Спиралью свернулась змейка лестницы, тянущаяся вверх по внутренней стороне стены. Как и множество водонапорных башен в наше время эта была заброшена. Она стояла на территории местной больницы для душевнобольных. Двери её обычно были закрыты на тяжелый замок, чтобы не возникало желания у прогуливающихся по двору пациентов войти внутрь, чтобы спрятаться или взобраться на её крышу и спрыгнуть.
Варвара Яковлевна никогда раньше не заходила в неё, потому, что не было нужды и интереса. А сегодня она стояла и смотрела с ужасом на маленькую точку, которая обозначалась лучом дневного света на самом верху. Это было окно, через которое можно было выбраться на круглую, острую крышу башни.
Кирпичная кладка на века от недосмотра и влажности начинала разрушаться, а в некоторых местах, где особенно явственно лилась вода во время дождей, она осыпалась крошкой и пылью. Крепеж лестницы местами казался ненадежно вмонтированным.
Медсестра сумасшедшего дома с пятнадцатилетним стажем работы, девяноста семи килограммов веса, опухшими ногами и одышкой, тяжело вздохнув, ступила на первую ступень длинной винтовой лестницы. Её служебный халат из перестиранного до дыр хлопка мешал шагать, распахивался, обнажая старую желтоватую от множества стирок футболку её покойного мужа. Варвара Яковлевна упорно поднималась вверх.
Она знала, что, скорее всего, не сможет спокойно пролезть в окно, что ей будет страшно прыгать, что её тело будет обузой всему коллективу клиники, или, как её называли обыватели, дурдома, но она шла.
Наверное, уже шестой месяц она размышляла о том, как она уничтожит свою истаскавшуюся душу и отвратительное ей тело. Она точно помнила, с чего все началось, с кого началось. И теперь каждую ночь Варвара просыпалась и понимала, что нет никакого смысла жить дальше, что после смерти мужа она потеряла потребность в существовании, а потом и последние свои шансы на счастливую жизнь.
Она никогда не была красивой, и согласилась на брак по расчету: ему нужна была прописка, ей дети. Они жили в общежитии при больнице достаточно долго, но детей у них не было. Как показали анализы, она была не способна родить. Правда, несчастного мужика Варвара не выгнала, и он спокойно себе спивался на коммунальной кухне. Ей же оставалось любить сумасшедших, как детей, и вязать им носки длинными ночными дежурствами.
Когда он умер, разрушился обычный круг обязательств: некому было готовить ужин, некого будить утром на завод, некому стирать, и даже ворчать стало некому. Она жила пациентами своей клиники. На служебном диванчике, в комнате вахтеров она бывало спала в те ночи, когда не дежурила, днем работала, что добавляло ей еще полторы ставки. Уколы, рубашки, горшки, таблетки, кормления - знакомый, заведенный не ею порядок, стал для Варвары часами, по нему она определяла день недели и время суток.
Вот, например, когда приходят врачи - это будний день, а когда не приходят - выходной. Сергей Владимирович приходит только по средам и пятницам, Светлана Николаевна по вторникам и четвергам, в понедельник же общий обход, когда собирают даже медсестер, чтобы определить дозы лекарств и процедуры на всю неделю всем больным. Больше всего Варваре Яковлевне нравились понедельники. Можно было бесконечно долго ничего не делать, и ходить, ходить, ходить из палаты в палату, подкидывая новые темы для разговора двум врачам. Никаких процедур на понедельник не назначали, да и вообще процедуры в их отделении тихопомешанных назначали редко.
Восемь из десяти палат были заселены самыми обыкновенными маниакально-депрессивными хрониками. Две оставшиеся предназначались для тех, кто не проводил у дурдоме больше двух месяцев. Там все менялось и двигалось: выбивались стекла при попытках побегох, кидались в стены железные табуреты и рвались сетки кроватей, а после пациенты успокаивались и их отпускали домой. Те же, кто оставался, переводился в одну из вышеозначенных восьми.
Из процедур назначали томограммы, узи головного мозга, массаж и электрофорез, чтобы взбодрить больные залёжанные мышцы. Со всем этим было просто - берешь пациента за ручку и ведешь в кабинет, а потом возвращаешь обратно. Назначения такого рода были исключительно в периоды депрессивные, а потому сопротивления они не оказывали.
Вот и ходила она с ними по коридорам, ставила инъекции и мерила температуру, хотя последнее было явным излишеством. За все годы работы она не теряла уверенности в том, что всё это действительно полезные и нужные процедуры, что общение больных и врачей приносит первым пользу, а последним удовлетворение. Последнее же время ей на каждом шагу виделась бессмысленность собственных движений и действий.
Взобравшись на треть винтовой лестницы, Варвара Яковлевна посмотрела вниз и резко отшатнулась от края. 'Как же высоко! Как страшно! То-то будет наверху', - подумала она. Немного отдышалась и пошла дальше. Она с детства боялась высоты, и решетки на окнах больницы считала самым правильным и нужным решением: и не выпадешь и не порежешься о стекло.
Руки начинали неметь от силы сжатия и уже запачкались о ржавые перила, что наспех были приварены еще в прошлом, двадцатом веке, она боялась их отпускать. Одна её рука медленно ползла по стене, собирая пыль, а вторая по железному пруту перил.
- Я справлюсь, я справлюсь, - приговаривала она, как молитву.
Вот и окно. Деревянная рама наполовину выбита, и створка болтается на одной петле. 'За этим проемом сокрыто небытие', - высокопарно сложилось в голове пожилой медсестры, она вычитала это в каком-то любовном романе. Она перекинула ногу через подоконник. С трудом подтянув вторую, Варвара уселась на хрупкую отсыревшую поверхность своими обвисшими ягодицами и уставилась на открывшийся вид.
Прямо за больницей начинался смешанный лес, а под холмом, на которой она стояла, был город. Сначала небольшой спальный район из панельных пятиэтажек, разреженных старыми зеленеющими тополями, потом низкорослый городской центр, застроенный еще до второй мировой. Где-то там была и её общага малосемейка. Неспешные пешеходы и автомобили изображали жизнь на фоне сонного июньского зноя. Отсюда с вершины они казались мелкими и игрушечными, нереальными, как будто из мультфильма про насекомых.
Тянуть не имело смысла. Варваре Яковлевне было страшно прыгать, но спускаться вниз по металлической лестнице было еще страшнее. 'А все-таки хорошо, что я решила сюда зайти', - подумала она: 'Нет, возможности вернуться обратно'.
Аккуратно приподняв себя на руках, она перенесла тело за пределы оконного проема и начала медленно скользить, по листу жести к краю крыши. Не зацепившись за карниз, она с нарастающим криком стала падать к подножью башни. Пронзительный её 'Аааа!' затих, и через сорок секунд остановилось сердце, не выдержав нервного потрясения.
Тело нашли наследующий день по тому, что оно не выделялось белым пятном на мусорной куче, образовавшейся у самой башни. Уборщица Алевтина Витальевна чуть не засыпала его обрывками бинтов и тампонов. Вскрытие показало, что помимо разбитого черепа и сломанной шейки бедра ничего не было нарушено в организме самоубийцы.
Глава 1
Дурные сны
Я проснулась от запаха керосина. Воздух вокруг меня был похож на кисель, если он, конечно, ещё в ней оставался. Ощущение его плотности приобрело какие-то не реальные мечты его укусить. Запах въедался в слизистые, и начинало подташнивать. Я задержала дыхание, но через полторы минуты снова вздохнула. 'Я уже в аду?' - подумала я и потеряла сознание.
Наблюдая за собой сверху, обнаружила, что всё не так уж и плохо. Крепко меня обняв, спал рядом черноволосый парень, но имени его я уже не помнила. Покрутившись под потолком восьмиметровой комнаты, двинулась в окно.
'Куда бы теперь?' Снег падал сквозь меня, и было ощущение, что я ветер. Было совсем не холодно, пока я не почувствовала боли где-то внизу, и меня не начало всасывать в черную воронку.
- Ну вот, она и пришла в себя, - констатировал медбрат, вытаскивая меня из ванной. Он был высоким короткостриженным брюнетом с серыми глазами и изъеденным оспинами лицом. На плечах явственно проглядывали бугры мышц из-под белого халата одетого поверх толстого свитера.
'Интересно, где я была до этого?' - подумала я и снова закрыла глаза.
- Пиши: попытка самоубийства методом отравления скипидаром, - диктовал он второму, которого я не смогла рассмотреть за спиной монстра держащего меня в воде.
- Может быть 'путём отравления'?
- Ну, пиши 'путём'.
Сквозь глаза, залитые водой, видимо долго меня купали, я пытаюсь определить своё местонахождение. Попытка была неудачна. Мне ни о чем не говорили эти белые, кафельные стены и нелепый проточный бойлер висящий над ванной.
- Хорошо, что попытка была неудачна, слишком малое количество было выпито, - закончил тот, что писал, и, как мне показалось, плотоядно улыбнулся, выглянув из-за плеча моего мучителя.
Второй в это время напевал себе под нос:
- От Ивана Скворцова до Пряжки лишь на первый взгляд далеко, я иду в длиннорукой рубашке по не вырытым туннелям метро, - и пытался не выпустить моих запястий, которые скользили от мыла и воды.
Я была голой, кроме нательного крестика на капроновой нитке на мне ничего не было.
Интересно. Как я понимаю, это он про меня сказал 'попытка самоубийства'. Никогда бы не подумала, что способна на такой дурнопахнущий поступок. Попробуем вернуться обратно...
Я лежу на мокрой простыне, постеленной прямо на сетчатую кровать, в холодной комнате. Кто я? И почему, собственно, я здесь лежу? О! Стук в дверь. Кажется ко мне посетитель. Он вошел, высокий, но сгорбившийся, с длинными руками и букетом из больших оранжевых ромашек. Сказал:
- Привет!
- Угу! - промычала я, не зная, как реагировать должно.
- Ты меня узнаёшь? - заглянул он с интересом в мои глаза.
- Хм... А должна? - я откровенно уставилась на него пытаясь найти в чертах, что-то знакомое.
- Ну, мы, в общем-то, с тобой когда-то жили вместе, - сделал он попытку мне что-то напомнить.
- А-а-а... И что? - после этих его последних слов меня уже мало интересовало происходящее.
- Ну... Давай так! Меня зовут Сергей! А тебя?
- Хороший вопрос. А как меня зовут?
- А ты сама не знаешь? - он был явно ошарашен.
- Это же ты со мной жил! - выпалила я, но судорожно начала искать ответ в своей голове.
- Хорошо! А как бы ты хотела, чтобы тебя звали?
- Бабочка, - слово слилось с губ быстро и легко.
- Как?
- Бабочка! Красивое слово! - подумав, добавила я.
- Извини.
Лицо посетителя исказилось гримасой, непонятного мне внутреннего содержания. Он закрыл рот рукой, как будто на него напал приступ тошноты, и выбежал из комнаты.
Уф! Теперь можно сосредоточиться на том, кто я. Кажется, я кошка, а зовут меня бабочка. Кошка по имени Бабочка. У меня такие красивые крылья. Стоп! Какие такие крылья? Мда... Во-первых, у кошек нет крыльев, а во-вторых, мои руки не похожи на лапы с острыми когтями и мягкими подушечками.
О! Уже лучше. Я теперь знаю, что я не кошка. Моя мама мне говорила, что самые счастливые кошки те, что живут в коммуналках. Они вольны выбирать себе хозяев и еду: там перепадет кусок рыбы, тут кусок сыра. Кем же тогда была моя мама?
Вернемся к моему имени. Ведь если я не кошка, то вполне могу быть Бабочкой. Мда... А крылья откуда взять? Обидно. Значит я не Бабочка. А слово все равно красивое: с двумя хвостатыми 'б' и замечательным 'чка'. Ласковое такое.
Посетитель сказал, что его зовут Сергей. Следовательно, имя не должно иметь отношение к вещам и животным. Как же меня зовут?..
Я только сейчас поняла, что мои руки привязаны к спинке кровати тонкими кожаными ремнями, а ноги подвернуты в неестественном положении. Мне захотелось высвободить свои руки, и я начала активно выкручивать себе запястья. Пряжки ремней впивались в кожу, и становилось еще больнее, не смотря на то, что руки затекли. Я подтянулась повыше, чтобы воспользоваться зубами, но ничего не вышло, потому что окрашенная спинка железной кровати не позволяла подняться и достать зубами язычков пряжек.
Сделав около десяти попыток, я начала кричать. Сначала не смело и робко о помощи, потом громко и матом о людях, что меня привязали. Минут через пятнадцать моего гомона, дверь снова открылась, в неё вошла полная тетка с оплывшим от сна лицом и железным подносом. На нем лежал шприц и кусок бинта, который был заляпан йодом.
- Чего ты кричишь? - запричитала она. - Все хорошо. Сейчас я разомну тебе ручки. Вот так. Все хорошо. Поставим укольчик, и поспишь немножко. Давай. Вот сюда вот. В венку. Не дергайся, а то я промахнусь.
Она говорила, говорила, а руки её бегали вдоль моих плеч, потом с йодовым бинтом по сгибу локтя, потом тонкая игла белого пластмассового шприца вошла в мою вену, а следом за ней влилась какая-то мутная гадость, замораживающая кровь. Вновь растерев место укола бинтом, она бросила шприц на поднос, погладила меня по лбу и сказала:
- Спи!
Инстинктивно прикрыв глаза от прикосновения её руки, я их открыла, когда она уже вышла. По потолку шла трещина в штукатурке, но проследить, где она заканчивается, я уже не смогла, потому что глаза сами закрылись.
Глава 2
Разбуди меня нежно
Я проснулась от запаха керосина и первое, что пришло мне в голову это спросить у нашей маразматичной соседки, куда ей влить остатки. Можно было не сомневаться в том, что этот запах её старческих рук дело. Если уж вчера ей хватило ума протереть веревки для сушки белья им, дабы их продезинфицировать, то страшно подумать, что она сегодня с утра уже успела промыть керосином. Она была очень бодрой, не смотря на внешнюю хрупкость, женщиной, и сутками напролет кипятила бельё в огромной алюминиевой кастрюле, которая занимала сразу все четыре конфорки газовой плиты. Её уверенность в том, что мы принесли в дом заразу, от которой она вся чешется, породила её отказ прикасаться к дверным ручкам голыми руками и к этому неуёмное перестированию белья.
Я взглянула на будильник и поняла, что спала я всего три часа. Была половина седьмого. В коридоре уже слышались маты и угрозы бабушке за помытую керосином ванну. Интересно, а там так же пахнет или ещё хуже. Я взглянула на портрет кошки, что был наклеен на дверцу старого шкафа.
- Кисуля, как думаешь, стоит выйти и добавить свой голос в хор ругающих, или так переживем? - спросила я сонным и осипшим голосом.
На кошачьей морде была изображена полная индифферентность к вопросу. Я отыскала под скинутым на пол покрывалом махровый халат и потянулась к форточке. Подумав еще минуту, осознала, что лучше сразу открыть окно настежь, не смотря на почти середину января.
Да, уж воистину, хватит мне уже расстройства за последнюю неделю. Просыпаться одной не так уж и сложно, но вот засыпать. А сон, который мне приснился, тем более не вызывал радости. Мысли скопились, но обдумывать их не было сил. Хотелось воздуха без примеси инородных отравляющих смесей.
Вариант был только один - уйти из квартиры. В субботу в семь утра и без завтрака. Ужас! Я вышла на коммунальные просторы и увидела, что скандал уже исчерпан. Сосед украинец, мелкорослый и наглый тип с круглым лицом и прыгающей как у боксера походкой, злобно захлопнул свою дверь, сумасшедшая старушка, тряся головой, пряталась от меня в комнату.
На кухне, как всегда, стояло на плите бельё. Впрочем, электрический чайник в комнате имелся, и нужно было только найти на столе чистую кружку и новую упаковку зеленого чая. Я покрутила не распакованную пачку немного в руках, а потом сунула обратно. Лучше все же одеться и отправится в кафе на завтрак.
Вернулась в комнату, отыскала в шкафу футболку и джемпер, затасканные джинсы были погребены под распечатками для корректуры. Напевая про себя: 'Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!', - я обдумывала к кому бы напроситься на кофе, но еще раз перебрав список знакомых, решила всё-таки добраться до любимой кофейни, благо та открывалась в семь, и до неё было всего двадцать минут на автобусе.
Мои восемь квадратных метров удивительным образом образовывали букву Г в самом конце длинного коридора трех комнатной коммуналки. Шкаф, маленький раскладной диванчик, который почти никогда не собирался, и письменный стол, вечно заваленный рукописями, - вот и все, что требовалось для жизни такой дикарки, как я.
На широком подоконнике вместо цветов стояли кошачьи миски, моя кошка ушла из дома и не вернулась два месяца назад, выкинуть их не поднималась рука. Вечный бардак, с которым не было времени на борьбу, заключался в разбросанных на полу книгах, журналах, одежде, изредка попадались грязные чашки из-под кофе и чая. Я собирала их, когда понимала, что чистых больше нет. Упаковки из-под печенья, сыра и пакеты от хлеба складывались в урну вместе с отработанными рукописями.
Бумагами были завалены все свободные пространства, постоянные халтуры из редактур и корректировок притягивали к себе килограммы распечаток. Проще всего было с расшифровками, когда в обнимку с ноутбуком до трех или четырех утра сидишь и печатаешь, переводя звук в текст. Денег никогда не хватало, а потому приходилось не спать ночами, а днем делать вид счастливого человека на рецепшене.
Прошлая ночь была посвящена какому-то малограмотному автору, мечтающему опубликовать свой трактат о выращивании рассады болгарского перца в условиях обычной квартиры. Постоянное отсутствие мягкого знака в глаголах, пропуски запятых и некорректная орфография заняла меня до четырех утра. Успешно исправив всё и немного узнав о фантазии и возможностях овощеводов, я еще с полчаса пыталась уснуть.
Совсем недавно от меня съехал без двух недель муж, без особого скандала, но с очаровательнейшим цинизмом забрав обогреватель и кофеварку. Нельзя сказать, что я сильно расстроилась, но с ним было удобно и не приходилось искать секса на стороне. Засыпать без теплых объятий тоже было минусом.
Глупой была идея подать заявление в ЗАГС, прожив вместе полтора года, и разъехаться за две недели до свадьбы. Смешные мечты всегда имеют свойство рассыпаться, потому что даже сами мечтатели плохо себе представляют, зачем им их воплощение. Так и здесь, жили вдвоем, не мешали друг другу, а тут вдруг понадобилось решать проблемы о гостях, застольях, костюмах, платьях и прочей дребедени, чего не хотелось ни тому, ни другому. Во избежание дальнейших разговоров мы, молча, не сговариваясь, решили разойтись, и в субботу собрали ему вещи.
С тех самых пор, я решила, что готовить дома это не нужная блажь, без которой живется в два раза проще. Ночами я грызу печенье и сыр, проглатывая какие-то неописуемые литры треклятого растворимого кофе. При отсутствии кофеварки жить становиться невкуснее, ведь варить кофе в турке и дольше, и сложнее в условиях коммунальной кухни.
Я захлопнула автоматический замок, и обулась. Моим тяжелым трекинговым ботинкам требовалась вода и тряпка, но оставаться больше в квартире я не могла. Нужно срочно выпить чего-нибудь молочного, чтобы избавиться от этого противного привкуса на слизистой рта.
Однажды в детстве я серьезно отравилась масляной краской, и с тех пор, мне требуется большого мужества и физических усилий находится в помещении, окрашенном даже два дня назад. Каждый раз приходится пить молоко, чтобы нейтрализовать отвратительный эффект вкуса краски во рту. А ведь магазины еще закрыты. Круглосуточные есть только в центре, а туда еще добираться.
Свежий снег заскрипел под ботинками. Хорошо, что сейчас не лето, а то выдержать духоту после ароматизированной квартиры, было бы совсем не выносимо. Уже на остановке я вспомнила, что забыла закрыть окно. Надежды на то, что маршрутка окажется проворной на утренних пустых улицах оправдалась, значит уже через пятнадцать минут, я протяну свои конечности у витражного окна кофейни. В голове уже не помещается ни одной мысли кроме американо с шоколадом и круасана.
Глава 3
Неожиданность
'Как же мне надоел этот сумасшедший мир!' - думал Серафим, разбавляя свой кофе холодным молоком из маленького молочника.
- Девушка, будьте добры пепельницу! - сказал он вдогонку официантке, что собирала чашки с соседнего столика.
'Меняют персонал быстрее, чем привыкаешь к нему. Уроды!' - продолжал думать он, доставая из куртки пачку сигарет. Полненькая брюнетка с короткими ногами и совершенно не проснувшимся карими глазами поставила перед ним пепельницу и тут же ушла, оставив после себя запах лимонного 'Fairy'.
Настроение с утра было уже не к черту, потому что он забыл выключить будильник, который с пяти тридцати вопил голосами Битлов о помощи. Уснуть повторно не удалось. Серафим встал, погулял по просторам сети, а после решительно собрался и уехал в кофейню.
Да, это была дурацкая привычка сбегать из дома, когда там находилось всё семейство, ему не хотелось совершенно выслушивать мамины монологи о том, что все его одноклассники уже давно получили дипломы и пристроены в жизни, а он всё учится, уже девятый год пошёл. Всё это было правдой, которую не хотелось ни слышать, ни понимать.
Отец был терпеливее и предпочитал молчать обо всём этом, но это не мешало ему загружать голову сына своими размышлениями о продвижении в таблице любимой футбольной команды. Говорить о футболе он мог сутками, и темы не исчерпывались, а так как поговорить, кроме как с сыном, было не с кем, он всегда был рад его видеть.
Сложно быть единственным ребёнком в семье, тем более поздним ребенком. Оба родителя Серафима уже были на пенсии, но продолжали работать. Тебя все любят и зачастую забывают воспитывать лет до 22, а после обрушивают на тебя, как на взрослого разгильдяя, всё своё недовольство. Удивляются, как это из милого мальчика вырос такой ленивый и нецелеустремленный тугодум.
Он предпочитал просто исчезать из поля зрения родителей, чему они сопротивляться не могли: всё-таки возраст у мальчика был уже уважительный.
Кофе остывал, сигарета истлевала. Нужно было как-то планировать остаток дня. Январь был самым не понятным месяцем в году. Праздники комкали его и растягивали одновременно: с одной стороны долгий отдых расслаблял, а с другой пролетал мгновенно и зачастую мимо, и втянуться всей стране в работу было тяжело. К двадцатым числам вроде бы все выравнивалось, но ты уже и сам не понимал, чего тебе хочется, то ли снова отдохнуть, то ли поработать.
Серафим вообще не любил зимы. Ни тебе поездок загород, ни прогулок. Шатайся по кабакам да кофейням, изредка напрашиваясь в гости, ведь не набраться денег на все эти злачные места. И девушка его, милая его Настюха зимой и училась и работала, то есть была доступна исключительно ночью, которой спала. Шанс её увидеть в будний день, пусть даже отпросившись с работы пораньше, был не велик. И оставалось ждать вечера субботы, когда у неё закончатся курсы английского языка, и она сможет составить ему компанию.
Они ходили на концерты, квартирники, в кино или просто сидели по кафешкам. Все это жутко утомляло, но он не видел других вариантов. Да и, судя по всему, Настя тоже не собиралась форсировать события, ей хватало общения в вузе с друзьями, чтобы отягощать себя чем-то ещё.
Хотелось ей позвонить, но они договорились, что она сама это сделает, когда закончатся пары. Вот и оставалось сидеть и делать вид, что читаешь с наладонника. Великое дело общаться с женщиной, что младше тебя на семь лет. Ты считаешь, что управляешь ей, она считает наоборот, но самое худшее, что никто не прав. Что все происходит по каким-то не прописанным законам и правилам, которые никто не устанавливал.
Дверь в кофейню открылась, он, наверное, не отметил бы этого эпизода, если бы ему не показался знакомым промелькнувший силуэт в джинсах и спортивной пуховке. Она почти сразу скрылась за колонной, что отгораживала барную стойку от всего курящего зала, но он не с кем не мог спутать этой походки. Вот только волосы у девушки были почему-то рыжими и короткими.
Когда она появилась, неся в правой руке сумку с ноутбуком, а в левой блюдце с круасаном, он уже не сомневался. Это была Вика. Сколько же прошло лет с тех пор, как они виделись в последний раз? А ведь всего-то полтора года. Каким это кажется огромным сроком. Когда они жили вместе, они не могли и трёх часов провести без общения: смски, звонки, интернет. Вика заполняла всё его пространство, и это было здорово.
Будет ли уместным подойти к ней сейчас? В любом случае, он может просто поздороваться с ней, за это голову не отрубают и по морде не бьют, а там уж будет видно. Он встал и пошел её догонять в соседний зал. 'И может за эти полтора года она бросила вредную привычку курить?' - промелькнуло в голове у Серафима. А ещё этот огненно-рыжий цвет и стрижка с загнутыми наверх кончиками. При нем она носила длинные волосы и собирала их в хвост, когда они ей мешали.
- Вика, - окликнул он её.
Девушка медленно обернулась и долго не верила тому, что видит:
- Серафим? Как?
- Ну, вот занесло, - скромно потупился он.
- Ой, я так рада,- торопливо забормотала она. У неё была дивная привычка убыстрять свою речь при волнении. Он хорошо помнил об этом, и помнил, как это его умиляло когда-то.
- Пошли, присядем, - предложил он, и показал рукой на столик, что стоял на границе двух залов. За ним еще можно было курить, он был как бы компромиссным при варианте, когда один курил, а второй нет.
Вика поставила на стол блюдце, уперлась локтями и уставилась на Серафима так, как будто смотрела кино.
- Ты чего? - спросил тот.
- Любуюсь! Пытаюсь понять, что в тебе изменилось. Рассказывай, как дела.
- Ну, давай сначала ты.
- Бу! - она скривила губы, и вслед гримаске сразу же засмеялась. - Ты не исправим! Вечно уходишь от ответа.
Он тоже её изучал. Те же карие глаза, те же жесты и ямочки на щеках, откуда-то появившиеся синяки от бессонниц, наманикюренные пальцы. Раньше он не замечал за ней такого, да и косметика появилась на лице. Её острый нос ещё сильнее колол воздух, она похудела килограмма на три, что не могло не отразиться на форме её скул. Она была красива, до сих пор была безупречно красива.
Серафим знал, что Настя похожа на Вику, именно на ту, которую он помнил, с которой познакомился. И это было естественным и понятным фактом для него. Он считал себя однолюбом, и вряд ли бы заметил Настю, если бы та, не напомнила ему Вику.
- Я сегодня очень странно проснулась, - начала свой рассказ она, но тут принесли кофе.
- О! Спасибо! - сказала она официантке.
Серафим очнулся от своего наваждения и, поймав официантку, попросил повторить свой заказ. Кажется, день приобретал совсем другую окраску, настроение улучшалось.
- Так от чего ты там сегодня проснулась? - уточнил он, чтобы вернуть её к теме разговора, и скорее даже просто занять её, пока он будет на неё смотреть, создать приятный для любования звуковой фон.
Глава 4
Проза жизни
Уже шёл второй час их разговора. Они перекидывались, как теннисным мячиком, короткими фразами. Серафим курил, Вика мяла салфетки. У каждого в голове крутилась мысль о том, что осталось нечто неуловимое от тех сильных эмоций, которыми они питали себя четыре года.
Они познакомились при смешных обстоятельствах. Вика заглянула к подруге, чтобы отдать книги, а они с ней вместе учились, вернее даже он давно вылетел, но помогал сделать курсовую работу по информатике, по старой памяти. И так как она принесла с собой коньяка и креветок, работа была прервана. Они все выпили, потом сходили ещё, потом пили кофе, и к утру он уже был готов никогда не расставаться с этой веселой и не в меру активной девчонкой.
Она не выглядела на свой возраст, и имела не одно, а как минимум три шила в положенном для этого месте. Ему нужно было срочно решать, что же делать, а она ничего не подозревая, уснула головой на его коленях прямо в середине разговора. Они сидели на диване и потихоньку соскальзывали в полудрему. В его голове не было и тени мысли о том, чтобы начать приставать к ней. Серафим хоть и вышел давно из возраста смущения перед женщинами, до сих пор ещё не владел тонкостью укладывания их в постель. Он даже не прикоснулся к её волосам, хотя ему этого очень хотелось. Как оловянный солдатик, он сидел и выдавливал из своего затуманенного технического мозга темы для разговора с гуманитарием, она же заваливала его кучей все возможных вопросов о нём, о его мыслях, предпочтениях литературных и музыкальных. На что он мог ответить, он отвечал, но большинство вопросов просто падали в безвременное пространство его забывчивости.
Утром он случайно подслушал на кухне такой разговор:
- Вика, и ты серьезно хочешь это сделать?
- Анютка, ну сама подумай, как мне после этого остаётся? Он будет гулять направо и налево и выгонять меня из дома, а я терпеть? Мне тут мама его звонила, говорит не пускай эту девицу на порог. А как я её не пущу, если он у меня ключи отобрал?
- Да. А жить ты, где собираешься?
- Не знаю, - грустно ответила Вика, и тут Серафиму пришлось обозначить своё присутствие кашлем.
Он вошел, попросил у Ани крепкого чаю, чтобы отбить похмельную жажду, и решился предложить Вике поездку загород.
Она не соглашалась, упирая на то, что у неё нет снаряжения: палатки, спальников и прочего, - но он смог её убедить, что все это поправимо. Белокурая и сухая Аня наблюдала за их перепалкой молча, впервые видя, как скромный не в меру Серафим клеит девушку. У него на курсе была слава тихони и флегмы, а тут он находил много слов и говорил необычно длинными монологами, чтобы найти варианты.
Правда, в леса они в тот раз так и не уехали, потому что к вечеру пошел дождь и поездку отложили на неделю, за которую Вика успела окончательно разругаться со своим первым мужем и переехать жить к Ане.
Они стали видеться урывками между её работой и учебой, гулять по осеннему городу, и просиживать в глупом кино, не обращая внимания на экран. Так прошло около месяца, и тут она исчезла: не отвечала на звонки, не появлялась на своём факультете. Через три дня он узнал, что она скоропостижно уехала из города, и что возможно больше никогда не вернётся. В тот же вечер, он пришел к Анюте и сказал, что надежда только на неё, что если она не поможет ему найти Вику, то он не представляет, что с собой сделает.
Аня ухмыльнулась, задумалась и напоила его до беспамятства. На утро он проснулся рядом с ней раздетый.
- Что произошло? - смог сформулировать он, выталкивая звук из себя сухим языком.
- Ничего особенного, - фыркнула сокурсница, - ты был пьян и приставал ко мне. А я решила, что ничего не потеряю, если соглашусь.
Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Он не представлял, как теперь сможет всё объяснить Вике, которую он будет искать и обязательно найдет.
- Анюта... - жалобно начал он.
- Да? - она села, и одеяло скатилось с неё, обнажая плечи и грудь.
Он подхватил его и попытался накрыть её, но понял, что сам полностью нагой, а на двоих полуторного одеяла не хватит точно, ещё больше смутился и не стал продолжать. Ане стало жалко его, и уже не было так забавно, как сначала, когда она все это придумала. Она призналась, что на самом-то деле ничего не было и ей хотелось подшутить над ним, чтобы пустить сплетню, что она смогла совратить самого скромного человека с курса.
- Ты простишь меня? - спрашивала она раз за разом в процессе извинений и заглядывала ему глаза.
Серафиму хотелось её ударить и уйти, не попрощавшись, но он сдержался, в конце концов, она была единственной обладательницей телефона родителей Вики, за которым он вчера и пришел. Они условились, что это никогда и негде не всплывет, а Аня позвонит и узнает, когда же вернется Вика.
Он встречал её на вокзале с красивой розовой лилией, которую ему купила Аня, и хотел сразу во всем признаться, но промямлил что-то невнятное и поплелся вслед за ней с её тяжелыми сумками. Всё о чем, они говорили в пути, не выходило за рамки погоды и общих тем. Он досадовал на себя, но смелость улетучилась совсем и в этот вечер больше не возвращалась.
Через день они оказались на чьем-то дне рождении. В знакомой им обоим компании, и известном кабачке, где он после двух кружек пива пригласил её покурить за отдельным столиком. В табачном дыму и шуме пьяных голосов он сказал:
- Выходи за меня замуж.
- Я не хочу больше замуж, - с вызовом ответила она, смотря ему прямо в глаза. Она была ниже его на целую голову, и целовать её стоя, было бы очень неудобно, промелькнуло в его мозгу, но за какие-то считанные секунды его озарило, что либо сейчас, либо никогда, и он поцеловал её.
Вика не отвернулась и не вырвалась, она приоткрыла губы, как бы разрешая ему пробовать. Целоваться он, конечно же, не умел, и вскоре она заливалась искренним смехом, на его попытку. Немного отдышавшись, она спросила:
- Ты, правда, не умеешь целоваться?
- Да. Но я обязательно научусь, - заверил Серафим, и повел Вику прочь из бара.
Глава 5
Бесполезности
- Вика, а как там твой спортсмен? - поинтересовался Серафим.
Она опустила голову так, что волосы скрыли глаза. Он понял, что спросил не вовремя и не о том, он как и раньше боялся её обидеть или задеть. Вика подняла голову и стала рассказывать:
- Когда он последний раз приходил забирать вещи, меня не было дома. И он оставил ключи, а замок там сам захлопывается. Знаешь, Фим, я за последний год много работала, а он по большому счету сидел дома, и все бы ничего, если бы меня при этом не обвиняли в холодности и не любви, - она замолчала.
- Не хочешь, не объясняй! - попытался он исправить свою ошибку. - Это же все равно ничего не меняет сейчас.
Вика измученно улыбнулась, встала и пошла к стойке. Девочка-бариста с готовностью улыбнулась ей одним лишь тонким и длинным лягушачьим ртом:
- Вы, что-то хотели?
- Да, посчитайте нас, пожалуйста, и включите в счет ещё стакан яблочного сока.
Она не вернулась к столу, а завернула за угол в поисках уединения. Перед большим зеркалом в туалетной комнате она подвела глаза, подправила румянец и обвела карандашом губы. 'Интересно, заметил или нет?', - думала Вика. Она хорошо помнила этот взгляд на неё, это бесконечное любование, доводившее её до одури. Ведь он ни один раз делал ей предложение, и соглашалась она не один раз, и любовь между ними была, но вот это созерцательное отношение к жизни Серафима все губило. Она вспоминала, как они жили у Ани полтора месяца.
Эту лучезарную блондинку увез на месяц летом один из её немолодых спонсоров, и она отдала Вике ключи от своей однокомнатной квартиры. Тогда-то она и согласилась в первый раз быть с ним. Ему нужно было найти квартиру для них двоих, так как совсем недавно она выехала из комнаты, в которой жила. Она ждала, кормила его ужином каждый день, и не задавала вопросов. Он ничего не предпринимал и, по обыкновению своему, наблюдал за миром в ожидании удобного варианта. Пока однажды вечером они не поговорили.
Вика терпеливо дождалась, когда Серафим доест картошку с грибами, налила им чай и спросила:
- Как дела с квартирой?
- Не знаю, - ответил он и положил подбородок на руки. Он опять любовался ею, и этот взгляд, стал для неё красной тряпкой.
Не понимая сама почему, Вика не сдержалась и, повышая тон почти до крика, выдала:
- Да, какого чёрта? Через неделю приедет Анька! А ты так ничего и не сделал. Я думала, что ты все решишь, что ты, действительно, чего-то хочешь, что ты серьёзно, - она помолчала, понимая, что дальше из неё польются гадости личного характера, а до такой степени она пока не готова была опуститься. Вздохнула и добавила уже спокойно:
- Я больше тебе не верю. Хватит! Убирайся!
Лицо Серафима изменилось, но он не сдвинулся с места. Вика сжала губы плотнее и убежала в ванную комнату. Наклонившись над раковиной, она переводила дыхание. Ровный ряд всяких кремов, шампуней, кондиционеров, гелей для душа стоял, как рота солдат, и ей на секунду показалось, что они все издеваются над ней, над этой выходкой смеются. Резким движением она скинула их, и они с грохотом рассыпались по полу. В дверь тут же постучались.
- Что тебе надо? - отчетливо разделяя слова сказала она, а потом закричала. - Я же тебе сказала - убирайся!
За дверью все стихло, и через три минуты, она услышала, как защелкнулся замок. И как раз тут она начала рыдать, безостановочно и неудержимо, так как никогда раньше. Сполза по стене и сидя на корточках, плакала самой себе, по самой себе, громко захлёбываясь и уже ничего не боясь. Через полчаса он вернулся и выбил двери, потому что она не отвечала на звонки. Выковыряв из ванной, он уложил её спать, а сам сидел на кухне до открытия до звонка будильника.
Утром, когда Вика проснулась, она обнаружила шестнадцать не принятых звонков от него, сделанных вчерашним вечером и пустую бутылку коньяка на столе. Конечно же, он был на работе, в этом она не сомневалась ни минуты. Серафим обладал на удивление устойчивой психикой.
Вика заказала металлическую дверь, которую поставили тем же вечером, и собрала свои вещи. Её ждала комната в коммуналке, а цветы за неделю до возвращения Анны уж точно не вымрут, подумала она и уехала.
Поцеловав новые замки, Серафим отправился ночевать к родителям.
- А ведь это было удивительное время, правда? - сказала Вика, подхватывая его под руку.
Они вышли из кафе и отправились гулять по своему любимому маршруту - куда глядели глаза.
- Да, тогда мы друг друга любили, - согласился он и прижал её руку своей на сгибе локтя. - Но есть вещи, которые я до сих пор не понимаю.
- Например?
Он посмотрел на неё так, как будто его ответ был написан на её лбу.
- Зачем ты меня выгнала, когда я не нашел квартиру?
Вика захохотала. Она смеялась так, что не смогла идти дальше, согнувшись пополам, она стояла посреди дороги и смеялась.
- Рад, что тебе смешно, - сказал Серафим обиженным голосом.
Она зажала рукой рот, но не сдержалась и снова прыснула. Поскользнулась на укатанном снегу и схватилась снова за его рукав.
- Фимка, ты тогда просто не выносим был. А я дурой была романтичною, - ответила она, совершенно ничего не объяснив этой сентенцией.
- Вот смотрю я на тебя и понимаю, что отними у тебя эту загадочность, на фиг бы ты мне не сдалась: ни тогда, ни сейчас...
- А сейчас сдалась? - кокетливо спросила Вика, но не смогла удержать серьезного выражения лица и снова рассмеялась.
Серафим тоже улыбнулся:
- А то, как же?
- Вот скажи, куда это все теряется? Я не имею в виду наши чувства. Я скорее про силу, про накал эмоций. Почему мы становимся циничнее?
- Взрослеем? - с усмешкой предположил он.
- Дурнеем? - в тон ему заметила она.
Январь морозил их, а редкие прохожие принимали скорее за влюбленную парочку, чем за старых друзей. Они и, правда, были прекрасны и счастливы сейчас. Общаться, не боясь друг друга, не красуясь и не заигрывая, было легко и интересно. Каждый открывал для себя заново человека, который был ему когда-то близок. В этих промозглых улицах было намного теплее от воспоминаний и того участия, которое сочилось из фраз.
- А как её зовут? - хитро прищурившись, спросила Вика.
- Кого? - сыграл невинность Серафим, когда поговорил по телефону с Настей.
- Твою девушку.
- Да, я понял, - перешел он на серьёзный тон. - Настя, её зовут. Она младше тебя на пять лет, и сильно на тебя ту похожа.
- Хреново!
- А то!
Они надолго замолчали. Первой подала голос Вика.
- Вы сегодня встречаетесь?
- Да. Ты же слышала, через сорок минут,- он остановился, повернулся к ней и сказал. -Познакомить бы вас!
- Я не буду против. Ты меня знаешь.
- Она тоже, - улыбнулся он и добавил. - Ты себя знаешь.
Договорились, что пересекутся ближе к вечеру на квартирнике широко известного в узких кругах барда, и разошлись по своим делам.
Глава 6
Рутина
'Земля имеет форму кубика Рубика', - подумала я, когда он меня окликнул. А ведь действительно, я рада его видеть. Он изменился, но не сильно. Оброс бородой и отпустил волосы так, что они закрывают его уши, но все это как-то несказанно ему идет. Одет в свой любимый полар, которому уже, наверное, пора на дальнюю полку до экстренных случаев. А ведь они не живут вместе, иначе он выглядел бы более ухоженным. Да, конфетно-цветочные отношения прекрасны, когда у тебя есть на них время.
Интересно, его Настя похожа на меня и внешне тоже? Впрочем, почему нет?
Ой, блин, уже почти два часа! Нужно срочно бежать и сдавать работу. Далась мне эта рассада.
Воспоминания теперь не отпустят. Ходить по этому сумбуру, что остался в голове после наших отношений не хочется, а от мыслей никуда не деться.
Как будто вчера я с ним рассталась. И куда только все пропало. Так незаметно пролетело полтора года. Не представляю, чтобы было, если бы мы таки довели дело до конца.
Если я не сдамся сегодня редактору, этой дивной трудоголичке Верочке Анатольевне, то плакала моя летняя поездка в Крым. Она ведь тетка принципиальная за задержку может и лишить следующего заказа. Мне почему-то всегда везло на трудоголиков. Они, как будто чувствуют мою к ним не любовь, и липнут. А может просто все редактора люди помешанные?
Приятно ездить в субботнем транспорте. Никто не двигает тебя, чтобы пройти к выходу, не толкается, и ждать не надо по полчаса, потому что пробки на стандартных будничных маршрутах не образуются. Можно занять место у окна и смотреть, хоть всю дорогу, на то, как под бортами троллейбуса скользят легковушки, на то какие озадаченные лица у водителей грузовиков, и как суетливы люди. Хотела бы я работать шофёром субботнего троллейбуса: сидишь, смотришь в окно, предупреждающе заранее оповещаешь сонных пассажиров о приближающейся остановке, потому что организм не обманешь, у него выходной, он хочет спать и отказывается воспринимать действительность с должной скоростью.
Мне никогда не хотелось управлять своим автомобилем. Это громоздкое для мозга занятие не должно волновать женщину, мне кажется. Не смотря на всю мою любовь к свободному существованию, я далеко не всегда понимаю феминисток. Их агрессивные реакции на мужчин, всего лишь повод к тому, чтобы усомниться в их уверенности в себе. Да какая мне, по сути, разница считает ли меня мужское население человеком или нет, главное, чтобы не возникало у него сомнений в том, что я женщина. А ведь уже тысячелетиями доказана власть женской привлекательности над мужчиной.
Что толку уверять мир в своей силе или возможностях, ведь никому кроме самой себе это не пригодится. Так что, можно расслабиться и не делать этого. Никто кроме тебя никогда не будет тебя любить с той силой и с тем эффектом, который нужен. Вот такой злобный закон жизни, хотя если разобраться, то и в нем есть своя прелесть.
Как же хочется спать! Никакой кофе никогда не спасает от недосыпа, и никакая косметика от помятости. Сложно сделать любимую работу высокооплачиваемой, если она не связанна с созданием материальных ценностей или торговлей воздухом.
Позвонить Верочке. Где этот мобильник? А вот, во внутреннем кармане.
- Добрый день, Вера Анатольевна! Я к вам заеду где-то минут через двадцать - двадцать пять, хорошо?
- Ты закончила работу?
- Да, а иначе, зачем ехать?
- Викуля, ты прелесть!
'Хм! Возможно, возможно, было бы отлично, если бы ты не забыла об этом, распределяя новые заказы' - подумала я, но вслух лишь удивилась:
- Неужели, вы могли подумать, что я безответственная?
'Эх, конечно же, могла, потому как у меня вечное разгильдяйство везде'.
- В общем, я приеду скоро. Ждите.
Учитывая то, что офис редакции находился совсем не в центре, ездить туда было неудобно и муторно, но я предпочитала там появляться. Не тратить же ресурсы собственного картриджа при распечатке той лабуды, что приходится редактировать. В любом случае сегодня стоило прогуляться. Да и встреча такая замечательная. Помниться, когда мы встретились через неделю после того, как окончательно разбежались, мы не то, что не поздоровались, но даже смотреть друг на друга не могли. А ведь не было злости или там ненависти, видимо просто не хотелось делать друг другу больнее.
Каждый переживает по-своему, и прячет боль в свои темные комнаты, хотя вот говорят, женщины все вываливают наружу. Никогда так не умела. Не могу себе позволить заметить окружающим, что мне плохо. Они же ни в чем не виноваты, в конце концов.
Эх, выползать на зимнюю улицу из троллейбуса и еще десять минут плутать по дворам, разговаривать с работодателем и пить бесконечный халявный зеленый чай с сушками и сухарями - вот оно признание. Даже смеяться над этим уже надоело, но я не семи пядей во лбу и работа мне нужна. Так что буду выслушивать Верочку Анатольевну, склоняющую всё с уменьшительно-ласкательными суффиксами, с её очумело безумными историями, как старый хрен из офиса напротив положил на неё глаз. Она не совсем страшненькая, чтобы этому удивляться. Со своей чрезмерной полнотой она умудряется быть настолько женщиной, что на неё даже оглядываются на улицах.
Только вот одиночество становиться привычкой, когда ты забываешь о нем. Через несколько лет оно плавно перетекает в необходимость. Велики те, кто способен уживаться с людьми после шести семи лет полной независимости от семейственности, все возможных домашних обязанностей, любимых питомцев, за которым нужно ухаживать, и прочего. Иногда они продолжают говорить, что страдают от одиночества, но это всего лишь их иллюзия. На самом деле им уже намного проще быть одним, чем к кому-то приспосабливаться. Хотя, конечно, одиночество еще не признак независимости, но сопутствующий атрибут это уж точно.
Иногда люди одинокие и зависимые придумывают себе ряд причин, ритуалов, к которым привыкают больше, чем собачники к своим зверушкам. Последние же часто создают себе мнимого друга, которому приписывают понимание, заботу и любовь к себе несносным.
Ну, вот и проходная бизнес-центра. Ненавижу все эти зеркальные плитки на полу, на которых всегда боюсь поскользнуться, зеркала на колонах в старых зданиях заводов, проходные со злобными тетками, записывающими твои паспортные данные, памятуя о старой системе закрытых организаций.
Ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё десять тысяч вёдер и золотой ключик будет моим, как говорил Буратино.
Глава 7
Знакомство
Разными путями люди стекались в эту квартиру. Большинство из пришедших, конечно, были знакомы и с исполнителем и между собой, но были и те, кто попал сюда случайно, зацепившись за кого-то, или являясь новой девушкой. Вика знала эту квартиру и её хозяина уже больше пяти лет, но никогда не видела ни сегодняшнего барда, ни его почитателей. Всего два или три знакомых лица кивнуло ей приветственно из забитой огромной залы, куда она заглянула в поисках места.
Она так давно не посещала ничего подобного, и была немного расстроена тем, что мало происходит изменений в организации квартирников. Все те же горы одежды и обуви, сваленные в первой маленькой комнатушке, постоянно открывающаяся и закрывающаяся дверь на балкон для курящих. На кухне стоят на узком столе две коробки с пакетиками чая и полтора десятка гранёных стаканов, огромная эмалированная кастрюля с кипящей водой на плите. Над столом висит распечатанная на принтере записка: 'Выпил чай - помой стакан'.
Вот этот чай был исключительным достоинством именно этой квартиры. Частные концерты были условно бесплатным действом. Приглашенные даровали выступающему, сколько им было не жалко из своего кармана, но могли и ничего не давать, по причинам бедности и наглости. А вот приносить что-то к чаю должны были все - это был такой входной билетик. У дверей обычно стояла коробка, в которую и сваливали все вкусности, в том числе и просто сахар.
Вика принесла ванильные сухари с изюмом - безупречный долгоиграющий вариант, для голодных ценителей искусства. Добродушный полноватый хозяин квартиры - вольнодум и маргинал - Сережа Йорик, увидев её, протянул сразу обе руки для объятий:
- Викторка!!! Как же так?? Кто посмел тебя сюда затащить?? И почему это был не я?
- Йорик, мой славный,- она с радостью приняла объятья повзрослевшего хиппи.
Ей было очень приятно, что он помнил её. Конечно, было время, и она жила в этом доме, и даже сама организовывала концерты, но для Сережи, это не могло являться поводом для знакомства, как она считала. Она приходила по вечерам с работы, когда временно жила у него, выдворяла очередную барышню за двери и кормила его ужином. Сначала она не была его девушкой, они даже не были любовниками, просто она обещала ему, что пока будет жить в квартире, она будет следить за его питанием. Правда, она отказывалась кормить всех этих малолеток, что соблазнялись на его хипповскую ласку и на его free love.
Однажды она осознала, что вот уже две недели она приходит в дом, и в нем нет ни одного намёка на другую женщину. То есть, Йорик никого не водил. 'Депрессия?',- озадачилась она, но очень скоро поняла, что просто любовь. Этого пункта в договоре на проживание не было.
При всём при этом, она не была уверена, что этот человек способен был запомнить её имя и даже в укуренном состоянии проассоциировать его с ней спустя долгое время. Мир этот отличался от всего того, что творилось за стенами. Когда-то и она могла так жить, но потом предпочла житейские удобства и работу приятным легким наркотиками и полному отрыву от реальности.
Йорик потащил Вику пить коньяк в свою комнату, куда был заказан вход всем гостям. Попасть туда можно было только за руку с Сергеем, что собственно и произошло.
В комнатушке метров девяти квадратных была тахта, стол, заваленный книгами из серии 'Звёздный лабиринт', две табуретки и полки, привинченные прямо к стенам. На табуретах сидели двое: Серафим и девушка. Вика сразу поняла, что они вместе, хоть и не прикасались они друг другу. Сидя в полуметре они были слиты воедино. Такими чудесами умеют владеть только истинные женщины, которых легко извлечь взглядом из толпы.
Настя, и действительно, была на неё похожа: волосы средней длинны и цвета морённого дерева, ореховые глаза, немного вытянутое лицо с тонкими скулами, строгий острый нос. Она сидела, закинув ногу на ногу, со стаканом, в котором был намешан коктейль 'Идиот' - коньяк с соком - смешной вариант всеми известной 'Отвертки'.
Серафим улыбнулся Вике и потянулся к приветственному поцелую. Она легонько чмокнула его в щеку и поздоровалась:
- Да, конечно! - спохватился Серафим. - Настя! Вика! Прошу если не любить, то хотя бы не обижать.
Его шутка показалось ему смешной, и он улыбнулся. Ему казалось, что он видит нечто странное. Две женщины, между которыми ему сейчас не разделить себя. Хорошо, что у них не возникало желания заставить его выбирать. Хотя они просто не знали, даже не подозревали о его мыслях.
Вернулся Йорик со стаканом для Вики. Он не изменился за то время, пока она его не видела. Все тот же хвост соломенных волос, перевязанный кожаной ленточкой, небритая клочками борода, клетчатая рубаха поверх красной футболки со значком 'ОМ'. 'Привыкнув к нему один раз, уже никогда не придется этого повторять', - подумала Вика.
Она в разрез своим привычкам решила пить чистый коньяк. Из пятилитровой пластиковой канистры из-под питьевой воды её стакан наполнили, и она его подняла:
- За случайные встречи!
Теплом прошло по горлу. Все замолчали ненадолго, а потом Сергей спросил: