Из всех персонажей русского эпоса самый популярный - Илья Муромец. Попытки найти ему соответствие в реальной истории закончились неудачно, не знают такого человека письменные источники. Любимый народный герой не имеет прототипа.
Правда, известный историк Д.И. Иловайский пытался сблизить былинного Илью с неким Илейкой Муромцем. Имена действительно сходны, но это единственное, что сближает два персонажа. Былинных подвигов Илейка не совершал, да и вообще оказался весьма гнусным типом. Разбойник и самозванец, присвоивший себе имя царевича Петра Фёдоровича, промышлял грабежами на Волге и на Дону во главе 10 тыс. казаков. Заигрывал с Лжедмитрием и с Тушинским вором, захватил Тулу и даже намеревался вместе с Болотниковым идти на Москву, но в итоге был вынужден в октябре 1609 г. сдаться войскам Василия Шуйского. Так что в Москву-то он попал, только вот угодил там на виселицу.
Заурядная личность на второстепенных ролях - ну никак не тянет он на народного героя. Впрочем, Д.И.Иловайский и сам не считал Илейку прототипом былинного богатыря, о чём высказался вполне определённо:
"По вопросу о том, как стары на Руси песни об Илье Муромце и существовали ли они уже в Киевском периоде Русской истории, мы имеем два иноземных свидетельства, относящихся к началу XIII века и к его половине, именно Германской поэмы Ортнит и Норвежской Тидрек-саги"
("Богатырь-казак Илья Муромец как историческое лицо" // Д.И. Иловайский "Рязанское княжество", АИР, с. 456, М., 1997)
Ну да, конечно, если за границей уже в XIII веке знали русского богатыря Илью, то на Руси предания о нём должны были появиться намного раньше. Так что речь должна идти не о происхождении образа, а о формировании имени, даже не самого имени, а лишь его окончательного варианта. Вот вывод историка:
"Совпадение имени Ильи и прозвания Муромец было, по-видимому, совершенно случайное; но оно привело к тому, что богатырь в народных песнях с того времени получил эпитет "казака", перешедший к нему прямо от казацкого самозванца"
(Там же, с. 467)
Историк отмечал, что "старым казаком" Илью называли в поздних былинах, в ранних же он назывался "молодец" - и не старый, и никакого казачества. Хотя казаки, начиная с XVII века, очень постарались прибрать к рукам этот персонаж, изображая его казачьим атаманом, Д.И. Иловайский решительно отметал их претензии:
"Во всяком случае, судя по иностранным свидетельствам, песни об Илье несомненно возникли не позднее XIII века. Но по тем же свидетельствам Муромцем он ещё не назывался и крестьянским сыном ещё не был, а тем менее казаком"
(Там же, с. 459)
Другую версию происхождения Ильи Муромца выдвинул В.Ф. Миллер, знаменитый востоковед. Он попытался переместить родину богатыря в Черниговскую землю, заменив город Муром на Моровск, а село Карачарово на городок Карачев:
"...древнейший Илья, раньше своего прикрепления к Мурому, был прикреплен к другой местности и именно в Черниговщине. Он мог быть связан с городом Черниговом, и потому совершает для его освобождения (часто от татар) свой первый подвиг, как богатырь Черниговщины..."
("К былинам об Илье Муромце и Соловье-разбойнике" // В.Ф. Миллер "Народный эпос и история", с. 202, М., 2005)
Некоторые основания к такому толкованию вроде бы имеются. Действительно, в былине Илья Муромец спасает Чернигов (Чернягин) от вражеского нашествия и тогда горожане (или князь) предлагают ему остаться в городе воеводой:
"Выходили мужички да тут черниговски
Й отворяли-то ворота во Чернигов-град, -
А й зовут его во Чернигов воеводою"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #74, с. 440, С.-Петербург, 1873)
Правда, Илья отказывается от такой чести, предпочитая служить киевскому князю:
"Говорит-то им Илья да таковы слова:
"Ай же мужички да вы Черниговски!
Я не йду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольнiй Кiев-град."
(Там же)
Но этот отказ можно считать и поздней вставкой - после того, как главные герои русского эпоса оказались собраны в Киеве. А когда-то в Чернигове почитали Илью Муромца как своего, местного героя. Вот только это не означает, что и по всей Руси его тоже считали черниговцем.
Не всегда былинный Илья спасает от нашествия именно Чернигов, порой называли Себеж, Смоленск (Смолягин), а то и вообще какой-нибудь выдуманный город. Чернигов, конечно, фигурирует чаще, но лишь потому, что считался на Руси вторым по значению после Киева. Так что, в былину он попал не как исторический город, а, скорее, как эпический. К тому же городки Моровск и Карачев слишком незначительны, чтобы сохраниться в народной памяти.
О том, что Илью Муромца издавна хорошо знали и за пределами Черниговской земли, свидетельствуют два исторических документа.
1. Оршанский староста Кмита Чернобыльский в своём письме к Троцкому каштеляну Остафею Волловичу (1574 г.) похвалялся:
(А.Н. Веселовский "Южнорусские былины", с. 64, С.-Петербург, 1881)
"Придет час, коли будет надобность в Илье Муравленине и Соловье Будимировиче, прибудет час, коли будет службе нашей потреба"
И кто ж такое заявлял - верный холуй польских оккупантов, злейший враг русского народа, душегуб, на котором клейма ставить негде. А туда же - набивается в компанию к народным героям, пиарит себя. Но если отвлечься от моральной стороны вопроса, то очевидно, что почитание Ильи Муромца распространялась на территории намного превосходящие черниговскую землю, а с его авторитетом считались даже враги Руси.
2. Австрийский посланник Эрих Лясота в 1594 году, посетив Софийский собор в Киеве сообщал в своих заметках:
"В другом приделе церкви (in einer anderen Capellen an der Kirchen ausserhalb) была гробница Ильи Муромца (Elae Morowlin), знаменитого героя или богатыря (Bohater), о котором рассказывают много басен. Гробница его ныне разрушена, но в том же приделе сохранилась гробница его товарища"
("Путевые записки Эриха Ляссоты, отправленного римским императором Рудольфом II к запорожцам в 1594 г.", с. 19, С.-Петербург, 1873)
Софийский собор был местом погребения киевских князей, поэтому логично предположить, что на самом деле в гробнице покоился Илья - старший сын Ярослава Мудрого. Но популярность былинного Ильи оказалась настолько велика, что и его могилу люди искали среди самых почитаемых могил. Малозначительный князь уже забыт, а его гробницу в народных легендах попросту передали другому Илье - более достойному. Это говорит и об огромной популярности Ильи Муромца, и о том, что он никогда не был местным героем. Он даже после смерти связан с Киевом - символом русской земли, Илья Муромец - общерусский герой.
Если письменных свидетельств только два, то устных - множество. Былины исполнялись не только русскими сказителями, но и карелами, и коми, да ещё и на своём языке. Сказки и предания о былинных богатырях имеются у белорусов, украинцев, эстонцев, карел, финнов, коми, удмуртов, марийцев, чувашей, мордвы, якутов, латышей, эвенков. Причём, большинство таких сказок связаны именно с Ильёй Муромцем. (А.М. Астахова "Народные сказки о богатырях русского эпоса", с. 75, М.-Л.,1962; В.Я. Евсеев "Карельские сказки и пересказы былин об Илье Муромце" // "Труды Карельского филиала АН СССР. Вып. 35. Вопросы литературы и народного творчества", с. 107-115, Петрозаводск, 1962; А.Н. Веселовский "Мелкие заметки к былинам" // ЖМНП, март, 1890, с. 7-18). Если почитание Ильи Муромца передалось даже нерусским народам, то насколько же велика была его популярность на Руси? И не просто велика, а грандиозна - Илью воспринимали как воплощение всего русского народа. Бессмысленно искать какие-то местные истоки образа, будь то Муром, Чернигов или другие варианты. Сочинить можно всё, что угодно, но личность богатыря слишком масштабна и не уместится в узких рамках. Он принадлежит всей русской земле.
Совершенно необоснованными выглядят утверждения В.Ф. Миллера и его последователей, что якобы предания об Илье Муромце были занесены в Россию с запада и только в XVI веке. Эти домыслы не просто бездоказательны, они совершенно не соответствуют российской действительности. Как раз в великорусских областях почитание Ильи Муромца возросло до наибольшей степени. Его чтили как величайшего из героев, чтили наравне с божеством, народная любовь к нему казалась запредельной. Сказок об Илье Муромце больше, чем обо всех остальных былинных богатырях вместе взятых. То, что известно о нём на Украине и в Белоруссии, лишь слабые отголоски всенародной славы Ильи Муромца в России. Слава распространяется из мест, где она достигла высшего накала, туда, где она слабее, но никак не наоборот. Такая слава не возникает внезапно, она основывается на давней и повсеместной традиции, уходящей корнями в самую седую древность. А что летописцы не знают человека с таким именем, так в каких хрониках можно найти Батрадза или Вяйнемёйнена?
Безусловно, ошибаются те, кто причисляет Илью Муромца к новым богатырям. Пускай в былине, приехав в Киев, он уже застаёт там и Добрыню, и Алёшу - это ничего не значит, это всего лишь сюжет. Другое дело - формирование образа. Эпический герой, да ещё таких масштабов, не появляется из ничего, его рождение теряется во тьме веков. Былинный эпос вырастает из более древних эпических пластов, а под ними обнаруживаются другие пласты, ещё древнее. Видоизменяются сюжеты и имена: в XVI веке Илью называли не Муромец, а Моровлин или Муравленин, богатырь превращался то в крестьянина, то в казака, но сам образ живёт.
О древности этого образа говорит и необычайно широкое распространение преданий об Илье Муромце. В немецких средневековых поэмах "Ортнит" и "Сага о Тиреке Бернском", записанных в XIII веке, один из активных персонажей - Илиас из Руси (А.Н. Веселовский "Былины о Волхе Всеславьевиче и поэмы об Ортните" // "Русский фольклор. Межэтнические фольклорные связи", XXVII, с. 276-310, С.-Петербург, 1993; его же "Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском" // "Известия отд. русского языка и словесности Имп. Академии наук", т. XI, кн. 3, с. 11-27, С.-Петербург, 1906). Германия, ведь, наполовину состоит из славянских земель, захваченных немцами. В число трофеев вошли и славянские предания, приспособленные немцами для прославления своей (и только своей) истории. Выходит, Илья считался героем не только на Руси, но и в землях балтийских славян. Если поэмы были записаны в XIII веке, до этого они долгое время ходили в устной форме, а им предшествовали славянские предания, то образ Ильи уходит в глубину славянского язычества. Вот не зря же в одной из былин он стрелял из лука по киевским церквям:
"На церквах-то он кресты вси да повыломал,
Маковки он золочены вси повыстрелял"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #76, с. 458, С.-Петербург, 1873)
Напрасно, совершенно напрасно в Муроме памятник Илье изваяли с крестом в руке. Не был он ни благоверным, ни преподобным - язычник он, из-под поздней христианской вуали ясно видна его подлинная языческая суть.
И вот, что интересно: в немецких поэмах Илиас не крестьянин и не казак, он - король. Да не просто король, а один из главных. И это его первоначальный облик, любимейший из русских героев не мог быть худородным. Потому-то Лясоте и показывали могилу Ильи среди погребений высшей киевской знати, не сомневаясь в высоком происхождении богатыря. Мало того, даже в турецких сказаниях появился Илья-шах в качестве правителя Багдада и соратника Рустама (А.Н. Веселовский "Мелкие заметки к былинам" // ЖМНП, май, 1890, с. 56-60). В преданиях киргизов Ильяс - двоюродный брат Казыра: "Ильяс помогает страждущим от крушения на воде; где он проходит, там трава зеленеет. Казыр и Ильяс выпили животворной воды, поэтому и не умирают" (Потанин Г.Н. "Очерки северо-западной Монголии. Результаты путешествия 1879 г.", вып. IV, с. 819, С.-Петербург, 1883). В.Ф. Миллер усмотрел связь между киргизским Ильясом и Ильёй Муромцем: здесь и сходство в именах, и волшебная вода из животворного источника. Учёный полагал, что связь осуществлялась через посредство иранского эпоса, в котором Ильяс считался хазарским героем, а значит, мог быть туда занесён из эпических сказаний хазар (В.Ф. Миллер "Экскурсы в область русского народного эпоса", с.191-192, М, 1892). У Фирдоуси упомянут Ильяс, сын Мехраса в качестве владыки Хазарии и соперника правителя Византии (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 48, М., 1994). Словосочетание "Ильяс, сын Мехраса" может быть переделкой из Илья Муромец.
Если обратиться к былинам, то в Киеве не было равных Илье Муромцу по значению, да и по положению тоже, сам князь Владимир ну ничего без него не мог. И ведь дружину возглавлял Самсон Колыванович, а руководил всем Илья. А не будь Илья князем, стал бы воевода ему подчиняться?
Или такой случай. В былине "Данило Ловчанин" князь Владимир поступил, мягко выражаясь, крайне непорядочно. И никто не пытался урезонить зарвавшегося монарха. Когда Илья вернулся в Киев и узнал, какая некрасивая история случилась в его отсутствие, так он отчитывал князя, как нашкодившего мальчишку ("Песни, собранные П.В. Киреевским", ч. I, вып. 03, #2, с. 32-38, М., 1861). А тот и пикнуть не смел. Кто ещё на это способен?
В.Ф. Миллера озадачило довольно неожиданное заявление Ильи Муромца в одной из былин. Под "Кидошом-градом" (замена Чернигова) Илья уничтожил вражеское войско и потом представился горожанам так:
"Я по поездке Юриш-Мариш-Шишмаретин,
По потехе Борис-королевич млад"
("Былины и исторические песни из Южной Сибири", записи С.И. Гуляева, #1, с. 35, Новосибирск, 1939)
А чего удивляться? Не крестьянское дело - сражаться с захватчиками. Видно, ещё долго сохранялись в русском эпосе воспоминания о знатном происхождении Ильи Муромца. И подтверждения тому содержатся в песнях южных славян.
Многие из таких песен сходны с русскими былинами и сказками. Но это не заимствование, потому что в них встречаются мифологические персонажи, в русском фольклоре заменённые на животных - сказалось давление церкви. Русские былины и южнославянские песни имеют общее происхождение, восходящее к временам до начала славянского расселения, к V-VI векам. И есть в песнях персонаж, соответствующий Илье Муромцу, одни и те же сюжеты на Руси приписываются Илье, а у южных славян - Марко Кралевичу. При том, что реальный Марко не совершал ничего героического - это был мелкий сербский королёк, живший в XIV веке, владевший одним городом Прилепом и плативший дань турецкому султану. Прославился он лишь благодаря своему имени, сходному с прозвищем Ильи - Муромец, Моровлин, Муравленин.
Остаётся сделать следующий шаг в логических рассуждениях - Илья Муромец был общеславянским героем, его знали и любили не только на Руси, но и у северных, и южных славян, и знали как высокородного князя. Хотя, звали его тогда не Илья, он носил сходное по звучанию языческое имя. В немецких поэмах имя Илиас имело варианты: Элигас, Элигаст (А.Н. Веселовский - т. XVI. "Статьи о сказке" 1868-1890, с. 155, М.-Л., 1938) - это уже явное сходство с именем Олег.
Известный российский историк и фольклорист М.Г. Халанский пытался проследить видоизменение имени Илья и через Елья, Елег приводил как раз к имени Олег (Халанский М.Г. "К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем" // ЖМНП, август, 1902, с. 287-356). Всё бы хорошо, да зачем-то уважаемый автор принялся отождествлять Илью Муромца с историческим князем Олегом. Сходства-то нет, практически, никакого. Только вызвал критику в свой адрес и обесценил настоящее открытие.
Эпос не историчен по природе, он древнее самой древней истории. Исторические события не отправная точка эпоса, это эпические сказания используются для приукрашивания событий. Вот так же случилось и с князем Олегом, когда в народной памяти с ним связали эпические сюжеты, к которым реальный князь не имел отношения. Фольклорный Олег на много столетий старше, его образ складывался вместе с формированием славян, и вобрал в себя дославянский пласт героических преданий. А с течением времени под влиянием исторических событий образ видоизменялся и переосмысливался. В условиях всевластия церкви и гонений на язычество сказителям пришлось основательно переработать древние сказания. Вместо закоренелого язычника Олега героями былин стали защитники новой веры. Прежние сюжеты приспосабливались к православию, для героев подбирались новые имена либо похожие по звучанию на исходный вариант, но христианские: Илья, Алёша, либо изменённые так, чтобы звучали нейтрально: Вольх или Вольга. Эти имена заслонили собой первоначальное имя.
Сейчас это разные персонажи, но сформировавшиеся на общей основе, поэтому былины о них временами пересекаются между собой. Сюжет былины "Илья и Идолище" практически совпадает с рассказом о встрече Алёши Поповича с Тугарином, а небольшая былина о рождении Алёши повторяет рассказ о рождении Вольха. Родиной Ильи Муромца считается село Карачарово, но в былине "Вольга и братья Ливики" село Корачарово даровано Владимиром Вольге (Н.В. Водовозов (сост.) "Русский народный эпос", с. 22, М., 1947).
Имена со временем видоизменяются, переосмысливаются, в них запечатлеваются повороты истории, а местные события вызывают появление отдельных вариантов эпического персонажа, которые начинают жить своей жизнью. В случае с Ильёй Муромцем возрастало значение его прозвища. Имя Илья достаточно распространено, так что прозвище превратилось как бы во второй компонент имени. Д.И. Иловайский сделал такой вывод:
"Мы видели, что в конце киевского периода Илья, по-видимому, ещё не имел прозвания Муромец, считался знатным человеком и приурочивался к Южной или Киевской Руси"
("Богатырь-казак Илья Муромец как историческое лицо" // Д.И. Иловайский "Рязанское княжество", АИР, с. 461, М., 1997)
А дальше в России Илья получил прозвище Муромец и превратился в крестьянина, а затем и в казака. В прибалтийских землях знатное происхождение Ильи сохранилось, но прозвище не прижилось, зато у южных славян оно даже стало именем героя - Марко Кралевич. Именно для жителей Балкан реальное содержание прозвища оказалось связано с их историей. И тут мы подходим ещё к одной версии - моравской.
В.Ф. Миллер высказал мнение, что образ Ильи Муромца раздвоился на восточный и западный. И именно западного Илью имел в виду Филон Кмита Чернобыльский ("К былинам об Илье Муромце и Соловье-разбойнике" // В.Ф. Миллер "Народный эпос и история", с. 217, М., 2005). В этом нет ничего необычного, на такой огромной территории образ и должен дробиться под влиянием местных условий. Появилась версия, что прозвище Моровлин или Муравленин произошло от названия Моравии (А.С. Королёв "Загадки первых русских князей", с.197-198, М., 2002; М.Г. Халанский "Отношение былин об Илье Муромце к сказаниям об Олеге Вещем" // ЖМНП, 1911, новая серия, ч. XXXV, сентябрь, с. 56). Доказательствами явились летописные статьи, где моравы назывались моравлене, моравляне:
"... сЪдоша на рЪцЪ МоравЪ и нарекошася Маравляне"
(Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 3, М., 2000)
В ряде летописей Моравия называлась городом Моравом или даже Муромом:
"А iниi Словяне осташа на старине на дунаи, градъ же у нихъ муром"
(Ф.А. Гиляров "Предания русской начальной летописи", с. 5, М., 1878)
И тут вспомнили ещё про одного полулегендарного князя - Олега Моравского. Русские летописи его не знают, сведения об этом князе содержатся в трудах польского писателя Бартоломея Папроцкого (1593 г.) и чешского писателя Яна Амоса Коменского (1620 г.), труд которого до нас не дошёл, но известен в пересказе другого чешского писателя Томаша Пешины (1677 г.). Общий смысл такой.
Был будто бы у князя Олега сын, которого тоже звали Олег. После ссоры с князем Игорем ему пришлось бежать в Моравию, где его в 940 году провозгласили князем. Помирившись с Игорем, он возглавил борьбу мораван против венгров. Но силы оказались неравны и после гибели дружины князь был вынужден вернуться на Русь, где и умер в 967 году. В Моравии его считали родоначальником графского рода Жеротинов (А.В. Флоровский "Русское летописание и Я.А. Коменский" // "Летописи и хроники", 1973, с. 312-316; Х.Ф. Фризе "История польской церкви от начала христианства в Польше до наших времён", т. I, с. 41-46, Варшава, 1895).
Русские летописи об этом молчат, но молчание их многозначительно. Странно, что с 920 по 940 год нет никаких летописных известий. Могло ли такое быть, чтобы на протяжении двух десятков лет в жизни Руси вообще ничего не происходило? Однако же - происходило, но не нашло отражения в летописях. Например, такое важное событие, как перенос Новгорода на новое место. Раскопки древнейших слоёв города показали, что самые ранние сооружения датируются серединой X века, более ранние находки отсутствуют. Вот как описывает свои поиски известный советский археолог В.Л. Янин:
"Древнейшие уличные настилы появляются в середине X в. Это значит, что только около этого времени Новгород впервые обретает устойчивую усадебную застройку и системы уличного благоустройства, т.е. возникают черты, делающие его городом. Столь поздняя дата становления важнейших элементов городской жизни решительно противоречит надежде отыскать в нем напластования IX в. Тогда Новгорода еще не было...
Ниже остатков древнейших срубов и настилов располагалось пахотное поле с отчетливо различимыми бороздами вспашки, а на месте будущей Черницыной улицы пролегала грунтовая дорога...
... древнейшие слои этого города датируются временем не ранее первой четверти X в."
(В.Л. Янин "Средневековый Новгород", с. 71-72, 74, М., 2004)
Предыдущим Новгородом, по-видимому, было Рюриково городище. Уж оно-то в IX веке точно существовало:
"Активное заселение Городища начинается в середине IX в."
(Там же, с. 73)
Новгород IX веке хорошо известен летописцам, там княжили Рюрик и Олег. А в период правления князя Игоря город по неизвестной причине переместился на новое место, оставив на прежнем месте княжескую администрацию. Основания для такой акции должны быть архиважными. Но почему все летописи как в рот воды набрали? Значит, на Руси происходили события, которых высшая знать отчего-то стыдилась, и очень желала скрыть от потомков свою неприглядную роль. Государство испытывало потрясения, пользуясь которыми, Византия решилась разорвать торговый договор с Русью, что привело к большой войне, а древляне осмелели и вздумали отложиться от Руси. Борьба за власть, неудачная попытка переворота и последовавшая за ним смута, вынудившая одного из князей бежать из страны, спасая свою жизнь. Но существовал ли этот второй Олег?
В Новгородской I летописи утверждается, что у князя Игоря был воевода по имени Олег:
"И бысть у него воевода, именемъ Олегъ, муж мудръ и храборъ"
(Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 107, М., 2000)
Правда, воевода Олег в этой летописи отождествляется с князем Олегом, но имеется ещё иностранное свидетельство - т.н. Кембриджский документ. Некий хазарский еврей в своём письме описывает захват войском князя Игоря принадлежащего хазарам города Самкерца (Тмутаракани). И предводителя русов он называет "X-л-гу", т.е. Халег - иранская параллель имени Олег (П.К. Коковцов "Еврейско-хазарская переписка в X веке", с. 118, Л., 1932). Этот воевода погиб во время первого похода Игоря на Византию (когда князя Олега давно уже не было в живых), а при описании повторного похода воеводой назван Свенельд (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 109, М., 2000).
В "Житии св. Владимира" Олег появляется как воевода князя Владимира (А.А. Шахматов "Корсунская легенда о крещении Владимира", с. 46, С.-Петербург, 1906). М.Г. Халанский считал, что в житие Олег попал непосредственно из летописного рассказа о князе Игоре:
"Когда Владимир Св. выдвинулся в былевом эпосе в центральную фигуру стольнокиевского князя, к циклу его богатырей примкнул и Олег: воевода Игоря стал воеводой Владимира"
(Халанский М.Г. "К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем" // ЖМНП, август, 1902, с. 311)
Но если и в самом деле существовал воевода Олег, можно ли его считать сыном князя Олега? Всё-таки не принято одинаково называть отца и сына, другое дело, когда внука называют по имени деда. Но вот в договоре князя Игоря с Византией упоминается Сфандра, жена Улеба (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 46, Рязань, 2001). Она поставлена в самом начале списка киевской знати среди высших лиц государства. Выше её только Игорь с Ольгой, да племянник князя Игоря (кстати, тоже Игорь, так что одинаковые имена среди близких родичей на Руси не редкость). Сам Улеб, очевидно к тому времени умерший, не принимал участие в подписании договора, но, судя по высокому положению его жены, при жизни он входил в главное руководство страны. Это единственный кандидат на роль воеводы Олега. Имена Улеб и Олег сходны по звучанию, их вполне могли спутать, а может Улеб - христианское имя, которое и выбрали из-за звуковой близости.
И ещё такое соображение. Из русско-византийских договоров Олега и Игоря ясно видно, что Киевская Русь представляла из себя объединение многих княжеств, возглавляемых своими князьями (великие, светлые и всякое княжьё). Воевода считался вторым лицом в государстве и ему подчинялись прочие князья. А подчиняться князья согласятся только могущественному князю, да, вдобавок, более родовитому, чем они сами. Дело не в чванстве - если князья и стерпят унижение, так их подданные посчитают себя оскорблёнными. Поэтому естественно, что воеводами становились представители главных княжеских родов, чью власть признать было не зазорно. Сын князя Олега вполне подходил на роль воеводы.
То, что известно о воеводе Олеге, не позволяет связать его с Олегом Моравским. Он не ссорился с Игорем, не покидал Русь и погиб во время похода на Византию 941 года. Но у князя Олега мог быть и другой сын.
В исландской "Саге об Одде Стреле" необычайно много заимствований из преданий о князе Олеге. Собственно, всю жизнь русского князя скальды переделали на свой манер. Скандинавия, где государственность ещё только складывалась, испытала огромное культурное влияние со стороны Руси, ну и кое-что из культурного наследия скандинавы прихватили для себя. Но эти заимствования могли сохранить фрагменты народных сказаний, ускользнувшие от внимания летописцев.
В саге говорится, что у Одда, которому приписывали подвиги Олега, был близкий друг Асмунд, вместе они пережили множество приключений. После гибели Асмунда Одд в память о нём назвал своего сына ("Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. V, с. 263, М., 2009).
Асмунду, сыну Одда соответствует летописный Асмуд. Он появляется внезапно и сразу занимает место на самом верху княжеской иерархии:
"Вольга же бяше в КиевЪ съ сыномъ своимъ съ дЪтьскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ и воевода бЪ СвЪнелдъ"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001)
Воспитатель Святослава Асмуд назван сразу же после киевского князя и перед воеводой. Значит, власть и влияние у него были, по крайней мере, не меньшие, чем у Свенельда. И в походе на древлян они делят между собой руководство войском (там же, с. 56-57). Далеко не всякий князь заставил бы потесниться самого Свенельда. А если признать Асмуда сыном князя Олега, то его быстрое возвышение получает объяснение.
Имена Асмунд и Асмуд различаются одной буквой. Это означает, что у них общее происхождение, но и также то, что для русичей они ничего не значили. Славянин Асмуд носил имя, которого не понимал. Если сведения саги были почёрпнуты из русских сказаний, то это объясняет происхождение Асмуда. Олег вполне мог назвать сына в память о боевом товарище, неважно кем тот был по национальности. А после смерти Олега между Игорем и Асмудом началось соперничество.
По обычаям того времени князю наследовал не прямой потомок, а старший в роде. Рюрику наследовал его шурин Олег (Игорь был ещё мал), Олегу - племянник Игорь. А вот был ли Игорь старшим в роде? Захватывая Киев, Олег, перед тем, как убить Аскольда и Дира предъявил им Игоря:
"... и вынесоша Игоря: "а се есть сынъ РюриковЪ". И убиша Асколда и Дира..."
(Там же, с. 22-23)
Такой поступок имел смысл лишь в том случае, если у Игоря имелись все права на киевское княжение. Нет, Олег, конечно, был не регентом при Игоре, а полноправным князем и совершенно законно княжил в Киеве три десятка лет как старший в роде. Но законность эта сохранялась до тех пор, пока Игорь оставался в живых. После Олега, как и было оговорено, княжение перешло к Игорю. Но если Асмуд был старше, то мог оспорить законность княжения Игоря, ссылаясь на старый обычай - он же приходился Игорю двоюродным братом.
Дальнейшие события можно предположительно восстановить так. Смута продолжалась, возможно, не один год, но всё же Игорь оказался сильней и Асмуду пришлось спасаться на чужбине. Моравия в то время вела тяжёлую борьбу с венгерским вторжением и помощь Русь была бы очень кстати. Возможно, Асмуда потому и пригласили на княжение в Моравию, что рассчитывали с его помощью договориться с Игорем. Конечно, для этого Асмуду пришлось принять христианство. Когда Асмуд отказался от претензий на киевское княжение, то Игорь охотно с ним помирился. Тут бы венграм и конец пришёл, да вот незадача - у Руси резко испортились отношения с Византией, дело дошло до войны. А потом надо было усмирять древлян, в походе на которых Игорь и нашёл свою смерть.
Асмуду пришлось сражаться в одиночку и небезуспешно. Его популярности способствовало родство с князем Олегом, слава которого перешла и на него. Победы нового князя над венграми прославлялись, ему приписывали силу, которой он не имел. Он стал надеждой и знаменем борьбы с нашествием. Впоследствии его и вовсе отождествили с обоими Олегами - историческим и фольклорным. И даже, когда венгры заняли Моравию, борьба не казалась проигранной.
Исследования древнерусских погребений выявили массовое переселение на Русь жителей Моравии и именно в X веке (С.С. Ширинский "Археологические параллели к истории христианства на Руси и в великой Моравии" // "Древняя Русь и славяне", с. 203-206, 1978). И ведь христиане переселялись в языческую страну. Было ли это бегством из разорённой Моравии или же готовился контрудар? Найденные захоронения показывают присутствие моравской знати на Руси, а знать обычно бывает организована. Вряд ли переселение было одномоментным, но хотя бы часть мораван пришла на Русь вместе со своим вождём. Они рассчитывали на скорое изгнание венгров, прославляли своего вождя, поддерживали народные легенды о нём. Люди рассчитывали на его скорое и победное возвращение. Это видно по южнославянским песням о Марко Кралевиче. И имя-то для него выбрали, переделав прозвище моравского героя. Люди верили, что Марко не умер, а только спит. Но он проснётся и спасёт свой народ от турецкой неволи:
"Бог смилостивился и каким-то чудесным образом перенес юнака и коня его Шарца в пещеру, где они живут и по сей день. Марко воткнул свою саблю под скалу или забил ее в каменную россыпь, лег, заснул и посейчас спит; у Шарца есть немного мха, который он потихоньку ест, сабля из-под скалы или из камней потихоньку вылезает. И как Шарац весь мох съест, а сабля из-под скалы или из камней вылезет, Марко проснется и снова на белый свет явится"
("Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича", с. 425-426, М., 1987)
Возвращение не состоялось. После гибели Игоря власть перешла к Ольге, которую интересовало только христианство. Её "мудрое" правление принесло Руси только потери - всё-таки непосильной ношей оказались государственные заботы. Да и соперничество со Свенельдом сильно осложняло жизнь. А после смерти Асмуда подготовка контрудара и вовсе потеряла актуальность.
На Руси Асмуд жил, скорее всего, в Чернигове потому что там находился второй по значению княжеский стол. Вместе с ним там располагалась его дружина, туда же переселялись и его моравские сторонники. Вот после этого по Черниговской земле и разошлись легенды про Олега (Илью) Моравлянина. В состав Черниговского княжества входили недавно отбитые у Хазарии приазовские земли с городами Тмутаракань и Корчев (Керчь). Возможно, что в далёкий Корчев Свенельд, не желавший иметь под боком конкурента, и выдавил Асмуда. А потом название "Корчев" сказители переделали в "Карачарово".
Полной переработке эпос подвергся после введения христианства на Руси. В условиях язычества персонажи чётко различались: вот этот - герой, а вон тот - бог (как в греческих мифах: Геракл - герой, Аполлон - бог). А потом всё перемешалось - и мифологию никто не помнит, и церковь давит со всех сторон, сохранились какие-то обрывки сказаний непонятно о ком. Да и опасно стало рассказывать языческие мифы, спокойнее, если их персонажи объявить древними богатырями. И теперь в былинах переплелись между собой эпические герои и языческие боги. Божественная природа особенна видна в описании Ильи Муромца, которого и в русских, и в иноязычных сказках смешивали с Ильёй-пророком (А.М. Астахова "Народные сказки о богатырях русского эпоса", с. 10, 84, М.-Л.,1962). Появляется соблазн видеть в былинах про Илью Муромца отголоски мифов о Перуне. Такие попытки вызвали резкую отповедь Д.И. Иловайского:
"Названные богатыри самыми своими именами свидетельствуют не об языческой, а именно о гораздо позднейшей христианской эпохе...
Но самою-то древнейшей церковью во имя св. Ильи является та, которая, по свидетельству летописи, существовала в Киеве ещё при Игоре...
... главный богатырь Владимирова цикла получил имя того святого, почитание которого в Киеве является наиболее древним...
Следовательно, эпический образ его также возник не без связи с нашей церковностью"
("Богатырь-казак Илья Муромец как историческое лицо" // Д.И. Иловайский "Рязанское княжество", АИР, с. 458-459, М., 1997)
Всё правильно, всё так. И в то же время не так. Действительно, древнейшей в Киеве была церковь св. Ильи. Действительно, культ св. Ильи был один из самых почитаемых на Руси. Действительно, былинный эпос формировался под сильнейшим влиянием христианства. А что не так?
Целью церковников было установление господства над людьми, но никак не культурно-просветительная работа. Мыслящие люди для них опасны. И уж конечно не церковники придумывали эпос - у них имелась своя священная книга и больше им ничего не требовалось. Над культурной жизнью населения Руси церковь установила свою цензуру, безжалостно уничтожая всё неугодное. Из великого богатства русского эпоса до нас дошла лишь малая часть, уцелевшая под жерновами церковного террора. И ту поневоле пришлось приспосабливать к христианству, иначе и этого бы не осталось. Так что к созданию эпоса церковь отношения не имела, он появился за много веков до христианства.
Как отличать богов и героев друг от друга? Возможности у них разные. Когда Илья Муромец побивает целое войско или вырывает с корнем деревья, тут сразу можно заподозрить вмешательство божества. Героям же приходилось использовать хитрость, ловкость, изворотливость и прочие человеческие качества. Ну ещё совпадения с чужими мифами - многие из них бродили по свету и попадали в предания даже не родственных народов. А что касается связи Ильи-пророка с Перуном, так на Руси Перун был не единственным громовержцем. Два культа на Руси были равны по влиянию и силе - Перуна и Велеса. Только этими богами клялись русичи, заключая договоры с ромеями:
"... да имЪем клятву отъ Бога, въ негоже вЪруемъ, в Перуна и въ Волоса..."
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 71-72, Рязань, 2001)
Две группы русичей клянутся богами, в которых веруют - одни веруют в Перуна, другие в Велеса и оба культа равноправны. Велес тоже почитался в качестве громовержца, а имя его даже немного похоже на имя Илья, так что в облике Ильи Муромца (вместе с Ильёй-пророком) могут проявляться некоторые черты, как Перуна, так и Велеса. Да и кто иной мог быть защитником русской земли? Не иноземный бог, не иноземный святой, а плоть от плоти своего народа, всем существованием связанный с Великой Русью.
