|
|
||
На небе, прямо над католическими крестами, висит созвездие Орион, и Луна расположилась совсем по-мусульмански, рогами вверх. А на земле под сенью крестов и мусульманской луны, посреди океана индуизма у могучей стены храма в закуточке прямо на каменной плите пристроился спать крохотный полуголый мальчик. На вид ему не больше трех лет, он свернулся клубочком, подложил под голову ручонки и спит себе, не нужный в этом мире абсолютно никому, кроме, разумеется, самого Бога, который любит его (как и всех нас) безмерно и всегда готов принять в свою вечную обитель. Этот мальчик, которому в тот вечер снилось, как несуществующая мама купает его в ванночке и целует в попку, почему-то возвращает меня к Святославу Николаевичу Рериху в пятизвездный отель Ашока в городе Бангалор.
Не знаю уж, причуда ли это старого человека, или в этом тоже есть своя глубокая символика, но вот уже много лет Святослав Николаевич проводит зимние месяцы в гостиничном номере этого южного, далекого от Гималаев города. Встреча со знаменитым человеком оказалась делом чрезвычайно простым, как, впрочем, и все остальное, что сопровождало эту встречу.
Больше всего я боялся, что при встрече Святослав Николаевич задаст нам вполне уместный вопрос, чего, собственно, мы хотим, и зачем мы пришли, ибо кроме привета из России, коих он и так, видимо, имеет предостаточно, мы бы ничего ему предложить не смогли. Однако, он нас ни о чем не спрашивал. Вместо этого он стал говорить сам.
Он говорил о том, в чем, по его мнению, мы очень нуждались: что все находится в руках каждого из нас, и что даже один человек может улучшить мир, если он будет совершенствовать самого себя и стремиться к красоте; что Вечность находится уже совсем рядом, и слияние с ней также радостно, как и неизбежно, а мир, в котором мы живем, полон красоты и любви...
Это было как в сказке. Рядом, на улице Махатмы Ганди нищий мальчик-калека с дистрофичными ногами изо дня в день бегает на четвереньках, хватая прохожих за ноги, а здесь я своими глазами вижу светлого-светлого старика, прямо настоящего карамазовского старца, который все это уже постиг и теперь радостно улыбается от осознания близости Вечности.
Было что-то сюрреалистичное в нашем совместном чаепитии в тесном номере 323 отеля Ашока. На краешке кровати, за недостатком места и стульев, немножко неуклюже, по-стариковски, сидел великий художник и гуманист Святослав Николаевич Рерих и рассказывал о красоте и совершенстве, о душе и бессмертии. А напротив рядом со мной сидел кагебешник, который изредка делал горестные чванливо-поучительные замечания великому гуманисту, что мол в современном мире, знаете ли, мало осталось веры, а вместо нее имеется, знаете ли, какой-то вакуум ...
Рядом с Рерихом в узком проходе между кроватью и окном на маленьком ночном столике черный старик-индус неуклюже производил чай и раздавал кусочки торта забредшим сюда физикам-паломникам, которые заполнили собой все свободное пространство - ни пройти, ни развернуться. Тут же суетилась женщина-индианка средних лет - "секретарь профессора Рериха", - босая, одетая во что-то похожее на не очень новый домашний халат. Она все время что-то убирала, что-то расставляла и, помогая старику-индусу, раз за разом лихо, хотя и не очень изящно, перелезала через кровать, на которой сидел Святослав Николаевич.
А в углу валялись почти не распакованные чемоданы... Человек снял номер,
чтобы пересидеть денек-другой и - в дальний путь. Увы, мы опоздали - его
уже давно здесь нет. Ну и чего же мы хотели? - разумеется,
он посочувствовал слегка, живущим здесь, издалека...
В феврале в Бангалоре весна. Весь мир заполнен цветами совершенно немыслимых размеров и расцветок, и все это пахнет столь мечтательно, что немедленно хочется идти смотреть звезды и целоваться. Про то, как здесь целуются, судить не берусь, но вот звезды тут другие. Они развешены таким образом, что созвездие Орион вечером проходит через зенит, а вот родная Полярная звезда, наоборот, висит где-то далеко-далеко над горизонтом.
Возможно, то обстоятельство, что Полярная звезда выслана здесь на задворки небосвода, оказалось в свое время весьма существенным, ибо, когда колонизаторы удалились на свой туманный остров, никто не стал превращать особняки в коммуналки, и теперь в них живет свой доморощенный высший свет. Благо, кастовость в их обществе установилась прочно, и поэтому никакой перерегистрации статусов сословий проводить не пришлось. Вместе с особняками и зелеными лужайками сохранился в Бангалоре и какой-то особый дух благородности этого места. Видимо не случайно именно здесь образовался один из главных научных центров Индии.
Разумеется, дух благородства в Бангалоре - далеко не самое главное. Это обычный трехмиллионный город контрастов, хотя и не очень сильных. Кроме вилл, лужаек, звездных отелей и научной мысли все остальное там - это плотная мешанина тел, построек, тарахтения и запахов - все то, что можно обозначить емким словом "Шанхай".
Шанхай - это символ. Это коллективное состояние непрерывного действия миллионов динамических единиц (мужчин, мотоциклов, женщин, коз, детишек, вонючих драндулетов, нищих, воздушных шариков и пр.) с плотностью, близкой к переходу в вязкое состояние, которое разворачивается среди тесного архитектурного месива типа магазинного барокко. Другими словами, это гигантский буйно-веселый сумасшедший дом под открытым небом.
Шанхаи бывают разные, но в любом из них обязательно присутствуют три характерных признака: все пропитано запахом свежей рыбы и овощей; вокруг настолько обильно и изящно замусорено, что грязь воспринимается как естественная часть архитектуры и нисколько не раздражает; по глазам любого продавца вы ясно видите, что если вы уйдете без покупки, он тут же удавится, а вы потом будете всю жизнь мучиться. Последняя деталь может, впрочем, варьировать: в Неаполитанском Шанхае вы иногда чувствуете, что продавец, в принципе, может сначала удавить вас, а в индийских Шанхаях вы видите, что продавец перед тем как удавиться, передушит еще и всю свою семью.
Шанхаи можно характеризовать общим уровнем интенсивности, который собирается из таких факторов, как сила вони, количество тел и драндулетов в единице объема, количество детишек, копошащихся на единице площади, и т.п. По десятибальной шкале мощность шанхайства в отдельных районах города Шанхая достигает пяти баллов, в Неаполе - семи баллов, в Бангалоре - пяти с половиной - шести баллов. Самый мощный Шанхай мне пришлось видеть в Дели - местами до восьми баллов.
В Советском Союзе (за исключением восточных базаров) Шанхаев нет. Вместо этого у нас хранится эталон абсолютного шанхайского нуля - это мавзолей В.И.Ленина. Этим тоже можно гордиться.
В индийском шанхае вокруг человека с европейским лицом создается такой ажиотаж, как будто до конца света остались считанные минуты. Здесь продают Кришну-Шиву-Вишну во всех возможных инкарнациях, слонов во всех мыслимых и немыслимых видах, талисманы, змей, медальоны, монеты, ремни, открытки... Здесь изымают излишки денег, и занимаются этим профессионалы-психологи высшего класса. Они все прекрасно видят и чувствуют, они все тонко расчитывают, но им мешают два обстоятельства. Во-первых, все они очень хотят есть, и это не дает им относиться к своим действиям с очень нужным в таких делах чувством юмора, а во-вторых, они ошибочно полагают, что белое лицо и богатое лицо - это всегда одно и то же. Они отличные психологи, но географию они знают скверно - видимо, когда им в школе рассказывали про далекую северную страну, они хлопали ушами.
Вот как я покупал бронзовый подсвечник в виде трехглавой кобры. За те пять минут, что я, окруженный беснующейся толпой, двигался от машины ко входу в храм, этот нахальный мальчишка добился-таки, чтобы я спросил "сколько?". Ответ был - 250. К тому времени, когда я вышел из храма, конец света еще не наступил, но явно приблизился, ибо волнение среди малолетних торговцев сильно возросло. Второе, чего обязательно должен добиться продавец, это заставить покупателя назвать свою цену. Если ему это удалось, то сделка состоится - это закон. Трудности возникают лишь с представителями далекой северной страны. На призыв этого малолетнего нахала назвать свою цену, я ответил с простотой и достоинством нищего представителя нищей страны: "20".
У мальчишки даже дух захватило. Он на несколько секунд просто онемел, а потом почему-то (наверное от возмущения) вдруг перейдя на итальянский язык, взорвался бурей эмоций. Понять его можно было так, что тут уже конец света на носу, а я несу какой-то бред. Он отказывался верить, что формула "белый человек - богатый человек" может иногда не выполняться. Однако от моего предложения расстаться, как не нашедшим общего языка представителям разных социальных укладов, он наотрез отказывался. Так мы с ним беседовали минут десять, пока не пришло время уезжать. Я пожелал ему счастливой охоты и сел в машину.
- 200 !!! - заорал мальчишка таким голосом, каким обычно кричат "я разорен".
- Ладно, - сказал я, - черт с тобой, 25.
Тут мальчишка снова чуть не лопнул от возмущения и опять понес какой-то итальянский бред. Однако, когда шофер включил зажигание, он опомнился и в отчаянии крикнул "150!!!". Тут мое сердце наконец дрогнуло, и я согласился на 30. Дальше в те несколько секунд, пока шофер выжимал сцепление и включал первую скорость, и произошел, собственно, деловой торг:
- 100
- 35
- 50
- 40
Тут я понял, что 40 - это и есть примерно реальная цена и купил подсвечник за 45 рупий.
Поразительно, как в этой стране общая нищета переплетается с буржуйскими замашками, а буржуйский уклад с социалистическим идиотизмом. Вот, к примеру, как у них летают на самолетах. За день до нашего прилета в Бангалор там упал самолет А-320. Этот европейский аэробус - один из самых совершенных в мире самолетов. Партия таких аэробусов была зачем-то куплена Индийской авиакомпанией, которая здесь такой же монополист, как наш Аэрофлот. Этот замечательный самолет весь напичкан компьютерами, которые способны найти выход из любой неприятности, но только им нужно, чтобы на земле им помогали не менее умные компьютеры, которых в нищей Индии, разумеется, нет. Пока бортовой компьютер думал, какой дурак заставляет их летать в таких условиях, самолет упал.
...Захожу магазин и сразу чувствую что-то родное: во-первых, у прилавка очередь, а во-вторых, продавец хамит. Потом вижу: человеку взвешивают фрукты, продавец шариковой ручкой выписывает чек, записывая название всех фруктов, их вес и стоимость, далее человек с этим чеком идет платить в кассу, где на чек ставится штампик, затем он возвращается к продавцу, предъявляет чек со штампиком, забирает фрукты и направляется к выходу, где за столом сидит охранник и перед тем, как выпустить человека из магазина, ставит на чек большую круглую печать.
В этом магазине я выяснил еще кое-что. Я увидел, что ананасы там стоят 5 рупий штука, хотя на улице в лавках их продают за 8 и даже за 25 рупий. Я прикинулся дурачком и обратился за объяснением этого парадокса к интеллигентного вида индусу в очках. Индус приосанился и сообщил мне, что цены в этом магазине устанавливаются правительством Индии, причем, когда он произносил "правительство Индии", его лицо излучало благоговение. Тогда я поинтересовался, как же такое может быть - наверное, здесь качество похуже. В ответ на это индус стал по стойке смирно, на его лице появилось выражение "будь готов - всегда готов", и он с чувством сказал: "Здесь продают продукты отличного качества!". Произнося свою фразу и стараясь подчеркнуть свою убежденность, индус покачивал головой вокруг горизонтальной оси, которая проходит через нос и затылок - так в Индии качают головой, когда говорят "да".
У нас так качают головой, когда хотят сказаль "ай-я-я-я-я-я-яй..."
%.
Тем не менее, по прилете в Мадрас советские физики повели себя
несколько странно и на вопрос индийских физиков, чего желают дорогие
гости, вместо того, чтобы честно сказать, что они желают в библиотеку,
в один голос заявили, что хотят в Океан. Индийские физики с огорчением
заметили, что в океане имеются акулы и коварные течения, а они,
индийские физики, еще рассчитывали позаниматься наукой со своими
советскими коллегами, но желанию гостей подчинились и с печалью
в глазах отвели нас на пустынный песчаный пляж. Там и в самом деле
никто не купался, но, я полагаю, не из-за акул,
а просто потому, что была всего лишь ранняя весна.
В гаснувших сумерках соленый Океан с лаской и печалью принял в себя четырнадцать тел, и океанские волны быстро расшвыряли их по своим просторам. Боже, как романтично и красиво можно было бы здесь закончить мое жизнеописание, а заодно и жизнеописание каждой из этих тринадцати душ и одного кагебешника. Как романтично звучал бы финал: "Меня съели акулы в Индийском океане...", или "Я канул в океанскую пучину у берегов Мадраса". Увы, случай был упущен, и жизнеописание приходится продолжать.
Когда берег уже стал основательно теряться за гривами волн, меня кто-то больно укусил за руку. Возможно это была медуза, но я предпочитаю утверждать, что у берегов Мадраса меня укусила маленькая акула.
Так или иначе, но великодушный океан всех отпустил обратно. Он отпустил даже кагебешника, и это уж совсем удивительно, ибо предупреждение об акулах было сделано публично при множестве свидетелей. Ну да ладно, не мне, смертному, судить о поступках великого Океана.
Мадрас погрузился в черноту тропической ночи. Уличные торговцы зажгли свои светильники и пахнущие французскими женщинами ароматные палочки, воздух наполнился печальными трелями цикад, бензиновый перегар впитало безлунное небо, и мир стал пахнуть русской баней, в которой развесили выпаривать кокосы и ананасы.
К сожалению, приходилось отвлекаться на более прозаичные вещи. Давно замечено, что жизнь в значительной степени состоит из бытовых мелочей, и вот одной из таких мелочей, сразу же озадачивших меня в гостинице Института математики г.Мадраса, было то, что унитаз в моем нумере совершенно не хотел сливать воду. Да простят меня романтические души за эти подробности, но правда жизни требует, чтобы я напомнил: тропическая жизнь состоит не только из поедания бананов.
Сейчай я попробую объяснить, почему я не нажал на кнопку звонка, не вызвал дежурного, не затопал ногами, не потребовал извинений от заведующего, не пригрозил устроить международный скандал, а наоборот, спокойно взялся чинить сливной бачок сам - как-никак я в Советском Союзе прожил больше тридцати лет, и что такое неработающий унитаз, знаю.
Прежде всего, никакой кнопки звонка в нумере не было, а дежурные и заведующие если и были, то находились неизвестно где и я почти уверен, в унитазах никто из них не разбирается. Дело в том, что наша гостиница не боролась за право называться звездным отелем. Мой нумер закрывался на висячий замок, пол был цементным, на кровати имелась одна простыня и крохотная подушка, а из мебели был маленький обшарпанный стол типа полуторной тумбочки и деревянный стул. В ванной комнате кроме неработавшего унитаза была еще большая лужа, состоявшая, как мне показалось, все-таки из воды, и душ, труба горячей воды которого, совершив замысловатые движения по стенам, просто обрывалась в пространстве, так и не добравшись до потолка. В довершение ко всему, мне в этом нумере предстояло жить не одному. Здесь на правах хозяев жили какие-то зверушки, которых вполне можно было бы назвать тараканами, пауками и сороканожками, если бы они не были размером с нашего воробья.
Со зверушками у меня никаких конфликтов не возникало - они мне дали понять, что я их нисколько не стесню, и мы уживались вполне мирно. Но вот с унитазом пришлось немного повозиться. Так уж вышло, но запчастей к унитазам я на эту конференцию по теоретической физике не захватил, поэтому полностью починить сливной бачок не удалось, но заставить его изредка сливать в "ручном режиме" я все-таки смог.
Администрация нашей гостиницы предупредила нас вечером еще об одной детали здешнего бытия, которая, будь реализована, достойно бы венчала те мелочи жизни, которые я описал выше. Нам было сказано, что здесь принято в 6 утра подавать постояльцам кофе в постель. Право, это было бы так шикарно!
Увы, существуют какие-то таинственные законы природы, которые
не позволяют при неисправной сантехнике подавать кофе в постель.
Когда утром, так и не дождавшись обещанного кофе (замечу: все сидели
как дураки по своим постелям), мы в половине седьмого сползлись
вниз в столовую, чтобы получить там хотя бы завтрак перед экскурсией
по здешним храмам, мы обнаружили, что персонал только-только
продирает глаза.
...Долгоповская общага на берегу Индийского океана... Кофе в постель не принесли... Хамы.
...Трудолюбивые вентиляторы на потолке старательно перемешивают воздух. В аудитории сидит полтора десятка тел и столь же старательно делают умные лица, чтобы поощрить еще одно тело у доски, которое демонстрирует написанные им формулы, могущие, по его мнению, описывать Природу. По крайней мере, какую-то Ее часть, или, во всяком случае, иметь к этой части какое-то отношение. С этим трудно не согласиться. Хотя согласиться тоже трудно, тем более, что вдруг выключилось электричество, вентиляторы замерли, а все тела начали быстро потеть. Чтобы уменьшить потливость, приходится делать не столь уж умные лица...
А может, это все-таки Шепетовка, о которую, как уверял Остап, разбиваются волны Атлантического океана? Босой экскурсовод, которого мы наняли, чтобы он растолковал, что это за каменные слоны торчат из песка, поглядев на наши лица, тут же по-шепетовски заявил: "Идисюда!". Мальчишки со всех сторон: "Эйдруг! Эйдруг! Слона хочешь?" "Женишь есть?"...
"Женишь" - это фотоаппарат "Зенит". Каменные храмы в стиле Раджасимха выдолблены из цельных каменных глыб в седьмом веке. Слоны тоже. Железный рубль с Лениным здесь стоит десять рупий. Это место называется Махабалипурам, клянутся, что про Шепетовку ничего не слышали...
Океанские волны ласково облизывают песчаный пляж. Вдали, у самого прибоя - прибрежный храм в стиле Раджасимха. Вблизи - здоровая каменная глыба, которую в седьмом веке не успели превратить в храм, и с тех пор все руки не доходят. За этим не родившимся храмом группа советских физиков-теоретиков и один кагебешник стыдливо снимают штаны. Утром в суматохе, вызванной не поданным в постель кофе, они забыли одеть плавки и теперь стесняются индудсов, которые толпятся у прибрежного храма. То ли из пучины морской, то ли прямо из песка перед группой, которая наполовину без штанов, вдруг вырастает юная европейская девушка. Не будут ли джентельмены против, если она здесь за камнем немного позагорает? - Что вы, что вы! - джентельмены всей душой, они даже готовы помочь. Только вот со штанами нужно принять какое-то решение. Увы, джентельмены начинают нудно топтаться и делать вид, что вот так наполовину без штанов - это и есть их стиль. Через пять минут девушка уходит - она не привыкла, когда вот так, наполовину. Кагебешник вздыхает - от облегчения ли, или от огорчения - поди, пойми их теперь.
...Океан теплый как парное молоко, и акулы больше не кусаются...
Полдень. Ранняя весна. Выжженная саванна. Крокодилы, пальмы, баобабы...
Крокодилы живут на крокодильей ферме. Под палящим солнцем неподвижно валяются тысячи тел. Они спокойны. Впереди им обеспечена головокружительная карьера - скоро все они превратятся в миллионы дорогих дамских сумочек и портфелей. Все до единого, даже те, кто по каким-то причинам не верит в судьбу...
А баобабы мне пригрезелись, их не существует. Существует совсем другое дерево, которое называется баньян. Именно под таким деревом Будда постиг Истину. И это не случайно, ибо это дерево, согласно схеме, заложенной в него Творцом, имет возможность никогда не умирать. Со своих веток оно спускает к низу все новые и новые корни и поэтому продолжает жить сколько захочет. В результате иногда образуется настоящий небольшой лес, состоящий из одного дерева. В середине иногда ставят часовенку, в которой дежурный монах изредка позвякивает колокольчиком и благословляет путников. Такое дерево имеет все условия, чтобы проследить историю Мира до конца. Замечу только, что не было еще на свете дерева баньян, которое захотело бы этого.
Солнце снова уходит за горизонт, и на этот раз навсегда. Сквозь густой влажный воздух с трудом пробиваются редкие звезды. Скоро, очень скоро даже самым сильным из них уже не удастся показаться в этом мире. Здесь будет слабо мерцать только одна Полярная звезда - я уже вижу, как она сдвинулась с места и уверенно поплыла по небосводу от горизонта к зениту. Еще немного, и все погибнет под толстым слоем снега.
Но пока я еще здесь, и маленький мальчик как обычно сворачивается калачиком на камнях величественного храма святого Фомы, чтобы теперь уже в последний раз увидеть сон про несуществующую маму, которая целует его крохотные ладошки; цикады по-прежнему поют свои печальные песни, а величественный Океан все так же ласково успокаивает каменные глыбы, которые когда-то упустили свой шанс превратиться в храмы, и теперь такая возможность появится у них очень не скоро. Такая возможность не появится больше никогда - а это очень долго.
----------------------------------------------------------------------
1990 г.
|