Вокзал прощанье нам прокличет,
И свет зеленый расцветет,
И так легко до неприличья
Шлагбаум руки разведет...
Булат Окуджава
В репродукторе, похожем на закопченную тарелку, зашумело, и раздался веселый голос диктора:
- Тошкентда гапирамиз! Бугун йигирма иккинчи июн, якшанба...(Говорит Ташкент! Сегодня 22 июня, воскресенье...)*
-----------------------------
* Здесь и далее по тексту курсивом выделены документальные слова - сообщения Совинформбюро, отрывки речей Сталина, Калинина.
-----------------------------
Аня сладко потянулась и встала. Было шесть часов утра. Но солнце уже пробралось в комнату, и в его лучах Аня в длинной белой рубашке светилась, как фея. Из коридора слышалось шипение керосинки: Саша поднялся раньше всех и поставил чайник.
Покрутив ручку репродуктора, Аня переключила радио на утреннюю гимнастику, прибавила громкость и под ритмичные звуки фортепиано с наслаждением развела руки в стороны.
- Приготовьтесь к выполнению гимнастических упражнений, - напутствовал диктор, - ноги поставьте на ширину плеч...
- Мам, сегодня воскресенье, сделай тише, - сонно промямлил Саша, но тут же вскочил, широко распахнув глаза, - мы в горы едем?
Аня потрепала его чубчик и пошла за ширму переодеваться.
- Едем! Всем подъем!
Через час вся семья Войтковских на пригородном автобусе ехала в горы. Погода стояла прекрасная: в голубой дымке маячили вершины чимганских гор, еще сохранившие белые снежные языки, мимо окон автобуса мелькали ровные стволы тополей, а за ними зеленели хлопковые поля, меж грядок которых, отражая солнечные зайчики, бежала вода. Дехкане с кетменями ходили вдоль грядок, поправляя земляные стенки арычков и направляя воду в нужное русло.
Аня любила дорогу. И хоть автобус, съехав на пыльную колею, то и дело подпрыгивал на кочках, урчал, взбираясь на холмы, с трудом преодолевая крутые повороты, она улыбалась, глядя в открытое окошко, прислушиваясь к милой возне младших детей и мельком поглядывая на мужа, затеявшего спор со старшим сыном.
- А самолеты важнее! - доказывал Шурик. - Летчик с высоты видит все! А в танке ничего не видно, там же окошко у механика маленькое...
- Окошко! У танка есть люк на крыше, и командир, высунувшись в него, может корректировать движение.
- Папа, смотри, смотри, ослики! - Валюша прилипла к стеклу, провожая взглядом серого осла с двумя тюками поклажи.
Он бежал рысцой, опустив голову с длинными чуткими ушами, за другим таким же серым и понурым, везущим хозяина - долговязого молодого узбека, поджавшего ноги под самое ослиное брюхо.
- Точно, дочка, самолеты и танки хорошо, а ослики лучше!
Шурик хмыкнул, а Валя, увидев, что Вовка жует пирожок, протянула руку к матери.
- Дай мне тоже.
Доехав до одной из дорог, огибающих большой, поросший орешинами холм, Войтковские шумно покинули автобус и, разобрав поклажу, углубились в горы.
За холмом открылся вид на кишлак*, уютно примостившийся на берегу широкого сая*. Воды в сае еще было много, и ее шум слышался издалека.
Саша направился по тропе, огибающей кишлак, высматривая место для привала. Старший сын шел рядом, а младшие дети, изо всех сил стараясь не отставать, широко шагали, пыхтя при этом и искоса поглядывая друг на друга. Аня шла за ними.
- Смотри пап, за той кибиткой, водопад! - Шурик показал на одиноко стоявший глинобитный дом, за которым с монолитной скалы, высотой метра три, падала вода.
- Похоже, дом пустой, и айван* есть, - Аня воодушевилась.
- Посмотрим, если нет никого, тут и остановимся.
Шурик, опередив отца, сбежал с тропы и, подзывая остальных, возвестил:
- Пусто! Айда, тут здорово! И купаться можно!
Побросав вещи, дети сразу же помчались к воде, а Аня, расстелив одеяло на айване, достала припасы. Саша устроил на берегу очаг из камней.
- Аннушка, где у нас чайник? Давай, я сейчас огонь разожгу.
Аня подхватила закопченный чайник, который они брали с собой в походы и на рыбалку, и козочкой спустилась к саю. Набрав воды, она подошла к кострищу и, присев рядом, залюбовалась сильными руками мужа, поджигающего шалашик из сухих сучьев, выложенный между камнями.
-----------------------------
* Кишлак (узб) - поселок.
* Сай - горная река.
* Айван (узб) - деревянный настил обычно возвышающийся на полметра над землей или поставленный прямо над рекой. На нем спят, устраивают дастархан (импровизированный стол), место для отдыха.
-----------------------------
День выдался жарким, и только прохладный ветерок, прилетающий с высокогорья, освежал лицо. Аня разглядывала красивое Сашино тело, обнаженное до пояса и чувствовала себя счастливой женщиной.
Аня молчала и улыбалась. Костер разгорелся, как голодный пес, накинувшись на толстую палку. Под его алый язык попала зеленая ветка арчи, и зашипело хвойное масло, выпариваясь из коры, а дым обдал лицо. Аня закашляла, отворачиваясь.
Дети плескались в небольшой ванночке, выбитой струей водопада. Валя сидела в мелководье и бултыхала ногами, а Вовка, закрываясь от холодных брызг руками, бурчал на нее:
- Валя, хватит, я Саше скажу...
- Ты лучше иди ко мне, плотину будем делать, - отозвался Саша, подняв со дна довольно-таки крупный камень и укладывая его сверху на такой же.
- Иди, Вовчик, помоги Шурику, - Аня поправила сыну трусики, сползшие ниже пупа. - Валя, вылазь, долго нельзя сидеть в воде, простудишься!
Дочка, стуча зубами, выползла из ванночки, не решаясь встать на ноги на скользких камнях. Аня подхватила ее, завернув в полотенце.
- Вот так... ух, холодная какая! А ну марш на айван! Сейчас чай пить будем.
- Пойдем, кукла ты моя, покушаем и пойдем! Вон сколько тут цветочков!
Аня кивнула на холм за кибиткой. На щедро освещенном склоне зеленели травы. Среди них едва угадывались сиреневые шарики чабреца. Свечами поднимались вверх белые и розовые цветы шалфея, а золотистые корзинки тысячелистников, тесня друг друга, покрывали весь холм. Ближе к саю, широко раскинув колючие ветви, рос шиповник, украсивший себя нежными розовыми цветами. Даже ежевика уже была усыпана скромными лиловыми цветочками, собранными в кисточки.
Накормив детей, отдохнув на айване в тени старой орешины, Саша взял мольберт и пошел на холм. Аня с Валей увязались за ним, оставив мальчишек у их плотины. Солнце все еще припекало, от его жара аромат трав стал насыщенным, хотя цветочки поникли. Валя, собрав букетик, артистично вдыхала аромат цветов, а сама хлопала глазами, которые слипались то ли от купания, то ли от жары, то ли от еды.
Пристроившись рядом с мужем, Аня наблюдала, как он, мазок за мазком, переносил и кибитку, и водопад, и пыльную дорогу на небольшой кусочек холста, оживающий прямо на глазах. В ярких сочных красках, местами приглушенных легкой дымкой, словно наяву чувствовался летний день. Тот самый день, в котором они именно сейчас находились, который дарил радость, и который скоро закончится - здесь, наяву, но останется на холсте, останется навсегда запечатленным моментом счастья.
- Валя уснула, - Аня погладила дочку по головке, - а на айване Вовка спит... Саш, уже часа три, наверное...
Саша посмотрел на часы.
- Без пяти. Еще часик и домой надо собираться, автобус в пять будет, пока дойдем...
Аня откинулась назад, прислонившись спиной к земле. Посмотрела в небо. Высоко-высоко парил орел, может быть и не орел, а беркут или сокол...
- Добычу высматривает.
- Кто?
- Сокол.
Аня тихонько запела:
- Гляжу я на небо, да думку гадаю... Хорошо как, Саша!
Он закончил пейзаж. Придирчиво разглядел его и, довольный работой, отложил кисточку. Придвинулся ближе к жене. Сорвал травинку, провел ею по ушку.
- Щекотно.
Наклонился, поцеловал в губы.
- Я такая счастливая, Саша... Даже не знаю, бывает ли в жизни лучше, чем сейчас...
- Не бывает, - Саша поцеловал ее в лоб, задержавшись, вдыхая аромат волос, смешанный с терпкостью трав.
- Саш, я все думаю, какими вырастут наши дети, как они будут жить. Шурик у нас такой умный, наверное, будет ученым, Валя красивая вырастет, будешь кавалеров отгонять...
- Куда тебя понесло! Она еще только в школу пойдет, а ты - кавалеров...
Аня привстала на локте, стараясь не разбудить дочку.
- А помнишь, когда она родилась? Кажется, что вчера, и уже в школу.
- Помню. И помню, как ты боялась за ее жизнь.
- Боялась. Слабенькая она была, да и докторша тогда, злобная такая, напугала. Если бы не Клава... интересно, как она, нашла ли своих родных?
Саша встал. Сложил краски.
- Давай собираться, пора, Аннушка, пора...
Битый час они сидели у дороги и ждали автобус.
- Ничего не понимаю... водитель сказал в пять здесь будет... и людей никого нет... вымерли все что ли... - Саша беспокойно ходил по обочине, вглядываясь в даль.
Наконец, он заметил клубы пыли.
- Едет, поднялись, ну-ка, дружно!
Но вместо автобуса на дороге показалась полуторка. В открытом кузове сидело несколько человек. Саша махнул рукой, останавливая грузовик.
- До Ташкента подбросишь? Автобуса нет, не знаю, как с детьми домой добраться...
- Залазь, автобуса не будет, - водитель в тюбетейке, каким-то странным образом державшейся на самом затылке, говорил сурово.
Саша подумал, что у него что-то случилось, но спросил про автобус, подсаживая Аню и передавая ей детей:
- А что так?
Водитель открыл дверь, сплюнул.
- Война, брат...
Саша застыл с Вовкой в руках. Аня дотянулась до сына, перехватила его. Она не слышала, что сказал водитель. Не поняла она и почему Саша не торопится запрыгивать в кузов. Дети уже все сидели на лавке, прижавшись друг к другу, как воробышки на ветке.
- Какая война, где?..
- А ты ничего не знаешь? Война! Сегодня началась война, с Германией. Давай, залазь быстрей, там люди расскажут.
Время ползло медленно, как черепаха, взбирающаяся на холм. Аня смотрела на ходики и прислушивалась к шумам на улице. Стрелки часов сначала еле-еле поднимались до полуночи, потом также медленно поползли вниз - час, два, три... Три. Аня вспомнила, что они делали в три часа, когда вся страна, затаив дыхание, слушала выступление Народного комиссара Молотова.
"Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города -- Житомир, Киев, Севастополь, Каунас..." (сообщение Совинформбюро)
"Мы лежали на теплой земле и говорили о любви, о счастье, о будущем наших детей..." Дети! Жаром обдало все внутри, как только Аня подумала о будущем детей. "Война... дети... как теперь жить?.. Что с нами будет? Подвергли бомбежке Украину... А наши, как там наши?.. Вдруг... Нет! Нет, о Николаеве пока ничего не говорили. С ними все в порядке... Но страшно, господи, как страшно!"
Аня прислушалась. Показалось, что кто-то кашлянул. Скрипнула дверь. Аня опрометью бросилась на веранду. Вопреки привычке спать летом на веранде, сегодня она уложила детей в комнате. Инстинктивно мать защищала детей, пряча их, как зверь, в нору, словно там они будут в безопасности, и никакая война не омрачит их будущее...
- Саша... - Аня прижалась к груди мужа и перестала дышать.
Его сердце билось спокойно. Спокойно?.. Аня прислушалась. Саша тяжело вздохнул.
- Что, Саша? - она подняла голову, пытаясь заглянуть в его глаза. Но в полумраке они только блестели. - Что, Саша?
Как только они приехали домой, Саша взял военный билет и ушел в военкомат. Аня не знала, как забирают на войну. Она боялась, что больше никогда не увидит Сашу, как тех арестованных, которых в одночасье увозили из дома без объяснений. Но все оказалось не так просто. Особенно в первый день. Все мужчины пришли в военкоматы и ждали приказа. Все написали заявление с просьбой отправить их на фронт защищать Родину. Саша был кадровым военным, но запаса. И его пока отпустили домой, сказав, что вызовут.
- Все нормально, родная, пока отпустили. Идем спать. Я очень устал. Утром пораньше пойду снова.
- А я? Мне что делать, Саша?
Он обнял ее, сжал крепко-крепко. Зашептал на ухо.
- Ты иди на работу. Теперь многое изменится. Но, думаю, ненадолго. У нас сильная армия, подтянем войска, разгромим фашистов, чтоб неповадно было.
- А дети, Саша? В садик их вести?..
- Пусть пока дома побудут с Сашкой. И накажи, чтоб со двора ни-ни! - он закопался лицом в Анины кудри. - Спать, Аннушка, надо спать.
Несмотря на настойчивость Александра, его призвали в армию только октябре 1941 года. Но послали не на фронт, а в Катта-Курган - один из областных городов Узбекистана - обучать призывников азам военной науки.
Каждый месяц молодых парней, которых Александр учил держать в руках винтовку, эшелонами отправляли из Ташкента на фронт. Вместе со свежим пополнением на запад шла и военная техника, и боеприпасы, сделанные детскими и женскими руками на заводах, которые работали круглосуточно, без остановки*.
Каждый патрон, каждый снаряд хранил на себе прикосновения рук тех, кого отцы, сыновья, братья, мужья ушли защищать от немецко-фашистских захватчиков. Стоя у токарных станков, или упаковывая снаряды в ящики, женщины надеялись, что какой-то из них, возможно, спасет жизнь близкого человека, верили и ждали. Но сводки с мест сражений приходили каждый день все тревожней и тревожней: "Группа немецких армий "Центр" подступила к Москве", "Ленинград в блокаде", "Большие потери наших на Юго-Западном фронте". Каждая сводка отзывалась болью. Каждый день военкомат получал рапорты от военных и специалистов, оставленных в тылу, с просьбой направить их в боевые части. Александр тоже рвался на фронт и тоже писал и писал военкому.
В конце 1941 года в Ташкент прибыл эшелон с эвакуированным из Харькова танковым училищем*. Его разместили в пригородах Ташкента, в небольшом поселке Чирчик. В январе 1942 года капитан Александр Войтковский получил предписание явиться на сборный участок, где формировался танковый полк. До отправки эшелона оставалось полдня и ночь, и ташкентских офицеров отпустили попрощаться с родными.
-----------------------------
* Все заводы Ташкента в первые же месяцы войны были переориентированы на изготовление продукции для фронта. Кроме того в Ташкент были эвакуированы многие заводы с территорий, захваченных немецко-фашистскими оккупантами. Всего в Узбекистан за годы войны было эвакуировано 93 предприятия.
Работали на них по законам военного времени и в основном женщины и подростки.
* Харьковское бронетанковое училище. В годы Великой Отечественной войны эвакуировано в город Чирчик, что в пригородах Ташкента, и переименовано в 1-е Харьковское танковое училище. С 1947 года - Ташкентское танковое училище.
-----------------------------
Студеный ветер так и норовил забраться под пальто, пробираясь то в рукава, то за складки платка, прикрывающего шею. Анна подняла воротник и застегнула верхнюю пуговицу. Она торопилась домой, сердцем чувствуя, что приехал Саша. Свернув на свою улицу, она пошла по обочине дороги, через шаг проваливаясь в чавкающее месиво из снега и грязи. Мимо проезжали полуторки: груженные ехали тяжело, пустые быстро, успевая по пути окатить случайного прохожего грязью. Темнота улицы, слабо освещенной тусклым светом из приземистых окон старых одноэтажных домов, всегда пугала Анну, но сегодня она забыла о страхе.
- Шура, Валя, Вова! - плотно закрывая за собой входную дверь, позвала Анна детей, с замиранием сердца прислушиваясь к тишине дома. Она быстро прошла веранду и, отворив дверь в коридор, сразу угодила в объятия мужа.
Аня прижалась к его груди и глубоко вдохнула теплый воздух, смешанный с запахом керосина и с солоноватым запахом гимнастерки.
- Я как чувствовала, что ты сегодня приедешь! - Аня отстранилась и беглым взглядом пробежалась по лицу Саши. - Щеки совсем ввалились, синяки под глазами... Ты не заболел?
- Нет, Аннушка, я здоров, устал немного, но здоров.
Саша не мог наглядеться на жену. Серый пуховый платок сполз с ее головы, а волнистая челка легла на глаза. Саша убрал мягкую прядь волос, провел пальцами по гладкому лбу, по прохладной раскрасневшейся щеке, прикоснулся к полуоткрытым губам.
- Саша... - грудь Анны напряглась, сердце словно распахнулось.
- Я так люблю тебя, Аннушка, - Саша поцеловал жену в губы - нежно, мягко, с наслаждением.
Из комнаты послышалась возня детей, заплакала Валя. Старший сын прикрикнул на младшего брата:
- Отдай ей яблоко! Ты свое уже съел!
Вовка недовольно пробурчал в ответ:
- А чего она так медленно ест!
Аня с тихим смешком уткнулась носом в плечо мужа.
- Пойдем, а то они поругаются, - и, целуя в шею, замерла еще на мгновение и отстранилась.
Саша помог снять пальто. Присел перед женой, стягивая сапоги с ее ног, которые все же промокли.
- Сними чулки и надень носки шерстяные, ноги, как ледышки! - командным тоном сказал Саша, обхватив тонкую стопу ладонями.
Покачал головой, поднял сапоги, пристроил их к горячему боку печи, довольно урчащей забитым дровами нутром. Аня на цыпочках пробежала в комнату к детям, и Саша услышал, как Валя жалуется матери на Вовку, покусившегося на ее яблоко.
Саша не знал, как сказать Анне о том, что завтра он уйдет. Пока она была на работе, он успел забрать из садика Валю с Володей, пошел с ними на базар, купил яблок, кураги*. Дома со старшим сыном заготовил дров, срубив сухой тополь, что рос у ворот, зарезал хряка, которого откармливали помоями, что приносила Анна из столовой колонии, где она работала экспедитором. Саша приготовил густой наваристый кавардак, как до войны, когда их дом был полной чашей, и дети не знали ни голода, ни лишений.
-----------------------------
* Курага - сушеные абрикосы без косточек.
-----------------------------
- А этого вам до конца зимы хватит, - объяснял он старшему сыну, густо пересыпая мясо и сало солью, и пряча его в погреб. - Будете брать по кусочку, варить, а то и так съедите с хлебом.
Шурик, несмотря на свои девять лет, был очень серьезным. Он слушал отца и запоминал каждое его слово. Мальчик гордился отцом и очень любил его. И сейчас чувствовал детским сердечком, что происходит что-то важное, но не такое, когда в дом смехом и шутками приходит радость, а что-то тревожное, отчего отец, делая заготовки, становится все задумчивей.
Вечер прошел шумно и даже весело. Семья Войтковских, казалось, забыла о том, что идет война. Саша играл с детьми, стараясь каждому отдать все отцовское тепло наперед. Он любовался Валечкой, пухлые щечки которой надувались еще больше, если она вдруг чем-то озадачивалась. Вглядывался в личико Вовочки - еще совсем маленького, пятилетнего мальчика, - пытаясь представить, каким он вырастет. С гордостью поглядывал на старшего сына, на плечи которого легли заботы о младших сестренке и братишке.
Аня поначалу удивилась барскому ужину, приготовленному мужем, ахнула, узнав, что Саша зарезал свинью, но не стала донимать его расспросами. Они все вместе, дома. И пусть этот вечер будет и сытым, и веселым. Вон как дети радуются отцу! Каждый его приезд был для семьи праздником. Но в этот раз в поведении мужа было что-то такое, что настораживало Анну, и клубок пугающих мыслей раскручивался, опутывая радость тревогой. Но Саша ничего не говорил. А Аня боялась спрашивать. И только позже, в его объятиях, когда она едва не задыхалась от чувств, а он любил ее так, словно не мог насытиться, вновь и вновь лаская ее молодое и красивое тело, покрывая его поцелуями и страстно, но мучительно вздыхая, Аня все поняла.
- Саша, - простонала она, обвила его шею руками, прижала голову к груди, - Саша...
- Родная, Аннушка, - он прислушался к стуку ее сердца: неровного, то замирающего, то ускоряющегося, - ну что ты так разволновалась, милая...
- Саша... ты уходишь?
Он прижался губами к влажной щеке жены.
- Не плачь, прошу тебя, Аннушка, я больше жизни люблю тебя, но... так надо, родная, так надо.
Он приподнялся, сел на кровати, с силой сжал виски. Аня вскочила и прижалась к его спине, обняв крепко, крепко, будто стараясь удержать его, сомкнув руки, как оковы.
- У тебя же бронь, Саша... А мы... как мы без тебя! - она застонала, но тут же смолкла, стиснув зубы. Ее руки упали в бессилии, как два крыла подстреленной птицы. - Учил бы новобранцев... кто-то же должен их учить... - тихо, ни на что не надеясь, сказала она.
Саша развернулся. Его сердце разрывалось от жалости. Он осторожно погладил Аню по спине, стараясь утешить и в то же время боясь вызвать бурю, привлек к себе. Аня спустила ноги с кровати, прижалась к мужу. Он взял ее ладони в свои, наклонился, поцеловал пальчики.
- Аннушка, прошу тебя, пойми, родная, я не могу так. Я офицер, меня учили сражаться, у меня опыт. А эти мальчишки... видела бы ты их! Сопляки зеленые! Здесь хорохорятся, а там их убивают.
- Тебя же тоже могут убить! - Аня закрыла глаза, закачалась из стороны в сторону.
- Могут, но... время такое, Аннушка, мы должны защищать Родину. Сейчас переломный момент, - Саша оживился, - у нас уже и техники, и снарядов достаточно, мы фрицев, знаешь, как попрем! Меня в танковый полк направляют. Скорее всего, до Украины поеду. А там земля родная, Николаев наш... Ты верь - я вернусь, Аннушка!
Зимняя ночь долго удерживала утро за темным пологом, но все же невидимые солнечные лучи прокрались к земле - за окном посерело.
Проснулись дети. Старший сын собирался в школу, младшие еще возились в кровати.
- Вставайте, чего валяетесь! Я из-за вас в школу опоздаю! - торопил он неугомонных брата и сестру, которых провожал до садика.
- Сейчас я их соберу, - мать - уже одетая, причесанная - подхватила Валю.
Вова залез к нему на колени и сразу начал отковыривать маленький значок танка на петлице.
- Этак ты его и впрямь сковырнешь, - убирая ручонки сына, сказал отец, - что тогда папка делать будет?
Вовочка насупился и принялся разглядывать пуговицы отцовской гимнастерки.
Аня напряженно молчала. Ходики на стене торопили время. Ожидание повисло в теплом воздухе комнаты.
Дети собрались и, словно почувствовав что-то, прижались друг к другу у двери. Три пары глаз - широко открытых, по-детски откровенных - с вопросом смотрели на родителей. Малыши держались за руки, старший положил свои на их плечи.
Отец подозвал детей. Посадил Валю и Вову на колени, Шура встал рядом. Аня наблюдала за ними, зажав рот рукой.
- Мой дорогой Кленичка, ты остаешься самым старшим мужчиной в доме. Помогай маме, - Александр прижал малышей ближе, - следи за сестрой и братиком. Будь умницей, а папа пошел бить фашистов. - Шурик, как ни старался держаться серьезным, бросился на шею к отцу. Александр услышал его всхлипывания. Сгреб всех троих в охапку. - Если я погибну, знайте, что это ради того, чтобы вам жилось лучше, чем нам... Берегите мать...
Ветер ударил в окно. Рой белых снежинок полетел к земле, завихряясь и сплетаясь в нити, похожие на новогодние гирлянды из хлопьев ваты.
- Смотри, пап, снег! - Валюша показывала пальчиком на окно.
- Вот и хорошо! В садике будете в снежки играть! - Саша был благодарен и снегу, и дочери: тяжелый момент будто растворился от ее голоса. - Ну, мне пора! - он поцеловал детей, поймав себя на мысли, что старается запомнить особый детский запах малышей; оглянулся на Аню.
Она подхватила платок, накинула на голову.
- Я с тобой.
Саша молча кивнул; бережно, одного за другим, поставил Вовчика с Валей на пол, встал, надел шинель; в последний раз посмотрел на своих детей, улыбнулся им, весело подмигнув, и ушел.
Аня проводила мужа до товарной станции, где стоял эшелон. Когда Саша, крепко обняв жену напоследок, расцепил ее руки, обвившие его шею, торопясь, покрыл поцелуями ее лицо и стремительно ушел, она словно остолбенела, застыла как статуя, не в силах ни побежать за ним, ни заплакать, ни даже помахать на прощание. Она не слышала людского говора, не видела и самих людей. Мир вокруг замер. Только последние слова мужа, как фраза из песни со старой заезженной пластинки, повторяясь, звучали в ее голове:
- Прощай, Аннушка, я вернусь, прощай, Аннушка, я вернусь...
Гудок паровоза словно сдвинул иглу патефона и ударил по ушам пронзительными звуками, возвращая Анну из забытья. Клацнули вагонные крепления, и состав медленно покатился, постепенно набирая скорость. Кто-то рядом всхлипнул, кого-то остановил солдат у шлагбаума: "Гражданочка, не положено!", кто-то тяжело вздохнул, с горечью сказав: "Поехали, родимые... "
Когда поезд исчез в снежном тумане, пожилой узбек, провожавший сына, приобнял Анну за плечи, и повел, увлекая за собой в серый город, заметаемый метелью:
- Пойдем, дочка, что уж тут стоять, пойдем...
Анна пошла. Слезы текли по щекам и крупными каплями падали на платок.