- Нет, Дидош, я ни за что не поеду в Зачарованный Лес, - в который раз отвечал Марин.
- Да брось, мы опаздываем, а так выгадаем целых пять вёрст! Что тащиться под этим солнцем? - не унимался друг.
В отличие от худого Марина, его полное тело плохо переносило жару, мокрый от пота платок то и дело возил по лысине, сбрасывая капельки пота. Августовская жара загоняла в убежища самых стойких, но не могла замедлить промысел и человеческую суету. Скрипучая телега везла в соседний городок на овощную ярмарку. Репе, свекле, моркови не терпелось попасть в руки покупателей, по крайней мере, на то рассчитывали фермеры. Выехали вовремя, но лошадь Дидоша неудачно подвернула ногу - наверняка бедную лошадку придётся съесть. Марин увидел в сие дурной знак, хотел остаться дома, но приятель уговорил. Теперь настаивает срезать путь через место весьма дурнославное - Зачарованный Лес.
- Поехали или хочешь опоздать и вернуться ни с чем? Тогда сразу поворачивай и не трать моё время.
- Так-то оно так, да гиблое это место - чего там только не водится. Сам знаешь, что люди его стороной обходят.
- Поменьше их слушай. Волю дай, с три короба наплетут - с души воротит. Вон как моя Витока. Проедем быстренько, ничего не станется. День какой ясный, а нечисть, если она там есть, ночью вылазит - это всем известно... Соглашайся давай.
Марин чесал усы, что происходило в минуты глубоких размышлений. С одной стороны боязно, с другой - зазря что ли коня гонять? У мужика что и без того дел нет?
- Ну, хорошо. Раз делать нечего...
- Так бы сразу! - хлопнул в ладоши толстяк.
Вскоре показалась развилка - извечный символ муки выбора, - иль налево, иль направо. Вместо ровной, объезженной дороги, крестьяне решительно избрали старую и заброшенную. Странно как она вообще сохранилась - позабывшая стук колёс на своей спине. Когда сень леса пала на простые лица, оба как-то притихли, но ничего страшного не произошло. Лес как лес: птички щебечут, землёй да листвой благоухает.
- Я ж говорил, Марин, что ничего страшного нет. Доедем до Брынска, продадим овощи, детишкам чего-нибудь купим. Кстати, что жене своей, так сказать, призентируешь? Именины на носу.
- Так-то оно так, но пока это секрет.
- Ишь ты, затейник...
Весёлая беседа разогнала тревоги, по грунтовке разносился беззаботный стук колёс. Ветки укрывали от полуденного зноя, трава дышала влагой, лес спасал от раскалённых лучей и этим располагал. Разве можно в столь приятном месте, днём, опасаться чего-либо? Да, людская молва готова очернять всё и каждого.
Когда колея отметила добрую половину пути, внезапно потемнело. Конь тревожно заржал.
- Не к добру, - выразил общее настроение Марин.
- Что ты в самом деле? Просто солнце за тучу зашло.
Однако вряд ли дело заключалось в погоде. Селяне насторожились, разговор затих. Над головой раздалось подозрительное шуршание и писк. Лица несмело поднялись, чтобы тут же закрыться руками. С крон прямо на облучок свалилась три огромных паука, желтобоких и мерзких.
- А-а! Пошли вон, проклятые твари!
Дидош вскрикнул, подскочил, как упавшая буханка, ноги принялись отбивать чечётку топтания паучищ. Мёртвые тушки посыпались на листву, оставляя склизкий след.
- Фух, прямо на голову свалились.
- Ты бы их, того, лучше не давил, а то мало ли что, - мрачно заметил Марин.
- Что, мамка ихняя прибежит? Не выдумывай - обычные гадкие твари. Хорошо, что теперь не будут по земле бегать.
- Думаю, лучше здесь ничего зря не ворошить...
Толстун хотел было высказаться насчёт суеверий друга, как ещё одно паукообразное рухнуло точнёхонько на лысину. Крестьянин завизжал, но пухлые руки резво расправились с напастью. Впрочем, это была только прелюдия - погибший квартет дал добро на десантирование полчищ собратов. Пауки посыпались градом, стучали по голове, крупу, сухим доскам. Телега наполнялась шарообразными шевелящимися телами. Конь взбрыкнул и понёсся галопом, мужики кричали, лук и морковка летали в воздухе вперемешку с мохнатыми тельцами.
Дидош проклинал и давил, Марин лихорадочно отмахивался. Ни один не заметил, как огромная паутина впереди распахнула зев и заглотила коня белым саваном. В следующий миг оболочка из мириад ниточек скрылась в кроне, унося бедное животное и телегу. Мужики, как мешки овощей, кои везли, рухнули на землю и лишились чувств...
Густая чаща окружала со всех сторон, где-то вверху, среди зелени, сверкало солнце, а люди приходили в себя. Тенёта держали крепко, без шанса на освобождение. Ну, хотя бы не запеленали в кокон и положение вертикально-горизонтальное.
И тут появилась она. Чёрная вдова.
- Я же предупреждал - гиблое это место.
Говорят, когда в лесу погибают молодые девушки, проклятые или страдающие от неразделённой любви, они перерождаются в чёрных вдов. Противоестественная смесь человека и паука ловко балансировала на паутине, с интересом рассматривала жертв. Ослепительно красивое лицо, белые руки, открытая грудь с алыми сосками не оставляли сомнений, что когда-то она была женщиной. Но иссиня-чёрное тело и паучьи лапы вызывали отвращение. Глаза-рубины пожирали пленников, а те тряслись и прели.
Паучиха приблизилась, от голоса по коже пробежал хладный сквозняк:
- Ах, какие мужчинки, какие красивые! Ко мне так давно никто не заглядывал. Я же здесь совсем одна - муженёк-то мой помер, давно ещё, вот и сижу одна-одинёшенька. Тоскую, жду пока кто-нибудь нет-нет да заглянет. Раньше люди чаще бывали, а теперь лес стороной обходят...
Ткачиха вздохнула, но показное расстройство не вызвало жалости. Суеверный страх сжимал, душил мужиков, страшные слухи и бабская молва о чертовщине оживала на глазах. Силились порвать путы, чтобы не бежать, но очертить крестное знамение. Беззаботный властный голос продолжал:
- Хорошо, что я вас встретила. Вы же развеселите безутешную вдову? Не стесняйтесь, я не кусаюсь, разве что чуть-чуть, - и она рассмеялась леденящим нутро смехом.
Крестьяне боялись дышать, а ткачиха вилась вокруг, разглядывала со всех сторон. Паутина звенела как струна, подхватывала и несла свою королеву. Белая ладонь прошлась по лицу одного и второго прохладным касанием, мужчины жмурились и отворачивались пред игривой улыбкой.
- Такие симпатичные и такие молчаливые. Ну, ничего страшного... Хороший лес, не правда ли? Вижу, что согласны. И паучки в нём замечательные. Вот ты, лысенький, любишь пауков?
От непосредственного обращения Дидош ещё больше побледнел. Лепетал, запинаясь:
- Д-да, госпожа, к-конечно... они же такие м-маленькие, безобидные. К-кто их не любит? Правда, Марин?
Бегающий взгляд выискивал дружескую поддержку, но усач оцепенел, смотрел прямо перед собой.
- Но-но-но, - арахна цокнула языком и покачала головой, - неправильный ответ.
- Ч-чессно слово, госпожа.
- Как ты смеешь мне лгать! - мгновенно переменив настроение, вскричала вдова. - Думаешь, я не видела как давил моих детей?! Грязный, лживый человечишка, такие только на корм и годятся!
Идеальная грудь тяжело вздымалась, гоняя воздух, гневный взгляд сверлил неосмотрительного крестьянина. Дидош приготовился к самому худшему, однако арахна на удивление быстро успокоилась, поправила разметавшиеся пряди. Неужто пронесло?
- Ладно, надоел. Уходи.
- Но как, госпожа? - прозвучал вполне резонный вопрос.
Она озадаченно посмотрела на путы, обвела взглядом толстяка. Кивнула, словно вспомнив что-то.
- Ах да... Пошёл вон!
Невесть откуда взявшиеся щупальца вырвали Дидоша из паутины и утащили его, визжащего, дёргающегося прочь. Скорбный крик ещё долго носился среди могучих стволов, возвращая Марина к реальности. Мужик, еле живой, остался один на один с судьбой в образе чёрной паучихи, чьё внимание переключилось на человека.
- Теперь нам никто не помешает, - томно зашептали маковые губы. - Ты моих деток старался не обижать, я видела. И ты будешь вознаграждён. Ни одна из живущих не доставит тебе подобного наслаждения.
- Н-но у меня жена, дети, - благоверный нашёл силы возразить.
- Ничего страшного. Всего одна ночь, дольше не задержу. Соглашайся, тебе понравится.
Марин тонул в жидком огне глаз, сияющих в вершке от переносицы. Была в них сила, перед которой пасовал и порядочный семьянин и суровый аскет, раскрепощался стеснительный юнец, а прожжённый казанова терял голову. Не смог сопротивляться и сермяжник.
- О да, моя госпожа.
Белые руки сплелись вокруг шеи, крепкие сети отпустили члены. Женщина-паук понесла Марина в своё ложе, чьё лицо растянулось в блаженном предвкушении. И жена со скалкой, и дьяк, толкующий о прелюбодеянии, унеслись далеко-далеко. Их осуждающие слова потеряли силу и затихли, уступая место простым радостям жизни. Улыбка не сходила из-под усов, нежные объятия убаюкивали, а сверху лились тёплые лучи и, сладко прищурившись, он вспомнил беззаботное и безопасное детство...
Говоря, что задержит мужчину на одну ночь, чёрная не лукавила. С рассветом он станет свободным. Возможно, слишком свободным. Умолчала она о другом: вдовы, подобно своим членистоногим-прототипам, пожирают самцов после совокупления.