В тайгу осень приходит хмурой полосой дождей. Тени приобретают особую глубину, будто окукливаются смолью и ознобом молчаливой тайны, что поджидает кого-то в веках, и слава Богу, что не меня.
Город Мухосранск, бывшая южная столица этого таежного края, прославился еще в революцию, когда пьяные отряды дезертиров и матросни под предводительством безусого комиссара устроили массовый террор для крепких сибирских мужиков с такой пролетарской бескомпромиссностью, что чуть не вырезали население на корню.
Собственно и прозвище свое - Хайдар (плохой выродок) комиссар получил от тюркско-хакасских наречий, за приверженность к решению классовых проблем с чисто азиатской простотой, той, что хуже воровства. Засел, молодой начальник в деревеньке на границе Кайбальской степи и Саянской тайги, принялся брать, да убивать заложников. Дело по тем временам, в общем-то обыденное, но подошел выродок к нему творчески, с рабочей смекалкой. В заложницах ходили в основном бабы на сносях, и те, что деток от груди еще не отняли. Конечно попадались опричникам и родственники белобандитов -кулаков (там почти все родственники да бывшие каторжане). Хотя и местного населения красные не чурались, старейшины там всякие, шаманы в шкурах немытые, кое-какая интеллигенция и прочая откровенно волчья кровь.
В бане молодой комиссар париться любил. С водкой и с девками, с самогоном и широко. Баня на берегу замерзшей реки, рядом прорубь. Когда распаришься, голышом в ледяную воду, и серость с лица, как пушинки с ветром от одуванчика. И хорошо...
Заложников тоже в той проруби топили, почти каждый день, иногда по несколько семей зараз. Подо льдом всю зиму река звенит, вода чистая, струи холодные нетерпеливые, несет белые тела поруганных христовых невест вдаль, к батюшке Енисею и следов никаких, и сожалений не сыскать.
Так вот, я не о том. В городе имелось собственное губчека. Тоже не подарок. Мухосранск купцы строили, для себе, да для складов. Там и церкви больше не на храм, а на крепость похожи. Стены не то тараном, не возьмешь пушкою . А дома от тяжести стен, будто ели в тайге комлем - первым этажом в землю попроваливались, и окон не найдешь. Что в подвалах тех хранилось, то каждому купцу личная тайна. Тут люди не год и не два жить собирались, обустраивались на века. Потому цемента и прочего скрепляющего раствора не жалели. Цокольные этажи возводили с окнами - сводами, да в добрый метр толщиной.
А такого особого кирпича, как в дореволюционном Мухосранске, вам точно не видать. Скажем прямо, Кремль столичный сложен из говеного кирпича. Посмотри только, он весь щербатый, то там поплыл, то тут раскрошился. А кирпичом из домов купеческих можно в мельнице зерно дробить, и мука красной не будет и жернова хоть куда.
Губчека сразу этот факт просекло. Они белобандитов и страждущих далеко от собственной конторы не отводили. Стенка дома во внутреннем дворике, где эти мытари засели, в полтора метра толщиной и четыре высотой. Навесы всякие, стайки от хозяйства, конюшни, подвалы, застенки, удобства. Запутаться можно, коли не знаешь. А пред той стенкой, свободного пространства хоть отбавляй. Вот комиссары и приноровились.
Расстреливали, прямо не отходя от кассы. Во внутренний дворик, к стенке и в наганы. А к вечеру подводу подгоняли, грузили трупами и опять к Енисею - батюшке. Протока течет, считай через весь город.
В девяностые, когда Хайдары опять к власти пришли, дали нам такой цокольный этаж под магазинчик. Конечно не задаром. Он вообще в разрухе стоял, а мы ремонт и электричество должны в счет аренды, покраску фасада и прочую дребедень.
Я поначалу обрадовался. Аренда приемлемая, место почти в центре, дворик какой-никакой, соседями пополам разгорожен. А главное, комнаты три и даже четвертая, правда там теплоузел, коммунальщиков местных. Такое хитросплетение из ржавых труб, что не ноги, голову сломать, не ровен час.
Когда в ремонт втянулся по самые уши, тогда и протрезвел. Стены в полтора метра это конечно очень хорошо. Сибирской зимой, да когда такой дом по цоколь в грунт утоплен, не нарадуешься на счета за отопление. А когда совсем дубак, можно отворить дверь в теплоузел. Там жарко, почти как в бане и сырости никакой. Вся эта галиматья из распределительных узлов прогрета градусов до шестидесяти. Но это плюс, а исторические минусы...
Полы в доме пришлось менять подчистую. Проводку тоже перетянуть, двери, перегородки. Внутри вековая пыль и мразь. Уработаешься, надышишься ей, а потом ночные кошмары не отпускают. В проходной комнате, где стеллаж под склад устроили, я пол вскрыл, а там какой-то лаз прямиком в землю. Видать спуск в подвал или куда дальше, своды кроваво-кирпичные, полу стертые и завалено мусором. Рядом от нашего магазина и церковь, и администрация, и здание бывшего земского банка. Дети кричат, ход подземный нашли. Вдруг клад там?!
А мне одна докука. Земля, что в завале не земля, а мусор вековой. Я конечно полы на лаги положил, но основание все одно дышит. Такое впечатление, что в один прекрасный момент и склад, и товар, и мы с ним в подземный ход уйдем скопом. А своды кирпичные над нами сомкнуться тихонько. Им-то не в первый раз.
Потом, когда товар завезли, образовалась следующая беда. Кто будет в этом хозяйстве сторожем? У меня свой дом на расстоянии 8км. от магазина, и хозяйства в двадцать соток. Ну, раз там заночевал, два, три, и что дальше?
Решили дочь в тот дом определить, ей восемнадцать. Телефонный номер пробили, музыкальный центр, телевизор, диван, плита для готовки ужина, шкафы под одежду обустроили в нишах. Даже какое-то подобие уюта.
Договорились, что я ночую только тогда, когда она захочет домой. А дочь радостная, у молодых право на самоопределение, важней, чем у наших братских республик. Лишь бы кормили, одевали, да не лезли с неудобными вопросами.
Но буквально через неделю ее холостой жизни подходит ко мне жена и спрашивает, мол, неужели я ничего не замечаю, что с нашей дочерью? Я сначала подумал невесть что, но потом оказалось еще туже.
Вообще какая-то чертовщина. Отказывалась девченка в магазине ночевать. Сказала, что по ночам бродит в подвале призрак. И пугает он ее так, что боится она до смерти. Рассказывать это мне, бывшему материалисту?! Да глупость какая-то. Не для того кончали мы с политэкономией институты, чтобы всякие долбанные призраки мешали нормально торговать.
И после такого разговора, последующие ночи я проводил в магазине в полном одиночестве. Работы было хоть отбавляй, обустройство помещения требовало титанических усилий. Поначалу мне даже понравилось. Ни жены, ни контроля. Позвоню, часов в восемь вечера для успокоения совести благоверной, доложусь, что все нормально, без происшествий. И за пивком. Рядом с историческим музеем пивнушка, а если к пивнушке чекушку прихватить...
А потом наежило. Толи стены эти кровавые, толи пыль вековая пополам с дурью людской. Хожу по комнатам, и такое чувство, что кто-то за мной доглядывает. Иной раз сидишь, делом занятый, вдруг посторонний шорох. Краем глаза будто в комнате дернулось, что. Обернешься, подскочишь, приглядишься, все вроде в порядке, на своих местах. Да и напряжение в этой старой проводке словно не 220, а 190. Еще и мерцает...
Помню, что засыпал я в тот день плохо. Хоть и выпил почти сколько хотел, а давит, душно, аж не могу. Ну, утолокся, и снится мне будто по проулку городскому бреду. Есть Муходрыщенске проулки такие, не проход, а пролаз между стенами, с карманами, выбоинами, как комнаты без потолка. И сумрачно там, хмуро даже ясным днем, не то, как сейчас под осень.
Смотрю, в нише, переплетенной порослью кустарника, шевелится кто-то. Темный, непонятный. Пригляделся, а у него глаза как у волка, горят кровью. Тут от испуга и проснулся, сел на кровати. Сначала не понял, впечатление такое, будто свет дежурный горит. Только не красный, белесый какой-то. Тогда и допер. Голову вверх, а он прямо предо мной стоит, глаза кровью. Сам зыбкий словно темное облако, а наружно светится белесым. Все в нем и темнота, и свет вихрями, вихрями.
Натура у меня дурная, она наверняка и спасла. Меня когда напугают, злой становлюсь очень. Как вскипело внутри за родимое дитя! Кинулся я на призрака с ревом, сгреб в охапку. Тут у меня в ушах как зазвенит, и тишина. Такое чувство я уже не я, плыву, словно тихий воздушный шар. Глаза, как пятно от света слабого фонарика. Куда посмотрю, там все высвечивается.
Сначала в торговый зал понесло прямо чрез стенку. Раз, и плыву в другой комнате, на витрины глазами свечу, надписи рассматриваю. Тащит через весь зал, а ног не ощущаю. Потом сердце похолодело, будто затылок под сквозняком. Чувствую, еще к одной стене меня тянет, понимаю кранты, понесет в тот самый подпол. Но нет, пузырем меня сквозь одну стену, вторую.
Попали в теплоузел. Там, нацелило в самый угол и осветило его фонарем. Внутри уже страха никакого нет, только понимаю, что-то важное зарыто в углу том. Потянулся туда рукой, смотрю, а она точно не моя, пальцы короткие и волосатые, и просвечивают тем самым белесым светом. Тут паника нахлынула, словно тону и вздохнуть не могу никак. А потом чернота.
Проснулся с утра. Башка гудит, и слабость в коленках. Чую, доигрался я с той самой личностной свободой. Холодильник проверил, вроде перебора нет, вполне обычная доза - грамм 250. Думаю, что так плохо-то? Тогда и вспомнил ночные страсти.
В углу в теплоузле, откопал я старый, ржавый наган. Рылся еще на полтора метра в глубь, только клада не было там отродясь. Понял я, наган ему главное. Видно много на нем набралось невинных душ. А прятал его тот хмырь любовно. Ветошь, промасленная тряпица, еще раз ветошь и мешок. Но истлело все до самых краев, и дуло чутка ржавое, и боек.
Хочется ему, наверное, до сих пор гражданский разгул вернуть. Да хрен там. Собрал я этот мусор в целлофановый пакет, дошел до моста через реку до середины. Потихоньку бросил убийцу того в течение холодных чистых вод.
День серый был, тучи. Дождиком кропит слегонца. Помню как сейчас, сомкнулся над ним всплеск волн. Надеюсь, утопил мытаря навеки долгие. Больше чудес в нашем подвальчике уже никто не наблюдал.