МАЧ

Когда у нас поселилось двое щенков доберманчиков, честно скажу: я не обрадовалась, ведь в доме уже обитала колоритная парочка - пёс-фокстерьер Чук и кошка дворовой породы Чита.

Сия шустрая гопкомпания, на мой взгляд, в подкреплении никак не нуждалась. Старушка Чита бессовестно перебирала харчами, падала во сне с табуретки с отчаянным криком и грохотом, и страдала клептоманией. Руководствуясь принципом "Главное - украсть, а съедобно это или нет - после разберусь!", Чита воровала без разбору всё подряд, за что не однажды мною наказывалась: вылетала "вертолётиком" через входные двери, растопырив усы, глаза, хвост.

Крепыш Чунька бегал на прямых ногах, чтобы казаться выше, бодро вилял обрубком хвоста, чтоб казаться отважнее, и опустошал миски, - свою и кошкину - чтоб казаться... А! Да что там казаться - быть!.. Чем меньше фокс есть - тем больше он ест! Невзирая на младые годы, - год от роду - Чук имел репутацию задиры и хулигана, ворчал и скалился по любому поводу.

Квартира наша частенько наполнялась кошачьим визгом и собачьим рыком - Чуня увлечённо отрабатывал на кошке профессиональные охотничьи приёмы. Ухватив за шкирку Читу, он добросовестно волочил её по комнате туда-сюда, жертва цеплялась когтями за ковёр, возмущённо верещала, но унизительные для самолюбия и убыточные для шерсти на холке процедуры переносила стоически: не подымалась у кошки лапа на приёмного сына.

С прибытием ушастых и бесхвостых малолетних разбойников в моей жизни воцарились хаос и паника: хаосом стали щенки, паникой - я. По ночам бессонная детвора пищала от тоски по маме доберманше, а днём озорничала, гоняясь друг за дружкой, за хозяйскими ногами, разбрасывая вещи, трепля всё, что на зуб попадётся. Изредка мальчишки и девчонки прерывались "на поспать", и тогда я, мгновенно забыв, как собирала утром тряпкой и совком ночные лужицы и кучки, преисполнялась нежности к вредной малышне.

Через месяц щенков разлучили. "Парнишка" Норис-Мач остался с нами, а "девчоночка" переселилась к нашим друзьям. Её паспортная кинологическая кличка Несси недолго просуществовала в первозданном - или перводанном? - виде. Шумная и обаятельная с кипучим темпераментом тёзка лох-несского чудовища превратилась в хулиганистую Нюську. И осталась таковой до самой смерти...

Рассказывать о Маче можно долго и вдохновенно. Пёс отличался умом, сообразительностью и неистощимой фантазией на проделки. Особенно в наше отсутствие. Излюбленным занятием Мача было вспарывание зубами обивки дивана. Сколько раз мне довелось собирать и зашивать обратно измочаленные и разбросанные по комнате диванные потроха не могу припомнить. Слопанные деньги, обточенные под карандаш ножки табуретов, оборванные плинтусы, прочерченные когтями глубокие борозды на дверях, - всё это было проблемой роста большой собаки. Но чем строже мы наказывали Мача, тем хуже он озорничал.

Пока однажды, я вдруг не поняла, что с ним.

Как любой ребенок, которому не хватает любви, отчаянными, разрушительными проказами Мач привлекал к себе внимание. Живое существо с короткими мыслями нуждалось не только в еде и тепле, но и в общении. Для нас это стало открытием - Чук никогда не требовал, чтоб с ним разговаривали.

Мача похвалили раз, другой, третий, - и пёс преобразился: прекратил шкодить, научился белозубо улыбаться. Смешно звучит? Между прочим, далеко не каждая собака умеет улыбаться - не скалиться. Эти опущенные "крылышками" к земле ушки, зажмуренные глаза-щёлочки - и чарующая улыбка... Еще Мач копировал нашу манеру сидеть на диване, подцепив на сиденье зад и свесив на пол ноги. Вот только конечностей было не две, а четыре, потому сидела задняя пара лап, а передняя стояла на полу.

Быстро пополнялся запас слов, которые он понимал. На вопрос "Кушать хочешь?" или "Водички будешь?" Мач облизывался, на предложение: "Мач, дай ушки почищу", бегом бежал, с готовностью клал голову мне на колени и довольно кряхтел, пока я бинтиком или ваткой, смоченными перекисью, протирала его "локаторы". Пёс знал, кого из нас как зовут, интересовался телепередачами, своим отражением в зеркале и будильником. Последний он снимал несколько раз с полки, желая понять, что он есть такое, пока не разбил - гладкий корпус выскользнул из зубов. На прогулке, услышав вопрос "Где кот?", раскрывал глаза по пять копеек и, привстав на цыпочки, осматривал двор. Завидев кота, бросался к нему. Нет, не укусить, побаловаться: догнав кота, Мач сопровождал его некоторое время, тявкая басом ему в уши с высоты своего немаленького роста. Кот, переполошенное животное, терял связь с окружающим миром, собственным здравым смыслом и летел, куда глаза глядят. Препятствием к побегу становился даже бордюрный камень, который в иной ситуации преодолевался одним прыжком. Навеселившись, Мач оставлял кота в покое и возвращался к нам, фыркая от удовольствия и улыбаясь.

В поездках за город, Мач следовал за мной хвостиком, не оставляя ни на минуту, в большей безопасности, чем с ним, я себя никогда не чувствовала. Ночью он спал в палатке у меня в ногах, утром лапой выковыривал из одеяла: "Вставай, пора играть!", днём собирал за компанию дрова для костра, чтобы после заслуженно лопать уху с сырым луком и хлебом, закусывая целыми пирожками и вареными яйцами.

Чудной был пёс и чудный.

Умер он в шестилетнем возрасте, проболев три дня. Последнюю ночь он проспал рядом с нашей постелью, на тапочках мужа, а утром скончался от отёка легких. Сделать мы ничего не смогли.

Нашему сыну тогда едва исполнилось шесть месяцев, притихший, он глядел на маму с папой, которые сами, словно дети, сидя на полу, плакали над собакой. И сейчас, наблюдая за мальчиком, я частенько подмечаю у него повадки Мача: такой же неловкий пачкуля, специалист по набиванию синяков и шишек, умелец потеряться в трех соснах, любитель похрустеть луком. Наверное, ему славный пёс и отдал частичку своей собачьей души.

А еще, умирая, Мач забрал с собой беду одного из нас. Но это наш секрет...