Аннотация: Ад продолжается. И ГГ принимает в нем свое непосредственное участие.
Если кто-нибудь меня спросит, почему я принял живейшее участие во всех этих событиях, то, пожалуй, у меня не найдется для него ответа. Наверное, здесь смешались в кучу и кони, и люди. Нас воспитывали на героическом примере отцов и дедов, на примере партизан, шедших через горы и равнины освобождать города и села от захватчиков. Но на нашу долю, увы, войны не досталось. Вместо этого нашим уделом стали постоянный рост экономики, сытость, довольство и уверенность, что дальше будет только лучше. Весьма разумно, что никто не хотел воевать. За последние 20 лет на долю нашего народа досталось столько страданий, что любая околоэкспансионистская политика бряцанья оружием выглядит как преступление перед ним. А что же делать тем, кто хочет им побряцать ну хотя бы немножечко? Остается только идти сверхсрочником в армию и постепенно тухнуть в однообразии караулов и хозяйственно-бытовой деятельности, перемежаемых со столь же однообразными учениями. Второй путь - работа наемником - был чреват определенными последствиями в уголовном законодательстве и высоким риском банально не вернуться домой. Да и смысл? В целебную силу денег я совершенно не верю, от слова совсем и абсолютно. Да, они способны открыть перед тобой множество дверей, дать доступ к самым разнообразным вещам и сердцам. К сожалению, меня вырастили с верой в силу, возможности и бескорыстие Человека. Слову "доллар" там места не нашлось.
А тут судьба сама подарила мне такой шанс. Отнюдь не шанс оказаться на войне. Как и всякий интеллигентный трус, от опасности я предпочитаю сбежать на самой возможной из скоростей. Если для этого придется обогнать реактивный "Конкорд", представленный 6 лет назад на авиасалоне в "Ле Бурже" - что ж, для этого мной будут приложены все усилия. Но здесь я оказался в ситуации заведомого морального фола. Уход из катаибовского подвала с деньгами и спешное покидание страны являлось решением бесспорно правильным и неосуждаемым. Только не станут ли меня потом всю жизнь преследовать призраки убитых? Та бойня на площади у отеля "Муртом Хаус" все это время продолжала стоять перед глазами, постоянно погружая и без того измученное сознание в эту кровавую круговерть праздника гекатомб.
Какой-нибудь филолог сейчас охотно мне возразит, что, мол, слово "гекатомба" не имеет никакого отношения к тому, что творили палестинцы. Что ж, охотно предлагаю тебе поменяться местом с кем-нибудь из тех, кому мусульманские боевики отрезали голову или выкинули из окна. Гекатомба - это не когда число жертв перевалит за тысячу или десять тысяч. Это не статистика. Это когда тебя убивают, тебе перерезают кожу, мышцы, трахеи и кости тупым клинком, словно барану, а в это время та сволочь, которая держит в руках нож, радуется, как животное. И когда через две минуты (или сколько там нужно, чтобы отпилить твою жирную шею), то животное станет трясти твоей тупой башкой, из которой каплями будет разлетаться во все стороны густая и красная кровь - это тоже будет гекатомба. Неужели не хочется? Неужели ты не согласишься из высших человеческих побуждений охотно поменяться с Чарли Дэвидсоном, почтенным отцом семейства и бизнесменом средней руки, который приехал в Ливан договориться о закупке местного вина и, простите за такие подробности, заняться любовью с местной красоткой? Если о первом ему удалось договориться, то со вторым не получилось по причине стального кома в горле, аккуратно отделившего его голову от тела. Или, может быть, куда более обоснованной из гуманистических изображений станет ваша замена на двадцатилетнюю Элизабет Вьернe, зарубленную прямо на глазах у ее родителей, с которыми она охотно отправилась в путешествие вместо немного поднадоевшей учебы в Сорбонне? Стой, куда ты бежишь? Я еще не договорил!
Впервые в жизни я получил возможность оказаться на стороне правого дела, по-настоящему правого, без каких-либо внутренних или внешних врагов. Верил ли я в коммунизм? Сложно поверить в коммунизм, построенный на долларах займа плана Маршалла. Как и не верится в братство народов, столь радостно провозглашаемое на том месте, где еще двадцать лет назад шли кровопролитные бои между сторонами, всеми силами души ненавидящими друг друга. Взаимную ненависть, обильно политую сотнями тысяч мучеников Ясеноваца и других бесчисленных актов усташско-немецкого геноцида, не потушить криками о братстве и единстве югославов. Ее можно лишь немного приглушить обильными финансовыми вливаниями и страхом перед карающей силой армии и ССДБ, но стоит лишь карающей длани ослабнуть, как гидра многонационального национализма вновь оживет, оборачиваясь массовой резней. Сколько еще лет мира осталось нашей Югославии? Может быть, двадцать-тридцать. Вряд ли больше.
Тут же никого не интересовала национальная принадлежность. Несчастный европейский турист абсолютно непротиворечиво воспринимался палестинцами в качестве врага, так как был христианином. Точно так же абсолютно непротиворечиво прямо сейчас, за стенкой моего временного пристанища, марониты допрашивали попавшегося им в руки пакистанского студента. Тот не только не знал, что от него хотят, но и не понимал большую часть того, что ему говорили, так как такие тонкие материи, как "пулемет", "автомат" и "взвод" не преподаются на ускоренных курсах арабского для медиков, где нужно знать "скальпель", "печень", "апоплексический удар" и "внутреннее кровотечение". Но катаибовцы считали подобный допрос совершенно нормальным, так как они были христианами, а этот несчастный - нет. И можете это мое мнение ничего не стоящей пафосной блажью, но раз все же Господь сподобил меня оказаться здесь, то, значит, мое дело - согласиться и влезть во всю эту кашу по самые уши. В конце концов, это куда лучше, чем жить в спокойствии и сытости у себя дома, ожидая, когда же, наконец, мы не выдержим напора титовского братства и югославства. Йосип может сколько угодно уверять людей, что наша страна просуществует сотни лет и в конце концов станет населена одним дружным народом, но эти сто лет вряд ли продлятся сильно дольше его смерти.
Именно поэтому следующим утром я охотно занял свое место в строю одного из отрядов "Катаиба", собиравшихся на штурм квартала отелей. Напарником ко мне приставили Эндрю Найера, американца ливанского происхождения (или ливанца американского - если учесть, что родился он уже в Сан-Франциско), знавшего и английский, и арабский, и русский. По образованию он был филологом и превосходно знал творчество Достоевского, по которому специализировался и даже успел к своим двадцати девяти годам выпустить монографию, обзавестись женой, двумя детишками и повоевать год во Вьетнаме. События марта 1975 года, когда палестинские террористы чуть не убили главу "Катаиб" Пьера Жмайеля на крестинах ребенка, пробудили в нем не только давно забытые за счастливой семейной жизнью знания и умения, но и дух крови. Наскоро отослав семью к родителям, Эндрю купил первый же билет до Бейрута и в апреле уже представлялся Анри Сарафу в качестве одного из добровольцев, готовых своей жизнью защитить христиан Ливана.
Правда, реальность весьма сильно отличалась от его и так малоромантических представлений об окружающей действительности. Его боевой опыт оказался невостребован в условиях Ливана. Ополченческие отряды существовали на пожертвования от христианского населения, равно как и на средства самых разных бизнесменов и меценатов, зачастую командующих этими самыми отрядами. Так, тот же Анри Сараф (кажется, марониты весьма уважали апостола Андрея) имел долю в туристическом бизнесе и владел несколькими рыболовными траулерами, занимавшихся добычей трески и сельди в Атлантике. Именно его деньги и являлись финансовой основой его роты Сил регулирования. Не имелось никакого централизованного снабжения оружием, боеприпасами и амуницией. Все предстояло добывать самим, благо рынок оружия на Ближнем Востоке был весьма насыщенным, цены низкими, а основным поставщиком выступали потомственные контрабандисты, на чье слово всегда можно было полагаться. Именно поэтому Эндрю, конечно, был принят с распростертыми объятиями, но его умения и навыки войны в джунглях здесь немножко не котировались то ли в силу традиционного арабского разгильдяйства, то ли из-за не менее христианского "авося". С другой стороны, Сараф прекрасно понимал, что нельзя разбрасываться людьми, служившими и воевавшими в одной из двух сильнейших армий мира, а потому охотно позволял ему по субботам проводить подготовку личного состава, впрочем, не давая ни звания, ни командования. Главным результатом своих тренировок Найер считал то, что отряд способен передвигаться вперед и назад, не перестреляв друг друга по ошибке.
- Привет, русский! - радостно осклабился Эндрю, первым встретив меня.
- Не знам, колико йош треба да каже, али я нисам рус, србин сам! - ответил я на сербском, а затем повторил на английском. - Я не русский, я серб.
- То есть русского не знаешь? - тут же перешел он на первый родной язык.
- Знаю, - отвечаю уже на русском, вызвав у собеседника приступ смеха.
- Мне сказали, ты мой помощник! Сказали, что ты добровольно вызвался в это де...мо! - продолжил тот шпрехать на языке Шекспира.
- Есть немного! А что, ревнуешь? Одному тебе нравилось быть больше?
- Да не! - махнул Эндрю рукой. - Одному тут скучно! А так хоть будет с кем поразвлекаться! Местные все... христиане! Большой жизни не видели!
- А ты что, видел? - усмехаюсь, прислонившись спиной к стене. - А-а-а-а, ну у вас же в Америке там всякие Лас-Вегас, Рино...
- А еще Сан-Франциско, Лос-Анджелес и куча чего еще, парень! - похлопал он меня по плечу. - Ладно, пошли вооружаться!
Мы спустились в еще один подвал. Остерегаясь лестниц, я спускался очень медленно и осторожно, вызвав у сотоварища очередной приступ смеха.
- Да давай быстрее! Чего ты там боишься?
- Ага! Вот упал бы как я, тоже бы начал за носы переживать! - ворчу, медленно переступая со ступеньки на ступеньку.
- А, так это ты вчера рухнул так, что нос сломал?
- Да, я! - подтверждаю гнусаво.
И хотя Сараф вчера вызвал мне доктора, который без наркоза и анестезии свернул нос на место и посоветовал его сильно не тревожить, но болело все равно чувствительно. Чудо, что отек спал и шнобель перестал походить на какую-то картофелину. Нормальный вздернутый славянский орган обоняния. Не лишенный очарования, между прочим!
- Ладно! - произнес Найер, когда я все же подошел к нему. - Ты, я слышал, служил в своей югославской армии. Что у тебя за оружие было?
- Застава М56! - бодро отвечаю, вспоминая тот дивный агрегат, являвшийся творческим переосмыслением немецкого пистолет-пулемета МР40 под русский партрон.
- Это что за зверь? - опешил тот.
- Хм... Знаешь немецкий пистолет-пулемет? Такой, со складывающимся прикладом, черный, с длинным магазином...
- Ну да. Видел в кино.
- Вот то же самое, только патрон другой и форма магазина.
- Тоже русским? Такой короткий, с несъемным штыком?
- Да! - киваю.
- Бррр... Какая мерзость! - вздрогнул Эндрю. - Мне во Вьетнаме вьетконговец таким брюхо насквозь проколол! Хорошо хоть в жир попал, я в живых остался! Страшная штука. Ну а нормальными штурмовыми винтовками совсем не владеешь?
- Не-а, извини.
- Черт! МР40 тут нет и не найдешь. Если только как семейную реликвию какую-нибудь. Ладно, пойдем, придумаем тебе что-нибудь.
Этим самым чем-нибудь оказалась уже известная всему цивилизованному миру оружие демократии, а именно бельгийская винтовка с забытым мной названием, которая, судя по кадрам из новостей, активно применялась в войнах чуть ли не половиной планеты. Красивая, смертоносная и внушающая некоторую оторопь одним своим видом. Ее великолепие проняло даже Найера, державшего штурмовую винтовку в руках так, словно бы это или скрипка работы Страдивари, или нежно увиденная после долгой разлуки возлюбленная.
- Знаешь, что это? - спросил американец с некоторым предыханием.
- Видел по телевизору. Это бельгийский автомат. У нас по новостям показывали сюжет о том, как это оружие продавали в Латинскую Америку, где использовали против коммунистических партизан.
Эндрю кивнул.
- Да, это так называемое "оружие демократии", винтовка FN FAL. Хорошая, надежная, но очень тяжелая штука. Использует патроны .308 калибра...
- Какого? - спрашиваю обалдело, кое-как оторвавшись от любования плавными обводами ее приклада.
- Ну... Винтовочного калибра... - наморщил он лоб, переводя свои доли дюйма в наши миллиметры. - А, ладно, забыл!
- Да мог бы и не вспоминать, я все равно в калибрах плохо понимаю... Ладно, а как ей пользоваться?
После этих слов Эндрю тут же провел со мной краткий курс по использованию этого чудо-оружия. Винтовка обладала двумя режимами огня, приличной отдачей и маленьким боезапасом. На фоне привычных мне 35 патронов в рожке "Заставы" какие-то 20 к этой бельгийской штучке смотрелись каким-то конструкторским жлобством. С другой стороны, вряд ли из нее можно так же весело лупить от бедра. Да и грохочут эти винтовочные патроны будь здоров как.
Кроме винтовки я получил от Эндрю два магазина и пару патронных пачек, упакованных в вощеную бумагу.
- Хм... Это все? - спрашиваю, скептически оглядывая полученное "богатство".
- А тебе еще что-нибудь надо?
- Ну... Да. Этого же мало!
- Поверь мне, хватит! - фыркнул Найер.
- А куда мне их положить?
- У-у-у-у-у-у, тупой раб...
А вот этого я терпеть уже не стал и ударил его прикладом. Попасть, разумеется, не попал, так как застать врасплох человека с таким жизненным опытом в принципе трудно, но удивился он безразмерно.
- Ты чего? - спросил американец, каким-то неуловимым образом обезоруживая меня и скрючивая в болезненном приеме.
- А почему ты меня тут рабом называешь? - шиплю, извиваясь от боли.
- Вот тупой серб! - проворчал он, отпуская меня, и тут же перешел на русский. - Не раб. Славянин. Я сказал "славянин". А ты... как там у вас говорят?.. О, вспомнил! Глухая тетеря ты!
- Что? - прикидываюсь дурачком, не сильно разбирающимся в таких сложных идиомах.
- Того! - передразнил Эндрю меня. - Давай, клади магазины в карманы и пошли. Все, хватит тут отдыхать. Кстати, как это будет по-сербски?
- Све, доста! - отвечаю, убирая магазин в карман рубашки.
К тому моменту мне уже даже успели сменить гардероб, за мои, впрочем, деньги. И те окровавые и желчные тряпки сменили неплохие кроссовки, джинсы, рубашка в клетку и свитер на случай холодной погоды. Закупалось все без примерки, ориентируясь исключительно на мой размер, но, слава Богу, все подошло. Остатки ливров (они же фунты, они же лиры) куда-то бесследно испарились, впрочем, я о них не переживал, памятуя об имеющихся у меня долларах. Местная валюта в свете боевых действий наверняка скоро обесценится, а вот американский долллар будет продолжать цениться, наверное, даже на постапокалиптических развалинах Вашингтона. Хотя я бы перешел тогда на что-нибудь более надежное и не подверженное порче, например, бутылочные крышки.
Мы кое-как выбрались из подвала на улицу, где нас уже встречал один из арабов, сжимавших в руках странного вида пистолет-пулемет с магазином сбоку. Он и Эндрю обменялись парой абсолютно непонятных реплик, после чего американец хлопнул меня по плечу.
- Побежали, нас уже ждут!
Через пять минут непринужденного бега, в течение которого я в очередной раз пожалел об отсутствии занятий спортом и чуть не выплевал все свои легкие, мы уже стояли среди своих боевых сотоварищей. Так и подмывало написать, что это был красивый однообразный строй солдат, но на деле вооруженный отряд Сил регулирования "Катаиб" больше напоминал толпу африканских ополченцев из воскресного выпуска новостей, в котором рассказывают об очередных ужасных последствиях колониального прошлого, вылившихся в кровопролитную гражданскую войну. Хм... а где я, собственно, теперь нахожусь? Не в последствиях ли колониального прошлого? Так, я кажется сбился с мысли... У них не было ни строя, ни единой формы, ни единого вооружения. Не было даже военного снаряжения и карманы у всех топорщились от магазинов и патронных пачек самых разных форм и видов упаковки. Для того, чтобы понять и представить, какой винегрет творился вокруг, достаточно сказать, что парочка из бойцов была вооружена винтовками Маузера, которые я узнал только из-за просмотренных когда-то кадров видеохроники.
На крыше автомобиля "Фольксваген - Гольф", служившим сейчас в качестве ленинского броневика, стоял Анри Сараф в своих неименных оливковой форме и американской РПС с пистолетной кобурой. Отчаянно жестикулируя, он что-то рассказывал своим подчиненным, очевидно, мотивируя на скорый бой до победного конца. При этом его лицо было не менее одухотворенным, нежели у остальных бойцов, что говорило об искренней вере в те слова, которыйе сейчас произносились.
- О чем он говорит? - шепчу на ухо Эндрю.
Тот сначала немного послушал и ответил так же шепотом:
- Анри говорит о том, что сейчас каждый из нас должен решить, хочет ли он жить как цивилизованный человек и христианин, или же хочет превратиться в забитое бесправное существо, которым является каждый из нас для любого мусульманина. Нельзя надеяться и сидеть... сидеть и ждать, когда правительство найдет в себе силы решить проблему... и наш долг помочь... помочь правительству очистить землю от захватчиков... которые пытаются... пытаются сделать нас послушными орудиями своей ненависти...И что если мы хотим, чтобы... Чтобы наши дети жили в мире, а наши жены не носили черные тряпки и не прятали лица... Чтобы мы могли заниматься чем хотим, а не тем, что нас заставляет делать потомок больного эпилептика... То мы должны сегодня защитить то, что нам дорого... С оружием в руках отстоять наш мир, наши семьи и нашу церковь... С нами Бог... Бог и святой Марон!
Арабы взревели, потрясая оружием в руках. Честно говоря, мне в этот момент стало страшно. Я не мог разделить с ними их ликования, но стоять в стороне, прислонившись к прохладной стеночке и ничего не делая, мог себе позволить только полный циник. Да, война, как и всегда, велась из-за власти и денег. Редко когда сказки о желании физического уничтожения или порабощения противника оказываются реальностью в наш полунедопросвященный 20 век. Однако сейчас здесь, в Ливане, сложилась несколько иная ситуация, в которой главным призом являлись уже не презренный металл, а души. Культурная агрессия под угрозой физического насилия оказалась куда эффективнее в деле сплочения масс, нежели какие-то там деньги или патриотизмы. Привыкшие справляться с проблемами без какой-либо поддержки государства (и даже больше, имеющие прекрасный опыт борьбы с этим самым государством в виде противостояния между "Катаиб" и французской администрацией), христиане привычным образом вооружились и приготовились отбиваться от любого претендента на помыкание ими. Эта самомобилизация и готовность к самопожертвованию потрясала.
Тут Сараф снова заговорил.
- Наша цель... Наша цель - отель Холидей Инн. Мы будем наступать совместно с еще одной ротой "Катаиб"... Наша задача... Взять отель под контроль, выбить оттуда мусульман... и закрепиться. Палестинцев убивать на месте... Впереди пойдут... Хм... Впереди пойдем я, ты и Алекс. За нами - основные силы роты.
- Это мы что, разведка такая? - спрашиваю, опешив.
- Да. Мы втроем тут единственные, кто служил в армии.
- Ну хорошо, пошли. Только у меня один вопрос!
- Какой? - опешил американец.
- Как зарядить эту штуку? - протягиваю ему магазин и винтовку.
Видели бы вы его перекосившееся лицо...
В район атаки мы вышли через полчаса бесконечных блужданий по улицам и переулкам Бейрута. Прохожие при виде нас или приветственно махали руками, или старались спрятаться подальше. Я их прекрасно понимал. Никому не хочется находиться рядом с вооруженными людьми. Не смотря на все достижения цивилизации пуля до сих пор остается дурой и имеет гадостное свойство впиваться в тела совершенно лишних на этом празднике жизни людей. А добиваться абсолютной точности от людей все равно невозможно. Даже самый распрекрасный стрелок, выбивающий из мишени только десятки, попадет в человека хорошо если один-два раза из десяти, и то в идеальных условиях полигона. А в бою? Когда над головой свистят пули, кричат люди, сыпется кирпичная крошка и противно свистят рикошеты? Так что пусть уж лучше люди, завидев нас, бегут подальше как от чумных, чем стоят и ждут у моря погоды.
Впереди, на расстоянии в двадцать шагов от основных сил, важным клином вышагивали я, Эндрю и Александр Кетеф. Алекс был египетским коптом и гражданином Франции по праву рождения, так как был рожден своей матерью в Марселе. Он обладал чрезвычайно веселым нравом, хорошим чувством юмора, фантастической добротой и званием капрала Иностранного Легиона. На все вопросы о том, что же его сподвигло сделать такой зигзаг и поучаствовать во множестве локальных столкновений на территории Африки зоны Сахеля, он отмалчивался или отшучивался, хотя глаза сразу же становились холодными и ненавидящими. В Ливан он, как и я, приехал туристом отдохнуть. Им двигала любовь к крестовым походам, к месту и времени, где Запад и Восток смешались не только в непрерывном противостоянии, но и в культурном смешении.
Результат несколько отличался от задуманного. Как и всегда, реальность оказалась куда как непригляднее. Разумеется, сохранились и крепости крестоносцев, и место дышало единением того, что больше нигде и никому не удалось соединить, однако сейчас все эти швы не выдерживали работы мусульманского газового резака. Где-то через пару дней после приезда Алекс оказался пойман в подворотне мусульманами, заметившими на его смуглом даже для этих мест теле крестик. От быстрого линчевания путем отрубания головы тупым мачете копта спас полицейский, разогнавший всю эту шушеру одним своим свистом. После такого приключения, изрядно напомнившего ему рассказы отца о родном Египте, Кетеф нисколько не сомневался и охотно вступил в ряды Сил регулирования, предложив Анри свою помощь. Сетеф, прекрасно понимая, какую ценность представляет из себя военнослужащий одной из самых отмороженных частей мира, тут же согласился.
Мы медленно двигались по Бейруту, вбирая в себя ароматы этого еще не полностью тронутого войной города. Раннее, прохладное утро, гуляющие матери с детьми, открывающиеся банки, магазины и фирмы, снующие по городу недешевые автомобили. И посреди всего этого великолепия в полный рост, никого не стесняясь, по пешеходному тротуару двигается небольшая толпа вооруженных людей под белым флагом с изображенным на нем кедром. Сильно. Страшно. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему при всей своей слабости ливанские армия и полиция не сумели прекратить то безобразие? Ведь если бы в боевые действия сразу бы вмешались правоохранительные органы, смешанным авиационно-артиллерийским ударом показав мусульманам, что их место для дебатов в Национальной Ассамблее, а не в туристическом комплексе, то можно было бы избежать как и лишних жертв, так и бессмысленных десятилетий противостояния. Вместо этого правительство предпочло ждать у моря погоды, предоставив партиям разббираться самим. Не сказать, чтобы это было особо циничное решение. Тогда казалось, что после небольшой стрельбы люди сами одумаются и сядут за стол переговоров. В конце концов, туристический сук, на котором сейчас сидел Ливан, был слишком толст и вкусен, чтобы его рубить. Однако рубили. Соединенными усилиями, как говорил Гашек. Хотя в 70-е еще не существовало таких понятий, как "мусульманское братство", "международный терроризм" и прочие международные пугала 90-х годов. Террористами считались только палестинцы, котоыре культурно и по языку очень сильно отличались от ливанских арабов, несших в себе генофонд сотен народов, в свое время бродивших взад-вперед по Палестине. Но выбор сделан, карты брошены, а мы, сжимая в потных руках автоматы, идем вперед.
Громада отеля "Холидей Инн" показалась впереди весьма неожиданно. Идем мы втроем вперед, пьем холодный чай из фляги, предусмотрительно прихваченной с собой многопытным Эндрю, поворачиваем вслед за изгибом не по-восточному узенькой улицы и видим возвышающееся всего в жалких двух десятках метров от нас здание. Тут в нас все же сработал некий механизм, предохраняющий тело от преждевременного свинцового отравления непредусмотренными медициной иньекциями, и мы тут же шагнули обратно. Остальная рота, шедшая во главе с Анри на некотором удалении, тут же послушно остановилась и присела.
- Ну что будем делать? - спрашиваю у нашего американца, в это время наблюдавшего из-за угла за ситуацией вокруг отеля.
- Сейчас, подожди немного, серб, не части!
- Не части, не части! - проворчал я, упершись спиной в стену. - Тебе легко, тебе привычно! А мне так страшно, что аж желудок режет!
- А мне думаешь не страшно? - огрызнулся Кетеф. - Это там, во Вьетнаме у меня был медик, санитарный вертолет и удобный госпиталь в Сайгоне. А тут что? Пуля, знаешь ли, тупая штука. Вечно норовит тебе попасть куда-нибудь в плечо, легкие или желудок. Знаешь ли, я не думаю, что в случае ранения "скорая помощь" сможет досюда доехать в принципе. Про вероятность нашего лечения в больнице я вообще молчу. Ты из Югославии, я из США, этот вон вообще легионер! - он кивнул в сторону Александра, поглаживавшего винтовку MAS-49. - Скажут, что мы наемники, и упекут в первую же попавшуюся тюрьму лет на двенадцать. Так что со своим страхом в животе можешь пойти и палестинцам пожаловаться! Они тебя быстро вылечат от всех болезней!
Мне очень хотелось как следует его послать туда, куда Макар телят не гонял, но все же сумел сдержаться. В конце концов, все закономерно на нервах. Штурмовать отель, битком набитый мусульманами - это не бананы в Эквадоре собирать.
- Ладно, прости! - бормочу примирительно.
- Ой, да все нормально!
- Что у вас тут? - спросил подошедший Сараф.
- Дошли. Вот только я что-то постов не вижу. Странно это! - произнес Эндрю.
- В смысле - постов видишь? Что же они, не охраняют что ли?
- Да вряд ли. Скорее спрятались где-нибудь и нас выжидают! Я бы так и сделал. Идет себе противник в полный рост, не ожидает такого развития событий, а мы его из пары пулеметов длинными очередями. И все, не будет роты. Кто не умрет, тот разбежится!
- И что делать? - спросил Анри, нервно дернувший усом. - Ты же опытный, посоветуй что-нибудь!
- А что тут скажешь? - пожал плечами американец. - Гранатометов у нас нет, минометов, безоткатных орудий или пушек тоже... Нахрапом брать только можно. Но нахрапом боязно, вдруг и в самом деле притаились? А можно дурью и наглостью. Только девушка нужна. Та, которая не побоится под пули лезть.
- Это как же?
На обалдевшего от такого внимания Эндрю уставилось сразу три пары любопытных глаз.
- Ну как... Одно дело ждать роту злых христиан, а совсем другое - увидеть воркующую друг с другом пару олухов-туристов. В "Холидей Инн" один из лучших ресторанов города, так что вряд ли их сильно удивит турист с девушкой под руку, особенно, если она загорелая.
Все согласно закивали. Ливан, помимо пляжного отдыха, ближневосточного колорита и архинадежной банковской системы, не уступавшей швейцарской ни в чем, так же славился своей секс-индустрией. Местные проститутки весьма недурно выглядели, не были вызывающими или какими-то вульгарными, а некоторые из них были больше похожи на японских гейш - настолько они оказывались интересными в общении. Подобные увеселения стоили весьма дорого, зато, с другой стороны, местные сутенеры следили за тем, чтобы их подопечные не страдали заболеваниями, были бодры, веселы и приветливы. Кроме того, сказывалось и общая про-европейская ориентированность этой страны. Весьма эмансипированные арабки всех вероисповеданий не считали зазорными романы с курортными иностранцами. Словом, туристов мужского пола, проводящих время в компании местных и не очень девушек приятной наружности и не пуританского поведения, хватало.
- И кто пойдет? Ты? - кивнул Сараф, соглашаясь с подобным подходом.
- Нет. Я на местного похож. Он пойдет! - ткнул Алекс пальцем в меня.
Следует ли говорить, что от подобного я только ртом захлопал, как рыба из уютной водички вытащенная? Нет, ну надо же! Ишь чего удумал! Меня под мусульманские автоматы!
- Вот с этим? - в качестве аргумента трясу винтовкой. FN FAL действительно штука не маленькая и весьма приметная. Выдаст сразу и с головой.
- Я тебе пистолет дам. Хороший, "Кольт 1911". Если не промахнешься, то в человека одного выстрела хватит. Его для этого и создавали! - заверил меня американец.
- Блин... Ну вы серьезно?
- Сам подумай, югослав! - всплеснул руками Александр. - Мы тут все смуглые, местные, даже я с этим вот, - он кивнул в строну Эндрю. - американцем. А ты еще белый, только чуть подсмуглел. По тебе за километр видно небедного белого, откровенного туриста. Что может быть естественней, чем турист под руку с красивой и приличной местной девушкой? К тому же ресторан там и вправду неплохой.
Честно говоря, они меня не убедили совершенно. Моя дорогая и безмерно любимая откормленная попа сигнализировала мне, что идти куда-то туда рисковать собой, да еще не имея даже автомата, безнадежно глупо и тупо. Но все же Эндрю и Александр были правы. Я в силу своей неместности был просто идеален в роли подсадного дурака. Ну сколько там постовых? Три-четыре? Каждому по две тяжелые пули из "Кольта" хватит, чтобы через пару секунд они уже стояли перед Петром-ключником и в ужасе понимали, что где-то кто-то их обманул, и 72 гурии не выдаются по факту героической смерти. Если верить прочитанному в историческом журнале, то оружие это создавали, чтобы сбивать человека с ног, потому что американские морские пехотинцы никак не могли совладать с дикими племенами Филиппин. Может и получится все.
Окончательно я понял, что все действительно получится после двух событий. Во-первых, из отеля вышло несколько человек, по внешнему виду ни в коем случае не похожих на бойцов. В приличных костюмах, улыбающиеся, разговаривающие о чем-то своем. Они степенно подошли к дороге, уселись в два таксомотора и поехали по каким-то своим ведомым делам. Вся эта сцена из нашего переулочка просматривалась как на ладони. Во-вторых, привели девушку...
Вы часто видели ангелов? Если вы не псих, не эпилептик и не припадочный, то разве что только на иконах, чистых ликом, преисполненных красоты, умиротворения и какой-то легкой грусти в глазах. Она была такой же. Юная, полная жизни, а глаза выдавали в ней не свойственную возрасту мудрость и спокойствие. И ты стоишь, как дурак, и смотришь в эти карие очи, и хочешь в них утонуть. И не важно все остальное. Ни стать, ни род, ни красота. Важны лишь глаза, да сущность ангельская. Такой можно даже душу свою вверить - сохранит и сбережет, да преумножит. И ей не тягость, и тебе радость, да счастье.
- Звал, дядя? - спросила она на англйиском, для всеобщего понимания.
- Да, племянница. Вот, знакомься, это...
- Ратко! - прохрипел я, пытаясь хоть как-то отвернуться, чтобы не видеть ни ее, ни этих глаз.
- Ратко. Сейчас вам с ним нужно будет войти в отель под видом туристов. Там он перестреляет охрану, а ты прячься куда-нибудь. А мы тем временем подоспеем, вас в обиду не дадим! Хорошо?
- Да, дядя, - спокойно ответила девушка, сняв с себя автомат и передав его кому-то сзади.
- Теперь ты, югослав! - повернулся ко мне Анри.
Ласковости в его голосе было ни на золотник, хотя слова его племяннице медом чуть ли не сочились.
- Если из-за тебя, идиот коммунистический, с моей племянницы хоть волос упадет...
- Понял, не дурак, - киваю головой.
Да и как же тут не понять-то? Сразу видно, племянница любимая, он с нее чуть ли пылинки не сдувает, а что с ротой да при оружии, так сейчас это в городе самое безопасное место. А ну как пойдут мусульмане со своими автоматами мирным жителям головы резать в других кварталах? А тут сотня с лишним человек, готовых за нее костьми лечь, потому что Серафа здесь почитают, а ее так явно любят и балуют. Вон как смотрят! Как псы верные на хозяина ласкового. Да и я хорош небось, телком стоял да только еще преданно замычать не хватало!
- На вот, держи! - протянул мне Эндрю свой пистолет, а к нему два запасных магазина. - Владеть как знаешь?
- Да уж умею, чего там! Он же от ТТ не отличается почти ничем!
- Ага, - как-то сразу погрустнел американец. - Только вот предохранители... В общем, сжимай рукоятку крепко и вот эту штуку, - он ткнул пальцем в флажковый предохранитель. - Не дергай. Понял?
- Понял, не дурак. Дурак бы не понял, - отвечаю ему афоризмом.
- Вот и хорошо, что понял. А теперь помолимся Господу нашему за то, чтобы охранил Он вас в деле этом трудном.
Сама молитва была прочитана на арабском и быстро. Марониты молились весьма необычно. Они держали руки скрещенными на груди, как это обычно делает человек с недоверия. Но то обычно, а у ливанских христиан это оказалось вполне обычным явлением во время беседы с Господом. Что это, выражение недоверия? Или последствия трудной тысячелетней жизни под мусульманами разной степени отмороженности? Только Господь и знает...
После непонятной молитвы, испорченной моим вполне православным крестным знамением, Анри благословил нас, словно священник.
- Господь с вами.
- Слобода але смрт... - пробурчал я, запихивая пистолет за ремень за спину.
- Да так. Тяжелое наследие докоммунистического периода Югославии... - бурчу, а сам снова перекрестился и вскинул пальцы в триперстии. - Как говорят у нас дома, без трех пальцев и креста не будет.
Сераф вполне серьезно кивнул, признавая эту идею. Впрочем, Василий Великий, который этот жест ввел в люди и в сербский народ, обитал где-то рядом и чуть ли не в самом Ливане, так что такое выражение верности христианской церкви нестарый еще маронит принял безоговорочно.
- Пойдем! - ангел взяла меня под руку и медленно повела из переулка.
Мое сердце сразу же гулко застучало. Время потекло как-то медленно и протяжно, словно бы мы идем не по улице, а продираемся сквозь желейную гущу. Она медленно шла и грустно улыбалась чему-то непонятному, а я буквально разрывался между двумя противоречивыми чувствами. Одна моя часть разумно боялась не то, что заходить в отель, а вообще появляться рядом с ним на расстоянии прямого выстрела из штатного пулемета ОТ М-60, а другая изо всех сил требовала не допустить это ангельское существо к тому, что будет дальше. Собой закрыть. Грудью. Как сделал в рыцарских романах Совинформбюро Александр Матросов.
Лишь когда мы подошли к ступеням, я все же решился и спросил:
- Как тебя зовут?
Все равно же помирать. А потому любопытство практически без какого-либо напряжения пересилило природную робость.
Она улыбнулась своей грустной улыбкой, посмотрела на меня исподлобья и ответила:
- Мария.
- Что ж, Мария... Попробуем не сдохнуть в этом змеином гнезде? - произношу, подходя с ней под руку к двери.
- Дай то Господь!
Я открыл дверь и совершенно грубо, не по-джентельменски, вошел первым. Конечно, из образа туриста и местной ухажерки мы совершенно этим выбились, но не хочется, чтобы потом Сараф меня пилил на мелкие кусочки без наркоза за то, что не уберег от очереди. Мы прошли обе стеклянные двери, на этот раз почему-то лишенные услужливых швейцаров и вошли в просторный холл, украшенный аббревиатурой "H I" за спиной у портье. Как ни странно, он сидел на своем рабочем месте, как и консьерж, и пара дежурных носильщиков. Лишь на месте охраны с удобством устроились два тела в каких-то комбинезонах с автоматами. Куфий не было ни на одном, что не могло не радовать. Следовательно, не палестинцы, а местные. Им есть что терять, а, следовательно, всегда есть простор для переговорного творчества.
- Чем-то можем помочь? - с усмешкой осведомился один из них.
Второй в это время не утруждал себя разговорами, и без всякой словесной шелухи откровенно разглядывая Марию.
- Могу чем-нибудь помочь? - продублировал вопрос портье, нервно поправляющий рукав своего корпоративного пиджака, и тут же обратился к "охране". - Господа, раз уж вы находитесь здесь, то не мешайте заниматься людям своей работой и отдыхать.
- Да. Мне нужен семейный номер.
- Что-то я не заметил на ваших пальцах колец! - продолжил улыбаться первый "охранник".
Вот же черт глазастый!
- А то, может, нам следует проверить ваши документы? - продолжил он, привставая со своего поста и, вместе с товарищем, подходя поближе. - А то вдруг вы шпионы христиан и сейчас пришли сюда выведать все наши тайны?
Они тут же загоготали в голос. Сытые, одетые, вооруженные и донельзя уверенные в себе. Как там у классика? "Винтовка рождает власть"? Сейчас прямо передо мной сидели два увечных представителя и верных последователя данного тезиса еще живого старика Мао.
- Да, ты прав, - пожимаю плечами и, сунув руку за спину, достаю из-под рубашки пистолет, пока что держа его за спиной.
- Э-э-э... что? - наконец, подал голос второй.
- То. Шпион я, - равнодушно говорю и, прежде чем они успели хоть что-то сделать со своими автоматами на плечах, вскидываю руку из-за спины и делаю два выстрела. Первая пуля продырявило весьма объемистое брюхо первого "охранника", а вторая пробила насквозь шею второго, разорвав мякоть тела, словно бумагу. Кровь обильным потоком потекла из дыры, орошая собой и умирающего, и ковер на полу холла. Ангел сбоку от меня тихо ойкнула. Портье завизжала, словно сирена.
Чертыхнувшись, я подхватил племянницу за талию и довольно грубо перекинул через стойку, закричав:
- Сиди там!
Тем временем события развивались чуть стремительнее, чем следовало бы. Пухляк, получивший пулю из "Кольта", оказался чересчур жизнелюбивым, а потому сумел остаться в живых. В то же время, свою благосохраненную жизнь он явно не ценил от слова абсолютно, потому что вместо того, чтобы как послушный раненый свернуться клубочком на полу и ждать медицинской помощи, араб пополз в сторону своего автомата. Э не, брат, это ты неправильно. Совершенно хладнокровно и как-то отстраненно я навел пистолет на его затылок и нажал на спусковой крючок. В помещении снова раздался грохот выстрела, а верхняя часть головы мусульманина просто растаяла в кроваво-красной взвеси. Его рука, уже было коснувшаяся деревянного цевья, бессильно упала на ковер. Когда-то цветастый красно-черный, теперь он все больше покрывался пятнами, не предусмотренными химчисткой и внутренним распорядком. Визг портье стал на октаву выше. Вот же труба иерихонская! И когда только заглохнет?
- Заткнись! - реву во всю глотку, но та меня не слышала и продолжала заливаться соловьем, как говорят писатели. Боюсь, что данный соловей был больше похож на заводской гудок, созывающий людей на работу.
- Вот черт!
Женская истерика - это страшная сила. Особенно она страшна в замкнутом помещении с хорошей акустикой. Не придумав ничего лучше и совершенно забыв спросить у Анри об условном сигнале для их приглашения на танец, я просто выстрелил три раза по прозрачным стеклам. Два из них выдержали подобное издевательство стоически, ограничившись трещинами и дырами от попаданий, но одно все же начисто развалило огромное, во всю высоту этажа, панорамное окно, рухнувшее на пол с настолько оглушающим шумом, что даже портье сбавила темп воплей.
Именно рухнувшее стекло и стало тем сигналом, после которого катаибовцы рванули к отелю, как оглашенные. Крича и визжа какую-то неразборчивую смесь из религиозных лозунгов, простых подбадриваний и клятвенных заверений перебить всех палестинцев до последнего, они за полминуты достигли отеля и ворвались внутрь уже через два прохода - обычную дверь и нештатную дыру в облицовке здания. Волна людей затопила холл и устремилась по лестницам наверх, потрясая оружием, словно первобытные люди мотыгами. Марониты рвались наверх и хотели любой ценой поквитаться со своими обидчиками.
- Где Мария? - спросил запыхавшийся Сераф, остановившийся ненадолго рядом со мной.
Из-за стойки показалась взлохмаченная голова его племянницы, с опаской смотревшая на происходящее вокруг.
- Я тут, дядечка? - прошептала она.
Тем не менее, ее шепот был услышан даже сквозь топот десятков ног, лязг ремней и начавшуюся беспорядочную автоматную стрельбу.
- Хорошо. Эндрю, Алекс!
- Да? - хрипло спросил за обоих египетский француз.
- Остаетесь с рус... сербом тут. Охраняете вход. Надеюсь, на ту же дурость не купитесь?
- Нет, господин командир роты! - четко ответил американец.
- Интернационалисты, блин! Коммунисты какие-то! - проворчал Анри и, оставив Марию сидеть все там же за стойкой, удалился бегом по лестнице наверх.
Тем временем автоматная стрельба в здании то затухала, то возобновлялась. Оглушительные автоматные очереди заставляли Марию, которую мы пересадили в кресло в холле, то и дело прятать лицо в коленях. Мы втроем тоже регулярно переглядывались, совершенно не зная, кто именно одерживает верх и когда эта пальба закончится. Впрочем, продлилось это недолго. Всего 10 минут 15 секунд по хваленым швейцарским часам Эндрю, от циферблата которых он практически не отводил взгляда.
- Ты что там считаешь? - поинтересовался я.
- Время.
- Что, думаешь, убежит оно от тебя? - усмехнулся Алекс.
- Нет. Просто считаю. Отстань! - отрезал американец.
Мы обиделись. Я встал у лестницы, чтобы контролировать спуск, египтянин же присел на корточки перед девушкой и протянул ей шоколадку.
- На, покушай. Не волнуйся, все будет хорошо. Покушай.
Та взяла плитку и нервными, дергаными движениями пальцев разорвала обертку, захрумкав лакомством.
Наконец, через десять минут и пятнадцать секунд стрельба прекратилась и практически одновременно на стойке портье зазвонил телефон. Та встрепенулась, вышла из своего оцепенелого состояния и подняла трубку.
- Отель Холидей Инн, служба портье, слушаю! Хм... Да, х-х-хорошо! Да, поняла...
Она как-то неуверенно положила трубку и спросила:
- Простите, а кто из вас господин Р... Рэт... Рэтко...
- Ратко. Я, - отвечаю, усмехнувшись.
- Вас очень просит подняться в номер 1512 некий господин Сераф!
- Хорошо...
Повесив винтовку на плечо, я вызвал лифт, поднялся на пятнадцатый этаж и через минуту уже стоял у двери номера, в котором столпились добрых десятка полтора злых и вооруженных христиан. Некогда шикарное убранство номера было разбито, посечено пулями и залито кровью. На полу лежало четыре истерзанных пулями трупа, а еще один человек стоял на коленях в роли пленного, изрядно побитый, прямо в лужах крови своих товарищей. Держался он, не смотря на это, гордо и независимо, хотя меня бы на его месте это уже давно сломало.
- Вызывали, господин Сераф? - спрашиваю, стараясь не смотреть на окружающую меня обстановку.
- Да, вызывал, Ратко, - тут он замялся.
"Блин, да не тяни ты кота за сокровенное, говори быстрее, чего звал? Не видишь, вырвет меня сейчас!" - так и хотелось мне проорать ему в лицо, но я сдержался. Кто знает, что у него сейчас на уме? Вдруг эти мусульмане убили его сына или племянника? Или еще что-нибудь произошло не менее ужасное?
- В общем... Я тут... - продолжал мямлить Анри.
- Что случилось?
- Да... тут... А ладно, ну все к черту! - выругался он, достал пистолет, прислонил его к затылку стоящего на коленях и выстрелил.
Пуля вышибла коленносидящему пленному мозги, добавив в и без того испорченную обстановку пару новых штрихов. Так пал последний мусульманский защитник отеля. "Холидей Инн" перешел в руки "Катаиб". Я с чувством исполненного долга проблевался ковер и, кажется, немного задел остывающий труп...