Телефонный звонок разбудил меня утром. Чертыхаясь, сонный и опухший я встал, и не сразу поднял трубку:
- Алло, Максим? - послышался знакомый голос.
ЈО нет, - подумал я, - только не Сергеич!"
- Это Сергеич. Слушай, давай встретимся в обед. Тут работенка есть. Листовки раски-дать.
- Какие еще листовки?!
- За Песцова. Кандидат на главу чего-то там. В общем, я Фрицу звонил, он тоже подтя-нется. Пять тысяч на троих. Деньги уже получил.
В три часа дня я стоял на Интернациональной, жевал сигарету. Фриц был уже здесь и что-то рассказывал. Я со скукой взглянул на него - уложенные набок волосы. Вылитый не-мец.
Наконец появился Сергеич с черным пакетом.
- Тут есть конструктивное предложение! - поздоровавшись, сказал он.
ЈТолько не это!" - обреченно подумал я, ибо фраза на нашем сленге означала поход в кафе ЈСлавянка".
Мы сидели втроем, опустошая кружки.
- Ставридки, ставридки. Жаль, трепангов нет, не сезон, - Сергеич нес в своем репертуа-ре.
И я вроде бы отошел. Начал травить анекдоты. Фриц посмотрел на меня:
- Макс, не усердствуй, у нас ведь еще дело. А то будет, как обычно...
- Ничего, - ответил я.
Нет. Опять пьян. Ну и бог с ним. Выхожу на свежий воздух и уже пою частушку. Косо смотрю на Фрица: да он и сам не трезвей меня. Сергеич всучил мне кипу агиток.
- Только не так, как обычно, хорошо! - он улыбнулся. - Это нужно раздать людям!
Покачиваясь, подхожу к девушке на остановке. Она играется с телефоном, кнопки горят жемчужинками. Милое такое создание, накрашенное.
- Девушка, голосуйте за Песцова! И... о, мадам! - во мне проснулся Карлсон. - По-звольте поцеловать вашу ручку!
- Я не мадам!
- Все равно.
Она с неохотой встала и, подобно мотыльку, запорхнула в автобус. Я проводил взглядом. За спиной Фриц и Сергеич закатывались хохотом.
- Ничего! Сейчас! Первый - комом!
- Ладно, Фриц, - Сергеич достал платок и утер лицо. - Хоть посмеемся.
Я стал считать промахи, когда меня игнорировали или посылали куда подальше. Пять, де-сять, двенадцать. Принципиально подходил только к девушкам, вручал агитки, каждый раз изощряясь все больше и больше. И неизменно слышал за спиной тот же дружный смех:
- У-га-га!.. Ну ты блин... - а потом более спокойно, обращаясь уже не ко мне, а к про-хожему. - Возьмите агитку! Ну и газетку на халяву!
При слове Јхалява" все почему-то оживлялись. Но читали всученную бумажку редко. На что нам было наплевать. Сейчас честно всё раздадим, и домой. А то, что мы поддали пе-ред этим, с Песцовым никто же не обсуждал дополнительные условия, издержки. А что он вообще хотел за пять тысяч? То и получил - самых веселых в Тамбове агитаторов. Другие вообще такую макулатуру в мангале сжигают, а потом о работе отчитываются. Мы же че-стные, к тому же с душой!
Я слонялся по Набережной. От толстых пачек осталось лишь несколько листовок.
- Не переживай, Макс! - утешал пройдоха Фриц.
Но я его не услышал: среди прогуливающихся пенсионеров и семейных пар навстречу шла девушка. Она смотрела под ноги, волосы закрывали глаза. Милая, загадочная. Серге-ич приготовил агитку, но я опередил:
- Девушка, возьмите, это вам, - сказал я и протянул пахнущую краской черно-белую бумажку. Жалея, что не цветок. Такой же нежный, как она. Я молил агитку обернутся цветком, но чудо не случалось.
- Песцов - наш кандидат, - завершил я дурацкой фразой.
- Спасибо, - и она аккуратно приняла листочек, будто в нем было послание, самое главное, только ей предназначенное, а не бред местного политикана.
Я не отставал:
- Девушка! А Вам муж-пьяница не нужен? А то это, отдамся в хорошие руки! - это са-мый избитый и идиотский прикол, я жалел о сказанном, но она вдруг улыбнулась. За-жглась надежда.
- Ну тогда позвольте я прочту Вам стих. Я поэт. Эмм.. Поэт-песенник. Автор некоторых текстов группы ЈПеревоплощение". Может, знаете такую, мы на Летней сцене выступали на день города?
Она не ответила.
- Так вот. Это новое...
Я не знаю, было что-то между нами,
Или это что-то было, но прошло.
Наберу твой номер, прошепчу лишь: ЈЗдравствуй!"
И гудки услышу: бросишь трубку ты!
Наконец я удостоился взгляда:
- Вы пьяны.
- Да, ну...творческое настроение.
- Вот как?
- Меня Макс зовут.
- Люба.
Так пошел разговор. Вернее, мой монолог. Что-то о музыке, литературе, плавно переходя на то, что неплохо бы встретится, и тогда я бы спел для нее. Всё без ответа...
Наконец понял, что хватит досаждать.
- У вас есть телефон?
- Да, он очень простой - 72-08-34.
Я достал какой-то чек, огрызок карандаша, и записал. Хотел прощаться, но передумал:
- Люба, позвольте, и я оставлю свой номер.
Она протянула агитку. Чуть ниже самоуверенного портрета и фразы ЈПесцов Тамбов не оставит!" я написал Ј74-40-35. Максим"
- Я позвоню Вам! До свидания! - остановился. Появилась надежда, что она обернется, скажет что-нибудь. Нет. Тонкая, плавная, нежная, она уходила, и я ловил запах духов. Еще никогда мне не было так противно, что сам пропах алкоголем, смрадом дешевой ка-фешки. Моя душа, мои мысли, такие чистые, радостные, бежали за ней, но я оставался на месте. Люба. Любовь. Прощай. Или до завтра? Или прощай?
Долго шел назад к ребятам.
И думал о ней.
Сергеич и Фриц курили на лавке.
- Айда по домам, - сказал я. Они молча затушили окурки. Ни о чем не спрашивали. Они знали, что итог у меня всегда один. Пьяный, с нездоровой страстью в глазах, обнажающей сгорающую душу, но не теряющую надежду найти единственного человека. Таким я был обречен.
Я помолчал.
- Зато Песцов победит, - сказал и сплюнул. - Благодаря нам и победит.
***
Утро. Гудит голова. Проклятье. В такие моменты я завидую тем, кто после попойки ниче-го не помнит. Черт возьми, что я вытворял? Кафешка, Набережная, унижение перед про-хожими. Это было? Да, было, это был я. Зачем?
К обеду стало легче. И вспомнилась Люба, вышла из обрывков воспоминаний, медленно прошла ко мне, разрезая тяжелый похмельный бред, словно маяк ночную мглу. Улыбнул-ся. Наверное, покраснел, раз так зажглось лицо, словно в этот момент только на меня од-ного во всем мире светило солнце. Надо звонить. Сейчас же.
Вот он, рваный чек с номером. Дурацкий чек. Подумалось: любовь продана. Стоит зво-нить - не стоит. Раз продана, пропита и унижена. Черт возьми, стоит!
Набираю. Гудки. Никого дома. Нет, только не это! Вот сейчас или никогда. Наконец ус-лышал приглушенный голос старухи:
- Аллё? - она будто спрашивала о чем-то.
- Позовите Любу к телефону.
- Кого?
- Любу!
- Не туда попали.
Гудки. Может, спьяну спутал цифры? Эх меня! Эх!
Пил чай. Курил, пускал колечки, думал.
Вечером пошел туда же, на Набережную. Решил, что вдруг, если встречу Любу, то по-прошу прощения. Не знаю за что, но попрошу. И скажу, обязательно скажу, что я - нор-мальный. Я такой, потому что один. Нет, я не пьяница, чушь собачья! Я буду другим, бу-ду! В общем, я ни за что не отпущу эту скромную, молчаливую девушку.
Только б увидеть ее!
Когда я вспоминал Любу, улыбался. Никакой пустоты, ни одного груза на душе. Хотелось дурачиться. Пнул камешек, и он прикольно отскочил от бордюра.
Решил идти так, как мы шли вчера. Вдвоем.
Да, помню. Вот здесь, кажется, я говорил, что здорово, когда в жизни есть друзья. Хотя у меня их, по сути, никогда не было. Настоящих. Вот здесь я распинался, что когда-то был гитаристом на ЈВозрождении". Она, кажется, никак не реагировала. Откуда ей знать про творческие студии?.. Но это чепуха. Главное, что Люба была... хорошая.
Я улыбался, широко и открыто, как идиот, и серые, такие одинаковые прохожие косились на меня, цветного и счастливого... Она мне позвонит. Я знал это. Она обязательно это сде-лает.
И вот он, смятый листик, лежит на газоне. Вот она - агитка.
ЈНет!" - крикнуло сердце. Это другая. Их многие выбрасывают прямо так! Другая! Их сотни, их тысячи с этой бандитской рожей и лозунгами! Другая!
ЈДа!" - сказал разум, когда я развернул и увидел свой почерк.
Спустился к Цне. Смял агитку и швырнул. Без злобы, но резко, с досадой на себя и на мир. Селезни решили, что это хлеб и, толкая друг друга, бросились к добыче. Но сразу ос-тавили безвкусную, размокшую бумагу. Теперь, ненужная никому, она уплывала к мосту влюбленных, постепенно удаляясь все дальше и дальше.
- Семь один. Четыре ноль. Три пять. Максим, - шептал я.
Август 2005 - Ноябрь 2012