Середина 80-х. Советский Союз только приступил к разработке месторождения Тенгиз в западном Казахстане. Буровая "Тенгиз-29". Ночь.
...Днём буровая вышка представляет собой стройную конструкцию ржавого грязного цвета, обёрнутую в нижней трети специальной пропитанной тканью - бурукрытием, которая трепыхается на ветру всеми своими дырами и рваными лоскутами. Ночью все буровые, из-за горящих на них ламп, в кромешной темноте, под звёздами напоминают сверкающие гирлянды, которые свисают с неба. Их развесили тут и там по всей степи, лишь изредка чередуя с вяло полыхающими факелами.
Заканчивается спуско-подъём. Тусклый свет из светильников, криво закрепленных по углам буровой, освещает людей, суетящихся в центре площадки вокруг ротора с торчащей из скважины буровой трубой. В луже воды возле огромной буровой лебёдки неподвижно замерли от вибрации круги волн. Как будто бросили туда камень и остановили кадр. Валяются длинные крюки-захваты называемые кермаками. Всё ржавое - трубы, какие-то непонятные детали и конструкции, и к тому же всё измазано чёрно-коричневым буровым раствором. В некоторых местах пол залит толстым густым слоем раствора - почти по щиколотку. В воздухе гарь, чувствуется запах горящих тормозных колодок от лебёдки, которые при спуске выдают веер искр, невыносимый визг, и последние полчаса уже не гаснут и объяты огнём. Стоит невообразимый шум, визг, рёв огромных дизелей, треск напряжённых толстенных металлических канатов которые удерживают на весу в скважине огромную тяжесть колонны бурильных труб нескольких десятков или даже сотен тонн, и длиною более пяти километров. Даже если вам будут кричать в ухо - всё равно ничего не услышите, только может быть, появятся болевые ощущения. Такой вот шум! Поэтому вся команда общается знаками.
Ну, вот и всё. Бурильщик скрестил руки над головой (знак - стоп), в ответ ему где-то из глубины дизельной кивает чумазый дизелист. Взревут напоследок моторы, кажется, что вот-вот они не выдержат и взорвутся. ...И наступает мертвая тишина. Работающий вдали генератор не в счёт. Все оглохли от этой тишины.
"Бурила" сбрасывает рукавицы и подходит ко мне. Лицом он очень похож на актера Спартака Мишулина, сейчас щёки нос и лоб у него забрызганы крупными чёрными точками.
- Ну, его на фиг, - говорит он, окидывая всё взглядом - утром всё уберём, а сейчас - отдыхать.
Упирает руки в бока. Вместе наблюдаем, как сверху по лестницам, с верхних палатей, с высоты десятиэтажного дома, спускается ещё один помбур (помощник бурильщика). Его зовут Сериккали. Он более "чистый", чем мы, на нём почти нет, свежей влажной грязи, только высохшая. - Вот посмотри - говорит мне "бурила", - как работает гнилая советская интеллигенция. И показывает на Сериккали.
- А мы с тобой?
У Сериккали восемь классов образования и пятеро детей.
Все в бригаде старше меня где-то раза в два, но только по возрасту не по должности. Я - первый помбур. Второй человек после бурильщика. Мне 22.
Смотрим на свои брюки и сапоги. Я подбираю какую-то палку и начинаю счищать сантиметровый слой грязи. Изнутри, ближе к ткани, он уже подсох.
Фамилия бурильщика - Танбаев. Мы с ним равномерно по пояс в этой грязи, выше пояса она фрагментарна. Вся каска и лицо Танбаева в растворе, кляксы и подтёки, чёрные пятна и точки, - ему досталось сверху. С его поста не всегда убежишь. Танбаев смотрит на мои действия и замечает:
- Слушай, ну её к чёрту, высохнет - сама отвалится.
И тут же предлагает:
- Чифирь будешь?
Чифирь это пятидесятиграммовая пачка грузинского чая на кружку кипятка. Когда он его выпьет, может стоять, не мигая все двенадцать часов за своим рычагом, как часовой у Мавзолея.
- Нет, - говорю, - спать так, спать.
Вот Сериккали, наконец, спустился, подошёл к слесарному столу. Там, среди огромных гаечных ключей стоят электрочайник, пара мутных стаканов с отпечатками пальцев, кружка с сахаром, хлеб. Наш чай не "танбаевский", но тоже крутой, заварен прямо в чайнике. Все здорово вымотались. Мы распределяем, кто, где спит. Нам с Сериккали досталась "бендешка". Так мы называем слесарку, такой маленький дощатый вагончик, на полозьях из труб. Он стоит за мерниками - большими (два человеческих роста высотой) в виде параллелепипедов ёмкостями. На самом краю, заставленной всякими нужными и не нужными агрегатами, цистернами и вагончиками, территории вокруг буровой. Внутри "бендешки", вдоль одной стены стоит стол с прикрученными тисками, а вдоль другой - самопальная батарея с водой из толстых обсадных труб и ТЭНом внутри. Перед батареей большая лавка. Я ложусь на стол, тиски под головой. Сериккали устроился на лавке. Гасим свет - отбой. Часа три-четыре у нас есть. Тепло - отрубаюсь почти мгновенно.
...И снится мне, что правой рукой глажу кошку. Кошка лежит на столе параллельно между мной и стенкой, мордочкой к моим ногам. Прижалась ко мне, чуть не мурлычет. Постепенно прихожу в себя, слышу храп Сериккали. Действительно что-то глажу, - короткую шерстку. Интересно, откуда здесь кошка? Вокруг на десятки или если не на сотни километров - ни одного населённого пункта.
Уже не сплю... Осторожно решаюсь прощупать её. Ей это не нравится, и она устремилась вперёд. Худенькое тельце, позвоночник. Из моих пальцев выскальзывает длинный голый, сужающийся к концу мерзкий хвост. И тут же меня словно пружиной переламывает пополам! Ногой бью в дверь. Вылетаю из душной "бендешки", пробегаю десяток метров по песку и оборачиваюсь. В дверях уже стоит испуганный Сериккали и разводит руками.
- Что случилось?
Меня всего колотит, какое то время ничего не могу сказать, словно огромный ком застрял в горле.
- Т-там к-крыса!
- Где? - спрашивает Сериккали.
Показываю ему рукой в темноту за его спиной. Он оборачивается, чешет затылок, забирает свою фуфайку, и мы вдвоём бредём мимо насосного сарая к буровой. Я всё не могу отойти. Нервно всматриваюсь в дизельную, разглядываю буровую.
Где-то там должен быть Танбаев со своим чифирем...