Собака выла уже двое суток. По голосу можно было понять, что это либо щенок, что вероятнее всего, либо собачка маленькой породы.
В ту ночь, когда я впервые услышала этот скорбный плач, мы с мужем пошли искать ее. Почти в темноте, в туманном свете уличного фонаря я увидела небольшую, светлого окраса собачку, которая при нашем приближении скрылась в подворотне магазина. Очевидно, она уже знала, как приветливы могут быть люди.
Днем нам также не удалось поймать страдалицу. Уже с сыном мы пытались приманить ее колбасой, но страх животного был сильнее голода - она удрала. Зато в этот раз я хорошо разглядела ее. Это все-таки был щенок. Густая шерсть светло-желтого окраса, длинный тонкий хвостик, висячие ушки и удлиненная мордочка выдавали в этом представителе собачьего мира неизвестную породу, воплотившую в себе только ей присущий образ крупной дворняги с далекими отголосками благородной овчарки. Щенку можно было дать месяца три - он достаточно быстро двигался, а плакал еще детским пронзительным голоском. Этот голос заставлял мое сердце сжиматься от жалости.
Вторую часть следующей ночи я пролежала в постели без сна, пока серое утро, наконец, не пробралось в комнату. Прихватив кусочки сосиски, вышла на улицу. Было морозно.
"Господи, сделай так, чтобы я смогла помочь этому собачьему ребенку!" - думала я, заворачивая за угол дома, где согласно моему человеческому чутью должна была находиться собачка.
Я старалась идти как можно тише, но морозный снег предательски скрипел под ногами. Когда я дошла до крылечка перед запасным входом в одну из квартир нашего дома, я скорее почувствовала, чем увидела напряженный взгляд двух черных бусинок собачьих глаз. Крылечко, на котором сидела собака, оказалось высотой почти с мой рост. Спрыгнуть с него щенок не мог - больно мал, страшно. А вот сбежать по ступенькам - запросто. Я обошла крыльцо, не приближаясь, и подошла к нему со стороны ступенек. Малышка, а это была девочка, как потом выяснилось, засуетилась, но проскользнуть мимо меня ей не удалось. Обменявшись любезностями, мы все-таки пришли к единому решению, и я, наконец, взяла ее в руки.
Не знаю, как щенок, а я была счастлива в этот момент. Алиска, так я сразу стала звать ее, затихла в моих руках, отдавшись судьбе, то есть - мне.
"Не беспокойся, малышка, - приговаривала я, пока несла свою теплую и мягкую ношу домой, - теперь с тобой все будет хорошо!".
Дома я срезала с ее шейки удавку - а как еще назвать туго затянутую вокруг маленькой шейки веревку! - искупала щенка, накормила. И мы вместе - я на диване, Алиска у дивана, благополучно уснули. Правда она еще пыталась выть, видимо на всякий случай, но я уговорила ее, что теперь это ни к чему - уже все хорошо. Нужно только поверить в это. Алиска, конечно, не поверила, и правильно сделала. Если ее вышвырнули раз, да еще и привязали - на морозе, в незнакомом месте - то где гарантия, что это не повторится!
Я смотрела на щенка и думала - что есть милосердие? Вот сейчас я спасла его от верной смерти на улице от холода, голода, от удушья, в конце концов. Принесла домой - в тепло, накормила, дала надежду на сытую и счастливую жизнь. А завтра отдам ее кому-то, кто возьмет. Не держать же дворнягу ростом с журнальный столик в городской квартире! Я, конечно, не выброшу ее на улицу в другом конце города, но, отдам, снова испугав новой обстановкой, чужими руками, которые - дай Бог! - будут ласковыми и добрыми.
"Спи, Алиска, спи пока рядом со мной. Что будет, то будет. Я постараюсь устроить тебя хорошо".
Не на следующий день, а в этот же я отдала щенка соседке с другого подъезда - она общительная, добрая и знает всех молочниц, дворников и других людей, которым может быть нужна хорошая дворняга в доме. Так и случилось. Через несколько дней Алиску забрала одна женщина, пообещав заботится о ней и не обижать.
Жители нашего большого дома снова спят спокойно. А как ты, Алиска?