Удушающий смрад заставил мужчину открыть глаза. Воняло гарью, нечистотами, гнилью, уксусом и бог весть, чем ещё. Тусклый свет пробивался сквозь заколоченные ставни. Он лежал в куче тряпок и мусора, сверху угрожающе нависали почерневшие балки. Он поднялся с кашлем и огляделся. Пустой крестьянский дом: выломанные доски, потеки на стенах, каменная печь, обломки мебели перемешались с утварью. Дальний угол скрывает мрак, неясные силуэты на полу, напоминающие очередную гору мусора. Тела? Лучше не знать.
Что это за место, как он здесь оказался? В ответ на зов памяти приходил лишь черный дым костров, от которого кружилась голова. Он даже не помнил своего имени. Хотя погодите, что-то всплыло в сознании. Как же его зовут... эсте... Эстер? Кажется так.
Внезапный приступ боли резанул грудь, поставил на колени. Отголосок недавней, но прошедшей болезни. Вспомнил. Болезнь пожирала его, он умирал, но выжил, пройдя сквозь неимоверные муки.
Эстер направился к висящей на одной петле двери. Изможденное тело нехотя двигалось, ноги подгибались, желудок бунтовал, требуя пищи.
Картина, открывшаяся под пасмурным небом, не вселяла надежды. Покрытые копотью деревянные дома, прочно заколоченные ставни, словно жители спасались бегством. Вдоль дорог еще недавно текли отбросы, но теперь бурая земля высохла и потрескалась. Тут и там в небо поднимались струйки дыма. Полнейшая тишина и запустение угнетали.
Что здесь произошло? Может какой-то феодал решил отвоевать кусок земли у соседа?
В паху чесалось, но никаких ран и отметин. Невольно Эстер осмотрел себя и ужаснулся. Бледная кожа обтягивает тощие руки, суставы торчат, ввалившаяся грудь - почти скелет. Полотняные штаны покрывают ноги, больше никакой одежды. Он поежился, осознав свою наготу. Действительно холодно, ведь осень уже вступила в свои права. Это он помнил, как и родную речь, культуру поведения и жизни. Знал потребности тела и возможности их удовлетворения.
Дул легкий бриз, донося свежий запах моря. Похоже, невдалеке порт или пристань.
Большая черная крыса промчалась под ногами, заставив отпрыгнуть в испуге. Мерзкая тварь вызвала одновременно и ужас, и восхищение. Чем-то она притягивала, будто маятник в руках иллюзиониста. Эстер быстро прогнал противные мысли.
Человек решил идти вглубь материка, но сначала нужно раздобыть пищу и одежду. В одном из домов нашлась подходящая рубаха и балахон. Еще в одном немного еды. Вареная репа, сырые лук и чеснок обжигали внутренности, но кинуть что-то в желудок было приятно.
На центральной площади бросало последние вспышки огромное кострище. Валялось несколько трупов, походивших на мумии. Прилегающую церквушку тоже заколотили. Эстер свернул на одну из улиц. Тела больше не попадались, зато повсюду сновали крысы, вели себя словно новые хозяева города. Вскоре кроме их писка не осталось звуков, только далекий шорох крыльев. Жутко воняло, он кашлял и кривился каждый раз от боли под ребрами.
У городских ворот Эстер не испытал ничего кроме омерзения и тошноты. На окраине раскинулся огромный могильник: сотни тел бросили в огромную яму, едва присыпанную землей. Черные язвы гнили на мертвецах, на искривленных, изувеченных лицах застыл первозданный ужас. Стаи воронья тучей кружили над кладбищем, стервятники сражались за самые лакомые кусочки - глаза или язык.
Что за бойня здесь произошла, способен ли человек на такие зверства? Неужели все-таки война? Нет, кое-что похуже. Кара, не знающая ни пощады, ни чести, ни милости. Он вспомнил. Вот уже второй год в Европе свирепствует ужасная эпидемия - "великая чума". Она распространяется с юга, как лесной пожар, захватывая весь материк, пожирая целые поселения. Ни священники, ни лекари не в силах совладать с напастью. Не иначе, кара Божья за все прегрешения человеческие.
Город, где начался его путь, тоже не миновал злого рока. Всех жителей постигла смерть, оставив лишь его в живых, возможно, для каких-то своих целей. Вот откуда боль в груди - чума почти одолела его. Хорошо хоть теперь он вряд ли заболеет, обретя иммунитет.
Человек брел по разбитой дороге, апатия и страх терзали его своими когтями. Куда теперь податься? Наверное, его родные и друзья погибли, он потерял все. Возможно, там, в доме, лежала его любимая и дети. Спасибо небесам за то, что скрывают прошлое в пучинах беспамятства. Вряд ли он бы выдержал те ужасы, что ворвались в его жизнь вместе с чумой.
Как бы там ни было, Эстер чувствовал, как что-то толкало его вперед, манило за собой. Он должен продолжать свой только начавшийся путь, несмотря на прошлые лишения. Идти до самого Ла-Манша, а потом пересечь и его. Быть может, на островах Англии он найдет землю обетованную.
Эстер с трудом переставлял ноги, но силы постепенно возвращались. Поля и леса он оставлял позади, пересекал ручейки и реки. На дорогах попадались брошенные обозы с овощами и солониной, так что голод больше не докучал. Крестьяне спешили развезти урожай, но в этот раз старуха с косой опередила их, собрав свой. Урожай людских душ. В одной из таких телег он заночевал, наслаждаясь свежим воздухом. Хотя волчий вой долго не давал покоя.
Наутро полегчало, с новыми силами Эстер продолжил ходьбу. Ветер гулял по убранным полям, раздувая одежду холодными касаниями, человек сильнее кутался в балахон. Серое небо оставалось хмурым, но так даже лучше - мертвецы в кюветах меньше попадаются на глаза. Эстер чувствовал вину за их смерть, хотя, само собой, не имел к ней никакого отношения.
День подходил к концу, мужчина задумался о ночлеге. Впереди показался город, стройные дома словно утопали в долине. Окна горели огнями, даже на расстоянии различался шум и гам, значит, город обитаем. Сердце забилось быстрее, он поспешил к желанному свету.
У городских ворот не караулила стража, никто не встретил одинокого путника. Однако из глубин улиц доносились звуки веселья, будто отмечали праздник. Неужели он ошибался, и дела не так плохи? Может, черная смерть - плод его воображения, утопающего в лихорадке, когда он метался в бреду на пороге жизни?
Относительно чистые улицы освещали фонари, ставни не закрывали глазницы домов. Город дышал жизнью, приветливо вёл по чистым мостовым. В воздухе растекался запах жаркого, желудок путника требовательно заурчал.
На повороте Эстер нос к носу столкнулся с шествующей процессией, опасливо юркнул в темный переулок. Кажется, его не заметили.
После серой и унылой дороги, покрытого гарью городка пестрые наряды хохочущей колонны чуть не сбили его с ног сочностью красок. Люди красовались в роскошных убранствах разношерстного кроя, формы и цвета. Пышные рукава платьев, изящные кружева ласкали взор. Корсеты придавали женским фигурам силуэты песочных часов, так любимые мужчинами. Ожерелья, кольца, браслеты блистали златом и серебром. Кавалеры не отставали: атласный блеск безукоризненно пошитых камзолов и бридж, сверкающие носки туфель и золото украшений. Лицо каждого участника скрывала полумаска, глаза игриво сверкали из-за деревянных и тканевых укрытий, покрытых росписью и бахромой.
Эстер, затаив дыхание, наблюдал восхитительное действо из темного угла. Эти люди выглядят счастливыми, никакое горе не омрачает их лица. Как возможно, что в одном городе царит смерть, а в другом бьет ключом жизнь?
Следом за колонной спешили обычные горожане в воскресных туалетах. Женщины смеялись и веселились наряду с мужчинами, заигрывали и флиртовали. Многие не выпускали из рук кубки с выпивкой.
Процессия почти иссякла, когда один из участников заметил Эстера. Дородный мужчина с располагающим лицом обратился к нему:
- Святой отец, а что вы там делаете? Выходите и присоединяйтесь, сегодня можно. Все можно!
Эстер замер, не зная, как реагировать. Пока его нос разбирал запах перегара, мысли лихорадочно метались: почему святой отец, почему все веселятся, а не скорбят? И, если подумать, он так и не слышал своего голоса, весь путь прошел в молчании. Только Эстер хотел открыть рот, и услышать собственный голос, горожанин решил за него, вытащив на ярко освещенную улицу.
- Святой отец, вы, наверное, нездешний, только пришли? Это ничего, здесь все как родные. Сейчас посидим, погуляем, я угощаю. Сегодня всех угощают!
Толстяк рассмеялся, обнял скитальца за шею и потащил следом за всеми. Голова Эстера раскачивалась в стороны и он, наконец, понял, что на нем одето. Впопыхах он облачился в рясу монаха, поэтому его и приняли за клирика.
Они быстро догнали вереницу модников и модниц, теперь голоса доносились отовсюду.
- Сегодня самый лучший день и самый лучший праздник. Веселиться надо так, словно завтра конец света! А знаешь почему? Потому что потом будет поздно.
Через несколько кварталов они вышли на площадь и Эстер не поверил глазам своим. Всю мостовую уставили нескончаемые столы, от разнообразия блюд захватывало дух. Из бочек, расставленных пирамидами, реками текло вино. Между разгоряченными гуляками сновали кухарки с подносами и кувшинами.
У фонтана играл оркестр, вокруг танцевали мужчины в театральных костюмах. Один изображал Папу, другой римского легионера, третий Робина Гуда. К ним присоединялись горожане. В заводной толпе не встречались хмурые лица: стар и млад, благородный муж и скромный крестьянин веселились как в последний раз.
Гарольд, так звали толстяка, усадил Эстера рядом и принялся уплетать за обе щеки.
- Не стесняйся, налетай. Такому столу даже сам король позавидует, - пробормотал он сквозь набитый рот.
Оторопь удивления прошла, и путник понял, насколько проголодался. От яств разбегались глаза, но голод не позволил долго думать - рука схватила первый попавшийся каравай. Запеченный лосось, вымоченный в вине поросенок, хрустящие ребрышки, ягодный пунш - он пробовал многое, восстанавливая жизненные силы, которые отняла лихорадка. Кожа порозовела, глаза загорелись озорным блеском. Прошлые лишения казались страшным сном, наваждением. Пища и эль делали свое дело: Эстер расслабился, позволив потоку общей радости подхватить и нести себя. Он смеялся, болтал, пел в хоре. Кстати, голос его оказался на удивление приятным и зычным.
Они с Гарольдом выпили достаточно и перешли к задушевному разговору, когда без проблем открывают самые потаенные секреты. Языки заплетались, каждое слово сопровождалось хохотом, уместным и нет. Мысли туманились, черное казалось белым, зло - добром, а чума и смерть - сущей мелочью.
- И проспал я под пеплом невесть сколько...
- Так ты единственный выжил?! Вот это да! - удивился Гарольд. - Видать, под Богом ходишь.
- Иду по улице, а кругом все мертвые лежат, - смеялся Эстер. - Почернели, воняют, думал, сам помру. А далеко-то костлявая прошлась?
- Поговаривают, уже и в Англии, и в Ирландии видали ее. Люди мрут, как комары, и ничего не помогает. Один чудак из благородных, не поверишь, против чумы пил, знаешь что? Никогда не догадаешься. Брал рубин, самый настоящий, растирал и выпивал вместе с вином! У него даже перстень специальный был - откроет крышечку, сыпнет в чашку и давай хлебать. Через неделю покрылся бубонами и помер.
- Мор пришел не просто так, обычные средства бессильны... Вот почему я выжил, а остальные нет? На все воля Божья, а нам остается только судьбу принять.
- Правильно, святой отец. Но приспешники дьявола мешают его замыслам. Скажу по секрету, виноваты евреи, зачем мы их вообще возле себя держим, в толк не возьму, и колдуны. Отравляют наши колодцы. Мне знакомый рассказывал, он сам видел. От грязной воды мы и мрем. Может, они все за одно - ведьмы, евреи и чернокнижники.
- Может и так, но что-то не верится, что люди способны на такое, - пробормотал Эстер. - И вы ничего не делаете? Гуляете, пьете, а невинные погибают?
- А что поделать, преподобный? Все равно умрем, а там уж пусть Бог воздает каждому по заслугам. Ты не сердись, на вот, выпей. Мое любимое...
Гарольд сделал солидный глоток, Эстер вторил ему. Да, хорошее вино. Быть священником не так уж плохо, знать бы только, чем он занимается.
Праздник не утихал, друзья пустились в пляс. Толпа галдела, музыканты старались изо всех сил. Стук каблуков по мостовой, пьяные голоса, лай дворняг под ногами - все смешалось в невообразимую какофонию, от которой шла кругом голова. Сейчас все стали хорошими знакомыми, каждый встречал прохожего улыбкой и теплым словом, предлагал выпить и закусить, а то и что-нибудь похлеще.
Веселились до самого рассвета, пока толпа не начала редеть. Усталые, но довольные горожане брели домой, набираться сил к завтрашнему вечеру. Многие валились тут же: столы, фонтаны, подворотни вокруг площади приютили немало сонь. Двое знакомцев не составили исключения, брели из последних сил, но так и рухнули у какого-то трактира. Последнее, что запомнил Эстер - странно почерневшая рука друга, которой тот обнимал священника...
Человек проснулся и уставился в свинцовое небо. Голова болела сильно, но терпимо. Чья-то рука заменяла подушку. Ах да, это же Гарольд, они так и завалились парой.
- Вставай, старый пропойца. Негоже святому отцу похмеляться одному, ты должен помочь...
Слова застряли в горле, их сменил вопль, остатки хмеля испарились в тот же миг. Ужас увиденного проявился во всей ясности бледного дня. Его друг покрылся черными сочащимися кровью бубонами - верными признаками чумы. Остекленевшие глаза смотрели в пустоту.
- Нет, не надо снова...
Эстер попятился, ноги понесли его в сторону площади. Он бежал, спотыкался, падал, вновь поднимался. Разум отказывался верить в увиденное. Погасшие фонари более не дарили теплый, обнадеживающий свет, тишина сменила смех и оркестр.
Добравшись до площади, он попятился, точно от удара. Ноги ослабели, некая струна оборвалась в груди, он медленно осел на землю. Из глаз потекли слезы.
Людей, вчера беззаботно гулявших, постиг мор. Мертвецы распластались среди объедков, с раскинутыми в стороны конечностями, словно они падали, не покидая танца. На фоне ярких одежд пепельно-серые тела выглядели еще более жутко. Вода фонтана обагрилась, превратив его в родник крови. Некоторые погибли во время соития, в безумной попытке обмануть смерть. Пожиратели падали уже хлопали крыльями в небе, красные глазки плотоядно светились. Карканье сводило Эстера с ума, в нем слышался клокочущий смех дьявола.
Не разбирая дороги, мужчина бросился прочь из чумного города. Он пытался сохранить надежду в сердце, хотел верить, что спасение возможно. Однако другая его сторона убегала, закрывалась от действительности, желала спрятаться и переждать, чтобы не видеть больше мук, смертей.
Эстер бежал, а когда выбился из сил, брел, спотыкаясь, по пустынному тракту. Пока тьма не опустилась на землю. В каком-то лесу он упал на обочину и забылся сном. Потоки от слез застыли на щеках.
Робкое утреннее солнце помогло прийти в себя. Зов, гонящий на север, вернулся с новой силой, ноги повели вперед.
Кошмары прошлых дней врывались в мысли. Задорный танцор снимает маску, а под ней провалы глазниц, наполненных гноем... Эстер тряхнул головой, прогоняя наваждение. Разве они сами не этого хотели? Беззаботно веселились, предавались чревоугодию и пьянству, забыв о своей духовной сущности, сложили руки в ожидании смерти.
Уже второй город опустел на его глазах. Почему он, что за проклятие? За что Господь карает его, ведь он даже не помнит, прошлое сокрыто в тумане. Какой смысл карать за грехи, которые и не вспомнить? Так не извлечь урок, не покаяться.
Шорох в кустах заставил его замереть. Волк, медведь, разбойник?
- Святой отец? - робкий девичий голос развеял опасения.
Девочка-подросток смотрела на него испуганно, с мольбой в глазах. Платье и лицо в грязи, руки сжимают куклу.
- Святой отец, молю вас, помогите.
Он уже не удивлялся тому, что его принимают за другого. Хотел было отказаться, сказать, что она ошиблась, но ладонь сама собой сложилась в крестное знамение, рот помимо воли произнес:
- От чумы, голода, войны, избавь нас, Господи.
- Я знала, что не ошиблась в вас, - обрадовалась девочка. - Идемте скорее, тут недалеко.
Она схватила подол балахона и направилась в лес, Эстеру пришлось не отставать. Вскоре из зарослей показался монастырь. Навстречу выходили люди - склоняли головы, крестились, приветствовали священника. Горе уровняло крестьян, торговцев, воинов.
- Как хорошо, что Господь послал Вас в эти ужасные времена, - заговорила женщина в платке. - Не согласитесь ли прочитать несколько молитв. Конечно, сначала можете омыться и отдохнуть. И продуктов у нас в достатке.
- Конечно, дочь моя.
Вообще, он был молод, но недавняя болезнь сильно состарила тело, пережитые ужасы вплелись сединой в волосы. Его действительно можно было принять за старика.
Эстера привели в келью, принесли таз с водой и застелили постель. Он привел себя в порядок, немного отдохнул, а затем отправился на обед.
В просторной столовой собрались все беженцы, около тридцати человек. Эстера усадили во главе стола. Не столь изысканная пища, как недавно, но еда добротная, питательная и приготовленная с любовью.
Все взоры обратились к нему. Эстер поднялся, окружающие последовали его примеру, и начал читать молитву:
- Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день...
Люди сложили ладони и прикрыли глаза. Сейчас они вспоминали то доброе, что успели познать в жизни, и искали в себе новую веру. Только девочка не опустила головы, восхищенно взирала на проповедника. Эстер смутился. Вновь вспыхнуло чувство вины. Он понимал, что беды свалились на землю не по его прихоти, но какая-то часть настойчиво убеждала в обратном. Будто каждый мертвец дело его собственных рук.
- Аминь, - раздались голоса, когда он закончил.
После трапезы многие выявили желание побеседовать со священником. Одного за другим Эстер выслушивал страждущих в исповедальне. Он нес им спокойствие, избавление и искупление грехов. Сейчас он превратился в истинного человека веры, избранника, имеющего власть исцелять и радовать. В эти мрачные времена, когда сатана и смерть ходят по земле, строя козни, он стал светочем Святого Духа и укрепил веру.
Последней пришла та самая женщина в платке. Ее звали Магда. Именно она сплотила этих людей, протянула руку помощи, когда прежний мир рухнул. Эстер неподдельно восхитился таким мужеством и разделил с ней бремя ответственности.
Вечером, окончив ужин, люди разбрелись по кельям. Мамы вели детей, мужчины уходили группами или поодиночке. Говорили только шепотом, никто не создавал шума. Тихо и кротко прощались с преподобным и так же уходили и готовились к ночлегу. Полнейшая противоположность городу, где жители утратили не только праведный страх перед Господом, но и забыли естественную человеческую мораль.
Эстер растянулся на топчане и удивлялся превратностям судьбы. Всего несколько дней назад он боролся за жизнь в грязной куче мусора, а теперь у него есть кров и преданные слушатели. Он удивительно легко справлялся с обязанностями священника, словно когда-то примерял эту роль. Одно омрачало - прошлое все так же ускользает от разума.
Эстер вздохнул. Может, его место здесь, среди страждущих? Он еще обдумает эту мысль, а сейчас пора отдаться в цепкие руки сна.
Эстер проснулся от крика, сердце забилось в тревоге. Он быстро поднялся и вышел в коридор. Пусто. Двери келий распахнуты настежь, внутри никого, вещи разбросаны в беспорядке, словно что-то заставило постояльцев панически бежать. В столовой и во дворе тоже никого не оказалось. Оставалось единственное место - молельня.
Ворвавшись в здание, Эстер споткнулся и упал на что-то мягкое. "Как хорошо, что здесь поставили мешки с мукой", - пронеслось в голове. Но когда глаза привыкли к темноте, он осознал ужас своего заблуждения. Нечеловеческий вопль пронесся среди сводов, многократно отразившись от стен. Он распластался на собственных прихожанах, которых уже принял Бог в небесных чертогах. Их участь не оставляла сомнений - черные пятна на теле, искаженные гримасой лихорадки лица. Великая чума прошлась и здесь незримой поступью.
Почуяв конец, люди собрались в молельне, чтобы быть ближе к Господу, но многие падали, не добравшись до цели. Среди лавок скрючились мертвецы, окоченевшими руками они тянулись к лику Христа.
Прерывистый стон раздался у распятия Иисуса, священник бросился туда. На ступенях лежала Магда, тяжелое дыхание прерывалось хрипом. У ее ног покоилась девочка с куклой. Эстер приподнял женщину, его душило бессилие, наворачивались слезы. Она безумно вращала глазами, билась в судорогах. Наконец взгляд остановился на человеке, глаза расширились в потрясении.
- Сестра, сестра, это я - Эстер. Ты узнаешь меня? Теперь все будет хорошо.
- Нет, прочь! - закричала она и попыталась вырваться. - Это ты... ты...
Что она хотела сказать, осталось тайной. Магда отошла в мир иной.
Эстера обуяло горе, он рыдал в бессилии. Он даже не в силах похоронить их - слабое тело не выдержит такого испытания. Пусть же обитель Господа станет для них могилой.
Не в силах выносить пребывания в монастыре, он вернулся на старую дорогу. Теперь Эстер не питал надежд - наверняка он проклят дьяволом, который заставляет его смотреть на чужие муки. Это хуже смерти. Нет больше сил сражаться с роком. Лучше пусть в лесу его растерзают волки или доконает голод, чем жить с огромным камнем вины в душе.
Время утратило значимость, смешавшись в мутно-серый поток перед глазами. Он сбивал ноги в кровь, в поисках смерти, но в то же время искал и спасение. Если обречен нести свой крест, пусть будет так. Все равно он лишь игрушка в руках Бога.
Человек волочил ноги, погрузившись в мрачные думы. Перед глазами метались кошмарные картины грозного марша поветрия по землям Европы. Он даже не заметил, как вошел в город, не услышал людской суеты. Люди удивленно смотрели на Эстера, когда тот задевал кого-то из прохожих, не подняв головы. Шагал дальше, что-то бормоча.
Огромная черная крыса перебежала дорогу, путник вскрикнул и отпрыгнул, как в первый день скитаний. Наконец он увидел мир перед собой. Над узкой городской улицей нависали дома, в лавках торговцев суетились покупатели, в харчевню заходили посетители. В центре улицы настоящий священник напоминал о страшном бедствии, нависшем над родом людским.
Запах города, в котором выделяются нехарактерные ароматы уксуса и костра. Значит, с чумой сражаются и здесь, но стараются не замечать, жить прежней жизнью.
Впервые за долгое время выглянуло солнце. Эстер сбросил капюшон и подставил лучам осунувшееся лицо. То ли оживленная улица стала причиной, то ли это произошло само собой, но он понял, что находится в нужном месте. Невидимая сила, то самое предназначение, зов привели его туда, где он должен быть. Эстер успокоился, и следом вспомнил свое настоящее имя.
- Песте, - прошептали губы.
Он засмеялся, и этот смех напоминал карканье.
- Песте, Песте! Что за странное имя? Но меня так зовут, я вспомнил. Как же хорошо!
Он шел к людской толпе, протянув руки, словно хотел заключить в объятия целый мир. Улыбка играла на бледных устах. Горожане испуганно взирали на пришельца, даже проповедник умолк. Подгадав момент, маленький воришка умыкнул рыбину прямо из-под носа лавочника, но тот даже не шелохнулся - его лицо исказил суеверный страх. Крики прокатились по толпе, женщины падали без чувств.
Нарекший себя Песте, брел к ним с блаженной усмешкой. Он не замечал, как изменяется его облик, каким пугающим становится. Лицевые кости удлинялись, натягивая кожу, глаза глубоко впали, оставляя темные провалы, остатки волос вылезли, кожа осыпалась лохмотьями.
- Peste! Peste! - пронеслись отчаянные возгласы.
- Да, меня так зовут.
- Peste! Чума! Смерть!
Толпа обратилась в бегство. Купцы бросали товар, дети плакали, женщины визжали и поминали геенну огненную. Тех, кому не повезло отстать, ожидала страшная участь. Оказавшись рядом с Песте, люди падали замертво, высыхая и корчась в приступах кашля. Их глотки источали гной и слизь, кровь текла из глаз и ушей. Но Песте не замечал этого, искренне расстраиваясь, что его хотят оставить одного.
- Погодите, куда вы? Ко мне лишь вернулась память. Не бойтесь.
Он схватил за руку нерасторопного мужичка.
- От кого вы бежите, я не понимаю? Разве нам грозит опасность?
Под костлявой дланью рука несчастного покрылась бубонами, они лопались, сочась кровью, и причиняли невыносимую боль.
- Чума... чума... Ты - чума! - завизжал мужчина. - Ты - черная смерть и принес кару на всех нас.
- Да нет же, вы ошибаетесь.
Но Песте не услышал ответа - горожанин превратился в иссохшую мумию, черную, как древесный уголь. Песте утратил к нему всякий интерес и поспешил за остальными. Благо идти становилось все легче: его размеры увеличились, теперь он достигал двенадцати футов в высоту, шаг стал размашистей. Кожа и мышцы осыпались, внутренности развеялись черным пеплом. Монашеский балахон едва прикрывал скелет. Костлявые ноги цокали по мостовой, длинный вороний череп смотрел на мир пустыми глазницами, голос более напоминал карканье. Клюв водил в стороны, в поисках живых.
А люди продолжали бежать от чумы в телесном обличье, вестника наказания Господнего.