Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава семнадцатая.
Найти судно, готовое принять на борт шестерых рыцарей, шестерых оруженосцев и шестерых коней, оказалось не так уж сложно. Но и не то, чтоб просто. Пришлось повертеть головой... и поторговаться, а вот торговаться Гизборн не любил до смерти. Ну, не было у него такого таланта. Ты, капитан, либо называй нормальную цену, а не такую, от которой черти в аду - и то удавятся, или я пошел...
Наконец, сладилось. Хозяин и капитан "Сейнт Маргарет" Намп Хебден оказался невысоким, кряжистым, немногословным и дельным. Как и положено, треть цены взял вперед. "А остальное, сэр рыцарь, когда в Акру придем... Можем ведь и не придти".
Удивило рыцарей больше всего, пожалуй, не наличие колоссального количества мокрой воды под ногами, когда отплыли. А то, сколько времени сил убивала команда на поддержание чистоты. Беспрерывно кто-то ползал по палубе, оттирая грязь. Стрикстон объяснил, сжалился: "Закрытое пространство. Где грязь - там зараза. А здесь - некуда деться, посреди моря-то. Народу-то видите сколько, вон, на палубе под нами. Все погибнут, если вдруг какая дрянь прицепится". И поэтому все внутренние помещения окуривались травами и специально вымоченными в соли пучками веток. А палуба посыпалась песком и скоблилась ежедневно и подолгу.
***
В общей сложности плавание заняло месяца четыре. Были и мертвые штили, когда неф бездвижно качался на мелкой зыби. Была и парочка бурь, когда все, кто не был занят непосредственным управлением судном, были заняты вычерпыванием воды из трюма. Все, включая рыцарей и за исключением разве что рыцарских коней.
Была страшенная скука на Сардинии, где вынужденно застряли на пять дней, прозевав попутный ветер. Нет, заросли миртов и дубовые рощи - это прекрасно, после корабельной-то палубы... Но половина острова - это горные пастбища! И весь он состоит из пастухов и торговцев. Правда, и те, и другие очень любят чужеземцев. Ну, еще бы... Чужеземцы - это деньги. А деньги любят все, включая гостеприимных местных красавиц... А так... Путешествующим на Сардинии особо делать нечего. Разве что побеседовать с пастухами об овцах... Еще можно рыбы съесть. Той самой, которая обязана острову названием. Но рыба - это несерьезно. О, еще там можно найти неплохую шорную лавку... Да когда уже мы с места-то сдвинемся?!
На Сардинии радовался жизни разве что Спраттон, проведя все эти дни в беспрерывном поглощении разнообразной пищи. Тушеная козлятина, жареная баранина и несусветное количество местного красного вина. Вино, кстати, вполне приличное, надо отдать ему должное... Но не в таких же количестве. Столько даже оба Когенхо разом за три дня не выпьют, сколько убирается в Спраттоново брюхо за раз.
Была дикая жара в Неаполе, поразившая англичан сочетанием сумасшедшей влажности и адски палящего солнца. Все вокруг там затянуто жарким туманом, серым и тусклым, но при этом пронизанным солнечными бликами - как вуаль шелкового покрывала, наброшенного на таз с водой - скрадывающим очертания людей и предметов и придававшим им некую зловещую мрачность.
И была Мальта...
***
Мальта... Залитая солнечным светом, пахнущая нагретым камнем, перцем, медом... и козьими горошками, рассыпанными в изобилии по всем дорогам. Козы были вездесущи, по всему острову скакали, полудикие, тощие, довольствующиеся малым.
Хотя, после осточертевшего трюма, что козьи горошки, что воловье дерьмо - все за счастье, потому что твердая земля под ногами. Коней отправили гулять и отъедаться на ближайшее к Великой Гавани пастбище, покрытое приемлемого качества травкой. Можно б подальше, в принципе, - все северо-западное побережье было плоским, покрытым травами плато... Но Гизборн рассудил, что все-таки лучше, если можно будет быстро к коням добраться. Ну, и оруженосцев тоже туда отправили, на то же пастбище, не траву жевать, правда, а присматривать за лошадьми.
После чего, осознав, что впереди у них целых три дня, совершенно свободных, поскольку "Сейнт Маргарет" будет все равно стоять под погрузкой, будущие крестоносцы пустились в скрупулезный обход всех местных притонов и борделей. Даже сдержанный обычно Стрикстон не устоял и присоединился к всеобщему веселью. Правда, быстро куда-то подевался. Видно, скис. А может, и заснул в каком-нибудь местном храме, зайдя помолиться по привычке...
Что вчера с ним было, Гэвин Сиуэлл помнил смутно. А такого похмелья, как сегодня, не помнил вообще никогда...
Голова раскалывалась, пить хотелось страшно, а перед глазами плавали цветные круги. Да еще жарища эта чертова.
Поэтому, когда неприлично веселые в такую рань Когенхо и непрошибаемый Спраттон потащили его снова в кабак - все равно ж делать нечего, стоянка - Гэвин просто не нашел в себе сил, чтоб упереться и не ходить. Гизборн вот их послал. Громко и внятно, не отрывая головы от чего-то, что заменяло ему подушку, от седла, похоже... И даже не открывая глаз, как и положено начальству. Хотя начальство вчера гудело тоже "будь здоров, не кашляй"... Возглавляемая Гизборном пятерка, сойдя на берег Мальты впервые за чуть не месяц, оторвалась вчерашним днем, да и вечером, по полной программе. Были какие-то девки. Разные и разнообразные, судя по обрывкам воспоминаний в Гэвиновой голове, и, возможно, в разных борделях. Были какие-то бродячие певцы, которых напоили до полусмерти и которым подпевали. Гизборн и Спраттон, кажется... По крайней мере, Гэвин помнил ошалевших певцов, Гизборновский бас и завывания Спраттона, который почему-то решил, что умеет петь. Когенхо, к счастью, ничего такого не решили, а просто плясали нечто развеселое с местными шлюхами. А сам Гэвин к концу вечера не мог уже ничего - ни пить, ни петь, ни плясать - тем более... Разве что лежать тихо-тихо, и то с трудом. "Ох, Крест святой, бедная моя голова..." - приговаривал бледный и всклокоченный Сиуэлл поутру, еле плетясь за близнецами и Спраттоном к вчерашнему трактиру. А что, от добра - добра не ищут...
Гэвин остановился, не в силах заставить себя сойти с места. Под драным полотняным навесом у стены, за деревянным засаленным столом со следами от кружек и ножей клиентов - бросали кости. Знакомое возбуждение охватило Сиуэлла, толчками заколотилось сердце, забылось похмелье... Игроков было всего-то трое... Но сухое постукивание костяшек в стаканчике, но внезапность броска, но то, как шестигранные ловцы удачи катились по столу... Время застыло: кувырок костяшки, еще один... Сиуэлл замер, слепо таращась на кости и бормоча себе под нос: "Ну, что, что выпадет?! Ах, проклятье! Неудачно бросил... тьфу ты, страсти Господни, я же зарекся. Чего я застрял-то здесь, как приклеенный? Ну, вот погляжу, как второй бросит, и пойду. Правда, пойду внутрь, там вон парни пьют уже... Во, тощий выиграл. Станут продолжать? Ага, эти двое хотят отыграться... Ну же, ну! Тьфу, черт... Э, куда это они?"
Когенхо вывалились на свет из кабака, отлить, что ли... Хором, как всегда. Они все делали хором. Но, исполнив свой долг перед хозяйскими оливами, близнецы соблаговолили наконец обратить внимание на взявшуюся откуда-то совершенно невозможного вида старую ведьму, увешанную косточками на веревочках, собачьими зубами, ракушечными бусами и прочей хренью. Бабка что-то увлеченно им втирала, размахивая сухонькими ручками и лопоча на дикой смеси языков. При этом хрипела, булькала, кашляла, но втирать не переставала. И добилась-таки своего: Айвор и Айвен переглянулись и дружно шагнули на залитую солнцем каменистую дорогу перед заведением. Одинаковым жестом поправили мечи на поясе - один слева, другой справа - и сосредоточенно потопали за бабкой. Что странно - не оглянувшись ни разу и не сказав никому ни слова. Это было и против правил - Гизборн всю плешь прел своим парням, что все всегда должны докладываться хоть друг дружке, если не ему - куда, зачем и на сколько поперлись. Безопасность, чтоб ему лопнуть... И кроме того, близнецы были болтливы, как сороки, и уж про них-то все всегда всё знали...
Гэвин в недоумении думать забыл про кости и кинулся внутрь кабака, спросить у Спраттона, может, хоть он в курсе, куда это понесло близнецов. Спраттон сидел, сияя, как стоящая перед ним на столе яичница с салом. Вообще, беглого взгляда хватило, чтоб понять, что он устроился тут плотно и надолго: кувшин с оливками, фляга с вином, коврига местного ноздреватого хлеба. На коленях у него восседала пышная трактирная девка, умильно улыбаясь и зазывно щекоча пальчиком жирный Спраттоновский подбородок в крошках яичницы. Кажись, собрался сэкономить на бордельных радостях, как всегда...
- Куда Когенхо рванули, а, Спраттон? Пошли, надо их вернуть!
- Отвали. Не видишь, я занят, - и Спраттон ухватил девку за грудь, сало закапало с его пальцев на ее передник - девка жизнерадостно запищала, Спраттон заржал. - Топай отсюда, рыжий недомерок. Охота, так проследи за ними, чё те делать-то?! Они тебе еще один шрам нарисуют, станешь ваще красавец, гы-гы-гы!
Гэвин плюнул и рванул на улицу. Почему-то происходящее не нравилось ему все больше и больше. Сам не мог сказать, почему.
***
Гизборн стоял у причала и спокойно наблюдал, как грузят на судно мешки с сушеными фигами и изюмом, мешочки поменьше - с перцем, кувшины с оливковым маслом, расписные кувшинчики со знаменитым мальтийским медом, из-за которого, собственно, хозяин "Сейнт Маргарет" сюда и завернул... прочую полезную в хозяйстве чушь собачью. И прихлебывал потихоньку из фляжки. Запаслив Джек, надо признать... Собственно, стоять у причала не было совершенно никакой надобности, более того, Гизборн явно мешал здесь. И кэп Хебден, и мужик, что распоряжался погрузкой, и даже сами полуголые чумазые и лохматые грузчики, все косились на невозмутимо возвышающегося чуть не на самом проходе Гизборна. И он прекрасно это видел. Но не уходил. Бдел. Мало ли, на всякий случай...
Топот за спиной заставил его полуобернуться.
- Ты чего носишься, Сиуэлл, как пес с погремушкой на хвосте? - И Гизборн вновь приложился к фляжке.
- Сэр Гай... сэр Гай!
- Да отдышись ты...
- Сэр Гай, близнецы, они с этой ведьмой двинули, а я проследил! Там, там... - и Гэвин зашелся сухим кашлем, потеряв дыхание.
- На, хлебни, не верещи! А теперь рассказывай, быстро и по делу! Ну, я слушаю?
- Значит, парни в кабак отправились, в тот же, что и вчера, ну, где Вы пели... - Гэвин осекся, - В общем, неважно. А я пошел с ними, да подзадержался снаружи...
- Ага, знаю. Там играют в кости, - Гизборн навис над Сиуэллом, как здоровенная злющая похмельная туча в синем плаще, - Тебе что, всё мало, идиоту?
- Да не играл я, Богом клянусь! Только смотрел... Ну вот, близнецы выперлись эээ... по нужде, и тут она, старуха эта, их заловила! Пошли за ней, ни слова никому не сказали, прямо как на веревочке пошли, оба!
- А когда ты видел, чтоб они порознь ходили? Они даже... гм, ну да. И что?
- Убейте меня, сэр Гай, я не знаю, что мне приспичило, но я за ними пошел. Еле успел, они уж почти с глаз скрылись. Она, ведьма эта, за город их повела, в какие-то развалины старые. А дотуда дорога по равнине идет, все видно. Ну, и меня тоже было б видно, поэтому я подождал немножко. Там кусты только, невысокие, да за развалинами уже роща олив. Вот я и не стал высовываться, сразу-то. А когда сунулся посмотреть, их и нет! Как сквозь землю провалились, там все перепутано, обвалилось и кустами поросло. Нашел я какой-то лаз странный, вроде, как провал просто... А перед ним олива растет. Ей лет тысяча, не меньше! И у ней в ствол вделана бронзовая двойная секира, давно, аж вросла в кору. А перед оливой фигурки глиняные на камне плоском... И кровь. И птичьи перья, белые. А в камнях развалин сделаны каменные ниши, зарешеченные, там, похоже, голубей держали, что ли... все в дерьме птичьем. В общем, сэр Гай... - договаривал Гэвин уже на ходу, потому что, услышав про то, как близнецы исчезли с глаз, Гизборн скинул плащ на руки идущему мимо матросу с "Сейнт Маргарет" и почти бегом двинулся туда, откуда Гэвин принесся пять минут назад.
Через четверть часа, чуть не получив солнечный удар, напугав по дороге до полусмерти старого пастуха с овцами, оба они понуро толклись у обнаруженной Гэвином дыры в земле. Лаз оказался узенький, ни одному из них, даже щуплому Сиуэллу, туда не протиснуться.
Все было так, как рассказал Гэвин. И перья, и олива... И кровь. Солнце с раскаленного неба нещадно лупило их по затылкам, белые камни развалин казались старыми, высохшими за века костями, ветер в них носился горячий и злобный, швырял песком в лицо, выл в ушах. И самое подлое, что руины, разукрашенные резными узорами из спиралей и точек, не были похожи ни на одно из известных Гизборну сооружений. Что это вообще такое было когда-то? Храм? Тогда где вход... где вообще хоть что-то внятное среди этого нагромождения известковых монолитов, иногда складывающихся в некие округлые очертания. Смутно-тревожные очертания, неуловимо будоражащие чем-то непонятным... Камни белые, сплошь покрытые хаотичным орнаментом из мелких точек, будто морская пена выплеснулась когда-то сюда, на плато. И окаменела... Вот же черт, дома, в Англии, Стоячие Камни хоть просто хоровод водили... или так торчали, поодиночке, как не сказать - что... А здесь... Надо срочно что-то делать.
- Вот что, Сиуэлл, ты легкий, давай, я тебя подсажу вон на ту колонну, что ли. Мы в этом лабиринте обломков иначе ничего до ночи не отыщем... Ну, что? Что это за развалины дурные, что тут было-то? Вход тут есть хоть где-нибудь?
Гэвин стоял, четко выделяясь на ярком до рези в глазах небе, на обломке белой известняковой колонны, толстенной, изгрызенной временем. И остолбенело взирал на то, что открылось его взору. Странное у Сиуэлла сделалось выражение лица.
- Не взыщите, сэр Гай, но вход здесь там, где и должен быть... Руины когда-то, похоже, были храмом... Это женщина. Знаете, как солдатня на стенах царапает со скуки похабные картинки? Эти развалины в плане - вот такая примерно картинка... Короче - Гэвин спрыгнул с обломка - нам туда.
- Что? Это что ж выходит, тот, кто идет внутрь... Он... рождается наоборот? Смерть Христова, веди быстрей!
Прыгая по обломкам, парни наконец добрались по узкому коридору до того места, которое когда-то, в незапамятные времена, было сердцем храма. Ну, не совсем сердцем... Теперь стало ясно, что представляло собой это место много веков назад. Вот два округлых тупика - ноги, еще два - бедра, следующие два - груди простертой на плато богини. Громадная каменная женщина... Посреди ее давным-давно пустого чрева высился каменный алтарь, голый, с отбитой резьбой. Потолок обрушился, дьявол знает - когда, и небо скалилось в промежутки между каменных балок. Никого тут не было...
А вот за алтарем нашелся вход в подземелье, щербатые ступени вели в темноту. Стертые тысячами подошв до ямин в своих телах, засыпанные сухой листвой, набившейся за годы и годы во все трещины и щели камня, старые ступени. А вот блевотина на них свежая. Гизборн потащил меч из ножен, Сиуэлл повторил его жест и оба, стараясь не оступиться, осторожно принялись спускаться с яркого солнечного света в полную темноту.
Правда, лезть вниз пришлось недолго, подземелье оказалось неглубоким. Три пролета лестницы, два поворота по узкому коридору... и забрезжил слабый красноватый свет факелов. Рыцари пригнулись почти до полу, стараясь, чтоб их нельзя было заметить при входе в открывшийся перед ними огромный круглый зал. К счастью, колонны, подпирающие свод, были толстенные, а света внутри зала - очень мало, да к тому же пламя факелов на стенах все время колебалось от сквозняка, похоже, что и здесь стены еле держались.
Чуть не на карачках Гизборн и Сиуэлл прокрались влево, следуя мягко круглящемуся повороту стены. Ну да, это ж чрево, оно круглое... Господь милосердный! Гизборн решил сперва, что к нему вернулись давние кошмары, а Сиуэлл рядом довольно внятно ахнул. Было от чего, право слово... Если наверху белые камни казались пеной морской, то здесь, вымазанные красной охрой, испещренные крошечными ямками стены и колонны были как будто сгустками застывшей крови. Багровые отблески факелов на лоснящейся, жирной поверхности, бугристой, почти дышащей... Трепещущей, как распоротое брюхо убитого оленя. А может быть, стены покрывала не только краска. И то, что валялось на полу и хрустело под ногами - было отнюдь не черепками от давно разбитых чашек. Кости. Старые, почерневшие от времени кости зверей. И людей.
Самое же мерзкое, так это то, что пахло в подземелье не кровью, а сыростью, медом и морем. Медом Мальты, настоянным на солнечных лучах... Охра. Красная охра, растертая на меду. Липкая краска цвета крови...
Посреди зала громоздилась почти нетронутая временем каменная арка, покрытая все теми же бесчисленными точками и вымазанная охрой примерно на высоту роста взрослого мужчины. А под ней, повторяя друг друга дурным зеркалом, стояли близнецы с мечами в руках. Как будто один был отражением другого. Правильно, ведь Айвор - левша...
Рыцари у стены застыли, как дохлые мухи в душистом, душащем мальтийском меду, не в силах шевельнуться от ужаса. Смерть. Скалилась щербатыми клыками белых колонн, улыбалась кровавой улыбкой... Дикое сочетание будто дышащих, сочащихся кровью стен и окаменевших, смотрящих прямо перед собой мертвым взглядом братьев Когенхо. Будто два надгробия встали зеркалами. Близнецы, освещенные мечущимся светом факелов, с лицами, покрытыми спиральными узорами, смотрели друг на друга, не шелохнувшись, похоже, уже очень давно. И брат явно не узнавал брата. Молчащие, стоящие неподвижно Когенхо - это уже была дикость и страшный сон. Это невозможно! А уж близнецы, явно собирающиеся биться насмерть в этом кошмарном кроваво-красном подземелье...
Как ни странно, стронула ситуацию с мертвой точки вынырнувшая откуда-то из темноты старуха. Встав у дальней опоры арки, она прислонилась к ней спиной, широко развела руки и вдруг дико завопила. Услышав вопль, близнецы, как по команде, одновременно шагнули навстречу друг другу и скрестили мечи. И в ту же секунду Гизборн и Сиуэлл прыгнули от стены на свет, не сговаривавшись, но зная каждый, что ему делать.
Бабка продолжала экстатически завывать, закатив глаза, и поэтому Гэвин совсем не ожидал, что она умудрится отскочить. Удар мечом пришелся в пустоту, Сиуэлла занесло инерцией, а отвратительная старуха добыла из складок тряпья на себе жуткого вида бронзовый нож, ту же двойную секиру, в принципе, и принялась полосовать ею дым, стелющийся по подземелью. Если б не хриплый рев близнецов, пытающихся укокошить друг дружку, и не проклятия Гизборна, сотрясающие древние своды - Гэвину стало бы смешно. "Ах ты, карга старая, да я тебя!" - Сиуэлл прыгнул вновь, и вновь старуха увернулась, ловко и быстро, как молодая, а в придачу сумела зацепить Гэвина по бедру своей бронзовой дрянью. Сиуэлл кинулся за ней, ощущая, что он упускает нить происходящего, что с ним происходит нечто совсем нехорошее, как тогда - перед убийством. На свое счастье, Гэвин приложился в потемках лбом о колонну. Крепко приложился, аж искры из глаз посыпались. И это помогло ему прийти в себя.
Правда, зато он слегка потерял ориентацию в пространстве и, неловко замахнувшись мечом, сшиб факел со стены. Тот упал на ворох грязного тряпья у подножия щербатой колонны. Потянуло горелым, а потом вспыхнуло неожиданно яркое пламя. Старуха прыгала у постамента обнаружившейся у стены колоссальной статуи, вопя и потрясая своим ножом, давя крошащиеся под ее сандалиями человечьи черепа. Статуя, как и следовало ожидать, изображала женщину. Обозначала, скажем. Потому что самой заметной частью скульптуры был невероятных размеров вспухший живот, а ни головы, ни рук, ни ног - разглядеть было нельзя. Колоссальное чрево и раздутые от молока груди... А у подножия скачет и визжит старая мартышка, гремя ракушечными бусами и угрожая рыцарю, а вовсе не беспомощной жертве, бронзовым ножом. "Нет, точно, я спятил" - подумал Гэвин, кидаясь все-таки поймать эту стародревнюю гадость.
Судя по воплям у арки, Гизборну удалось справиться с одним из близнецов, потому что теперь он орал нечто непроизносимое в адрес только Айвена. О, а вот и перестал орать. Гэвин обернулся. Вымазанный с ног до головы в известковой пыли Гизборн взвалил на плечо одного из Когенхо и рявкнул, обращаясь уже к Гэвину: "Давай сюда! Я их оглушил, недоумков, надо вытащить наверх, пока беспамятные! Брось эту старую обезьяну, пусть провалится!" Сиуэлл повиновался, подбежал, по пути сшибив еще что-то, что именно - не разобрал в темноте и едком дыму, которого становилось все больше. Ухватил беспамятного то ли Айвора, то ли Айвена под мышки и поволок к лестнице. Судя по ругательствам Гизборна, поволок в правильном направлении. У выхода из зала с аркой Гэвин обернулся, опасаясь удара в спину, и пришел в ужас, потому что обнаружил, что опрокинул ни много ни мало узкогорлый кувшин с маслом. Масло теперь весело полыхало на полу, и огонь явно находил себе еще какую-то пищу, потому что подымался все выше. Скорей, тут же сейчас дышать станет невозможно! И Гэвин, чертыхаясь, взвалил тяжеленного Когенхо себе на спину, пытаясь преодолеть пролет лестницы.
На полпути его усилия были одобрены спустившимся вниз начальством. Гизборн скинул пока одного из близнецов полежать на солнышке среди руин наверху и вернулся помочь Сиуэллу. Вдвоем они вытащили второго Когенхо наружу, причем выяснилось, что Гизборн как-то умудрился и мечи их прихватить. Утерев пот со лба и размазав по лицу известковую пыль, он хрипло скомандовал: "А теперь - рысью отсюда! Если эти дурни очнутся и снова примутся воевать, я пришибу их по-настоящему!" Гэвин вякнул было, что, де, надо бы поймать ведьму, но начальство пресекло такие речи на корню. "Сперва дотащим их хоть до какого ровного места, а лучше, чтоб до ручья, что ли... Да хоть до лужи! А потом, если охота, вернемся и посмотрим. Сейчас это неважно. Взяли!"
Беспамятных близнецов доперли до конца развалин, потом Гэвин сбегал к тому недораспуганному стаду, разбудил пастуха, с пятого на десятое выяснил, где ручей. Пастух трясся с перепугу - на рыцарей смотреть и правда было страшно, все четверо, и живые, и полуживые - в копоти, известке и разводах красной охры. Но пришлось ему помогать тащить Когенхо к ручью. Прошло около получаса с того момента, как они покинули руины храма, прежде, чем Гэвин вспомнил, что собирался вернуться за ведьмой. И только вспомнил, как земля дрогнула под ногами и, обернувшись, он увидал, что руины оседают внутрь себя. Кажется, конец бабке пришел... Видимо, из-за пожара треснули колонны, подпиравшие свод подземного святилища. Пастух перекрестился и залопотал, что вообще-то, здесь много провалов под землей, и, бывает, земля оседает сама по себе. И под развалинами, и на ровном месте. Ему случалось так терять овец.
Политые водой из горстей, близнецы принялись потихоньку ворочаться и мотать головами, приходя в себя. Однако разум к ним не вернулся: на руках у Гизборна и Сиуэлла оказалось два мычащих чурбана. Ладно, на ноги их поставить удалось, и заставить начать переставлять эти ноги - тоже. Гизборн пер на себе Айвена и мечи, Сиуэлл с грехом пополам тащил Айвора. Близнецы вяло что-то бубнили и пускали слюни. Примерно в миле от города Гизборн устроил привал и тут только догадался спросить: "Сиуэлл, а чего ты Спраттона не позвал?" "Я позвал..." - беспомощно отозвался Гэвин. Больше Гизборн ничего не спросил, но так изменился в лице, что Сиуэлл испугался.
Когда они доволокли Когенхо до причала, солнце уже садилось. У мостков угорелой птицей метался издалека видимый Стрикстон, заметив их, бросился бегом навстречу, на бегу выкрикивая нечто вопросительное. "Ты-то где был?" - устало буркнул Гизборн. Стрикстон сник: "Я... я задремал рядом с храмом Троицы, сэр Гай. Утром я пошел помолиться, а после службы решил немножко посидеть у стены, там, где море видно. Там так хорошо было, красиво, воздух будто медовый. Я к стене прислонился... и уснул". "Ладно. На, горе-монах, лечи. Ты ж сможешь?" - и Гизборн, не сумев скрыть тревожной интонации, заглянул Стрикстону в лицо. "Я постараюсь. Гэвин, надо их на корабль, давай вместе". Сиуэлл оглянулся на Гизборна. Тот кивнул: "Иди, помогай дальше... сэр Гэвин". А сам развернулся и широким шагом направился по дороге снова в город.
Долго искать не пришлось. Спраттон, храпящий вверх брюхом, нашелся в сарае на задворках все того же кабака. Рядом с ним на прелой соломе сопела полуголая девка. Правда, она мгновенно проснулась на скрип двери, подхватилась и прыснула вон. Гизборн носком сапога ткнул Спраттона под ребра, тот очумело заморгал и попытался откатиться. "Встать!" - скомандовал Гизборн, чувствуя, как голос звенит металлом от еле сдерживаемой холодной ярости. "Встать, падаль!" Спраттон поднялся и открыл было рот, попытавшись оправдаться незнамо от чего. И закрыл рот в тот же миг, клацнув зубами и летя в противоположный угол сарая. И некоторое время он так и летал по сараю, правда, не по своей воле, а повинуясь кулакам Гизборна. Избил его Гизборн в тот раз довольно сильно. За небрежение приказом, за отказ помочь товарищу, за то, что беспамятные Когенхо неизвестно теперь, опомнятся ли... И пригнал к причалу пинками и зуботычинами, чтоб всем было видно.
Близнецы пришли в себя уже в море, на третий день. Утром проснулись, почесали в затылках и пристали к Стрикстону, попытавшемуся их снова напоить неким чудодейственным отваром, с извечным вопросом всех пьяниц: "Нет, а что было-то?" Стрикстон позвал с палубы Гизборна и Сиуэлла. Начальство спустилось, грозно свело белесые брови к переносью и допросило близнецов с пристрастием. Однако выяснилось, что близнецы мало что помнят. Разве невозможно смешного вида старуху, которая посулила им показать несметные сокровища, если они пообещают выделить ей потом малую толику богатства. Еще помнят дикую жару, свое похмелье и то, что, доведя их до каких-то развалин, бабка достала из лохмотьев фляжку и предложила им хлебнуть. Ну, они и хлебнули... Дальше Айвор помнил, что его рвало. А Айвен не помнил вовсе ничего. Гизборн хмыкнул и приказал обоим Когенхо неделю чистить навоз за лошадьми, в наказание за неподчинение приказу. Сказали б, куда поперлись - и ничего бы не случилось...
Спраттон ходил тише воды, ниже травы. По стеночке, аккуратно. И никому не хамил теперь, что радовало.
А настырные братья выдоили-таки потом из остальных детали своих похождений. Поржали над тем, как чуть не убили друг дружку. И однажды утром Гизборн заметил у близнецов и у Сиуэлла свежие порезы на запястьях. "Так. Ну, хоть что-то путное. Теперь эти придурки станут в бою беречь побратима".
***
После этого несколько бурного приключения снова потянулись спокойные дни, когда можно было смело весь день хоть проспать, хоть просто проторчать на палубе, смотря на воду. Ну, к коням зайти. Ну, поесть. Ну, лишний раз порадоваться, что нет у тебя морской болезни. Хотя это ты уже давно знал, еще со времен похода в Нормандию... Немножко помахать мечом, так просто, скуки ради... И всё.
Гизборна грызла странная, неотвязная тоска. Не по дому, а что, собственно, по дому-то тосковать? Во-первых, дома, как такового, нету еще - и Гизборн хмыкнул себе под нос. Во-вторых, там все неплохо, насколько я понимаю. Мыш строит, Этелред сеет... Нет, уже убирает. Отплыли в апреле, май, июнь, июль, сейчас самое время жатвы. Скоро в феод наведается человек от графа - посмотреть, все ли в порядке. И забрать, что положено. А то как же...
По новоявленной родне? А с чего бы вдруг? Не по леди Волчьей голове ж скучать? Ладно-ладно, допустим, я к ним привык. Ну и что? Как привык, так и отвыкну. Всегда был один. И буду... наверное... Чертов Хантингдон, как в душу-то влез! Братец нежданный, чтоб тебя... Собственно, ну да, а чего на стенку-то лезть? Этот... Оказывается, общий наш папаша... Нет у меня отца. Нет и никогда не было. И думать об этом не нужно, потому что вредно и глупо. Бессмысленно. А вот то, что Хантингдон... Гизборн сжал кулаки, пытаясь дать отпор самому себе, - Что Роберт Хантингдон заставил меня обещать приглядеть за сыном... Это ведь что-нибудь да значит! Хотя бы то, что я, когда вернусь, должен буду... Так, стоп. Я еще до места назначения не добрался. А уже про то, как вернусь. И вообще, наличие брата - не повод так дергаться... Брата. Да. И племянника, хорошо - крестника, если на то пошло.
И ведь все кругом делом заняты. Вон на корме Стрикстон остужает котелок с какой-то чудодейственной хренью из, страшно сказать, полыни. Рядом топчется мастер Уилки, нечто вроде лекаря при кэпе Хебдене и, подумай-ка, чуть ли не записывает. Аж досюда запах доносится... От глистов, Стрикстон говорит. А также от судорог, бессонницы и плохого аппетита... И кого это он пичкать собрался?
Вон мой Джек мелет языком с оруженосцами близнецов. Вон сами Когенхо поют малоприличную песню вместе с матросами, ржут, как ни в чем ни бывало. Мотают черными патлами, руками машут в такт... Цыкнуть бы, по правде-то, но лень, да и толку? Ну, цыкну... И что изменится? Посреди океана...
Вон рядышком прислонился к мачте Гэвин, все такой же щуплый, но уже не такой бледный - нос у него обгорел на солнце. И это смешно... по идее-то. Он теперь держится к близнецам поближе и, надо сказать, стал поспокойнее. Что же, это хорошо и правильно. И полезно.
Вон, даже жирная гнида Спраттон при деле - дрыхнет. Кверху брюхом, спрятавшись за кучей канатов, в надежде, что я не увижу и не дам пинка.
А мне тошно до смерти.
Стою здесь, у борта, смотрю на солнечные блики на воде и ничего не делаю.
Значит, вся эта муть в голове - просто от жары и безделья. Все. Хватит. Джек! Иди скажи близнецам, что я их зову. Тренироваться будем. И сам тоже кончай валять дурака, бери меч и возьми в напарники вон, хоть Айворова оруженосца, он тебя одной левой уделает.