меня ужаснувший рассвет:
Все тот же туман над болотом,
Холмов та же вьется черта,
И джунгли все те же, но что-то
Пронзило до слез - пустота.
Один без конца и начала,
Непоправимо один.
Лишь боль моя мне отвечала,
Да шелест древесных вершин.
Лишь ветер повеял уныло,
Скуля над моей головой,
И снова тоска обступила,
И снова обрушился зной,
Столбы дымовых испарений
Из чрева зловонных болот,
Раскаты головокружений
И градом сочащийся пот.
Озноб. В парниковом дурмане,
Как кажется, я замерзал.
Я шел через обморок к тайне,
Которую не сознавал.
.............................

Ножом прорубая дорогу
В отвесной стене камыша,
Я шел, задыхаясь немного,
Точнее - почти не дыша.
По топям к призывно синевшим,
Обманчиво близким холмам.
Но то, что я видел за внешним
Покровом, останется там,
Под сводами сна голубого.
Пот, кровь, было трудно дышать...
Но я бы прикончил любого,
Посмевшего мне помешать.
Там, с синью сливаясь небесной,
Багрянцем нездешним горя,
Уже пробивалась из тесной
Земли золотая заря.
И замка воздушного своды
Уже расцвели изнутри,
Сияя, лучами восхода
Той самой прекрасной зари.
Цветок распускался. Я слышал -
Мелодия громче звала
Меня, а болотная жижа,
Лоснясь, каждый шаг стерегла.
И смрад ее слизистой пасти
Сгущался уже подо мной,
Но я растерзал бы на части
Любого, кто крикнул мне "Стой!"
Благоуханием мая
Уже преисполнился сад.
По капле, незримо стекая,
Сочился цветка аромат
И в солнечном дне растворялся.
Мне делалось больно смотреть,
Но я бы в лицо рассмеялся
Всем тем, кто бы вздумал жалеть
Меня, проходившего мимо
Их, робко глядевших мне вслед.
Я чувствовал то, что незримо
Для них - бесконечный рассвет.
Завязнув по пояс в трясине,
И в хляби теряя следы,
Я видел мерцание синей,
Моей путеводной звезды.
Я знал, обгоняя столетья,
Себя заклиная: "Держись",
Что там полыхает бессмертье,
Что там начинается жизнь..."