Как бы ни была сурова зима, но неизменно приходит время, когда холода отступают под натиском теплых ветров и жара солнечного света. Прогревшись, земля жадно впитывает воду, даруемую щедрыми небесами, и вглубине ее, пробудившись ото сна, набирают силу новые ростки. Разбухнув от влаги, разомлев от тепла, они прорываются через крепкие оболочки, и вот уже ввысь потянулись первые всходы, а у людей прибавилось забот.
Хозяин усадьбы, где жил и работал Жаркын, все светлое время дня пропадал в поле - поднимал лозу, вспахивал землю для новых посевов, проверял озимые, уже радующие глаз молодой зеленью. Подопечные Жаркына трудились рядом с хозяевами, пыша здоровьем и силами, накопленными за зиму. Но работа есть работа, и Жаркын глаз не спускал с коней, проверяя, нет ли каких ран на коже от сбруи, на месте ли подковы.
- Как это ты так?! - всплеснул он руками, заметив, что с передней ноги каурого жеребца подкова сползла наполовину. - Зацепил за что-то?
Жаркын попытался сам снять подкову, но не получилось, и он повел коня к кузнецу. У того и инструмент нужный найдется, да и новую подкову сделает!
Конь шел, прихрамывая на правую ногу. Жаркын не торопил его, держался обочины дороги, где земля была крепче, не то что проторенная колея, в изгибах которой поблескивала жижа после ночного дождя. Город парил в утренней дымке, длинные тени у внешней стены таяли, все ближе подбираясь к ее остову. Солнце поднималось с другой стороны города, и его лучи уже слепили глаза.
Когда конюх довел коня до квартала кузнецов, работа кипела повсюду. Стук молотков веселил слух, в их незатейливой музыке слышалась песня труда, благодаря которому человек и живет. А вот и знакомая кузня! Не раз Жаркын приводил сюда коней. Кузнец огромного роста работал умело. Говорил мало, только по делу, на расспросы не отвечал. Жаркын поначалу пытался разговорить его, но как осекся раз от колючего взгляда, так больше не приставал.
Увидев старика с конем, кузнец кивнул ему, взял клещи и, что-то крикнув малолетнему помощнику, подошел.
Огонь в горне распалялся все сильнее. Мальчишка, качающий мехи, приподнимался на цыпочках, когда верхняя палка улетала вверх. Но малый старался! И виду не подавал, что тяжело: подпрыгнет, ухватится и вниз! Потом снова вверх! Жаркын одобрительно покачал головой.
- Ай молодец! Как старается!
Кузнец, мельком взглянул на мальчика и буркнул, подцепив подкову клещами:
- Сам старайся - ногу держи.
Подкова слетела, конь переступил с ноги на ногу, подернул шкурой.
- Что, недоволен? - Жаркын постучал по конской шее. - А ты как думал?! Подкова для тебя - наипервейшее дело! Как с такой ходить? О! То-то же!
Пока они возились с конем, огонь в печи разошелся, пора было обрабатывать заготовку. Мальчишка позвал кузнеца, заглядывая в печь:
- Хозяин! Давай! Пора!
- Ишь какой строгий! - помощник кузнеца все больше нравился конюху.
Кузнец вбил последний гвоздь, подхватил железную полосу, кивнул, разрешая открыть заслонку, и отправил будущий клинок жариться в пламя. Как только металл раскалился докрасна, он вынул его, но не успел положить на наковальню. Конь всхрапнул сзади. Кузнец оглянулся, его рука с огнедышащим лезвием поплыла в сторону, и в то же время мальчишка поднял руку. Дикий крик огласил окрестности. Горячий металл пришелся на запястье, и мальчик, не выдержав боли, упал без памяти.
- Что же это?.. Как же это?.. - в смятении зашептал Жаркын.
Кузнец бросил клещи с зажатым в них металлом, схватил кувшин с водой и плеснул на багровое запястье. Полоса обожженной плоти зашипела, облачно пара поднялось над израненной рукой.
- Все, не работник более, - сплюнув досаду, кузнец поднял мальчика на руки и отнес в мазанку при кузне.
Жаркын отвел коня в сторону, привязал и вернулся.
- Лекаря надо бы, умрет, - заглядывая в глаза строгому кузнецу, посоветовал конюх.
- Лекарю платить надо. А мальчишка может и выживет, но не работник более.
- Что ты заладил "не работник, не работник"?! Изувечил ребенка - давай лечи!
Кузнец посмотрел на конюха свысока и процедил сквозь зубы:
- Шел бы ты отсюда...
- Как же так?..
Жаркын растерялся, но вдруг вспомнил о лягушке-целительнице и, твердя себе под нос "я сейчас, я сейчас", влез на коня, сжал крутые бока ногами, ухватился за гриву и погнал в город. Кузнец тяжело посмотрел ему вслед и продолжил свое дело.
Утренний поток людей, спешащих по делам в город и из него, уже поредел, и Жаркын не останавливаясь пролетел распахнутые ворота и, подняв на дыбы разгоряченного жеребца прямо на площади перед храмом, спрыгнул с него как раз в тот момент, когда один из магов намеревался войти в храмовый двор.
- Стой, погоди! - Жаркын кинулся к магу и тот от неожиданности так и встал перед приоткрытой дверью, испуганно уставившись на странного всадника.
В сбивчивом рассказе конюха о мальчике, лягушке и Теплом озере маг ничего не понял. Он молча выслушал, и также молча ушел, оставив старика в недоумении перед запертыми воротами.
От бессилья Жаркын зажмурился, слезинки скатились из-под морщинистых век. Люди с удивлением смотрели на него, а он разговаривал сам с собой или с конем, который прядал ушами и кивал, то ли соглашаясь, то ли выражая нетерпение.
- Зачем богине лягушка? Боги не болеют и живут вечно. А люди болеют и умирают. Лягушка людям нужна. Тенгри ее людям послал. Дар такой! Чтобы в нужное время помогала. Сейчас нужно! А ее не дают. Справедливо это, а? Люди, справедливо это?
Воины из отряда Харбалана, стоявшие на страже у стен дворца, узнали конюха.
- Что-то случилось у старика.
- Доложить военачальнику?
- Да нет, Харбалану до конюха дела нет, а вот Биришим!..
Биришим удивилась, когда посыльный позвал ее и доложил, что стража принцессы просит ее выйти из дворца: с конюхом неладно - плачет у ворот храма.
Принцесса, чувствуя недомогание, прилегла и уснула. Биришим оставила с ней другую служанку и поспешила к Храму Богини Светлых вод.
Искать конюха ей не пришлось. Он стоял рядом с конем, уже не стеная, но с опущенными от бессилья руками - ни уйти, ни остаться! Ничем не может он помочь мальчику, несчастье которого так повлияло на старика, что он забыл обо всем на свете и принял его горе как свое.
- Что ты тут делаешь? - вопрос Биришим вывел его из ступора.
- Госпожа, помоги, прошу тебя! - выпалил он, торопясь, не договаривая слов, пытаясь так рассказать о мальчике с поврежденной рукой, чтобы служанка принцессы не прогнала его, чтобы прониклась и помогла добыть заветную лягушку. - Там мальчик, ему руку сожгло, сильно сожгло. Кузнец не хочет лечить - денег жалко. А мальчишка умрет! Умрет хороший мальчик!
Жаркын заплакал. Биришим растерялась. Не видела она плачущего старика - никогда не видела, как старики плачут! - и его скупые слезы, просто скатывающиеся по щекам, прожженным на солнце, так впечатлили, что она не нашлась, что ответить. Только утешала, понимая его состояние как страшное горе - его личное горе. Но упоминание лягушки вернуло служанке рассудительность.
- Уходи, - приказала она, - никто не даст тебе лягушку. Даже принцессе это не под силу! Все! Забудь о ней! Она теперь принадлежит Богине Светлых вод!
- Как же так, - приговаривал конюх, - как же так... мальчик умрет...
Немало детей, нуждающихся в заботе и помощи, видела Биришим в своей жизни - всем не поможешь! Только богам дано распоряжаться их жизнью. Кому суждено жить - тот будет, а кому нет - умрет и будет похоронен без обряда, в земляной яме, застеленной соломой. Но слова старика взяли за сердце.
- Где твой мальчик?
Жаркын по-детски распахнул глаза. В них блеснула надежда - наивно, трогательно.
- Там, там, в кузне!
- В кузне?.. - Биришим торопилась. Принцесса проснется, а ее нет рядом... - Что ж ты стоишь здесь?! - Она толкнула старика. - Привези его сюда! - Но спохватилась и уточнила: - Нет, не сюда, а туда! Знаешь последний дом на улице гончаров? Там камнерез живет. - Жаркын с жаром закивал. - Туда вези! Быстро вези!
Конюх с молодецкой прытью взлетел на коня и помчался в кузню, а Биришим вернулась во дворец, зашла к травнице, к которой ее часто посылала Тэхар, и взяла у нее макового отвара, мешочек листьев полыни и мазь из выпаренной мочи быка. Заглянув в покои принцессы, она удостоверилась, что та еще почивает, и побежала к камнерезу.
- Мальчика давай! Скорее! Лечить будем! - остановив коня на полном скаку, Жаркын кричал в никуда, ища взглядом кузнеца.
Люди повыходили из своих домов. Кузнец отложил молоток, обтер руки о передник и вышел из-под навеса, где работал. Старик удивил его, давно переставшего удивляться: гарцует, как молодец, искры из глаз, голос окреп - кричит, как хозяин.
- Бери, - будто нехотя кивнул на дом.
- Э-эх, - выразив в этом выдохе все свое недовольство нерасторопности кузнеца, Жаркын спрыгнул с коня, успокоил его, разгоряченного короткой, но быстрой ездой, и поспешил в дом.
Мальчик метался в бреду. Руки его мелко тряслись, лоб покрылся испариной; поврежденное запястье жена кузнеца, сидевшая рядом, прикрыла лоскутом льняной ткани.
Жаркын сглотнул жалость, которая только и умеет, что забирать силы и лишать надежды, и поднял мальчика на руки, тихонько утешая не то его, не то себя:
- Сейчас, сейчас, сейчас тебя сама Биришим будет лечить! Сейчас, сейчас...
Он вынес ребенка и увидел повозку с ослом. Кузнец стоял рядом, покусывая сухую травинку. Его мужественное лицо, обрамленное облаком черных волос и густой бороды, казалось непроницаемым и бездушным; суровый взгляд стал защитой от невзгод, но за ним дремали доброта и отзывчивость, которые год за годом прятались все глубже и глубже в закрытом ото всех сердце.
Уложив мальчика на охапку сена, Жаркын благодарно кивнул, взял поводья и с нетерпеливым "кых, кых" ударил ими осла по привычной спине. Жена кузнеца подбежала и укрыла мальчика старенькой меховой накидкой.
Кузнец недовольно поджал губы. Зачем? Все равно не жилец, а помрет, так накидку кто-то себе приберет...
Огонек на кончике фитиля маячил в ночи горячей каплей. Окруженная желтым ореолом, она подрагивала и уменьшалась, приближаясь к керамической плошке с маслом, над которой застыл оседланный конь - как и сама плошка в виде овальной ложки с ручкой, украшенный круглыми нашлепками. Жаркын приподнял фитиль, и он разгорелся ярче, будто конь дохнул на огонь и придал ему своей силы.
В углу на охапке соломы заворочался Паланг. Он без слов уступил свое скромное ложе больному ребенку, позволил конюху остаться в его мазанке, чтобы быть рядом с мальчиком. Биришим открылась камнерезу с другой стороны: он знал ее как страстную любовницу, а теперь увидел, как в ней просыпается женщина-мать.
Только взглянув на мальчика, она прикусила губы, сглотнула слезы, но, взяв себя в руки, принялась ухаживать за ним, как любая мать за своим ребенком. Настой мака успокоил метущееся в жару сердце, притупил боль; примочка из отвара полыни очистила рану, и Биришим густо замазала ее мазью из выпаренной мочи быка. Теперь оставалось только ждать, как она, день за днем, будет залечивать страшный ожог. Но сердце самой Биришим горело от терзаний. Уже зима уходила, скоро долина покроется новым травяным ковром, а мысль о подмене лягушки не оставляла ее.
Ничего не изменилось в жизни служанки. Следуя зову сердца, она оставила чудесную лягушку себе, и с тех пор опасалась гнева Анахиты. Но богиня, видимо, забыла о ней - не карала, но и не жаловала, несмотря на горячие мольбы. Жизнь служанки принцессы текла как обычно. А ей так хотелось перемен! Камнерез любил ее, редкие встречи были жаркими, но всегда после ночи любви Биришим приходилось оставлять дом, который мог стать ее, в котором она могла обрести простое женское счастье, став женой и матерью.
Появление конюха и его слова о том, что боги не болеют и живут вечно, запали в душу. Вот мальчик, которого дар Теплого озера поможет вернуть к жизни! Может быть, по воле самой Богини Светлых вод лягушка тайно покоилась на ее груди до нужного времени, и оно пришло?.. Колеблясь в верности принимаемого решения, Биришим все же надела кулон на мальчика. Кто он, этот ребенок, посланный ей в искушение? Откуда он взялся? Кузнецу он не сын: так, приблудился по осени, попросил еды, с жаром принялся помогать в кузне. Если бы не тот страшный случай, так и жил бы в его доме за чашку супа и кусок хлеба в день, да за обноски с плеч детей кузнеца! Но судьбе было угодно свести их вместе - и ее, и конюха, и Паланга!
- О, Ардви Сура Анахита! - каждый день шептала Биришим, обращаясь к своей покровительнице со словами, завещанными самим Ахура Маздой:
- Я прошу у вас, о Воды, Щедрого благоволенья, От которого все блага Снизойдут простосердечно. Я прошу у вас, о Воды, Всевозможного достатка
И свободного потомства Щедрого в благословеньях. Пусть они не пожелают Зла, оружия и смерти, Мести и другим несчастья.
Об этом я прошу у вас, о Воды,
Об этом, о Земля,
Об этом, о Растения,
Об этом, о Бессмертные Святые...
Конюх, слушая молитву Биришим, про себя вторил ей, поминая чужих богов вместе со святыми для него именами Тенгри и Умай. Они не обидятся! Они знают о его чистых помыслах! Не за себя молится рожденный на чистых пастбищах родных гор - за ребенка, пусть чужого, но страдающего и нуждающегося в исцелении.
Как Жаркын порадовался, когда увидел свою лягушку под рубахой мальчика! Он так и знал - Биришим уговорит магов храма! Теперь лягушка-целительница делает то дело, которое и должна, а не лежит камнем, хоть и красивым, среди других подношений Богине Светлых Вод.
Молитвы ли, целительные снадобья или сила лягушки помогли, но случилось чудо: жар спал, мальчик очнулся и глубокая рана начала затягиваться. Только кисть руки оставалась все такой же безжизненной: она висела, и пальцы не гнулись. Но Жаркын верил, что мясо на кости отрастет, нужно только время! И еще кое-что...
В один из дней, когда жаворонок весело пел в синем обновленном небе, Жаркын дал Палангу монету, полученную им от перса за связь с дочерью военачальника, и сказал:
- Купи овцу, отдай ее магам! Пусть принесут жертву своей богине и попросят о нашем мальчике.
Камнерез подкинул серебряную драхму и, улыбнувшись, ответил:
- Отец, благодаря тебе этот мальчик жив. У тебя доброе сердце.
- И у тебя оно доброе! - удивившись похвале, возразил конюх. - Ты пустил нас в свой дом!
Паланг отмахнулся:
- Да что там дом! Пустой он был. Защищал меня от ненастья, от жгучих лучей солнца, но не было в нем тепла без вас, без Биришим...
- А почему бы вам с Биришим не завести своих детей? А? - Жаркын подмигнул. Слышал он, с какой страстью любили они друг друга, когда Биришим оставалась на ночь.
Паланг погрустнел.
- Она и слышать об этом не хочет. Предлагал я. Говорит, принцесса ни за что не отпустит ее.
Жаркын не подумал об этом. Да, она служанка! Но принцесса Тэхар казалась ему доброй. Да и теперь она почти царица, все слуги вокруг нее. Что ей от одной Биришим?.. Когда царь Ахвирпат женился на дочери царя Смаракансы, он перебрался в Кат. Там теперь его главный город. А в Никшапайе остался править его сын - принц Афарун. Сама Тэхар уж скоро родит. Видел он ее на прогулке! Ходит, словно утка, переваливаясь с ноги на ногу! Живот из-под хитона торчит - видать, девочка будет!
- А ты настаивай, - посоветовал Жаркын. - Женщины они такие: говорят "нет, нет", а потом соглашаются. У них это "нет", как у нас "да". Пусть поговорит с принцессой, может и отпустит! Ведь как она верно ей служит! Нельзя не отпустить хорошего человека ради его счастья.
От таких слов глаза Паланга загорелись. Может быть, не все еще потеряно? Прав конюх - капля камень точит! Надо говорить, просить любимую. И овцу надо! Попросить у Богини и за себя, пусть дарует ему семью! Уж сколько лет он живет в одиночестве! Если не отпустят Биришим, так убегут, уйдут тайно с караваном! Ищи их потом! А он всегда семью прокормит. Камни в его руках оживают. Найдет где свой талант применить. Сейчас вон какие постаменты для колонн храма вырезал! На все руки мастер! Уйдут в Пухар или еще дальше - в Хваризм! Там много храмов, дворцы у правителей богатые, а их всегда обновлять и украшать нужно!
Не в силах ждать прихода Биришим, Паланг пошел на дворцовую площадь. Пристроившись в тени тала, распускающего клейкие листочки, у лавки продавца зелени, он всматривался в выходящих из дворца - вдруг Биришим зачем-то тоже понадобиться выйти! И она вышла! Паланг было кинулся к ней навстречу, но вовремя остановился: рядом с Биришим шел сам военачальник Никшапайи - Харбалан! Он встал на место погибшего Виркана и теперь все войско Никшапайи подчинялось кушанскому воину.
Биришим показалась Палангу смущенной и даже поникшей. Не было в ней обычной задористости и уверенности. Она мельком поглядывала на мужественного Харбалана, который не обращал внимания на ее взгляды. Зато их замечал камнерез! Палангу стало не по себе. Смутная догадка обожгла его сердце. Биришим была любовницей Харбалана! Ее нежный и в то же время обиженный взгляд красноречиво говорил об этом. Когда военачальник в сопровождении воинов ушел в направлении цитадели, Биришим перешла площадь и подошла к зеленной лавке. Ее хозяин продавал свежую зелень, которая уже радовала горожан, за зиму истосковавшихся по ядреному вкусу луковых побегов, ажурным листьям ароматных трав, тянувшихся к небу на сочных лугах у Светлой реки.
Свежий ветер играл с легкой одеждой Биришим, шевелил завитки за ухом, поднимал шлейф легкой накидки, прикрывающей спину. Паланг знал каждый изгиб этой соблазнительной спины, знал шелковистые прикосновения игривых локонов, любил грудные переливы глубокого голоса, который сейчас звучал рядом, день и ночь мечтал о ласках нежных ручек, умеющих доставлять удовольствие. Ему не хотелось думать о том, что они так же могут ласкать кого-то другого, но безумная фантазия сама рисовала перед его внутренним взором волнующую картину объятий грузной фигуры военачальника и стройной и тонкой Биришим.
Взяв несколько ароматных пучков, Биришим хотела было уйти, но Паланг окликнул ее.
- Ты?.. - удивилась она. - Давно ты наблюдаешь за мной? - в ее голосе прозвучало недовольство.
- Достаточно, чтобы понять, кем тебе приходится наш новый военачальник.
Биришим вспыхнула.
- Что ты себе вообразил? Как ты смеешь?! Разве я жена тебе? - она разгневалась.
Но камнерез охладил ее пыл, сказав прямо:
- Могла бы ей быть, если бы хотела.
Биришим опустила глаза. Вокруг столько людей... а ей хочется кричать и рвать на себе волосы! "Богиня, за что ты так со мной?.."
- Ты пришел, чтобы сказать мне об этом? - с горечью ответила Биришим, теряя надежду на любовь камнереза.
В ее словах Палангу послышался вовсе не упрек, а сожаление и безысходность. Он уже корил себя за слова, сказанные в сердцах.
- Да, Биришим, я пришел за тобой. Забудем о... обо всем... я... я... - он запнулся.
Биришим напряглась. Капля надежды размыла разочарование, как весенний дождь грязь на ступенях. Оно утекало ручейками, и все сошло бы на нет, если бы камнерез продолжал.
- Что "ты"? - она едва сдержала себя, чтобы не перейти на крик.
Паланг подошел к ней вплотную и жарким шепотом сказал:
- Давай убежим, с первым же караваном, далеко отсюда...
Ответом ему был взгляд, полный любви, в глазах-озерах, переполненных влагой, которая вот-вот выйдет из берегов, как воды Светящейся реки в половодье.
- Я приду ночью... - тихо ответила Биришим и убежала в твердой решимости изменить свою жизнь - так или иначе.