Однажды Хрюназавр читал рассказ одного писателя о войне. Автор писал о зверствах фашистов, которые убивали "стариков, женщин и детей". "Странно", - думал Хрюназавр,- "Допустим, убивать мужчин - не зверство. Это противники. Но вот почему ничего не сказано о старухах? Их либо не убивали, либо это тоже не зверство". В том, что убивать стариков - зверство, Хрюназавр, приближаясь к пенсии, был абсолютно убежден.
Зашла жена. - Ты помнишь, какой сегодня день? Хрюназавр внутренне сжался. Опыт подсказывал, что такие вопросы ничего хорошего не сулят. - Да-а-а-а. Были времена, - схитрил Хрюназавр, оттягивая моральный крах. - Что за времена? - не унималась жена. - Ну, помнишь, как мы с тобой? Да-а-а-а... - Не увиливай. Что было в этот день? - нахмурилась супруга. Хрюназавр обреченно выдохнул. - Я не помню. - В этот день я тебе пожарила корюшку, а потом мы впервые занялись любовью. Помнишь? Честно сказать, Хрюназавр не помнил ни корюшки, ни того раза. - Я помню только со второго, когда процесс принял, так сказать, необратимый характер,- вывернулся Хрюназавр, - Вот что вы, женщины, за злобные существа? Особенно, когда на вас гарантия заканчивается. - Какая еще гарантия? - удивилась жена. - Ну, этот, клиренс. Тьфу? Климакс! Вот возьми все сказки. Образ старухи - злющая стерва, никому житья не дает. А дед? Мудрый, добрый, отзывчивый человек. Это тысячелетний опыт народа! - Хрюназавр затряс указательным пальцем. - Что, что, что? - возмутилась жена, - Ну-ка, ну-ка! - Вот смотри. Пошел я сегодня в магазин, как ты просила. Днем народу мало. Положил все в корзину, подхожу к кассе. Там может быть 2 человека было. Подбегает ко мне старуха и говорит: "Предупредите, что я за вами заняла". Вот я стою, предупреждаю, значит. Подбегает эта старуха и, шасть, за мной. Я ее спрашиваю: "Работаете?". Она: "На пенсии". Я интересуюсь: "А зачем всех на уши ставите? Вы же никуда не спешите, да и народу в магазине нет. Хотите, идите впереди меня". - И что ты думаешь? Встала впереди. Потом эти рассчеты с кассой. Можно подумать она не знала, что потребуют деньги. Какая-то обеспокоенность, мелочная озабоченность, нервность и все это в крайне эгоистической форме. Ладно, выхожу из магазина, сажусь в машину, подъезжаю к воротам на выезде. Там две огромные ямы, проехать можно только между ними. А между как раз стоит машина, в ней другая старуха, тоже только из магазина. Ну, не захотела она во дворе парковатья, поскольку ямы там. Встала там, на въезде, где их нет. Я ее спрашиваю: "Уважаемая, чтобы выехать и въехать нам всем приходится огромные ямы преодалевать, поскольку вы изволили на единственном проезжем месте остановиться. - Правильно, - говорит жена, - Ей же так лучше! - А я сразу-то не подумал, что ей же так лучше. Вот откуда этот образ старухи начало берет. Тягостные вы какие-то становитесь. Другого и слова не подобрать, тягостные. - А вы, пердуны старые! На себя посмотрите. - Во-во! Видишь? Права народная мудрость. Это, знаешь, от чего? Это от того, что, когда ваш клиренс приходит, женщина резко понимает, что уже родить не может, ну, уже не совсем женщина, а старуха она. А мы увядаем потихоньку. Надежда на будущее есть, только уменьшается. - Какое ещё будущее? - сурово нахмурилась жена. - Ну, там, девица какая-нибудь молоденькая, - мечтательно растягивая гласные, сказал Хрюназавр.
После этих слов, во избежании кровопролития, пришлось Хрюназавру ретироваться на прогулку. Он гулял и думал не только о предопределенной злобности старух, но и о безусловном величии мудрых стариков, старейшин и библейских патриархов.