Независимость Киевской Руси после крещения оказалась под вопросом. Византийские и немецкие правители с вожделением поглядывали на огромную и богатую страну в Восточной Европе. При невозможности покорить её силой оружия, появлялся соблазн через церковный вассалитет навязать Руси и вассалитет политический. "Истинная вера" принесла на Русь проблемы, каких могло и не быть. Это долгая братоубийственная "война за веру", это резкое усиление внешней агрессии в ответ на внутренние затруднения русского государства, это попытки зарубежных религиозных центров подчинить Русь своей воле, это, наконец, новая напасть - феодальная раздробленность, которой не знала Русь языческая. Можно сколько угодно объяснять её экономическими причинами, но появилась она повсеместно только после введения иноземной веры. Потеряв языческие устои, страна лишилась и внутреннего стержня, заменить который христианство не в силах. Пропаганда покорности и смирения никуда не поведёт, а лишь отнимет последние силы у народа. Когда исчезает своё, национальное, его место занимает мелочный эгоизм, вместо созидания начинается растаскивание по кускам общего достояния. Нам это так знакомо: общее - значит, ничьё, ну так грабь, прихватизируй.
Чтобы не быть обманутыми, надо приучаться самостоятельно анализировать факты, не полагаясь на готовые рецепты. Опасно относиться к истории, как к другим наукам, вроде физики, химии, математики. Этими науками можно заниматься без оглядки на общество, выдавая лишь конечный результат. История же - наука о людях и для людей, а если она остаётся достоянием одних лишь научных кругов, то ценность её становится равной нулю. Без людей, не специалистов, а обычных людей, историческая наука работает вхолостую. К чему исследования и публикации, если уровень информированности общества не повышается? Безусловно, историкам выгодно замкнуться в своём научном мирке под предлогом, что их знание проблемы неизмеримо выше, чем у простых смертных. Но проблема-то касается всех нас, и отдавать её на откуп дипломированным специалистам не следует ни в коем случае. Имеются серьёзные основания, чтобы слепо не доверяться профессиональным историкам.
1) Историк - это чиновник на службе у государства. Ему платят деньги, продвигают по карьерной лестнице, награждают степенями и званиями вовсе не для того, чтобы он удовлетворял свой научный интерес. Историки призваны формировать общественное мнение, выгодное для правящей группировки. Только тогда они постоянно публикуются, получают выгодные должности и научное признание. А у строптивых со всем этим возникают сложности, дело может дойти и до травли. Понятно, что большинство историков не хотят плыть против течения и выбирают для себя путь наименьшего сопротивления.
2) Не бывает беспристрастных исследователей. Реальные люди всегда имеют определённые пристрастия - национальные, религиозные, политические - и в соответствии с ними выстраивают свои научные версии. Чтобы проследить ход рассуждений, не требуется академического образования, достаточно внимательно сопоставить аргументы спорящих сторон, оценить логическую цепочку и не принимать на веру предложенный вывод. Легковерных непременно зомбируют.
3) На окончательную формулировку вывода мощное воздействие оказывает чувственное восприятие. Мозг, ведь, по сути, эгоист, он не столько заботится об организме, сколько стремится к комфортному состоянию, именно поэтому он заставляет организм пить, курить, колоться. И в науке исследователь предпочтёт решение, вызывающее чувство комфорта, а ещё лучше - эйфории. От решения, вызывающего дискомфорт, а тем более депрессию, он обязательно откажется. А это значит, что степень объективности напрямую зависит от особенностей человеческого организма. Человек не робот, и обо всём он судит предвзято. По-другому и быть не может, потому что приоритеты исходных посылок для каждого человека индивидуальны. Не найти на Земле и двух человек, согласных абсолютно во всём, просто организмы у них разные. Даже, казалось бы, логически безупречные рассуждения несут на себе отпечатки индивидуального мировосприятия.
Когда церковники восторгаются своей религией, мы не можем верить в их искренность, потому что им это выгодно. Доказывая преимущества христианства они всячески очерняют язычество. После того, как в течение тысячи лет вытравлялась память о языческом периоде нашей истории, уничтожались любые материальные свидетельства дохристианской жизни славян, можно придумывать что угодно под видом глубокомысленных рассуждений. А.В. Назаренко в своей статье отзывается о славянском язычестве с точки зрения правоверного христианина ("О язычестве славян" // А.В. Назаренко "Древняя Русь и славяне (Древнейшие государства Восточной Европы, 2007 год)", с. 298-314, М., 2009). Историк сетует на скудость сведений, которые известны из сообщений иноземных авторов или наших церковников, но только не от самих язычников. А чего он хотел, чтобы церковь позволила распространять языческую пропаганду? Как раз наоборот, церковь с дикой ненавистью уничтожала все памятники язычества, до которых только могла дотянуться. Выжигалась, в буквальном смысле, устная традиция, жизнь людей церковники контролировали даже в мелочах. Никакие доказательства (устные или письменные) заведомо не могли уцелеть. Сначала всё уничтожили, а потом заявляют, что, мол, ничего и не было. Непорядочно.
Те не менее, А.В. Назаренко продолжает рассуждать, что "славянское язычество предстает в целом "недооформленным", крайне аморфным и даже примитивным" (там же, с. 299). Если нет необходимых сведений, то как он может с таким апломбом выносить приговор? Бездоказательное обвинение всегда называлось клеветой. И какую религию он считает правильно оформленной? Или вот такой пассаж: "... созданная специально для сакральных церковных целей славянская грамота, как уже отмечалось, eo ipso не годилась для фиксации языческих мифологем" (там же, с. 300). Это что он имеет в виду, мол, славянские предания невозможно изложить письменно? А может, просто очень не хочется?
Новое обвинение: "Настойчиво сообщается, что у славянских богов нет храмов, что славяне поклоняются своим богам у воды (колодцев) или в священных рощах" (там же, с. 301). Не стоит передёргивать факты, имелись у восточных славян, пусть не храмы, но всё же оборудованные святилища, о которых историк и сам потом вспомнил. А что они были открытыми, так это такой обычай. Обычай не хуже и не лучше других, он был свой, местный. И почему у "правильной" религии храмы непременно должны быть закрытыми? Язычники могли воспринимать в качестве храма всю окружающую природу. Разве сравнятся с ней жалкие человеческие постройки?
И вот итог рассуждений православного христианина: "Показательно, что из западнославянских народов, непосредственно соседивших с Германской империей, этнически выжили именно те, которые уже в IХ-Х вв. приняли христианство и вошли в имперскую политико-юридическую систему (лужицкие сорбы, чехи) <...> язычество эльбо-одерских славян IХ-ХII вв. - это предсмертный взлет религиозно-культурных сил народа, вожди которого не осознали вовремя государственно-консолидирующей роли христианства" (там же, с. 314). Историк позабыл упомянуть ободритов, поморян, рюгенских русов, которые тоже приняли христианство, но были безжалостно ассимилированы немцами. От лужичан же остались жалкие крохи и будущего у них нет. Разве что чехов спасла удалённость от Германии, но участь лимитрофа немногим лучше.
Вот это и есть консолидирующая роль христианства? Так, может, и нам историк предлагает "консолидироваться" таким же образом? Ясно же, что подобные рассуждения призваны оградить христианство от критики и убедить нас, что потерянный культурно-исторический пласт жизни нашего народа не имеет ценности. В истории русского народа язычество занимает огромный период. Язычниками были и наши пращуры, и предки наших пращуров, и предки самих предков. Насколько глубоко этот период уходит в прошлое - никто не знает, но он так велик, что вся христианская история представляется тонкой плёнкой на поверхности истории языческой. Поэтому закономерен интерес к изучению язычества, без которого невозможно понять историю и культуру своего народа. Для церкви единственной ценностью является она сама. Нам же языческие предания могли поведать о такой древности, какую мы и не представляем. А если ещё сравнить их с преданиями других народов, то раскрылись бы для нас и другие тайны. Теперь всё это навсегда уничтожено жадными и невежественными церковниками.
II
Вот тут появляются всевозможные "знатоки" и с апломбом заявляют: "А вы слышали, что язычники людей в жертву приносили?". Ничего другого они не знают, и знать не хотят, но уже считают себя умнее всех. На таком же основании можно заявить, что христиане сжигали заживо людей, и это будет правдой. Если о христианах не пытаются судить по одному признаку, то и с язычниками так поступать не следует.
Приносили в жертву людей? Да, приносили, но не все и не всегда. Греческая мифология пестрит сообщениями о таких случаях, но в эпоху античной Греции подобная практика уже осуждалась. И христианский бог, если верить Библии, порой не чурался человечины (сперва Авраам, потом Иеффай были вынуждены жертвовать богу своих детей). Похоже, что это явление скорее социальное и не связано с конкретным вариантом религии. Страсти вокруг языческих жертвоприношений нагнетали церковники в целях саморекламы. Они противопоставляли "мирных" и "кротких" христиан "грубым" и "жестоким" язычникам. Ну, о христианской "кротости" свидетельствует церковный террор, развязанный в период средневековья. Куда уж тут язычникам до святош. Не только католики жгли людей на кострах, православная церковь тоже не церемонилась с неугодными. А пресмыкательство перед татарской ордой, да польскими оккупантами, а закрепощение крестьян монастырями. При желании можно найти много фактов о неблаговидных делишках отцов христианства, так что чья бы корова мычала...
А самое чудовищное преступление церковников состоит в том, что был уничтожен огромный пласт нашей истории. Разрушенную страну можно восстановить, вместо погибших людей народятся новые, но потеря исторической памяти невосполнима. Простить такое преступление невозможно. Потеряв память, народ перестаёт быть народом и прекращает своё существование. Именно так исчезли многие народы: они не были истреблены, они просто перестали быть собой. Но мы, русские, не хотим исчезать на радость всевозможным русофобам, в число которых входит и РПЦ. Она же только по названию русская, а на деле это филиал международной корпорации "Христос и Ко". Вот в Ирландии монахи по крупицам собирали остатки языческой мифологии, скандинавские монахи переписывали "Эдду", почему же у нас церковь с ожесточением относилась к прошлому - всё растоптать, выжечь, ничего не оставить? Да и сейчас вылезет какой-нибудь христианский иерарх на телеэкран и начинает: "Мерррзость! Мерррзость!" Что не устраивает церковников, всё мерзость. Чужаками они были, чужаками и остались - стоит лишь вспомнить хамскую выходку Гундяева. Славяне ему не нравятся, а за чей счёт он живёт и хорошо живёт? Потому церковники и стараются изо всех сил демонизировать предшественников, дабы и впредь сидеть не шее у народа. Ведь и летописание было в их руках, так стоит ли ждать от церкви объективности?
Сведений о человеческих жертвоприношениях у наших предков во времена Киевской Руси немного, но они есть. Другое дело - насколько они достоверны? Нельзя же бездумно верить любому заявлению, тогда мы покинем реальность и попадём в область фантазий. Лучше призвать на помощь логику и остаться на твёрдой почве. Начнём с иностранных авторов. Вот что сообщал о Руси персидский автор начала X в. Ибн Русте в своём сочинении "Ал-Алак ан-нафиса" ("Дорогие ценности"):
"Есть у них знахари, из которых иные повелевают царем, как будто бы они их (русов) начальники. Случается, что они приказывают принести жертву творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак не возможно. Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему на шею петлю, вешает жертву на бревно и ждет, пока она не задохнется, и говорит, что это жертва богу"
(А.П. Новосельцев "Восточные источники о восточных славянах и руси VI-IX вв." // "Древнерусское государство и его международное значение", с. 398, М., 1965)
Сообщение коротко пересказал другой персидский историк Гардизи (XI в.) в своём труде "Зайн аль-ахбар" ("Украшение известий"):
"Есть у них знахари, власть которых распространяется и на их царей. И если знахарь возьмет мужчину или женщину, накинет им на шею веревку и повесит, пока те не погибнут, и говорит "это указ царя", - то никто не говорит ему ни слова и не выражает недовольства"
(Там же, с. 400)
Это одно и то же известие, только ещё раз повторённое. Но откуда Ибн Русте взял эти утверждения? Сам-то он не был очевидцем, на других очевидцев не ссылался и даже не указывал источник своих сведений. Так, кто-то что-то сказал, и мы почему-то должны досужие россказни принять за чистую монету? Без проверки, без подтверждения. Да мало ли, что люди могут ляпнуть, мы не обязаны всему слепо верить. Вокруг хватало и недоброжелателей, и открытых врагов, так они наболтают. Но даже если мы доверчиво признаем сообщение подлинным, то к какому времени его отнести? Всевластия жрецов Киевская Русь не знала, там главенствовали князья. Договоры с Византией подписывали знать и купцы, а жрецов нет даже в конце списка. Нет, потому что их не допускали к управлению страной, оставили им одни религиозные обряды. Да будь у жрецов такая власть, как в рассказе Ибн Русте, так разве позволили бы они вводить христианство на Руси? Ситуация, описанная в рассказе, была возможна только в догосударственный период жизни общества, к Киевской Руси она отношения не имеет. И это совершенно точно. Вот Ибн Фадлан (X в.) действительно был очевидцем описанных им событий:
"И если умирает главарь, то говорит его семья его девушкам и его отрокам: "Кто из вас умрет вместе с ним?" Говорит кто-либо из них: "Я". И если он сказал это, то это уже обязательно, так что ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. И большинство из тех, кто поступает (так), (это) девушки"
("Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу", с. 81, М.-Л., 1939)
Наблюдал арабский путешественник не жертвоприношение, а погребальный обряд. Умер знатный человек и одна из его служанок захотела повысить свой статус. Правда, для этого ей пришлось умереть. Но на смерть она пошла добровольно, просто потому, что для язычников вечное посмертное существование считалось продолжением земной жизни (там же, с. 80-83).
Сообщение Ибн Фадлана, кстати, полностью опровергает утверждения других мусульманских авторов: Ибн Русте, "Худуд ал-Алам", Гардизи (А.П. Новосельцев "Восточные источники о восточных славянах и руси VI-IX вв." // "Древнерусское государство и его международное значение", с. 398-400, М., 1965), что у русов жёны будто бы должны были заживо умирать в могиле вместе с мужьями. Обычай хоронить вместе с умершим одного из супругов упоминается только в былине "Михайло Потык" ("Былины", с. 72-75, "Современник", М., 1986), но как иноземный и для Руси абсолютно неприемлемый. К тому же, там хоронили мужа вместе с умершей женой. Точно такая же история содержится в сказке о четвёртом путешествии Синдбада ("Синдбад-мореход. Избранные сказки, рассказы и повести из "Тысячи и одной ночи", с. 64-68, М., 1986), сюжетное сходство обоих вариантов определённо указывает на общий фольклорный источник. Причём, источник очень древний, сохранивший пережитки матриархата. Арабский историк и путешественник аль-Масуди (X в.) внимательно изучал историю и географию Восточной Европы, заверив читателей: "... я не пропускал ни одного из виденных мною купцов, сколько-нибудь понимающих". В результате, он выяснил, что такой погребальный обряд существовал вовсе не у русов, а у болгар, которых он называл бурджанами:
" Если у Бурджан умирает кто-нибудь, то они собирают всех его слуг и его свиту (Gefolge), говорят им известные мудрые изречения (thun ihnen gewisse Weisheitsspruche kund),, сжигают их за тем с мертвецом и говорят: "Мы сжигаем их в этом свете, посему они не будут сожжены на том свете". Они имеют также большой храм; когда кто-нибудь умирает, то они его заключают в этом храме вместе с его женой и слугами, которые остаются там, пока не умрут. <...> Еще у них обычаи, что при наследовании они богаче наделяют женщин чем мужчин"
(Гаркави А.Я. "Сказания мусульманских писателей о славянах и русских", с. 127, С.-Петербург, 1870)
Правда, у Ибн Русте и в "Худуд ал-Алам" рассказано и о другом славянском обычае, когда одна из жён умершего, если очень уж его любила, то добровольно вешалась, а потом её вместе с мужем сжигали (А.П. Новосельцев "Восточные источники о восточных славянах и руси VI-IX вв." // "Древнерусское государство и его международное значение", с. 388-389, М., 1965). Аль-Масуди считал погребальный обряд славян и русов по происхождению индийским:
"Когда умирает мужчина, то сожигается с ним жена его живою; если же умирает женщина, то муж не сожигается; а если умирает у них холостой, то его женят по смерти. Женщины их желают своего сожжения для того, чтоб войти с ними (мужьями) в рай. Это есть одно из деяний Гинда, как мы упомянули выше; только у Гинда обычай этот таков, что жена тогда только сожигается с мужем, когда она сама на это соглашается"
(Гаркави А.Я. "Сказания мусульманских писателей о славянах и русских", с. 129, С.-Петербург, 1870)
Независимо от них, о таком же обычае среди антов бегло упомянуто у византийского автора конца VI века Псевдо-Маврикия ("Стратегикон Маврикия", ВБ, с. 190, С.-Петербург, 2004). Но этот обычай давний, догосударственный, да и сама жена, без принуждения решала - жить ей или умереть. В сообщении Ибн Фадлана зафиксировано угасание обычая, потому что на этот раз умершего сопровождала всего лишь служанка, да и то потому, что сама так пожелала. Княгиня Ольга преспокойно продолжала жить после смерти мужа, Сфандра, жена Улеба тоже осталась в живых (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 46, Рязань, 2001). Так что мусульманские сведения о Руси давно и безнадёжно устарели.
Перейдём к сочинению византийского автора X века Льва Диакона. Рассказывая о войне императора Иоанна Цимисхия со Святославом, этот льстивый царедворец не гнушался самыми вздорными байками. Перед нами его очередной перл:
"И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили [несколько] грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра"
(Лев Диакон "История", кн. IX, с. 78, М., 1988)
Польский художник Г. Семирадский, конечно, не упустил случая в очередной раз ткнуть в русское варварство и написал картину "Тризна дружинников Святослава после боя под Доростолом в 971 г.", где свирепые русские воины вырывают из рук рыдающих матерей несчастных младенцев. Ну да, только полякам и учить нас гуманизму. Подумал бы хоть - откуда тут вообще могли взяться маленькие дети? Не привезли же их русские дружинники с собой? И в ромейском войске малышей не имелось. Остаются болгары, но они были союзниками, которых Святослав защищал от византийского завоевания. Союзников не бьют. Вот петухов на Руси действительно приносили в жертву (Константин Багрянородный "Об управлении империей", с. 49, М., 1991), но Льву Диакону этого показалось мало. Байка про утопленных грудничков - злобный и лживый анекдот, не более того.
И кто всё это мог увидеть, ведь ромеи, как водится, прятались у себя в лагере и дрожали от страха? Опять враньё. Лев Диакон попытался выкрутиться, уверяя, что описанные им события удалось рассмотреть благодаря весьма кстати случившемуся полнолунию. Новый конфуз - не было тогда полнолуния. В комментариях к сочинению учёного ромея сказано:
"Дело в том, что в 971 г. в ночь с 20 на 21 июля было почти новолуние и видеть что-либо издали не представлялось возможным"
(Там же, ком. 22, с. 209)
Источник вдохновения ясен - страшилки, которые нафантазировали перепуганные "герои". А Лев Диакон записывал услышанное, пугая уже своих читателей. Русы действительно могли принести в жертву пленных ромеев, но в отместку за гибель своего вождя Икмора, бесчестно, ударом со спины убитого императорским телохранителем Анемасом. С этим Анемасом они быстро расправились на следующий же день. Единичный факт не даёт повода для обобщений. И в любом случае то, что произошло под Доростолом, не идёт ни в какое сравнение с ромейским садизмом по отношению к пленным. Когда византийский император Василий II 29 июля 1014 года разгромил болгар, то приказал ослепить сразу 15 тысяч пленных (Ф.И. Успенский "История Византии. Период Македонской династии (867-1057)", т. III, с. 422, М.,1997), а в 1043 году, при Константине Мономахе, византийцы ослепили русских пленников (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 151, Рязань, 2001). Таково христианское милосердие.
Вспоминая про "множество пленных", Лев Диакон невольно подтверждает, что вовсе не ромеи оказались победителями в недавнем сражении, за победителями остаётся поле боя. Что касается пленных женщин, то тут все вопросы к Иоанну Цимисхию - из кого он набирал своё войско? Хотя, в военном деле император, наверняка, разбирался получше завравшегося книжника.
Куда большее значение для ниспровергателей язычества имеют сообщения русской летописи. Дескать, вот - сами русские признали, что их предки приносили в жертву людей. Но разберемся, а что за люди предъявляли обвинения? Язычникам слово не давалось, летописцами были христианские монахи, рьяно исполнявшие заказ начальства, то есть РПЦ. Будучи монополистами, церковники вытворяли с историей всё, что им заблагорассудится. Главное - не жалеть чёрной краски для предшественников и белой для себя. Стало быть, любой самый незначительный факт, даже подобие факта годятся для обвинения. Ну и что обвинителям удалось накопать?
"И жряху имъ наричюше я богы, и привожаху сыны своя и дъщери, и жряху бЪсом, и оскверняху землю требами своими, и осквернися кровьми земля Руска и холмъ той"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 77, Рязань, 2001)
Ну, тут всё просто. Эту фразу летописец без зазрения совести позаимствовал из псалма царя Давида, изменения минимальны:
"...служили истуканам их, которые были для них сетью, и приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам; проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским, - и осквернялась земля кровью"
("Псалом # 105" // "Библия", с. 713, С.-Петербург, 1900)
Не о языческой Руси здесь говорится, а о древних евреях. И нравы здесь показаны ближневосточные, а не русские. Раз уж летописец пошёл на откровенный подлог, значит ничего, порочащего язычество, он найти так и не сумел. Ведь если бы хоть что-то нашлось, то можно не сомневаться, что церковь использует находку по полной программе, чертям тошно станет. А обвинять-то и не в чем. Обидно. Но есть ещё один фрагмент летописи, который церковники вовсю стараются приспособить к своей пользе. И сомнений он вроде бы не вызывает:
"... и рЪша старци и боляре; "мечемъ жребий на отрока и дЪвицю; на него же падеть, того зарЪжемъ богомъ" Бяше Варягъ единъ <...> пришелъ изъ Грекъ и держаше вЪру хрестеяньску, и бЪ у него сынъ красенъ лицемъ и душею; на сего паде жребий <...> И рЪша пришедше послании к нему: "яко паде жребий на сынъ твой, изволиша бо ѝ бози собЪ; да створим требу богомъ" И рече Варягъ: "не суть то бози, но древо; днесь есть, а утро изъгнееть; не ядять бо, ни пьють, ни молвять, но суть дЪлани руками в деревЪ; а Богъ есть единъ, емуже служатъ Гръци и кланяются, иже створилъ небо и землю, и звЪзды, и луну, и солнце, и человЪка и далъ есть ему житии на земли; а си бози что сдЪлаша? сами дЪлани суть; не дамъ сына своего бЪсомъ". Они же шедше поведаша людемъ; они же, вземше оружье, поидоша на нь и розъяша двор около его, онъ же стояше на cЪнехъ cъ сыномъ своимъ. Ръша ему: "вдай сына своего, да вдамы богомъ его". Онъ же рече: "аще суть бози, то единого себе послют бога, да имуть сынъ мой; а вы чему претребуете?" И кликнуша, и посЪкоша сЪни под нима, и тако побиша..."
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 80-81, Рязань, 2001)
История жутковатая до неправдоподобия - никакой логики, сплошные нестыковки. Если посланники получили отказ, то как им следовало поступить? Не жаловаться прохожим, а, применив силу, забрать намеченную жертву, без согласия родителей. Но допустим невероятное - посланники оказались на редкость слабосильными и не смогли сломить сопротивление даже одного человека (и где таких отыскали?). Опять же, им полагалось не будоражить народ, а сообщить о происшествии начальству, то есть - городским властям. Городские власти должны были оповестить князя Владимира. Относиться к этому князю можно по-разному, но уж государственным бессилием он точно не страдал. К дому строптивого варяга тут же были бы отправлены стражники, чтобы выбить дверь и заставить хозяина исполнить закон. Именно так, и вмешательство горожан вовсе не требовалось.
Ну предположим, что горожане по непонятной причине всё-таки взяли на себя роль городской стражи и окружили дом христианина, принуждая его выдать сына для жертвоприношения. Так выбивали бы дверь и брали, что им требовалось. Зачем весь дом разрушать? Как раз из-за этого намеченное жертвоприношение и сорвалось. Абсолютная нелепость - язычники отняли жертву у своих богов. Не поступали так язычники, по крайней мере, в описанной ситуации. Боги оскорбятся.
Скорее всего, ситуация была иная - горожане расправились со святотатцем, нагло оскорблявшим и поносившим их. Вот тогда их действия выглядят логичными и понятными. Вообще-то, на Руси уже давно и язычники, и христиане жили совместно и вполне мирно. Но этот варяг получил крещение в Византии, а значит принадлежал к ортодоксальной церкви, люто ненавидевшей любые проявления язычества. Возможно, он и раньше пытался затевать религиозные споры, но всякому терпению бывает предел. Насмешки варяга вконец обозлили людей, и они перешли к рукоприкладству. Почувствовав, что теперь его бьют по-настоящему, новоявленный мессия струхнул и бросился под защиту родных стен. Можно было покаяться и помириться с людьми - простые люди отходчивы. Вот только распетушившийся варяг слишком поверил в свою безопасность и принялся из-за закрытой двери изводить толпу. Ну и огрёб по полной. И сам помер, и семью загубил.
Уличная свара не стоила бы упоминания в летописи, да свежеиспечённая церковь на Руси нуждалась в своих христианских мучениках. Мало ли бывало всевозможных потасовок, но христиане, погибшие от рук язычников, непременно должны стать святыми. К заурядной, в общем-то, истории церковники прилепили байку о несостоявшемся жертвоприношении, только байка с этой историей никак не стыкуется и постоянно от неё отлепляется. Так что летописный рассказ ровным счётом ничего не доказывает.
Конечно, ставить точку ещё рано, но вывод всё равно напрашивается: письменные свидетельства о человеческих жертвоприношениях на Руси недостоверны.
III
Мировые религии "осчастливили" человечество религиозными войнами и расизмом. Язычник не требовал, чтобы иноверец переходил в его веру, но "истинно верующий" не терпит даже малейших отклонений от усвоенных им догматов. Раскол в христианстве одновременно расколол и славянский мир: не только славяне-яычники были противопоставлены своим крещёным сородичам, но и славяне-христиане оказались во враждебных лагерях. Церковники стравливали славянские народы между собой, заставляя их забыть своё происхождение, разделяя на православных и католиков, и происходило это на фоне нагнетания немецкого национализма. "Историческим" народам позволено оставаться националистами, а "неисторическим" запрещалось. Онемечивание славян было угодно церкви. Так не лучше ли отбросить шелуху всемирного братства во Христе и напрямую заняться своими проблемами?
Принятие Русью византийского варианта христианства ничуть не изменило отношения к ней ромеев - такая же злоба и такое же высокомерие. Михаил Пселл (монах, живший в XI веке) русско-византийскую войну 1043 года назвал восстанием росов, рассматривая русских в качестве новых подданных империи. А не жирно ли? "Это варварское племя все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе", - истерично вещал ромей. Вот раньше, мол, самодержец Василий вселял в них ужас (Михаил Пселл "Хронография", ПИМ, с. 95, М., 1978). Эта каким же образом Василий II вселял ужас? Когда он униженно умолял князя Владимира о помощи? Когда, чтобы умилостивить русского князя, отослал к нему свою сестру? Короткая память у ромеев.
Стоило ли менять веру, чтобы взять себе в учителя оголтелых русофобов? Насколько РПЦ нерусская видно из откровений митрополита Антония (Храповицкого):
"Почему я должен был бороться за ту группу людей, которые лишь тем отличаются от своих и моих противников, что говорят на одинаковом со мной наречии?"
(Митрополит Антоний "О национализме и патриотизме" // "Волынские епархиальные ведомости", 1909, # 51-52, с. 1016)
Может потому, что эта "группа людей" его, митрополита, кормит, поит, одевает, обувает, а он ещё нос воротит. Потом митрополит принялся поучать, какой патриотизм, с его точки зрения, для русских правильный:
"Не так чувствовал и чувствует свою любовь к родине народ русский. Не целью своей деятельности мыслит он свою страну и себя самого, а служебной силой для иной высшей цели, цели святой, божественной и всемирной <...> Самосознание русское, народное - есть самосознание не расовое, не племенное, а вероисповедное, религиозное"
(Там же, с. 1016-1017)
Так значит, наше Отечество лишь средство для распространения православия? И чем же тогда митрополит отличается от небезызвестного Троцкого? Под видом патриотизма он навязывал нашему народу коллективное самоубийство. Примерно так же рассуждал некий Обезьян: "Ты думаешь, свобода - это делать все, что тебе нравится. Нет, ты не прав. Настоящая свобода - делать то, что я тебе скажу" (К.С. Льюис "Хроники Нарнии", с. 599, М., 1991). Но то был литературный персонаж. А мы нуждаемся ли в таких наставниках, которые нас используют ради удовлетворения своих амбиций? И как знак окончательной деградации вот такой пассаж:
"Скажу вам нечто еще более знаменательное о русском патриотизме. В Киево-Печерской Лавре в каждую субботу на заутрене читается акафист Пресвятой Богородице, а затем восторженная благодарственная молитва, в которой Матери Божией воздается хвала за то, что Она защищала Свой царствующий град, т.е. Константинополь, от нашествия северных варваров-язычников, "от скифского воеводы, зверообразного лукавого вепря, предстателя бесом, оного прегордого кагана... и многочисленные воинства потопила еси и паки с небесе одождением горящих камык тьмы кораблей в море реющемся разварила еси". О чем здесь речь? О победе греков над русскими во второй половине IX века.
Ясно, что народ наш считает своими духовными предками не древних русских язычников, а греческих христиан, и их врагов - своими врагами"
(Там же, с. 1017)
Верх цинизма - церковники присвоили себе право на предательство. Можно жить в нашей стране, жировать за наш счёт и нам же гадить. Разумеется, наш народ считает предками не заморских ромеев, а именно русских язычников. Те, кто считают иначе, называются агентами влияния чужого государства.
IV
Единственная польза от церковников, так это летописи. Конечно и без них нашлись бы грамотные люди, да и церковная цензура давила, но в монастырях, вдали от мирской суеты составлять летописные своды удобнее. Только не всегда летописцы могли отличить рассказ о реальном событии от фольклорного предания. Вот и попадало в летописные тексты то, чего на самом деле и не бывало. Как раз таким и являлось событие, помещённое в летопись под 992 годом:
"Пошел Владимир на хорватов. Когда же возвратился он с хорватской войны, пришли печенеги по той стороне Днепра от Суллы; Владимир же выступил против них и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту сторону, ни те на эту. И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: "Выпусти ты своего мужа, а я своего - пусть борются. Если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года; если же наш муж бросит твоего оземь, то будем разорять вас три года". И разошлись. Владимир же, вернувшись в стан свой, послал глашатая по лагерю со словами: "Нет ли такого мужа, который схватился бы с печенегом?". И не сыскался нигде. На следующее утро приехали печенеги и привели своего мужа, а у наших не оказалось. И стал тужить Владимир, посылая по всему войску своему, и пришел к князю один старый муж, и сказал ему: "Князь! Есть у меня один сын меньшой дома; я вышел с четырьмя, а он дома остался. С самого детства никто его не бросил еще оземь. Однажды я бранил его, а он мял кожу, так он рассердился на меня и разодрал кожу руками". Услышав об этом, князь обрадовался, и послали за ним, и привели его к князю, и поведал ему князь все. Тот отвечал: "Князь! Не знаю, могу ли я с ним схватиться, но испытайте меня: нет ли большого и сильного быка?". И нашли быка, большого и сильного, и приказал он разъярить быка; возложили на него раскаленное железо и пустили быка. И побежал бык мимо его, и схватил быка рукою за бок и вырвал кожу с мясом, сколько захватила его рука. И сказал ему Владимир: "Можешь с ним бороться". На следующее утро пришли печенеги и стали вызывать: "Где ваш муж? Вот наш готов!". Владимир повелел в ту же ночь облечься в доспехи, и сошлись обе стороны. Печенеги выпустили своего мужа: был же он очень велик и страшен. И выступил муж Владимира, и увидел его печенег и посмеялся, ибо был он среднего роста. И размерили место между обоими войсками, и пустили их друг против друга. И схватились и начали крепко жать друг друга, и удавил муж печенежина руками до смерти. И бросил его оземь. И кликнули наши, и побежали печенеги, и гнались за нами русские, избивая их, и прогнали. Владимир же обрадовался и заложил город у брода того и назвал его Переяславлем, ибо перенял славу отрок тот. И сделал его Владимир великим мужем, и отца его тоже. И возвратился Владимир в Киев с победою и со славою великой"
("Повесть временных лет", ЛП, с. 192, С.Петербург, 1996)
Сразу же бросается в глаза почти полное совпадение летописного сказания с библейским рассказом о поединке Давида и Голиафа. В библейском варианте филистимляне выступили против израильского царя Саула. Два войска тоже стояли друг напротив друга и не нападали. Точно так же из филистимлянского стана выступил единоборец огромного роста - Голиаф. И он тоже начал вызывать супротивника: "Если он может сразиться со мной и убьет меня, то мы будем вашими рабами; если же я одолею его и убью его, то вы будете нашими рабами и будете служить нам". Но, как и в летописи, супротивника великану не находилось. Старшие братья Давида отправились на войну, сам же он, как и летописный кожемяка, остался дома (правда, не мял кожи, а пас овец). Дальше уже появляются несоответствия между двумя текстами. Когда Давид прибыл к войску, то предложил свои услуги царю Саулу не сразу, а польстившись на богатое вознаграждение: "... если бы кто убил его, одарил бы того царь великим богатством, и дочь свою выдал бы за него, и дом отца его сделал бы свободным в Израиле". Русского кожемяку князь тоже наградил, но тот не выпрашивал подачку и не думал о ней. Перед поединком в обоих текстах великан смеялся над соперником. Зато сам поединок описан по-разному: в летописи - борьба за счёт грубой силы, а в библейском рассказе Давид метнул в противника камень из пращи. А затем следует дословное совпадение текстов: израильтяне закричали и набросились на бегущих филистимлян, убивая их ("Библия", с. 332-335, С.-Петербург, 1900).
Влияние библейской мифологии на русский фольклор отрицать невозможно - оно, безусловно, имело место, видоизменяя русские предания, да и летописец вольно или невольно подстраивался под привычные ему схемы. Но поединок двух борцов составлял самостоятельный сюжет в русском фольклоре. Якобы в борьбе одолел Мстислав касожского князя Редедю (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 143, Рязань, 2001), в русской былине Рахта Рагнозерский поборол (и тоже насмерть) иноземного борца "неверныи" ("Былины", с. 520-523, "Современник", М., 1986). И тот же сюжет можно проследить в греческом мифе о поединке Геракла и Антея (А.В. Мишулин "Миф об Антее у древних авторов (Очерк из античной мифологии)" // "Вестник древней истории", 1938, # 1, с. 93-100). Очевидно, популярный сюжет, пока бытовал в народных преданиях, приноравливался рассказчиками к историческим событиям и уже в таком виде был записан в летописях.
Поединок с быком - распространённый мифологический сюжет. Вавилонский герой Гильгамеш убил небесного быка (Д.Г. Редер "Мифы и легенды Древнего Двуречья", с. 89-90, М., 1965), критского быка, победил сначала Геракл, а затем и Тесей (Н.А. Кун "Мифы Древней Греции", с. 187-188, М., 2000), в иранской мифологии Первобык был убит Ахриманом (И.В. Рак "Мифы Древнего Ирана", с. 57, Екатеринбург, 2006). И в летописное сказание попал какой-то переделанный языческий миф, например, о противоборстве Перуна и Велеса.
То, что остаётся от сказания, за вычетом двух вставленных сюжетов, действительно совпадает с библейским рассказом. Но о прямом заимствовании и речи быть не может. Потому что такой же рассказ, да в добавок, ближе к летописному варианту, нежели к библейскому, воспроизведён в кабардинской сказке "Лашин". Там говорится, что однажды на Кабарду напали враги и, расположившись на берегу реки Баксан, предложили решить спор поединком силачей: "Пусть поборются два силача - ваш и наш. Если победит наш силач, кабардинцы должны будут платить хану такую дань, какую он назначит. А если победит ваш силач, хан с войском уйдёт к себе" ("Кабардинские народные сказки", с. 9, М., 1969). Полное соответствие летописному сказанию. Отличие сказки в том, что главный её герой - женщина по имени Лашин. Она и оказалась сильнее всех в своём племени. Женщины-воительницы происходят из античной традиции, что сильно удревняет сказку, полностью исключая возможность библейского заимствования. Эпизод с быком превратился в расправу с коровой, которую рассерженная Лашин перебросила через плетень. И этот вариант с коровой, похоже, был известен на Руси. Алёша Попович как-то заявил:
"Была коровишша старая,
Насилу по двору таскалася
...................................
Взял за хвост, под гору махнул"
("Добрыня Никитич и Алеша Попович", ЛП, с. 205, М., 1974)
Имена героев похожи - Алёша, Лашин, и действия их сходны. Все-таки, кабардинская сказка в родстве с летописным сказанием. В этом убеждает её связь с рекой Баксан. Такая река действительно существует в Кабарде, и местные предания поведали про жившего там антского (то есть славянского) князя Баксана, убитого готами (Ш.Б. Ногмов "История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев", с. 80-81, Нальчик, 1994). Если родство летописного сказания и кабардинской сказки отодвигают сюжет к временам антов, то библейское влияние видится и вовсе минимальным. В сказке обнаруживается и ещё одно интересное совладение:
"В этот же вечер кабардинцы услышали в стане хана страшный рёв.
- Кто это ревёт? - спрашивали они друг друга.
Оказалось, что так страшно ревёт не зверь, а ханский силач - богатырь громадного роста и с безобразным лицом.
Он был прикован цепью к столбу, и кормили его только сырым мясом"
("Кабардинские народные сказки", с. 10, М., 1969)
Рассказ о великане, которого используют в бою, но, при этом, держат на привязи, помещён в поэме Низами (Низами Гянджеви "Собрание сочинений в пяти томах", т. V "Искендер-наме", с. 394-395, М., 1986) и в "Саге о Тидреке Бернском" (А.Н. Веселовский "Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском)" // ИОРЯС, т. XI, кн. III, с. 138, С.-Петербург, 1906). И эти варианты связаны с Русью, потому что в обоих случаях великан служил правителю русов. А в кабардинской сказке отложились местные представления о Руси.
В предания разных народов проник один и тот же бродячий сюжет. И сюжет этот был известен на Руси задолго до Владимира. Он использован при создании легенды о построении Переяславля. Но город Переяславль основан вовсе не Владимиром, он отмечен в летописи как существующий ещё при князе Олеге (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 30, Рязань, 2001). Возможно, что поначалу врагами были не печенеги, а хазары. Древнейший вариант сказания о поединке с иноземным силачом записан в Египте, а повествуется в нём о приключениях египетского вельможи Синухета, волею судьбы оказавшегося на службе у правителя страны Ретену(Сирии):
"Пришел силач страны Ретену и оскорбил меня в моем шатре. Это был смельчак, не имевший равного себе; он подчинил себе всю страну. Он задумал сразиться со мною. Он рассчитывал ограбить меня и намеревался угнать мои стада, подстрекаемый своим племенем.
Этот правитель совещался со мной, и я сказал:
- Я не знаю его, я вовсе не его сообщник, чтобы иметь свободный доступ в его стан. - Разве я взломал его ворота, перелез через его ограду? Это все по злобе, так как он видит, что я выполняю твои распоряжения. Ведь я как бык, затесавшийся в чужое стадо: бык из стада нападает на него, и длиннорогий вол бросается на него.
Разве человек низкого положения бывает любим в роли начальника? Лучник не вступает в союз с жителем Дельты! - Что в состоянии укрепить папирус на скале?
Бык рвется в бой? Так захочет ли другой, воинственный бык обратить тыл из страха помериться с ним (силами)?
Если его сердце склоняется к тому, чтобы сразиться, пусть выскажет, что у него на сердце! Разве бог не ведает, что ему суждено?
В течение ночи я натянул тетиву на свой лук, приготовил свои стрелы, я сделал так, что мой кинжал стал свободно ходить (в ножнах), - я привел в готовность свое оружие.
Когда рассвело, страна Ретену уже явилась; она собрала свои племена, она созвала половину своих стран - она задумала эту битву.
Он пошел на меня, а я стоял на месте. (Затем и) я приблизился к нему. Все сердца горели из-за меня, женщины, мужчины тревожно галдели; все сердца болели за меня - они говорили:
- Есть ли другой силач, который мог бы сразиться с ним?
Затем его щит, его боевой топор, его дротики упали, в то время как я избегал его оружия; я добился того, что его стрелы миновали меня все без остатка, пока мы сближались.
Он ринулся на меня. Я выстрелил в него, и моя стрела засела в его шее. Он завопил, упал ничком. Я добил его его (же) топором.
Я испустил свой победный клич на его спине, а все азиаты завопили. Я вознес хвалу богу Монту, в то время как люди силача оплакивали его. А этот правитель, Амуненши, заключил меня в свои объятия.
Затем я забрал его имущество, я угнал его стада. То, что он собирался сделать со мною, я сделал с ним. Я захватил то, что было в его шатре, я опустошил его стан. Я возвысился вследствие этого - возросло мое богатство, умножились мои стада"
("Рассказ Синухета" // И.Г. Лившиц (пер.) "Сказки и повести Древнего Египта", ЛП, с. 16-18, Л., 1979)
Возможно, что и египетский вариант не был первым, но более ранние подобные сказания не известны. Скорее всего, ему предшествовали устные рассказы или песни о богатырском поединке, распространённые среди самых разных народов. Подробности схватки варьировались, но побеждал непременно свой силач. Отвлечённые рассуждения о быках в египетском папирусе не имели смысла, а если они всё же были включены в текст, то значит, когда-то и быкам в рассказе отводилось место. Либо поединок с быком постепенно был преобразован в поединок с иноземным силачом, либо, как в русской летописи, он получил роль предварительного испытания.
Что же из летописного рассказа остаётся достоверного? Мы можем поверить, что князь Владимир действительно ходил походом на хорват, не желавших креститься. Печенеги могли воспользоваться отсутствием княжеской дружины для грабежа Руси. И сражение с ними могло состояться возле Переяславля, хотя эпизод с переговорами явно взят из фольклора. В сражении мог отличиться молодой кожемяка, тем боле, что в более поздних летописных сообщениях появляется воевода "Янъ Усмошвець, убивый ПеченЪжьскаго богатыря" (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 68, М., 2000). Так что, и поединок, скорее всего, не выдуман, только схватились бойцы без предварительных условий, а во время сражения. Значит, летописцы не так уж и отклонились от истины. Но в летописи содержится и ещё одна история сомнительного содержания теперь под 997 годом:
"Пошел Владимир к Новгороду за северными воинами против печенегов, так как была в это время беспрерывная великая война. Узнали печенеги, что нет князя, пришли и стали под Белгородом. И не давали выйти из города, и был в городе голод сильный, и не мог Владимир помочь, так как не было у него воинов, а печенегов было великое множество. И затянулась осада города, и был сильный голод. И собрали вече в городе, и сказали: "Вот уже скоро умрем от голода, а помощи нет от князя. Разве лучше нам так умереть? Сдадимся печенегам - кого оставят в живых. А кого умертвят; все равно помираем от голода". И так порешили на вече. Был же один старец, который не был на том вече, и спросил он: "О чем было вече?". И поведали ему люди, что завтра хотят сдаться печенегам. Услышав об этом, послал он за городскими старейшинами и сказал им: "Слышал, что хотите сдаться печенегам". Они же ответили: "Не стерпят люди голода". И сказал им: "Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я вам велю". Они же с радостью обещали послушаться. И сказал им: "Соберите хоть по горсти овса, пшеницы или отрубей". Они же радостно пошли и собрали. И повелел женщинам сделать болтушку, на чем кисель варят, и велел выкопать колодец и вставить в него кадь, и повелел поискать меду. Они же пошли и взяли лукошко меду, которое было спрятано в княжеской медуше. И приказал сделать из нее пресладкую сыту и вылить в кадь в другом колодце. На следующий день повелел он послать за печенегами. И сказали горожане, придя к печенегам: "Возьмите от нас заложников, а сами войдите человек десять в город, чтобы посмотреть, что творится в городе нашем". Печенеги же обрадовались, подумав, что хотят им сдаться, взяли заложников, а сами выбрали лучших мужей в своих родах и послали в город, чтобы проведали, что делается в городе. И пришли в город, и сказали им люди: "Зачем губите себя? Разве можете перестоять нас? Если будете стоять и 10 лет, то что сделаете нам? Ибо имеем мы пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами". И привели их к колодцу, где была болтушка для киселя, и почерпнули ведром, и вылили в латки. И когда сварили кисель, взяли его, и пришли с ними к другому колодцу, и почерпнули сыты из колодца, и стали есть сперва сами, а потом и печенеги. И удивились те, и сказали: "Не поверят нам князья наши, если не отведают сами". Люди же налили им корчагу кисельного раствора и сыты из колодца и дали печенегам. Они же, вернувшись, поведали все, что было. И, сварив, ели князья печенежские и подивились. И взяв своих заложников, а белгородских пустив, поднялись и пошли от города восвояси"
("Повесть временных лет", ЛП, с. 194-195, С.Петербург, 1996)
Неправдоподобно. Пускай печенеги были сплошь неграмотные, но ведь не глупые же. Взрослые люди на такую примитивную уловку не попадутся. И потом, если в городе был такой ужасный голод, что горожане готовы были сдаться, то продуктов для киселя они бы не оставили. И почему в городе нет ни посадника, ни воеводы, а заправляют всем безымянные старейшины? Ситуация времён родового строя. И не позволил бы Владимир печенегам подолгу осаждать русский город. Русь тогда ещё была единой, а правители умели постоять за себя, не в пример нынешним ГМС, ЕБН, ВВП. Сражаться учились с детства.
Д.И. Иловайский скептически отнёсся к этой истории: "... подобный рассказ принадлежит к тем легендарным мотивам, которые встречаются не только у новых, но и у древних народов". А потом историк указал две параллели летописному сказанию. Одна такая история произошла в 978 году, когда мятежник Варда Фока осаждал византийский город Никею. Мануил Комнин, руководивший обороной города, велел наполнить зернохранилища песком, а сверху прикрыть мукой. Всё это он показал одному пленнику, которого затем отпустил, поручив сказать Склиру, что город обеспечен хлебом на два года. Благодаря такому обману, Склир выпустил его из города вместе с гарнизоном (Д.И. Иловайский "Начало Руси", АИР, с. 137, М., 1996). Другая параллель - это рассказ Геродота о том, как лидийский царь Алиатт осаждал город Милет и какую хитрость придумал тиран Милета Фрасибул:
"Так вот, царский глашатай прибыл в Милет. Фрасибул же, заранее осведомленный обо всем и зная намерения Алиатта, придумал такую хитрость. Он приказал весь хлеб, что был в городе (и его собственный, и отдельных граждан), снести на рыночную площадь и велел милетянам по данному знаку начинать веселые пирушки с песнями.
А это Фрасибул сделал и отдал такое приказание для того, чтобы глашатай из Сард, увидев огромные кучи хлеба, наваленные на площади, и людей, живущих в сое удовольствие, сообщил об этом Алиатту. Так действительно и случилось <...> После этого был заключен мир, по которому они вступили в дружбу и союз друг с другом"
(Геродот "История", I.20-22, с. 16-17, М., 2006)
Летописная история про белгородский кисель была одним из многочисленных вариантов бродячего сюжета и никогда не происходила в действительности. Её можно связать с фольклорным Владимиром, но не с историческим, а летописцы порой путали этих двух князей. И ещё один случай, на сей раз произошедший в реальности, только изрядно мифологизированный нынешними историками. В том году, когда было завершено строительство Десятинной церкви:
"В лЪто 6504 (996). Володимеръ видЪвъ церковь свершену, вошедъ в ню и помолился Богу < > и створи праздникъ великъ въ тъ день боляромъ и старцемъ градскимъ, и убогимъ раздая имЪнье много. По сихже придоша ПеченЪзи к Василеву, и Володимер с малою дружиною изыде противу, и съступившимся, и не могъ стерпЪти противу, подъбЪгъ ста подъ мостомъ, одва укрыся противныхъ"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 121-122, Рязань, 2001)
Из летописного текста видно, что воевать Владимир не собирался, на Руси отмечался большой праздник и всё внимание князя поглощали праздничные хлопоты. Соответственно, войска при князе войска не было, разве что немногочисленные охранники. Да и то для почёта. И тут мимо кордонов проскочила шайка печенегов - большой она быть не могла, иначе её бы заметили. На неё и наткнулся Владимир, и эту стычку историки почему-то раздули до размеров настоящего сражения: "Он вышел в поле с малою дружиною, не мог устоять против их множества, и должен был скрыться под мостом" (М.Н. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 157, М., 1989); "Владимир вышел против них с малою дружиною, не выдержал натиска, побежал и стал под мостом, где едва спасся от врагов" (С.М. Соловьев "История России с древнейших времен", кн. I, т. I, с. 167, М., 1993).
Какая при князе дружина во время праздника? Да никакой. И в "поле" он не выходил, а раздавал подарки людям. И "множества" печенегов не наблюдалось, тогда их непременно перехватили бы. Если против мелкой шайки не было сил устоять, значит, силы-то составляли всего несколько человек, как раз столько, чтобы укрыться под мостом. Да и то, вряд ли они были вооружены и снаряжены для боя. Не позволили себя перебить - и то хорошо. Вырисовывается совсем другая картина. Владимир и несколько человек, бывших при нём для поручений, внезапно повстречали шайку разбойников. При себе князь и его спутники из оружия имели одни мечи. Ввязываться в схватку практически безоружными - не смелость, а глупость. Следовало не биться, а искать укрытие, что и было сделано. Сразу же после эпизода с мостом печенеги исчезают из летописного рассказа. Стало быть, сообразив, что обнаружены, они сами поскорее бежали, пока ими не занялись всерьёз.
Из летописного рассказа С.М. Соловьёв сделал выводы, мягко говоря, весьма поспешные: "Владимир вовсе не был князем воинственным, не отличался удалью, подобно отцу своему, в крайности решался на бегство перед врагом, спешил укрыться в безопасном месте" (там же, с. 170). Князь, жизнь которого прошла в походах и сражениях, вдруг оказался "не воинственным". Надо же, как развоевался историк на бумаге. А что князь, по его мнению, должен был предпринять? Подставить голову под вражеские сабли? Так врагам именно это и надо было. Напротив, Владимир принял разумное решение - спасать себя и своих спутников. После этого случая праздник продолжился, то есть, напакостить печенеги не успели. Не был ли целью нападения сам князь? В случае гибели Владимира Русь ожидали бедствия, но случившееся осталось в его памяти только приключением.
В летописи прославляется щедрость князя Владимира, хотя легко быть щедрым, получая все блага задаром. Или же князь откупался от народа за эксперименты над ним? Но такая щедрость не могла быть долговременной, просто ресурсов страны не хватит:
"Раздая убогым 300 гривенъ <...> сзывая бещисленое множство народа <...> продайте имЪнья ваша и дадите нищим <...> всякому нищему и убогому приходити на дворъ княжь и взимати всяку потребу, питье и яденье, и отъ скотьниць кунами <...> возити по городу, въпрашающимъ: "кде болний и нищь не могы ходити?" тЪмъ раздаваху на потребу"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 122-123, Рязань, 2001)
Нищелюбие считается христианской добродетелью, но вот откуда на Руси развелось столько нищих? В языческие времена о нищих и помину не было. Немецкий священник Гельмольд, проклиная язычников на острове Рюген, всё же признал сквозь зубы: "Среди них нигде не найти ни одного нуждающегося или нищего" (Гельмольд "Славянская хроника", ПСИНЦВЕ, с. 238, М., 1963). Разве наша Русь была беднее? Но тот же Гельмольд относительно Руси сообщил: "... она изобилует всеми благами" (там же, с. 33). Это у христиан нищие в почёте, вот и плодятся сверх всякой меры. Язычники не попрошайничали, а зарабатывали на жизнь, потому и экономика у них прочнее. Полезнее было бы вместо подачек наладить хозяйственную жизнь в стране, чтобы люди сами могли содержать себя.
V
Каждый правитель обязан оставить после себя наследников. Это не прихоть, а государственная необходимость, потому что неполадки в управлении страной неизбежно ввергнут её в смуту. А вокруг много жадных соседей, готовых воспользоваться внутренними неурядицами на Руси. В летописи перечислены сыновья Владимира от разных его жён:
"РогнЪдь, юже посади на Лыбеди, идеже ныне стоить сельце Предъславино, от неяже роди 4 сыны: Изеслава, Мьстислава, Ярослава, Всеволода, а 2 дщери; отЪ ГрекинЪ Святополка; отъ ЧехинЪ Вышеслава; а отъ другоЪ Святослава и Мьстислава; а отъ Болгарыни Бориса и ГлЪба"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 78, Рязань, 2001)
По невнимательности переписчика в списке дважды проставлено имя Мстислав. В Ипатьевской летописи список воспроизведён без изменений, но между столбцов на пробеле другим почерком внесено исправление - Станислав (Ипатьевская летопись, РЛ, т. XI, с. 53, Рязань, 2001). Таким образом, от второй "чехини" у Владимира родились сыновья Святослав и Станислав. Под 988 годом в летописи помещён другой список сыновей князя Владимира:
"БЪ бо у него сыновъ 12: Вышеславъ, Изяславъ, Ярославъ, Святополкъ, Всеволодъ, Святославъ, Мьстиславъ, Борисъ, ГлЪбъ, Станиславъ, Позвиздъ, Судиславъ. И посади Вышеслава в НовЪгородЪ, а Изяслава ПолотьскЪ, а Святополка ТуровЪ, а Ярослава РостовЪ; умерщю же старЪйшему Вышеславу НовЪгородЪ, посадиша Ярослава НовЪгородЪ, а Бориса РостовЪ, а ГлЪба Муроме, Святослава ДеревЪхъ, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 118, Рязань, 2001)
Теперь появились ещё два имени: Позвизд и Судислав, поставленные в конце списка. Создаётся впечатление, что летописец добавил их к уже готовому перечню имён. Десять сыновей заранее распределены между четырьмя жёнами Владимира, так что для двух последних остаётся только византийка Анна. В изложении В.Н. Татищева перечень имён выглядит несколько иначе:
"... отпусти Вышеслава, иже родися от Оловы, княжны варяжские, в Новеград; Гориславу с Изяславом в Полоцк, ея же сына Ярослава в Ростов; Всеволода во Владимир; Предславу с сыном Святополком в Туров; Мальфрид с сыном Святославом в Овруч; Адиль со сыном Мстиславом во Тмутаракань, а Станислава в Смоленск; Анны царевны сына Бориса и Глеба при матери остави, но Глебу назнаменова Муром, зане бе есче у грудей тогда"
(В.Н. Татищев "История Российская", ч. I // "Собрание сочинений", т. I, с. 113, М., 1994)
Где-то В.Н. Татищев обнаружил сведения, неизвестные другим летописям. Скорее всего, источники сведений были поздние и малодостоверные. Отправляя сыновей на княжение в главные русские города, Владимир тем самым продолжал политику своего отца Святослава, направленную на выдавливание из власти конкурирующих княжеских родов. Отныне право княжить имели только потомки Рюрика, остальные князья были к тому времени либо истреблены, либо переведены в разряд бояр. Таким способом князь Владимир рассчитывал удержать русское государство от распада. Вероятно, ради этого он и завёл себе целый гарем из пяти жён, потому что сыновей ему потребовалось много.
Владимир поступил совершенно правильно, оставив при себе княжения Киевское, Черниговское и Переяславское, и обеспечив решающий перевес в силе над прочими землями Руси. Зато грубейшую ошибку допустил Ярослав, разделивший ядро Руси между своими сыновьями. В раздробленном состоянии оно уже не могло скреплять, как раньше, Великую Русь. Но и Владимир ошибся, определив Изяслава на княжение к полочанам. Возвращение потомка Рогволода стимулировало полоцкий сепаратизм, постепенно противопоставив Полоцкое княжество остальной Руси, что до сих пор питает белорусский национализм. Следовало отправить Изяслава куда-нибудь в противоположную часть страны, а в Полоцке посадить на престол другого сына, не от Рогнеды. В Густынской летописи утверждается, что Позвизда Владимир отправил княжить на Волынь: "Позвизда в Волиню" (Густынская летопись, ПСРЛ, т. XL, с. 46, С.-Петербург, 2003). Но другие летописи княжение во Владимире-Волынском отдают Всеволоду. Притом, имя у Позвизда какое-то очень уж уникальное. Так, может, и не было никакого Позвизда? Может, придумали его, чтобы довести список сыновей князя Владимира до фольклорной дюжины?
В 1000 году умирает Малфрида, предполагаемая мать князя Владимира ("Мстиша Свенельдич и сказочные предки Владимира Святославича" // А.А. Шахматов "Разыскания о русских летописях", с. 269, М., 2001), а вслед за ней и Рогнеда. На следующий год умирает Изяслав, оставив сыновей Брячислава и Всеслава, но в 1003 году умер и Всеслав. В 1011 году: "Преставися цариця Володимеряя Анна" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 126-127, Рязань, 2001). Анну упорно именовали царицей, а значит, Владимира, по крайней мере, на Руси, признавали царём: "... самодержавный царь и великiй князь Владимиръ" (Книга Степенная царского родословия, ПСРЛ, т. XXI, ч. I, с. 135, С.-Петербург, 1908). В год смерти Рогнеды у Святослава Владимировича родился сын Ян (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 68, М., 2000).
А в отношении Ярослава история получается запутанная. В летописном сообщении о смерти Ярослава в 1054 году указано, что прожил он 76 лет (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 158, Рязань, 2001). Тогда выходит, что родился он в 978 году, раньше Святополка, а это невозможно, потому что старшинство Святополка неоспоримо. Да и князь Владимир в 978 году даже не был женат и скрывался за морем. Ясно, что летописцы выполняли политический заказ, прибавляя годы Ярославу для обоснования его претензий на киевский престол. В списке княжеских сыновей Ярослав поставлен на третье место перед Святополком. Перед самим Ярославом поставлены только Вышеслав и Изяслав, умершие ещё при жизни Владимира. Читателю как бы наглядно показывают, что наследовать князю Владимиру должен был непременно Ярослав. Но в сообщении о начале княжения Ярослава в Киеве под 1016 годом сказано: "... и бы тогда Ярославъ лЪтъ 28" (там же, с. 139). Теперь рождение Ярослава сдвигается на 988 год. Уже ближе к истине. В Ипатьевской летописи Ярослав помолодел до 18 лет (Ипатьевская летопись, РЛ, т. XI, с. 100, Рязань, 2001). Такое же сообщение есть и в других летописях: "Въ лЪто 6524 (1016) <...> Ярославъ сЪде в КиевЪ на столЪ отчьнЪ и дЪднЪ. БЪ бо тогда Ярослав 18 лЪтъ" (Софийская первая летопись, ПСРЛ, т. V, вып.I, с. 88, Л., 1925); "Ярослав иде в Киев и седе на столе отца своего. Ярослава бысть тогда лет 18"; "Ярослав иде к Кииву и седе на столе отца своего. Ярослав бысть тогда лет 18" (Устюжская летопись, ПСРЛ, т. XXXVII, с. 26 (Список Мациевича), с. 65 (Архангелогородский летописец), Л., 1982). Из трёх вариантов правильным может быть только один.
VI
Обследование останков Ярослава Мудрого показало, что рост его был около 175 см. А состояние здоровья - просто кошмарное. "Скелет отличался наличием множественных деформаций и значительными патологическими изменениями в костях правой нижней конечности. Асимметричное и непропорциональное развитие скелета конечностей и позвоночника затрудняло определение общего роста". В позвоночнике наряду с возрастными изменениями обнаружены следы перегрузки и травматизации, да ещё с молодого возраста было выражено его искривление. Видны проявления перегрузки правого плечевого сустава и правого грудинно-ключичного сочленения. Нагрузка была связана с движениями большого размаха (когда рубят мечом). "Левая верхняя конечность нагружалась значительно меньше, чем правая". Обнаружен врождённый подвывих в правом тазобедренном суставе, в результате правое бедро оказалось тоньше левого. В детстве Ярослав, правда, мог ходить, но прихрамывал. Причиной недомогания стало гнойное заболевание в тазобедренном суставе (в детстве у Ярослава ещё неоднократно возобновлялась гнойная инфекция в левом ухе). Острая фаза болезни могла длиться лишь несколько недель. Хромота в юности не мешала Ярославу участвовать в боях, он хорошо владел мечом и был смелым воином. Но после тяжёлой травмы правой голени и коленного сустава князь превратился в инвалида. В зрелом возрасте прихрамывание сменилось резкой хромотой в результате нового патологического процесса в правом коленном суставе. В результате перелома обеих костей голени и кровоизлияния в коленный сустав наступило срастание бедренной кости с надколенником. После этого полное разгибание в суставе было невозможно. "Размеры надколенника свидетельствуют все же о том, что перелом костей произошел во взрослом состоянии <...> Немощность его усугублялась состоянием позвоночника, слабостью торса".
И в то же время: "В челюстях сохранились луночки всех зубов; иначе говоря - этот человек умер, сохранив все зубы. В челюстях нет проявлений старческой атрофии; следовательно, функция жевательного аппарата не была ослаблена". В черепе "... наблюдается сохранение инфантильных швов, которые у подавляющего большинства людей исчезают в детском возрасте <...> На основании состояния черепных швов можно сказать, что череп принадлежит человеку старше 50 лет, у которого однако сохранились инфантильные особенности ". Сохранение юношеских черт в скелете позволяет считать, что он отличался живостью воображения, раздражимостью и малой половой возбудимостью. "... Ярослав родился позже 978 г. и жил меньше 76 лет. После принятия этой поправки становится понятным, что Ярослав не был старшим сыном Владимира"
(Д.Г. Рохлин "Итоги анатомического и рентгенологического изучения скелета Ярослава Мудрого (Доклад на секторе дофеодальной и феодальной Восточной Европы 29 апреля 1940 г.)" // КСИИМК, т. VII, 1940, с. 46-57)
"Обращает на себя внимание большое количество остеофитов и костных наплывов <...> на ряде костей имеются следы резких патологических изменений, а также изменений компенсаторного порядка <...> На всех позвонках резко выраженные остеофиты и остеоартрозы.
Второй и третий грудные позвонки полностью сращены между собой своими телами, дужками и суставами. Третий и четвертый поясничные позвонки сращены при помощи костных наплывов (остеофитов) тел <...> Весь позвоночник носит следы ограниченной подвижности".
Правая бедренная кость короче левой, её нижний конец "имеет резко выраженные следы хронического заболевания сустава с нарушением нормальной его функции". Правая нога не могла выпрямляться и вся тяжесть тела передавалась на левую конечность. "Можно думать, что он ходил с палкой и избегал резких движений, особенно туловища". Стёртость зубов средняя. Расовый тип черепа подходит к славянам - северянам и новгородцам, "по расовому типу Ярослав должен был быть не пришельцем с севера, а местного происхождения".
(В.В. Гинзбург "Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерд" // Там же, с. 57-66)
Прежде всего, исследование скелета Ярослава Мудрого напрочь отметает все потуги норманистов приписать Рюриковичам скандинавское происхождение. Князь Ярослав оказался славянином. Е.А. Рыдзевская, несмотря на свою приверженность норманизму, была вынуждена признать, что саги "нигде ни одним словом не указывают на скандинавское происхождение династии Владимировичей, по нашему - Рюриковичей" и русских князей "называют их славянскими именами" (Е.А. Рыдзевская "Ярослав Мудрый в древне-северной литературе (Доклад на секторе дофеодальной и феодальной Восточной Европы 3 июня 1940 г.)" // там же, с. 67).
Плачевное физическое состояние не позволяло Ярославу прожить достаточно долго. Д.Г. Рохлин пришёл к однозначному выводу, что жизнь русского князя была короче 76 лет, отмеренных ему летописцем, и решился омолодить Ярослава лет на восемь. Это условная прикидка, минимальный срок, на который можно сдвинуть вверх дату рождения Ярослава. Без необходимой медицинской помощи человеческий организм быстро разрушается, а многочисленные заболевания, отмеченные в исследовании, разрушают организм намного быстрее естественного старения. Юношеские черты в скелете, хорошая сохранность зубов приводят к мысли, что Ярослав был в конце жизни не стариком, а очень больным человеком средних лет. Не годы привели его к смерти, а тяжкие заболевания, в то время неизлечимые. Так, может быть, правы те летописи, в которых Ярослав к 1016 году предстаёт восемнадцатилетним?
В сражении с войском Святополка в 1016 году новгородцы самостоятельно определили время и место нанесения удара и в приказном тоне велели Ярославу ("рЪша Ярославу") начинать бой, как будто и не князь он, а кукла на престоле. Да так оно, в сущности, и было, распоряжались новгородские воеводы, а Ярослав находился при них. В сражении с поляками на Буге в 1018 году на первом плане показан незадачливый "воевода, именемь Буды", а сам князь вообще незаметен и ничем не руководит. После проигранного сражения Ярослав "прибЪгщю Новугороду, и хотяше бЪжати за море", но тут новгородцы во главе со своим посадником Константином Добрыничем перехватили князя, изрубили его ладьи, самовольно собрали новое войско и завоевали-таки для Ярослава Киев (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 138-141, Рязань, 2001). Князь выглядит совершенно безвольной фигурой, которой все помыкают. Но летопись знает и совсем другого Ярослава: "И бяше хромоногъ, но умъ бяше въ немъ добръ, и на рати храбръ" (Никоновская детопись, ПСРЛ, т. IX, с. 80, М., 2000). Неопытный подросток и зрелый муж - это совершенно разные люди. Граффити на стене Софии Киевской, сообщая о смерти Ярослава Мудрого, называла его царём: "В (лето) 6522 месяца февраля 20-го успение царя нашего..." (Б.А. Рыбаков "Запись о смерти Ярослава Мудрого" // "Советская археология", # 4, 1959, с. 245; Высоцкий С. А. "Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв.", вып. 1, с. 40, Киев, 1966). Военные победы и государственная деятельность Ярослава вызывали уважение современников и потомков.
Ярослав был третьим сыном Рогнеды, а если ещё учесть сыновей Владимира от других жён, то о старшинстве окончательно придётся забыть. Сообщалось, что Ярослав, пока был мал, находился при своей матери: "Сынъ же еа Ярослав сЪдяше у неа..." (Тверская летопись, ПСРЛ, т. XV, с. 112, С.-Петербург, 1863); "Сынъ же ея Ярославъ, хром сый от чрева матере своея, иже бЪ при ней сидя..." (Густынская летопись, ПСРЛ, т. XL, с. 45, С.-Петербург, 2003). О других сыновьях Рогнеды такого не сказано, они уже слишком выросли, чтобы находиться на женской половине княжеского терема. Возможно, что Ярослав был вообще последним из детей Рогнеды и в списке сыновей Владимира ему место ближе к концу. Первенец Ярослава - Владимир Ярославич - родился в 1020 году, когда князю было 22 года, и это нормально. Ненормально было бы дожидаться первенца половину жизни, тогда появляются вопросы без ответа. В общем, получается, что прожил на свете Ярослав лишь полвека с гаком.
Возраст княжича определял всю его дальнейшую жизнь. Старшинство позволяло занять место на вершине власти, и чтобы добиться для себя этого места, способы применялись не самые благородные. Ярослава называли Мудрым, но не Святым. Святость не поможет в политической борьбе, где нужны изворотливость и не брезгливость. Чтобы выжить, надо забыть о честности. Проигравших прославят как мучеников, зато победители украсят историю своими деяниями.
