Дракон Фрай : другие произведения.

Гудвин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мороз, хмурое небо, дым из печной трубы, запасы оливье в эмалированном тазу да очередь за водкой в единственный на всю округу магазин. Так начинается каждый новый год в Аксентисе - типичном среднерусском "административном центре". Какое дело предстоит раскрыть несостоявшемуся старшему следователю Мише Татарскому в селе, где самое жуткое преступление - воровство дров у соседа? Кто желает убежать от своего прошлого, кто - изменить свое будущее, а кто - не против перемен здесь и сейчас? На что способны верные друзья, где скрываются настоящие чувства, какую роль сыграли забытые письма и кот Боря - читайте и узнаете.
   Гудвин
  
  1
  
  В январе у нас темнеет рано. Можно зайти к кому-нибудь на пять минут при свете дня и выйти потом на улицу в совершеннейшей темноте. Народ начинает топить печь уже часов в шесть вечера, когда сумерки сгущаются и в нашей деревне загорается единственный фонарь над колодцем. Над крышами появляется характерный дым и запах палёной древесины разносится по округе.
  
  Один из первых дней нового года Оля Спидоренко провела вместе с мамой и её подругами в синем доме номер двадцать четыре в деревне Ближневехи. Приятная избушка с белой дверью стояла прямо на развилке единственной в деревне улицы, разветвлявшейся ближе к середине.
  
  С самого утра семейство с новой силой набросилось на эмалированный таз, полный салата Оливье, закусывая соленьями из огурцов, помидоров и вешенок. Водка и прочий алкоголь пошли в дело ближе к вечеру. Тогда-то, после нескольких бокалов шампанского, запитого дешёвым пивом, Оля решила отправиться домой.
  
  Она жила в соседнем Муре вместе с двоюродной сестрой Светой. Они работали в Совхозе, но Оля, в отличие от Светы, крепкостью телосложения не отличалась, и потому работала бухгалтером. Допив последний бокал и закусив ложкой салата, она накинула пальто и вышла на заледеневшее крыльцо.
  
  Ноги её тут же подкосились и она плюхнулась в сугроб, выругавшись в полёте. Толпа родственников и друзей, столпившаяся в коридоре, укоризненно зароптала. Но Оля, поднявшись, отмахнулась и твёрдо зашагала по дороге в сторону дома.
  
  Колодец под оранжевым фонарём привлёк её внимание и, подойдя, она плюнула в широкое отверстие. Не столько из того, чтобы кому-то напакостить, а просто из юношеского чувства противоречия. Взмахнув копной каштановых волос, она зашагала дальше мимо светло-розового особняка братьев Тишки и Гришки, мимо небезызвестного дома Юли Сербовой, в окне которого на мгновение показалось лицо старика Семёна Черненко, вдоль тёмно-синего дома деда Вани, из сарая которого звучало возмущённое храпение Мальвины.
  
  Когда большой сугроб перегородил ей путь, Ольга перешла дорогу и зашагала вдоль белоснежных колонн заброшенного здания дома культуры. Под острой крышей крыльца серели оттиски бывшего названия - 'Скотник'. Тёмные, пустые окна выделялись даже среди мрачной действительности. Между колонн чернела пустота, в глубине которой виднелось очертание выхода на задний двор.
  
  Когда Ольга поравнялась с колоннами, шорох привлёк её внимание. Она остановилась, покачиваясь, и неожиданно для себя икнула.
  - Двадцать лет, - прозвучал из темноты высокий, уверенный голос.
  Ольга моргнула несколько раз, но разглядеть говорившего всё равно не смогла.
  - Чё? - переспросила она с раздражением заядлого алкоголика.
  
  Поначалу только ветер нарушил тишину, пронеся вихрь снежинок мимо Ольгиного лица. Затем голос раздался снова.
  - Двадцать лет, - сказал он тоном человека, которому приходится объяснять прописную истину.
  
  Это показалось Ольге забавным. Она свернула с тропинки и поднялась по трём невысоким ступеням на бетонное крыльцо. От плитки, украшавшей его когда-то, остались лишь квадратные цементные следы. Пол устилали стекляшки и куски облупившейся штукатурки.
  - И чё - двадцать лет? - переспросила Ольга теперь уже с живым с живым интересом.
  
  Вместо ответа из темноты вдруг появилась рука и схватила её за воротник. Ольга схватилась за конечность в ответ, но не нашла сил сопротивляться. Вместо этого рука дёрнула её в тень и девушка почувствовала, как её ноги оторвались от земли.
  
  Она хотела было закричать, но неведомая сила развернула её и бросила на пыльный пол. Вслед за этим тяжёлое, костлявое тело напрыгнуло на неё сверху, лишив всякой возможности вздохнуть. Ольга бросилась бить незнакомца, но тот лишь схватил и сжал обе её руки одной своей клешнёй. Другая рука поднялась высоко над головой тёмной фигуры и Ольга почувствовала, что конец близок. Последующий удар подтвердил её догадку.
  
  2
  
  Мы с Серёгой Жемякиным привыкли ездить на дачу с детства. Наши бабушки жили в деревне и родители были счастливы избавиться от надоедливых отпрысков на целых три месяца. И, хотя тогда нам это не нравилось, теперь поехать в деревню на выходные, чтобы напиться, выглядело отличной перспективой. Мой ядовито-фиолетовый дом номер сорок два находился на самой окраине деревни и добраться до него было настоящим искусством в любое время года.
  
  В тот день в начале января мы подъехали к окончанию асфальтовой дороги у магазина когда уже стемнело. Я вывалился на морозный воздух, забыв накинуть куртку, и подошёл к краю. Припорошенная снегом борозда, освещённая фарами, не внушала никакого доверия.
  - Не проедем, - уверенно сказал я, дрожа от холода.
  - Чего это? - возмутился Сергей. Он достал из кармана банку пива и открыл её с
  громким 'Пс-с-т'.
  - Тут метров пять до нормально земли, или больше! - Я поправил зелёную шапку,
  сползшую на глаза.
  - Подумаешь. - пожал плечами он и пошёл обратно к машине.
  - Может, не надо? - неуверенно предложил я и на всякий случай пристегнулся, когда
  мы сели.
  - Да забей! Разгонимся и перемахнём.
  
  Отъехав назад, он переключил передачу и ударил по педали газа. Передние колёса поочерёдно выбросили из-под себя две серебряные струи снега. Машина дёрнулась из стороны в сторону и понеслась навстречу яме. Мы слетели с асфальта и, оставив глубокую колею, намертво увязли в смеси воды, льда и грязи.
  
  Сергей покрутил колёсами в бурлящей жиже несколько секунд, после чего наступила тишина. Вокруг нас медленно оседал вспорошенный снег. Сергей отпустил руль и впился в холодную пивную банку. Через некоторое время мы выключили мотор и мир погрузился во тьму, разбавленную лишь тусклыми габаритными огнями да далёким фонарём у дома вдовы толстяка.
  - Ну ты и дебил. - проворчал я в тишине.
  - Странно, - с удивлением заметил Сергей. - А я думал, что пролетим!
  
  Перспектива искать большую машину или трактор не радовала. Как и водителя, достаточно трезвого для того, чтобы суметь сесть за руль, и одновременно достаточно пьяного, чтобы согласиться на такую авантюру. В деревне мог найтись кандидат на эту должность, но идти и договариваться совершенно не хотелось. Тем более, что первым на ум пришёл дядя Паша из тридцать седьмого, белого, дома - самый хитрый деревенский тип с экскаватором.
  
  Так как всё заднее сиденье ломилось от алкоголя и еды, которыми мы запаслись на ближайшую неделю, поиск помощи были отложены. В тот момент, когда я намазывал на булку масло, чтобы положить сверху сыр, в свете габаритных огней машины мелькнула тень. Она легко выделялась на фоне белой штукатурки дома культуры. Запихнув хлеб с маслом в рот, я схватил банку пива, открыл дверь и перешагнул на крутой берег лужи.
  
  Через несколько минут тень материализовалась в сгорбленную фигуру Витька, который трясся от холода, кутаясь в жалкие обноски дырявой куртки. Сам Витёк ни у кого никогда не вызывал сожаления ни видом, ни, так сказать, внутренним содержанием. И тогда нельзя было сказать, что он откуда-то шёл или вообще когда-либо жил. Его словно изрыгнуло на свет общественное представление о богом забытом деревенском алкоголике.
   - Здорова, Витёк! - закричал я, размахивая банкой. - Будешь?
  
  Он спешно доковылял до меня и выхватил пиво, не произнеся ни слова. Закинув руку в направлении открытого рта с рядом редких жёлтых зубов, он буквально вылил содержимое внутрь. Мне почему-то показалось, что теперь он плюнет себе на ладонь и пригладит сальные волосы. Но тот лишь смял банку и бросил под ноги.
  - З-з-здорова, п-пацаны. - выдавил он и воровато огляделся. - В-вы чё тут делаете?
  - Не видишь? Пьём. В луже застряли.
  - П-понятно. - интересно, он заикался с рождения или это мы довели его нашей бурной
  молодостью? - В-в-в...-
  - Чего?
  - В-валили бы вы о-отсюда. В-вот чего.
  
  Он ткнул в меня корявым пальцем и заковылял в сторону темневшего позади магазина, прихрамывая на левую ногу. За долгие годы жизни в одной деревне мы привыкли к его особенному характеру. Я хотел бросить ему в спину что-нибудь, но ничего подходящего не оказалось. И в этот момент сзади вдруг раздался ехидный старческий смех, от которого я чуть не подпрыгнул - 'Э-хе-хе'. Передо мной на месте Витька материализовался деда Ваня в компании облезлой дворняги.
  
  Деда Ваня Урусов, низкорослый татарин, в неизменной телогрейке с торчащей из швов ватой и пролетарской кепке, имел в распоряжении ещё меньше зубов, чем Витёк. Но, в отличие от последнего, законченным пьяницей не был. У деда Вани имелась лошадь, корова и молодая жена лет шестидесяти, что сразу поднимало его вверх по социальной лестнице. Хотя, как мы знали, ни машины, ни трактора у него не водилось.
  - Здорова, дед Вань, - сказал я. - Ты откуда взялся?
  - Здорова, здорова, - прошепелявил он и махнул рукой на большой дом справа от меня.
  - От Андрейки иду. Думаю - вы, не вы? Чё, забыли, что тут лужа, што-ли?
  Крутившаяся в ногах у старика собака по кличке Динка, видимо, перевозбудилась от встречи с незваными гостями. Она лаяла и прыгала, до того достав Деда Ваню, что тот пнул её со всего размаху грязным ботинком в бок.
  - А ну пшла вон! - прошепелявил он и грозно сверкнул глазами.
  
  Взвизгнув, Динка отлетела на метр и захромала прочь с выражением вселенской обиды на морде.
  - Дед Вань, ты выпить хочешь или жизни нас учить? - из открытого окна крикнул Сергей, которому уже надоело сидеть в луже.
  - А я чё, я ничё, - оправдался тот с характерным жестом и поднял со снега армейскую лебёдку. - Где тут у тебя цеплять?
  
  В этот момент наше уважение к старику вернулось. Лебёдки в наших краях встречались нечасто и ценились не меньше трактора. Он прицепил один крюк к машине, а другой - к забору усадьбы внука Андрея, и затрещал старым механизмом. Передок с тусклыми лампочками показался из-под воды и пополз в сторону забора. Старые брёвна натужно
   заскрипели и слегка подогнулись в нашу сторону. Через минуту машина оказалась на твёрдой земле. Светясь от радости, я достал с заднего сиденья пластиковый стакан и наполнил его хорошей городской водкой. Деда Ваня опрокинул его, словно воду, и вернул обратно.
  - Вот это да. Вот это я понимаю - водка. - похвалил он, очевидно, отличив напиток по вкусу. - Ну, давайте, пацаны.
  
  И, подхватив лебёдку, он зашагал в сторону дома, героически противостоя алкогольному шторму. Мы открыли двери машины, чтобы сесть внутрь, как вдруг я что- то услышал. Мне показалось, что вдалеке раздался сдавленный писк. В безветрии даже лёгкий шум разносится по всей округе.
  - Ты слышал? - спросил я встревоженно.
  - Что?
  - Как будто кто-то стонет.
  - Деда Ваня, что-ли? - ухмыльнулся Сергей.
  
  Я шикнул на него и прислушался. Снова стало тихо, как в могиле. Вдалеке, у фонаря, ветер поднял снежинки и закружил в небольшом подобии смерча.
  - Поехали? - предложил Сергей устало. Я молча согласился.
  
  3
  
  Отделение полиции административного центра под названием Аксентис находилось за ржавой железной дверью в подсобном помещении хозяйственного магазина и делило с ним склад. Так как большинство происшествий в округе ограничивалось бытовыми ссорами и мелкими кражами, а поджогами полиция не занималась, то бюджет выделялся из расчёта на двух человек.
  Самой главной фигурой, грозой жалкого преступного мира окрестных деревень, являлся в то время капитан Владимир Владимирович Комаров. Возрастом чуть больше сорока пяти, он старался держать себя в форме, преимущественно вертикальной, и наводил благоговейный ужас на местный криминалитет.
  
  Утром шестого января в крохотную секретарскую комнату вошла старший прапорщик Зинаида Семёновна Протопопова, своим присутствием ознаменовав начало рабочего дня. В комнате примерно три на четыре метра, потолок которой вздымался до невероятных высот, помимо Зинаиды располагался небольшой стол, старый протёртый стул, торшер с зелёным плафоном, времён НКВД, и громоздкий холодильник 'ЗИЛ' с знаменитой автомобильной ручкой.
  
  Холодильник стоял в вентиляционном проёме заподлицо, будто бы созданный специально для этого. Стены помещения, помимо газет, заменявших обои, обросли старыми календарями с изображениями различных натюрмортов, знаменитых советских зданий и пейзажей.
  
   В шести случаях из семи первый звонок сообщал о пожаре из-за неосторожного обращения с огнём в состоянии алкогольного опьянения. Зинаида переводила его на местных огнеборцев громким криком 'Ноль один пожарная!' и нокаутом трубки о телефон. Затем шли сообщения о драках, кражах, поножовщинах и прочих бытовых преступлениях.
  
  Тот день должен был запомниться Зине как первый за всю её многолетнюю карьеру, когда в полицию Аксентиса позвонили с сообщением об убийстве. Она по обыкновению поставила чайник на старую электрическую плитку без корпуса, временами искрившую, и положила в чашку чайный пакетик, бывший в употреблении раз пять или шесть. Телефон затрещал.
  - Олё, - пробасила она с нажимом, стоя перед столом и нетерпеливо топая ногой в ожидании крика - 'Пожар!'.
  - Сегодня, - произнёс возвышенный мужской голос, напомнивший ей интонации Левитана с объявлением о начале Второй Мировой войны. Первое слово он сказал так, словно на нём должно было закончиться предложение. Но через несколько секунд сообщение продолжилось. - Около пяти утра!
  
  После этого снова наступила пауза. Зинаида недоверчиво посмотрела на трубку и опять приложила её к уху.
  - В доме культуры 'Скотник' деревни Ближневехи, - она на мгновение представила себя в объятиях мужчины с таким красивым голосом. - Был обнаружен труп. Молодой девушки на вид.
  Паузы и словосочетания показались бы ей неестественными, если бы она могла выговорить такое длинное слово. Но голос продолжал.
  - Около двадцати двух. Лет. Волосы светлые. Одета! - на последнем слове он даже немного прикрикнул.
  - В красную куртку. Джинсы. Синие. Ботинки. Чёрные. Следы насильственной смерти. И снова пауза. А затем мрачно - 'Присутствуют'.
  - Это кто говорит? - грозно бросила Зинаида с характерным 'оканием'.
  - Сегодня, - ответил голос. - Около пяти утра!
  
  До неё наконец дошло - кто-то смастерил довольно небрежную запись. Зина прослушала сообщение ещё раз и сделала пометку на листке бумаги. Положив трубку, она снова её подняла и набрала домашний телефон Комарова. После шестого гудка ей стало ясно, что он спит. Оставив аппарат, она закусила ручку в нетерпении.
  
  Тут из-за закрытой обшарпанной двери в соседний кабинет, на которой мелом было написано 'Комаров В. В.', раздалось невнятное мычание. Подскочив, Зинаида врезалась всем телом в дверь, поборов тугую пружину.
  
  Поток воздуха изнутри грозил попасть на раскалённую плитку и воспламениться. Комаров лежал на столе лицом вниз в обществе нескольких бутылок водки. Когда Зина отпустила дверь и та шарахнула о косяк, одна из бутылок скатилась со стола между двух стопок с папками 'Дело' и разбилась об пол. Из единственного зарешечённого окна, заставленного характерными для любого государственного учреждения растениями в кадках из пластиковых бутылок, лился морозный свет.
  - Вадимвадимыч, - Зинаида потрогала за плечо безжизненное тело капитана. Не дождавшись ответа, она как следует зарядила ему по спине. - Комаров!
  Тело издало мычаще-стонущий звук, приглушённый рукавом правой руки. Зинаида нетерпеливо вздохнула, развернулась и дёрнула дверь, чтобы выйти.
  - Зинка, - натужно буркнуло из-за спины когда она переступила порог.
  - Проснулся, что-ле? - нехотя развернулась она.
  
  Последовал глубокий вздох, наполненный горечью отвратительно начавшегося дня.
  - Чё-нить там у нас осталось? - тихо, словно из могилы, прошипел капитан, не поднимая лица.
  - Убийство, - пробурчала Зинаида, вернувшись в кабинет. - Убийство у нас осталося.
  Комаров поднял голову, обнажив лицо цвета раскалённого угля. С него ручьями тёк пот. Поправив фуражку на голове и оглядевшись с выражением отвращения к действительности, он сказал: 'Я никого не убивал. Вроде'.
  - Из Ближневехов позвонили. - закатив глаза, ответила Зина. - Там труп в доме культуры обноружили.
  
  Комаров сфокусировал на ней напряжённый и полный недоверия взгляд, от которого даже серпасто-молоткастая фуражка на голове немного приподнялась.
  - Ты чего, Зинка? Шутишь, что-ли? Смотри у меня. - и пригрозил бы пальцем, если бы мог им пошевелить.
  - Иди ты, капитан! - Зина упёрла руки в боки. - Я тут у тебя пять тыщ всего получаю. И за это ещё шутить должна? Собирайся довай, поедем смотреть чё там за труп такой.
  И она вышла, хлопнув дверью. Повторный грохот нанёс сознанию Владимира Владимировича удар, от которого пришлось снова уткнуться в стол и положить руки на голову. Когда мир вокруг перестал звенеть и пульсировать, Комаров медленно встал, держась за стол как за последнее пристанище. Пол норовил выскочить из-под ног и сильно ударить по голове. Он знал, что сильно.
  
  Опираясь на все возможные поверхности, он доковылял до секретарской, в которой Зинаида стояла с нетерпеливым видом, держа открытой дверь на улицу. Он взял с крохотного окна около двери самодельную лейку для цветов и впился губами в носик. В тишине раздалось громкое 'глуп-гулп-гулп'.
  
  Зинаида вышла на улицу, забралась на водительское сиденье милицейского УАЗика и повернула ключ, который не вынимали из замка зажигания с момента выпуска автомобиля с завода. Мотор издал скрежет, подозрительный для любой другой машины, и завёлся.
  
  Комаров, пострадавший от употребления жидкости в состоянии похмелья, вывалился из дверного проёма и повис на потрескавшемся крыле УАЗика. Пытаясь отдышаться, он сделал рукой жест, характерный для фразы 'Сейчас, сейчас, дай мне собраться с силами', ни к кому конкретно при этом не обращаясь. Ещё через минуту он сумел забраться на пассажирское сиденье и захлопнуть дверь.
  
  4
  
  В отличие от нас с Сергеем, Миша в деревне бывал редко и своего дома не имел. Мы познакомились, когда я работал в одном из популярных в то время интернет-кафе в нашем городе. Худощавый, невысокий парень с неизменной короткой стрижкой, в мешковатой куртке и старых кроссовках, он просто создан для того, чтобы не привлекать внимание.
  
  Мишина адвокатская практика не задалась уже после института, в результате чего он, поотдыхав с нами в Ближневехах, в один прекрасный день нашёл любовь всей жизни. Любовь, по имени Света, жила в соседней Муре и работала ветеринаром в старом совхозе. Света отличалась трудолюбием, прилежностью и очень, очень терпеливым характером. Её скромный быт ограничивался домом с покосившимся сараем, пышным огородом и отсутствием всякой живности.
  
  Нельзя сказать, что Миша не приносил Светиному хозяйству совсем никакой пользы. Но то, что польза была крайне ограничена, сказать просто необходимо. Каждые выходные мы проводили втроём, отправляясь на дискотеку в Аксентис или распивая алкоголь у меня дома. Всё остальное время Миша играл в онлайн-игры по модему у Светы дома.
  
  Ещё Миша отличался крайней чувствительностью организма к алкоголю. А именно, он испытывал тяжелейшее похмелье от такого его количества, который нам с Сергеем не давал возможности даже опьянеть. Ежеутренне мы имели возможность наблюдать осунувшееся, землисто-серое лицо со впалыми глазами и чуть приоткрытым ртом, из которого хрипло вырывался воздух. Каждый посторонний звук, будь то крышка кастрюли или громкая шутка Сергея, порождал что-то вроде 'хмх-ф-ф' из самого тёмного угла, который Миша занимал, чтобы не попадать под лучи солнца.
  
  Утром пятого января Мише показалось, что всё самое худшее вот-вот должно обрушиться на его покатые плечи. Два предыдущих дня он провёл вместе с нами, жаря мясо, парясь в бане и распивая водку. Кое-как дорулив до Светиного дома, освещаемого тусклыми лучами рассвета, мы, не стуча, впихнули его в коридор и ретировались.
  
  В те дни, когда наши приключения затягивались до поздней ночи или раннего утра, Миша, попав домой, не решался показываться Свете на глаза. И в тот раз он рефлекторно отправился в кладовку. Там он рухнул в проём между стеной и кроватью, закрыв глаза в полёте. Но уже через мгновение он почувствовал удар чем-то тяжёлым и мягким.
   - А ну поднимайся давай! - вскричала Света зычным голосом, которым загоняла в стойла коров на ферме. Она возвышалась над Мишей словно колосс родосский Гелиос перед народом.
  
  Миша с трудом перевернулся на живот и тут же почувствовал непреодолимый порыв внутренних органов. Склонившись, он вывалил на пол остатки вчерашнего ужина. Комната мгновенно опустела. Миша не успел разлепить глаза, как Света уже захлопнула за собой дверь.
  - Я уберу сейчас! - хрипло кинул он ей в след. Ответа не последовало.
  
  С трудом поднявшись, он сел на край кровати, постаравшись не поставить ноги в собственную блевотину. Утро явно не задалось. Сквозь узкое зарешеченное окно кладовки пробивался приятный свет зимнего солнца. Миша встал, сморщившись, и отправился искать тряпку. Когда следы его жизнедеятельности были размазаны по поверхности пола, он вошёл в избу. На его осунувшемся лице появилась натужная улыбка.
  - Я там всё убрал, - сказал он Свете, которая собирала посуду со стола у окна.
  
  Эти слова вызвали у Светы неожиданную реакцию. Она вдруг бросила посуду и повернулась к нему с диким выражением на лице.
  - Молодец! - сказала она тихо, а затем вскрикнула. - Я, значит, днями за тобой тут убираю, мою, чищу, а ты... - она замялась. - Молодец!
  
  Миша растерялся. Его перманентно печальные глаза и понурый вид всегда вызывали у Светы жалость. Но в этот раз она решила через себя переступить.
  - Я сейчас уйду к соседке, - сказала она, тяжело дыша, - И если через два часа в доме не будет идеально чисто, то собирай манатки и убирайся!
  
  С этими словами она прошла мимо него, собрала вещи в коридоре и вылетела на улицу. Оттуда в дом влетел вихрь снежинок.
  Миша остался стоять в недоумении. Сначала он подумал собраться и уйти - Света словно переступила черту, о существовании которой он раньше и не догадывался. Но потом он огляделся и увидел грязную посуду на печке, вещи, разбросанные по разным углам, бесконечную пыль и мусор. Он не успел прийти к какому-то умозаключению, как его мысли прервал даже не стук, а грохот снаружи.
  
  Выйдя в коридор, он отворил дверь. Ему в лицо тут же ударил колючий зимний ветер. Миша протёр глаза, залившиеся слезами от яркого солнца, и увидел перед собой старика Арсентия из самого старого дома деревни Ближневехи.
  - Здорова, Арсентий, - сказал Миша в недоумении. - Ты чего тут делаешь?
  
  Корявый пережиток прошлого, в котором старик имел честь жить, находился в самом конце Ближневехов, и его от Светиного дома разделял добрый километр. Арсентий же, будучи спившимся учителем русского языка лет шестидесяти пяти, визуально не представлял из себя кого-то, кто мог с лёгкостью осилить такое расстояние. Он одевался в штаны, сотканные из нескольких мешков и набитые ватой, старую куртку, когда-то бывшую плащ-палаткой, валенки и ушанку.
  - Мишань, сил нет, - выдавил из себя Арсентий один натужный выдох. - Трубы горят. Дай выпить, а?
  Миша было подорвался отправиться на поиски спиртного, но вовремя опомнился. Света, которой Мишиного перегара было достаточно для того, чтобы опьянеть, выпивки дома не держала.
  - Извини, Арсентий, - Миша всегда уважительно обращался к старику. - Ни капли нету.
  По лицу Арсентия пробежали волны недоумения от того, что у кого-то в доме не может быть алкоголя в новогодние праздники. Но он решил не тратить воздух зря.
  - Ну хоть одеколону, Мишань, - воззвал он.
  - Да не... - начал было Миша, но вдруг осёкся.
  
  Он посмотрел через плечо, а потом снова повернулся к Арсентию. Его лицо приняло задумчивое выражение. Через секунду он сказал:
  - Заходи!
  
  ***
  
  Света вернулась через три часа уставшей, но довольной. Вместе с соседкой они перемыли кости Мише, мне и Сергею, попутно обсудив тяжёлую работу и неблагодарных родственников.
  
  Она отворила дверь и вошла в коридор, залитый светом из очищенного от пыли окна. Старый ковёр, тянувшийся через ступени в избу, пропал из виду. Вместо него блестел прежде скрытый многовековой пылью лак дубовых досок.
  Кровати по всему периметру избушки пестрели разноцветным свежим бельём, а подушки стояли 'парусом,' как в армии. Посуды на печке не было, Света нашла её в шкафу сложенной в аккуратные стопки. Прожжённую в нескольких местах скатерть убрали со стола и тот блестел под солнечным светом из окна.
  
  Дохлые мухи между рамами исчезли, как исчезли и облепленные ими клейкие ленты, свисавшие с потолка. Лампа сверкала похожими на хрусталь стекляшками, печь жарила пламенем.
  
  В недоумении Света вышла обратно в коридор и отворила дверь в кладовку. Постель, которую Миша использовал вместо компьютерного кресла, покрывало голубовато- золотистое одеяло. Света давно уже его не видела. Стол, как и прилегавшая к нему тумбочка, очистился от вереницы пустых бутылок и раскиданных сигаретных окурков. По его крохотной поверхности Миша усиленно тёр компьютерной мышкой.
   - Привет. - хрипло сказал он, повернувшись.
  - Что тут произошло-то? - спросила Света, выдохнув.
  - Где?
  - Чисто-то как!
  
  И она скрылась в коридоре. Миша пожал плечами и снова уставился в экран. В этот момент на подоконник уселась большая чёрная ворона. Миша и не заметил бы её, если бы солнце не сверкнуло на одном из больших смолисто-чёрных глаз. Сморщившись, он повернулся и глаза его расширились. Ворона, желая, видимо, получить больше внимания, ударила в окно клювом - 'Так!'
  
  Стараясь не делать резких движений в угоду больной голове, Миша дотянулся до первой попавшейся тряпки и кинул в окно - 'Иди отсюда!' Ворона, не поняв сигнала, снова ударила - 'Так!' Глубоко вдохнув, Миша снял одну ногу с другой и медленно поднялся. Подойдя к окну, он ударил в стекло костяшкой пальца - 'Чего тебе надо?' Ворона повернула голову и - 'Так!' Чёрт! - выругался Миша и потянулся, чтобы открыть окно. В этот момент за его спиной послышался грохот, затем топот и тут же - душераздирающий визг.
  - Ах ты сволочь! - верещала Света. - Мразь! Ублюдок!
  
  Мишина голова, казалось, треснула, разделившись на две неравные части. Света влетела в крохотную комнату, сорвала с двери его мятую одежду и швырнула её, словно прокажённую.
  - Убирайся! Катись!
  Забыв о вороне, Миша поймал скомканные вещи и застыл в недоумении.
  - Что случилось?! - Света с визгом ответила сама себе и схватила его за руку. - А ну, пошли!
  Прошлёпав по ледяному, неровному полу вслед за Светой, Миша оказался в небольшом сарае, отделённом от летней веранды тонкой стеной. За высокой поленницей, среди груды мотыг и грабель, лежал мертвецкий пьяный Арсентий. Старику хватило всего двух глотков Светиного одеколона, чтобы впасть в анабиоз.
  - Шанель, 'Коко,' - прошипела Света в белесое Мишино лицо. - Три тысячи рублей. И, сделав ещё шаг, она отворила ворота на заснеженную улицу.
  - Вон.
  
  5
  
  Одевать штаны на звенящем морозе оказалось делом нелёгким. Миша рухнул в сугроб при первой попытке. Когда же ему, наконец, удалось натянуть на себя все предметы
   одежды, он заковылял в сторону Ближневехов. Изредка ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и опорожнить желудок.
  
  Жёлтый дом Серёги Жемякина, расположенный почти что в самом начале деревни, поражал обывателя с первого взгляда. Серёга сдал его своему бывшему однокласснику Максиму Фалькону, неординарному и эксцентричному человеку.
  
  Снег был вычищен не только перед домом, но и за забором у дороги и у соседей слева и справа. Свежевыкрашенные ворота и аккуратные стволы деревьев со спиленными до самого верха ветками тоже добавляли колорита. Сам дом пережил два или три ремонта за последние полгода, и они не сделали его менее кособоким и шатким. Но зато добавили деталей вроде двери на улицу на втором этаже без балкона или дополнительную каменную трубу из погреба на крышу.
  
  Дойдя до невероятно чистого крыльца, Миша толкнул обшарпанную, но лазурную в прошлом дверь и та со скрипом отворилась. За ней находился тёмный коридор, уставленный различными предметами повседневного обихода Максима: ткацкий станок восемнадцатого века, собранный наспех и сикось-накось; тандем из двух обыкновенных велосипедов, некрасиво сваренный посередине; и гордости Фалькона - самолёта из раскладушек. Максим не продумал устройство до конца и поэтому оно выглядело как две обычные раскладушки. А, может быть, даже одна.
  
  За всем этим барахлом находилась дверь в избу. Когда Миша открыл её, ему представилась весьма нелицеприятная картина - в полутьме на полу, который мыли и скоблили столько раз на дню, что половые доски протёрлись до самой белой древесины, лежало тело, прикрытое грязной простынёй.
  
  Миша скинул простыню с лица и похлопал тело по щетинистым щекам. После третьего хлопка оно открыло глаза.
  - Здорова, Михан. - даже не сказало, а констатировало оно, уставившись в потолок тусклым взглядом бесконечно уставшего человека.
  
  Миша отшатнулся, выпучив глаза, и опрокинул тумбочку у кровати, из которой вывалился большой пакет с белым порошком. Порошок рассыпался по полу, словно позёмка.
  - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - протараторил Миша, ставя тумбочку на место.
  - Ты чё? - ответил тот, посмотрев на Мишу. - Я твой брат.
  
  Миша открыл рот вдобавок к выпученным глазам. Во-первых, никакого брата у него не имелось, а, во-вторых, этот парень на него не походил даже слегка. Мише хотелось так думать. Неуверенным движением он засунул полупустой пакет обратно в ящик.
  - Ой, - тот привстал на локтях и прищурился. - А мож и нет. Тя как зовут?
  - М-миша, - ответил Миша, оперевшись спиной на печку. - А тебя?
  - Василий. Чёт ты странный какой-то. Дай-ка руку.
   Миша протянул слабую конечность и Василий поднялся на ноги, отряхиваясь. Когда он встал, простыня слетела на пол, обнажив голое тело. Миша сморщился, а Василий, как ни в чём не бывало, пошёл ставить чайник на плитку.
  - Чай будешь? - спросил он, не оборачиваясь.
  - Нет. - после паузы сказал Миша, опустив голову и наморщив лоб. - А где Макс?
  - Тощий? В очках?
  - Да.
  - А, он пошёл искать колбы стеклянные. Хочет лампу дневного света сделать в
  коридор. Говорит, в саду газовое месторождение нашёл.
  
  Эта новость Мишу не удивила. Максим вёл загадочный образ жизни. Иногда его видели бродящим по болотам с рогатиной в руках. Иногда он жёг костры, которые вздымались в небеса зелёным пламенем.
  
  Наспех попрощавшись, Миша вышел обратно во двор и прикрыл за собой дверь. Он сразу понял, куда следует отправиться - в заброшенном доме культуры неизвестные стеклодувы в девяностые годы оставили целые горы стеклянных изделий.
  Когда он, наконец, доковылял до белоснежного здания, ему открылась ещё одна непривычная картина - перед входом стояла 'Буханка' скорой помощи и полицейский 'УАЗик'. Такого в наших краях отродясь не видели, и поэтому вокруг действа собралась толпа. Её пытался сдержать молодой, но довольно крепкий санитар.
  
  Много лет назад Мишин отец, будучи майором милиции, часто брал сына с собой на работу. В большинстве случаев обходилось лишь посещением отдела и заполнением бумаг. Но иногда приходилось выезжать на место преступления или сидеть в засаде, выжидать удобный момент или собирать информацию. Тогда-то Миша и научился у отца в любой ситуации проявлять смекалку и решительность.
  
  Он оглядел собравшуюся перед домом культуры толпу, доставая из кармана сигарету и спички. В голове созрел простенький план и он двинулся в сторону 'буханки', натянув глуповатую улыбку.
  - Чого вы там прячете? - напирала на санитара тучная бабулька из бордового дома, что у колодца. Её муж до кончины носил титул самого толстого человека в деревне. Она, судя по всему, решила держать эстафету.
  - Не ваше дело, - отбивался санитар. - Капитан сказал - никого не пускать!
  - Так и не пускай никого, - соглашалась та. - Дай пройти только!
  'Одного санитара на всю эту толпу явно не хватает, даже такого' - подумал Миша.
  - Старший следователь Татарский. - сказал Миша, продолжая улыбаться. Он втянул в себя четверть сигареты так, что дым пошёл изо всех щелей.
  
  Мы бы не смогли признать в нём ни старшего, ни даже обычного следователя. Но для санитара, который до этого видел лишь обшарпанного капитана Комарова в драной форменной куртке, Миша очень даже походил на полицейского. Того, который в кино обычно добрый.
  
   Санитар немного растерялся. Глаза его забегали, осматривая недовольные лица. Когда они вновь попали на Мишину ухмыляющуюся физиономию, сомнения развеялись и он махнул рукой в сторону входа - 'Иди давай'. Этот факт посеял в толпе ещё большее возмущение и поэтому Миша поторопился исчезнуть.
  
  За колоннами располагался большой холл с высоким потолком. Под ним когда-то давно висела красивая люстра. Если пройти дальше, то попадаешь в зал кинотеатра, из которого лет двадцать назад вынесли всё, что можно было унести. В итоге осталась только прямоугольная комната, в дальнем левом углу которой виднелся проём для киноаппарата, а справа - серый квадрат экрана.
  
  Стекло валялось везде: рассыпанные по полу осколки, большие кучи продолговатых труб, оконные панели вдоль стен, ну и, конечно, наша любимая гора неликвида на заднем дворе. Туда безымянные стеклодувы выбрасывали разные замысловатые закорючки.
  
  Чуть левее от входа Зинаида давила Максима могучей грудью и острой стеклянной колбой, словно копьём. Тот не сильно упирался и, судя по всему, даже пытался стоять прямо, держа руки поднятыми. Но Зина всё равно его подпирала с криком - 'Не шевелиться, сволочь прибалтийская!'
  
  Вид Фалькона удручал. За полгода употребления лёгких наркотиков его вес достиг критического минимума и он напоминал теперь Кащея Бессмертного родом из Эстонии. Слегка кудрявые тёмно-русые волосы обрамляли ссохшееся, но ровное лицо с аккуратными очками в блестящей чёрной оправе. Он походил на модного креативщика из рекламного агентства, которого внезапно настиг дедлайн.
  
  В другом, противоположном, углу, который ярко освещал луч света из прохудившейся крыши, Владимир Владимирович Комаров склонился над бездыханным телом. Тело представляло из себя классическую сцену из старых Голливудских кинофильмов - руки раскинуты, образовывая букву 'Т', ноги сведены, лицо направлено вверх. У головы на корточках сидела Лариса Ивановна Дворик, фельдшер из Аксентиса.
  
  Ларису знал каждый уважающий себя забулдыга в качестве верного источника настойки боярышника и медицинского спирта. Она работала в поликлинике уже лет двадцать или больше. Во времена моего младенчества она приходила вместе с дочерью Кларой лечить меня от гриппа. Клара тогда посадила меня на полку для книг, с которой я рухнул вниз головой.
  - Здорова, Макс, - звонко крикнул Миша, нарочито игнорируя Зину.
  - А, Приветствую, Михаил, - кивнул в ответ Максим, держа руки над головой, как хорошо воспитанный подозреваемый. Он был одним из немногих известных мне
  людей, помимо ведущего передачи 'В мире животных', который начинал разговор с
  'А'.
  - Ты кто такой?! - гаркнула Зина, отстав от Макса.
  - Старший следователь Татарский. - отчеканил Миша, продемонстрировав желтоватые
  зубы.
   - И откуда ты взялся? - бросила она, осмотрев его с ног до головы. В другом углу Комаров грозно гаркнул - 'Эй!' - и она махнула. - Туда вон иди.
  
  Миша бросил сигарету и зашагал, хрустя стеклом. С каждым шагом его уверенности становилось всё меньше и меньше. Он не удосужился придумать, что именно сказать Комарову и теперь торопился выдумать следующий ход.
  - Кто-кто? - устало спросил капитан, приподняв фуражку, когда Миша подошёл.
  При виде 'старшего по званию' Миша понял, что смекалка его подвела. Он звонко шмыгнул носом и промямлил.
  - Старший следователь, эм...
  - Старший следователь, да? - хмыкнул Комаров и медленно поднялся с колен, чтобы
  сразу не упасть. - Где ты был сегодня ночью, старший следователь?
  - Д-дома. В Муре. - Миша сунул руки в карманы и осунулся.
  - Кто тебя видел дома? - Владимир Владимирович сделал шаг в его сторону и засунул
  руку во внутренний карман дырявой шинели.
  - Девушка, - голос Миши дрогнул. - И ещё один тут...
  Взгляд капитана, суровый секунду назад, угас. Он вяло достал из куртки пачку 'Примы' и закурил папиросу.
  - Как зовут?
  - Миша, - ответил Миша.
  - Фамилия.
  - Татарский.
  - Вали отсюда, Миша. - и он повернулся к противоположному углу. - Зина!
  - Чого? - пробасило оттуда.
  - Посади этого наркомана в машину.
  - Коково? - легкомысленно спросила она, уставившись на Мишу.
  - Да твоего, - проворчал Комаров. - С очками.
  - Я должен сказать... - начал Максим интеллигентным, но слабым голосом.
  - Иди довай, проклятый, - Зинаида ткнула его остриём и он умолк.
  
  Комаров снова переключился на тело, у которого Лариса измеряла линейкой ширину больших вмятин на лбу. Миша наконец окинул взглядом труп и чуть не подпрыгнул от ужаса. Если всего полчаса назад он начал приходить в себя, то теперь голова снова закружилась и он заметно пошатнулся.
  - Ты ещё здесь? - пробубнил капитан, не оборачиваясь.
  - Я её знаю. - сдавленно сказал Миша, не вынимая рук из карманов.
  - Да? И кто же это? - с сомнением ответил Комаров.
  - Ольга. Сестра моей девушки.
  
  Капитан вскочил обратно на ноги так резко, что чуть не рухнул на стекло. Он взял себя в руки и приложил к горячему лбу холодную ладонь. Другой рукой он хлопнул Мишу по плечу. Лариса бросила на них неприязненный взгляд и проворчала - 'Я тут работаю, вообще-то'.
   - Отлично! - воскликнул Комаров, заметно подобрев. - Как, ты там сказал, тебя зовут?
  - Миша.
  - Где она живёт? - капитан достал из внутреннего кармана скомканный лист
  желтоватой бумаги и карандаш.
  - В Муре, в семнадцатом доме.
  - Фамилия?
  - Спидоренко.
  - Давай-ка, Миша, беги к своей девушке и всё ей расскажи. И дай мне руку. - он
  схватил Мишину вялую кисть и крепко её пожал. - Так держать.
  - А почему я? - промямлил Миша после паузы.
  - Ну а кто же? - Комаров не потерял энтузиазма. - Это ведь твоя девушка. Скажи,
  чтобы завтра в отделение пришла, акт составлять будем.
  'Старший следователь' явно не рассчитывал на такой уровень ответственности. К тому моменту, как он смог оторвать взгляд от трупа, капитан уже потерял к нему интерес.
  - Так, а, - Миша запнулся, чуть не сказав 'Макса', но вместо этого махнул рукой за спину. - Этого-то вы зачем забрали?
  - Кого? - ответил Комаров через плечо. - А, сухого-то? Так он и убил.
  
  Миша кинул взгляд на удаляющиеся фигуры, чтобы удостовериться. Потом он ещё раз посмотрел на труп и подумал о том, что человек, который с трудом поднимает с пола кочергу, едва ли способен убить кого-то руками. Он так же подумал, стоит ли говорить об этом Комарову и решил, что нет.
  
  ***
  
  Миша добрался до моего дома примерно через полчаса. Как только мы узнали о случившемся, то тут же прыгнули в машину и помчали в Аксентис. Преодолев заснеженную дорогу, мы юзом остановились перед полицейским участком и влетели внутрь. Вместе с нами влетел вихрь снега, поэтому Зинаида гаркнула из-за столика, чтобы мы захлопнули чёртову дверь.
  
  Внутри пахло палёным. Вместо холодильника, который теперь практически полностью заслонял вход в кабинет Комарова, в нише на полу сидел Максим. Он прикрывал ладонью лицо, на которое фонтаном сыпались искры от сварочного аппарата. Старый слесарь из котельной приваривал к проёму решётку из кривой арматуры.
  - Здорова, Макс, - сказал Сергей.
  - А, Приветствую, Сергей, - кивнул Максим.
  - Здорова, Петрович, - сказал я слесарю.
  - Здорова, пацаны, - сказал Петрович сквозь скрежет сварки.
  - А ну цыц! - вскрикнула Зина. Все замолчали.
  Никто из нас не знал, что делать. Через несколько секунд неуверенных топтаний на месте Сергей открыл рот.
  - Чего надо? - гаркнула Зинаида, не дав Сергею произнести и слова.
   - А вы зачем Максима в клетку посадили? - спросил Сергей тоном недовольного ребёнка, сложив длинные руки на тощей груди.
  - Тебе какое дело? - проворчала в ответ она.
  - Это наш друг, - вступились мы с Мишей.
  - Капитана спрашивайте, - нам указали на холодильник.
  
  Мы с большим трудом отодвинули 'ЗИЛ' и протиснулись в кабинет. Комаров за столом выводил на жёлтой бумаге какие-то каракули. Он взглянул на Мишу из-под фуражки.
  - Ну что, придёт твоя девушка?
  - Придёт, - обрадовался Миша такому абстрактному вопросу. И тут же добавил еле
  слышно. - Вы бы Максима отпустили.
  - Да, отпустите его. - поддержали Мишу мы.
  
  Капитан отложил ручку в сторону и посмотрел на нас долгим, тяжёлым взглядом. Висевшая под потолком лампа без плафона отбрасывала на стену мрачную тень.
  - Понятно, - наконец протянул он тихо. - Это вы её убили. Мы посмотрели друг на друга в ужасе.
  - Нет-нет! - нервно запротестовал я.
  - Да-да, - согласился со мной Сергей. - То есть нет. Это не мы.
  - А кто же тогда? - Комаров прищурился.
  - Не знаю, - машинально ответил я и пожал плечами.
  - Выходит, - капитан ткнул пальцем в дверь. - Наркоман.
  - Не, точно не он, - поспорил Сергей.
  - И не вы. - утвердительно сказал он.
  - И не мы, - согласился Миша, улыбнувшись неуверенно.
  
  И мы попятились назад к двери, ощутив резкое повышение температуры в комнате. Комаров медленно встал со стула и взял одну из пустых бутылок. 'Идите к чёрту!' - крикнул он и швырнул бутылку в нас. К счастью, она угодила в дверной косяк.
  Вылетев обратно в приёмную, мы тихо закрыли дверь и поставили холодильник на место.
  - Не боись, Макс, - сказал Миша заключённому. - Мы тебя вытащим. Мы быстро.
  - Да, это просто ошибка, - поддакнул Сергей.
  - А ну цыц! - шикнула Зина.
  
  Максим, который вообще не слыл особо разговорчивым человеком, пожал плечами, изобразив на лице покорное смирение. Он не выглядел совсем плохо. По крайней мере, не хуже обычного. Мы вышли на улицу один за другим.
  - Давай, Петрович, - шепнул Миша на пороге.
  - Давайте, пацаны. - ответил тот.
  
  6
  
   Утро следующего дня началось неожиданно. За окном было ещё темно, когда Сергей дёрнул простыню изо всех сил и я с грохотом повалился на пол. Очевидно, что всё мрачное настроение вчерашнего вечера сошло с его души словно весенний снег с тёплой земли.
  - Ты чё, - спросонья воскликнул я. - С ума сошёл?
  - Тихо! - зашипел он сквозь палец, улыбаясь. - Миша спит.
  
  Кряхтя, я поднялся с пола и отряхнулся. Одно хорошо - в деревне нет привычки снимать с себя одежду перед сном. Не включая свет, я зачерпнул из канистры воду ковшиком и сделал несколько больших глотков.
  
  Легенда гласит, что раз или два в неделю дочь старой учительницы литературы Валя Прилепина открывает сельский магазин. Он работает строго с пяти до семи утра и в нём можно купить разнообразную снедь вроде водки или крупы. Сегодня мы наконец решили проверить, так это или нет.
  
  Часы показывали ровно пять, когда мы тихо пробрались через комнату, в которой Мишин храп начисто лишал всякой возможности шуметь. На улице валил снег. Сергей дёрнул дверь машины и ледяная корка, покрывшая кузов за ночь, с хрустом обвалилась. Забравшись внутрь, он повернул ключ. Машина, издав протяжный писк, замолчала.
  - Чёрт, батарея замёрзла! - выругался он и состроил противную гримасу.
  
  Мы выбрались наружу и побрели в сторону магазина по глубокому снегу. Через полчаса иссиня-чёрное небо начало светлеть, приобретая сероватые и свинцовые оттенки. Деревня уже давно проснулась, окна светились тёплым оранжевым светом. Сизая дверь жёлтого дома справа с грохотом отворилась, на пороге показалась Юля Сербова с ушатом в руках.
  - О, парни, вы куда? - звонко выкрикнула она, выплеснув содержимое ушата перед крыльцом.
  - В магазин, пробурчал Сергей.
  - Водку, поди, всю раскупили уже! - она расхохоталась и скрылась за дверью.
  
  Белый дом слева, принадлежавший дяде Паше, тоже скрывал мистическую историю. Всякий раз проходя мимо него, мы наблюдали одну и ту же картину - глаз смотрел на нас сквозь дверную щель или из-за угла. Вот и сейчас тёмная фигура виднелась за занавесками. Это был не Паша, конечно. Паша - вороватый мужичок лет пятидесяти, которому есть ещё чем заняться. Коровы у него не было, зато имелся крупный хряк и штук десять кур, которых гоняла его дворняга Рэкс.
  
  А вот того, кто смотрит из-за занавесок, мы никогда не видели. Кроме глаза, конечно. В деревне ходили разные легенды: что это Пашкин сын, которого он забрал из детдома. Или что это сын его сестры. Но самая распространённая версия гласила, что это ничей вовсе не сын, а, так сказать, сожитель. Но Пашу об этом никто не спрашивал. Лишь у него одного в деревне имелся трактор, которым он расчищал дорогу зимой, а по весне
   распахивал поля всех окружных хозяйств. Кроме этого, он держал экскаватор, который делал его просто-таки бароном местного масштаба.
  
  Когда впереди показалось крыльцо магазина, мы оба чуть не подпрыгнули от радости - открытая железная дверь обнажала классическую советскую проходную с хромированными трубами, которые кто-то в СССР решил использовать вместо ручек.
  Очередь толпилась перед крыльцом, народ приплясывал и разминал конечности. Последним стоял Андрей Урусов, племянник деда Вани. Когда мы подошли, он улыбнулся нам, продемонстрировав кривые передние зубы, и натянул знаменитую чёрную шапку с эмблемой New York Yankees пониже на лоб.
  - Здорова, Андрюха, - сказал Сергей, прокашлявшись.
  
  Андрюха гулко втянул воздух носом, попутно собрав в нём все сопли, и выплюнул их перед нами.
  - Ну здорова! - он протянул руку.
  - Водка есть? - Я вспомнил слова Юльки Сербовой, протягивая окоченевшую
  конечность.
  
  Глаза Андрея неожиданно расширились, он вздёрнул брови и толкнул стоявшего перед ним в очереди Витька, от чего тот чуть не развалился на куски.
  - Слыш, водка есть там?
  
  Витёк задрожал всем телом и хрипло каркнул в сторону входа. - Чё, водка закончилась?
  
  Толпа тут же подхватила новость, послышались удивлённо-боязливые возгласы: 'Водка там есть?', 'Говорят, закончилась!', 'Всю раскупили уже что-ли?', 'Вальку спросите!' Через несколько секунд волна пошла обратно: 'Да полно водки-то!', 'Всё там есть' и 'Это всё Витёк, мудила!' Мы с Сергеем хрюкнули.
  
  Примерно через десять минут мы уже рассматривали дивный интерьер магазина. Чего там только не было: докторская колбаса, печенье, тушёнка и килька в томате в красивых консервных банках, уложенных пирамидой. Огромные мешки с мукой и крупой с воткнутыми в них металлическими совками стояли вдоль дальней стены, два сорта чая и множество конфет покоились на полках за могучими плечами продавщицы.
  
  Ну и, конечно, водка. Бутылки занимали две нижних полки и всё пространство вокруг старой советской кассы. Пахло свежим ржаным хлебом. Разинув рты, мы разглядывали полки. Перед нами внезапно вырос Тишка Малинов, конструктор-самоучка из двадцатого дома, который он делил с братом Гришкой. Невысокий и худощавый, он носил одну и ту же тонкую куртку девять месяцев в году, чем немного напоминал Витька.
  - Я быстро, пацаны, - буркнул он нам и обратился к Вальке. - Ну?
  
   Вместо ответа Валька нехотя скрылась под стойкой и почти сразу же разогнулась. В руках у неё оказался свёрток из мешковины.
  - Должен будешь, - она нехотя бросила свёрток на стойку и, как только Тишка скрылся в толпе за нашими спинами, повернулась ко мне. - Чё надо?
  Очнувшись, я сунул руку в карман и достал пачку скомканных купюр.
  - Водки нам.
  - Ага, - Валька скривила губы, будто бы и не ожидая услышать что-то другое. -
  Сколько?
  
  Я развернул бумажки под неодобрительный гул толпы за спиной.
  - Три бутылки!
  
  Валька вынула водку из-под стойки и протянула нам. Не успел я распихать тару по глубоким карманам, как толпа выпихнула нас наружу. Остановившись у крыльца, я обернулся.
  - Надо же, он и правда работает!
  - Да, - индифферентно ответил Сергей, и, засунув длинные руки в карманы, выудил
  оттуда сигарету и зажигалку. - Чего делать будем?
  - Домой пойдём? - удивлённо спросил я и обернулся. Но Сергей к тому моменту исчез
  из виду.
  
  Он отошёл к дальнему концу магазина, где за железным засовом с огромным амбарным замком держалась на заветах коммунизма просевшая дверь. Я помнил её почти что с рождения, так как магазин в Ближневехах появился задолго до меня. Мы никогда не знали, что за ней находится, да и не интересовались особо. Сергей встал около двери, дёргая за замок в надежде на то, что он внезапно откроется.
  - Чего? - спросил я.
  - Ты знаешь, что там? - спросил он, не оборачиваясь.
  - Нет, - пожал плечами я. - Может, склад?
  
  Не ответив, он подошёл к окну слева. Если в нём и можно было что-то увидеть, то только собственное отражение - пыль осела изнутри плотным слоем, через который проглядывался лишь свет от окна в другом конце помещения.
  - Видно что-нибудь? - спросил я из-за спины Сергея.
  
  Он снова не ответил и завернул за угол здания. Там находилось грузовое крыльцо, исписанное нашими именами, а так же противоположное окошко. В нём отражался приятный солнечный свет, а под ветхим наличником лежала покрытая инеем куча мусора. Гул толпы с другой стороны почти не был слышен.
  - Подержи-ка, - сказал Сергей, подав мне перчатки.
   - Ты чего задумал? - прошипел я.
  - Да не боись, - ответил он. - Я только посмотреть. Всегда было интересно, что же там
  такое.
  
  С этими словами он отогнул дощечку, придерживавшую стекло снизу. Хрустнув, деревяшка осталась в его руке, а стекло выпало наружу, разбившись о заледеневший мусор.
  - Ой, - удивлённо сказал Сергей.
  
  Из дыры, в которую мы с ним уставились, пахнуло сухой, холодной пылью. Запах старого дерева смешался с непередаваемым ароматом ветхой бумаги. Густой мрак мешал разглядеть хоть что-то.
  - На-ка, - сказал Сергей у меня за спиной и, когда я повернулся, передал мне пухлую тёмно-зелёную куртку.
  
  Как только я взял её, он влез в окно боком, сделав только один шаг внутрь. Как только он скрылся в темноте, из окна вылезла его рука и схватила куртку. У меня не получилось забраться так же ловко и я, не удержавшись, с грохотом рухнул на покрытый пылью пол. Бутылки разлетелись по полу, звеня. Ни одна не разбилась. Мы помолчали, в тишине прислушиваясь к звукам снаружи. Кроме топота людей и звона кассового аппарата за стенкой ничто не нарушало тишины.
  
  Я поднялся и увидел в свете фонарика Сергеева телефона тусклые очертания интерьера. На пыльном полу виднелись следы, но нельзя было сказать, свежие они или нет. У дальней стены буквой 'П' располагался добротный стол, покрытый какими-то бумажками. На самой стене перед столом висел шкаф с маленькими открытыми ячейками. Подойдя ближе, мы разглядели конверты, лежавшие внутри некоторых из них. Там же были наклеены номера.
  
  Я хотел было воскликнуть, что знаю, что это, но Сергей опередил меня. Он сказал - 'Тихо!' - и подошёл к левому концу. Там в самой нижней левой ячейке под номером четыре лежал конверт. Я достал телефон и посветил, пока Сергей крутил конверт в руках. На нём стоял штамп с годом - '1990.' Рядом с ним - адресат: Надежда Кирилловна Жемякина.
  - Твоя мама? - спросил я.
  - Ага, - ответил он и разорвал конверт.
  
  Внутри на небольшой бумажке было написано одно-единственное слово - 'УБИРАЙСЯ.'
  - Это что? - я моргнул от удивления.
  
  Сергей ещё раз посмотрел на конверт. Отправитель указан не был.
  - Это мамина сестра, скорее всего, - пояснил он. - Дом маме в наследство достался. А тётя Вика считала, что он принадлежит ей. Они ругаются до сих пор.
  
   Я пожал плечами и отправился к противоположному концу шкафа, к ячейке номер сорок два. Внутри не оказалось ничего, коме пыли. Вздохнув, я посмотрел под ноги, где лежала груда какого-то шмотья, и выудил оттуда выцветшую сероватую сумку.
  - Смотри, - я поднял сумку над головой.
  На широком боку, сделанному из дешёвого кожзаменителя, пестрели красноватые буквы - 'СССР.'
  - И что? - вяло отозвался Сергей, разглядывавший конверт из соседней ячейки.
  - Давай доставим письма!
  - В смысле?
  - Ну, положим их все сюда и пойдём разносить. Дома-то все рядом!
  - Нафига? - не понял он.
  - Ну, по приколу. - протянул я нетерпеливо.
  
  Он пожал плечами и мы, сгрудив все конверты, бросили их в сумку. Выбравшись наружу, я завесил разбитое окно первой попавшейся тряпкой и мы отправились к началу деревни.
  
  7
  
  Утро застало Мишу на крыльце, куда он вышел в одних трусах, чтобы глотнуть свежего морозного воздуха. Перед ним простиралась белоснежная гладь озера, которое обрамляли высокие костлявые деревья. За ними, подумалось ему, вовсю работает колхоз, куда ранним утром отправилась Света. Или она дома у Клавдии Семёновны, оплакивает сестру. Или они уже поехали на кладбище выбирать могилу.
  
  Отмахнувшись от тяжёлых мыслей, он вернулся в дом и подкинул пару поленьев на тусклые угли в печи. На металлическом листе над топкой, выполнявшем роль плиты, стояла сковородка с вчерашней курицей и картошкой, которые вскоре зашкворчали. Миша вскипятил чайник, положил снедь в тарелку и уселся за стол у окна, из которого виднелась заснеженная дорога со следами, которые оставили мы с Сергеем.
  
  Только проснувшись, он ощутил внутри странное давление, которому не смог подобрать описание. Поэтому поначалу он проигнорировал позыв, сославшись на похмелье или усталость. Но, лишь сев за стол, он вновь почувствовал внутри странную тревогу. Необычность этой тревоге придавал детский интерес - мол, что же будет дальше? Или - кто же убил Ольгу?
  Осознав природу чувства, Миша решил, что груз ответственности за Свету, лишившуюся сестры, давит на него. Но, поразмыслив, он решил, что ничем не обязан Свете. Конечно, он грешил, не без этого. Но не он виноват в Ольгиной смерти.
  Тогда он подумал о Максиме, который угодил в лапы капитана Комарова. Тот, конечно, захочет повесить убийство на парня. Но доказательств вины Максима, с точки зрения Миши, не существовало. Поэтому парень проведёт с капитаном всего несколько дней. И чем больше Миша пытался заверить себя в этом, тем больше он беспокоился.
  
   Доев, он помыл посуду под рукомойником и разложил тарелки в шкафу. Дёрнув ящик с вилками, он перестарался и вытащил его до конца. Тот грохнулся на пол, рассыпав столовые приборы по полу. Миша только успел отскочить, чтобы острые ножи не порезали ноги. Выругавшись, он принялся собирать утварь, среди которой обнаружил ярко-розовый блокнот с разноцветными пони на обложке. С торца блокнота крепилась ручка с надписью - 'Дружба - это магия!'
  
  Миша открыл блокнот и увидел на первой странице корявые буквы - 'Я люлю свою маму!' Вместо того, чтобы удивиться, Миша, неожиданно для себя, вернулся в детство. В его детстве никаких розовых блокнотов не было. Но там был отец, проводивший бессчётные часы над различными документами. Миша вдруг увидел, как воображаемый отец поднял голову и сказал: 'Назрело дело - запиши факты!' Миша чуть было не ответил - 'Есть!' - вслух, но вместо этого начеркал в блокноте несколько пунктов:
  
  1. Ольга убита.
  2. Максим под подозрением.
  И, подумав, добавил ещё один.
  3. Свидетелей нет.
  
  А может быть есть? С этим вопросом Миша загорелся энтузиазмом. Не было ничего проще, чем пойти и поспрашивать деревенских. Наверняка кто-то что-то слышал. И совершенно точно, что Комаров не будет этим заниматься.
  Он собрался, накинув куртку на майку и ботинки на босые ноги, и вышел на улицу. Стоял крепкий январский мороз, обледенелые деревья едва шевелились на сильном ветру. Поскользнувшись на ледяной горке перед крыльцом, в которую мы с Сергеем превращали все жидкие отходы, он спустился на дорогу и пошёл в сторону
  дома культуры. Лицо его посуровело, не то от тяжёлых мыслей, не то от холодного ветра.
  
  Дом Арсентия, который предстал перед его глазами через пять минут, даже посреди нашей серо-бурой действительности занимал отдельное место. Входная дверь на кособоком крыльце выглядела единственной частью дома, которая стояла прямо. Нижние брёвна просели глубоко в землю, подняв переднюю часть словно нос корабля на высокой волне. Несколько окон, которые Арсентий не успел забить досками, покрывал непрозрачный полиэтилен. Из дыры в крыше сарая торчала верхушка сосны.
  
  Когда Миша прошёл через ссохшуюся деревянную калитку, та рухнула в снег позади него. Ступив на крыльцо, он было замахнулся, чтобы постучать, но побоялся разрушить дом. Легонько толкнув старую дверь, которая открылась без скрипа, он вошёл в коридор.
  
  Помещение было освещено несколькими прогалинами в потолке, из которых светило полуденное солнце. Поднявшись по скрипучей лестнице, он ступил в избу. Тут же древний инстинкт приказал его ногам согнуться и он плюхнулся на задницу. Над его головой толстый деревянный брус ударил в косяк двери и разлетелся в щепки.
   - Ты чего, Арсентий, совсем с ума сошёл?! - закричал Миша, отряхивая голову.
  - Мишань, это ты, что-ли? - просипел старик. Он вышел из тени, словно леший из
  бурелома.
  
  Будучи в прошлом уважаемым учителем русского языка, Арсентий едва ли сохранил черты интеллигентного человека: не мытые годами волосы цвета болотной тины слиплись в твёрдые локоны, которые обрамляли его морщинистое, словно печёное яблоко, лицо. Вся деревня делилась с ним одеждой, поэтому внешне вид он имел сносный. Если не считать чёрных ногтей на болезненно-желтоватых руках, из под которых можно было добывать песчаник в промышленных масштабах.
  - Ты извини меня, старого, - произнёс Арсентий так, словно выдавил воздух силой. - Совсем я из ума выжил.
  - Оно и видно, - проворчал Миша, поднявшись. - Чего у тебя случилось-то? Светка тебя обидела?
  Старик прошаркал к одному из непрозрачных окон и выглянул в крохотную щёлку.
  - Нет. Ходют тут всякие, понимаешь, - заговорщицки прошептал он. - По ночам.
  - Кто? - Миша достал розовый блокнот. В тёмно-коричневом интерьере он засиял,
  словно звезда на небе.
  - Не знаю, - Арсентий вздёрнул густые брови. - Знал бы - поймал бы да как дал по
  башке.
  
  Подойдя к столу, на котором лежали заготовки для корзинок - Арсентий плёл их на продажу, - он взял с него листок и протянул Мише.
  - Слышу вчера, шуршит кто-то под дверью. Выхожу и тут вдруг вспышка яркая - Ба- бах!
  Миша взял в руки листок, который оказался мгновенной фотографией 'Полароид'. На ней был изображён Арсентий, хмуро смотрящий вдаль. Угол снимка находился чуть ниже, что придавало старику вид как минимум полководца, а то и вовсе фельдмаршала.
  - И тишина, - протянул он натужно. - Ну я посмотрел немного, покричал, да спать пошол, а наутро вот это кто-то под дверь бросил.
  Миша записал в блокнот:
  
  4. Кто-то сфотографировал Арсентия.
  
  И, подумав секунду, добавил - 'Зачем?'
  - Я возьму? - спросил он, кладя фотографию в карман.
  - Чого ж нет, Мишань? Забирай.
  - Слышал про убийство в доме культуры?
  - Слыхал, - кряхтя, Арсентий присел на стул середины прошлого века, один из трёх
  предметов мебели в его доме. - Клавкина дочка. Нехорошо получилось. Ой, нехорошо.
   - Знаешь Клавдию Семёновну? - спросил Миша.
  - Роботали вместе в школе, - утвердительно сказал Арсентий. - Довно дело было.
  Старая змея.
  
  Миша поднял глаза с блокнота, чтобы посмотреть на Арсентия. Тот обратился в свой загадочный внутренний мир, уставившись пустым взглядом в стену за его спиной.
  - А чего она тебе сделала?
  - Не помню я, Мишань, - пожаловался старик. - Болезнь у меня, какого-то англичанина.
  Хорошо хоть тебя узнаю пока ещё.
  
  Миша хмыкнул и сделал пометку.
  - У тебя выпить чего есть, а? - с надеждой просипел Арсентий, как только Миша захлопнул блокнот.
  - Да я не пью особо-то, - соврал тот. - Сам знаешь.
  - Понятно, понятно. Может тогда хоть корзинку купишь? Ручная робота.
  
  8
  
  Дом номер один принадлежал старухе Лизе. Она жила в одиночестве, если не считать коровы. Её она держала в сарае зимой, а летом сдавала в совхоз. Наши с Сергеем следы к её крыльцу были первыми за день, а может быть и за неделю. Пробравшись через крутой снежный холм у дороги, мы ступили на обледенелые доски перед дверью. Сергей занёс кулак, чтобы постучать. Я перекинул тяжёлую сумку через плечо.
  - Подожди!
  - Что? - удивился он.
  - А вдруг там что-то ужасное написано?
  - Где?
  - В письме.
  - Ну и что? - Сергей вскинул брови.
  
  Я задумался и пожал плечами. Сергей вновь занёс руку.
  - Стой!
  - Ну что?
  - А кто передаст письмо?
  - Да какая разница?
  - Не знаю. - неуверенно сказал я.
  - Ну ладно.
  Он вздохнул и протянул кулак. Я протянул свой. 'Цу-е-фа!' - отсчитали мы. Сергей остался с камнем, а я выкинул ножницы.
  - Чёрт!
  - Всё? - язвительно спросил Сергей.
  
   Я не ответил. Он постучал в дверь, ответившую сухим треском. Ничего не произошло. Тогда он пнул её и крикнул: 'Лиза! Открывай!' Не смотря на то, что никто в нашей деревне дверей не запирал, вломиться к кому-то просто так считалось дурным тоном. Через минуту послышался скрип петель в коридоре и глухие шаги.
  - Мальчишки, вы чого? - удивилась Лиза, глядя на нас снизу вверх прищуренным взглядом через широкую щель. - Дуську к вечеру доить буду.
  
  Сергей покупал у Лизы парное молоко каждую неделю. Он мог выпить всю банку залпом, а меня и сейчас выворачивает от одного глотка.
  - Да не, Лиз, - сказал я, открывая сумку. - У нас для тебя письмо! С этими словами я выудил конверт и протянул ей.
  - Кокое ещё письмо? - удивилась она. - Почты уж лет двадцать как нету.
  - Откуда ж я знаю? - пожал плечами я. - Тут написано, что тебе и что отправили его в
  Девяносто первом году.
  
  Лиза взяла конверт и повертела в руках. Мы затаили дыхание в ожидании, пока она пыталась разглядеть имя отправителя. Наконец, терпение Сергея лопнуло.
  Он выхватил конверт из дрожащих Лизиных рук, вскрыл его и протянул листок. Глаза её не то, чтобы побежали, а скорее пошли по тексту тяжёлой старческой поступью. Через минуту, она подняла извиняющийся взгляд.
  - Я читать не умею.
  
  На этот раз я взял у неё листок и зачитал текст вслух с выражением, как учили в третьем классе. Речь шла о Лизином муже, Валентине Леонтьиче, который героически погиб во Второй Мировой войне под Барановичами. Его останки обнаружили сорок пять лет спустя и захоронили в братской могиле.
  
  В какой-то момент моего чтения о могиле раздалось подозрительное всхлипывание и я поднял глаза. По испещрённому морщинами узкому лицу старухи потекли крупные капли. Лиза прижала ладони к щекам и затряслась. Взгляд её затуманился, она уставилась в даль за нашими спинами. Я посмотрел на Сергея, тот пожал плечами.
  
  Прочистив горло, я продолжил читать уже с меньшим напором. В письме кроме описания боевых подвигов Лизиного мужа ничего интересного не рассказывалось. Лишь в конце письма значилось, что Валентин Леонтьич награждался звездой Героя Советского Союза, которая прилагалась к письму. Закончив читать, я порылся в сумке, но ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего медаль, не нашёл. Из глубины коридора за Лизиной спиной раздалось возмущённое 'Му-у-у-у.'
  - Ты не расстраивайся, Лиз, - сказал я мягко. - Она найдётся.
  - Ага! - согласился Сергей и потёр замёрзшие руки. - Ну мы, это, пойдём мы.
  
  Я всунул листок в сжатые руки Лизы, которая так и не перестала смотреть в пустоту. Мы сухо попрощались и отправились дальше.
   - Чёрт, - прошипел я, отойдя на достаточное расстояние. - Если так будет каждый раз теперь, то ну его!
  Сергей прикурил сигарету и кивнул.
  - Как думаешь, эту звезду украли?
  - Не знаю, - пожал плечами он. - В той каморке были чьи-то следы.
  - Ну, ладно, - сдался я. - Нам есть, чем заняться и без этого.
  
  9
  
  В середине деревни две дороги сливались в одну и образовывали единственную улицу. На развилке находился синий дом номер двадцать четыре. Помимо старой 'Волги', которая ржавела около крыльца с самого развала Советского Союза, сейчас там стояли ещё две машины.
  
  Миша постоял около крыльца, размышляя, дошла ли уже до Светы новость или нет. Решив, что так или иначе придётся столкнуться с неизбежным, он поставил новенькую плетёную корзинку у входа и вошёл.
  
  Изба была наполнена убитыми горем людьми. Двое мужчин сидели за столом, безразлично разглядывая горлышко бутылки, стоявшей на выцветшей скатерти. Молодая, не знакомая Мише девушка сидела на скамейке у печи со старой газетой в руках. Из комнаты за печью доносилось тихое всхлипывание. На незваного гостя никто не обратил внимания.
  
  Миша сразу решил, что никто никогда не обращал внимания на его род занятий. И это сейчас должно было сыграть ему на руку. 'Следователь Татарский' - тихо представился он девушке с газетой. Она подняла глаза и снова их опустила. 'Старший следователь Татарский' - повторил он мужчинам за столом. 'Эх ты!' - бросил ему один. 'Семён, ну хватит' - буркнул второй.
  
  Миша вошёл в соседнюю комнату. На трёх стульях посередине лежал гроб с телом Ольги, рядом покоилась крышка тёмно-фиолетового цвета. Следы ударов хорошо закрасили, отметил Миша и достал блокнот. 'Следователь Татарский' - снова представился он трём женщинам, которые собрались в дальнем углу и тихо плакали.
  
  - Мишка, это ты, что-ли? - глухим голосом спросила Наташа Кадакова, Ольгина лучшая подруга из соседнего, красного дома.
  Миша сделал лицо ещё серьёзнее, и, старательно прикрывая розовую обложку блокнота, взял ручку.
  - Когда вы последний раз видели её живой? - спросил он первое, что пришло ему в голову, и грохнулся на стоявший рядом стул.
  - Чего тебе надо?! - надрывно рявкнула самая упитанная, мама Ольги, Клавдия Семёновна Спидоренко. - Комаров тут всё уже провонял тут перегаром!
   - Я из Городца, - уверенно сказал Татарский. - По специальному вызову. Орудует маньяк.
  
  От этого заявления в комнате на секунду наступила тишина. Послышался шелест газеты, страницу которой перевернула девушка за печкой. Все посмотрели на Мишу, Миша посмотрел на труп. Он понадеялся в этот момент на то, что уверенный тон перевесит глупость последней его фразы.
  
  5. Заретушировали следы побоев. Вмятина на лбу, на шее следы удушья. - записал он в блокнот.
  
  - Позавчера её и видели, вечером. - подала голос Клавдия Семёновна, оправдав Мишину надежду. - Ушла от нас в одиннадцать, и всё.
  - Обещала позвонить, - дополнила Наташа. - Как придёт. Не позвонила. Тут связь плохая, мы не стали беспокоиться.
  
  6. Убита между одиннадцатью вечера и... Миша машинально погрыз кончик ручки.
  
  - А ты, Наташ, где работаешь? - неожиданно спросил он.
  - Я? - удивилась та. - В совхозе у нас, бухгалтером. А что?
  - А вы, Клавдия Семёновна? - Миша переключился на маму.
  
  Та уже успела уткнуться лицом в ладони и не пожелала поднимать глаза.
  - Нигде она не работает, - с укоризной ответила вторая женщина, лет тридцати пяти. - Клавсемённа учительница географии, на пенсии уже много лет.
  
  7. Клавдия Семёновна - учительница географии, на пенсии.
  
  - А вас как зовут? - поинтересовался Миша.
  - Тамара, - ответила та. - В Нижнем работаю, на автостанции.
  
  Мишины расспросы только накалили обстановку. Лица женщин покраснели, Клавдия Семёновна перестала всхлипывать. Как только из соседней комнаты загремели бутылками, он решил ретироваться.
  - Пока это всё, - тихо сказал он, захлопнув блокнот. - Я дам вам знать если что-нибудь появится.
  
  Проскользнув мимо двух мужчин, которые ходили по комнате сжимая и разжимая кулаки, он выскочил на улицу. И тут же, не успев сделать шага, столкнулся со Светой, свернувшей на развилку. Она сопротивлялась ветру, натянув шарф до самых глаз. Миша успел рассмотреть её с расстояния и прийти к выводу, что так закутаться в тёплую одежду она могла только если не знала ещё о смерти сестры.
  - Ты чего вчера не пришёл? - спросила она привычным голосом, в котором одновременно чувствовалась забота и раздражение. Как будто ничего не произошло.
   - Мы это, - Миша понял, что она ничего не знает. - Максима долго искали. Он потерялся...
  - И что? - с негодованием воскликнула она. - Трудно было заехать? Трудно было позвонить?
  
  И тут же, не дожидаясь Мишиного 'не знаю' или 'не помню', спросила - 'Там она?' - имея ввиду сестру. Миша утвердительно кивнул и Света прошла мимо него к крыльцу. Проводив её взглядом, он развернулся и пошёл прочь. Сначала быстрым шагом, затем трусцой, а потом и вовсе побежал.
  
  10
  
  Дом Елизаветы Михайловны выглядел самым приличным в округе. Покрытый снегом, он блестел свежей зелёной краской, белел резными наличниками вокруг окон, рыжел высокой печной трубой с металлическим навесом. Дорога от калитки ровной, утрамбованной полосой вела к чистейшему крыльцу с ковриком, на котором было написано - 'Welcome.'
  
  Вишнёвые деревья, занимавшие почти что весь сад Елизаветы Михайловны, в отличие от моих корявых яблонь и высоченных 'китаек' в саду Сергея, имели тонкие ветви, которые зимой лишь слегка покрывались белесым инеем. По весне они радовали Елизавету Петровну и соседей мириадами нежно-розовых цветов. В дальнем конце сада ржавел старый парник, с которого на зиму сняли полиэтилен.
  
  Остановившись перед бордовой дверью, я достал из сумки письмо и убедился, что оно адресовано именно старой учительнице. С серой поверхности конверта стёрся почти весь текст. С трудом можно было угадать имя, зато вот номер дома различался хорошо.
  
  Когда я перевёл взгляд на дверь, то увидел, что ручка слегка дёрнулась. Подняв одну бровь, я посмотрел на Сергея. Он почесал утреннюю щетину, на выращивание которой я бы потратил месяца два, и постучал. Не прошло и мгновения, как дверь распахнулась и перед нами предстала бывшая учительница литературы средней школы деревни Ближневехи.
  
  Тёмно-коричневое платье и пухлые тапочки довольно смешно смотрелись с шапкой- ушанкой, которую она одевала, всякий раз выходя на улицу. Зато изящные серебристые очки с овальными линзами отлично смотрелись на вытянутом лице с длинным прямым носом. Эти очки она и поправила, прежде чем заговорить.
  - Да-да? - прохладный взгляд её серых глаз опустился на нас, а точнее, на меня. С Сергеем она находилась на одном уровне.
  - А мы тут вот, это... - начал я с наигранным воодушевлением.
  - Здрасте, Елизавет Михална! - неожиданно сказал Сергей.
  
  Наступила пауза.
  - Вы кто будете? - протянула старая учительница.
  
   Я такого вопроса ожидал меньше всего. Похоже, только в наших фантазиях мы слыли известными хулиганами. Пьянки до утра, мордобои на дискотеке, поджог зернохранилища в Совхозе - всё это вдруг показалось мне пустой тратой времени.
  - Я - Вовка Вайконен, из дома у озера, - ответил я с обидой в голосе. - А это Серёга, из четвёртого.
  И я махнул рукой на жёлтый дом через дорогу.
  - А, - сказала Елизавета Михайловна в нос, смерив Сергея взглядом. - Тот самый наркоман!
  
  Но, судя по выражению её лица, Сергей вовсе не тянул на наркомана. Словно он выглядел слишком опрятным или через чур здоровым.
  - Нет, - неуверенно запротестовал Сергей, замахав длинными руками. - Это не я!
  - Это не он, - поддакнул я, поправив шапку.
  - А кто? - искренне удивилась Елизавета Михайловна.
  - Мой друг, - объяснил Сергей и тут же дополнил. - То есть, приятель. Бывший
  одноклассник. Я ему дом сдаю.
  
  По лицу учительницы стало заметно, что она ни единому нашему слову не поверила. Вновь наступила неловкая пауза, которую я сообразил прервать.
  - У нас письмо для вас, Лизавета Михайловна. - и я протянул ей конверт.
  - Так а что же вы не заходите? - сказала она вместо того, чтобы взять письмо. -
  Давайте скорее.
  
  Отступив, она сделала жест внутрь. Мы нехотя повиновались. В отличие от остальных домов в нашей округе с их длинными мрачными коридорами, входная дверь Елизаветы Михайловны вела сразу в зал. Это была одна очень светлая комната с печью у дальней стены и несколькими кроватями по периметру. Слева небольшая кухня с раковиной и зеркалом над ней, обеденный стол и несколько стульев. Справа - несколько высоких книжных шкафов между трёх окон с тюлевыми занавесками. Книги в шкафах едва различались по цвету. Судя по всему, они стояли там не один десяток лет.
  
  Приятный запах выпечки и звенящая крышка кипящего чайника на печке напомнили мне, что кроме водки в магазине мы почему-то ничего купить не догадались.
  - Вот пирожки, - доброжелательно сказала старая учительница, когда мы сели за стол. Перед нами выросла корзинка работы, несомненно, Арсентия, наполненная свежей выпечкой и накрытая клетчатым полотенцем. - Сейчас я принесу чай.
  Когда она вернулась с тремя фарфоровыми чашками, мы уже успели впихнуть в себя по два пирожка и пытались разговаривать с набитыми ртами. Крепкий чай из заварника оказался именно тем, в чём я нуждался, чтобы окончательно отойти от посещения Лизы.
  - Так что у вас за письмо? - посмотрела она на меня, сев за дальний конец стола.
   - А, вот, - я судорожно вынул помятый конверт из кармана и хотел было протянуть ей.
  - Откуда ты его взял? - в её голосе послышалось удивление. - Почты уже много лет не
  приходило.
  
  Я застыл с конвертом в руке. Пораскинув мозгами несколько секунд, я решил, что правда - лучшее оружие.
  - В магазине за железной дверью отделение, - промямлил я, махнув в сторону магазина, который виднелся за тюлевыми занавесками. - Старое. Мы там письма и нашли.
  - Ага, - кивнул Сергей с дымящейся чашкой в руке. - Большинство писем - начала девяностых. Их никто так и не передал.
  - Понятно, - протянула Елизавета Михайловна без особого энтузиазма. - Прочитай, пожалуйста. Я не хочу идти за вторыми очками.
  
  Я покорно распечатал конверт и достал тёмно-жёлтый листок, в котором на просвет можно было разглядеть опилки. В левом верхнем углу чернел герб Советского Союза, сразу под ним - 'Следственная коллегия по Городецкому району Горьковской области'. Справа значился адресат - Е. М. Рукосуева. Я чуть не прыснул, когда узнал её фамилию, но сконцентрировался на тексте. По мере чтения лицо моё, судя по всему, вытянулось и Лизавета Михайловна решила, что письмо не такое уж и скучное.
  - Что там написано? - спросила она громче, чем я ожидал.
  
  Я ещё раз перечитал текст и убедился, что мне не показалось.
  - Двадцать седьмого декабря 1991 года вам было велено явиться в Городецкий суд, - сказал я, подняв брови. Сергей подавился чаем и нагнулся, чтобы посмотреть на листок.
  - А ну дай сюда, - учительница протянула руку. Я передал бумажку.
  
  Елизавета Михайловна прочитала текст, сузив глаза до двух тонких щёлочек. Мы с Сергеем вновь обменялись взглядами, а затем уставились на неё. Закончив, она сложила листок вчетверо и положила на стол. Морщины на её лбу приняли ещё более заметные очертания, в то время, как глаза нашли что-то очень интересное в замысловатом рисунке скатерти.
  - О чём это они? - я, наконец, собрался с силами спросить. Сергей так и не опустил чашку.
  
  Елизавета Михайловна поначалу не отреагировала никак, но через несколько секунд будто бы вернулась в реальный мир. Её взгляд пробежался по нашим рукам, как если бы она ожидала увидеть их одну на другой сложенными на столе. Затем она осмотрела нас строгим и внимательным, но несколько отстранённым взглядом.
  - Мне очень тяжело об этом говорить, - наконец, произнесла она так, будто сердясь на себя. - Тогда сгорела школа и нас всех вызывали.
  
   Я взглянул на Сергея. Он грустно кивнул и уставился в чашку. Старая учительница пожала плечами.
  - Но это всё в прошлом. Так расскажи мне, что ещё вы нашли в этом старом почтовом отделении. Да бери ещё пирожков, пока тёплые.
  
  Расслабленный тон Елизаветы Михайловны меня немного успокоил. Я взял пирожок и проглотил половину прежде, чем ответить.
  - Там полно писем. Газеты всякие, журналы старые. Чьи-то следы.
  - Ага, - кивнула учительница и поинтересовалась. - Кому ещё почта не дошла?
  - Да почти всем! - я пнул сумку около стула. - Серёгиной маме была, Лизе из первого
  дома. Уже отнесли. Мне ничего не приходило, правда. Елизавета Михайловна кивнула и спросила.
  - И Черненко тоже, Александру Семёновичу?
  - Наверное, - я пожал плечами.
  - А ещё кому?
  
  Я поднял сумку с пола и открыл её.
  - Черненко есть, Кирдыкиным есть, дяде Паше есть, Юльке Сербовой есть, - начал перечислять я.
  - Я как раз к Черненко собиралась, - сказала Елизавета Михайловна. - Могла бы передать.
  - Так и мы тоже, - я кинул взгляд на Сергея. Тот вздрогнул. - Собирались. Да?
  - Ага, - кивнул Сергей и добавил уверенно. - Всех обойдём.
  
  Учительница заметно помрачнела. Я положил письма обратно в сумку.
  - Ну мы это... пойдём мы. Да?
  - Ага! - согласился Сергей.- Мы пойдём.
  
  Мне почему-то стало жутко. Я отодвинул стул задней частью коленей, для которой ни в одном языке мира нет отдельного названия, и встал.
  - Так вы даже чаю не попили. - возразила Елизавета Михайловна.
  - У нас времени нету, - я издал неуверенный смешок и махнул рукой. - Да?
  - Да-да, - поддакнул Сергей и поднялся вслед за мной. - Столько домов обойти.
  - Ну, вы держите меня в курсе, - сказала Елизавета Михайловна, не вставая.
  - Конечно, - сумка в моей руке задрожала.
  
  Мы поблагодарили Елизавету Михайловну и вышли на улицу. Поднялся ветер, вокруг нас снег закружился вихрем. Следы редких автомобилей на дороге исчезли, как и тропинки к домам. Над крышами изб появился белесый дым - народ начал топить печи к вечеру.
  - Чего это она? - спросил я, когда мы отошли.
   - В каком смысле? - Сергей нахмурил брови.
  - Спрашивает. - я уточнил многозначительно.
  - Откуда я знаю?
  
  Я задумался на секунду о том, что делал Миша в тот момент. Мне подумалось, что он лежит дома и смотрит в потолок. Или бежит по лесной дороге в Аксентис, чтобы успеть на автобус до города. Там он пойдёт домой к родителям, вновь устроится помощником юриста и его снова выгонят.
  - Интересно, а что Миша... - начал было я, но Сергей перебил меня.
  - Да вон он. - его палец указал на фигуру вдалеке. - Расслабиться решил.
  
  11
  
  Пробежав достаточное, по его мнению, расстояние, Миша решил подумать. Ходить из дома в дом и спрашивать всех подряд было глупо. Поэтому следовало выбрать наиболее посещаемые дома и попытать удачу там. Один из таких, жёлтый номер восемнадцать, как раз виднелся впереди. Чуть ниже всех остальных, он сверкал новенькой шиферной крышей, большая часть снега с которой съехала и образовала на тропинке высокий сугроб.
  
  Этот дом посещало довольно больше количество мужчин со всей округи для того, чтобы приятно провести день, вечер или утро - как повезёт. Хозяйка заведения, Юля Сербова, обладала разносторонней репутацией в округе. Репутация эта разделялась исключительно по половому признаку.
  
  Миша подошёл к тёмно-коричневой двери и занёс руку для того, чтобы постучать, но кто-то уже поворачивал ручку на той стороне. Когда дверь открылась, перед Мишей предстал деда Ваня. Он усердно пытался застегнуть вторую подтяжку под тяжёлым пуховиком. Его небритая физиономия светилась ухмылкой. Миша скривил рот.
  - Деда Вань, ты-то чего тут делаешь? - укоризненно сказал он. - У тебя же жена есть.
  - Жена женой, - прошепелявил старик назидательно, придерживая штаны. - А жизнь
  идёт. Французы говорят - "карпе диём!"
  
  И, поправив пролетарскую кепку на голове, заковылял в сторону дома.
  - Французы говорят - 'шерше ля фам". - проворчал Миша ему в спину и вошёл.
  
  В жилой комнате царил бедлам - разбросанные повсюду вещи формировали невысокие пригорки, грязная посуда росла вверх сталагмитами, на полу слой пыли позволял выращивать неприхотливые сорняки.
  - Иду-иду, - проворковал из-за ширмы в соседнюю комнату хриплый голос.
  
  Миша нашёл стул почище, осмотрел все его поверхности с небывалым пристрастием, и только после этого сел. Вскоре в комнату вошла Юля. На ней, довольно упитанной женщине лет около сорока, старый спортивный костюм тёмно-синего цвета выглядел довольно неряшливо. У неё на руках сидела дочка лет трёх, с книжкой в руках.
   - Ой, Мишка, - обрадовалась Юля. - Каким это ветром тебя занесло?
  - Да вот, мимо шёл, - со смущённой неуверенностью ответил он и достал розовый
  блокнот.
  - Ну правильно, правильно, - согласилась та, сев напротив. - Что, проблемы в личной
  жизни?
  
  Открыв рот, чтобы решительно возразить, Миша задумался. Его и правда беспокоили проблемы в личной жизни. Только он пришёл решать их другим способом. Если вообще решать. Если вообще их.
  - Муха валетит, - маленькая девочка показала пальцем на Мишин рот, который он тут же захлопнул.
  - Как тебя зовут? - спросил он, улыбнувшись.
  - Мафа, - сказала девочка. - Дай. Дай. Дай.
  - Что?
  - Книвку. - и она протянула свою. - На. На.
  
  Миша догадался совершить обмен. Получив её книжку в руки, он посмотрел на обложку - 'Волшебник Изумрудного города'. Он открыл её и увидел надпись ручкой на первой странице - 'Маше от Гудвина'. Маша спрыгнула с рук улыбающейся мамы и принялась вертеть Мишин блокнот, засунув розовую ручку в рот.
  - Прочитала уже? - спросил он ребёнка.
  - Два раза, - сказала за неё Юля. - Ей волшебник очень нравится.
  - Он тут зывёт, - сказала Маша уверенным тоном. - В финем доме.
  
  Миша посмотрел на Юлю. Та зарумянилась в смущении. Он и не подозревал, что с ней такое случается.
  - Да ей какой-то парень эту книжку подарил. Из одиннадцатого дома, на старой дороге в школу. - и добавила с прищуром. - Никогда не выходит и никто его не видит. Сидит целый день взаперти. Говорят, фотографирует ещё по ночам. Мужики ходили Комарову жаловаться, но ему дела нет. Сказал чтобы приходили как будет труп.
  - Ну, один труп уже есть. - хмыкнул Миша.
  - Ужасно! - воскликнула Юля. - Кто бы мог подумать, чтобы у нас? И такая молодая!
  Вся жизнь впереди.
  
  Миша помусолил последнюю фразу в голове, пытаясь осознать её значение с точки зрения Юли, а затем спросил:
  - Ты этого парня видела?
  - Нет, - ответила она. - Машка бегала туда-сюда, пока я в магазине была. Я когда
  позвала, книжка у неё в руках была уже. Тогда он снова подумал.
  - А о Клавдии Семёновне что-нибудь знаешь?
   - С развилки? Конечно, она же у меня географию вела в школе сто лет назад. Приятная была учителка. Но потом её уволили. А затем и школа сгорела.
  - За что её уволили? - Миша поднял одну бровь.
  - А не помню я. Или не знаю. - Юля пожала плечами. - Но не только её уволили. Пару
  учителей вместе с ней.
  - А кого ещё? - Миша решил не отставать.
  - Ой, да я не помню. - отмахнулась Юля и тут же нахмурила брови. - Хотя, нет.
  Подожди. Чардымову Верку тоже.
  - Кого?
  Юля скривила лицо в натужной попытке припомнить.
  - Чай будешь может? - спросила она наконец. - Вскипел только.
  - Давай, - кивнул Миша.
  
  На кухне, что находилась в углублении за занавеской, царил бедлам. Юля помыла чашку под алюминиевым рукомойником и кинула в неё щепотку сухого чая из коробки на окне.
  - Клавсемённа была географичкой, Лизавета Михайловна вела литературу. Арсентий Петрович - русский. Черненко - труд. А Чардымову нам на физкультуру в пятом классе поставили
  - Что это за Чардымова? - Миша встал в проёме, облокотившись на дверной косяк с пустыми петлями. - Откуда она взялась?
  Юля защёлкала пальцами в попытке поймать мысль.
  - Так, это! - вскрикнула она, протягивая Мише чай. - На развилке и жила! В доме Клавдии Семёновны!
  - Как это? - удивился Миша, хлебнув.
  - Кой чёрт я знаю, Миш. - нервно пожала плечами Юля. - Скажи спасибо, что я вообще
  это всё помню.
  Миша вздохнул и посмотрел на Машу. Та уже закончила вертеть его блокнот.
  - На, - протянула она. - Отдай книвку.
  - Не понравился? - спросил Миша.
  - У тебя там калакули какието. - ответила она.
  
  Миша вернул 'Волшебника изумрудного города' и, поставив чай на тумбочку, сделал пометки в блокноте:
  
  8. В доме Клавдии Семёновны жила Чардымова.
  9. Клавсемённу уволили.
  
  Хлебнув чая, он положил блокнот во внутренний карман и поблагодарил Юлю.
  - Ты это, - Юля облокотилась на косяк, когда Миша ступил в коридор. - Заходи, если с личной жизнью не наладится.
  
  12
  
  Мы перестали замечать синий дом номер номер одиннадцать когда его продали последние хозяева много лет назад. Там жил наш друг Славка, с которым мы ходили на старую ферму смотреть, как забивают коров.
  У ограды Миша не заметил никаких следов жизнедеятельности: калитка примёрзла к забору, тропинка покрылась ровным слоем снега, а на двери висел навесной замок. С трудом оторвав калитку ото льда, Миша подошёл к двери и осмотрел её. За этим последовала заметка:
  
  10. Замок снаружи.
  
  Между рамами виднелись чёрные решётки. Сами окна были чистыми, с хорошо выкрашенными наличниками. Жёлтые занавески закрывали интерьер. Миша взялся за наличник и встал на завалинку, чтобы посмотреть в окно. На подоконнике стояло несколько небольших кактусов в глиняных горшочках, лежали разные безделушки. Внезапно кто-то прошёл мимо, занавеска колыхнулась. Затем она вздрогнула ещё раз и перед Мишей предстала полосатая морда кота. Миша отпрыгнул и упал в снег.
  
  Отряхнувшись, он решил пойти другим путём и обошёл дом. У ворот сарая он остановился и удивился ещё больше - на щеколде висел здоровенный амбарный замок. 'Кто закрывает дверь в сарай?' - проворчал он. Вернувшись на крыльцо, он ударил в дверь несколько раз - 'Откройте, полиция!' Ответа не последовало. Тогда он постучал в окно - тот же результат.
  Бить в дверь не имело смысла - она, скорее всего, была закрыта на засов, как и ворота в сарай, а окна защищали решётки. Миша решил ждать. Предварительно посмотрев, не следит ли кто за ним, он отошёл подальше к деревьям у старой дороги в школу и спрятался за кустом. Присев на корточки, он достал сигарету и закурил. Потекли длинные минуты ожидания. Один раз кто-то прошёл вдалеке мимо дома культуры, больше никого не было. Заснеженная дорога слилась с серым небом.
  
  Постепенно усталость двух последних дней начала сказываться. Миша облокотился на берёзу и решил ненадолго прикрыть глаза. В этот самый момент кто-то кинулся на него из-за кустов.
  
  13
  
  В детстве мы часто собирались с друзьями по округе. Их, как и нас Сергеем, родители отправляли в деревню к бабушкам и дедушкам коротать летние каникулы. Преимущественно для того, чтобы мы не вертелись под ногами.
  В качестве одной из забав мы собирались в одну большую компанию и искали козла отпущения, которого можно пинать и пихать без особой опасности. Чаще всего таким козлом отпущения у нас выступал Сашка Черненко. Парень с большими оттопыренными ушами, он получил у нас кличку 'Чебурашка'.
  
   Чебурашка не мог выйти из дома без того, чтобы сразу не получить пинок от того, кто прятался за крыльцом. Мы даже играли в 'Камень-ножницы-бумага', чтобы решить, чья теперь очередь. Затем следовала погоня на велосипедах с перечислением и высмеиванием всех родственников Чебурашки, которая оканчивалась в каком-нибудь тупике.
  За тупиком обычно находилась крапива, бетонные развалины с торчащими во все стороны арматурными прутьями или, на худой конец, злой Витёк с похмелья. Связываться с нами грозило куда худшими последствиями, поэтому обычно Чебурашка нырял навстречу опасности. Тогда мы, смеясь, оставляли его в покое.
  
  Жёлтый дом Чебурашки, номер десять, ничем не выделялся среди остальных. За исключением, разве что, бани напротив него. Давным-давно Сергей решил вынуть из поленницы у одной из её стен пару деревяшек и разжечь костерок в образовавшемся проёме. Он нарвал бересты и засунул внутрь, после чего поджёг. Горело оно и впрямь здорово, и оставило после себя здоровенную дыру в стене, которую забили досками сикось-накось.
  
  Мы взобрались на крыльцо без перил, с слегка подгнившими досками, и постучали в дверь с красивой резьбой, изображавшей петуха, в надежде, что откроет её не старик Семён Черненко. Его в последний раз мы видели близко с вилами в руках, перекошенным лицом и криком - 'Я вас, малолетки, всех поубиваю!' Но, к счастью, вместо него нам открыла Тамара Ивановна, Сашина бабушка.
  - Чого? - булькнула она, уставившись на нас выпученными глазами.
  
  Старушка ростом не дотягивала даже до моей груди, зато по ширине превосходила нас с Сергеем вместе. Удивительно, как она могла несколько раз в день выходить на улицу, если учесть, что ей каждый раз приходилось делать это боком. Из коридора пахнуло чем-то старым и сырым, как будто они хранили в нём опилки. Я достал заранее приготовленное письмо из кармана.
  - Сашке тут вот... - я посмотрел в широкое, немного сплющенное старушечье лицо и почувствовал себя неуверенно. Мне показалось невероятно глупым говорить о почте.
  
  Сергей выхватил конверт из моей руки и протянул ей.
  - Мы в магазине нашли. Написано, что Саше. Но мы его уже лет двадцать не видели.
  - Так щас увидити, - Тамара Ивановна, казалось, даже немного потрясывалась в такт
  собственного голоса. - А ну, пошли в дом.
  
  Развернувшись вокруг широкой оси, она проковыляла по коридору. Я фыркнул в кулак, глядя на то, как она переваливается с бока на бок. За дверью в избу скрывалось компактное помещение с низеньким потолком и печью посередине. Дрова у одной из стен поначалу меня удивили - я никогда не видел, чтобы кто-то хранил их в доме. Но потом я вспомнил про Сергеев инцидент и снова улыбнулся.
  
  У двух окон, выходивших на деревенскую дорогу, стоял обеденный стол. Все оставшиеся стены по обыкновению занимали кровати и шкафы. Половик под ногами
   перевидал сотни поколений моли, а сервант, похоже, успел застать великую Октябрьскую революцию. Печь отличалась глиняной пятнистостью в тех местах, с которых обвалилась штукатурка. Гора посуды на жаровне, а так же несколько грязных тарелок на столе, говорили о том, что обедали недавно.
  
  Картина на стене с рекой, протекавшей вдоль живописного луга, показалась мне знакомой. Вырезка из бересты на тему природы между окнами, доска для выжигания со смешной рожей над одной из кроватей, старые вазы на подоконниках - всё это на несколько секунд вернуло меня в детство.
  - Яичницу, говорю, будите? - громогласно выдохнула Тамара Ивановна. Я очнулся.
  - Нет, нет, - замотали головами мы, с любовью вспомнив учительские пирожки. -
  Плотно сегодня позавтракали.
  - Что, даже чаю не выпьете? - удивилась старушка.
  
  Мы снова возразили.
  - Саше письмо вот тут, - я помял конверт в руках, отряхнув снег с ботинок на половик.
  Собрав посуду на столе, Тамара Ивановна закинула её на печку, а затем протянула пухлую руку.
  - Дай-к сюда.
  
  Я протянул конверт. Пробежавшись глазами по желтоватой бумаге, старушка заявила. - Так эт Лексан Семёнычу! Наш-то Лексан Лексаныч.
  
  Я посмотрел на Сергея вопросительно. 'Отцу его' - объяснил он. Папа 'Чебурашки' умер лет пятнадцать назад. Он был сильно моложе своих школьных коллег и поэтому новость о его кончине всех сильно удивила.
  - Ну. - согласилась наша хостесс. Не успела она отворить дверь в коридор, чтобы, видимо, позвать 'Лексана Лексаныча', как из проёма в комнату шагнул громадный детина.
  
  Мы уставились в потолок, где, предположительно, находилась голова детины. Черноволосый, без единого намёка на оттопыренные уши, Саша улыбался нам во все тридцать два белоснежных зуба. Дедова телогрейка, бывшая ему явно маленькой, довольно забавно смотрелась с замызганными джинсами и модными иностранными кроссовками.
  - Hi guys, - Саша протянул нам руку.
  Сергей взял руку, а я спросил в недоумении - 'Чего?'
  - Привет, говорит, - объяснил Сергей. Я тоже пожал руку.
  - Ни слова по-человечески! - пожаловалась Сашина бабушка.
   - Yeah, sorry about that, - Саша пожал плечами с тоской. - But I understand everything, real- ly.
  - Чё он говорит? - снова спросил я.
  - Что всё понимает, - нехотя ответил Сергей.
  - Мать послала в Америку-то в детстве. И вот! Погостить приехал к нам, - она
  посмотрела на нас и снова обратилась к Саше. - Письмо тут пришло твоему отцу,
  слыш?
  - Ага?, - по-русски удивился Саша и посмотрел на конверт.
  
  Тамара Ивановна раскрыла его и развернула лист. Хоть эта сама прочитает, - подумал я. Деда Ваня, к которому мы заходили ранее, читать не умел, а его соседка, вдова толстяка, письмо для покойного мужа брать отказалась - мол, дурной знак.
  - Из сберкассы пишут, - старушка вперилась взглядом в текст Мы втроём сгрудились за её спиной. - Папаня для тебя счёт оставил. Двац лет назад!
  - Wow! - воскликнул Саша с воодушевлением, чуждым нашему брату.
  - Вот, написано - 'В день совершеннолетия выдать Лексан Лексанычу', эт значт
  тебе... сколько тут, не вижу?
  - Десять тысяч рублей. - прочитал я и присвистнул. - Девяносто первый год!
  - Волгу можно было купить, - веско оценил Сергей.
  - How much is it now? - поинтересовался Саша.
  - Чё он грит? - буркнула Тамара Ивановна.
  - Сколько это сейчас, спрашивает. - перевёл Сергей.
  
  Старушка вскинула взгляд к потолку. Мы сделали так же, пытаясь представить себе текущую сумму.
  - Ну, - Тамара Ивановна решила задачу первой и сказала вопросительно. - Де-то десь тыщ рублей?
  Мы молча кивнули.
  - Или меньше. - пожал плечами я.
  - And in dollars?
  - Примерно триста долларов, - прикинул Сергей.
  - Not much, - с угрюмой улыбкой констатировал Саша.
  - Где вы это взяли-то? - спросила старушка.
  
  Мы рассказали про магазин, про сарай и про ячейки. Тамара Ивановна пожаловалась на развал Советского Союза, на Павловскую реформу, на Ельцина и на маму Саши, так опрометчиво отправившую сына в оплот врага.
  - Would be great to have a drink some time! - пожимая нам с Сергеем руки, сказал Саша.
  - Да, как-нибудь сгоняем, - ответил ему Сергей.
  Попрощавшись, мы вышли на крыльцо. Я засмотрелся на заколоченную дыру в стене бани и неожиданно для себя рухнул на обледенелые ступени. Сергей засмеялся и
   протянул мне руку. Когда жёлтый дом скрылся за заколоченной баней, я заметил, как небо посерело ещё больше, налившись однородным бетонным оттенком.
  - Вот сволочь, - вырвалось у меня с обидой. - Сидит там в этой Америке, горя не знает.
  - Одним всё, а другим - ничего. - глубокомысленно ответил Сергей и закурил.
  
  14
  
  Мы прошли в молчании ещё несколько минут и свернули на старую школьную дорогу. Я покопался в сумке, чтобы найти письмо для синего дома номер одиннадцать, но его там не оказалось. Тогда мы повернулись, чтобы пойти дальше, но Сергей вдруг сказал:
  - Там кто-то за кустами, - и показал пальцем на перелесок.
  
  Я присмотрелся - и правда, кто-то сидел, облокотившись на дерево. На улице было примерно минус пятнадцать и окоченеть не составляло никакого труда. Решив, что это, скорее всего, Витёк, мы подошли ближе, чтобы дать ему хорошего пинка.
  Когда я узнал Мишу, меня пробила дрожь. Он ещё не успел посинеть, но не подавал признаков жизни. Не долго думая, я наклонился и хлопнул его по щеке. И в тот же миг получил по зубам увесистый удар, словно Миша только и ждал, чтобы его нанести. Я зажал рот руками и упал в снег.
  - Ой, Вовка! - закричал Миша, вскочив. - Извини!
  
  Он схватил мою руку и я встал, шатаясь. Удар пришёлся как раз по верхней губе. По подбородку побежала горячая кровь. Пока Миша пытался найти слова, чтобы извиниться, я достал из кармана бутылку, смочил ладонь водкой и протёр лицо.
  - Как я выгляжу? - спросил я.
  - Как после того, когда ты с Юлькой Сербовой подрался, - припомнил Сергей.
  - Я это, я не хотел... - неуверенно сказал Миша.
  - Да забей, - я махнул рукой и улыбнулся. - Потерплю. Ты чего тут делаешь? Мы
  думали, ты помер!
  
  Миша достал блокнот и рассказал нам обо всех, с кем он поговорил. О том, что Клавдия Семёновна что-то наверняка скрывает, о Юлькиной школьной истории и о 'Гудвине".
  - Вы что-нибудь про Чардымову слышали? Она когда-то в доме на развилке жила.
  - Неа, - я помотал головой. - Если это в школьные времена было, то я тогда ещё не
  родился. Жемякин родился. Ты что-нибудь знаешь?
  - Мне было четыре года. - хмыкнул Сергей.
  
  Я ещё раз вытер лицо водкой и, не удержавшись, глотнул. Сергей взял у меня бутылку и тоже отпил. Миша предложение отверг.
  - Так а это что за хрен? - он ткнул розовой ручкой в синий дом.
  - Не знаю, - мне снова пришлось пожать плечами. - Лет двадцать назад тут жил наш
  друг Славка. Да?
   - Ага, - согласился Сергей и потёр замёрзшие ладони. - Потом они дом продали и уехали. Мне казалось, что тут никто не живёт.
  
  Он сложил руки рупором и прокричал в сторону дома: 'Эй ты! А ну, выходи давай!' Мы втроём всмотрелись в окна: я с открытой бутылкой в руке, а Миша - с розовым блокнотом. Поначалу ничего не произошло, но через несколько секунд жёлтая занавеска дёрнулась и у самого края окна появился глаз.
  - Да, ты! - снова заорал Сергей. - Поговорить надо!
  Когда ничего не произошло и глаз не исчез, Сергей зачерпнул охапку снега и швырнул в окно снежок, попав точно в цель. Снежок оставил на окне размазанный след, а глаз пропал из виду.
  - Он и выйти-то не сможет, - Миша пожал плечами. Замок снаружи висит.
  - На двери?
  - Ага.
  - Ну, а в сарае?
  - И в сарае висит.
  Я присвистнул. Диковинная картина для нашего края.
  - А чего это у тебя за сумка? - спросил Миша.
  - А, так я забыл! - спохватился я и рассказал ему о нашей находке и о том, как мы
  ходили к Лизавете Михайловне и к остальным.
  - Хм, - Миша почесал щетину. - Значит, Лизавету Михайловну в милицию вызывали.
  - Ну да, - ответил я. - Из-за сгоревшей школы.
  - А для Клавдии Семёновны у тебя есть письмо? - спросил он, прищурив глаза.
  
  Я порылся в сумке и выудил оттуда на удивление хорошо сохранившийся конверт. Отправителем значилась Следственная коллегия по Городецкому Району Горьковской области. Адресовано дому номер двадцать четыре, а вот получатель стоял - Вера Андреевна Чардымова.
  - Что? - спросил Миша, когда я озвучил проблему.
  - Ну да, - удивлённо ответил я, вылупив глаза на конверт. - Она самая.
  - А ну дай сюда, - Миша протянул руку. Я машинально отпрянул. - Ты чего?
  - Не знаю, - я сложил брови 'домиком'. - Как-то это не хорошо.
  - Что нехорошо? - удивился он. - Ты тайну переписки, что-ли, блюдёшь?
  
  Увидев мою неуверенную физиономию, он насупился и сложил руки на груди.
  - Да отдай ты ему, - потерял терпение Сергей. - Она чай померла сто лет назад!
  - Ну ладно, - согласился я и протянул конверт Мише.
  
  Тот нехотя взял его и надорвал. Его глаза побежали по тексту. В левом верхнем углу листа виднелся герб.
  - Что там? - нетерпеливо спросил я.
   - Сейчас...
  
  Через несколько секунд он поднял на нас глаза, брови над которыми так сблизились, что превратились в одну, длинную.
  - Ну что? - проныл Сергей.
  - Она пожаловалась, - объяснил Миша. - В следственный комитет. На расхищение
  'социалистической собственности'. Тут говорится, что они рассмотрят и вынесут заключение. Дата стоит - пятнадцатое сентября девяносто первого года. Социалистическая собственность почему-то в кавычках.
  - В девяносто первом году собственность была уже не такой социалистической, - заключил Сергей.
  - И всё? - спросил я, уже откровенно приплясывая на холодном ветру.
  - Всё. - ответил Миша и поправил шапку, сползшую на глаза.
  
  Мы одновременно вздохнули.
  - Пошли домой, короче, - махнул рукой я и перекинул сумку на другое плечо. Миша помотал головой.
  - Я буду ждать, пока этот не объявится. - он ткнул рукой в синий дом.
  - Да хорош! Он, может, никогда не выйдет, - заспорил я.
  - Когда-нибудь выйдет, - Миша снова прищурил глаза. - Вы идите, я, если что, вечером
  приду.
  
  Поспорив ещё минуту, мы с Сергеем плюнули и отправились дальше по деревне. Отойдя на несколько шагов, я вдруг вспомнил и вернулся обратно. Миша уже успел прислониться обратно к дереву.
  - На вот, - я протянул ему одну из бутылок. - Пригодится.
  
  15
  
  Когда мы скрылись за поворотом, Миша повернулся к входной двери дома номер одиннадцать. Он начал уже подумывать о том, чтобы откупорить водку и сделать пару жадных глотков, когда его взгляд привлёк дверной замок. Миша удивился, как не заметил этого сразу - он висел на одной петле. 'Должно быть, кто-то приходил, пока я спал,' - подумал он и помчался к двери.
  
  Калитка стояла распахнутой после его первой 'атаки', но на дорожке к крыльцу виднелись свежие следы. Замок и правда висел открытым. Дверь поддалась лёгкому толчку.
  
  Внутри густела темнота. Тонкая полоска света виднелась в конце коридора. Засов, на который закрывалась дверь, стоял справа у стены. Там же стояла аккуратная маленькая скамейка, а на вешалке чуть подальше висело пальто и белая шапка. По полу тянулся скомканный коврик. Миша попытался пройти по коридору тихо, но ничего не вышло - половые доски издали пронзительный скрип.
  
   За дверью в избу располагалась комната с низким потолком, залитая желтоватым светом. В центре - большая печь с оштукатуренными боками, от которой исходил жар. Справа - ширма из циновки, за которой просматривалась небольшая кухня, слева - почти что вертикальная лестница на чердак. Под ней - дешёвый диван из хозяйственного магазина, низкий журнальный столик и тумбочка с торшером. Миша перешагнул на коврик перед дверью и машинально вытер ноги.
  
  Стараясь ступать осторожно, он подошёл к столику. Вереница чайных кружек на нём, казалось, росла змейкой сама по себе. На краю лежала стопка мужских глянцевых журналов. Над диваном висела картина дубового леса в дождь, через который шли два грибника, прижимаясь друг к другу под зонтом, а за ними - охотник с ружьём через плечо.
  
  До Миши долетел запах мяты. Откуда-то сзади раздался сначала шорох, а потом тихий деревянный скрип. Он обернулся и замер на секунду, прислушиваясь. Снова стало тихо.
  - Эй, - позвал он неуверенно. И хотел добавить по привычке - 'это я', но вовремя остановился.
  Никто не отозвался. За печкой у стены чуть левее занавешенного окна стоял обычный советский стол с затёртым покрытием из оргстекла. Под стеклом лежало множество вырезок из газет, фотографий, вкладышей из жвачек с машинками и инструкций из 'киндер-сюрприза'.
  
  На столе стоял большой компьютерный монитор, покрытый толстым слоем пыли. От него в тишине исходило тихое монотонное гудение. Рядом стояла чашка с горячим чаем. Миша присел на старый стул с подушкой и, оглянувшись на всякий случай через плечо, посмотрел в монитор.
  
  И снова что-то проскрипело, смешавшись с тихим треском поленьев в печи. Миша резко обернулся и увидел, как из-за поленницы большими глазами на него смотрит кот. Встав из-за стола, он ещё раз обошёл печку, поборов желание погладить животное.
  
  Напротив раскалённой до красна печной заслонки у стены возвышался широкий шкаф с зеркальной дверью. На зеркале висели приклеенные фотографии, точь в точь как та, что Миша взял у Арсентия. Около десяти штук.
  
  Миша окинул их беглым взглядом: две козы и лошадь за старым деревянным забором, свет из окна с сиреневыми занавесками, каменный колодец в лесу напротив моего дома номер сорок два, синий свет одинокого фонаря на ферме. И все сделаны ночью.
  Одна из фотографий привлекла внимание Миши. Изображение трудно различалось, так как всё смазалось быстрым рывком камеры в момент съёмки. Но глаза на смазанном лице ярко блеснули от вспышки. Страшная догадка посетила Мишу. Он скорее почувствовал, чем понял - это был труп Ольги. Сорвав фотографию, он положил её в блокнот.
  
  11. Фотография мёртвой Ольги в доме номер одиннадцать, - сделал пометку он.
  
   Снова оглянувшись, он открыл шкаф. В двух секциях лежала одежда преимущественно чёрного цвета, а за зеркалом лежали аккуратно сложенные безделушки - серые и белые фенечки, самодельные человечки из капельниц, скелеты мышей и черепа птиц. Там же стояла фотография в рамке - чёрно-белая счастливая семья. Мужчина в костюме с галстуком держал на руках маленького ребёнка, женщина с пышной причёской стояла рядом облачённой в длинное чёрное платье.
  
  Закрыв шкаф, Миша почувствовал шевеление волос на затылке. Он вновь оглянулся, но ничего не увидел. Кот лежал на полу у печки с таким выражением на морде, словно если бы он мог пожать плечами, то сделал бы это. Миша снова достал блокнот и написал скорее для успокоения, чем для дела:
  
  12. В доме кто-то есть.
  
  Убрав блокнот, он медленно сделал полный оборот вокруг печи, усиленно прислушиваясь. Стакан с чаем исчез с компьютерного стола. Миша растерянно огляделся. Подойдя к поленнице, он оторвал острую щепку, отворил ею печную заслонку и сунул острый конец в огонь. Сигареты уже почти закончились, в пачке лежало всего три. Он достал одну особенно смятую и прикурил от щепки, облокотившись на брусчатую стену. Кот, наблюдавший за ним, подошёл, чтобы поласкаться. Миша погладил его по толстому брюху.
  
  Выпрямившись, он ещё раз осмотрел всё вокруг: зеркало шкафа с налепленными на него фотографиями, разбросанные вокруг дрова, оштукатуренную печь, стол с полным мусорным ведром под ним, внимательного кота около грязной миски. Наконец, что-то навело его на мысль.
  
  Он раздвинул циновку и ступил на кухню. Посуда в раковине упиралась в кран, на столешнице виднелись остатки еды, под рукомойником ведро ломилось от мусора. Миша взял первый попавшийся нож - довольно крупный, для мяса - и вернулся обратно в комнату. Поцокав языком, он поманил кота и, когда тот подошёл достаточно близко, схватил его за шкирку.
  - А ну-ка, пойдём, - сказал он спокойным голосом серийного убийцы. - Сейчас мы тебя побреем.
  
  И тут же он получил ожидаемый эффект. За печкой, там, где стоял компьютер, скрипнул стул и что-то упало на пол. Хмыкнув, Миша сделал шаг налево и плюхнулся на диван. Там он выложил из кармана бутылку, блокнот с ручкой, и снял куртку. Кот при этом болтался зажатым в его кулаке, недовольно мяукая.
  - Сначала хвост, - решил Миша, внимательно осмотрев животину.
  
  Когда он положил холодное лезвие на тёплый бок кота, тот заверещал во всё кошачье горло. Лапы замелькали перед Мишиным лицом, сверкая острыми когтями. За печкой, где-то у шкафа, раздался грохот и послышались шаги.
  
   Явление хозяйки произошло столь неожиданно, что Миша от испуга выронил кота и едва удержал острый нож. Кот перепрыгнул с дивана на стол, раскидал журналы и, сделав прыжок, взлетел на печку. Там он спрятался за горшками для запекания, уронив при этом один или два.
  
  Но Миша не проводил кота взглядом. Его глаза вперились в одновременно испуганное и агрессивное лицо представшей перед ним девушки. Она потрясала изогнутой кочергой и всем видом показывала готовность пустить её в дело. Миша вжался в спинку дивана и открыл рот, для того, чтобы что-то сказать. Но слова застряли по пути наружу и они вдвоём застыли в немой сцене.
  Девушка лет двадцати пяти носила чёрные подвёрнутые джинсы, обнажавшие голые ноги. Тёмно-синяя водолазка с капюшоном подчёркивала выраженную фигуру ниже и ровную плоскость выше талии. Смолисто-чёрные волосы едва доставали до шеи. Слегка вытянутое лицо казалось бы ещё длиннее, если бы она не подводила глаза.
  
  Кинув взгляд на глаза, Миша ожидал увидеть напомаженные губы, но у хозяйки нашлась идея получше. Она использовала тушь, чтобы прочертить тёмные линии под нижней и над верхней губами. От этого её лицо выглядело словно сошедшим со страницы комиксов.
  
  Чёрные глаза её сверкнули в тусклом свете, но она не произнесла ни слова. Кочерга в руке слегка дрогнула, но не двинулась. Неожиданно для себя, Миша увидел тень сомнения на лице девушки. Она опустила глаза на пол, затем посмотрела на стену слева, где стоял деревянный стеллаж с безделушками.
  - Что? - тихо спросил Миша первое, что осилил. И сразу же почувствовал себя невероятно глупо.
  
  Девушка помотала головой и развернулась, чтобы бросить кочергу на пол. После этого она сделала два шага и скрылась за ширмой на кухне. Миша вздохнул тяжело, но тихо. Все мысли в голове перемешались, на лбу выступил пот. Он вытер лоб рукавом куртки, после чего снял её и бросил рядом на диван.
  - Гражданочка, - бросил он в след хозяйке дома. - На вас жалуются, что вы по ночам фотографируете.
  
  Дурацкий рефлекс заставил его пожать плечами, как бы спрашивая себя, в чём же здесь провинность. После минуты тишины он достал из внутреннего кармана куртки размытую фотографию.
  - В том числе и трупы!
  
  За этим последовал грохот посуды на кухне. Слева из-за печки появилась недовольная морда кота.
  - Я, - Миша крикнул в сторону кухни. - Предлагаю вам со мной этот факт обсудить.
  
  И, не ожидая ответа, он взял бутылку водки. Положив ноги на столик, он откупорил её и пробурчал себе поднос перед тем, как сделать глоток - 'А я тут пока подожду.'
  
  Уже после первого глотка его плечи потяжелели. К векам будто бы привязали две тяжёлые гири, а мысли в голове уплыли в ту область, где просмотр водопадов и облаков кажется захватывающим. Поудобнее расположившись, он прикрыл глаза и, неожиданно для себя, уснул.
  
  ***
  
  У всех нас в памяти есть неприятные моменты, осознание которых происходит через мгновение после того, как мы проснулись. Моё самое будоражащее воспоминание связано с новым годом пятилетней давности, в один из первых дней которого я проснулся в бане напротив моего дома в Ближневехах. Не прошло и минуты, как я вспомнил, что мой дом сгорел, а машина лежала неподалёку, в канаве.
  
  Мишин дебют произошёл сразу после того, как он уснул у тёплой печи в синем доме. Для него прошло всего несколько мгновений. Но за эти мгновения девушка успела вытащить его на улицу и вместе со всеми вещами бросить в снег у крыльца.
  Он с невероятным трудом разлепил глаза, на которые непосильным грузом давило ставшее уже рутинным похмелье, и увидел прямо над собой луну. В её свете серебрились редкие снежинки, подхватываемые ветром с деревьев.
  
  Левая рука, которой Миша пытался пошевелить, не чувствовалась совсем. Страшно перепугавшись, он пошевелил плечом и понял, что она находилась под ним и совершенно онемела. Тогда он повозил другой рукой по округе и нашёл бутылку. С отвращением отпихнув её, он сел и подтянул к себе валявшуюся рядом куртку.
  
  Прошло несколько мгновений перед тем, как голова перестала ходить кругом. Тогда он посмотрел на дверь и увидел, что замок висел на прежнем месте, но теперь он уже был защёлкнут. Выругавшись, Миша с трудом надел куртку и, рефлекторно спрятав полупустую бутылку за пазуху, встал.
  - Я ещё вернусь! - крикнул он в тёмное окно и пнул дверь со злостью. О чём тут же пожалел, запрыгав на одной ноге.
  
  Дрожа от холода, он вышел на тропинку и направился в сторону сорок второго дома.
  
  16
  
  На следующий день с самого утра в полицейском участке Аксентиса ощущался накал страстей. Работник Городецкого завода по фамилии Кожемякин прошлой ночью имел неосторожность держать в руке кухонный нож во время разговора с другом Поддыбиным в одной из квартир панельного дома неподалёку. На этот нож Поддыбин упал, поскользнувшись на картофелине. Кожемякин бросился помогать другу и проткнул его ещё раз.
  
   Всё это он успел рассказать капитану Комарову, будучи прикованным одной рукой к железной решётке в каморке полицейского участка. Зинаида сегодня ходила в больницу со старой мамой и поэтому Комаров сидел за её столом. Максим, который наворачивал круги за решёткой на одном квадратном метре пространства, успел посочувствовать Кожемякину - тот даже присесть не мог.
  
  Капитан, будучи не в духе от того, что пришлось вставать в семь утра, да ещё и сидеть здесь в одиночестве, давил на Кожемякина с пристрастием.
  - Ты, пёс, - рычал он. - Поддыбина пырнул.
  - Да брось, командир! - бородатый работяга прижался к решётке, заламывая
  единственную свободную руку. - Он же мне как брат! Мы же с ним на фабрике
  двадцать лет слесарями бок о бок!
  - Бок-то может и о бок, - Комаров поправил съехавшую на глаза фуражку. - Только вот
  вы, говорят, жену не поделили.
  - Да это, начальник, когда было-то? - Кожемякин поднял тяжёлые веки и неуверенно
  икнул.
  - В восемьдесят седьмом. - подсказал капитан.
  
  Глаза Кожемякина забегали, он вцепился в решётку свободной рукой.
  - Тогда-то вы с Поддыбиным и разошлись, да? - продолжил давить Комаров, обнажив жёлтые зубы. - До самого вчерашнего вечера. Она мне всё рассказала.
  
  Работяга промычал что-то невнятное, судорожно пожимая плечами. С этого момента даже Максим понял, что шеф спалил его с поличным.
  - Давай так, - подытожил капитан и погрозил Кожемякину пальцем. - Я пойду пройдусь, а ты пока подумай. Потом расскажешь мне всё как было. Понял?
  
  Не дождавшись ответа, Владимир Владимирович отворил покрытую инеем дверь и вышел на улицу. В запотевшем окне виднелось, как он отправился в сторону продуктового магазина.
  - Что ж делать, ой, что ж делать? - заныл Кожемякин в апатичном забвении. - Посадит меня, старый чёрт, как пить дать!
  - А что вы, простите, этого Поддыбина ударили? - негромко отозвался Максим, поправив очки.
  - Так он к жене моей приставал, гад! - тот резко обернулся и дёрнул пристёгнутую руку так, что решётка зазвенела.
  
  Максим искренне посочувствовал мужику - с Комаровым шутки были плохи. Это он уже успел оценить.
  - Пойду теперь по этапам, - продолжал Кожемякин, мотая головой. - Сначала во Владимир, потом на Колыму...
  - Так а может вам с ним сделку заключить, - вежливо предложил Фалькон, сев в позу лотоса на бетонном полу. И добавил, когда увидел расплывчатый взгляд пристёгнутого. - С Комаровым?
   - Какую ещё сделку? - Кожемякин повернул к нему бородатое лицо.
  - Ну, например, - Максим вдохнул, как делал всякий раз перед тем, как прочитать
  какую-нибудь важную лекцию. - Васька-Кошмарик из третьего панельного дома украл у Алексея Богданова мотоцикл на прошлой неделе. Лёша приходил ко мне жаловаться. Если вы знаете, где сейчас Васька, то можете предложить Комарову информацию в обмен на свободу.
  
  Работяга задумался.
  - Не знаю я, где этот Кошмарик. - буркнул он и поник. - Хотя, я кой-чего знаю. Да-да, знаю! - и он вдруг не на шутку развеселился.
  
  Максим посмотрел на него снизу вверх, вздёрнув левую бровь.
  - Лизка Рукосуева из Ближневехов во дворе у себя деньжищи закопала. - прошептал он. - Страшные!
  - Это Елизавета Михайловна-то? - поинтересовался Максим. - А откуда у неё большие деньги?
  - Не знаю я, - огрызнулся Кожемякин. - Мне жена рассказала. Но не врёт она, ей богу не врёт!
  
  Они оба вздрогнули, когда дверь отворилась, впустив внутрь снежный вихрь. За вихрем вошёл Комаров.
  - Чего это ты развеселился, Кожемякин? - с порога спросил он, увидев плохо скрытую ухмылку на бородатом лице. Из кармана форменной тужурки капитана приветливо выглядывало горлышко бутылки.
  
  Алексей Семёныч, лишённый всякой хитрости от природы, рассказал капитану об идее Максима и о том, что, по его мнению, закопано во дворе старой учительницы.
  - Сашка мне сама рассказала, - добавил он в конце для веса. - Она никогда не врёт.
  
  Удобно расположившись в Зинином кресле, Комаров плеснул себе водки в одну из многочисленных алюминиевых кружек, устилавших поверхность стола.
  - Что мне с того? - спросил он и выпил, кашлянув. - Она, может, в лотерею выиграла?
  
  Кожемякин, видимо, не ожидавший столкновения с трудностями, потерял инициативу. Он снова что-то забормотал и посмотрел на пол.
  - Я, с вашего позволения, возьмусь добавить, - ответил за него Фалькон. Он встал с пола и принялся пританцовывать для согрева. - Что из 'Сельского банка Городца' в прошлом году, в феврале, украли банкомат.
  - И что, - перебил его капитан, наливая вторую дозу. - Его старуха утащила, по-твоему?
  - Едва ли, - ответил Максим и вздёрнул указательный палец. - Но, что интересно,
  спустя неделю после этого события из банка уволили младшего брата Елизаветы Михайловны, Геннадия. Который проработал там три года в должности охранника.
   - Он и спёр! - выдохнул Кожемякин заговорщицки после недолгого молчания. - Или друзья его.
  
  Комаров, откинувшись на спинку кресла, повертел ключами от наручников. Водочное тепло отразилось на его грубой физиономии розоватым румянцем.
  - Чё-то вы задумали тут, - сказал он с подозрением. - Но я проверю.
  В этот момент дверь отворилась и в небольшое помещение протиснулась запыхавшаяся Зина. Крякнув, капитан поднялся из-за стола.
  - Это ты вовремя, Зинка, - благостно сказал он. - Поехали. Проведаем учительницу.
  
  Он отстегнул Кожемякина и выпихнул его на улицу. Поохав, Зина махнула кулаком Максиму и выскочила вслед за ними.
  
  17
  
  По утру Миша не потерял решимости относительно дома номер одиннадцать. Он поднялся раньше нас и добрался до берёзовой рощи по полю в обход деревни. За хлипкой дверцей калитки, совершенно неожиданно для него, оказалась чья-то широкая спина.
  - Эй! - машинально выкрикнул он и приготовился к атаке.
  
  Низкорослая фигура в пухлой шубе, поролоновых штанах и чёрных валенках выронила две огромные сумки. Те грохнулись в снег, рассыпав содержимое в виде консервов, хлеба и овощей. Миша сильно удивился, когда фигура оказалось Ларисой Ивановной, фельдшером из Аксентиса. Та сделала оборот, который дался ей с трудом в массе зимней одежды, и набросилась на него с проклятиями.
  - Разве можно так пугать! Совсем сдурел? Нарожали идиотов! - взорвалась та, замахав руками.
  - Да я просто тут вот... - только успел открыть рот Миша.
  - Что? Что - 'это'? - красные щёки Ларисы заставили его вспомнить, когда он видел
  солнце в последний раз.
  - Я шёл и, в общем, решил зайти, - он нервно пожал плечами.
  - А знаешь, что! На вот!
  
  Она не без труда достала из кармана связку ключей на большом алюминиевом кольце и швырнула в него. 'Больно надо! Тоже мне!' - и заковыляла прочь, оставив Мишу в полном недоумении.
  
  Он ещё некоторе время послушал скрип удаляющихся шагов, затем подобрал ключи и повертел в руках. Жёлтая занавеска в ближайшем к крыльцу окне едва заметно колыхнулась. Собрав все продукты обратно в сумки, он занёс их на крыльцо.
  За дверью в избу его ждал кот, которого привлекло знакомое шуршание. Интерьер практически не изменился - те же журналы, поднятые с пола и уложенные на столе, та
   же раскиданные поленья. Миша отволок снедь на кухню, осматриваясь, чтобы никто не выпрыгнул на него с ножом или сковородкой.
  
  Там он вывалил содержимое сумок на стол и удивился количеству провианта: свежее мясо, макароны, армейская тушёнка, килька в томате, хрустящий ржаной хлеб, конфеты 'Мишка на севере', множество овощей. Миша вдруг ощутил дикий голод. Он обернулся и раздвинул циновку. За ней, в комнате, ничто не намекало на присутствие в доме кого-либо ещё. Только гудение компьютера разбавляло тишину.
  - Макароны по-флотски будешь? - спросил он в пустоту комнаты, отмахнувшись от норовивших запутать его прутьев циновки. - Я только их умею готовить.
  
  Никто не ответил.
  - Ну и ладно.
  
  Приложив одну из холодных банок тушёнки ко лбу, Миша поставил на огонь кастрюлю с водой и достал сковородку. Через двадцать минут приятно шипящая масса из макарон и мяса перекочевала в тарелку. Наморщив лоб, Миша отсыпал половину обратно на сковороду, и пошёл к столу.
  - Лариса сказала, что больше не придёт, - звонко чавкая, сказал он. - Ей, говорит, это осточертело.
  
  Снова никто не ответил, но за печкой слева раздавались щелчки клавиатуры. - Комаров сильно обиделся. Знаешь его? Полицейский из Аксентиса.
  
  Кот запрыгнул на стол и заискивающе посмотрел Мише в глаза. Миша перестал жевать, но потом взял себя в руки и показал животному язык. Тот был научен опытом, и в дополнение к жалостливому взгляду протянул переднюю лапку. Сердце Миши дрогнуло и он протянул коту ложку с макарониной и куском мяса.
  - Я показал ему твою фотографию. Скоро он перевернёт здесь всё вверх дном. - соврал доморощенный детектив.
  
  Он не ощутил никакого удовольствия от монолога в пустоту и поэтому сосредоточился на еде, разглядывая глянцевую обложку журнала с Анной Курниковой в главной роли. Внезапно его стало раздражать собственное чавкание и он попробовал жевать с закрытым ртом. К его удивлению, это не помогло и тогда он вовсе перестал.
  
  И тут же понял, в чём проблема. За печкой кто-то плакал. Почти не слышно, с редким всхлипыванием. Словно потерявшийся в лесу ребёнок. Поджав губы, Миша снова протянул ложку коту и уставился в журнал отсутствующим взглядом.
  Так прошло несколько минут, после чего снова стало тихо. Потом зашуршала колыхнувшаяся циновка, а затем раздалось поскрипывание ложки по сковороде. Ещё через минуту снова тихо защёлкала клавиатура.
  
   Сначала Миша хотел выскочить из-за печки и крикнуть что-то вроде - 'Ты арестована!' И уже отодвинул стол, чтобы сделать это. Но потом задумался и опустил взгляд в тарелку.
  - Что с тобой не так? - спросил он наконец, делая акцент на слове 'тобой'.
  - А что с тобой не так? - язвительно ответила Саша.
  
  Миша вздохнул, ощутив, насколько непростой разговор его ожидает. Как и везде в Ближневехах, а так же и во всех остальных деревнях в округе, дома водопроводом не оборудовались. Говорили, что у Лизы дома висели настоящие батареи отопления, но я их никогда не видел. Миша поставил чайник на плиту, чтобы добыть горячей воды, и положил тарелку в таз под рукомойником. Туда же отправились сковорода и кастрюля.
  - Как тебя зовут? - крикнул он из кухни.
  В ответ снова было молчание. Он насупился и подождал немного, после чего решил попробовать ещё раз.
  - Меня Миша.
  - Саша, - негромко ответила Саша.
  
  Необычное чувство овладело Мишей. Он обратил на него внимание только тогда, когда вышел обратно в комнату и подошёл к столу с компьютером, за которым сидела девушка. На экране монитора висел открытый чат.
  - Значит, это ты - тот самый Гудвин?, - прогнусавил Миша и взял с её стола грязную тарелку.
  - Пожалуйста, уходи, - дрожащим голосом сказала Саша, когда он скрылся за циновкой.
  - Не дождёшься, - прозвучало из кухни. Послышался звон жестяного рукомойника и шум падающей на пластиковый таз воды.
  
  Примерно через четверть часа Миша посмотрел через циновку. С этой позиции он видел лишь Сашину правую босую ногу.
  - Я не уйду отсюда пока ты не расскажешь мне всё, что знаешь, - отчеканил он и добавил высокомерно. - И я не решу, что этого достаточно.
  
  Его голова скрылась в проёме, послышался звон посуды.
  - Я могу подсыпать тебе в чай снотворного, - негромка ответила ему Саша. - Или ударить тебя поленом по голове. Или дождаться, когда ты снова напьёшься.
  - Я не пью, - бросил ей Миша и уточнил. - Сегодня. Что до остального, то я сомневаюсь, что у тебя силёнок хватит. А если хватит...
  
  С этими словами он ступил обратно в комнату с метлой в руках.
   - То я отправлюсь прямиком в полицию, - подойдя к Сашиному столу, Миша принялся водить метлой под её ногами. - И покажу им твою фотографию с трупом. Я спрятал её в надёжном месте, если что.
  Саша скинула большие наушники с головы на шею и сжала губы, уставившись в экран.
  - Хорошо, - ответила она тоном женщины, произносящей знаменитую фразу - 'Ну и делай, что хочешь'. - Спрашивай и решай. И прекрати разводить пыль в моём доме!
  
  Последнюю фразу она процедила почти что сквозь зубы. Но Миша сделал вид, что не услышал. Он продолжил водить метлой по углам и около печки, собирая мусор в одну, уже довольно большую, кучу посередине.
  - Это тебе Лариса принесла еду? Зачем?
  - Это - не твоё дело, - не отвлекаясь от экрана, ответила Саша. - И к трупам
  отношения не имеет.
  
  Когда протестов не последовало и скрежет метлы прекратился, она повернула голову, чтобы посмотреть на Мишу. И увидела, как тот набрал номер на телефоне, прижал его к уху плечом и снова взялся подметать.
  - Алло, полиция, - пробубнил он в трубку через несколько секунд. - Я знаю, кто убил девушку в Ближневехах.
  - А ну брось! - воскликнула Саша.
  - Будешь говорить? - вяло поинтересовался он, взяв телефон в руки.
  
  Саша промолчала и он убрал аппарат в карман.
  - Итак?
  - Мой папа умер двадцать лет назад, - еле слышно сказала она. Движение курсора
  мыши по экрану прекратилось. - Меня воспитывала мама. Но пять лет назад она заболела. И сейчас в госпитале, в Аксентисе.
  Миша втянул губы и застыл на мгновение, а затем недоумённо спросил.
  - Пять лет в больнице? Чем же она больна?
  
  Саша замолчала на минуту, в течение которой Миша успел собрать четверть кучи мусора на листок бумаги и бросить его в печь.
  - Так что случилось? - вновь спросил он, поднявшись.
  - Ей стало тяжелее вспоминать, - шёпотом сказала Саша, уставившись стеклянным
  взглядом в экран. - Потом думать. А потом ходить.
  
  Они помолчали вместе ещё минуту.
  - Лариса помогала ей по дому. Сначала заходила раз в месяц. Потом раз в неделю. - Саша шмыгнула и облизала губы. Миша разглядывал трещину в полу с небывалым
   пристрастием. - А потом она сказала, что маме надо лечь в больницу. Там будет удобнее за ней ухаживать.
  
  Потерев носком пятно на полу, Миша вздохнул и присел. В молчании, нарушаемом лишь треском из печки, он собрал на очередной листок половину пыльной кучи и забросил её в печь.
  - Но Лариса всё ещё ходит сюда? - он посмотрел на Сашино плечо снизу вверх.
  - Первый год я почти не выходила из дома, - призналась она. - Лариса обнаружила это
  через месяц, после того, как маму положили. Очень меня ругала. Ещё через месяц она пришла с пакетом еды из магазина. У меня не было денег, чтобы ей заплатить, и я тогда долго плакала.
  - А потом? - подтолкнул её Миша после недолгого молчания.
  - А потом я нашла удалённую работу. Деньги присылали в почтамт в Аксентисе. Лариса
  их забирала и покупала мне еду.
  - Ты сама ни разу не ходила к маме? - удивлённо спросил Миша и тут же понял свою
  ошибку.
  
  Её перекошенное лицо с оскаленными зубами повернулось к нему и она процедила сквозь зубы.
  - Конечно ходила. - и добавила уже тише. - Ночью, когда там нет людей. Ненавижу тех, кто задаёт глупые вопросы.
  - Откуда у тебя фотография Ольги? - Миша решил переменить тему.
  - Кого? - удивлённо спросила Саша.
  - Ну, трупа. Из дома культуры.
  - А, это, - отмахнулась Саша, словно от чего-то несущественного. - Я гуляла ночью с
  фотоаппаратом. Услышала какой-то шум и вошла. Она лежала в углу зала. Миша уставился на неё с листком, полным мусора, в руках.
  - Ты не испугалась?
  - Нет, - Саша посмотрела на него с удивлением. - Чего мне бояться? Я достаточно
  трупов повидала.
  
  Миша хотел было спросить каких именно, но передумал.
  - Тогда я и сфотографировала. А утром настроила программу на компьютере, чтобы она позвонила в полицию.
  Остатки пыли с пола полетели в печь, после чего Миша принялся собирать раскиданные дрова. Подняв с пола полено, он застыл с ним в руках.
  - Ты говоришь, была ночь? - спросил он.
  - Нуда.
  - И ты никого не видела?
  - Никого.
  
  Миша постоял ещё немного с наморщенным лбом, после чего заявил.
  - Так значит Максим не виноват!
  - Кто? - повернулась к нему Саша.
  - Максим, - повторил он. - Мой друг, в начале деревни живёт.
  - А он тут при чём? - Саша надела наушник на одно ухо.
  - А при том, - Миша бросил полено к печи и взял два других. - Что после твоего звонка
  приехал Комаров и арестовал его. А он просто мимо проходил.
  - Просто, - Саша сделала паузу. - Проходил мимо?
  
  Миша собрал у печи небольшую поленницу, после чего подхватил миски для кошачьей еды и воды и отправился на кухню, чтобы их наполнить. Только в этот момент до него дошло, что он подсознательно считал Максима виновным.
  - Макс пошёл в дом культуры, чтобы взять несколько стеклянных колб. - объяснение вышло довольно вялым.
  - Тебе, - Саша снова сделала паузу. Эта манера начала Мишу изрядно нервировать. - Не кажется, что это немного странно - искать стеклянные колбы морозным утром в доме, где совершенно случайно оказался труп?
  - Нет, не кажется, - его гневный голос раздался из-за ширмы. - Максим просто человек открытого ума.
  - Уж не наркоман ли это из жёлтого дома?
  - Никакой он не наркоман! - в Мишином голосе послышалась обида. Он влетел обратно
  в комнату и предстал перед своей собеседницей, уперев руки в бока. - И ты должна позвонить Комарову и рассказать о том, что была там ночью!
  
  Вместо ответа Саша пожала плечами и надела наушник на второе ухо. Судя по всему, она превысила дневную норму разговоров с людьми. А может быть и месячную.
  - Я понял, - раздражённо кивнул ей Миша. - Тогда я пойду и расскажу.
  
  Не забывая греметь чем попало, Миша собрался в прихожей и ступил в коридор. Саша не обратила на него никакого внимания.
  - Если что, я знаю, где тебя искать! - крикнул он перед тем, как захлопнуть дверь. Не столько чтобы запугать Сашу, сколько обратить внимание на тщетность её положения.
  
  18
  
  - Вы уж извините нас, Лизавета Михайловна, - дежурно оправдался Комаров, стоя на пороге зелёного дома с лопатой через плечо. Он успел выпить на пути из Аксентиса, но пока держался на ногах - Мы с проверкой. Говорят, бандиты из соседнего Остовина схрон закопали в одном из дворов. Ваш надлежит проверить.
  
  Елизавета Михайловна, кутаясь в халат, на мгновение изменилась в лице, но тут же взяла себя в руки. Старик Кожемякин засунул руки поглубже в карманы и принялся переминаться с ноги на ногу. Капитан обернулся и посмотрел через Зинино плечо.
  - Готов поспорить, что если уж где и закопали, то вон под той яблоней.
   Действительно, посередине двора среди изящных вишен росло корявое дерево, покрытое серебристым налётом.
  - Как они, по вашему, забрались в мой двор? - поинтересовалась Елизавета Михайловна вздохнув. - И что им мешало в лесу закопать?
  - Известное дело, - ответил Комаров, не дрогнув мускулом. - Забрались они ночью, пока вы спали. А в лесу мы бы схрон быстренько обнаружили. Вы уж поверьте.
  
  И, улыбнувшись, он пошёл к дереву, чтобы избежать навязчивых вопросов. Копать ему пришлось совсем недолго. Уже через полчаса, когда вокруг дерева образовалась довольно глубокая траншея, лопата ударилась о что-то твёрдое. Зина задёргала капитанов рукав, прикрикивая: "О! О!", а Кожемякин нетерпеливо потёр руки. Всё это происходило под острым взглядом старой учительницы, укутанной в старую коричневую шубу.
  
  После быстрых махинаций Комаров вытащил из ямы земли грязный и холодный ящик со сгнившей деревянной ручкой на крышке.
  - Видели это когда-нибудь? - спросил он Елизавету Михайловну участливо.
  - Нет, - отрывисто ответила она.
  - Конечно, нет. - буркнул капитан и вежливо поинтересовался. - Можно у вас дома
  осмотреть?
  
  И они отправились в дом. После того, как ящик отмыли, Комаров поставил его на стол и отомкнул защёлки. Перед глазами собравшихся предстали плохо сохранившиеся пухлые пачки оранжевых рублей с портретом Ленина. Комаров достал один из свёртков и разложил бумажки на столе.
  - Ничего не понимаю, - промычала Зина и обратилась к Комарову. - Когда, говоришь, банк-то грабанули?
  Комаров посмотрел на неё отсутствующим взглядом, помахивая банкнотой, а затем спросил Елизавету Михайловну:
  - Будьте добры листок бумаги и ручку.
  
  Та покорно достала из шкафа требуемое и протянула капитану. Тот начеркал на листке какие-то каракули и протянул его учительнице.
  - Зина, - объявил он ровным голосом. - Немедленно обыскать помещение на предмет улик.
  - Каких? - та широко раскрыла глаза.
  - Любых. - отрезал Комаров и сел за обеденный стол.
  
  Елизавета Михайловна вперилась в листок, на котором капитан вывел:
  
  
  Капитан отделения полиции ПГТ Аксентис Комаров В.В.
  Установил
  Постановление
  Во дворе дома номер восемь гражданки Елизаветы Михайловны Рукосуевой в деревне Ближневехи обнаружен металлический ящик, наполненный советскими банкнотами датой тысяча девятьсот семьдесят седьмого года печати.
  Постановил
  Провести обыск в доме номер восемь деревни Ближневехи.
  Дата, подпись
  
  
  - Уважаемый, вы так просто обыск проводить не можете, - возмутилась Елизавета Михайловна.
  
  Она хотела что-то добавить, на Комаров её перебил.
  - Да, да, - согласился он, перекинув ногу на ногу. - Должно быть двое понятых, я помню. Вот они у меня и есть: гражданин Кожемякин.
  
  Бородатый старик посмотрел на них с некоторым удивлением.
  - И гражданка Протопопова. - он указал на Зину.
  - Позвольте, - не согласилась старая учительница. - Это же ваша коллега.
  - О, нет, - капитан дыхнул в неё водочными парами. - Это она вчера была коллегой. И
  завтра будет. А сегодня у неё отгул.
  
  После двух часов детального осмотра всех шкафов, антресолей, подкроватного пространства, чердака и погреба, на столе на кухне образовалась гора различных бумаг. Капитан, бегло просматривая каждый документ, отбрасывал его в сторону.
  Когда ему попалось вчерашнее письмо из следственной от девяносто первого года, в комнате наступила тишина. Медленно сканируя каждую строчку, Комаров прочитал требование и, опустив лист, уставился в заиндевевшее окно напротив. Троица застыла в ожидании.
   - Зина, - наконец вышел из забвения капитан и наморщил лоб.
  - Чого? - глухо отозвалась та.
  - В четырнадцатой Аксентиса бухгалтерия где находится? - спросил он, имея ввиду
  среднюю школу городка.
  - В сельсовете, где ж ещё.
  - В сельсовете. - он немного помусолил слово. - А в Ближневехах сельсовета нет. Или
  есть?
  - Контора тут была, - пробубнила Зинаида после недолгого молчания. - Лет двадцать
  назад.
  
  Комаров подошёл к окну, которое выходило на магазин, и показал пальцем на соседний с ним особняк Андрея Урусова.
  - Вот эта, что-ли?
  - Она, да. - ответила Зина.
  
  Капитан потребовал изъять ящик с деньгами и отвезти его и замученного работягу в участок. После этого он вышел на улицу и сделал добрый глоток из бутылки. Молчавшая до сих пор Елизавета Михайловна наконец обрела дар речи и вылетела вслед за капитаном с требованием объяснить суть дела. За ними вышли Кожемякин с Зинаидой.
  
  19
  
  Для нас с Сергеем утро началось около десяти утра, когда сон сошёл окончательно и я больше не мог пялиться в потолок. После завтрака картофельными чипсами и бутылкой пива, я перекинул почтовую сумку через плечо и мы вновь отправились исполнять почётный долг какого-то мужика из прошлого, который, наверное, к тому моменту давно умер.
  
  Сегодня нас ждал дом номер двадцать один, принадлежавший дяде Паше. Паша был человеком для деревни полезным. Он за сезон вскапывал трактором десять, а то и пятнадцать огородов. С помощью экскаватора высаживал целые аллеи яблонь и вишен. А к зиме от его телеги не было отбоя - другого способа привезти из Аксентиса дрова попросту не существовало.
  
  Но, как это часто бывает, зажиточного помещика не жаловали. По вполне обыкновенным для нашего края причинам. Например, Паша жадничал. Он не только брал за труд вполне ощутимые деньги. Иногда он мог не захотеть делать что-то и тогда приходилось подмазывать его бутылкой. Но, так как Паша не пил, то водку он складывал у себя в сарае. Как-то раз я имел счастье видеть горы этих бутылок.
  
  Потом, Паша воровал. И, хотя доказать сей факт никому так и не удалось, пропажу дров, кур и садового оборудования всегда списывали на него. Если кто-то не мог досчитаться поленьев, ему говорили - 'Поди, Пашка утащил!'
   Но нас с Сергеем это всё, конечно, не касалось. Лишь когда мы подошли к двери его белого дома, в компании дворняги Рэкса, заливавшегося на нас лаем, я испытал неприятное предвкушение от предстоящего общения.
  
  Верёвка, державшая первобытную мощь Рэкса, тянулась от дальнего угла забора до самого крыльца. Я мог дотянуться до его носа, вытянув руку. Которую он, вне сомнения, тут же бы и отгрыз. Поэтому я, не отводя от него взгляда, истошно забарабанил в дверь.
  
  Паша, по обыкновению, приоткрыл нам щёлочку. Он не успел произнести вкрадчивое 'чё нада?', как мы с Сергеем ввалились в его прихожую. Я захлопнул дверь и уперся в неё спиной.
  - А ну брысь! - удивительно громким голосом грохнул Паша и взял в руки толстый дверной засов.
  - Спокойно! - Сергей выставил перед собой ладонь.
  - Мозги вышибу! - Паша замахнулся дубиной.
  - Мы почту нашли! - завопил я, ощутив безвыходность ситуации. - Тебе письмо пришло!
  
  Моё заявление произвело ощутимое впечатление на мужика. Не опуская дубины, Паша спросил - 'Чё?'
  - Двадцать лет назад. - я бросил сумку на пол и покопался в ней. - Вот! Видишь? Двадцать первый дом.
  
  Паша сжал губы в тонкую белесую полоску и поставил дубину к стене. Взяв, а точнее вырвав конверт из моей руки, он зажёг свет в коридоре и вгляделся в текст. Удостоверившись в подлинности, он сложил письмо вдвое и запихнул в карман мешковатых штанов.
  - Где нашли? - спросил он наконец ровным, но глухим голосом.
  
  Я в двадцатый раз рассказал историю с магазином и сараем. Сергей подтвердил.
  - Ладно уж, - смягчился старик, проведя рукой по седым кудрявым волосам. - Заходите давайте.
  
  Мы с Сергеем посмотрели друг на друга, задавшись немым вопросом о том, стоило ли любезно согласиться или послать его ко всем чертям. Не найдя ответа в Сергеевом лице, я молча кивнул и мы пошли внутрь.
  
  Больше всего меня пугала встреча с Пашиным другом. Вопрос о сожителе барыги не давал покоя Ближневехам. Кто же это на самом деле - сын? Внук? Племянник? В глубине сельского общественного бессознательного таился нелицеприятный ответ, но народ предпочитал отрицать.
  
  Белобрысый парень лет двадцати появился у Паши внезапно, около трёх лет назад. Бывало, встретишь их на поле с ворохом какого-нибудь металлолома на сдачу, Пашка ему кричит: 'Давай, Дениска, тащи да не ной!' И смотрит ещё гордо так, с заботой.
  
   В общем, я вошёл в избу с тяжёлым сердцем. Судя по лицу Жемякина, он вообще готовился провалиться сквозь землю. И не зря. Редкое солнце решило пробиться сквозь завесу туч аккурат в тот момент, когда мы переступили порог. Оно осветило белые тюлевые занавески на окнах, перед которыми за столом боком к нам сидел Дениска. В рыжеватом свете короткостриженный пацан повернул лицо к нам, напомнив внешним видом картину Александра Иванова 'Явление Христа народу'.
  
  Вид, судя по всему, переполнил старика эмоциями. Сделав четыре шага, Паша хлопнул парня по плечу и повернулся к нам.
  - Дениска вот мой, - и, выдохнув, посмотрел на него любовно.
  
  Сергей воспользовался паузой, чтобы беззвучно вывести губами буквы 'У' и 'А'. Я мрачно кивнул.
  - Чаю может хотите, парни? - с суетливой добротой в голосе поинтересовался Паша. И, не дождавшись нашего решительного протеста, ринулся к печи. - Чайник вскипел только.
  
  Вздохнув, я сел на диван и положил сумку на колени. Сергей и вовсе решил стоять. Налив нам чаю, Паша сел напротив парня и спросил нас, что мы там ещё нашли в этом сарае. Я немного поболтал с ним, насладившись разнообразием гримас, которые Паша демонстрировал после каждой сказанной фразы. Дениска сохранял при этом миролюбивое, безучастное выражение лица.
  
  Когда мы пресытились разговорами и я, наконец, поднялся, Сергей, видимо, едва сдерживаясь от отвращения, вдруг выпалил: 'Ну, спасибо, Паш! Мы пойдём!' Я посмотрел на него с недоумением, мол, и так понятно было. Но он уже топтался в коридоре. Оба хозяина вышли проводить нас вместе. Мальчонка ютился за широким Пашиным плечом.
  - Ну, спасибо, что про меня не забыли. - важно произнёс старик.
  - Не будешь письмо читать? - поинтересовался Сергей.
  - Потом, будет ещё время, - хохотнул Паша. - Двадцать лет лежало и ещё полежит.
  
  Когда мы ступили на крыльцо, Паша взялся за засов. Поди, чтобы такие, как мы, к нему в дом больше не заваливались. И тут же я увидел что-то, что заставило волосы у меня на затылке зашевелиться. Я открыл рот и двинул Сергея в бок кулаком.
  - Эй, ты чего? - возмутился он негромко, но затем направил взгляд туда, куда указывал мой открытый рот.
  
  Маленький гадёныш сверкал в солнечных лучах тем, что сначала показалось мне вычурным рисунком на тёмно-сером свитере. В действительности он приколол к нему штабеля разноцветных военных наград. И среди них, почти по центру груди располагалась блестящая золотая звезда.
  - Ах ты ублюдок! - закричал я и бросил сумку в снег. Мне сразу показалось, что это плохое начало. Но, не раздумывая, я ринулся на пацана.
  
  Паша, который, судя по всему, сообразил ещё быстрее моего, залепил оглоблей мне по рёбрам.
  - А ну вон! - воскликнул он. Мальчишка отступил глубже в коридор.
  - Крути мужика! - крикнул я сквозь боль.
  
  Сергей так и сделал. Он легко отвёл удар дубиной и, вырвав её из Пашиных лап, взял его за грудки. В тот момент, когда я решил проскользнуть мимо, чтобы схватить пацана, Паша достал из кармана что-то чёрное и воткнул в Сергеев бок.
  - А-а, - протянул он хитро. - Не так быстро.
  
  Отступив к стене, я увидел в Пашиной руке настоящий 'Маузер' с квадратной обоймой. В этот момент, в белой водолазке и мешковатых штанах, он походил на Фёдора Сухова из 'Белого Солнца Пустыни'. Ощутив металлическое дуло под ребром, Сергей отпустил Пашину водолазку и сделал шаг назад. Я поступил так же и вскоре мы очутились на крыльце, инстинктивно держа руки на виду.
  - Ты где эту звезду взял, сволочь?! - бросил я в коридор. Паша вышел вслед за нами.
  - Не твоё дело, - гаркнул он, держа пистолет в нашем направлении. - Не рыпайся.
  
  Комаров даже на твои похороны не придёт. А ну, Дениска, подь сюды. И оглоблю захвати.
  Пацан робко выступил наружу, держа склонённый к земле засов в тощих ручонках.
  - Давай, заряди этому белобрысому. - скомандовал старик. - Да не боись, он не дёрнется.
  
  Так как мои волосы светлее, чем у Сергея, я нервно глотнул. Парень осторожно подошёл ко мне. Рэкс дополнял атмосферу громогласным лаем. В этом гвалте руки- ветки занесли дубину и врезали ей мне в рёбра, аккурат в больное место. Бросив оглоблю, пацан отпрыгнул и ринулся обратно в коридор.
  - Валите отсюда, - сквозь зубы произнёс Паша и пнул мою сумку. - В следующий раз церемониться не буду.
  
  20
  
  Андрей Урусов, в отличие от нас, родился и вырос в Ближневехах. О его родителях мы с Сергеем ничего не знали и никогда их не видели. Он, подобно Снегурочке, бывшей внучкой Деду Морозу и никем никому больше, приходился внуком деду Ване, а так же племянником какой-то тётке по имени Валя. На этом список его родственников для нас заканчивался.
  
  Никто не знает, как именно Андрей поселился в бывшем здании деревенской администрации, которое вместе со 'Скотником' составляло архитектурный ансамбль села. Конечно, я могу позвонить ему прямо сейчас и спросить, но, видит бог, мне лень. Я знаю только, что занимал он тогда лишь три комнаты огромного дома.
  
   Большая прихожая, начинавшаяся сразу после высоченной парадной лестницы и толстых двойных дверей, освещалась из широкого окна под потолком. Потолок, надо сказать, поражал воображение каждого сельского жителя. Даже если мы с Сергеем встали бы друг на друга, то всё равно не смогли бы до него достать.
  
  Из прихожей внутрь дома вели четыре двери - две справа, одна слева и одна по центру. До того знаменательного дня я бывал лишь в одной, правой. Там располагалась мастерская, в которой мы иногда коротали вечера за перебором втулок своих велосипедов. Однажды мы сидели там на подоконнике и переписывали кассету группы 'Руки Вверх' на старом Андреевом магнитофоне.
  
  Я помню, что следующая дверь справа вела на кухню, а по центру - в зал. Та, что находилась слева, открывала вход в сарай. Высокая, почти что вертикальная лестница у дальней стены упиралась в деревянный люк, который вёл на чердак.
  
  У всех в доме есть чердак. На чердаке моего дома рассыпанными валяются различные вещи старых хозяев вперемежку с одеждой, которую я носил двадцать лет назад, а так же артефакты вроде ржавого самовара и тридцатилитровой бутыли под самогон. У Сергея чердак усыпан игрушечными кортиками, сделанными из пластика. Откуда они там взялись, он не знает. Или не хочет говорить.
  
  Когда начало темнеть, небо вновь обрело тёмно-серый оттенок. Морозный ветер усилился и бил теперь серебряными струями снежинок по окнам. Андрей поставил полный, тяжёлый чайник на плиту и взялся за зубную щётку, чтобы намочить её под рукомойником. Внезапно в прихожей прогрохотало.
  
  Отложив щётку, он высунул голову из кухни и замер. Через несколько секунд во входную дверь снова пробарабанили. Андрей поправил трико, натянув их повыше на живот, и прошаркал к двери. Она, как и все двери в нашей деревне, не запиралась, поэтому он просто потянул ручку на себя.
  
  В ультрамариновом свете сумеречного неба перед ним предстала фигура с погонами на плечах и надвинутой на затылок фуражке с золотистой кокардой. Через секунду глаза Андрея привыкли к полумраку и он различил ровное, слегка небритое лицо капитана Комарова из полиции Аксентиса. Тот моргал глазами немного чаще, чем это обычно необходимо, и покачивался на отчаянном ветру.
  - Зодорова, капитан, - Андрей показал ему кривые зубы. - Чё надо?
  
  Тот открыл рот, чтобы что-то сказать, да чуть не повалился на Андрея. К счастью, он успел выставить руку и упереться в левую дверь. Спустя минуту неуверенных покачиваний Комаров, наконец, овладел собой и встал прямо, поправив фуражку.
  - Контора, - выпалил он одним выдохом. - Тут была?
  
  Овальное лицо Андрея посуровело на мгновение, отражая попытку понять, бредит ли капитан или спрашивает всерьёз. Затем он вздёрнул брови и пожал плечами.
   - Ну тут. А тебе чего?
  - Обыск, - еле ворочая языком, ответил бравый рубака.
  
  Неуверенным жестом он оттолкнул парня в сторону и вошёл. Андрей показал ему ладонь в возмущении, добавив к этому что-то вроде 'Слыш, ты совсем уже сбрендил?' Но гроза преступного мира оказался непреклонен. Покачиваясь, он проследовал в мастерскую, где под наблюдением недоумённого хозяина дома принялся выдвигать ящики. Некоторые из них от излишнего усердия сыпали содержимым на пол.
  
  Не успел Андрей понять всю абсурдность ситуации, как позади него послышался стук каблуков по парадной лестнице. Обернувшись, в тусклом свете из окна мастерской, которое выходило на крыльцо, он увидел старую школьную учительницу. Запыхавшись, та облокотилась на дверной косяк, свободной рукой кутаясь в своё длинное пальто.
  - Здрасьте, - процедил Андрей в ожидании очередного сюрприза. Он уже понял, что дело пахнет керосином, и решил противостоять неожиданностям во всеоружии.
  - Привет, - выдохнула Елизавета Михайловна. - Комаров здесь?
  - Ну здесь, - ответил парень сквозь грохот сыпавшихся деталей в мастерской.
  - Ты его это, - старушка, наконец, обрела зычный голос и выпятила грудь. - Гони в шею!
  До чертей допился!
  
  Андрей, к тому моменту разрывавшийся от желания сделать именно это, теперь задался вопросом, что Елизавета Михайловна сама тут делает. Но та влетела в дом и взяла его под руку, словно пятилетнего, лишив всякой возможности возразить. Когда они оба показались в дверях мастерской, Комаров, потерпевший неудачу, двинулся в другую комнату. Не обратив никакого внимания на неуверенное лицо Андрея и звонкие увещевания учительницы, он отпихнул их и скрылся на кухне. Послышался звон посуды.
  
  - Давай, гони его, - толкала Андрея Елизавета Михайловна так, словно от этого зависела её жизнь. И жизнь Андрея тоже.
  
  Тот вяло ступил на кухню, чтобы вдоволь насладиться сгорбленной фигурой Комарова.
  - Капитан, - начал он примирительно. - Шёл бы ты домой, а. Поехали на моей 'буханке'?
  
  Из форменной шинели полицейского выпала пустая бутылка и покатилась по полу. 'Давай-давай!' - подначивала Андрея учительница.
  - Поздно уже, капитан, - ещё вкрадчивее протянул парень.
  
  Комаров потерпел фиаско и на кухне. Разогнувшись с протяжным рыком, он вытер пот с лица рукавом и вновь отпихнул группу поддержки. В его распоряжении остались двери в зал и в сарай. Сняв фуражку, он обмахал ей потное лицо и вновь натянул на затылок. Тогда-то, видимо, его и посетила гениальная идея. Он подошёл к лестнице на чердак и, неуверенно взявшись за хлипкие перила, встал на первую ступеньку.
  
  В этот самый момент мы с Сергеем поднялись по парадной лестнице и, увидев дверь открытой, вошли.
   - Ну что вы там забыли, Владимир Владимирович? - увещевала капитана Елизавета Михайловна.
  
  Андрей решил не принимать участия в фарсе. Только увидев нас, он двинул прочь от импровизированной сцены - 'Возвращение мужа из командировки' - и гаркнул нам.
  - Чё надо?
  - Здорова, Андрюха! - сказал я, улыбаясь.
  - Ну? - повторил он грубо, подойдя к нам.
  - Да письмо принесли. Не знаю, тебе или не тебе.
  - Какое ещё письмо? - он обернулся, чтобы посмотреть на комичное дуо. Комаров уже
  откинул люк на чердак и почти скрылся внутри, но Лизавета Михайловна ещё держала его за штанину.
  Я протянул ему конверт. Даже не взглянув на бумажку, он сунул её в карман трико.
  - Чего у тебя происходит-то? - я не сводил взгляда с лестницы.
  - Да Комаров головой ударился, - раздражённо ответил Урусов.
  
  В этот момент капитан уже скрылся под потолком, а учительница литературы забралась следом и стояла теперь на лестнице, вещая что-то неразборчивое в люк.
  - Типа, обыск, что-ли? - спросил Сергей в спину Андрею.
  - Не знай, - пожал плечами он.
  - Того гляди, они подерутся сейчас. - ухмыльнулся я.
  - Ну кого ещё там принесло? - раздражённо гаркнул Андрей, повернувшись ко мне.
  
  Я посмотрел на него с удивлением, а затем услышал стук ботинок внизу. Миша пришёл дополнить нас, грозно сверкая глазами в свете лампы из прихожей.
  - Здорова, Михан! - обрадовался я. Он не ответил.
  - Ну а тебя чего принесло? - Андрей упёр руки в боки.
  
  Когда Миша взошёл на крыльцо и мы пожали ему руку, из прихожей донёсся грохот. Елизавета Михайловна успела отпрыгнуть когда капитан вывалился из люка со шлейфом из жёлтых листков и папок, словно комета. Документы разлетелись по всей комнате, покрыв Комарова толстым слоем. Через несколько секунд, под непрекращающиеся упрёки старой учительницы, он поднялся и принялся собирать награбленное. Вздохнув, Андрей пошёл ему помогать.
  - Ну чего ты делаешь? - возмутилась Елизавета Михайловна. - Думаешь, он тебе спасибо скажет?
  - Нет, - ответил Андрей раздражённо. - Он свалит быстрее. Да и вообще, вам какое дело?
  
  Ответ заткнул даму на время, достаточное для того, чтобы все папки и листки собрались в аккуратную стопку, которая перекочевала под мышку Комарову. Андрей
   даже поправил его фуражку. Не переставая усиленно моргать, тот двинул навстречу нам.
  - Здрасьте, капитан, - отсалютовал я.
  
  Капитан почему-то не обратил на приветствие никакого внимания. Зато Миша получил его сполна.
  - Не нравишься ты мне, - Комаров ткнул его в грудь пальцем свободной руки. - Чё ты тут делаешь?
  - А тебе какое дело? - не моргнув ответил Миша, не остыв от перепалки со своей новой знакомой.
  - А ну пошли в участок, - капитан выпятил небритый подбородок.
  - Да сейчас, - ухмыльнулся Миша.
  - Как же! - поддакнул я и гадко осклабился.
  - Конечно, - кивнул Сергей и ухмыльнулся.
  
  И мы втроём развернулись, чтобы гордо ретироваться. Но не тут-то было.
  - А ну стоять, - ровным голосом скомандовал капитан. Мы синхронно обернулись и увидели в его руке пистолет Макарова - самое бездарное оружие на страже закона. Однако, с такого близкого расстояния сработает и молоток, поэтому мы не на шутку испугались.
  - Бежим! - крикнул я и ринулся вниз по лестнице без оглядки.
  
  Мысль о том, чтобы справиться о товарищах, не посетила мою голову. Я слетел вниз к калитке и в этот момент услышал выстрел. Не почувствовав никаких изменений в теле, я продолжил бежать что было сил, пока не выдохся окончательно. Только тогда я осознал, что стою в глубоком снегу у белой стены дома культуры.
  
  Оглянувшись, я увидел в полумраке Сергея, который выдохся ещё раньше моего и еле ковылял, стараясь попадать в мои следы. За его плечом, вдалеке, шла процессия в виде Комарова с пистолетом и Мишей со вздёрнутыми руками. Они прошагали через дорогу и скрылись в берёзовой роще.
  - Вот засада, - выдохнул я. - Это не тебя подстрелили?
  - Нет, - Сергей состроил гримасу. - Чего делать будем?
  
  Мы оба знали, что именно надо делать, и это нам обоим не нравилось. Я протянул кулак. Сергей помялся мгновение, а затем протянул свой. 'Цу-е-фа!' - отсчитали мы. Я выкинул ножницы, Сергей - камень.
  - Чёрт! - воскликнул я. Снег под ногами таял, штаны намокали с ужасающей скоростью.
  
  Я достал телефон и, удостоверившись, что сигнал, к сожалению, есть, нашёл номер в записной книжке.
  - Юрий Михайлович, здравствуйте! - сказал я в трубку наиболее благожелательно. - Это друг вашего сына. Миша попал в беду. Нет, не как обычно, а намного хуже!
  
   21
  
  Сначала Миша шёл с высоко поднятыми руками, подгоняемый злобным рычанием капитана. Он не оборачивался, но знал, что старый чёрт едва держится на ногах. Однако, когда ему пришло в голову опустить уставшие конечности, Комаров пальнул в воздух. Какая-то дворовая лайка завопила из-за приоткрытой двери одного из домов.
  
  Ближе к середине бесконечно-долгого, как показалось Мише, пути, атмосфера немного наладилась. Капитан не сказал ничего конкретного, но когда Миша в очередной раз решил опустить руки, то не почувствовал свинца в теле.
  
  Они прошли по мёрзлому чернозёму, затем по заснеженной площадке перед деревянным домом культуры Аксентиса. Когда перед ними вырос бронзовый неизвестный солдат, Комаров приложил пальцы правой руки к виску. За солдатом зеленела покатая крыша хозяйственного магазина, а под ней - ржавая дверь отдела полиции. Миша вошёл, словно к себе домой.
  - Здорова, Макс, - сказал он вяло.
  - А, приветствую, - кивнул Максим.
  
  Он сидел на холодном полу в позе лотоса, его светло-серые глаза улыбались в тусклом свете болтавшейся на проводе лампочки. Зинаида подняла голову с кулака, на котором держала её последние полчаса, читая 'Убийство в Восточном Экспрессе'. Она раскрыла рот, чтобы гаркнуть на незваного гостя, но за ним ввалился капитан. Он прошёл мимо Миши, который машинально прилип спиной к решётке, отделявшей его от Максима. Бросив свою ношу на Зинин стол, Комаров достал из ящика наручники.
  - А ну дай руку, - буркнул он, держа наручники в одной руке, а пистолет - в другой. Миша подал конечность.
  
  Замок щёлкнул на правом запястье, а другое кольцо сомкнулось на решётке.
  - Я сейчас приду, - проронил капитан Зине, пуская с улицы снежный вихрь.
  - Расходились тут, - булькнула ему в след Зинаида и взялась за книгу.
  
  Через заиндевевшее окно Миша увидел спину капитана, направившегося в круглосуточный магазин.
  - Как дела, Миша? - участливо поинтересовался Максим и пожал его руку через решётку.
  - Как видишь, - индифферентно ответил Миша. - Тебя тут хоть кормят?
  
  Зинаида подняла глаза и одну бровь в ожидании того, что ответит Максим.
  - О, нет, - простодушно сказал тот. - Капитан в этом плане очень строгий. Говорит, первые трое суток не обязаны.
   - Но ты не волнуйся, - ответил он на округлившиеся Мишины глаза. - Сегодня заходила Лиза из первого дома. Принесла конфет и хлеба, какие-то истории рассказывала. Хочешь ириску?
  
  Он протянул Мише конфету. Тот помотал головой. Зина хмыкнула. Максим хотел было спросить, не знает ли Миша, что случилось с Лизой, но не успел. Комната залилась ярким светом на несколько секунд. Послышался гул автомобилей, затем всё стихло. Миша потёр запястье под наручником.
  
  Через мгновение входная дверь скрипнула и в крохотное помещение вошли трое. Перед Мишей предстал невысокий пухлый мужичок в шинели с воротником из овечьей шерсти, и папахе. За его плечами стояли двое полицейских в форме и ядовито-зелёных жилетах. Один из них, с большой звездой майора на погонах, потёр лоб под фуражкой и произнёс одними губами - 'Здорова, Михан'.
  
  Миша, с изрядно помрачневшим выражением на лице, едва заметно кивнул ему в ответ. Он видел полицейского лишь единожды и запомнил только его фамилию - Дюжин.
  - Ну чего расходи... - начала было Зина, оторвав глаза от романа. Но слова застряли в горле и не пожелали выходить наружу даже после того, как мужичок в папахе буркнул - 'Чего говоришь?'
  
  В наступившей паузе Максим решил перенять инициативу. Он прижал лицо к решётке и объяснил Зинаиде тихим голосом.
  - А, перед вами - полковник полиции Владимир Михайлович Татарский.
  
  Полковник при этом выгнул грудь колесом, а Дюжин и его коллега рефлекторно дёрнулись, чтобы отдать честь. На Зину эта сцена произвела странное впечатление. Во- первых, никакого звания выше капитана она раньше не встречала, и, во-вторых, Комаров, как вид, в её сознании делил место с дворнягой деда Вани. Полковник Татарский же выглядел солидно и внушал авторитет. Поэтому, поначалу смутившись, Зинаида собралась и встала, махнув рукой мимо виска.
  - Голову покрывать надо, - ответили на её жест полковник.
  - Так точно, - тихо согласилась Зина и села.
  
  Полковник не успел открыть рот, как Дюжин сделал шаг к Зининому столу и зашарил руками по листкам.
  - Ключи от наручников где? - глухо спросил он.
  - В-вот, - Протопопова протянула ему кольцо дрожащей рукой.
  
  Взяв связку, он сделал шаг назад и одним махом снял с Миши бремя неволи. Татарский- младший, казалось, нисколько этому факту не обрадовался.
  - А ну пошли, поговорим, - отец смерил Мишу тяжёлым взглядом и двинулся в кабинет Комарова. Тот понуро двинулся за ним, оставив Зине приятную компанию.
   - Ты, что, из ума выжил? - рявкнул на него отец, плюхнувшись на твёрдый стул капитана. Он снял с потной головы папаху и бросил её на стол среди горы пустых бутылок. - Тебе жить надоело?!
  - В каком смысле? - вздохнув, поинтересовался Миша. Он поднял стул, лежавший перевёрнутым у окна, и сел подальше от отца.
  - Он же больной, этот Комаров, - полковник ударил по столу кулаком. - Больной! То у него допросы с пристрастием, то погони за малолетками на мотоциклах с летальным исходом.
  
  Миша ничего не ответил на эту тираду. Он лишь сжал губы и скрестил руки на груди.
  - А знаешь, почему? - Владимир Михайлович посмотрел Мише в глаза, прищурившись. - Знаешь, почему его до сих пор не заменили? Или не посадили?
  - Ну почему? - нехотя буркнул тот.
  - Потому, что он на своём месте. - Татарский-старший погрозил Мише пальцем. -
  Потому, что этой дыре только такие и нужны.
  
  Миша не успел сообразить, что ответить отцу на это заявление, когда за дверью послышался шум. Скрипнула входная дверь, послышался стук ботинок о коврик, а затем глухой голос - 'Кто такие?'
  - В кабинет заходи, - послышалось бескомпромиссное указание Дюжина.
  - Кто такие, спрашиваю? - с угрозой повторил голос Комарова.
  - Погоны видишь? - спросил в ответ тот. - Заходи в кабинет.
  
  Наступила пауза и через несколько секунд дверь отворилась. Зашёл капитан, усердно пряча узкое горлышко бутылки в глубокий карман, а за ним Дюжин со стулом. Он поставил предмет мебели перед столом полковника и сказал капитану - 'Садись'. Тот покорно сел. Миша понял по глуповатой ухмылке на капитановом лице, что тот понял суть происходящего. Комаров передвинул фуражку на затылок и, потеряв над собой контроль, икнул.
  
  Тяжёлый взгляд полковника Татарского, пребывавшего в течение всей сцены в молчании, навёл капитана на мысль довольно быстро. Сообразив, он подпрыгнул и ударил пальцами в висок.
  - Здравия желаю, тащ полковник! - выкрикнул он столь громогласно, что Мише пришлось прочистить правое ухо.
  - Отставить, - недовольно буркнул Владимир Михайлович. - Садись.
  
  Комаров плюхнулся обратно на стул и вновь поправил съехавшую на глаза фуражку.
  - А я тут, это, - начал было он.
  - Отставить, - вновь отрезал полковник и положил локти на стол, раздвинув бутылки.
  
  Наступила пауза. Комаров продолжил глупо улыбаться, на всякий случай. Миша наблюдал за его теперь неуверенными, нервными движениями - глаза бегали по усеянному стеклотарой и папками столу, правая рука заламывала пальцы левой, на лбу
   выступили крупные капли. Из соседней комнаты послышался приглушённый диалог Максима с Зинаидой.
  - Уже третий раз в этом году о тебе слышу. Решил вот заехать и посмотреть, что это за чудо такое - капитан Комаров, - язвительно произнёс полковник.
  - Хорошо же, тащ п... - Комаров снова икнул, не успев договорить.
  - Первый раз ты въехал на своём УАЗике в мотоциклы на сельской дискотеке, -
  Владимир Михайлович загнул палец.
  - Так они там пьяные все, - сказал капитан в оправдание. - А потом ездят!
  - Второй раз ты поджёг сарай, - Татарский-старший загнул второй палец.
  - А там корова ворованная была, - начал было тот.
  - Молчать! - полковник ударил кулаком по столу. Капитан вытянулся в струну. - А
  теперь ты и до моего сына добрался?!
  
  Эти слова, видимо, произвели на полковника большее впечатление, нежели на его оппонента. Он закрыл лицо правой ладонью и опёрся на стол, переводя дух. Комаров воспользовался этим моментом, чтобы посмотреть на Мишу с совершенно иным выражением на лице. Мрачный, прищуренный взгляд и тонкая полоса губ словно сказали - 'я разберусь с тобой потом'. Оттенок 'пьяного мастера' исчез в этот момент с лица капитана, но тут же появился вновь, когда полковник Татарский поднял голову.
  - Да я же не специально, тащ полковник! - по-свойски заявил Комаров с дурацкой усмешкой. - Хотел только поговорить с ним по душам. Чтобы, так сказать, не препятствовал законной деятельности.
  
  И он перебросил свою ухмылку на Мишу, протянув ему ладонь в надежде на поддержку. Дюжин за его спиной презрительно хмыкнул.
  - Да я тебя за твою законную деятельность так засажу, ты разгибаться разучишься! - зловещим шёпотом обрушился на него полковник. - Если ещё раз, хоть один раз о тебе услышу.
  
  Придурковатая улыбка сошла, к Мишиному удовлетворению, с капитанова лица. Он снова взялся изгибать пальцы на руке.
  - Ты меня понял? - гаркнул полковник.
  - Так точно! - Комаров ударил себя по виску.
  - Встать, - вяло скомандовал он.
  
  Комаров подпрыгнул, словно на пружине. Полковник встал и промаршировал мимо него на выход. Дюжин снова хмыкнул и вышел за ним. Миша отправился следом, краем глаза зацепившись за такой же косой взгляд задеревеневшего Комарова. В соседней комнате он кивнул Максиму, сидевшему на полу клетки, и собрался было выйти, когда голос заключённого остановил его.
  - А, Михаил, - вежливым шёпотом обратился к нему тот. - На столе товарища Протопоповой находится ряд документов, принадлежащий, вне сомнения, Андрею Урусову. Я предлагаю тебе воспользоваться моментом и вернуть их обратно.
  
  Зажавший ручку двери, Миша вскинул брови в недоумении. Он посмотрел на Зинин стол и увидел бумаги, сложенные в стопку на краю. Тогда он бросил взгляд на Зину и та, к его удивлению, кивнула. Пожав плечами, он подошёл и взял стопку.
  - Миша, - набросился на него полковник сразу за дверью на улицу, потрясая кулаками. - Возьми себя в руки. Он же больной, этот Комаров.
  - Да, братан, - согласился с полковником Дюжин. - Ещё учудит чего. Его бы засунуть куда подальше.
  - Ладно, - нехотя согласился с ними Миша. - Не напрягайтесь. Мы с ним разберёмся.
  
  И, под взволнованные охи отца, не сочетавшиеся с его воинственным образом, он зашагал в сторону темневшей позади дома культуры дороги на Ближневехи.
  
  22
  
  Зимой определить время суток по окружающей действительности довольно сложно. Но Миша, промаршировавший с отцом всю Магаданскую область вдоль и поперёк, способен одним взглядом на Полярную звезду и Большую Медведицу сказать время с точностью до часа.
  
  Звезда показывала десять вечера, когда он ступил на ледяное крыльцо синего дома номер одиннадцать. Два окна справа изливали рыжий свет на блестящую поверхность снега перед завалинкой. На широком внутреннем подоконнике ближайшего к крыльцу окна кот методично вылизывал лапу. Он не заметил Мишу и поэтому подпрыгнул с яростным визгом, когда тот постучал по стеклу.
  
  Миша отпер замок и положил его в карман, после чего ввалился в коридор. Густой запах теплого, поджаристого хлеба витал в помещении. Миша вошёл в избу и прислушался. Стук клавиш, слышимый из коридора, затих. Из-за печки, светившей оранжевой топкой, на него уставилась недовольная морда кота.
  - Ну, извини, - пожал плечами Миша, снимая ботинки.
  
  Вместо того, чтобы поздороваться с хозяйкой дома, он прошёл прямиком на кухню. Там он зачерпнул воды из пластиковой бочки, которые имелись в каждом сельском доме, и обратил внимание на противень. Он стоял на плите с десятком румяных пирожков на чёрной поверхности.
  
  Миша ощутил дикий голод. Он подумал, когда ел в последний раз, и не смог вспомнить. Бросив бумаги на стол, он схватил пирожок и заглотил его целиком. Когда он взял второй, необычная мысль посетила его голову. Он откусил и, пожевав немного медленнее, понял - вкус мясной начинки показался ему странным. Скривив губы, он положил пирожок обратно на противень и посмотрел в мусорную корзину под рукомойником.
  
  Картина, открывшаяся ему, демонстрировала короткую историю борьбы за существование. Вместе с разломанной напополам открывалкой консервных банок лежали две банки армейской тушёнки. Верхние их поверхности были истыканы ножом.
   Рядом с этим натюрмортом покоилось два пакета с кошачьей едой, которая, заключил Миша, оказалась в пирожках.
  Вздохнув, он достал одну из банок с тушёнкой и, найдя короткий, но довольно плотный нож в одном из ящиков, без особого труда вскрыл её. В старом мешке под столом он обнаружил несколько мягких картофелин, которые после очистки оказались вполне съедобными. Сковородка лежала на своём месте, а именно - в рукомойнике, вместе с остальной посудой. Вздохнув, Миша взялся за губку.
  
  Уже через четверть часа перед ним стояла глубокая пиала, полная картофельно-мясной поджарки, припорошенной зелёным луком. Когда он поставил горячую тарелку перед Сашей, та никак не отреагировала, а только сжалась, словно стараясь слиться со стулом. На экране её компьютера висела вереница окон с сообщениями.
  - Не стоит благодарности, - без энтузиазма сказал он. Ответа не последовало.
  - Как кота-то зовут? - поинтересовался он.
  - Боря, - сухо ответила Саша и взялась за тарелку.
  - Почему Боря? - удивился Миша, садясь на диван. - Это же имя для свиньи.
  - Никакой ни свиньи, - живо отреагировала Саша. - А великого физика Нильса Бора.
  
  Не меняя удивлённого лица, Миша разложил трофейные листки на столике. Закусывая горячей картошкой, он принялся изучать бесконечные таблицы, содержавшие в себе количества футбольных мячей, ручек и мелков из расчёта на учебную четверть, стоимость починки дверных петель и замков, а так же массу всякой другой утвари средней школы деревни Ближневехи.
  Когда же его рука, наконец, нашарила бюджетную ведомость за тысяча девятьсот девяносто первый год, а под ней - список коммунальных расходов, глаза его расширились. Так и не прожевав, Миша с трудом проглотил еду и нашарил в своём кармане розовый блокнот. Там он записал интересующие его позиции.
  - Двадцать тысяч советских рублей - это много? - спросил он скорее для того, чтобы разбавить гнетущую атмосферу.
  
  К его удивлению, спустя минуту усиленного стука клавиш, Саша ответила тихим голосом.
  - Примерно двадцать миллионов сегодняшних рублей.
  - Нехило за шесть месяцев отопления для школы, да? - сказал Миша из уважения к
  Сашиному поступку.
  
  Он продолжил записывать и изучать бумажки, пока не покрыл записями несколько страниц блокнота. В этот момент он изловил, наконец, мысль, витавшую в голове. Фамилии трёх учителей встречались в документах чаще остальных - Спидоренко, Черненко и Рукосуева. Они стояли под закупками канцелярских товаров, хозяйственных услуг и, кое-где, даже продуктов питания.
  
   Что-то произошло в декабре девяносто первого года. Миша не мог изловчиться, чтобы понять, что именно. Но загадочные письма из Следственной коллегии, некая Чардымова и эта ведомость с двадцатью тысячами - всё это связано, думал он. Надо только узнать, как именно.
  
  Постепенно Мишины глаза начали слипаться. В деревне усталость накатывает рано и быстро, особенно после нескольких часов в полицейском участке. Так как никто никогда в наших краях не ощущал себя в чужом доме гостем, Миша улёгся на диван и, положив ладонь под голову, открыл перед собой одну из страниц блокнота. Уже через пять минут внимательного изучения цифр и записей он понял, что сон близок, и помолил бога о том, чтобы вновь не проснуться на крыльце.
  
  23
  
  Мише приснилось, как он убегает от тени капитана Комарова. Сам капитан при этом не присутствовал, лишь его мрачное очертание ползло за Мишей по горячему летнему асфальту. Он бежал от тени со всей возможной силой, но его ноги, как часто случается во сне, превратились в рахат-лукум и с трудом поддавались контролю. Когда ледяная рука коснулась Мишиного ботинка, он дёрнулся и подпрыгнул.
  
  Тёмные окна дали ему понять, что проспал он не долго. Штаны прилипли к ногам, лоб успел покрыться испариной. В доме стояла страшная жара. Что-то мягкое лежало под его щекой и, когда Миша ухватился за него, оно тихонько взвизгнуло и спрыгнуло на пол. Когда он, наконец, достал телефон и посмотрел в яркий синий экран, часы показали половину седьмого утра.
  Миша удивился и с трудом поднялся с дивана. Его ботинки валялись у столика и он нащупал их, стараясь не шуметь. Огонь в печи потух, но от неё исходил такой жар, словно в ней собирались кого-то запекать. За столом слева никого не оказалось, под тёмным экраном компьютера горела тусклая красная лампочка. Пусто оказалось и на кухне. В недоумении Миша попытался понять, где ещё можно было спать в этом доме. Ему стало понятно, когда он увидел открытый люк на чердак.
  
  Когда он вышел в коридор, его вдруг посетила странная идея. Он вернулся в избу и взял Сашин фотоаппарат, висевший на зеркальной створке шкафа. Ему показалось, что кроме уборки и готовки он мог бы принести ещё и эстетическую пользу.
  Поборов неистовое желание кота Бори вырваться из душного помещения, Миша вышел на улицу и с облегчением вздохнул. Он прошёл по оживлённой деревне, утро в которой начиналось строго в пять часов, до самого моего сорок второго дома. Сергей спал на диване у печки, а я развалился на кровати, отгороженной от остального дома высоким дубовым шкафом. Миша решил нас не будить и позавтракал остатками вчерашних Сергеевых кулинарных изысков. Лепёшки, которые Сергей наловчился делать в виде питы, лежали туго набитыми плохо прожаренным говяжьим мясом и картошкой в мундире.
  
  Я проснулся раньше Сергея и негромко поздравил Мишу с тем, что ему удалось вырваться из лап Комарова. Я даже залез под шкаф и достал оттуда две бутылки пива.
   Миша от предложения решительно отказался, ссылаясь на стабильное утреннее похмелье. Вскоре поднялся Жемякин и мы втроём закончили скудную трапезу, мыча сквозь набитые рты слова одобрения.
  - А мы всё время спим в одежде? - спросил я, откинувшись на спинку деревянного стула после еды. Меня почему-то посетила необычная утренняя мысль.
  - Ну я - да, - ответил Сергей. - Деревня же.
  - Я - не всегда, - сказал Миша и достал розовый блокнот.
  - Так ты с девушкой живёшь, - внушительно сказал Сергей, подняв палец. - Это другое
  дело.
  - Да, - согласился я. - Тебе можно.
  - Не живу я уже ни с кем, - мрачно ответил Миша и рассказал нам свою нехитрую
  историю, под конец которой я не удержался и разразился смехом.
  - Отличная идея! И почему Арсентий нам не заходит?
  Миша не ответил, а лишь вгляделся в блокнот, беззвучно шевеля губами.
  - Ты что, отнял его у маленькой девочки? - спросил я, хохотнув.
  - Не знаю, - пожал плечами Миша и указал пальцем на ящик шкафа. - Я там его нашёл.
  - Наверное моей племянницы, - кивнул я. - Так как ты вырвался на волю?
  
  Он рассказал нам обо всех приключениях, начиная с попадания в участок и заканчивая просмотром старых школьных документов.
  - Так значит, они действительно украли деньги? - спросил я.
  - Похоже на то, - кивнул Миша. - Но кому есть дело до советских рублей? Мне больше
  интересно, кто такая Чардымова.
  - Никогда не слышал, - сказал я. Сергей молча пожал плечами.
  - Ну хорошо, - не сдался Миша. - Чьи фамилии мы знаем?
  - Да всех, - после недолгой паузы ответил Сергей.
  
  И мы принялись перечислять. Черненко, Спидоренко, Урусовы, Юлька Сербова - список оказался настолько обширным, что Мише пришлось записывать их в блокнот с номерами домов, в которых они жили. Это заняло у него целых три страницы.
  - У тебя последний дом? - спросил Миша, когда мы закончили.
  - Да, - кивнул я. - Напротив - сорок первый, там жила баба Марья Татьяненко. Умерла,
  когда мне исполнилось три, а ей - девяносто восемь. Кого забыли?
  - Вроде никого, - Сергей пожал плечами и на его лице отразилась глуповатая ухмылка.
  - Разве что Витька. Мы переглянулись.
  - А какая фамилия у Витька? - спросил Миша. Я вылупил глаза.
  - Да хорош, - Сергей махнул рукой. - Витёк - пьяница. Из него учитель физкультуры, как из меня учитель физкультуры. К тому же там у тебя женщина.
   Но, судя по Мишиному лицу, убедить его не удалось.
  - Пойдём спросим его? - предложил я.
  - Да, - кивнул он.
  
  Так как дом Витька находился на соседнем ответвлении, мы потратили на путь минут пять. Домом то сооружение, в котором Витёк коротал дни до своей, без сомнения, скорой смерти, назвать язык не поворачивался. Когда-то это поместье с двумя парадными и большим двором ярко выделялось на фоне остальных серо-бурых построек благородным бордовым цветом. Стоя на массивной завалинке, деревянный каркас как-бы возвышался над миром, создавая ощущение величия.
  К сожалению, Витькин гений на тридцатом году жизни толкнул его на выгодную сделку с пилорамой, которая экспроприировала половину строения в обмен на несколько бутылок водки. Теперь внушительная часть зала с белой печной стеной, представляла из себя эдакую веранду, пол которой ощетинился отпиленными досками и брёвнами. Крышу изнутри подпирали три новенькие, но очень хрупкие досочки.
  
  Хозяин дома сидел, сгорбившись над невысоким столом на этой самой веранде. Он кутался в знакомую всем драную куртку из брезента и держал в руке дрожащий гранёный стакан. Когда мы подошли и с трудом забрались на высокий пол перед его столом, Витька не обратил на нас никакого внимания. На сухом лице его светился новый бланш, аккурат под левым глазом.
  - Витё-ок, - протянул Сергей. - У тебя как фамилия?
  
  Из того, казалось, выжали все соки. Которых и раньше не набралось бы на пипетку. Но сейчас он едва сумел поднять глаза, чтобы посмотреть на нас. Миша, почувствовав драйв, схватил стул напротив и сел.
  - Слушай, - сказал он с мягкостью в голосе, которая, по моему мнению, не могла произвести никакого эффекта. - Нам очень надо знать, понимаешь?
  
  И она не произвела. Витёк хотел пожать плечами, но не смог. Тогда Миша, вспомнив что-то, засунул руку в глубокий карман своей мешковатой куртки и выудил оттуда прозрачную бутылку, на дне которой плескалась водка. Глаза Витька немного вспыхнули, когда Миша вылил содержимое в его пустой стакан. Пьяница поболтал жидкость, словно дорогое вино, и выпил залпом, грохнув стакан об стол.
  - Ну Чардымов, - прозвучал его высокий, хриплый голос. - А чё?
  - Ах ты сволочь! - воскликнул неожиданно Сергей и сжал кулаки, не зная, что делать
  дальше.
  - У тебя сестра есть? - спросил Миша, не дав Витьку опомниться.
  Лицо пьяницы помрачнело ещё больше.
  - Это она тебе зарядила, да? - участливо спросил Миша.
   Витёк кивнул.
  - Где она сейчас? - мы втроём уставились на дверь в Витькино жилище.
  - С утра в магазин пошла, - ответил он, ткнув большим пальцем за спину. - Пока не
  возвращалась.
  
  Миша сорвался с места и спрыгнул на тропу. Мы последовали его примеру и втроём ринулись к началу деревни, оставив Витька наедине с его мрачными мыслями.
  
  24
  
  Мы едва поспевали за Мишиным стремительным бегом. Я не понимал, куда мы несёмся и что нас должно там ждать. Валька закрыла магазин в семь утра, а сейчас было уже около девяти. Конечно, можно было встретить Верку идущей по тропинке с мешком продуктов, но это казалось маловероятным.
  
  Когда развилка слилась в одну широкую дорогу у дома Клавдии Семёновны, я окрикнул Мишу и мы перешли на быстрый шаг. Большой фотоаппарат, перекинутый через его шею, болтался под правой рукой.
  - Я должен был догадаться! - воскликнул он, сжав кулак.
  - Да перестань, - я махнул рукой. - Как?
  
  Миша ничего не ответил, но мрачное выражение его лица не изменилось. Мы прошагали так мимо колодца, затем вдоль Пашкиного дома, где я едва вернулся от разъярённого Рэкса. Увидели, как деда Ваня колет дрова большим колуном перед крыльцом. Вскоре показались белоснежные стены дома культуры и мы замерли на мгновение, чтобы оценить происходящее.
  - Поди, опять кого-то замочили! - скрипнул деда Ваня в нашу сторону в перерыве между ударами.
  И действительно - помимо толпы, собравшейся у помпезного входа, там стояла 'буханка' скорой помощи и 'УАЗик" Комарова. Миша ощутил дежа-вю. Я прочитал это на его лице - он помотал головой, будто желая проснуться.
  - Нифига себе, - тихо сказал Сергей.
  
  В молчании мы двинулись вперёд и вскоре встали позади взволнованных стариков и старушек. Слиться с ними оказалось невозможно, так как даже Миша, будучи на два сантиметра ниже меня, возвышался над толпой.
  Как и в прошлый раз, народ сдерживал дюжий санитар. Но на этот раз ему составляла компанию дородная медсестра. Белые халаты обоих накрывали толстые телогрейки, а на голове медсестры восседала шапка-ушанка с красным крестом на лбу. Я решил не связываться и глянул на Сергея, который помотал головой, разделяя мои мысли.
  
  Миша же решил не терять времени даром. Он вновь натянул глуповатую ухмылочку и, закурив сигарету, просочился сквозь толпу стариков.
   - Старший следователь, - заявил он санитару, прикрывая уголь сигареты от отчаянного ветра.
  - Никого не пускать! - гаркнула медсестра.
  - Этому можно, - успокоил её парень, запомнив Мишу с прошлого раза.
  
  Миша кивнул в знак благодарности и поднялся по ступеням. Ветер врывался в широкое помещение через дверной проём сзади дома и проходил насквозь с такой силой, что старшему следователю пришлось пригнуться и напрячь хилые мышцы ног, чтобы войти.
  
  Внутри широкого зала ничего не поменялось - битое стекло покрывало пол, длинные трубы стояли завёрнутыми в жёлтую бумагу вдоль стен. На этот раз Максим в сцене не участвовал и поэтому вся прошлая троица, а именно Комаров, Зинаида и Лариса, склонились над раскинувшей руки женщиной в углу.
  
  Это оказался тот же самый угол, в котором двумя днями ранее обнаружили Ольгу. Судя по борозде, проходившей сквозь колонны и ступеньку в зале кинотеатра, а затем и через сам зал, её сюда приволокли откуда-то с улицы.
  
  Миша оценил все возможности рассмотреть труп получше и решил воспользоваться фотоаппаратом. Он снял его с шеи и пошёл в сторону троицы, стоявшей к нему спиной, стараясь издавать как можно меньше шума. На его счастье, компанию труп занимал куда больше, чем посторонние звуки, поэтому ему удалось подкрасться к ним буквально вплотную. Бах! - вспышка буквально выстрелила в тёмном помещении и все трое одновременно подпрыгнули. Из камеры полез белый квадрат фотокарточки.
  - А х ты ублюдок! - воскликнул Комаров, перекрикнув остальных. - А ну дай сюда!
  С этими словами он схватил фотоаппарат и вырвал его из Мишиных рук. Тот только и успел, что схватить фотографию.
  - Стоять! - взревела Зинаида.
  
  Но Миша уже ринулся вон, зная, что ни одному из них его не догнать. Он шмыгнул через дверной проём, ведущий на задний двор, перемахнул через припорошенную снегом кучу неликвида, порезав правую руку, и был таков.
  
  25
  
  Со смазанной фотографии на Мишу смотрело испещрённое морщинами, грубое лицо женщины. Возраст её он угадать не смог, но предположил, что ей сильно за пятьдесят. Остальное её тело могло похвастаться крепким, жилистым сложением. Свободные штаны и распахнутая телогрейка не могли скрыть сухощавости.
  
  Миша вертел снимок, разглядывая его со всех сторон, когда мы подошли к нему. Он спрятался за густым кустарником на левой окраине участка перед домом культуры.
  - Никогда её не видел, - пожал плечами я.
  - Я тоже, - сказал Сергей.
   - И я, - констатировал Миша.
  - Пойдём Витька спрашивать? - предположил я очевидное.
  - Нет, - Миша помотал головой. - Глупо это. И так понятно, что это его сестра.
  - Ну, да, - ухмыльнулся Сергей. - Они похожи, в некотором роде.
  
  И мы отправились домой, строя безумные предположения о том, она ли убила Ольгу и кто убил её. Когда мы поравнялись с домом номер двадцать четыре, Миша вдруг сказал.
  - Я к Клавдии Семёновне зайду. Не ждите меня.
  
  Сергей посмотрел на него с удивлением, а я лишь пожал плечами и пошёл дальше - мало ли, что у Миши на уме. Вскоре Сергей присоединился ко мне и мы отправились разносить почту.
  
  Когда мы скрылись за домом Арсентия, Миша толкнул дверь в дом и та беззвучно отворилась. Он попытался вообразить, что скажет Свете, если увидит её там. 'Мне жаль, что твою сестру убили' и 'Так получилось, никто не виноват' не выглядели подходящими фразами. Однако, его больше интересовала Клавдия Семёновна.
  
  Он постучал в дверь в избу и отворил её. Внутри никого не оказалось. Лампы под потолком не горели и комнату освещал лишь свет из окон. Миша вошёл и спросил.
  - Клавдия Семёновна? Это Миша Татарский!
  
  Ответа не последовало. Он заглянул в спальный уголок, но комната так же пустовала. Кровати стояли застеленными, печь - чуть тёплой. Миша рефлекторно пожал плечами и решил, что, раз уж никого нет, то можно покопаться в ящиках. Он знал, что это нехорошо, но ситуация, решил он, того требовала.
  
  Через десять минут поисков он не обнаружил ровным счётом ничего. Ящики старых шкафов ломились от вилок, ложек, гранёных стаканов и прочей утвари, шифоньер наполняли широкие, как парус, платья и, не самая приятная находка, нижнее бельё. На печи стояли древние глиняные горшки, под кроватью лежала пыль.
  
  Вздохнув, Миша присел на стул и задумался. В этот самый момент в коридоре послышался стук шагов. Дверь в избу отворилась и перед ним предстала учительница географии в длинном тёмном пальто и с круглой меховой шапкой на голове. Включив свет, она чуть не вскрикнула от удивления.
  - Чего тебе надо? - набросилась на него она, бросив на пол пакет, полный продуктов. - Чего тебе надо? Отвяжись от нас, ради Христа!
  
  Но Миша, обрадовавшийся тому, что она пришла одна, подготовился к непростому разговору. Он достал розовый блокнот с нарочито серьёзным, внушительным видом, и открыл его на странице с последними записями.
  - Разговор есть, Клавдия Семёновна. - строго сказал он, заставляя себя смотреть ей в глаза.
  
   Та опешила от его холодного тона. Весь её вид показывал, что она ожидала хотя бы сочувствия. Но Миша оказался непреклонен. Он поведал ей, стоящей в дверях собственного дома, о странных письмах из Следственной коллегии, о десяти тысячах советских рублей, оставленных её коллегой своему сыну, и о старых школьных документах, повествующих об астрономических суммах, под которыми стояла в том числе и её подпись.
  - Но мне больше интересно, - заговорщицки произнёс он, когда старая учительница плюхнулась на порог двери, не в силах больше стоять. - Кто такая Вера Андреевна Чардымова?
  
  26
  
  Воодушевлённый подтверждением собственной догадки, Миша буквально пролетел весь путь до одиннадцатого дома. Только на крыльце он задумался, почему пришёл именно сюда, а не ко мне. Потому, сказал он себе твёрдо, что тайна не раскрыта. С этой мыслью он снял замок с петли и, положив себе в карман, вошёл.
  
  Кот Боря встретил его из-за печки и в этот раз. Миша почесал ему шею и снял ботинки. Щёлкание клавиш за печкой, прекратившееся как только он отворил дверь, вновь зазвучало с прежней интенсивностью. Свет горел только в одной половине дома, поэтому он щёлкнул выключатель и прошёл на кухню. Чайник на плите не успел ещё остыть и Миша решил налить себе чаю. Он полез за чашкой в один из шкафов, как вдруг заметил рядом с чайником фарфоровую кружку. В ней лежал новенький, не использованный чайный пакетик. Рядом покоилась ложка и два кубика сахара.
  
  В недоумении Миша высунул голову из циновки и увидел Сашины длинные ноги в полосатых носках до самых колен, покоившиеся на видимой части стола. Рядом с ними стояла точно такая же кружка с красной чайной этикеткой. Пожав плечами, он вернулся на кухню и заварил чай.
  
  Пока он лил воду, новое, давно забытое ощущение проснулось в нём. Казалось, прошли годы с тех пор, когда он чувствовал себя влюблённым последний раз. Без сомнения, ему повезло со Светой, которая терпела его безынициативность, умудряясь при этом кормить и содержать. Но влюблённость? О, нет. Это больше походило на контракт, в котором Мишины права и обязанности походили на те, что имел Сашин кот Боря.
  
  Сейчас же он ощущал давно угасшее тёплое ощущение собственной, хотя бы и малой, но значимости. Он поставил чайник на плиту почти что беззвучно и снова выглянул из- за циновки. Ноги не исчезли и ему вовсе даже не показалось, что он должен проснуться сейчас с ощущением страшного похмелья.
  - Ты взял мой фотоаппарат, - прозвучал вдруг недовольный голос Саши.
  
  Мишу пробила дрожь. Прежде, чем ответить, он снял куртку, так как в помещении вдруг стало невероятно жарко.
  - Я, да, одолжил, - дрогнувшим голосом сказал он из кухни.
   Беспокойство накатило на него, словно товарный поезд. Он вновь ощутил себя Борей, нагадившим хозяйке в тапочки.
  - И? - потребовала Саша.
  - И его отобрал Комаров, - глухо сознался он.
  - Что?! - чашка слетела с её стола, зазвенев. - Зачем, зачем ты его отдал? Это был
  подарок!
  
  Миша не знал, что можно чувствовать себя хуже, чем ужасно. Его чувства атрофировались к нападкам Светы. Даже когда она выходила из себя и орала на него, как ненормальная, он сохранял невозмутимое спокойствие. Сашины же слова словно царапали его сердце гвоздём. Не зная, что делать, он решил промолчать и не издавать больше никаких звуков.
  Так, в тишине, он просидел на кухне с кружкой чая полчаса или больше. Ему подумалось сначала сказать, что он вернёт фотоаппарат, но это больше походило на фантазию - при следующей встрече Комаров, наверное, его пристрелит.
  - У нас ещё одно убийство, - буркнул он из-за ширмы, достав фотографию.
  - Что? - грубо спросила Саша.
  - Ещё одно убийство! - сказал он громче. - И я сфотографировал труп.
  
  Ухватившись за соломинку, он вышел из кухни и протянул Саше фотографию.
  - Это Витькина сестра, - подсказал он.
  
  Саша взяла фотографию, не меняя мрачного лица, и Миша поспешил ретироваться в своё убежище. Повисла тишина и он подумал, что она никак не отреагировала на известие и вернулась к компьютеру. Однако, он не услышал стука клавиш и щелчков мыши, и это показалось ему странным. Прошло минут десять или больше, прежде чем он выглянул за циновку. Ноги исчезли. Саши не оказалось и за столом, и за печкой на диване. И люк на чердак тоже лежал закрытым на щеколду. Чёрные ботинки её у двери исчезли.
  
  Он вылетел на улицу тот час, как только сумел натянуть сапоги. В обоих концах дороги - к деревенскому магазину и в сторону Аксентиса - было пустынно. Сначала Миша решил добежать до магазина, над которым ярко светил фонарь. Ни у него, ни где-либо ещё не виднелось ни одной хотя бы мало-мальски похожей на человека фигуры.
  
  Тогда он ринулся назад и побежал по голой берёзовой роще, вдоль кирпичного остова, бывшего когда-то школьным забором. Дальше в сторону Аксентиса начиналась деревня Остовино. Первый дом деревни был единственным за пределами ПГТ, который мог похвастаться наличием телефона. Когда-то мы ходили туда звонить родителям в город с мольбами забрать нас обратно.
  
  Поначалу Миша не мог разглядеть ничего кроме тусклых окон да дворовых собак, встречавшихся тут и там. Но постепенно ему начало казаться, что в самом конце деревни, у поленницы, стоя на которой Жемякин давным-давно получил оглоблей по спине за воровство, кто-то шёл. Фигура, едва различимая на фоне черневшего за
   деревней поля, воодушевила Мишу. Он понёсся вперёд и едва не расплакался от разочарования, когда фигура оказалась низкой и коренастой.
  - Чего вы тут носитесь? - воскликнула Лариса, едва сумев повернуться к нему с тяжёлой медицинской сумкой через плечо.
  - Здрасьте, Ларис Ивановна, - едва выдавил из себя Миша, остановившись. - А вы тут...
  - Который раз уже подкрадываешься ко мне, проклятый! - продолжила негодовать она.
  - То фотоаппаратом ослепит, то с кулаками набросится!
  Сначала Миша не понял про кулаки, а затем вспомнил встречу во дворе Сашиного дома.
  - Вы тут Сашу, случайно, не встречали? - с отчаянием в голосе спросил он.
  - Да вон, по полю скачет, - проворчала Лариса, махнув в сторону Аксентиса. - Тоже
  мне, лань.
  
  Но Миша её уже не слышал. Он понёсся вперёд со всей имевшейся в его распоряжении прытью.
  
  27
  
  Когда он бежал по заледеневшему чернозёму, Сашин силуэт виднелся у деревянного дома культуры. Когда Миша поравнялся с клубом, она исчезла за углом хозяйственного магазина. Выпрыгнув из-за угла, он увидел, как её ноги скрываются за забором поликлиники, который она только что перемахнула.
  
  Широкие железные ворота преградили ему путь. Он не ощущал себя таким же прытким, как Саша, и поэтому с неуклюжим покорением забора решил повременить. Дверь слева от ворот оказалась запертой и он решил пройтись по периметру. Оказалось, что забор неплохо укреплён, нигде не наблюдалось характерных подкопов или щелей размером с человеческое тело.
  
  Тогда оставалось только одно. Миша вернулся к воротам и схватился за ручку, сделанную из согнутого арматурного прута. Как он и надеялся, ворота поддались и спустя несколько секунд пронзительного скрежета, обнажили широкий проём.
  Когда он проник внутрь, попав под яркий свет фонаря, кто-то схватил его за воротник. Миша ненавидел, когда его тянут за воротник, ещё со школы. Наработанный инстинкт проснулся в нём и он с размаха ударил Сашу в живот так, что капюшон слетел с её головы. Она согнулась пополам, хватая ртом воздух.
  - Я, ой, - Миша пришёл в ужас. - Я не хотел!
  
  Она протянула ему ладонь в знак того, что оправдываться бессмысленно. Так они постояли минуту, пока Саша, наконец, не овладела собой.
  - Чего ты припёрся? - процедила она, силясь прийти в себя. - Чего тебе надо?
  - Ну, ты убежала, - Миша и сам сейчас задался этим вопросом.
  
   Конечно, он знал ответ. Но вместо того, чтобы сказать или хотя бы подумать его, Миша осмотрел её сверху вниз. Ростом Саша едва доставала ему до переносицы. Худощавого сложения, она предпочитала не скрывать этого факта, одеваясь в чёрную водолазку с капюшоном и узкие джинсы.
  - И что? - она прервала его внимательный осмотр. - Какое тебе дело? Ты что, мой друг?
  
  И, не дав ему шанса на то, чтобы ответить, она, к его глубокому удивлению, заплакала. Беззвучно на её щеках появились крохотные капли, губы сжались в тонкую изогнутую полоску, а брови устремились вверх. Затем её плечи затряслись.
  Миша совершенно потерял нить происходящего. Он словно проснулся после хорошей попойки. Только вместо меня и Сергея в душном, прокуренном доме на берегу озера он увидел плачущую Сашу во дворе поликлиники Аксентиса. Тогда, поддавшись внутреннему ощущению, он схватил её за плечи.
  - Перестань немедленно, - сказал он строго и добавил. - Прекрати!
  
  К его ещё большему удивлению, это возымело действие. Саша перестала дрожать и, только он убрал руки с её плеч, вытерла слёзы рукавом.
  - Это Верка, - сказала она сухим голосом, достав Мишину фотографию из кармана. - Мамина подруга.
  
  Миша вдруг вспомнил, что Сашина мама лежала в больнице. Он осмотрелся. Перед ним, за Сашиной спиной, возвышалось трёхэтажное здание поликлиники. Окна его чернели, над дверью бокового входа горела сетчатая лампа. Справа расположилось несколько двухэтажных деревянных домиков. Не став объяснять больше, Саша направилась к одному из них.
  
  Этот экземпляр советской народной стройки выглядел наиболее прилично по сравнению с остальными. Он имел форму буквы 'п' и крохотный дворик перед входом. На двери, обшитой старым дерматином, мелом значилось - 'Диспансер'. Саша достала длинный самодельный ключ из кармана и всунула его в дверь. Та отпружинила, обнажив неосвещённый коридор или прихожую - Миша не мог определить. Его спутница мгновенно исчезла внутри, оставив его в одиночестве. Он без промедления последовал за ней.
  
  Внутри пахло спиртом и потом. Стоял неистовый жар, от чего у Миши на лбу выступил пот. Он оказался в коридоре с едва заметной белесой дверью напротив и двумя ответвлениями справа и слева. Коридор тускло освещал фонарь с улицы. Тишина, наполнявшая помещение, вызывала первобытные страхи.
  
  До того, как Миша определился с направлением движения, его левое запястье обвила рука. Он повернулся, чтобы поделиться с Сашей беспокойством, но вместо этого услышал слабый голос.
  - Мне кажется, - сказал неожиданный собеседник тихим, убеждённым голосом, - Что за нами следят.
  
   Мишины волосы устремились в потолок, конечности покрылись ледяным потом, ком в горле лишил всякой возможности закричать. Он потянул руку, но его невидимый оппонент ухватился сильнее. Тогда он двинулся назад спиной в надежде толкнуть дверь на улицу, но та не поддалась и, хуже того, не имела на себе ни ручки, ни щеколды.
  - Они здесь, - голос теперь пищал.
  
  Миша приготовился описаться. Где-то на подсознании он дал себе разрешение сделать это. Но Саша спасла его от позора.
  - Тёть Тань, - сказала она твёрдо, появившись на фоне белой двери. - Отстаньте от него.
  - Они здесь! - прохрипело слева.
  - Да ради бога, - согласилась Саша и вырвала Мишину руку из лап чудовища.
  
  В этот момент правое крыло осветилось и тень поползла в их сторону. Саша толкнула их обоих глубже в тень.
  - Кто там ещё? - раздался грубый мужской голос, который показался Мише до боли знакомым. - А ну тихо!
  
  Саша приставила к губам палец, поддерживая совет. Троица затихла и вскоре тень удалилась, погасив за собой свет.
  - Кто это был? - дрожащим голосом спросил Миша.
  - Сторож, - ответила Саша тихо и взяла его за руку.
  
  Оставив 'тётю Таню', они вошли в комнату за дверью, что находилась чуть левее. За ней располагалось помещение с низким потолком и четырьмя кроватями. В свете жёлтого фонаря позади здания Миша увидел три силуэта на кроватях. Саша подошла к ближайшей справа и села на край. В этот момент с дальней левой кровати раздался меланхоличный, отчуждённый голос.
  'Весь мир предстаёт в виде очертания,' - заявил он так, словно смотрел кино с участием себя. - 'Образы приходят смазанные, нерезкие.'
  - Мам, - прозвучал тихий голос Саши. - Мам, проснись.
  - Кто здесь? - ответила ей женщина.
  - Это я. Нам надо поговорить.
  
  Силуэт поднялся и они обнялись.
  'Чувства же, напротив, яркие, взрывные,' - продолжалось из левого угла. - 'Страшные, смешные, злые, угрюмые.'
  - Что случилось? - прозвучал взволнованный голос мамы.
  - Где Верка? - спросила в ответ Саша.
  - Что? - удивилась женщина. - Вера? Её давно выпустили.
   - Когда давно? - резко спросила дочь.
  
  Миша не знал, что ему делать. Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто больше не подкрадывается к нему сзади, а затем облокотился на дверной косяк. От этого дурдома мурашки не сходили.
  - Больше месяца назад, - ответила мама. - Что случилось?
  - Её убили, - дрогнувшим голосом сказала Саша.
  - О, боже, - вдохнула женщина.
  - Кто её выпустил? - не отставала дочь.
  - Не знаю, - силуэт пожал плечами. - Перед Новым Годом здесь почти никого не было. Это ужасно.
  'Мысли выбираются из головы,' - голос слева стал более сухим. - 'Иногда они вылезают изо лба, изгибаясь.'
  Миша вновь почувствовал сильное желание сходить в туалет.
  - Я сейчас вернусь, мам, - сказала Саша и встала.
  - Не надо, - тихо сказала женщина ей в след.
  - Я вернусь, - ответила та жёстко.
  
  Взяв Мишу за руку, она вышла в коридор. Они прошагали по гулкому коридору направо до последней комнаты, скрытой за деревянной дверью. Внутри помещение показалось Мише довольно большим, но когда его спутница включила свет, оказалось, что места им вдвоём едва хватает. Большую часть комнаты занимал стол и шкаф сразу за ним, наполненный большим количеством папок. Саша достала несколько и выложила на столе.
  - Что ты делаешь? - спросил Миша, через её плечо разглядывая документы.
  - Ищу того, кто отпустил Верку. - пробурчала она тихо.
  
  Когда до неё дошло, что тот ничего не понимает, она вздохнула и принялась объяснять.
  - Верка живёт здесь уже лет пятнадцать или больше. Страдает маниакально- депрессивным психозом. Они с моей мамой были друзьями.
  
  Миша не нашёл что на это ответить. Более того, по его лицу Саша поняла, что он запутался ещё больше.
  - С таким диагнозом выпускают к старости, - произнесла она медленно. - Когда тебе за шестьдесят. Верке светило ещё лет десять. Кто-то выпустил её раньше.
  
  С этими словами она вернулась к документам и принялась читать бумагу за бумагой. Миша решил посодействовать и перечитывал за ней каждый документ. Спустя двадцать минут бесплодного труда Саша села на пол и закрыла лицо руками.
  - Ну, а как освобождают отсюда? - спросил Миша.
   - Не знаю, - ответила она с отчаянием в голосе. - Бумагу какую-то пишут, что, мол, можно выпускать. Сторож на улицу выводит.
  - А кто тут сторож?
  - Да мужик один, в котельной работает.
  - Петрович? - спросил Миша с удивлением.
  
  И, не дождавшись её ответа, вышел в коридор. Дойдя до противоположного ответвления, он встал в проёме последнего кабинета, дверь в который была распахнута.
  - Петрович? - прошептал Миша и постучал по двери для верности.
  - Кто там? - раздался грозный голос.
  
  Свет зажёгся и перед Мишей предстал старый слесарь. Он встал с кровати, чтобы щёлкнуть выключателем.
  - О, Михан, здорова, - сказал он тихо. - Ты чего тут делаешь?
  - Здорова, - ответил Миша вежливо, не давая ему опомниться. - Дело есть. Кого тут
  выпускали последний раз?
  
  Петрович сел на край кровати, зажмурившись.
  - Да эту, вроде, как её... - он сморщился в попытке вспомнить имя.
  - Чардымову? - подсказал Миша.
  
  Он почувствовал Сашину руку на спине.
  - Ну да, - Петрович поднял взгляд. - Я тогда и дежурил.
  - А кто её выпустить решил? - Мишино сердце забилось сильнее, но он не понял, от
  чего именно.
  - Да я не знаю, - старик махнул рукой. - Моё дело выпускать. Бумага пришла, там её
  имя написано, и всё.
  - А бумага у тебя осталась?
  
  Петрович встал и подошёл к столу, на котором лежал журнал 'Speed-Инфо' с наполовину разгаданным кроссвордом. Он выдвинул один из ящиков и достал листок из тетради в клеточку. В нём говорилось: 'Чардымова Вера Андреевна выходит на свободу 5 декабря.' Под сообщением стояла подпись.
  - Знаешь, чья подпись? - спросил Миша.
  - Хоть убей, - устало ответил Петрович.
  - Ладно, спасибо, спокойной ночи, - кивнул он.
  - Назад-то выберетесь? - участливо спросил старик.
  
  Миша заверил его, что они выберутся. После недолгого прощания с мамой Саша отперла входную дверь и они вновь оказались на свежем морозном воздухе. Миша так обрадовался, что, как только они оказались за пределами фонарей, сразу заулыбался. Саша же не произнесла ни слова за всё время, что они шли. Когда они ступили на
   крыльцо одиннадцатого дома и Миша открыл замок, Саша вошла первой и повернулась к нему.
  - Тебе сегодня нельзя, - коротко сказала она и, не дав ему опомниться, захлопнула дверь.
  
  Миша в миг потерял всё воодушевление от хотя и экстремального, но всё-таки очень позитивного вечера. Его радостные мысли улетучились и он остался наедине с тёмной дверью, не в силах развернуться и уйти. Но всего через минуту дверь отворилась вновь и в узком проёме показалось Сашино лицо.
  - Это не из-за тебя, - сказала она. - Я просто скучаю по маме и хочу побыть одна.
  
  Дверь захлопнулась вновь, но Миша уже успел расплыться в улыбке. Он повесил замок на петли и зашагал в сторону моего сорок второго дома, приплясывая.
  
  28
  
  Проснувшись на следующий день, я сильно обрадовался, увидев Мишу спящим на диване. После недели житья в одном доме с Сергеем за разнообразие сошёл бы даже Витёк. На завтрак я достал макароны и банку тушёнки из большой кастрюли, которую моя мама хранила на тот случай, если по телевизору снова запустят балет 'Лебединое Озеро'.
  
  Когда снедь зашипела на сковородке, Миша встал и, поздоровавшись со мной, пошёл умываться. Он не сел за завтрак после водных процедур, а взялся за листок бумаги и ручку. Через несколько минут он протянул листок мне для комментариев.
  В заголовке стояло слово 'Ходатайство' большими буквами, после которого Миша детально описал убийство Верки Чардымовой как он его видел, сравнил с предыдущим убийством и потребовал немедленно освободить из заточения Максима Фалькона. Прочитав, я поднял глаза и скептически посмотрел на него.
  - Думаешь, что Комаров примет твои слова к сведению? Откроет, так сказать, глаза на происходящее?
  - Да, - Миша приготовился к моей атаке. - Посмотри на подпись.
  
  Я посмотрел на листок и увидел внизу закорючку - 'Полковник Полиции Татарский В. М.' Это заставило меня улыбнуться ещё шире.
  - А ты опасный тип! - заявил Мише я, протягивая назад бумагу. - Как быстро, думаешь, он узнает правду?
  - Не важно. Главное, что Макс к тому времени уже сбежит.
  - Если он тебя пристрелит, - задумчиво спросил я. - Ты какой гроб хочешь - дубовый
  или из берёзы?
  
  Миша не успел ответить что-то едкое, как в комнату вошёл Сергей и, глухо поздоровавшись, сел за завтрак. Мы вышли получасом позднее, когда я рассортировал письма и положил их обратно в сумку. Дойдя с нами до дома Юльки Сербовой, Миша
   отправился дальше в сторону берёзовой рощи, в которой скрылся дом номер одиннадцать, а мы постучали в дверь её жёлтого дома.
  
  ***
  
  - Да ладно, Юль, - потирая рёбра с кривой гримасой, пожаловался я. - Чего тебе стоит?
  - В каком это смысле - 'чего стоит?!' - возмутилась Юля, держа в руках приевшееся
  уже желтоватое письмо.
  
  На следующий день после неудачного похода к Паше грудная клетка заныла с небывалой силой. Сергей держал у лба ладонь с зажатым в ней снежком, борясь таким образом с лёгким водочным похмельем.
  - Я тебе что, проститутка какая-то? - Юля упёрла руки в боки. Её синий в крапинку фартук развевался на холодном ветру.
  
  Я хотел ответить, но не удержался от того, чтобы осмотреть её снизу вверх. Краем глаза я заметил, что Сергей поступил точно так же.
  - Да я же не об этом, - объяснил я. - Ты с ним в хороших отношениях. Сходила бы на чай, поговорила.
  - Ну да, - прокряхтел Сергей. - Этот ублюдок не всегда звезду носит. Она у него лежит где-то.
  - Узнаешь где, - продолжал я. - А потом схватишь - и бежать. Убрав руки с боков, Юля вздохнула.
  - Да как вы не понимаете. Они же эти. Ну эти!
  
  Её брови скрылись под чёлкой, а потом снова появились. Затем опять. И опять.
  - Чего? - недоумённо спросил я.
  - Извращенцы! - громко прошипела она. - Короче, идите вы, это... спросите ещё кого-
  нить.
  
  И, повернув к нам заднюю часть, она скрылась в коридоре. Пожав плечами, я спрыгнул с крыльца и зашагал к следующему дом. Сергей присоединился ко мне через минуту, оставив след жизнедеятельности у Юлиного крыльца.
  
  Соседний дом делили между собой близнецы Тишка и Гришка Малиновы. Родителей их мы никогда не видели и ничего о них не знали. Так как они оба старше меня лет на десять, а Сергея на шесть, то мы всегда воспринимали их как данность.
  
  Дом их выглядел прилично. Слегка розоватый, с кривой, но недавно покрашенной в белый входной дверью, он мог похвастаться необычайно большим, коричневого цвета, сараем. Тишка переделал его в гараж, поставив широкие железные ворота и выкопав яму для замены масла.
  
   Тишка мастерил удивительные штуки ещё до того, как я родился. Когда мне исполнилось пять лет, он рассекал по деревне на мини-мокике, сделанном из старой бензопилы и детского велосипеда. Когда я подошёл к десяти годам, они с братом покоряли болотистые земли вокруг Узолы на 'Багги' с толстенными колёсами. У него имелся мотоцикл Урал с коляской. Ведущее колесо этой коляски производило на всех впечатление.
  
  Письмо, которое мы планировали передать братьям, адресовалось ни Тишке и ни Гришке, а вовсе какому-то Йосе Малинову. Мы никогда о Йосе не слышали, но эту фамилию в нашей деревне носили только братья, поэтому мы решили спросить их.
  Гришка стоял на крыльце в одних спортивных трусах, с шестнадцатикилограммовой гирей, вскинутой высоко над головой. Когда мы подошли, он бросил снаряд на снег и вдохнул морозный воздух полной грудью.
  - А, молодёжь! - воскликнул он, завидев наши сгорбленные фигуры. - Как жизнь?
  - Здорова, Гришка, - ответил я без энтузиазма. Сергей и вовсе мрачно кивнул. - У нас
  дело к тебе.
  - Ну, рассказывайте, - он упёр здоровенные кулаки в бока.
  
  Я достал конверт и повертел его в руках.
  - Слушай, у нас тут письмо. Адрес твой, да вот имя странное - Йося Малинов. Ты не знаешь, кто это такой?
  
  Гришка сначала насупился и устремил взор в бесконечную даль между домами напротив. Затем озарение снизошло и он залился басистым хохотом.
  - Так это ж Тишка! - объяснил он, просмеявшись. - Иосиф Малинов, то бишь.
  
  Мы с Сергеем уставились на него в полном недоумении.
  - Когда мы учились в школе, - Гришка кивнул в сторону берёзовой рощи. - Урусову- мелкому ещё трёх лет не исполнилось. А вы оба даже не родились. Так вот, Андрюшка Йосино имя выговорить не мог. Мы его научить пытались, а он всё какую- то белиберду говорил. А патом как гавкнет - Тишка! Так и прилепилась к нему эта кличка. Я уж даже его настоящее имя забыл.
  - Так это ему письмо? - спросил я зачем-то.
  - Ну да, - ответил Гришка и поднял гирю. - Вестимо. Он в гараже вон, поди спроси.
  
  Мы глухо поблагодарили Гришку и, полные недоумения от внезапно открывшейся тайны, зашли за правый угол дома. Там бурые ворота стояли распахнутыми. Внутри сарая, около ямы, спиной к нам стоял Тишка. В широкой маске сварщика он пилил что- то на фрезеровочном станке. Он не услышал наши крики сквозь скрежет инструмента и поэтому Сергей постучал по воротам деревяшкой, которую взял с поленницы у стены. Услыхав звон, парень обернулся и снял маску.
  - Здорова, пацаны! - сказал он, махнув нам. - Чё надо?
  
   Тишка разительно отличался от своего брата - худощавый, с тонкими ручонками и длинной шеей, он больше походил на Сергея, за исключением роста. Из его карманов вне зависимости от времени суток и погоды за окном, торчали гаечные ключи и отвёртки. Когда он отошёл от станка, я увидел в нём вертикально закреплённое полено с нависшим над ним сверлом. Под станком валялось несколько таких же поленьев.
  - Письмо вот для тебя, - я протянул ему конверт. - Написано, Йосе.
  
  Тишка разорвал конверт так ловко, словно ему приходило по пять писем на дню. Изнутри, на наше общее удивление, посыпались цветные бумажки, которые при ближайшем рассмотрении оказались фантиками советских конфет и вкладышами турецких жвачек. Кроме них там лежала открытка с видами грузинского Батуми. Тишка перевернул её к нам лицом и вгляделся в текст.
  - Ворота бы закрыл, - пожаловался Сергей, приплясывая. Я буркнул что-то вроде - 'ага'.
  
  Но Тишка на наши слова не обратил внимания. Судя по его глазам, текст он перечитывал к тому моменту уже третий раз. Только во второй раз взглянув на него, я понял, что он сдерживается от того, чтобы не заплакать. Сначала его глаза заблестели в тусклом свете сетчатых гаражных ламп, а затем он закусил правый кулак. После всего, прожитого за эти двое суток, я перестал удивляться. Серей тоже перестал - он слегка пожал плечами, когда я посмотрел в его сторону.
  - Ты чё, Тишка? - спросил я, наконец.
  
  Сначала он помотал головой без всякого признака того, что разобрал мои слова. Затем послышался его глухой голос.
  - Мать пишет. Из больницы.
  - Что? - заинтересованно спросил я.
  - Погода, говорит, хорошая. Всё, говорит, нормально. О Гришке чтобы заботился. - тут
  он вознёс глаза к потолку. - А он вон какой вымахал, кретин. Я закусил нижнюю губу, Сергей достал сигарету и закурил.
  - А потом-то что? - подтолкнул его я.
  - Померла она потом, - прошипел в ответ Тишка. И, сделав паузу, добавил. - Пошли
  напьёмся.
  
  Поначалу я чуть не подпрыгнул от удивления. Но затем услышал тихое Сергеево 'пошли' и подумал - чем этот вечер хуже остальных? Тишка вытащил из станка деревяшку и бросил его вместе с остальными дровами на поленницу. Мы вышли из гаража и вошли в дом, где Гришка кипятил чайник на печке. 'Мы бухать' - мрачно уведомил его брат. Тот не стал препятствовать, а лишь неодобрительно хмыкнул.
  
  29
  
   Миша решил не заходить к Саше на пути в Аксентис. Он лишь постоял немного, вглядываясь в тёмные окна, закрытые желтоватыми занавесками. Ему показалось, что одна из них колыхнулась - наверное, кот Боря прошмыгнул под ней в поисках чего-то съедобного.
  
  Вздохнув, он прошёл дальше мимо косых, серовато-бурых домов Остовина, где то тут, то там на него из-за ворот сараев смотрели блестящие глаза дворовых лаек. Мимо поленницы у последнего дома, за которой простиралось белесое поле, затем по заледеневшему чернозёму и мимо деревянного дома культуры Аксентиса к самой железной двери отделения полиции.
  Зинаида восседала за крохотным столом, вглядываясь в листки сквозь крохотные линзы очков. Когда Миша вошёл, вогнав в помещение вихрь снежинок, она подняла на него взгляд. Максим свернулся калачиком на полу, который чья-то добрая душа покрыла для него двумя дверными ковриками, и спал.
  - Чё надо? - буркнула Зина, двинув лишь мышцами рта.
  - У меня тут ходатайство, - ответил Миша, вынув листок из кармана.
  - К капитану иди, - она ткнула указательный палец на дверь напротив.
  
  Миша знал заранее, какое испытание его ожидает, и поэтому тут же отворил ржавую дверь. Комаров лежал на столе, прикрыв лицо фуражкой. Он явно не слышал их разговора. Миша постучал костяшками пальцев по двери, которая издала грозное - 'Бом-бом-бом'.
  
  Капитан поднял мокрое лицо, чтобы взглянуть на пришельца. Миша понял, что тот не узнал его, и решил воспользоваться моментом, протянув бумажку. Капитан взял её машинально и пробежался глазами по тексту. Его он тоже не осилил с первого раза и поэтому прошёлся по строкам ещё раз. После этого взгляд его прояснился и глаза даже немного заблестели.
  - Он сказал, в двенадцать позвонит и проверит, - внушительно сказал Миша, нисколько не стесняясь собственной лжи.
  
  Комаров буркнул в ответ что-то неразборчивое, что Миша воспринял как мучительную покорность неизбежному.
  - Я ему скажу, что он может идти?
  - Конечно, - хмыкнул капитан, держась за бумажку как за спасательный круг. - Если
  сможет выбраться.
  
  Миша подготовился и к этому. Улыбнувшись на прощание, он вышел в прихожую и пнул решётку.
  - Михаил, ну что ты делаешь? - возмутился Максим, схватившись за голову от неожиданного лязга.
  - Тебя выпустят скоро, - бросил ему Миша, улыбаясь, и вышел на улицу.
  
   Он отправился прямиком в котельную, трубу которой было видно даже с моего двора в Ближневехах. Невысокое одноэтажное здание зимой работало круглосуточно, что мы часто использовали для своих целей - перед высокими воротами покоился трактор, который так часто вытаскивал нашу машину из снега или грязи. Там же, Миша знал, сегодня дневную смену спал Петрович. Когда Миша ступил внутрь через створку ворот, он едва не оглох от рёва котлов.
  - Петрович! - завопил он что было мочи.
  
  Но у него едва получилось услышать собственный голос. Тогда он пошёл дальше, пока не увидел Петровича спящим на одной из скамеек, стоявших вдоль стен. Он растолкал старика и они вышли на улицу. Там он объяснил Петровичу задачу, сунул в карман сто рублей и отправился в госпиталь.
  
  Там его ждало ещё большее разочарование. Дверь в психодиспансер была заперта и на стуки никто не ответил. Тогда он отправился в регистратуру на первом этаже панельного здания и, после длительных препираний с вахтёршей, получил-таки доступ к терапевту. По его плану, нужно было выведать у него, кто работал в отделении психиатрии в декабре.
  
  Мужчина средних лет в белом халате, с тронутыми сединой иссиня-чёрными волосами, сидел за столом. Он не повернул головы, когда Миша вошёл.
  - Здрасьте, - неуверенно поздоровался Миша.
  - Что у вас? - не отрывая взгляда от бумаг, спросил врач.
  - У меня вопрос...
  - У всех вопрос. У вас что? Вам назначено?
  - Назначено, - грубо ответил Миша. Врач повернулся.
  
  Миша сел на стул перед ним.
  - Вы в декабре в этом отделении работали?
  - Я всегда в этом отделении работаю, - кашлянув, ответил терапевт. - Уже десять лет.
  
  Миша достал листок с подписью и строго посмотрел на врача.
  - Вы слышали об убийствах в Ближневехи?
  - Слышал, - глаза доктора забегали. - А что?
  - Вопросы здесь задаю я, - неожиданно для самого себя сказал Миша и
  продемонстрировал бумагу. - Подпись узнаёте? Доктор вперился в листок.
  - Нет, - после изучения сказал он тихо.
  - Никогда не видели?
  - Может и видел, - пожал плечами тот. - Но я же всех подписей не знаю. Последние три
  месяца почти весь состав врачей здесь поменялся.
  
   Сложив листок, Миша засунул его обратно во внутренний карман, судорожно пытаясь придумать, чего бы ещё спросить. В тот момент, когда ему в голову пришло - 'Замечали ли что-нибудь подозрительное?', дверь в кабинет отворилась и с порога раздалось ворчливое:
  - Опять ты! И чего вы его терпите, Василий Петрович?
  
  Миша обернулся и встретился глазами с фельдшером Ларисой.
  - Вопрос серьёзный, Ларис Ивановна, - ответил поглощённый доктор. - Убийство, всё- таки.
  - Так а что, - почти что вскрикнула та. - Мишка вам что, мент, что-ли?
  Василий Петрович посмотрел на Мишу. Тот вскочил со стула и ринулся на выход мимо Ларисы.
  - Ещё раз тут увижу!.. - прилетело ему в спину, но он не слушал.
  
  После такого злоключения Миша потерял всякий энтузиазм и решил больше не пытать счастья с больницей. Понурый и уставший, он вновь прошагал по заледеневшему чернозёму, по полю и вдоль деревни Остовино. Он твёрдо решил сегодня остаться в одиннадцатом доме, даже если для этого придётся упрашивать Сашу. Даже если придётся ломать дверь, колотить окна и делать прочие пакости.
  
  Когда впереди показались голые берёзы, из-за кустов справа неожиданно вышел человек. Он размашисто зашагал в сторону Татарского и уже через мгновение Миша узнал капитана Комарова.
  - Эй, - крикнул капитан, подойдя ближе. - Иди сюда.
  
  Миша не планировал сходить с пути, поэтому вскоре они поравнялись и вместе зашагали вдоль голых берёз, покрытых серебристым инеем.
  - Я подумал тут, - сказал капитан, обнимая его левой рукой. - Ты это здорово вывел, что убийца не этот ваш наркоман.
  - Да не наркоман он, - вяло отреагировал Миша, удивившись поведению Комарова.
  - Как знаешь, - пожал плечами тот и достал из внутреннего кармана бутылку.
  
  Они подошли уже к хлипкому забору синего дома и остановились у калитки. Ветер заносил снегом крыльцо в сером свете угасающего солнца.
  - Держи вот, - по-отечески сказал капитан и протянул бутылку Мише.
  
  Тот взял её машинально и попытался понять, какого рода самогон бывает мутно- зелёного цвета и почему вместо крышки или хотя бы засохшей кукурузы горлышко заткнули тряпкой. Пока мысли летели в его голове, капитан достал складной нож, разложил его и с зверским выражением лица, которое Миша наблюдал в отделении полиции, одним движением всадил ему в бок.
   - Ну чё, - сказал капитан громким шёпотом. - Крутой теперь?
  
  Не дождавшись ответа, он взял бутылку из вялой Мишиной руки и поджёг тряпку зажигалкой. Миша, потерявший самообладание после удара ножом, попытался выхватить её из капитановой руки. К его удивлению, ноги перестали слушаться, а руки словно попали в желе и двигались медленно и бессвязно.
  
  Капитан, показалось Мише, понаблюдал за его попытками несколько секунд, пока пламя на тряпке разгоралось. Затем он хмыкнул и, замахнувшись, метнул горящую бутылку аккурат в квадратное окошко чердака синего дома.
  
  ***
  
  Миша родился и вырос в Магадане, в семье майора милиции, следователя по особо важным делам Владимира Михайловича Татарского. С ранних лет отец планировал сделать из сына если не полковника, то хотя бы капитана, поэтому старался, вопреки протестам жены, брать малыша с собой на задания.
  
  Вместе с отцом Миша гонялся за похитителями чугунных сковородок по ночным улицам города на старом 'УАЗике', помогал резать браконьерские сети в заводях Магаданки, исходил все леса от Сокола до Олы. Много раз они ночевали в засыпанных снегами зимниках, а порой даже жили в них неделями. Однажды пурга повстречалась им на пути и они были вынуждены пробираться по дремучим лесам без всякой возможности видеть что-либо кроме ближайшего дерева. Но если сейчас спросить Мишу, какое самое большое расстояние он прошёл, он тут же ответит - десять метров.
  
  Серая дверь с потрескавшейся краской находилась буквально на расстоянии нескольких шагов. И в первую минуту когда Комаров скрылся из виду, Мише даже в голову не пришло, что у него возникнут проблемы с тем, чтобы подойти и открыть её. Но он понял всю тяжесть своего положения как только сделал первый шаг. Ему показалось, что к спине привязан вагон с углём, а сам он постарел лет на пятьдесят.
  
  Шагнув, он остановился, чтобы перевести дух. Сначала ему показалось, что нужно выдернуть нож, и он даже схватился за лакированную ручку. Но тут же вспомнил, что кровь тогда хлынет через рану и он умрёт, так и не дойдя до крыльца. Тогда он взял себя в руки и, кряхтя словно дверца моего платяного шкафа, сделал ещё один шаг.
  
  Мир поплыл перед глазами, кусты и деревянные столбики, поддерживавшие крыльцо, закачались и заплясали. Земля норовила заскользить под ногами, словно ковёр на скользком полу. Миша сосредоточился и сделал ещё шаг, а затем, чтобы не потерять темп, ещё один. Теперь рана в боку заболела. Боль разлилась по телу будто кипяток. Он сморщился и сделал шаг, попутно пытаясь засунуть руку в карман. Там лежали ключи от замка на двери.
  
  Когда до двери оставалось два шага, в неё неистово забарабанили. А может быть в неё били и до этого, но Миша не обращал внимания.
  - Пожар! - кричала Саша изо всех сил. - Спасите, горим! Я не могу выбраться!
  
   Миша решил не тратить силы на ответ. Дойдя, наконец, до двери, он упёрся в неё плечом. Тяжело дыша, он, наконец, попал рукой в карман и выудил оттуда связку. Повертев её, размытую, перед глазами, он нашёл нужный ключ. Левая рука совершенно не слушалась, поэтому он принялся аккуратно перебирать ключи пальцами правой, пока не достал до нужного.
  
  Поднять руку, чтобы засунуть ключ в отверстие прыгающего от ударов замка оказалось не таким сложным делом. Однако, когда он почти уже дотянулся, ноги предали его окончательно. Колени дрогнули и он сполз вниз, плюхнувшись на пятую точку. Рука так и осталась висеть над головой, словно прощальный жест.
  
  Сашины крики усилились, когда из-за двери повалил сизый дым. Запахло едкой гарью. Окна справа сверкали ярким оранжевым светом. Внезапно, сквозь шум пламени внутри и Сашиного визга, Миша услышал лай. Дворняга деда Вани подбежала к нему и, облаяв, лизнула лицо, после чего села рядом и завыла.
  - Ой, что же это делается! - услышал Миша знакомый голос. - Мишка! Мишка, ты чего, а?
  
  Света пробежала по тропинке и присела рядом с ним.
  - Горит же дом, ты чего? - неистово воскликнула она. - Я сейчас открою!
  
  С этими словами она выхватила ключи из вялой Мишиной руки и одним махом сняла с петли замок. В этот момент Миша моргнул, а затем потерял сознание.
  
  30
  
  Тишка гнал в своём гараже изумительный самогон. Я осознал это сразу, но распробовал лишь на второй бутылке. Всё это время мимо нас троих, сидящих за столом в избе, ходил Гришка с презрительным выражением на лице и периодически бросал возвышенные фразы о вреде алкоголя и здоровом образе жизни.
  
  Через окно, у которого я сидел, виднелось крыльцо дома Юльки Сербовой. Сначала на него ступил деда Ваня. Он воровато огляделся и ввалился внутрь, захлопнув дверь и поджав её несколько раз для верности. Примерно через четверть часа он вышел наружу с довольной улыбкой и заковылял по направлению к магазину.
  
  Через час показался Семён Черненко. Он взошёл на крыльцо и скрылся в доме, лишь слегка прикрыв дверь. Через полчаса он вышел и на его месте вскоре появился Пашка. Он постучал, взял у Юли несколько банкнот, пересчитал их дважды под её нетерпеливым взглядом и, кивнув, прошёл вдоль Тишкиного дома за его гараж.
  
  Когда часы показывали одиннадцать, мы вышли на крыльцо покурить. Напротив белел Пашин забор, в свете окон мелькали фигуры. Невероятная, первобытная злость накатила на меня так неожиданно, что я осознал себя лишь в нескольких метрах от забора.
  
   Доковыляв до ворот, я пинком отворил калитку. Окна светились на белом фоне стен. Проигнорировав Рэкса, который залился таким лаем, что в соседних домах зажгли свет, я взлетел по ступеням.
  - Ты чё делаешь? - прошипел Сергей и схватил меня за рукав. Я отпихнул его и забарабанил в дверь.
  - А ну открывай давай, ты! - еле шевеля языком, прокричал я.
  
  Окно слева от крыльца загорелось и между металлических прутьев показалось Пашино лицо. Я состроил гримасу и махнул рукой в знак приглашения. Паша, судя по всему, не очень-то мне обрадовался. Он пропал из виду, затем скрипнула дверь в коридоре и послышались его гулкие шаги.
  - Чё тебе надо?! - взревел он за дверью.
  - А ну, выходи, старый плут! - мне почему-то показалось это смешным.
  
  Сергей потерял всякую надежду на то, чтобы тихо уйти, и приготовился к бою. Я забарабанил по двери руками и ногами, изрыгая проклятия. Паша не вытерпел. Уже через минуту раздался и дверь распахнулась. Мне в лицо ударил яркий свет, сквозь который я увидел, как старикан вскинул дубину. Сделав шаг назад, я поскользнулся и упал. Сергей, выпивший не меньше моего, зашатался, но устоял.
  - Да я вам обоим бошки посношу! - ревел Паша, размахивая засовом.
  
  Я попытался встать и мне на помощь пришёл Тишка. Взяв меня под руку, он одним махом помог мне и, увернувшись от Пашиной дубины, прошипел в ухо:
  - Бежим скорее!
  
  Если бы я был немного трезвее, то мне Тишкины слова показались бы странными. Но вместо этого я попытался отпихнуть его и крикнул:
  - Отстань от меня! Сейчас я наваляю этому старикану! - и я ещё раз рванул руку, но Тишка вцепился намертво.
  - Давай! - неистово завопил он и потащил меня прочь. - Я тебе говорю, а то хуже будет!
  
  Пнув Пашу по заднице, Сергей схватил мою вторую руку и они оба взялись оттаскивать меня под дикий лай Рэкса. Дениска выступил на крыльцо, пытаясь понять происходящее. Паша взялся за дубину поудобнее и, замахнувшись, побежал на нас. В тот момент, когда его тёмный силуэт на фоне света из открытой двери почти настиг нас, раздался страшный грохот.
  
  Крыша Пашиного дома осветилась по периметру, подпрыгнула и треснула, выпустив яркий шар пламени. Свет вырвался из всех окон вместе с занавесками, рамами, печным кирпичом и кусками мебели. Дениска взлетел вместе с крыльцом и дверью и рухнул, не достав до нас пары шагов. Мы втроём повалились назад вместе с Пашей, упавшим к нашим ногам. Начался пожар.
   Сначала я подумал, что Паша умер от сердечного приступа. Осыпанный серой пылью от взорвавшегося шифера, он лежал навзничь. Дубина откатилась от него метра на два. Дениска корчился на снегу недалеко от паши в тщетной попытке подняться. Сергей встал первым и, отряхнувшись, поднял Тишку за руку. Я сел и кашлянул. Паша не двигался.
  - Да-а! - крикнул Тишка, осмотрев горящее строение с небывалым энтузиазмом в глазах. Затем он пнул старика в бок, от чего тот закряхтел. - Будешь знать, как мои дрова красть, козёл!
  
  Я поднялся, корчась от дикой боли в левом боку. После мгновенного отрезвления от взрыва старые раны заломило с новой силой. Паше досталось ещё больше. С трудом перевернувшись, он сел и протёр лицо снегом. Дениска подполз к нему и обнял, образовав умилительную картину на фоне полыхающих останков.
  
  Сергей доковылял до них и, наклонившись, одним движением сорвал с груди мальчонки сверкающую звезду. Скривив лицо, он с отвращением произнёс одно-единственное слово - 'Извращенцы'.
  
  31
  
  Первым, что почувствовал Миша после пробуждения, была боль. Правая сторона его словно попала в мясорубку и кто-то небрежно слепил фарш обратно. Поначалу Миша боялся открывать глаза и просто молча терпел тупое болезненное ощущение. С течением времени он решил, что просто так лежать скучно, и поэтому приоткрыл веки. К его удивлению, картина не изменилась - перед глазами разливалась чернота.
  
  Так он полежал с открытыми глазами, пока не обратил внимание, что, если приподнять голову, то впереди можно было увидеть еле заметный прямоугольник окна. Он уже догадался, что его отвезли в больницу Аксентиса и он лежит в одной из палат. Потеряв всякую возможность уснуть от адской боли, он решил просто смотреть в потолок и думать.
  
  Через некоторое время тяжких раздумий и попыток вспомнить последнее, что сохранилось в памяти, он услышал шорох. Затем послышался скрип и комната залилась оранжевым светом фонарного столба. Мишино лицо лизнул холодный порыв ветра с улицы. Через мгновение он услышал скрежет, затем удар, от которого дрогнула кровать, и следом тихую ругань.
  - Кто здесь? - сказал Миша и испугался собственного сухого хрипа.
  - Это я, - услышал он в ответ шёпот и не смог разобрать, кто же это.
  - Кто - я? - спросил он снова.
  - Саша.
  
  Миша улыбнулся.
  - Ты как? - спросила она, положив руки на край кровати.
  - Не знаю, - честно ответил он. - Бок болит.
  - Ты не помнишь, как мы тебя тащили? - поинтересовалась Саша.
   - Неа, - он пожал плечами, а потом вспомнил, что в темноте ничего не видно.
  - Это было ужасно, - её голос дрогнул. - Мы еле добрались до магазина.
  - Кто это - мы? - спросил Миша.
  - Я и Света. Она тащила большую часть тебя. У меня еле руки поднимались.
  
  Они помолчали в темноте.
  - Всё сгорело? - спросил Миша.
  - Всё, - подтвердила Саша. - У Бори сбоку ожог, но он выживет. Всё остальное пропало.
  - Где ты живёшь? - чересчур резко, по его мнению, спросил он.
  - У Максима в седьмом доме, - ещё тише ответила она. - Света меня к себе звала, но я
  испугалась. Я и Максима боюсь, но он хотя бы не такой разговорчивый.
  - Так его выпустили?
  - Да, в тот же день, когда ты в полицию заходил. Комаров, кстати, сбежал.
  - Куда?
  - Не знаю. Никто не знает. Приезжал твой папа, когда ты без сознания был. Теперь
  вместо Комарова там длинный такой парень работает. С твоим папой приехал.
  - Дюжин, что-ли?
  - Не знаю, - она положила руку ему на грудь. - Но, судя по его лицу, он страшно
  недоволен.
  - Точно Дюжин, - вздохнул Миша. - Жаль его.
  
  В коридоре послышался щелчок дверного замка, а затем скрип.
  - Слушай, я пойду, - взволнованно сказала Саша. - Выздоравливай скорее.
  
  Миша промычал в ответ что-то неразборчивое. Саша дошла до окна, а затем вернулась, чтобы поцеловать его в лоб.
  
  32
  
  Утром мы с Сергеем сидели в коридоре госпиталя, разглядывая старые советские мозаики на стене, изображающие детей, играющих в мяч, доктора со шприцом и сцену из 'Волшебника Изумрудного Города.' В моей памяти проигрывались картины прошедшей ночи. Я переживал о том, что всё могло закончиться намного хуже. Думал о том, что нам просто повезло. Мои руки слегка дрожали, но в этом, скорее всего, было виновато похмелье.
  
  Вскоре дверь в десятую палату отворилась и в коридоре показался Миша. Выглядел он чудовищно. Перекошенный на правый бок, сгорбленный в три погибели, с голым торсом, обмотанным повязками в несколько слоёв, в тренировочных штанах и тапках. Волосы слиплись в один большой комок и будто тянули голову вниз. Проковыляв три метра до нашей скамейки, он сел рядом с Сергеем.
  - Здорова, Михан, - протянул Сергей и хотел было что-то добавить, но Миша его перебил.
  - Есть сигареты? - сказал он хрипло.
  - Конечно! - мы одновременно порылись в карманах. Я даже забыл, что не курю.
  
  Сергей протянул Мише сигарету и зажигалку. Миша поднялся, выпустив нечто среднее между хрипом и писком, и зашаркал в сторону выхода. Мы нагнали его и молча двинулись следом.
  - За лекарствами сначала зайдём. - сказал он.
  
  На первом этаже был проход в Ларисину аптеку. Мы тихо вошли. В нос ударил запах лекарств. Лариса сидела за обшарпанным столом среди стеллажей с бутылками, банками, упаковками и коробками, и что-то писала. Миша дополз до стула и сел перед ней.
  - Чего? - не подняв взгляда, спросила Лариса.
  - Лекарства вот, - пробурчал Миша, как и все мы, терявший уверенность в присутствии
  врача. - Сказали к вам зайти.
  
  Лариса наконец посмотрела на него.
  - А, эт ты, - сказала она так, словно к ней вернулся блудный сын. - Сейчас принесу.
  Встав, она дошла до одного из шкафов и принесла кулёк из небольшой коробки, пузырька и толстого рулона марли.
  - Перекисью потом смочишь бинт и заново обвяжешь. Друзья пусть тебе помогут. - Миша кивнул. - Обезболивающее пей. И вот ещё.
  С этими словами она протянула листок.
  - Вот рецепт на антибиотик. У нас его нет, в Городце есть. Съездите и купите. Ясно?
  - Ясно, - кивнул Миша, мы тоже согласно что-то пробубнили.
  
  Миша встал и, взяв кулёк, пошаркал в сторону двери. Но он не успел сделать и трёх шагов, как его глаза, не отрывавшиеся от рецепта всё это время, медленно поднялись на нас. Я посмотрел на него, вскинув левую бровь. Он ничего не сказал, но развернулся и плюхнулся обратно на стул перед Ларисой.
  - Ну чего ещё? - набычилась та.
  Но Миша, казалось, ментально покинул помещение. Вместо ответа он достал из кармана сигарету и поджёг её, чтобы выдохнуть густое облако дыма в потолок.
  - Ты с ума сошёл, что-ли? А ну вон отсюда! - неистово заверещала Лариса.
  
  Сначала Миша не ответил. Но потом прозвучал его голос, словно из могилы. Рука с зажжённой сигаретой задрожала, взгляд опустился на пол.
  - Меня бросила девушка, - сказал он и начал загибать пальцы на левой, свободной руке. - Моего друга посадили в какую-то... кладовку. В меня стреляли. Потом пырнули ножом. И ещё я чуть не сгорел.
  
   Его безумный взгляд переместился на Ларису, которая сдерживалась, чтобы не закричать.
  - Я, - он перешёл на шёпот. - Всё знаю.
  
  Я ткнул Сергея в бок, он в ответ ударил меня кулаком в плечо. Мы оба вылупились на Ларису. Та вдруг сгорбилась, глаза её забегали. Она стала похожей на тигрицу, готовую к прыжку.
  - Лариса Ивановна, - спросил Миша вкрадчиво после смертельно-долгой паузы. - Вы работали перед Новым Годом в психиатрическом отделении?
  Фельдшер открыла рот но Миша успел её перебить.
  - А я и так узнаю, - он принял задумчивое выражение и кивнул. - Я ведь первым делом в полицию пойду. Но вам я расскажу, как было дело. Вы работали в отделении, потому, что больше некому было. Все уволились тогда.
  
  Судорожно вдохнув, Лариса выдавила из себя какое-то невнятное бурчание. Она была явно не готова к психологической битве.
  - Чардымова должна была провести там ещё лет десять. Но вы решили её выпустить. - Миша снова кивнул, приглашая Ларису с ним согласиться. Пепел упал с сигареты и рассыпался по полу. - Может быть, она вас уговорила. А может быть, вы над ней сжалились.
  
  Теперь лицо фельдшера приняло цвет белоснежного халата. Она больше не шевелилась.
  - Но Чардымова ваших надежд не оправдала и убила человека. А знаете, что вы сделали потом? - он ткнул в неё сигаретой. - Вы решили всё исправить. Вы решили пойти и затащить её обратно в психушку.
  Миша бросил сигарету под ноги и затёр тапкой.
  - Но ничего не вышло, - не поднимая взгляда, сказал он. - И вы её убили.
  
  Они посидели в тишине ещё немного. Я почувствовал, как мои ноги затекли, и посмотрел на Сергея. Тот пожал плечами. Лариса сделала какое-то движение и Миша очнулся от мрачных мыслей.
  - А, откуда я знаю? Конечно. - он засунул руку в правый карман растянутых трико и произвёл на свет скомканный листок. - Вот здесь, рядом с заметкой о выписке, ваша подпись. И здесь вот тоже она. - он показал ей только что выписанный рецепт.
  
  После этих слов Миша поднялся, выругавшись ещё раз на полпути. Не сводя глаз с Ларисы, мы взяли его под руки и вывели на свежий воздух.
  
  33
  
   Когда мы наконец добрели до Лизиного дома, солнце клонилось к закату. В отличие от предыдущего визита, в этот раз дорожка до её двери была утрамбована, а крыльцо очищено от льда. Я постучал. Долго ждать не пришлось, через секунду послышались шаги. Я приготовил шикарную фразу о нашем героическом подвиге и готов был выплюнуть её, держа в руках красную шкатулку.
  
  Но вместо Лизы нам открыла дверь женщина средних лет. Если считать, что человек живёт до ста. Мы оба вылупились на неё, Сергей что-то пробубнил. Но женщина не стала слушать, а, прислонив палец к губам, поманила нас внутрь.
  
  Я сразу понял, что происходит и, вздохнув, поднялся по короткой лестнице в избу. Внутри помимо женщины присутствовал мужчина ещё более средних, чем она, лет. Скорее всего, её муж, - подумал я. Между печкой и столом у окна на трёх стульях лежал гроб. Лиза выглядела ещё лучше, чем при жизни.
  - Намазывают чем-то кожу, видишь, - тихо сказал я, обращаясь к Сергею. Сам не знаю, зачем.
  
  Пара шикнула на меня с грозным взглядом. Ещё раз вздохнув, я достал шкатулку из кармана и вложил её в Лизину руку.
  - Звезда героя, - объяснил я тихо. - Мужа её.
  Те согласно кивнули. Я вздохнул в третий раз и мы вышли, не попрощавшись. На улице поднялся сильный ветер. Я закутался в воротник.
  - Думаешь, фигово получилось? - спросил я.
  - Не, нормально, - ответил Сергей участливо.
  - Наверное.
  
  Мы перешли через дорогу и отворили сетчатые ворота дома номер семь. Снежная тропинка пестрела новыми следами, в окнах виднелись силуэты. Мы поднялись на крыльцо и открыли дверь. Мне в нос ударил запах жареного мяса.
  
  Максим шаманил на кухне, прыгая от сковородки к сковородке. Кухня в Сергеевом доме почему-то располагалась в коридоре и поэтому узкое пространство заполнялось дымом всякий раз, когда кто-то готовил. Лопатки в руках Максима перекидывали шипящую снедь с одного бока на другой. Его депрессивная меланхолия сменилась едва сдерживаемым, но, всё-таки, очень воспитанным энтузиазмом.
  - А, привет молодёжи! - воскликнул он. - Ужин поспевает. Выпьете чего-нибудь?
  
  Мы не стали отказываться. Сергей налил себе 'Букета Молдавии', а я ограничился бутылкой пива. Мы ступили в избу и обнаружили там Мишу с Сашей на диване, Андрея Урусова, Тишку и Гришку. Урусов с близнецами резались в карты, изредка кряхтя на удачном ходу. Внезапно из правой, тёмной, части дома показался Василий, кутавшийся в белую простыню, накинутую на голое тело. Он, судя по всему, не покидал дома вовсе.
  
   Саша лежала под одеялом бесформенным силуэтом и, кажется, даже немного дрожала. Я сказал им с Мишей - 'Привет' - и и силуэт под одеялом едва заметно пошевелился.
  - Не обращай внимания, - успокоил меня Миша. - Это у неё нормально.
  
  Мы отвезли его к Максиму в тот же день, когда он разоблачил Ларису. Исполнявший обязанности капитана Дюжин велел Мише не уезжать в город, для быстрого доступа. Улыбка, не спадавшая с Мишиного лица, говорила сейчас о том, как он рад снова оказаться на свободе.
  
  Когда мы с Сергеем сели на лавочку у стены, предварительно пожав всем руки, в дверях показался Максим с тарелкой мяса, тазом жареного картофеля и миской салата 'Оливье'. Игроки за столом бросили карты и мы набросились на великолепно приготовленный ужин. Максим не затыкался ни на минуту, рассказывая о том, как непросто жить в клетке у Комарова. По его словам, капитан был не таким уж плохим человеком. Много работал, переживал за людей.
  После застолья мы повторили алкоголь и наши глаза уставились на Мишу.
  - Чё там было-то? - спросил Андрей за нас за всех. - Я не понял.
  - А, он имеет ввиду, - перевёл нам Максим. - Какая же тайна связывала убийцу Ольги,
  убийцу убийцы и старых учителей?
  
  Мы закивали в согласии, словно Миша должен был знать все подробности. Усмехнувшись, тот глотнул пива и, достав яркий розовый блокнот, открыл первую страницу.
  
  34
  
  В начале октября тысяча девятьсот девяносто первого года в Ближневехи пришло бабье лето. Солнце вышло из-за хмурых туч и засияло с новой силой. Пожелтевшие деревья, чьи листья ещё не успел унести ветер, окрасили окружающую действительность яркими цветами.
  
  Елизавета Михайловна Рукосуева ещё с вечера приготовила приятное летнее платье, в котором чуть позже пяти утра отправилась в Аксентис. Она прошла мимо школы, с входных дверей которой в тот момент уборщица снимала навесной замок. Белые колонны, от которых сейчас в роще остались лишь невысокие основания, уже тогда начали трескаться. Она оставила здание позади и пошла дальше под сенью высоких берёз.
  
  Вскоре показалось Остовино, дорога через которое петляла мимо аккуратных домиков, выкрашенных в свежие, яркие цвета. Белые наличники, казалось, красили ежегодно - так хорошо они выглядели. Старушки выгоняли коров на выпас, им в этом помогали суровые дворняги. Стоял лай и шум домашней возни.
  
  Дорогу на поле размочил дождь, она была скользкой и грязной. Елизавета Михайловна пошла по траве в надежде оставить туфли чистыми, но затея провалилась. Она вышла на пустынную площадь Аксентиса, усиленно шаркая по потрескавшемуся асфальту.
   К тому моменту перед стеклянными дверями промтоварного магазина - стильного здания с косой крышей, отделанного сверкающим алюминием, - уже выстроилась внушительная очередь. Такое же количество людей столпилось около покосившейся жёлтой остановки в ожидании пятьсот девятого автобуса маршрута Аксентис - Городец.
  Белый 'луноход' с синими полосками как раз подкатывал к толпе когда учительница литературы встала в конец очереди. С невероятным усилием люди забились в салон и автобус отчалил с характерным звоном.
  
  Через час Рукосуева спрыгнула со ступени 'ЛуАЗа' на конечной, расправляя платье, и перешла через дорогу. Напротив автостанции, на первом этаже панельного дома, располагалась сберкасса номер два. Её зелёные двери с длинными хромированными ручками приветливо блестели в лучах не такого уже тёплого сентябрьского солнца. Выражение лица Елизаветы Михайловны будто бы предвосхищало надвигающуюся осень. Сведя брови, она не поднимала глаз с асфальта, направляясь к блестевшим дверям с абсолютной решимостью.
  
  Но внутри обстановка отражала всё, что угодно, кроме опасности. Характерная для шести утра очередь тянулась от единственного работающего окна, в котором молодая женщина, слюнявя пальцы, отсчитывала чьи-то сбережения. Те бабушки, что могли стоять, переминались с ноги на ногу. Остальные сидели на трамвайного вида стульях у стены.
  
  Очередь Елизаветы Михайловны подошла примерно через час. Она достала из сумки картонную папку с надписью 'Дело', перевязанную жгутом, и, повозившись с узлом под скучающий взгляд кассирши, выудила оттуда кипу бумаг. Кассирша нехотя взяла документы и, полистав их несколько секунд, выдохнула с удивлением.
  - Тань! - крикнула она вглубь помещения у себя за спиной. - Подь сюды!
  На её зов приковыляла хромоногая, прилично выглядящая женщина, чьи волосы тронула седина. Кассирша протянула ей бумаги и через мгновение послышалось неуверенное 'Ой'.
  - Пойдёмте, - кивнула женщина учительнице в направление соседнего, не работающего окна.
  
  Там они разложили все листки на стойку и склонились над ними вместе. Таня достала откуда-то счёты и гоняла деревянные кружочки туда-сюда. В конце концов она озвучила себе под нос.
  - Пятьдесят тысяч рублей. - и грузно плюхнулась на стул.
  - Всё верно, - согласилась Елизавета Михайловна, выпрямившись.
  - Вот эт-то да! - Таня выпятила челюсть. - Премии у вас там, что-ли такие?
  Учительница усмехнулась.
   - Как же. Первая субсидия за тридцать лет. - она подняла глаза к потолку. - Три новых класса построим. И футбольное поле.
  - Ну, хорошо, - кивнула Таня. - Сейчас соберём.
  
  Спустя час она вместе с заведующей отделения под жадные взгляды очереди отсчитывала портреты вождя мирового пролетариата, складывая их в аккуратные стопки. От пачек ломилась стойка и поэтому их стали укладывать в специально принесённую сумку. Когда последняя банкнота уместилась и Елизавета Михайловна расписалась в трёх бумагах, Таня с трудом передала ей ношу.
  - А чего же вы с водителем не приехали? - поинтересовалась она. - К нам за такими деньгами только с водителем приезжали.
  - Заболел, - индифферентно пожала плечами учительница. - Ничего, я справлюсь.
  
  На счастье Елизаветы Михайловны, пятьсот девятый ждал её на том же самом месте. Под непрекращающийся звон мотора она домчала до пыльной остановки на площади Аксентиса и пустилась в Ближневехи.
  Она прошла мимо пестрящего гербами и флагами дома культуры, на песчаных подступах которого через двадцать лет молодёжь будет бить друг другу морды под задорные песни группы 'Руки Вверх', по свежему чернозёму, а затем через широкое поле. За ним в берёзовой роще, за сотню метров от свежевыкрашенного синего дома номер одиннадцать, высилось белесое здание средней школы.
  
  Учительница прошла сквозь невысокую ограду, увернулась от бегавших туда-сюда младшеклассников и вошла через высоченные двери. На втором этаже её ждала дверь с чёрной табличкой, на которой золотистыми буквами значилось пугающее слово 'Учительская'. Не стуча, она распахнула дверь и буквально ввалилась в помещение.
  Два человека, сидевших у стола, вздрогнули. Грузная учительница географии схватилась за сердце и заохала, трудовик Александр Семёнович Черненко провёл рукавом по лбу.
  - Что, постучать нельзя? - зашикала географичка. - Нервы ни к чёрту!
  - Тихо вы! - отрезала Елизавета Михайловна и щёлкнула замком двери.
  
  Черненко включил стоявшую на комоде цветную 'Чайку'. Монотонный диктор программы 'Вести' рассказывал о принятом верховным советом республики Казахстан суверенитете. Втроём учителя склонились над открытой сумкой, светившей рыжими банкнотами.
  - Ужас какой, - произнесла Клавдия Семёновна, прикрыв рот ладонью.
  - Что делать будем? - сухо поинтересовалась Елизавета Михайловна.
  - Поделим! - нервно воскликнула географичка. - Поровну.
  
  Они высыпали деньги на стол и принялись считать пухлые пачки. Клавдия Семёновна отсчитала по пятнадцать тысяч каждому. Посередине стола осталось три пачки, формировавших пять тысяч рублей.
   - А это как поделить? - поинтересовался Черненко, будучи слабым в математике.
  - Не будем мы это делить, - внушительно сказала учительница географии. - Это -
  Ларисе.
  - Ларисе?! - воскликнули оба её подельника в унисон и тут же замолкли.
  - Да, - нервно кивнула Клавдия Семёновна. - Вы знаете, что Верка в милицию ходила
  на нас жаловаться?
  Елизавета Михайловна охнула. Александр Семёнович свёл брови.
  - Пьяная ходила, написала на нас заявление. Расхищаем, мол, социалистическую собственность.
  - Да кому до этого дело? - проворчал Черненко.
  - Вот ей дело и есть, - географичка снова нервно дёрнула головой. - Подслушала где-
  то, поди.
  Они помолчали мгновение, рассматривая цветные банкноты.
  - А Лариса тут при чём? - спросила Елизавета Михайловна.
  - А при том, - объяснила её тучная собеседница. - Что Верке завтра у Ларисы
  назначено. Подозрение на ангину. Я сама у Ларисы узнала.
  - Нуи?
  - Ну и то, что она потребует от Верки лечь в стационар. Поколет немного седативами. А потом переведёт в психиатрическое отделение.
  
  И она многозначительно кивнула на оставшуюся пачку денег.
  - А вдруг её кто хватится? - засомневалась учительница литературы.
  - Да кто? - пробурчала географичка. - У неё кроме брата-алкоголика никого нет. Денег
  тоже нет, дом школьный, хозяйства нет. Сгорела на работе - и всех делов!
  Наконец, решимость защищать свою судьбу пересилила сомнения. Елизавета Михайловна кивнула, Саша Черненко последовал её примеру, и они принялись складывать свою фортуну в сумки.
  
  Ближе к вечеру того же дня Елизавета Михайловна стояла у подножия школьных ступеней с сумкой наперевес. Ковёр из рыжих берёзовых листьев устилал широкую площадь перед главным входом и по нему сейчас неслась детвора навстречу родителям, сторонясь учительницы словно косяк рыб, огибающий акулу.
  
  Когда со ступеней спрыгнула девочка лет восьми в опрятной школьной форме и с чёрным портфелем через плечо, учительница взяла её за руку. Так они прошли сквозь берёзовую рощу мимо синего дома, окна которого горели тёплым светом. Дом Елизаветы Михайловны был слегка обшарпанным, лишь белый конёк на крыше блестел в свете угасающих лучей.
  - Картошку мне пожарь! - потребовала Валя, бросив портфель в углу, и принялась снимать ботинки.
  - Подожди, - возразила ей мама.
  
   Она порылась в дальнем углу и вернулась с двумя лопатами - одной большой и железной, другой маленькой и пластмассовой. А так же с железным ящиком из-под киноаппарата. Открыв свою сумку, она высыпала содержимое в ящик и аккуратно уложила банкноты. После этого они вышли на улицу вместе с утварью и подошли к невысокой яблоне.
  - Копай, - Елизавета Михайловна постаралась вложить в голос побольше энтузиазма. Её лопата вошла в землю легко.
  - А что в ящике, мам? - спросила Валя звонко, с трудом воткнув свою лопату в густую траву.
  - Твоё будущее, - натужно улыбнулась учительница. - Только это наш с тобой секрет.
  
  От автора
  
  Когда я спросил Андрея, что же было написано в письме, которое мы принесли ему два дня назад, он вытащил скомканную бумажку из кармана и протянул мне. На приевшемся уже желтоватом листке с гербом Советского Союза значилось требование к Ивану Урусову передать всё имущество из бывшей конторы, в которой он теперь проживал, сельсовету Аксентиса. Какая ирония, - подумал я. Если бы деда Ваня поступил как велено, мы бы никогда не разгадали этой удивительной тайны.
  Дюжин рассмотрел все детали и решил отказать в возбуждении уголовных дел по криминальному преподавательскому трио. Во-первых, страны, в которой они совершили преступление, больше нет. Во-вторых, деньги, которые они украли, обесценились. Да и потом, всем им было уже далеко за семьдесят и вряд ли они могли представлять угрозу для деревенской общественности. Мы с ним охотно согласились.
  
  После взрыва дяде Паше пришлось переехать к своему брату в Остовино. Его собственный дом оказался полностью разрушенным - крышу переломило пополам, печь разлетелась на куски и прихватила с собой несколько боковых брёвен. Гараж обвалился, похоронив годовые запасы водки. Конечно, дядя Паша пожаловался Дюжину. Но тот провёл расследование и пришёл к однозначному заключению, что Паша дрова украл, и тоже отказал в возбуждении дела. Тишка, тем временем, не вышел сухим из воды. Ему выписали штраф в размере одной тысячи рублей за мелкое хулиганство. Мы посоветовали ему не спорить.
  
  После похорон Лизы вдова толстяка переняла клиентов и теперь уже у её крыльца по вечерам выстраивалась очередь из любителей парного молока, во главе которой всегда стоял Сергей. Пару раз там появлялся Витёк, но ему объясняли, что очередь не за водкой, и он исчезал.
  Мы не испортили отношений с Елизаветой Михайловной. Спустя несколько дней она позвала нас на чай. Пока мы трескали пирожки, она рассказала свою версию событий, в которой нелёгкая судьба забытых людей времён развала Союза сыграла свою роль. Я должен признаться, что даже не вслушивался. Ведь это уже прошлое.
  
Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"