Намек на улыбку всегда загадочнее, чем ее действо. С тоски улыбаются даже идиоты, щерятся на оскал крутые командиры, блестками светятся их дырочки для очередных звезд. Они объемнее, чем мое воображение. Ничему эти дырочки не вместить, за ними все мыслимое геройство и способность к любым утратам, ради грядущей цели.
Я не против погон, но армия должна воевать. Бутафория ей не к лицу. И карточный шулер в порядочном борделе, за ночь, раздевает трех полковников до гола. Иначе, он вшивый трепач, а они не офицеры.
Воевать, так воевать. Стрелять, так по настоящим целям и полным боекомплектом. В конце концов, война для армии почти самозащита. Синдром ее разложения изнутри, гораздо поганей, чем афганский, чеченский или какой-нибудь еще.
Заштатный госпиталь в тихом, южном городке утопал в июньской зелени и спокойствии глубокого тыла. Собственно уже тогда вся Россия стала глубоким, непомерным для глупого врага тылом, который невозможно ни завоевать, ни даже всколыхнуть волною, в силу его бескрайности до самых границ.
Поступающих сюда с вывихнутой скулой, разбитой челюстью и прочей гадостью от дедовщины, было куда больше, чем бравых раненых, в бравых боях. Вся эта гоп команда отъедалась больничной пайкой, курила на лавочках, строила глазки медсестрам и творила обычный и приятный русской душе бардак.
Вы никогда не видели настоящего офицера в вынужденном бездействии от подчиненных? Красное знамя и витражное зеркало из комнаты политпросвещения остались в родном полку. Чужие солдаты без головных уборов не грозились отдать честь. Внимания ни на грош.
Знаки отличия, нашивки, звездочки пылятся в забытой Богом раздевалке. А офицер без формы, будто голый без бани. И суетиться с тазиком глупо, так как, все что есть не прикроешь. И делать вид, что дела пучком, без бани и мочалки полное безобразие.
Стрижка под модное тогда каре, этого офицера не успокаивала. Он заглядывал в отражения окон, мусолил вороной вихор, но ничего путного не выходило. Женщины за бетонной стеной, подчиненные в части, да не в чести. Им поровну, но куда тогда самолюбие?
- Э! Ты куда блин, туда смотришь? - бравый варяг-командир наконец нашел объект для внимания, но нижний чин развернул голову влево и без почтения.
- Ты мне, что ли? - и даже в глаза не смотрит.
- Что?!! Как стоишь сволочь! Ну-ка, смирно и ко мне! Ты как с командиром разговариваешь?
- Да пошел ты...
- Что?!! Куда...?
- Туда и иди. Больной, я не видишь.
Командующий собственным тылом оторопел в позе девочки без весла, но с открытой варежкой, а горе подчиненный невозмутимо пошел дальше. Ему не привыкать, насмотрелся за полтора года срочной службы. И не такое было. А начиналось все, очень даже занимательно.
2.
Во Фрунзенском военкомате опять недобор. Остатки душного лета каплями пота проливались за воротник. Полковник Жуматаев наждачил ладонями затертую лысину и считал галочки через тяжкие призмы очков, но добра не выходило - опять кранты. Если бы одну единицу в стройбат, передвинуть состав по вертикали и двух этих идиотов в воздушно-десантные, а того в морпех. Но не хватает! Хоть сам вместо них иди.
Последние два призыва, положения просто катастрофическое. У каждого из трех ублюдков отец или дядя в министерстве, а каждый второй ублюдок полный ноль по состоянию здоровья. Они что там, рожать разучились?! Как-то не так выходят?
- Товарищ полковник! - в кабинет влетела бойкая секретарша. - Там такое чудо привели, смотреть тошно. И как его не выкинули на предпризвыной? Куда смотрят?
Жуматаев поднял голову вверх, а в кабинет ввалился откровенно небритый невропатолог. Из-за его спины, как-то боком выглядывал еще один молодой недоумок, со светлым но уже мутным печалью взглядом.
- Что?
- Да вот, еще одного прислали. А он ни то что кончика носа коснуться, смотреть прямо перед собой не может. - Мед брат сдавленно хихикнул. - Их там самих обследовать нужно, на предмет идиотизма. Ух и наворочали.
Малец правда не того, вывернутая наизнанку шея с вздувшимися, мятыми рубцами вертикальных жил. Его загнутый к небу подбородок, поминал оскал бравого морпеха перед трибуной с высшим руководством страны, но все это затравлено, наискосок, в нелепом взлете перед падением.
Еще один, - обречено резюмировал про себя полковник. - Как гусь, без перьев на мухабойне. Опять недобор, срыв призыва, и ни премии, ни прогрессивки.
- А ну, ко мне! - гаркнул решительный до горячки начальник, и чудо придвинулось к его державному столу ближе.
Виктор Кузькин страдал с раннего детства и точно знал, что выпала ему хворь на всю оставшуюся жизнь. В трехлетнем возрасте, потянувшись за тарелкой с кашей, мальчик неловко упал со стула и надломал шейный позвонок.
Лечить его не брались дано. Нелепая травма ущемила нервы, заставив шею развиваться в одном, ущербном направлении. Годы атрофировали мышцы и вертеть головой мальчик практически не мог. Нелепая печать случая раз и навсегда развернула лицо Вити влево.
Его дразнили одноклассники, считали тупым учителя. Но он был бы нормальнее большинства, если бы не наше к тому обращение. Именно оно, пустое в своей, а не его однобокости, выделило мальчика, как объект для насмешек и безотчетного, чужого зла.
- Куда смотришь? - привычно недобро захрипел Жуматаев, проследив за взором призывника от стола и до окна на улицу к воле. - Ты что из себя корчишь?
- Он правда такой, - сдавлено хрюкнул невропатолог. - Мы уже и новый рентгеновский снимок сделали. У него стойкое смещение шестого позвонка.
- Какой новый? - начальник для весомости, даже привстал из-за стола, угрожающе надвинувшись на нелепую, но жизненную ситуацию.
- А они нам нормальный снимок прислали. А я, как посмотрел, так чуть на пол не грохнулся. Видать специально, чтобы план выполнить.
- Это с какого участка?
- Да с четырнадцатого. Шикаев у нас такой ученый.
- Я ему покажу!
Снимок тот, упросил подложить Шикаева сам Витя. Больница у них старая, лечебный состав дедовский, надежды на здоровье никакой. Вот и решил парень себя квалифицированным докторам показать. Вдруг, что удумают.
- Мой снимок, - неожиданно весомо утвердил горе призывник. - У-у меня все нормально.
Вторая фраза у него к сожалению, не получилось. Опять растянулись гласные, слезливо дернулось левое веко и утверждение вышло явно вопросительно.
- Нормально?! - Жуматаев выпрямился в полный рост и приготовился к нормальной для полкаша брани.
- Норма-ально. Ме-еня вылечат. Самые лучшие доктора, в а-армии служат. У на-ас са-амая лучшая армия.
Жуматаев сел. Хоть и придурок, а мыслит на диво правильно. Что у нас, доктора плохие? Тем более, в госпиталях. У них там такой опыт... К шутам собачим! Полковник посмотрел на подопытного взглядом голодного удава, но выбирать прочего не приходилось, и он решился.
- Самые лучшие! - Оскалился улыбкой бравый вербовщик. - Только они и вылечат. У нас самая передовая в мире медицина! - голос начальника креп, приобретал уверенные интонации. ( Комиссуют пацана к такой-то матери, но план то выполнен!). - Месяцок в части побудешь, а там в госпиталь. А из госпиталя на поправку.
- Товарищ полковник. Да как же это? - искренне изумился мед. брат.
- Что-о?!!! Ты меня лучше знаешь?! Старшему по званию..!
Горе медик боком отошел в край комнаты к графину с водичкой, налил в стакан и выпил оную залпом. Жуматаев рассматривал его в крупнокалиберный упор прицела. Секретарша сдавлено молчала. В голове у врача практика, ворочались не привычные к такой практике мозги.
- То-очно!
Так Витя в стройбат и угодил.
3.
Если бы не издевательства и тупые приколы, в войсках Вите жилось не так уж и туго. После восьмого класса, освоил паренек дефицитную профессию сварщика, с хорошим разрядом. И делал он свое дело, куда лучше в большинстве здоровых, но ленивых.
Начальник части, по началу хотел рапорт на идиотов из военкомата. Но потом, угомонился. Налево равнялся малец лучше всех. Производительность труда - на уровне. Что от Бога, да начальства просить, раз таких присылают?
А Витя потихоньку дожидался присяги. После нее, точно назад не отошлют. Будут лечить по полной программе. А медицина у нас самая лучшая в мире, особенно военно-стратегическая. За здоровье, не только пить надобно, за здоровье и пострадать можно, если бы толк вышел.
Ранним утром пятнадцатого ноября, после праздников, торжественного чтения государева документа и поцелуя боевого знамени навзрыд, в кабинет начальника части, честь по чести и взглядом на боку, ввалился его самый интересный подчиненный.
Разговор между противоположными чинами оказался удивительно крут. С одной стороны громко грозили дисбатом, с другой тихо вещали исключительно глупой ситуацией и славой на весь округ. Во взаимных обещаниях перешли на маты, и что самое странное, с обоих сторон.
Рядовому терять было нечего, подполковнику не только честь мундира, но и приятно калымные подработки. О недозволенности которых рядовой помянул с отменным знанием дела и даже номерами уголовных статей. В тот раз победила молодость, и Виктор в первый раз попал в госпиталь.
В невропатологическом отделении, для начала и за здравие, парню ввалили пару уколов красной шапочки от шлангита. Уклонистов необходимо проверять, даже если позвонки свои они вытянут в хитром и нелепом направлении.
Красная шапочка у военных, это когда морда от боли краснеет. Стимул она болевой для организма, приводит в действие скрытые, внутренние резервы. Легкие прочищает от мокрот, это когда на одной ноте орешь часа три, от полного нетерпежа. В желудок поносом долбит - на предмет омоложения детского организма.
Чистый у нас военнослужащий, а как обмоют под душем, вытрут, то и сухой. Ни в голове лишних думок, ни в желудке глупых несварений. Одна радость чтобы тело больше не трогали, одна извилина, чтобы на койку упасть, лежать тихо и врач со шприцом в пять кубиков близко не подходил.
Потом, у зам. начальника отделения операция плановая подошла. И взяли у Вити, на всякий случай пункцию. Это когда спинной мозг на пробу шприцем откачивают. Для хорошего врача, что коня на ногу подковать и производительные показатели выполнить. Беда конечно, если паралич у кого приключится, но он ведь осторожно.
И почувствовал парень, что судьба не туда вожжи загнула, да опять сам поводья ее взял. Но не сподобился разговор с начальником госпиталя, вышел не тем боком. Он хоть и генерал, а на внешность интеллигентный, обходительный.
- Ты парень комиссоваться должен, - участливо начальник говорит. Мы уже и документы справили. Счастливый у тебя парень случай. Пойдешь домой, к мамке, на печи грейся, репу чеши.
Но простота, она как есть святая, даже если в нее печать слева приложена.
- Я ведь только затем в армию пришел, чтобы меня самые лучшие доктора в мире вылечили. Убрали мою однобокость. Столько перетерпел, присягу принял, а вы меня к печке?
Заглянул генерал в глаза его светлые, потом историю болезни просмотрел. Непорядок. Глаза парня дурной решимостью светятся, а в истории полный кавардак. Хорошо, хоть экспериментов над ним не ставили. Не запахло бы подвохом гадким.
- Ладненько солдат, - златозвездый генерал говорит. - Счастье твое, что попал ты, точно по назначению. Есть у нас военная тайна - кабинет особый, самый научно-передовой. Подготовим в нем аппаратуру сверхсекретную, настройки на ней наведем, вызовем умных профессоров со всей страны и тогда свершим чудо. Точно свершим.
А ты пока еще полгодика в части послужи. Подготовка дело не быстрое, усилий требует и выверки скрупулезной. Как управимся, я тебя сам в госпиталь вызову и прямо на операционный стол. Лично прослежу. (Если не гора к Магомету, то ишак точно сдохнет).
Вот и этого обещания, Виктор ждал восемь месяцев. Трудился справно, не скандалил, а план работ выдавал на сто тридцать процентов. Тяжело ему сирому, но к передовикам труда подход и отношение у нас особые.
Когда и терпелка лопнула, и с командирами солдат полаялся (не отпускают без вызова гады), сел он в кузов машины с продуктами и дезертировал из части. Терять тогда, было уже нечего.
В госпитале, его приняли, как родного. Генерал в люди про Витю анекдот запустил, и стал Равнясь Налево известным парнем. Хотели бравого в психиатрию, да не дался в руки, утек задворками прямо в халате. Думка у него образовалась - с командиром военкомата поквитаться. Вот и подался Виктор домой, пробирался товарниками.
4.
А на родине, было тихо. Играть в стрелочника - идиота никто из его командиров не желал. Из его военных отцов каждый надеялся - может сгинет дите где, тогда и спишем. А он печку протопил, пропарился в баньке. Скинул халат драный, выпил водки с друзьями. Хорошо ему. Считай дембель.
В кабинете Жуматаева, Витя опрокинул стол на обширный авторитет старшего командира. Пытался достать бедного затрещиной, но поднялся кавардак и скрутили парню руки. Побрататься бы ему с психиатрией или дисбатом, да выпало ему счастье. Раз в жизни, но выпало.
Военком округа со старшим командным составом почти в друзьях, но субординация это когда с негаданной проверкой. Внизу вестовой "смирно!" кричал. Сам по распорядку, навытяжку и глаза градусником пучит. А на втором этаже, в это время, крик, маты, полная вакханалия.
Если бы не вшивые эмоции (ну дурак, так дурак), Жуматаеву с рук бы сошло. Ан нет. Орал потерпевший, как на пожаре, в полемику пустился, перешел на куцые оттенки в личности. Выяснял для верности, кому битым быть, а кому лопнутым. Обещал, что мало не покажется.
Торопиться уже было поздно, раскрытая дверь позволяла инкогнито, и изведал тогда военком нелепость истории почти до корочки. Уж и слезы из глаз у генерала, а подробности горохом из стручка. Визгливые, надо сказать подробности и про часть, и про госпиталь, и про призывную комиссию, и лично про товарища Жуматаева.
Порешили они дело мирно и даже втроем. За Жуматаевым перед военкомом, теперь должок, а Виктор... А что Виктор? Даже генерал против порядка не властен. Комиссовать придется. Ну десять дней в госпитале, а по-другому как? Нечего и спрашивать. Пока документы делают, дома подождешь. Раз в день, для проверки в военкомат. Какие тут претензии к высочайшему чину?
Через недельку Витю навестил начальник его строительной части. Пытался на него орать, вязать под руки, да отправили офицера по вертикали, к военкому округа. От греха отправили. Виктор хоть налево и равнялся, да силы в нем побольше было, чем в пузатеньком подполковнике. А подкрепление супротив обоза брать не велено. Так на пинке, с порога в небо и вылетел.
Вернулся служивый к парню с сеткой водки, но не навеселе. Статья ему не грозила, но из рядов загреметь мог. Не до суда бы дело... Пили вместе больше недели, пока пайковые, да командировочные не окончились. Побрататься - оно слабо, но за жизнь, из одного граненого стакана, то по-нашему.
А там и госпиталь. А в нем и офицеры, в отсутствии подчиненных. Даже в зеркале оглядеться негде. Стоять смирно! Отстоял бы, но надежда порушена. Пусть бы и сами, с такими надеждами.