За окном снег. Белыми, маслянистыми хлопьями валит так, будто на носу Новый Год, но до праздника еще целый месяц. За окном снег, а в квартире кавардак. Лука Иваныч Илью с Сэмом гулять отправляет и жена с дочкой сейчас передерутся. Уже считают, кто собаку мыть будет.
Почетная обязанность это когда мусор выносить. Одел тапочки и бегом, только бы за шиворот не навалило. Стоять под ветром пол часа и ждать пока Сэм набегается, да прогадится, никакой охоты. В такую погоду, о хорошем хозяине лучше молчать.
--
Папа! Ты бы Сэма к унитазу приучил.
Ага, конь с наездником. Рационализатор в семье подрастает.
--
Вы бы сами за собой сдергивать научились.
--
Скажешь, тоже.
--
Ну и иди.
Распахнув двери, Илья вихрем вывалился наружу, огляделся по сторонам от беды и спустил собаку с поводка. Это он на выставках медалист, грудь колесом и важный, как Уистон Черчилль, а во дворе дворняга дворнягой. Пока все углы не пометит, не дозовешься. Хорошо, хоть помойку увезли.
А вообще, Сэм личность знаменитая на всю округу. Его из самой Москвы папа привозил, за баксы. Во всей Хакасии таких три и один кобелино. Мать его так называет. Медали на ковре, кубки в стенке. Как гости сподобятся, одних разговоров часа на два.
У нас в подъезде, этажом выше у Марьи Васильевны кошка особая есть - Вильна. Так та, туши свет, редко породная. Шерсть отливом серебряным, глаза голубые, ушки внутри черные, кисточка хвоста белая. А как ее хозяйка любит и свет не мил. Из самой Англии привезли, в подарок. У нее на одну кормежку пол пенсии уходит.
--
Сэм! Нельзя, Сэм! Ты куда в кусты?! А ну, ко мне! Ко мне! Ты что, сволочь?!
Все, прогулялись. Звонок в дверь. Мать пошла, опять в ее сторону договорились. Вот у отца с сыном контакт, так контакт. Никаких пререканий...
--
Ы-ы-ы!!!
Что там с ума посходили, или опять Сэм разодрался? Лука Иваныч накинул на плечи подтяжки и быстро засеменил к входной двери. Только бы не морду, а то прощай выставки и медали. Прощай гордость.
--
Ы-ы-ы!!!
У порога, прямо на входном, грязном коврике сидела мать. Ее лицо насквозь поразила полная опустошенность и удивление. Казалось, она перенесла инфаркт. Рядом потеряно стонал Илюха.
Из-за его спины выглядывал вполне целый, и даже довольный Сэм. В его огромной, почти волчьей пасти торчала голова кошки. Не оставалось никаких сомнений, уже дохлой кошки, и звали ее Вильма.
Лука Иваныч схватился за свою голову и принялся приплясывать на месте кадриль. Еще бы просто кошка, так английская, еще бы просто соседка, так начальник снабжения. О рабочих отношениях дальше и не мечтать.
--
Гы-де?! - измученный скорбными танцами Лука Иваныч, чуть не падал на колени и принялся заикаться.
--
Гы-де?!
--
Откуда я знаю? Только отвернулся, он ко мне бежит. Довольный сволочь, а в зубах эта...
--
Ти-хо! - наконец порешил мудрый Лука и грузно, телом привалился к двери. - Тихо. Мы ее на место поставим. Может, пронесет. Скажем, сама сдохла.
Трясущимися руками Лука вырвал из пасти паршивца бедное животное и занес в дом. Хотел было задать Сэму трепку, уже съездил в живот ногой. Но тот ощерился не понимая. Что с гада возьмешь кроме анализов и сотки за случку? Кобель он и есть кобель.
Чужое имущество приводили в порядок всей семьей. Хорошо хоть не перекусил напрочь, крови нет, задушил сволочь. Вымазал ее в грязи, лапа болтается - сломал гад бедной лапу. Не кошка, а тряпка половая. Лука ощущал даже некоторое злорадство.
Усю-сю, вискис, шерстку гребеночкой, крови голубые. А сама по помойкам лазает, с котами вшивыми огуляется. Вот тебе и порода. Разведут на тысячу баксов, а приплод от подвальной швали. Хорошо, хоть мой Сэм ей не подавился. Надо бы к ветеринару сводить.
Тело обмывали в ванне. Хэвен с Шолдрексом выполоскали пол бутыли, мать капнула духов. Расчесывали долго, тщательно, сушили шерсть феном. Прядку к прядке укладывали по памяти - фотографий не оказалось. Сам Лука, лично закрыл глаза безвременно усопшей англичанке. Дочь хотела подвязать тело бантиком, но куда тогда конспирация?
Через пару часов, Лука тихо, крадучись поднялся на третий этаж. Воровато оглядевшись по сторонам, хозяин аккуратно уложил труп на коврик у чужой двери. Пусть думает, пришла умирать домой ночью. Пришла сама.
Спать не укладывались, сидели от греха без света. Молчали, ожидали разборок всей семьей, тренировали полное удивление на лицах. Лука отметил, что врать у жены, получается слишком естественно.
Наконец услышали женский вой в голос. Только бы не к нам, - подумалось Луке. - Если к другим, так вообще вместе не свяжет. А то еще и милиция, и суды.
Но Марья подалась именно к ним. Что-то гулко загрохотало по ступеням, бухнулось стуком в дверь. Лука сразу не подходил, прочие опасались. Стук становился настойчивей. Не открывать? А если догадается?!
--
Кто там?
--
Лука! Открой, Лука! Плохо мне, у меня несчастье.
--
Так мы уже спим!
--
Валидольчику мне! С сердцем плохо.
Приходилось открывать. Иначе ни в какие ворота. В дверь ввалилась бледная и страшная как сама смерть Мария Васильевна. Ей было действительно плохо. Глупая жена уже стояла с валидолом и водой в стакане. Но Марья слава Богу не замечала. Проглотила таблетку, и запила залпом.
--
Плохо мне Лука. Ой плохо. Померла моя радость, моя Вильнушка. Уже два дня, как померла.
Лука не воспринимал окончания фразы ни на еть. Что же это такое?!
--
Как?!
--
Вчера похоронили сердешную. Толя хотел гробик заказать, да для кошек их не делают. И так уж... А сейчас чудо! Сама домой она пришла! Я поднялась, а она на коврике. Как живая! Домой приползла! Уже мертвая была, возвратилась, и к хозяйке. А меня не дождалась. Как живая...
Марья Васильевна ойкнула и залилась горючими слезами. Надо бы скорую, - тяжко просчитывал варианты Лука, - но опять же ситуация. Вдруг разберутся?! Сзади давился истерикой молодой рационализатор Илья. Мать тихо выла.
--
А я в это не верю! - неожиданно громко и наотрез весомо высказался отец поруганного семейства и пошел в свою личную комнату. - Не верю, и все!