Аннотация: С Eshata Pragmata я познакомился благодаря замечательному исследованию Владимира Коробова "О "последних вещах" в культе древнеегипетской богини Нейт (постановка вопроса)." И что из этого вышло...
Последние Вещи
С двадцать третьего этажа открывался потрясающий вид на горы. Розовые в отсветах заката снеговые шапки быстро таяли в надвигавшейся тьме. Золотое сияние лыжной трассы спиралью опоясывало меркнущую громаду. День блестнул последней вспышкой и ушел, только блестящая кривая обозначала вершину, паря в темноте - казалось, огромный корабль плыл в черном северном небе.
Башня стояла на границе двух городов. Построенная некогда в благоустроенном районе, сегодня она стояла среди неприкрытой нищеты. Опустевшая и опустившаяся часть города принадлежала теперь сомнительному люду. Внизу то и дело вспыхивали маячки полицейских машин и карет скорой помощи. Я не люблю идти через район, но мне приходится каждое утро и каждый вечер совершать свой путь от или к станции метро, откуда я еду домой, в спокойный пригород, к океану. Вот и сейчас, надев перчатки и шляпу, я выхожу, подняв воротник, и быстро иду вдоль магистрали.
Перейдя переход, я чувствую спиной чей-то взгляд. 'Не найдет ли господин мелочи' - шепелявит нечто за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу в пятне света от столбового фонаря скелет в лохмотьях - нищая старуха. Она сидит здесь все три года, что я хожу мимо. Сегодня первый раз она посмотрела на меня. Я даю ей всю мелочь - около восьми долларов. Можно купить чашку супа и сухарик. Старуха довольна. Она поднимает лицо и неожиданно пронзает меня взглядом молодых и ясных, девичьих глаз, сияющих на изможденном лице. Я теряюсь и мямля что-то типа 'не стоит' пячусь прочь из светового круга. Она что-то говорит мне, я слышу только что-то вроде 'храни тебя... ночь...'. Мне становится совсем не по себе, когда я понимаю, что она почти нагая, только руки ее обмотанны грязными, скрученными в жгуты бинтами. Ноги ее закрыты вретищем, грудь же совсем открытая, серая в безжизненном свете галогенового фонаря, свисает до пупа. Я разворачиваюсь на границе светового круга и бреду в темноту. Однако, январь на дворе. На горах снег, внизу сырой ветер и дождь, а она сидит полуголая в луже. Стараясь отогнать впечатление неприятной встречи бреду дальше. Вот и Джойс. Через двадцать минут я дома, за столом где ждет меня ужин. Жена и дочери помогут забыть ненужную встречу и я почему-то не хочу, чтобы ночь хранила меня...
Утро сияет зимним солнцем и на асфальте лежит корочка льда. Дети уехали с матерью в школу, а я проверив уровень расхода воды по счетчику, пошел на метро. Подходя к башне я увидел на месте старухи девушку, почти ребенка. На ней был надет старый бумажный пакет из-под пива. Дно вырвано и пакет служит чем-то вроде пончо, прикрывая плечи и грудь. Грязные серые руки на запястьях обмотаны бинтовым жгутом, как у давешней старухи. Только у последней руки были замотаны до плечь, а у девченки три витка всего на запястьях. Она свивала в жгут полоску старого грязного бинта. Серая кучка бинтов и веревок валялась у нее на коленях. Она бормотала какие-то слова, и, вдруг быстро вскинув голову подарила мне быстрый взгляд пронзительных глаз. Совсем как у той старухи. Наверное дочь или внучка - глаза так похожи. Я прохожу мимо, слыша неясные вздохи и вдруг улавливаю давешнее - 'храни тебя...'.
Наш программист Эрнандес недоволен. Я виже это по его лицу. Он явно расстроен и смущен. Когда я прошу его исправить настройки на платформе третьего тестера, он вызывает программу настройки четвертого. В задумчивости водит манипулятором над поверхностью столика и рассеяно, как во сне соображает сменить код. 'В чем дело, родимый' - спрашиваю я его. Он отмахивается неуверенным жестом и ныряет в работу. В обед он просит меня купить ему бутерброд. Он как-будто не занят и я предлагаю ему пройтись со мной до закусочной старого Джо, где мы все покупаем сносные сендвичи. Мексиканец странно смотрит на меня и бесцветным голосом просит купить ему один с сосиской. Бог знает, у всех свои причины. За обедом программист тихо выдавливает мне, что он боится ходить мимо нищенки, сидящей под пятым фонарем. Я не удивлен. Он добавляет, что не дал ей монет и она долго орала на него а потом сказала, что отберет у него время. 'Как это - отберет время', ты не знаешь? Откуда мне знать... 'Не бери в голову, мужик' - говорю я, 'мало ли психов вокруг'. Однако вижу, что друг мой обескуражен весьма и весьма столкновением с нищенкой. Вечером иду мимо столба - пусто. Нищенка покинула свой пост. Ну и Богу слава - странная она больно она, эта старуха. Да и девченка ее не менее странная. Без приключений добираюсь домой. Безмятежный вечер и крепкий сон.
В феврале замело. В долину выпал снег укрыв под собою всю жухлую траву и щербатый асфальт. Сколько не плати налогов, а дороги не ухожены. Спасибо, что не разваливаются совсем. Транспорт однако ходит как часы. С тех пор, как стали использовать водород и фтороуглеродные шины в городах стало много чище. Правда кто это замечает - на улицах совсем нет людей. Жужжащий взгляд полицейской камеры на столбе - единственный провожающий тебя звук. Транспорт однако пустым не бывает. Люди переходят скрытыми корридорами с маршрута на маршрут. Многие теперь весь день проводят под крышей, выпрыгивая вечером в каком-нибудь отдаленном районе типа Порт Муди из длинных автобусов Транслинка. Машин тоже нет - водород дорог. Спирт еще дороже. Жизнь кипит в барах и ресторанах, ночных клубах, театрах, кино и борделях. На улицах - мерзость запустения. И очень свежий воздух. Я предпочитаю улицы. На них все еще горят фонари городского освещения и благодаря внешнему слежению жандармерии относительно безопасно. Я иду вдоль безмолвных магистралей наблюдая ветер, переворачивающий городской мусор. Редкая машина, как правило очень дорогая, с тихим шелестом проносится мимо. Недоступная роскошь - личный транспорт. Автобусы однако проходят сравнительно часто - раз в двадцать минут. И, успевая рассмотреть салон, полный сидящих людей понимаешь - город живет.
Подходя к Джойс Стейшн, замечаю краем глаза возню около мусорного бака. Тощая женщина средних лет, одетая в дырявые тряпки роется в куче отбросов. С бормотанием она выбрасывает из бака обрывки ткани, бинты и веревки. Откуда в городе столько грязных бинтов? Все пользуются пенкой и я никогда не видел и намека на бинт в аптеке. Какая мне разница - иду дальше, и, вдруг замечаю - на спине у женщины, а она повернута ко мне костлявой спиной, блестит в свете фонаря звезда. Готов поклястся - золотой кулон на массивной цепочке закинут за спину, чтобы не мешал рыться. Золотой кулон и вретище - плохо совместные вещи. Вдруг нищенка выхватывает из кучи мусора грязную веревку, запихивает в рот и, бормоча что-то под нос, начинает ее заглатывать. Лицо ее похоже на лицо давешней девочки - семейный, не иначе бизнес. Меня мутит и я чуть ли не бегом пробегаю мимо. В спину детский как-бы голос говорит мне два слова - 'Храни тебя...'. Не оборачиваясь я взбегаю на платформу поезда. Мне врядли захочется спагетти на ужин...
Эрнандес издерган и измучен. Что с тобою, amigo. Que passa, hermano? Он не знает. Очень устал и болит сердце. Доктор сказал - нервное истощение. Надо бы отдохнуть, да пока до планового отпуска далеко. Жизнерадостный обычно идальго сейчас был хмур и явно сломлен. Он выглядкл старше своих лет и перемена в его настроении и здоровии произошла совсем недавно. Если дело так пойдет и дальше, то совсем скоро он будет выглядеть как старик. Он сидит в своем углу, стараясь сосредоточится и шепчет какие-то стихи. За обедом он сказал мне что нищенка, что сидит под пятым столбом - ведьма, и что она его околдовала. Для человека с двумя высшими образованиями такое заключение - весьма смелое высказывание. Мне остается только мысленно покрутить пальцем у виска. Также Эрнандес сбивчивым голосом сказал мне, что видел эту ведьму около своего дома, однако мне трудно представить что она могла пешком следовать за ним до Лэнгли - миль с сорок от башни.
Через месяц он слег. Сказали, что у него подозревается рак и что ему надо уйти по состоянию здоровья. Это как-бы вежливая форма увольнения. Сначала человек уходит 'по состоянию здоровья' на месяца этак три, а дальше - если не умирает, то оказывается больной на улице со всеми последствиями. У Эрнандеса была хорошая страховка, он мог не особо волноваться.
Читая надосуге бредни какого-то профессора испанской словестности я наткнулся на любопытную ссылку. По словам господина профессора, где-то в черновиках Касарес упомянут египетский трактат Ймут или Имут, где рассказывалось о том, что Нейт или Нуйт повелевает времени всякой вещи, после того даже как вещь эта уже окончательно распалась, обрететь тело новой вещи, ибо 'Время вещи не иссякает вместе с вещью, но продолжает быть и после того, как вещь распадается. Будучи после вещей, время испытывает нужду в теле, где оно могло бы длиться согласно своей природе до полного своего истощения. Но, поскольку нет уже больше тела для этого времени, то это время как бы из самого себя создает чувственные субстанции, в которых постепенно угасает'. Нейт может по времени вещи восстановить из праха тень вещи или придать плоть тени вещи, соткав из нового времени плоть этой вещи. Эти вещи назывались в греческом переводе Eshata Pragmata, или Последние Вещи. Вобще-то вся атрибутика Нейт как покровительнице умершего царя, ткачихи церимониальных вещей фараона в загробном мире (тоже кстати именуемых Последними Вещами) гворит о тесной связи с физическим, событийным временем. Заинтересовавшись этой проблемой - в ушах у меня досих пор стояли слова Эрнандеса о том, что колдунья отбирает у него время - я предпринял поиск в сетях библиотеки университета в Мериде. И нашел любопытную книгу, почему-то адресуемую еще Борхесу - 'Неизвестные и малоизученные культы'. В примечании было указано, что текст несомненно принадлежит Борхесу, хотя книга была опубликована через сорок лет после смерти мэттра под именем Voldemaro de Caixa y Dictante.
Я никогда не слышал имени Диктанта. Испанский текст показался мне старым переводом с латыни, я ясно увидел там как переводчик бьется с падежами и пытается передать вязкую текучесть текста, все эти dicvnt и facivnt. Мне было нелепо предполагать столь далеко идущую мистификацию великого Борхеса. Жена моя, однако, будучи большим специалистом именно в области старой испанской литературы сказала мне, что такая мистификация вполне в духе мэттра. Также она упомянула о том, что Касарес, кажется Бьой Адольфо, был близким другом Мастера (Мария боготворит его имя). Круг замкнулся. Но вернемся, однако к Нейт. Найденный мною текст свидетельствовал о наличии некоей тайной 'Секты Мусорщиков', поклонников упомянутой богини. Люди эти всегда жили тем, что брали на откуп в городах мусульманского востока уборку мусора. Они вычищали весь мусор из городов своего обитания. За это они получали небольшую плату и покровительство города, закрывавшего глаза на их идолопоклонничество. По слухам, 'мусор они приносят своей богине, которая якобы дарит им за это долгую жизнь'.
Получается, что частицы времени, выброшенные нами существуют, как некие Вещи. Эти Вещи обычно имеют вид сугубо материальный - обрывки ткани, бинтов, бичевы, кусочки стекла, капли воды, солнечные зайчики, опавшие лепестки вишни и так далее. Даже Заир, или как его еще называют - Захир - может быть одной из Последних Вещей. Адепты Нейт могут найти это время и использовать его, возвращая его богине и получая взамен него некую мистическую силу. Старуха, девочка и женщина, сидащие под фонарным столбом - один и тот же человек, по какой-то причине сматывающий свое время в бичеву вокруг своих тощих запястий. Много бичевы - и мы видим старуху. Размотала и отдала часть богине - и мы видим ребенка. Она давно научилась отнимать время у других и может вплетать чужое время в свое. Вот почему она живет вечно. И поэтому же она не утратила индивидуальности - она не заменяет свое время чужим, а вплетает чужое отнятое или занятое время в свое, и отдает его богине вместе со своим, получая взамен силы жизни. Так как она постоянно разбавляет свое время чужим, она перестала понимать что есть добро, а что - зло. У нее не осталось своей совести за долгие годы странствий по мусорным кучам больших городов. От Ниневии до Буэнос-Айреса, она ищет Последние Вещи, а когда бывает на кого-нибудь зла - просто отнимает кусок личного времени. Она живет, кто-то тихо истаивает старясь на годы за часы и тихо умирает, озадачивая врачей неизвестной болезнью. Она - чудовище, из бездны времени пришедшая к нам, сама владычица покоя фараонов богиня-демон Нейт.
Я отважился рассказать об этом Эрнандесу. Он слабо отмахивался от моих слов, но потом сказал, что он уже так стар и слаб, что ему все равно. Однако, жена его, быстрая Изабелла, решила посоветоваться со старым своим двоюрдным дедом, юкатанским травником и как она говорила - шаманом. Чем закончилась история, мне неизвестно. Только однажды я видел, как на носилки скорой помощи грузили нагое изможденное тело нищей старухи, найденной за мусорными баками на Джойс. Ее грязные руки не обвивало ни одного витка бичевы. Эрнандесы же спешно покинули город и у меня нет больше с ними связи.
Я же часто думаю, неужели сегодня где-то ходят копаясь в мусоре страшные тени прошлого, жуткие служители отвратительной Нейт, роются в мусоре, находя и пожирая Последние Вещи. Где-то во мраке переходов глубоко а недрах современных городов все еще обитает древнее зло, угрожая превратить полных здоровья юношей в остывающих стариков. Ничего не подозревающие люди могут соприкоснуться с ужасом бездны, просто потому, что они плохо посмотрели на кого-то из этих нищих, ворующих чужое время. И что все-таки смог сделать старый шаман? У меня сейчас почти нет сомнений в том, что он смог остановить беззаконие Нейт, но я не понимаю как он смог это сделать. Ведь нищенка принадлежала миру, бесконечно далекому от мира старика из Юкатана. Мне казалось, что между ними просто не может быть точек соприкасновения. Мне виделось, что один должен пройти сквозь другого, не оставляя ни следов ни даже отбрасывая тени...