Вдалеке послышался шум моторов, пришлось скатиться в заросший кустарником неглубокий кювет. Машинально двигая цевье и перевернувшись на живот, он замер, сжимая в руках главное свое богатство - старенький, но исправный дробовик "Винчестер". Слегка приподняв голову и поправив темные очки, он смотрел на вконец разбитую дорогу со следами разметки посередине.
Это был конвой, либо колонна снабжения. Впереди катили два бронетранспортера, развернув башни "елочкой": первая - налево, вторая - направо. Мелькнули трезубцы на темно-зеленых дверях кабин шедших следом армейских грузовиков. Взгляд выхватил свежевыбритые чубастые головы ржущих солдат, желтое знамя с надписью "ПОРА", торчавшее из кузова...
Оставляя за собой облако выхлопных газов, машины повернули за холм - туда, куда указывал ободранный дорожный указатель с надписью "Курмыш - 12км". Человек, залегший в кустарнике, снова чутко прислушался. Ничего, никаких посторонних звуков. Он ощупал ремни и крепления разгрузки, подумал о том, что осталось не больше тридцати различных патронов от ружья, пакет сухарей и всего одна банка консервов. Вчера ночью он пробовал обшарить обгоревший остов БМП у обочины в поисках хоть чего-нибудь полезного. Но без толку - кто-то уже побывал здесь до него, оставив в стальной коробке только разлагающиеся трупы экипажа. Значит, вскоре придется, придется поохотиться на двуногих зверей. Дальше по дороге идти нельзя - вероятно впереди выставлен блокпост оранжевых, стрельцов УНСО или чьих-нибудь экспедиционных сил. И в одиночку с ним не сладить.
Человек открыл планшет с вложенной топографической картой под заляпанной грязью пленкой, что-то напряженно обдумывая. Вид человека был страшноват: пыльная и рваная черная форма с завернутыми погонами, нашивкой "служба судебных приставов", неопрятная короткая бородка, засаленные длинные темные волосы. И - скрываемый за темными стеклами дикий блеск глаз.
Придется ждать здесь до сумерек. Может быть, чем-то съестным доведется разжиться в курмышских пригородах. Может быть...
В обнимку с оружием он заснул в придорожных зарослях. Пришел сон, как обычно, тревожный и призрачный. Снилась Зайка, его Зайка. Вот она вертится перед зеркалом в только что купленном свадебном платье, словно позируя для съемки. Резко оборачивается и, улыбаясь, смотрит на него. Ее взгляд... Тут человек проснулся, оскалив зубы, его мышцы как будто передернуло, и он сморщился, словно от резкой боли в висках. Сколько же прошло с тех пор? Всего два месяца. Тогда, в июле, сборная авиации демократических стран Евразии в первый раз ударила по нейтральной и независимой национальной республике. Управляемая авиабомба явно была нацелена на один из химических комплексов, что с краю восточной промышленной зоны города Атал. Но что-то сбилось в ее электронных мозгах - и "ласточка" врезалась в многоквартирный жилой дом панельного типа. Тогда, когда сам он уже ушел с работы домой. Килограммы взрывчатки превратили дом в нечто бесформенное, более похожее на груду мусора и щебня. И там, под обломками, осталось все, что было у человека - жена и дочь, книги и документы, небольшие сбережения и мечты о будущем.
Он чудом смог сохранить рассудок, разгребая окровавленными руками бетонные обломки, натыкаясь на нелепо скрученные прутья арматурных решеток, слушая стоны из-под завалов. А потом неподалеку от своего ведомства добыл это ружье, вырвал кое-что из разрушенного складского помещения и двинул из сбесившегося города, на запад. Туда, где уже шли бои с наступающими бандами коалиции Новой Европы, где люди готовы драться...
В первые дни было сравнительно легко. В городе он еще представлял власть, закон и министерство юстиции, ружье добавляло уверенности. Тогда удалось подкрасться к группке мародеров и расстрелять их, добыв золотишко, еду, патроны и даже пачку евро.
Его сильно вырвало от запаха теплой крови, пока он обшаривал одежду убитого и трех, еще живых, дышавших прерывисто и лежавших неподвижно - тяжело раненых, забирая все ценное, документы и оружие.
Это были студенты - экономисты второго курса ЧПУ, бывшие мажоры и хозяева жизни, а теперь - всего лишь грязные оборванные грабители с битой, обрезом двустволки и наганом без патронов, пытавшиеся выжить за счет других.
У всех также были ножи, и он выбрал самый подходящий - нескладную финку, с матовым покрытием и удобной рукояткой. Он нанес четыре удара, самые гуманные удары ножа - точно в область сердца, чтобы не мучались те трое. И убитому, на всякий случай. Вытер лезвие. К подсумку с тушенкой и хлебом он не мог притронуться еще полдня.
Он уходил из неподконтрольного ничему и никому города, и ветер трепал остатки старого плаката "Мир и покой - в каждую семью республики". Плаката, с которого добрыми узкими глазами глядел ныне скрывающийся с преданными охранниками и силовиками из его рода, теперь "подельниками", где-то в вурнарских лесах последний законно избранный президент.
А потом был долгий путь из Атала. На остатках энергии батареек MP3 - плеер приносил обрывки информации, выхваченные из гламурного УКВ- диапазона множества оккупационных станций. Какие-то мальчики и девочки с русскими именами и не очень русскими фамилиями сообщали сводки "союзных армий Новой Европы" и "корпуса ООН" - в промежутках между откровенно пошлой и фанерной эстрадой.
Гораздо больше толку было от передач на английском языке - от Би-би-си. Демократия, наконец-то победив, прошла парадом национально-территориальных суверенитетов - хотя и под чутким контролем оккупационных комендатур.
Страны больше не существовало: образовались многочисленные княжества, земли, края, ханства, округа. Из состава федерации не вышли лишь: самарская, пензенская, волгоградская и одна автономная область - ну, эти, вероятно ожидают введения ограниченного контингента с исторической родины. Откуда-то из подполья и маргинальных организаций выползли толпы депутатов, президентов, бояр, ханов, князей и прочих благородных дворян, тихо пересидевших в парткоме и райкоме предшествующие семьдесят лет советской власти. Интервью с простыми и очень простыми людьми не забывали радовать людей чуть более сложных длинными речами о правах на свободное передвижение - разумеется в пределах населенного пункта до наступления комендантского часа, свободах слова - в виде нецензурного самовыражения в форточку и долгожданном прощании с ненавистным сытым имперским прошлым.
И изредка - сообщения о боях с повстанцами и группами офицеров на Урале, в немецкой колонии Поволжья - между городами Вольск и Энгельс, на юге - в Новочеркасске и Беслане, на Кольском полуострове, в Кронштадте...
Прячась в лесополосах и заброшенных деревнях, он чувствовал возникновение чего-то непривычного, как будто другого устройства жизни вокруг. Встреченная на опушке бабка, сначала испугавшись, потом поделилась пакетом свежего творога.
Рассказала, что в их поселке уже основан опорный пункт новой полиции. Те же постовые, участковые и приданный ОМОН, подчиненный оккупационной комендатуре. Полицаи...
- А вообще у нас литовцы стояли.
- Какие литовцы, мама? Молдаване, хохлы.
- Не, сынок, литовцы. С конным рыцарем на рукавах. И говорят по-другому.
- Понятно. Натовцы.
- Чего, сынок?
- Нет, ничего...
Первых оранжевых он убил через две недели. Пробравшись в темноте к крайнему дому какого-то села на звуки мата, человек с дробовиком заглянул в полоску света, пробивающегося сквозь занавеску. Взгляд выхватил комнату со скромной обстановкой, заставленный тарелками с закуской стол, на нем две бутылки "Немиров" и вино.
На диване в углу дюжий хлопец, с прической по тернопольской моде - бритая голова и оселедец на макушке, увлеченно действовал на тощей блондинке. Оба матерились громко, многоэтажно, по-русски, но с невероятными разными акцентами. Рядом на стуле, сваленные в кучу, лежали камуфляжные куртки. У стены он заметил однозарядную спортивную винтовку, стоявшую стволом вверх. Дверь была подперта другим стулом.
Выбив стекло и сорвав занавеску, человек несколько раз выстрелил внутрь комнаты. Угол и диван забрызгало кровью, мозги блондинки растеклись по полу - видимо, в доказательство своего былого наличия именно в голове, а не где-то еще.
Не помня себя, человек оказался внутри. Дрожащими руками схватил кусок копченой говядины, запихнул в рот, жуя и давясь. В схваченную сумку полетели ручные гранаты Ф-1, чешский пистолет CZ-75 с двумя обоймами, буханка хлеба, бутылки с водкой, упакованный в пластик натовский полевой паек. Туда же он запихнул и чужую форму. Все, пора уходить, пока остальных не подняли по тревоге караульные. Неподалеку завыла собака. Он выскочил в окно и бежал, бежал и слышал позади себя лай овчарок. Шум вертолета то приближался, то совсем стихал, но не оставлял его. Он обречен.