Домов Михаил Иванович : другие произведения.

Выбор князя Владимира 3. Отрекаясь от пращуров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
  

7. ВЫБОР КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА

  

7.3. ОТРЕКАЯСЬ ОТ ПРАЩУРОВ

  

I

  
   Князь Владимир крестился. Как частное лицо он мог выбирать удобную для себя религию, но как правителю государства ему неуютно пребывать в христианстве, когда народ по-прежнему предпочитает язычество. Значит, веру, выбранную правителем, следует навязать непонятливым подданным. Люди не просили князя об этом, да кто их спрашивал? Правители лучше знают, что требуется стране, под которой они понимают исключительно себя и своё ближайшее окружение. А все прочие обязаны покорно платить подати и не докучать высокородным вельможам бедами и заботами. Крестившись, Владимир должен был продемонстрировать новым единоверцам христианское рвение:
  
   "Постави же церковь в Корсуни на горЪ, идЪже съсыпаша средЪ града, крадуще приспу, яже церки стоить и до сего дне"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 113-114, Рязань, 2001)
  
   Источником для летописного известия стал непроверенный слух. Некогда было Владимиру строить церковь в Херсонесе - после окончания переговоров князь поспешно отправился в Киев. Да и не устоит на свеженасыпанном холме никакое строение. То есть, конечно, церковь там вполне могли воздвигнуть, но позднее, без спешки проведя необходимые предварительные работы. А вот имел ли князь Владимир к ней хоть какое-то отношение - большой вопрос. Главной его заботой было строительство христианских храмов на Руси, а у империи этого добра и без того довольно. Князь даже малость прибарахлился в Херсонесе:
  
   "Взя же ида мЪдянЪ двЪ капищи, и 4 кони мЪдяны, иже и нынЪ стоять за святою Богородицею, якоже невЪдуще мнять я мрамаряны суща"
   (Там же, с. 114)
  
   Показав народу свои трофеи, князь Владимир тут же распорядился (к радости немногочисленных христиан) ликвидировать киевское капище. Помимо разрушения главной святыни страны, для киевлян было разыграно целое представление по изгнанию из Руси прежних богов:
  
   "Яко приде, повелЪ кумиры испроврещи, овы исЪщи, а другия огневи предати; Перуна же повелЪ привязати коневи къ хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручай, 12 мужа пристави бити жезльемь. Се же не яко древу чюющю, но на поруганье бЪсу, иже прелщаше симъ образомъ человЪкы, да възмездье прииметь отъ человЪкъ. Велий еси, Господи, чюдна дЪла твоя! вчера чтимь отъ человЪкъ, а днесь поругаемъ. Влекому же ему по Ручаю к ДнЪпру, плакахуся его невЪрнии людье, аще бо не бяху прияли святаго крещенья; и привлекше, вринуша ѝ вЪ ДнЪпр. И пристави Володимеръ, рекъ: "аще кде пристанеть, вы отрЪвайте его отъ берега, дондеже порогы проидеть; то тогда охабитеся его". Они же повелЪная створиша. Яко пустиша и, пройде сквозЪ порогы, изверже ѝ вЪтръ на рЪнь, и оттолЪ прослу Перуня Рънь, якоже и до сего дне словеть"
   (Там же)
  
   Сразу же можно отметить полное отсутствие печенегов в причерноморской степи. Безоружные люди были расставлены вдоль Днепра, включая пороги, безо всякой опаски. До введения христианства Русь не подвергалась нападениям кочевников. Старые, отеческие боги справлялись с защитой страны куда лучше нового, разрекламированного.
   Заметно, что ниспровергатели Перуна искренне верили в его реальность. В противном случае достаточно было просто уничтожить идол, однако же, его демонстративно выпроводили вон из страны, подвергая оскорблениям, дабы изгнанный бог не вздумал вернуться. Церковники того времени не отождествляли языческого бога с его изображением. Перун, пускай и переведённый в разряд бесов, представлялся им могучим сверхъестественным существом, временно обитавшим в деревянной скульптуре. Если уничтожить это обиталище, то Перун быстро найдёт себе новое, а сила русского бога такова, что, оставаясь на Руси, он способен вернуть себе власть. Поэтому, пока он заключен внутри идола, есть возможность, чтобы избавится от опасного конкурента. С прочими богами Христос ещё совладает (с помощью церкви, конечно), а вот Перун ему не по зубам. Точно такой же обряд был осуществлён и в Новгороде:
  
   "В лЪто 6996 (988) <...> И прiиде епископ Iоакимъ, и требища разори и перуна посЪче, что въ Великомъ НовЪградЪ стоялъ на Перыни, и повелЪ повлещи въ Волховъ; и повязавше ужи, влечаху ѝ по калу, бiюще жезлiемъ и пихающе, и въ то время вшелъ бЪсъ въ перуна, и нача кричати: о горе мнЪ! охъ! Достахся немилостивымъ судiямъ симъ - и вринуша его въ Волховъ. Онъ же пловаше сквозЪ великiй мостъ, верже палицу свою на мостъ, ею же безумнiи убивающеся утЪху творять бЪсомъ. И заповЪда никому нигдЪ же переняти его. И иде Пидблянинъ рано на рЪку, хотя горницы везти в городъ, и перунъ приплылъ къ берегу къ бервы, и отрину его шестомъ, и рече ему: "перунище! досыти еси Ълъ и пилъ, а нынЪ прочь плови"; и плы изъ свЪта некощное, сирЪчь во тму кромЪшную"
   (Новгородская III летопись, ПСРЛ, т. III, с. 207, С.-Петербург, 1841)
  
   Сценарий повторился: опять волокли идол к реке, опять избивали его палками, опять отталкивали от берега, заставляя плыть дальше. Байки о стенаниях идола и о брошенной им на мост палице только подтверждают мысль, что церковники воспринимали языческих богов как реальных соперников Христа. Христиане боялись старых богов, их месть представлялась им неотвратимой, если вовремя не избавиться от свергнутых владык. А байка о прохожем, якобы оттолкнувшем Перуна от берега, придумана церковниками. Едва ли рано утром могли найтись свидетели произошедшего. И не отрекаются люди в одночасье от своей прошлой жизни. Более вероятным представляется вариант событий из сказания о Словене и Русе. Правда, Перун там отождествлён с Волховом - сыном мифического князя Словена:
  
   "Больший же сын оного князя Словена Волхв бесоугодник и чародей и лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищреньми мечты творя многи, и преобразуюся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный, и не поклоняющих же ся ему овых пожираше, овых же испроверзая и утопляя. Сего же ради людие, тогда невегласи, сущим богом окояннаго того нарицая и Грома его, или Перуна, рекоша, руским бо языком гром перун именуется. Постави же он, окаянный чародей, нощных ради мечтаний и собирания бесовскаго градок мал на месте некоем, зовомо Перыня, иде же и кумир Перунов стояше. И баснословят о том волхве невегласи, глаголюще, в боги сел окаяннаго претворяюще. Наше же християнское истинное слово с неложным испытанием многоиспытне извести о сем окаяннем чародеи и волхве, яко зле разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове и мечтаньми бесовскими окаянное тело несено бысть вверх по оной реце Волхову и извержено на брег противу волховнаго градка, иде же ныне зовется Перыня. И со многим плачем тут от неверных погребен бысть окаянный с великою тризною поганскою, и могилу ссыпаша над ним велми высоку, яко же обычай есть поганым. И по трех убо днех окояннаго того тризнища проседеся земля и пожре мерзкое тело коркодилово, и могила его просыпася с ним купно во дно адово, иже и доныне, яко ж поведают, знаки ямы тоя не наполнися"
   ("Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске", ПСРЛ, т. XXXIII, Л., 1977, с. 140)
  
   При сравнении двух текстов "бесами" оказываются епископ Иоаким и его приспешники. Это они сбросили идол Перуна в Волхов. Сам собой плыть против течения идол не мог, если только его не отбуксировали язычники. А епископ недоглядел или, может, просто не сумел воспрепятствовать. Потом язычники извлекли идол из реки и спрятали до лучших времён. Которые для них так никогда и не наступили. Рассказ о чудовищном крокодиле, якобы топившем корабли, М.В. Ломоносов попытался объяснить с точки зрения здравого смысла:
  
   "Сие разуметь должно, что помянутый князь по Ладожскому озеру и по Волхову, или Мутной реке тогда называемой, разбойничал и по свирепству своему от подобия прозван плотоядным оным зверем"
   (М.В. Ломоносов "Древняя российская история", с. 25, С.-Петербург, 1766)
  
   Версия построена на сплошных натяжках и допущениях: если действительно существовал такой князь, если он и вправду разбойничал, если было, кого ему грабить, если средневековые словене вообще знали про зверя крокодила. А, ведь, объяснение лежит на поверхности: это персонификация волховских порогов, где разбивались мелкие судёнышки (крупных тогда не строили). Преодолевать пороги крайне опасно, и они постоянно находили для себя жертвы. Мифологическое сознание людей видело среди камней и водяной пены грозного хозяина порогов, от прихоти которого зависело - жить корабельщикам или погибнуть.
   Куда известнее Днепровские пороги и вот там-то, по сведениям В.И. Даля, тоже якобы обитал зверь, сходный с волховским: "РУСЬ? м. Сказочное чудовище днепровских порогов" (В.И. Даль "Толковый словарь живого великорусского языка", т. IV, с. 115, М., 1956). Сказочное чудовище непосредственно связано с днепровскими порогами и не может быть сомнения, что в нём воплотился страх людей, вынужденных на утлых судах преодолевать смертельно опасную преграду. Чудовище порогов сродни гомеровской Сцилле.
   Вот две реки - Днепр и Волхов. Общее между ними то, что на обеих реках имелись пороги, и по обеим уплывали из Руси идолы Перуна. Киевский Перун достиг порогов, а если новгородский был "зле разбиен", так, значит, и он добрался до волховских порогов. Предания о волховском звере и днепровском чудовище явно родственны и связаны они с Перуном. В качестве доказательства можно использовать русскую вставку в переводное поучение "Беседа св. Григория Феолога о избиении града": "Овъ рЪку богыню нарицаеть и звЪрь, живущъ въ ней, яко бога нарицая, требу творить" (Е.В. Аничков "Язычество и Древняя Русь", с. 140, М., 2009). Сказано совершенно определённо - зверя, живущего в реке, язычники почитали богом. Так что, морской царь из былины о Садко вобрал в себя черты Перуна. Но в крокодила Перун превращаться никак не мог, тут в сказание проник явный анахронизм. Подобный персонаж в русском фольклоре назывался змеем. Крокодила в сказание вставил кто-то из книжников, желая блеснуть своими познаниями. Именно о змее говорится в преданиях, записанных П.И. Якушкиным в Новгороде и Д.И. Яворницким на Днепре:
  
   "...был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюньской. Кажинную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень озеро с Волховскою коровницею. Перешел змияка жить в самый Новгород; а в ту пору и народился Володимер-князь в Киеве; тот самый Володимер князь, что привел Русею в веру крещеную. Сказал Володимер-князь: "всей земле Русской - креститься". Ну и Новгороду - тожь. Новгород окрестился. Чорту с Богом не жить: Новый-Город схватил змияку Перюна, да и бросил в Волхов. Чорт силен: поплыл не вниз по реке, а в гору - к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью, - да и на берег! Володимер князь велел на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нет! От того эта церковь назвалась Перюнскою; да и скит тоже Перюнской"
   (П.И. Якушкин "Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний", с. 119, С.-Петербург, 1860)
  
   "... небольшой, но громкий остров Перун <...> протянулся вдоль левого берега Днепра, от севера к югу <...> В откосе западного берега Перуна есть пещера, носящая название Змиевой <...> На вопрос, отчего остров Перун получил свое название, отвечают преданием, весьма сходным с тем, которое занесено на страницы нашей русской летописи о низвержении св. Владимиром идола бога Перуна, брошенного по повелению князя в Днепр.
   "Как поплыл тот Перун по Днепру, так достиг до самого острова Тивильжана, тут уже остановился и перекинулся в небольшой остров. Оттого там, где он лег головою, там самая большая высота на острове, а там, где он протянулся ногами, там самая меньшая высота на нем".
   - А почему вот та пещера, что в Перуне, называется Змиевой?
   "А потому, что в ней жил змий, страшный змий, - такой змий, что пожирал людей. Ухватит было какую-нибудь людину, притащит в пещеру, да там и сожрет. От того-то змия и пещера стала называться Змиевой. Это давно было, очень давно, еще не за нашу память, да и не за память, вероятно, наших дедов и прадедов"
   (Д.И. Эварницкий "Запорожье в остатках старины и преданиях народа", с. 190-191, ч. I, С.-Петербург, 1888)
  
   Старожилы рассказывали о змее, жившем в озере с характерным названием - Игорь, Новгородской области Хвойнинского района. Обитал он под камнем, который до сих пор называют Змеиным, и местные жители кормили его хлебом ("# 381. Легенда о змее из озера Игорь" // О.А. Черепанова "Мифологические рассказы и легенды Русского Севера", с. 65, СПбГУ, 1996). Все эти предания довольно поздние и поэтому нельзя с уверенностью утверждать, что Перун непременно был связан со змеиным культом. Хотя, и молнию, и метеор вполне можно принять за огненного змея, летящего по небу. В фольклоре отдельные персонажи способны слиться в один или наоборот, один персонаж разделяется на несколько. Со временем вопрос запутывается всё сильнее.
   Во времена язычества Перун считался покровителем Руси и, преодолевая днепровские пороги, русичи ожидали от Перуна не расправы за прегрешения, а незримой защиты на тяжёлом и опасном пути. Успешно миновав пороги, они высаживались на острове Хортица и там благодарили своего бога за заботу и покровительство. Рассказал про этот обряд византийский император Константин Багрянородный (X в.):
  
   "После того как пройдено это место, они достигают острова, называемого Св. Григорий. На этом острове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие - кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или отпустить живыми"
   (Константин Багрянородный "Об управлении империей", с. 49, М., 1991)
  
   Имени бога император не назвал, но священный дуб почитался на Руси как дерево Перуна, это следует из грамоты от 1302 года галицкого князя Льва Даниловича: "А отъ тои горы до Перунова Дуба горЪ Скломь. А отъ Перунова дуба до БЪлыхъ береговъ..." ("Грамоти XIV ст.", с. 19, Київ, 1974). В Далмации одна гора получила название Перунова Дубрава (М.И. Касторский "Начертание славянской мифологии", с. 71, С.-Петербург, 1841). Покровительство путешественникам не очень вяжется с образом "лютаго зверя коркодила". Должно быть, после памятного изгнания характер Перуна начал портится. Крещёные люди на Руси оставались полуязычниками, потому и несчастья, регулярно происходившие на порогах, воспринимали как месть оскорблённого бога.
   Русские летописи под 1223 годом упоминают на Днепре Варяжский остров, бывший местом сбора русских войск перед битвой на Калке. Остров располагался у самого моря, возле речки Хортица (Ипатьевская летопись, РЛ, т. XI, с. 495-496, Рязань, 2001; Воскресенская летопись, ПСРЛ, т. VII, с. 130, М., 2001). Расположение острова однозначно, без вариантов определяет его как Хортицу, да и не существует там других подобных островов. Так вот, если остров бога Перуна получил название Варяжский, так значит, именно с варягами и связано победоносное распространение культа Перуна по Руси. Варяги должны быть славянами, а в балтийском Поморье на крайнем западе славянской земли у народа, называемого варги, вагры (варины, варанги) в их главном городе Старгарде (Ольденбург) главенствовал бог Прове, воплощением которого считались священные дубы, как и для Перуна (Гельмольд "Славянская хроника", с. 185, М., 1963). Об этом народе Гельмольд сообщал так: "Этот город, или провинция, был некогда населен храбрейшими мужами <...> Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на [земли] бодричей, хижан и тех, которые живут еще дальше" (там же, с. 53-54). Повелители славянского Поморья - это не то, что скандинавские мелкие конунги, которым в IX веке было ещё далеко до своего государства. О почитании Перуна в Южной Прибалтике напоминает и бог с острова Рюген: "... Черноглав (Tiarnoglofi), это был их бог победы, который ходил с ними в походы; имел серебряные усы" ("Сага о Книтлингах" // Д.М. Дудко "Матерь Лада. Божественное родословие славян", с. 414, М., 2002). Почти дословное описание идола Перуна, только усы по ошибке стали серебряными. На самом деле усы у Перуна изготовляли из золота, а серебряной была его голова. Серебро, как известно, на воздухе чернеет, отсюда и прозвище - Черноглав.
  
  

II

  
   Перун и Велес - два самых почитаемых бога на Руси. Их именами клялись русские послы при заключении договоров с Византией. Другие боги в договорах не упоминались, потому что занимали подчинённое положение. В Киеве главенствовал Перун, но идол Велеса там тоже имелся, только стоял он вне теремного двора. Когда князь Владимир крестил киевлян, то от этого идола он тоже избавился:
  
   "Яко прiиде въ Кiевъ, идолы повелЪ испроврЪщы, овы повелЪ изсЪчи, а другыя изжещы, а Волоса идола, его же именоваху яко бога, повелЪ в Почаину рЪку въврЪщы"
   ("Обычное житiе св. Владимира" // "Чтения в историческом обществе Нестора Летописца", кн. II, отд. II, с. 26, Киев, 1888)
  
   Раз Велеса сразу утопили в Почайне, то очевидно, что его идол был каменный. Наверное, он до сих пор там и лежит. Вот бы его найти. Что идолов Велеса на Руси изготавливали из камня, подтверждает "Житие Авраамия Ростовского":
  
   "ВидЪвъ же преподобный Авраамiй прелесть идолскую сущю во градЪ РостовЪ <...> и поклоняющеся идолу каменну <...> И явися ему святый Iоаннъ Богословъ на пути, и вдаде ему трость, и глаголавъ ему: "возвратися въ Ростовъ, и избоди тростiю сею идола Велеса"
   ("Преп. Авраамiй Ростовский" // "Памятники древнерусской церковно-учительной литературы", вып. 2, ч. 1 с. 42-43, С.-Петербург, 1896; "Повесть о водворении христианства в Ростове" // "Древнерусские предания XI-XVI вв.", с. 130-131, М., 1982)
  
   Велес был вытеснен из официального киевского пантеона, но на Подоле (в Нижнем городе), где жили ремесленники и торговцы, ему продолжали поклоняться. Тут, пожалуй, подходит только одно объяснение: в Киеве Велес предшествовал Перуну, и когда с приходом варягов Перун получил государственную поддержку, то простой народ не отвернулся от Велеса, а стал видеть в нём своего заступника. К Перуну обращались князья, да бояре - где ему вспомнить о чёрном народе. В почитании киевлянами Велеса отразился протест против социального неравенства. Подобные события происходили в Древнем Риме, где лесной бог Сильван превратился в верховного бога для простонародья и рабов, противостоящего официальному пантеону ("Сильван" // "Мифы народов мира", т. II, с. 435, М., 1992). История повторяется.
   Но на окраинах Руси культ Велеса сохранялся в полном объёме. Авраамий Ростовский увидел святилище только для одного идола. Значит, ростовчане воспринимали Велеса как вселенского бога аналогичного Перуну. И в официальных договорах имена этих двух богов стояли на равных. Имеются ещё сведения и о том, что святилище Велеса находилось на месте будущего города Ярославля:
  
   "... не на мнозе пути от града Ростова, яко на 60 поприщ, при брезе рек Волги и Которосли лежаше некое место, на нем же последи создася славный град Ярославль. И сие место бысть зело пусто: зане высокая древеса растуща, да травяны пажити точию обретахуся. Человек же обители единой бысть. И се бысть селище, рекомое Медвежий угол, в нем же насельницы человецы, поганыя веры - языцы, зли сущее. И вельми страшно место сие бысть: зане онии человецы живящее точию по своей воли, яко мнози и грабления, и кровопролития верным товарища. В делании же смысленна прилепляхуся, егда на звери или лов рыб исходише; держаше же сии люди и мнозии скотии, и сими себя насыщаху; Идол, ему же кланястася сии, бысть Волос, сиречь скотий бог. И сей Волос, в нем же бес живя, яко и страхи мнози твори, стояше осреди логовины, нарицаемой Волосовой, отселе же и скотии по обычаю на пажити изгоняше. Сему многокозненному идолу и кереметь створена бысть и волхв вдан, а сей неугасимый огнь Волосу держа и жертвенная ему кури"
   ("Сказание о построении града Ярославля" // Алексей Лебедев "Храмы Власьевского прихода в г. Ярославле", с. 6, Ярославль, 1877)
  
   В сказании о Словене и Русе упомянута божница Велеса ("Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске", ПСРЛ, т. XXXIII, Л., 1977, с. 141). Видимо, и в Новгороде Велес поселился раньше Перуна. Тогда, может быть, и палицу новгородский Перун получил в наследство от Велеса? Новгородцы продолжали считать Велеса покровителем Новгорода. П.И. Якушкин записал предание о древней иконе Николая Чудотворца в Никольском соборе Новгорода. Святой изображён со сжатой ладонью, потому что этой рукой он будто бы держит Новгород. Когда ладонь раскроется - Новгород падёт (П.И. Якушкин "Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний", с. 25-26, С.-Петербург, 1860).
   Но как раз в Николая и трансформировался после крещения Руси языческий бог Велес, тогда как Перун трансформировался в Илью-пророка и св. Георгия. Замечено, что "географическое распределение (преимущественного) культа Волоса и (преимущественного) культа Перуна на восточнославянской территории соответствует в общем распространению культа Николы и культа св. Георгия" (Б.А. Успенский "Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)", с. 32, МГУ, 1982). Волосов Николаевский монастырь, в 16 верстах от города Владимира, был основан на месте языческого капища и от имени древнего бога получили название как это место (Волосово), так и сам монастырь (там же, с. 33). Грозному, карающему Илье в фольклорных текстах противостоит добрый Никола, эти отношения восходят к противопоставлению Перуна и Велеса (там же, с. 34-35).
  
   "А гром, - создае Нiкола Светый с Илем прароком. Хмарой распаряжаеца Мiкола, а Ля [т. е. Илья] его громом, волi небеснай [т. е. волей небесной]. Хмара дзействие до Л"i [Ильи], а ветер [который разгоняет хмару] дзействие после Лл"i (записано Полесской экспедицией под руководством Н.И. Толстого в июле 1975 г. в дер. Избынь Хойницкого р-на Гомельской области"
   (Там же, с. 36)
  
   Русские настолько почитали Николая, что утверждали: когда бог умрёт, то Николай займёт его место (там же, с. 38-39). Обычай оставлять на поле несжатые колосья на "бородку Велесу" перешёл в обряд завивания "Миколиной бородки" (там же, с. 52). Таким образом, в отличие от Перуна, с его золотыми усами, Велес носил небольшую бородку. Велес и Никола полностью заменяли друг друга, так что, обращаясь друг к другу, люди говорили о Велесе, а, обращаясь к богу, - о Николе (там же, с. 53).
   Значит, именно Велеса новгородцы считали своим покровителем, и это рука Велеса, сжатая в кулак, держала их город. И если морской царь в былине о Садко приобрёл черты Перуна, то св. Николай, вызволивший Садко из подводного царства ("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #70, с. 396-397, С.-Петербург, 1873), списан с Велеса. В "Житии Авраамия Ростовского" Велес называет себя Зевсом: "Аз есмь бес Зефеус" ("Повесть о водворении христианства в Ростове" // "Древнерусские предания XI-XVI вв.", с. 134, М., 1982). В древнегреческой мифологии Зевс - повелитель всех богов. Что же тогда получается? Велеса на Руси представляли не богом скота и не богом богатства (эти домыслы следует отбросить), а верховным небесным богом, чей культ соперничал с культом Перуна. Велес был равен Перуну и порой противостоял ему, но старался действовать тайно, чтобы не ссориться с чересчур воинственным богом.
   Кроме того, Велеса люди, возможно, соотносили с медведем. Это следует из названия селения на месте будущего Ярославля - Медвежий угол, где и стоял идол Велеса. Будто бы, когда князь Ярослав попытался войти в это селение, то язычники выпустили на него "некого люта зверя", но князь не растерялся и зарубил зверя секирой. Потом на этом месте по приказу князя был построен город Ярославль и церковь св. Ильи. Но язычники всё равно поселились отдельно, продолжая поклоняться своему богу. Впоследствии на месте капища появилась церковь Власия, епископа Севастийского ("Сказание о построении града Ярославля" // Алексей Лебедев "Храмы Власьевского прихода в г. Ярославле", с. 8-9, 11, Ярославль, 1877).
   Рассказывали о построении Ярославля и несколько иначе. Когда Ярослав ещё княжил в Ростове, то во время охоты повстречал то ли медведя, то ли медведицу (есть два варианта) и, убив зверя, в память о своей победе в единоборстве заложил там город. Поэтому на гербе Ярославля изображён медведь с золотой секирой на левом плече (М. Ленивцев "Описание построения города Ярославля" // "Отечественные записки", ч. XXX, С.-Петербург, 1827, с. 7-10).
   Впрочем, не обязательно, что медведь был зверем непременно Велеса. Упомянутая церковь св. Ильи позволяет отдать медведя и Перуну. И вообще, представления об этих двух богах на Руси могли переплетаться между собой. Временами "Великому Миколе" крестьяне жертвовали бычка, которого называли "миколец" (Б.А. Успенский "Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)", с. 45, МГУ, 1982). Так же поступали славяне и в VI веке, согласно сообщению византийского автора Прокопия Кесарийского:
  
   "Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды"
   (Прокопий из Кесарии "Война с готами", кн. VII (III), 14.23, с. 297, М., 1950),
  
   Это позволяет соотнести с Велесом быка, а точнее - дикого тура. Мощный и свирепый зверь ничуть не менее престижен, чем медведь. Персидский историк XI века Гардизи сообщал о славянах, что они "поклоняются быку" ("Извлечение из сочинения Гардизи Зайн ал-ахбар. Приложение к Отчету о поездке в Среднюю Азию с научною целью. 1893-1894 гг." // В.В. Бартольд "Сочинения, т. VIII. Работы по источниковедению", с. 59, М., "Наука", 1973). Гнедой тур-золотые рога из русских былин - воплощение Велеса, когда он шествует по ночному небу в окружении других туров-звёзд, а рога его ярко светятся в темноте, образуя Месяц.
  
  

III

  
   Расправившись с богами, Владимир тут же переключился на людей. До сих пор государство лишь подчиняло сограждан своей власти, но на этот раз оно стремилось контролировать даже мысли, и чувства. Можно попытаться эти намерения объяснять благими побуждениями, да когда правящая верхушка заботилась о народе. Это народу постоянно приходилось носить на своей шее нахлебников. И, конечно, народу такое положение очень не нравилось.
   Существовала когда-то родовая знать, руководившая соплеменниками, и постепенно она могла создать государство. На деле всё обстояло проще и безобразнее. Правящей верхушкой стала вооружённая часть общества. Причём, не только вооружённая, но и организованная. Организованное и вооружённое меньшинство ради сохранения власти и доходов не позволяло большинству организоваться и вооружиться, используя для этого любые средства. А значит, власть формировалась по уголовному типу. Сложилось военизированное сообщество, целью которого был грабёж соплеменников. С чужими народами связываться опасно, от них можно и не вернуться. Зато с соплеменниками нечего церемониться, их следует максимально ослабить и разъединить, чтобы потом безнаказанно обирать. Армия и полицейский аппарат созданы вовсе не для защиты страны - их назначение в том, чтобы обеспечивать вольготную жизнь очередной группировки, дорвавшейся до рычагов управления страной.
   Правящая группировка, дабы сохранить своё привилегированное положение, сочиняет законы под себя. И у полицейского аппарата появляется отмазка: они, дескать, защищают закон. Но что такое закон? Это произвол, записанный на бумаге. Конечно, законы, регулирующие хозяйственную и политическую жизнь страны, полезны и обязательны к исполнению. Но как быть, когда закон предписывает губить Отечество, предавать свой народ? Цель правящей группировки - сохранение власти, доходов, привилегий, а если всё это губит страну, то тем хуже для страны. Бездумное следование предписаниям власть предержащих ведёт страну к катастрофе. Вот только не все люди покорно бредут на убой, встречаются среди них и зрячие. Такие люди опасны для властей, потому что способны и другим людям разъяснить тайные замыслы правящей верхушки. Тут помогут два средства: либо террор - средство простое, надёжное, но обоюдоострое, либо задурить людям головы чем угодно - религией, попсой, ток-шоу. Обычно комбинируются оба средства. Главное, чтобы люди не думали, не размышляли, не сопоставляли факты.
   То, что правители выдают за заботу о стране, на самом деле обеспечивает их личное благосостояние. Если народ сразу обобрать до нитки, так больше с него уже ничего не стрясёшь. Лучше не разорять людей до самого конца, тогда и подати с них будут регулярно поступать. Пока курочка несёт яйца, её можно не резать, но уж потом... К тому же, приходится жить не в пустоте, а в соседних странах имеется своя "элита", не обиженная аппетитом. И кто защитит нахлебников, кроме народа? Презираемого, ненавистного, но такого нужного.
   Получается парадокс - профессиональные вояки не в силах защитить страну, и когда приходится тяжко, вынуждены прибегать к помощи тех, за чей счёт они живут. Кормить "элиту", народ должен, спасать тоже должен, но управлять страной - ни-ни. То аристократы уверяют, что произошли от богов и это даёт им право на власть, то людям подсовывают т. н. "демократию", то есть иллюзию причастности к управлению страной путём некоего "делегирования полномочий", ну а потом по накатанной дорожке - законы под себя и расправа с неугодными. Второй вариант выгодней тем, что провалы в экономике и политике всегда можно свалить на мифическую "волю народа" (никто не знает, что это такое).
   В национальном государстве всё-таки полегче - у народа и правящей верхушки есть кое-что их объединяющее. Но когда наш народ лишён не только своей государственности, но даже и просто национальной организации, начинается полный беспредел. И заявления типа "всё равно, какой национальности, был бы человек хороший" - это провокации, призванные не позволить русским защитить страну от разграбления, а себя от вымирания. Не спасли федераты Древний Рим и нас не спасут чужие народы. Это для нас Россия - наш дом и только нам она дорога. Но те, для кого Россия - "эта страна", воспринимают её лишь в качестве кормушки. И задним числом себя оправдывая, они издают законы о защите чести и достоинства себя, любимых. Никакие законы не защитят честь и достоинство, требуется постоянно, своими трудами ради Отечества подтверждать, что и честь, и достоинство у человека есть. Это тяжело, но в национальном государстве для правителей появляется стимул - они трудятся на благо своей страны и своего народа. А государство общего пользования - это насос, для выкачивания из страны её ресурсов. Самый страшный кошмар для таких правителей - обретение русским народом своей государственности. Русские, ведь, и не заметили, как потеряли её. Процесс был долгим, мучительным, а началом его стало крещение Руси.
  
  

IV

  
   "Посемь же Володимеръ посла по всему граду, глаголя: "аще не обрящеться кто заутра на рЪцЪ, богатъ ли, ли убогъ, или нишь, ли работник, противенъ мнЪ да будеть". Се слышавше людье, с радостью идяху, радующеся и глаголюще: "аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре прияли". Наутрия же изиди Володимеръ с попы царицины и с Корсуньскыми на ДънЪпръ, и снидеся бес числа людий: влЪзоша в воду, и стояху овы до шие, а друзии до персий, младенци же по перси отъ берега, друзии же младенци держаще, свершении же бродяху, попове же стояще молитвы творяху <...> Крестившим же ся людемъ, идоша кождо в домы своя"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 114-115, Рязань, 2001)
  
   Церковный историк Е.Е. Голубинский высказал сомнения в единодушной поддержке киевлянами христианизации Руси. Не все крестились добровольно: кто-то пришёл из страха, кого-то привели силой, а какие-то упрямцы и вовсе стали языческими мучениками (Голубинский Е.Е. "История русской церкви", т. 1.1, с. 168-169, М., 1901). Митрополит Илларион откровенно заявлял о насильственном крещении и считал, что так и надо: "И не бысть ни единого же противящася благочестному его повелЪнiю; да аще кто и не любовiю, но страхомъ повелЪвшаго крещахуся, понеже бЪ благовЪрие его съ властiю съпряжено" ("Похвальное слово митр. Иларiона" // "Чтения в историческом обществе Нестора Летописца", кн. II, отд. II, с. 55, Киев, 1888). Народ сгоняли силой и Владимир не шутил: "аще не обрящеться кто <...> противенъ мнЪ да будеть". А с противниками разговор короткий: креститесь или убьём.
   Не заметно добровольности и радости в поведении киевлян во время крещения. Они растерянно бродили в воде, не понимая, что происходит, пока корсунские попы бормотали непонятные молитвы. Типичное формальное мероприятие, а киевляне вышли из воды ничуть не большими христианами, чем, когда входили в неё. То же самое творилось и в других городах: "... люди на крещенье приводити по всЪм градомъ и селомъ" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 116, Рязань, 2001). С самого начала церковь учила людей лицемерию. И почему русские люди должны возлюбить бога чужой земли?
   "Но по истинЪ, дивенъ Богъ въ святыхъ своихъ, Богъ Израилев!" ("Память и похвала" мниха Iакова" // "Чтения в историческом обществе Нестора Летописца", кн. II, отд. II, с. 21, Киев, 1888); "Благословенъ Господь Богъ Iзраилев..." ("Похвальное слово митр. Иларiона" // там же, с. 45). Сказано с предельной откровенностью - не всемирный бог, не общий, а бог конкретного государства, уже не существующего, бог из далёкой малоизвестной земли, инородное тело в русском обществе. Взрослые, сформировавшиеся люди его не примут. Но князь возлагал надежды на следующее поколение:
  
   "Пославъ нача поимати у нарочитые чади дЪти, и даяти нача на ученье книжное; матере же чадъ сихъ плакахуся по нихъ, еще бо не бяху ся утвердили вЪрою, но акы по мертвыхъ плакахуся"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 116, Рязань, 2001)
  
   Летописец с едкой насмешкой отзывался о язычниках: вот, мол, какие они глупые и необразованные - плакали, своего счастья не понимали. А такие ли уж непонятливые были жители Руси, и что им давало книжное учение? Образованный человек того времени должен был уметь читать, писать и считать. Всё! Этому можно научиться и дома. И учились, вели дипломатическую переписку с Византией и другими странами. А вот чего родители детям не давали, так это христианское вероучение. Не требовалось оно для жизни. И потому, главным назначением нововведённых школ было вдалбливать в учеников библейские догмы и нудные псалмы. Неудобоваримое учение, до тошноты. Но его вбивали в учеников розгами, ломая человеческую натуру и переделывая по христианским лекалам. В результате из детей вырастали новые люди: чужие, отвергающие всё родное и глядящие в сторону Константинополя. Неслучайно их матери рыдали, ведь, по сути, детей у них отнимали навсегда, назад вернутся уже не те дети, а подменённые. Церковным, с позволения сказать, просвещением уничтожался целый народ, и на его место поселялся совсем другой - без родовой памяти, без исторических корней, не русичи, а христиане.
   Уже тогда государство присвоило себе полномочия лишать людей их исконного права воспитывать своих детей. За воспитание берутся специалисты, которые не умеют, не могут и не хотят это делать, но зато верно прислуживают власть имущим. Разве дети принадлежат государству? Не ради государства их производят на свет. Государства меняются, а народ остаётся. Появилось удобное средство давления на неугодных и непокорных, когда у них отнимают самое дорогое - их детей. Низко, подло, так ведь действует даже на неуступчивых. Государство всё сильнее отделялось от народа.
   Чтобы отвлечь народ от своих бед, ему предлагались ложные цели, изначально недостижимые. Если все народы объединить вокруг замечательной идеи, то и жизнь у них тоже станет замечательной. Ну да, конечно, всех людей перемешать, а еда, одежда, жилище для каждого сами собой вдруг появятся. "Нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" ("Послание апостола Павла к Колоссянам", гл. 3.11 // "Библия", с. 1477, С.-Петербург, 1900). Но мы же видим, что есть на свете и эллины, и иудеи и многие другие народы, которые от своей идентичности отказываться не собираются. А нам это зачем? Над нами уже столько экспериментировали, что давно пора уяснить - смена религии или социального строя не отменяет национальных противоречий. Запустить в свой дом чужих - значит, остаться без дома. Допустить чужих к управлению страной - значит, остаться без страны. Иноземцы помнят о своём происхождении, сознают, что не они хозяева у нас, и это их очень раздражает. Получив власть, иноземцы сделают всё от них зависящее, чтобы возвеличить своих сородичей за счёт русских. А если повезёт, то и вовсе присвоить нашу землю.
   Дружба народов - очередная химера. Это люди способны меж собой дружить, но народы дружить не могут в принципе, потому что человеческие сообщества не обладают разумом. У них имеются лишь простейшие инстинкты - бежать, сожрать. Нет никакого смысла расходовать жизненные силы и ресурсы страны на бескорыстную помощь кому бы то ни было. Благодарности мы всё равно не дождёмся, как от мухи или комара. А человеческие сообщества ещё примитивнее и на осмысленные действия не способны. Любая уступка воспринимается ими как слабость и сигнал к нападению. Так что, когда наши руководители заявляют, что мы, дескать, не можем так поступать, что следует соблюдать гуманизм, значит, готовится очередная гадость. Когда руководители демонстрируют миролюбие под лозунгом "лишь бы не было войны", то тем самым как раз и провоцируют агрессию против нас. Едва мы прекратим давить на конкурентов, так они сами на нас навалятся. Миролюбивых не благодарят - их съедают.
   Нет ничего глупее, чем жертвовать своими национальными интересами ради других народов. Ради нас никто и никогда не станет жертвовать абсолютно ничем. Напротив, такая позиция пробуждает национальный эгоизм, получатели привыкают потреблять блага за чужой счёт и это их очень даже устраивает. У них раздувается самомнение, гипертрофируется национальная спесь, а русских они начинают презирать, уверяясь в собственной исключительности. Историк А.Г. Кузьмин напомнил возмутительный факт: в послевоенные годы (1946-1950) "оплата труда в селах Смоленской и Рязанской областей в сотни раз (!) отставала от зарплаты в Средней Азии" ("Неравное равенство" // А.Г. Кузьмин "Мародеры на дорогах истории", с. 78, М., 2005). Дичайший геноцид. И всё равно другие народы были убеждены, что русские обязаны им помогать, и постоянно требовали: дай! дай! А когда им объясняли, что русские сами ничего этого не имеют, то следовал наглый ответ: "Так вам и не положено!" (там же). И это народы нашей страны. А самостоятельные государства нашу помощь охотно используют против нас же. И бесполезно взывать к совести, в международной политике государства руководствуются не этическими нормами, а пищевым инстинктом. Морали у них не больше, чем у коацерватных капель, поглощающих меньшие капли. Никакого взаимообогащения - при встрече цивилизаций одна из них непременно уничтожается.
   Христианские ценности не дают человеку жизненных ориентиров, потому что в них нет Знания, они основаны на религиозных фантазиях невежественных скотоводов из ближневосточной пустыни. Мало того, они ещё и внедрялись на Руси крайне жестокими и безжалостными методами. Признавал это и Е.Е. Голубинский:
  
   "...Совершенная покорность русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалыми волнениями в народе, что были открытые сопротивления и бунты..."
   (Е.Е. Голубинский "История русской церкви", т. 1.1, с. 175-176, М., 1901с.)
  
   Как христианство насаждалось на русской земле, подробно иллюстрирует изложенная В.Н. Татищевым история крещения Новгорода, сохранившаяся в Иоакимовской летописи:
  
   "В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет креститьи я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресчением и лагодными словы увесчевая их, обаче они не слышати хотяху и вывесше 2 порока велике со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сусчие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречиа ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол чек, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысецкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: "Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание". Народ же оноя страны, разсвирепев, дом Добрынин разориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша. Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленый и храбрый, уготовав лодиа, избрав от ростовцев 500 муж, носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед во град, никому же постерегшу, вси бо видевши чаявши своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышавше сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преображения Господня разметаша и домы христиан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе и повеле у брега некие домы зажесчи, чим люди паче устрашени бывше, бежаху огнь тушити; и абие преста сечь, и тогда преднии мужи, пришедше к Добрыне, просиша мира.
   Добрыня же, собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, деревяннии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевше тое, с воплем великим и слезами просясче за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же, насмехаяся, им весча: "Что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них чаять можете?" И посла всюду, объявляя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повелехом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и каперовы (сие видится греческое оловянны испорченно) на выю возлагати , а иже того не имут, не веритт и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем"
   (В.Н. Татищев "История Российская", ч. I // "Собрание сочинений", т. I, с. 112-113, М., 1994)
  
   Оборона Новгорода была организована крайне неумело, а тысяцкий Угоняй проявил полную профнепригодность. Не расставил толком воинские отряды, пренебрёг разведкой и, пребывая на своём дворе, фактически устранился от руководства ополчением. Скорее всего, Добрыня специально подобрал себе такого бездарного заместителя, чтобы избавиться от конкуренции. Руководители города не пресекли разгул уголовщины, не позаботились о дисциплине, что резко ослабило обороноспособность Новгорода. Беспринципный посадник перебежал на сторону сильнейшего. Действия Добрыни и Путяты показывают, что армии всё равно, против кого воевать, она готова по прихоти очередного правителя объявить войну и собственному народу. Новгородцы же оказались не крепки в отеческой вере, по крайней мере, защите древних богов от поругания они предпочли спасение своих домов от пожара. Добрыня, который сначала поставил в Новгороде идол Перуна, а потом сам же и сверг его, вряд ли вообще в кого-то верил. Летописный рассказ полностью подтверждён археологическими раскопками в Новгороде, где были найдены материальные свидетельства и побоища, и пожара:
  
   "... разгрому и сожжению были подвергнуты прибрежные кварталы Неревского и Людина концов. Приведенная в рассказе поговорка "Добрыня крестил мечем, а Путята огнем" подтвердилась раскопками этих кварталов, выявившими следы мощного пожарища. В Неревском конце под слоем пожарища обнаружены два больших клада серебряных дирхемов, владельцы которых уже не имели возможности вернуться за своими сбережениями"
   (В.Л. Янин "Очерки истории средневекового Новгорода", с. 29, М., 2008)
  
   А в Киеве, тем временем, началось строительство главного, на тот момент, христианского храма:
  
   "Въ лЪто 6497 (989). Посемь же Володимеръ живяше въ законЪ хрестьянстЪ, помысли создати церковь пресвятыя Богородица, и пославъ приведе мастеры отъ Грекъ. И наченшю же здати, и яко сокончаша зижюще, украси ю иконами, и поручи ю Настасу Корсунянину, и попы Корсуньскыя пристави служити в ней, вдавъ ту все, еже бЪ взялъ в Корсуни: иконы, и съсуды, и кресты"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, Рязань, 2001)
  
   Славно князь Владимир обобрал Херсонес - не только медные статуи, но и церковную утварь вывез, и никакой Стефан Сурожский ему не помешал. И мастеров тогда же привёл на Русь, иначе как бы они успели так быстро начать строительство? Да, в придачу, и попов из города бесцеремонно забрал, не спрашивая их согласия, тоже в качестве трофеев. А теперь пусть поработают на князя, если жить хотят. И они работали, как умели, переделывали русскую жизнь на ромейский лад, со злобой выкорчёвывали любые проявления русского национального чувства (как это знакомо нам). С крещением Руси был запущен процесс денационализации русских, превращения их в безродных православных. К счастью, завершить этот процесс не удалось (пока не удалось), потому как очень уж много врагов набросилось на Русь. Перед нашествием иноплеменников не устоят христианские космополиты, чьи помыслы устремлены лишь к царствию небесному. Сражаться свирепо, отчаянно, до конца способны только убеждённые патриоты, чьё самосознание остро отточено, как меч.
  
  

V

  
   Под 991 годом отмечено крещение Ростова "и крести безъ числа людей, и многiа церкви въздвиже" (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, М., 2000). В том же году:
  
   "...прiиде ПеченЪжскiй князь Кучюгъ, иже нарицаются Измаилите къ Володимеру, въ Кiевъ, и прiатъ вЪру Греческую, и крестися во Отца и Сына и Святаго Духа, и служаше Володимеру чистымъ сердцемъ, и много на поганыхъ одолЪнiе показа <...> Того же лЪта прiидоша къ Володимеру послы изъ Рима отъ папы, съ любовiю и съ честiю"
   (Там же)
  
   Печенежскому князю, видимо, грозила смертельная опасность со стороны соплеменников, иначе он ни за что не сменил бы свою привольную жизнь в степи на службу в княжеской дружине. Среди бывших сородичей у Кучуга осталось немало врагов и, когда он "на поганыхъ одолЪнiе показа", то, скорее всего, сводил личные счёты. Римское посольство уже ничего не могло изменить в церковной политике - католичество Владимир отверг и не собирался менять своё решение.
   На следующий год: "Ходи Володимеръ въ Суздалскую землю, и тамо крести всЪхъ <...> Того же лЪта прiидоша послы къ Володимеру отъ Болеслава Лятскаго" (там же). О чём говорили польские послы с Владимиром, летописцу не было известно, но польский хронист Галл Аноним (XI-XII вв.) жаловался на отказ русского короля выдать свою сестру за Болеслава, чем будто бы он нанёс тому обиду (Галл Аноним "Хроника и деяния князей или правителей польских", с. 35, М., 1961). Под королём понимался Ярослав, и мнимая обида служила оправданием для мародёрства поляков на Руси. Учитывая маниакальное желание Болеслава I непременно породнится с киевской династией, вполне вероятно, что и это посольство преследовало ту же цель. Болеславу очень хотелось стать королём, а за русскими князьями в Европе признавался королевский статус. И Болеслав, страдавший от комплекса неполноценности, надеялся удачной женитьбой повысить свой авторитет в борьбе за королевскую корону. Получив отказ от Владимира, он молча проглотил обиду. Это поляки восторгаются Болеславом, прозвали его Храбрым, но с Владимиром Болеславу было не равняться, и свою хвалёную храбрость он задвинул подальше.
   В том же году "прiидоша послы отъ Андриха Чежскаго, съ любовiю къ Володимеру въ Кiевъ" (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, М., 2000). Все эти посольства подтверждают международное признание русской христианской церкви, создаваемой Владимиром. Летописец удовлетворённо отметил: "... и бЪ живя съ князи околними миромъ, съ Болеславомъ Лядьскымь, и съ Стефаномь Угрьскымь, и съ Андрихомъ Чешьскымь, и бЪ миръ межю ими и любы" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 124, Рязань, 2001).
   Христианизация Руси продвигалась туго. Горожан ещё удавалось крестить насильно, но подавляющее большинство населения страны оставалось сельским. И оно-то оказывало самое ожесточённое сопротивление. Никакой дружины не хватит, чтобы вылавливать по лесам всех недовольных, да и дружина тогда быстро закончится. Приходилось дружинников умасливать. К примеру, как только они заупрямились, не желая пользоваться за столом деревянными ложками, так князь тут же велел изготовить ложки серебряные: "яко сребромъ и златомъ не имамъ налЪсти дружины, а дружиною налЪзу сребро и злато" (там же, с. 123). Посмели бы дружинники так говорить со Святославом? А просто выхода другого у Владимира не оказалось. Под тем же годом в летописи помещено и сообщение о разбоях на Руси. Страну крестили и в результате начались разбои, о каких раньше не слыхивали. По крайней мере, в летописях ни о чём подобном не сообщалось. Нарастало народное сопротивление христианским реформам, и тут без дружины было никак не обойтись. Так что, два летописных сообщения явно связаны одно с другим. О размахе надвигающейся смуты свидетельствует тот факт, что перепуганные корсунские попы потребовали от князя введения на Руси смертной казни для ослушников:
  
   "Живяше же Володимеръ в страсЪ Божьи, и умножишеся зело разбоеве, и рЪша епископи Володимеру: "се умножишася разбойници; почто не казниши ихъ?" Онъ же рече имъ: "боюся греха". Они же рЪша ему: "ты поставленъ еси отъ Бога на казнь злымъ, а добрымъ на милование; достоитъ ти казнити разбойника, но со испытомъ". Володимеръ же отвергъ виры, нача казнить разбойникы. И рЪша епископи и старци: "рать многа; оже вира, то на оружьи и на конихъ буди". И рече Володимеръ: "тако буди". И живяше Володимеръ по устроенью отьню и дЪдню"
   (Там же, с. 124)
  
   Летописец сообщил важную информацию: во времена языческой Руси смертная казнь не применялась, преступления карались только штрафом. Языческие нравы на проверку оказываются мягче христианских. Это церковникам недостаточно заставлять людей жить "в страсЪ Божьи", народ обязан бояться и земных властей. Страх смерти, скорой и неотвратимой, намного действенней проповеди. Летописный рассказ представляет собой обычный анекдот. Не посмели бы попы указывать князю, что ему надлежит делать, они исполняли княжескую волю по христианизации страны, а умничать им не дозволялось. Ну, разве что боярам могли пожаловаться и от бояр же услышали издевательский ответ князя: "боюся греха". Князь-то знал, что штрафы составляли существенный источник пополнения государственной казны, отказываться от которого неразумно. Мнение группы попов иностранного происхождения в расчёт не принималось. И "старци" давно уже не руководили народом, государственные вопросы решали князь и приближённые к нему бояре. Владимир продолжал жить по установлению "отьню и дЪдню", это значит, что иноземное вмешательство в княжеские распоряжения не допускалось. Летописец проговорился, что начались не просто разбои, а "рать многа", отсюда следует, что впервые на Руси полыхнула самая настоящая гражданская война. Вот он какой - скороспелый подарочек новой религии, да, притом, и далеко не последний. Новую веру вводили с большой кровью:
  
   "Всего из археологически изученных древнерусских укрепленных поселений не дожили до середины XII в. 37 (15,3%) из 242 памятников. Гибель большинства из них на рубеже X-XI вв. объясняется не только ударами кочевников, но и становлением единого государства Руси. Опорные пункты местного сепаратизма и сопротивления уничтожались центральной властью"
   (А.В. Куза "Укрепленные поселения" // "Древняя Русь. Город. Замок. Село", с. 50, М., 1985)
  
   Становление русского государства к тому времени давно уже состоялось. Гибель укреплённых поселений произошла синхронно с крещением Руси, которое и явилось главным событием той эпохи в истории нашей страны. Церковники очень неохотно вспоминали о языческом сопротивлении, но в летопись просочились сведения о пропаганде волхвов среди народа:
  
   "В лЪто 6532 (1024) <..> въсташа волъсви в Суждали, избиваху старую чадь..."
   "В лЪто 6579 (1071) <..> приде волхвъ, прелщенъ бЪсомъ; пришедъ бо Кыеву глаголаше, сице повЪдая людемЪ: яко на пятое лЪто ДнЪпру потещи вспять и землямъ преступати на ина мЪста, яко стати Гречьскы земли на Руской, а РусьскЪй на Гречьской <..> в РостовьстЪй обласи, вЪстаста два волъхва отъ Ярославля <..> волхвъ всталъ при ГлЪбЪ НовЪгородЪ, глаголеть бо людемъ, творяся акы Богъ..."
   "В лЪто 6599 (1091) <..> волхвъ явися РостовЪ, иже вскорЪ погыбе"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 144, 170-171, 175, 207, Рязань, 2001)
  
   Указано, что эти волхвы приходили из Суздаля, Ярославля, Ростова - территорий, где почитался Велес. Стало быть, они и были жрецами Велеса. Им удалось уцелеть, потому что все силы государства и церкви оказались брошены на искоренение культа Перуна. Всех перечисленных волхвов поспешно убили. Церковники сразу же дали понять, что вести религиозные диспуты они не намерены. Жрецы запрещённого культа подлежали физическому уничтожению. Попы лицемерно рыдают о гонениях на христианскую церковь (которыми они считают любые неудобства для себя), но стоит им почувствовать власть, как тут же начинается дикая расправа с конкурентами. Во времена язычества христианам дозволялось жить на Руси, и никто их не преследовал. Христианская церковь не оставляла язычникам даже права на жизнь. Церковный террор вызывал озлобление некрещёной Руси и ответные действия. Возможности тайных язычников были ограничены, тогда как к услугам церкви оставались все ресурсы государства, и язычники перешли к партизанской войне. Сколько людей скрывалось по лесам, теперь не узнать, но их насчитывалось немало. Воспоминания о лесных жителях постепенно трансформировались в народные рассказы о леших.
   Леший в народных верованиях отличается от нечистой силы. "В русских заклинаниях его обычно называют лес праведной" (Д.К. Зеленин "Русская этнография", с. 592, М., 2013). Леший не боится креста, больше того, он сам порой пользуется словом божьим во время драки с чертями. Только произнести это слово должен непременно кто-то из людей, а уж леший потом отблагодарит его по-царски. Леший не вредит людям, он охраняет лесные богатства и его даже называли лесничим. Он, правда, любил подшутить над людьми, порой зло шутил, порой добродушно, но враждебным людям он не был: "Обычно его считают добрым, честным и сговорчивым <...> он любит подшутить над человеком <...> Однако ни один зверь не тронет такого сбившегося с дороги человека, потому что он находится под защитой лешего" (Д.К. Зеленин "Восточнославянская этнография", с. 415, М., 1991). Нередко люди дружили с лешим, и он помогал им, требуя лишь, чтобы эти люди не хвалились его дружбой. Лешие брали дань с крестьян за право пасти скот в их владениях, но за это охраняли стада от диких зверей. Временами лешие похищали детей, но только некрещеных или проклятых, эти дети вырастали в лесу и тоже становились лешими. Вообще, леших было очень много, и каждый лес делился между ними на отдельные владения. Жили они в таких же жилищах, как и люди и тоже семьями - с жёнами и детьми. Могли лешие жениться и на деревенских женщинах и жили с ними в согласии. "В Тульской губ. (в Одоевском у.) указывают на окрестности села Анастасова и уверяют, что в старину, когда около села были большие леса, девушки сами убегали к лешим, жили с ним года два-три, и затем возвращались домой с кучей денег" (С.В. Максимов "Нечистая, неведомая и крестная сила", с.76, С.-Петербург, 1903). Жить у лешего было сытно, хотя и скучно. Как самый обычный человек леший иногда нанимал себе работников и всегда честно с ними рассчитывался. И выглядел леший вполне по-человечески, только левая пола кафтана у него запахнута за правую, в отличие от других людей" (Д.К. Зеленин "Восточнославянская этнография", с. 415, М., 1991). По описанию лешие напоминают не столько сверхъестественных существ, сколько загадочный лесной народ, живущий в лесах своей собственной жизнью.
   После церковного раскола люди, не признававшие нововведений, уходили в леса, сохраняя привычный уклад жизни. По-видимому, нечто подобное, только в куда больших масштабах, происходило при введении христианства на Руси, когда весь народ был оскорблён надругательством над верой предков. Больше всех пострадали, конечно, жрецы. Они не только потеряли богатства и привилегии, на них была объявлена безжалостная охота. Правда, среди простого народа они ещё сохраняли авторитет, христианство укрепилось лишь в городах, а сельское население оставалось языческим. Но затем церковь добралась и туда - разрушались святилища, вырубались священные рощи. Язычество сопротивлялось, и в лесах, подальше от чужих глаз стали появляться новые святилища. Там, в глуши поселились последние языческие жрецы в надежде сохранить древние культы. Но сами они оставались вне закона, а власть попала в руки их врагов. Оставалось тайно вербовать сторонников и копить силы для борьбы с христианством.
   Показанные в летописи мятежные волхвы, по-видимому, этим и занимались. В своей иерархии они явно были не из главных, даже, скорее всего, и не настоящие волхвы, а так, мелкие служители. Осуществляли связь между общинами, собирали информацию. Таких много бродило по дорогам, а в летописи отметились неудачники. Те, что не смогли вовремя оценить всей опасности своего положения. Подлинные руководители сопротивления себя не обнаруживали и в сомнительных историях не участвовали. Попусту рисковать не хотелось.
   Но в этом и проявилась уязвимость язычества. Для язычника христианский бог так же реален, как и его собственные боги, тогда как христианин признаёт только одного Христа. Люди, принявшие христианство, для язычества потеряны, они теперь принадлежат враждебному сильному богу, тогда как христиане могут крестить язычников, не считаясь с их верой. Лешие крадут детей некрёщеных или проклятых, то есть не принадлежащих христианскому богу (П.Г. Богатырёв "Верования великоруссов Шенкурского уезда (из летней экскурсии 1916 года)" // "Этнографическое обозрение", ? 3-4, 1916, с. 49). Должно быть, язычники, видя, как тают их ряды, перешли к радикальным методам - похищали детей, над которыми, по их мнению, христианский бог ещё не властен, и воспитывали их как язычников. Случалось и наоборот: "Бывали случаи, когда находили лесункиных детей в лесу" (П. Ефименко "Демонология жителей Архангельской губернии" // "Памятная книжка для Архангельской губернии на 1864 год", с. 53, Архангельск, Губ. тип., 1864). Рассказывали, что леший обычно сидит на пеньке и чинит лапти, а когда месяц зайдёт за облако, леший кричит: "Свети, светило!" (Д.К. Зеленин "Великорусские сказки Вятской губернии", с. 205, Петроград, 1915). По описанию - обычный человек, только верящий в силу заговора. Любой крестьянин был убежден в обязательном исполнении заговора потусторонними силами.
   Леший не может припугнуть чертей крестом и молитвой, потому что он язычник, и нуждается в посредстве христианина, чтобы получить помощь от христианского бога. Громкий свист леших - удобное средство общения на больших расстояниях. Так они, видимо, предупреждали сородичей об опасности. Понятно, почему леший не разрешал хвалиться дружбой с ним - если власти узнают про языческую общину в лесу, ей придётся плохо. Сообщения о дани, которую лешие будто бы брали с людей, возможно, отражают реальные факты. Когда языческие общины ещё обладали значительной военной силой, они могли жить за счёт поборов с окрестного населения.
   Языческое сопротивление не было тщетным. Христианизация Руси оказалась приостановлена. На окраинах страны и в малодоступных местах языческие святилища продолжали функционировать вплоть до XIII века. Остатки таких святилищ обнаружены на Смоленщине, Псковщине, в Припятском Полесье и Прикарпатье (И.П. Русанова, Б.А. Тимощук "Языческие святилища древних славян", с. 45-49, М., 2007). Сложилось зыбкое равновесие, когда язычники не могли вернуть себе прежнее положение в стране, но и христианская церковь исчерпала все возможности в попытках установить своё господство на Руси. И кто знает, как повернулась бы история, если бы не татарское нашествие. Языческие поселения, рассеянные по лесам, оказались беззащитны перед ордами кочевников. Зато позиции церкви, угождавшей завоевателям, напротив, укрепились, и она постаралась этим воспользоваться, чтобы искоренить в народе влияние волхвов.
  
  

VI

  
   Крещение принесло на Русь бедствия, о которых летописцы упоминают коротко, и выводов принципиально не делают:
  
   "В лЪто 6496 (988) <...> бЪ бо рать от ПеченЪгъ, и бЪ воюяся с ними и одоляя имъ"
   "В лЪто 6504 (996) <...> По сихже придоша ПеченЪзи к Василеву..."
   "В лЪто 6505 (997) <...> бЪ бо рать велика бес перестани <...> не бЪ бо вой у него, ПеченЪгъ же множьство много"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, 120, 124, Рязань, 2001)
  
   До сих пор с печенежской проблемой Русь по-настоящему не сталкивалась (кроме одиночного набега 968 года). Можно бы списать всё на передвижение кочевников, только вот началось оно именно после крещения Руси. И даже аккурат в тот же год. До сих пор печенеги смирно сидели возле Дуная. Конечно, их шайки подстерегали неосторожных купцов на порогах, но кочевать по степи, подставляя себя под удар русских дружин, печенеги не смели. И только одно событие было способно кардинально изменить ситуацию в Восточной Европе - крещение Руси. Почувствовав ослабление военного давления на них, печенеги сами перешли к активным действиям. Русским войскам не до них - они воюют со своим народом, некому пресечь расселение печенегов по всему Причерноморью. А как только печенеги расселились по степи, то русские селения оказались доступны для их набегов. Ситуация определялась логикой событий: князь Владимир организовал крещение страны, княжеское самоуправство встретило сопротивление народа, насильственные методы насаждения христианства вызвали ответный вооружённый отпор, чем шире по стране распространялось христианство, тем больше войск требовалось на его поддержку. Где же ещё взять войска для защиты границ? Главным врагом правители всегда считают свой народ, а борьба с внешней угрозой - дело второстепенное. В конце концов, и те, и другие живут за счёт грабежа и всегда найдут общий язык.
   Летописные известия ясно показывают, как ситуация на Руси неуклонно изменялась к худшему. Сначала Владимир успешно воевал с печенегами и "одоляя имъ", но набеги продолжались, усиливались и, наконец, в последнем известии прозвучал уже крик души - война идет беспрерывно, печенегов становится всё больше и "не бЪ бо вой у него". Как же так, до сих пор войск всегда хватало и чтобы печенегов прижать, и для далёких походов? Нет, не печенегов стало больше, а всё меньше войск отряжалось на степную границу. Насаждение христианства Владимир считал более срочной задачей, нежели оборона страны. Князь сделал свой выбор и тем самым навлёк на Русь бедствия, о которых и не подозревал - многовековую схватку Руси с бесчисленными степными ордами. Ой, как много крови пролилось ради сомнительного удовольствия молиться израильскому богу.
   Нельзя сказать, что печенегам всё сходило с рук, доставалось им изрядно. Владимир не зря собрал у себя в Киеве богатырей со всей Руси, да и воеводы у него знали своё дело:
   " В лЪто 6500 (992) <...> посла Володимеръ на ПеченЪги, и одолЪша имъ, и възвратишася съ побЪдою и радостiю къ Володимеру <...>
   В лЪто 6509 (1001). Александръ Поповичъ и Янъ Усмошвець, убивый ПеченЪжьскаго богатыря, избиша множество ПеченЪгъ, и князя ихъ Родмана и съ трема сыны его въ Кiевъ къ Володимеру приведоша <...>
   В лЪто 6512 (1004). Идоша ПеченЪзи на БЪлъградъ; Володимеръ же посла на нихъ Александра Поповича и Яна Усмошвеца съ многими силами. ПеченЪзи же слышавше, побЪгоша въ поле <...> Того же лЪта убiенъ бысть Темирь, князь ПеченЪжскiй, отъ своихъ сродникъ"
   (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, 68, М., 2000)
  
   Очевидно, печенежский князь Тимур (а может, летописец просто перенёс на него имя знаменитого Тимура) поплатился жизнью за недавнее поражение, и сородичи, не получившие военной добычи, выместили на нём свою злобу. Александра Поповича летописец взял из фольклора, но Ян Усмошвец был реальным человеком и прославился в битвах с печенегами. Вспоминал летописец и другого богатыря: "Рагдай Удалой, яко наЪзжаше сей на триста воинъ" (там же). Не задаром на пирах у Владимира дружинники ели на серебре, свой почёт они отрабатывали сторицей. Но отдельные победы проблему не решали, к тому же приходилось воевать и с волжскими болгарами:
  
   "Въ лЪто 6502 (994). Ходи Володимеръ на Болгары, и много ратовавъ ихъ побЪди, и възвратися съ радостiю въ Кiевъ <...> Того же лЪта послы Володимеровы прiидоша въ Кiевъ, иже ходиша въ Римъ къ папЪ <...>
   Въ лЪто 6505 (997). Ходи Володимеръ на Болгары Волжскiа и Камскiа, и ододЪвъ плЪни ихъ"
   (Там же, с. 65-66)
  
   Волжская Болгария раздвигала свои границы, и её правители были не прочь увеличить зону своего влияния за счёт Руси. Но соотношение сил складывалось не в их пользу, да и Владимир был опытным полководцем, так что болгарам пришлось смириться. По крайней мере, на этот раз. Интересно сообщение о посольстве, которое Владимир отправил в Рим. Он явно старался блокировать претензии константинопольского патриарха на русскую епархию.
   Повышенная опасность, которой теперь подвергалась русская земля побуждала князя искать оптимальное решение накопившихся проблем. Не в одиночку, конечно, он разрабатывал свою стратегию, а с доверенными помощниками: "БЪ бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленЪмъ, и о ратехъ, и о уставЪ земленЪмъ" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 124, Рязань, 2001). И оптимальное решение было найдено. Следовало срочно укреплять степную границу. Это решение стало определяющим для страны на много веков вперёд. Собственно, принято оно было ещё в 988 году и это свидетельствует о том, что после крещения Руси печенежская опасность моментально выросла до угрожающих масштабов.
  
   "И рече Володимеръ: "се не добро, еже мало городовъ около Киева". И нача ставити городы по ДеснЪ, и по Востри, и по Трубежеви, и по СулЪ и по СтугнЪ, и поча нарубати мужЪ лучьшиЪ отъ Словенъ, и отъ Кривичь, и отъ Чюди, и отъ Вятичь, и отъ сихъ насели грады; бЪ бо рать отъ ПеченЪнъ..."
   (Там же, с. 119)
  
   В Никоновской летописи это событие датировано 990 годом и добавлено, что предшествовала ему большая беда, которая, дескать, и надоумила Владимира (или его советников), как спастись от степных набегов:
  
   "В лЪто 6498. Приходиша множество ПеченЪгъ, и многа зла сотвориша христiаномъ; Володимеръ же со множествомъ вой изыде противу ихъ, и многихъ изби, и мало отъ нихъ избЪжаша. Нача ставити Володимеръ грады..."
   (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 58, М., 2000)
  
   Построенных крепостей оказалось недостаточно, печенеги в степи всё прибывали и пришлось усиливать оборонительную линию:
  
   "В лЪто 6499 (991). Володимиръ заложи градъ БЪлъгородъ, и наруби въ нь отъ инЪхъ городовъ, и много людий сведе в онъ; бЪ бо любя градъ сь"
   (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, Рязань, 2001)
  
   Об этой оборонительной линии сообщал один из иностранных путешественников, гостивший у князя Владимира в 1008 году - миссийный (без епархии) архиепископ Бруно Бонифаций (второе имя - монашеское), внезапно воспылавший желанием проповедовать среди печенегов ("Бруно Кверфуртский" // "Православная энциклопедия", т. VI, с. 275-276, М., 2003). Свою историю он изложил в письме немецкому королю Генриху II, и, проявив крайнее высокомерие и невежество, даже не удосужился выяснить, как зовут правителя страны, где он прожил около месяца. Так и остался для него наш князь безымянным государем русов. А ведь Владимир принял миссионера радушно и долго убеждал отказаться от бессмысленного путешествия. Он хорошо знал, что представляют собой печенеги и понимал бредовость замыслов Бруно. Но тому не терпелось стать христианским мучеником. Чтобы хоть как-то уберечь незадачливого миссионера от жуткой расправы, Владимир наделил его полномочиями посла, хотя проку от скороспелого посла никакого. И вот тут Бруно сообщил сведения, представляющие исторический интерес:
  
   "... он два дня проводил меня сам с войском до последнего предела своего государства, который (предел) он, по причине скитающегося неприятеля, оградил отовсюду самым крепким частоколом на весьма большое пространство. Он слез с коня на землю; я шел впереди с товарищами, он следовал с своими старшинами, и так мы вышли за ворота; он стал на одном холме, мы стали на другом <...> государь послал старшину своего к нам с сими словами: "Я довел тебя до места, где кончается моя земля, начинается неприятельская. Ради Бога прошу тебя не погубить к моему бесчестию, жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра прежде третьего часа, без пользы, вкусишь ты горькую смерть"
   (А.Ф. Гильфердинг "Неизданное свидетельство современника о Владимире Святом и Болеславе Храбром", с. 14, М., 1856)
  
   Можно представить, насколько ужалась русская земля, если она заканчивалась уже через два дня пути на юг. Ещё недавно Причерноморье не было неприятельской землёй, русские поселения доходили до морского побережья, русские рыбаки промышляли на Чёрном море, киевские князья утверждали свою власть в низовьях Днепра и Дуная. И всё изменилось за двадцать лет: Владимиру пришлось отгораживаться системой крепостей от земли, которую его предшественники рассматривали как свою.
   Вскоре Бруно и его спутники были схвачены печенегами. Пленников ожидала неизбежная смерть и только статус послов спас им жизнь. Мести князя Владимира печенеги всё-таки боялись, поэтому миссионерам сохранили жизнь и даже позволили проповедовать в течение пяти месяцев, безо всякого успеха, конечно. Бруно похвалялся, что установил мир между печенегами и Русью, что было неправдой. Кочевников может удержать от грабежей жестокий разгром, но никак не проповедь. Не заслуживает доверия и утверждение, что государь русов (Бруно упорно не называл Владимира по имени) "ради дела Господня удовлетворяя моей просьбе, дал в заложники сына" (там же, с. 17). Бессмысленно гадать, какого из своих сыновей Владимир посылал к печенегам. Никакого. Ни один русский источник не подтверждает измышления немецкого проповедника, а это означает, что они не достоверны. Если Бруно не знал по имени русского князя, то тем более он не знал его сыновей. Здравый смысл подсказывает другое объяснение. После ожидаемого провала христианской миссии, русский князь отправил к печенегам настоящее посольство для обсуждения условий перемирия. Руководителя посольства Бруно и принял за княжеского сына. Вместе с посольством Бруно направил к печенегам лично назначенного им епископа, где тот и сгинул (там же).
   Но Бруно упрямо стремился к мученической смерти. Не вышло с печенегами - он в 1009 году отправился проповедовать к пруссам. Путешествие тем более бесполезное, что Бруно и сам не верил в действенность своей проповеди. В письме к Генриху II он пытался помирить немецкого короля с польским Болеславом I, чтобы соединёнными войсками устрашить пруссов и лютичей, вынудив их принять христианство (там же, с. 23-25). Спятивший проповедник мечтал удостоиться венца святого мученика. Такое не лечится. О последних похождениях Бруно Бонифация рассказал его родственник и соученик Титмар Мерзебурский:
  
   "В 12-й год своего обращения и славного образа жизни он отправился в Пруссию, стараясь оплодотворить эти бесплодные земли Божьим семенем; но грубая почва, из-за разросшихся терниев, не могла быть легко разрыхлена. Когда он проповедовал на границе этой страны и Руси, то сначала испытывал притеснения со стороны жителей, а затем, продолжая нести Евангелие, был ими схвачен и, кроткий, как агнец, ради любви к Христу, который есть глава церкви, обезглавлен 14 февраля вместе с 18 своими спутниками"
   (Титмар Мерзебургский "Хроника", кн. VI.96, с. 130, М., 2009)
  
   Рассказ Титмара Мерзебургского почти дословно повторён в Магдебургских анналах, но дата изменена на 9 марта, и область Пруссии, в которую прибыл Бруно, по ошибке отнесена к Руси, тогда, чтобы разметить пограничье, сюда приписали ещё и Литву, которой изначально не было ("Магдебургские анналы" // Свердлов М.Б. "Латиноязычные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв.", с. 263, С.- Петербург, 2017). Совсем коротко эта история изложена в Кведлинбургских анналах (там же, с. 82). Ну и нечего жалеть святошу, сам напросился - его предупреждали о запрете проповедей, да он не внял. Западная церковь прославляла Бруно Бонифация, кардинал Пётр Дамиани (Пётр Дамиани "Житие блаженного Ромуальда" //"Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. IV, с. 90-92, М., 2010) и монах Адемар (Адемар Шабанский "Хроника" // там же, с. 88) без зазрения совести приписывали ему крещение Руси. Пустые басни. Для нас интереснее другой момент. Титмар Мерзебургский местом гибели Бруно Бонифация назвал пограничье Пруссии и Руси. Но дело в том, что Киевская Русь не имела непосредственной границы с Пруссией, немецкий автор имел в виду какую-то совсем другую Русь.
  
  

VII

  
   Поисками южнобалтийской Руси занимался советский историк А.Г Кузьмин (А.Г Кузьмин "Варяги" и "Русь" на Балтийском море // "Вопросы истории", #10, 1970, с. 42) и он обратил внимание на очень интересное свидетельство, особая ценность которого заключается в том, что это не просто наблюдения частного лица, а точный юридический документ. Называется он "Dagome iudex" по первым его словам и является дарственной польского князя Мешко (X в.), отдающей под покровительство римского престола некий город "Schinigsne" вместе с округой, границы которой чётко обозначены:
  
   "... передали святому Петру целиком один град [государство], который называется Схигнесне, со всеми его окрестностями [прилежащими территориями] в пределах таких границ, от первой стороны, начиная Длинным морем, [оттуда] границей Пруссии вплоть до места, которое называется Русь, и границей Руси, протягивающейся до Кракова вплоть до реки Одра, прямо до места, которое называется Алемура, а от самой Алемуры вплоть до земли Мильско и от границы Мильско, прямо до Одры, оттуда, идя вдоль реки Одра, вплоть до упомянутого города Схигнесне"
   (Н.И. Щавелева "Польские латиноязычные средневековые источники", с. 28, М., 1990)
  
   В X веке была официально зарегистрирована область Русь, располагавшаяся между Краковом и землёй пруссов. И это факт. У Адама Бременского (XI в.) есть соответствующая запись : "Христианнейший король Болеслав в союзе с Оттоном III подчинил себе всю землю славян, а также Русь и пруссов..." (Адам Бременский "Деяния архиепископов Гамбургской церкви" // Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский "Славянские хроники", с. 119, М., 2011). Здесь имеется в виду вовсе не захват Болеславом Киева, который произошёл в 1018 году, это более раннее событие, потому что союзник Болеслава Оттон III умер ещё в 1002 году. Русь помещена между землёй славян и пруссами, а под землёй славян понималось славянское Поморье (М.В. Бречкевич "Введение в социальную историю княжества Славии, или Западного Поморья", Юрьев, 1911). То есть Русь из "Dagome iudex" входила в объединение поморян, занимая восточную его часть и действительно граничила с Пруссией. Повторил это известие Герборд (XII в.), назвав славян померанами, то есть поморянами ("Беседа Герборда о житии Оттона, Бамбергского епископа" // М.Б. Свердлов "Латиноязычные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв.", с. 235, С.-Петербург, 2017). Оттон Фрайзингенский (XII в.) ограничивал Польшу: "...имея c запада реку Одер (Oddera), с востока - Вислу (Vistula), с севера - Русь (Rutheni) и Скифское море (mare Sciticum), с юга - Чешский лес (silvae Boemorum)" (Оттон Фрайзингенский "Деяния императора Фридриха" // "Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. IV, с. 250, М., 2010). Киевская Русь находилась на востоке, а на севере с Польшей граничили поморяне. Испанский еврей ибн Йа"куб, совершивший путешествие по Европе в 960-980 годах сообщал: "Граничат с Мешко на востоке русы и на севере пруссы. Жилища пруссов у окружающего моря <...> Нападают на них русы на кораблях с запада" (Ибрахим ибн Йа"куб "Книга путей и стран" //"Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. III, с. 79, М., 2009). Ибн Йа'куб знал про Русь к востоку от Польши, но знал и других русов - западных соседей Пруссии. Итак, самые разные исторические источники указывали Русь на Балтике в составе объединения поморян. А в одной из русских былин упоминается царство Поморское ("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", т. I, #51, с. 322, М., 1909).
   Похоже, что А.Г. Кузьмин даже сам не осознал, насколько значимое открытие ему довелось совершить. Ведь он точно определил то самое "заморье", из которого в 862 году пришли в Новгород варяги-русь. Это там Владимир скрывался от Ярополка и оттуда на помощь Ярославу пришёл Якун с варягами. В летописи сказано, что когда новгородцы пригласили к себе Рюрика, то он "пояша по собЪ всю Русь, и придоша" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 19, Рязань, 2001). Но ни один народ не переселяется целиком, часть его непременно остаётся на прежнем месте жительства. В результате, наряду с Киевской Русью продолжила существование и Поморская Русь. Уход большей части населения, подорвал её силы, но не лишил государственной самостоятельности.
   Успехи Болеслава в Поморье сильно преувеличены и Поморская Русь продолжала борьбу за независимость ещё более двух столетий (А.Г Кузьмин "Варяги" и "Русь" на Балтийском море // "Вопросы истории", #10, 1970, с. 42). В своём исследовании А.Г. Кузьмин обратил внимание на известие Штаденских анналов под 1112 годом: Ода, дочь графа Леопольда была выдана за короля Руссии, которому родила сына Вартислава. После смерти короля Ода с сыном вернулась в Саксонию, но позднее Вартислав был вызван в Руссию, где правил вместо отца (Альберт Штаденский "Анналы" // М.Б. Свердлов "Латиноязычные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв.", с. 277, С.-Петербург, 2017). Имя Вартислав неизвестно в Киевской Руси, зато поморянами в XII веке правил князь Вартислав, сын Святобора (М.В. Бречкевич "Введение в социальную историю княжества Славии, или Западного Поморья", с. 95-96, Юрьев, 1911). Колонизация немцами Южной Прибалтики продолжалась несколько столетий, пока на месте славянского Поморья не появилась немецкая Померания.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"