Dreamwords : другие произведения.

Та2014 - рассказы организаторов

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  • © Copyright Dreamwords
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Номинанты
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 10к до 35к
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7
  • Аннотация:

    ГОЛОСОВАНИЕ ЖЮРИ ЗАВЕРШЕНО

    ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОБЕДИТЕЛЕЙ!

  • Журнал Самиздат: Dreamwords. Душа сама создает свои Горизонты...
    Конкурс. Номинация "Работы организаторов. Турнир Авантюристов-2" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Васильева Т.Н. Аттракцион   34k   "Рассказ" Детектив, Приключения
    2 Дубрава Е. По дорогам крутым   34k   "Рассказ" Приключения
    3 Баев А. Блажь   14k   "Рассказ" Проза
    4 Чваков Д. Временные неприятности Пети Фастова   29k   "Рассказ" Фантастика
    5 Бариста А. Полночь Амнистера   32k   Оценка:5.91*29   "Рассказ" Фантастика, Хоррор, Юмор
    6 Мудрая Т.А. Я, Аррима, говорю   34k   "Рассказ" Фантастика, Постмодернизм

    1


    Васильева Т.Н. Аттракцион   34k   "Рассказ" Детектив, Приключения

      Летний день разошелся не на шутку, солнце замерло в зените, одаривая загорающих на пляже палящими лучами. Многие передвигали шезлонги под спасительные тенты, кто-то уже собирал вещи, чтобы отправиться на обед, в спасительную прохладу кафе. Пляж словно застыл, расплавился от жары, даже неугомонные дети поддались всеобщей истоме, перейдя на спокойные игры.
       Некоторые ещё купались в озере, находя спасение в освежающей воде. В сторону мыса медленно двигался небольшой "Скат", с которого до берега доносился беззаботный девичий смех.
       Лежащий на полотенце загорелый крепкий парень приподнялся, пытаясь оценить фигуры "велосипедисток", но успел лишь заметить маленькие полоски ярких трусиков да огненно-рыжие волосы одной из девиц - вода ослепляла, а велосипед скоро свернул за мыс. Вздохнув, парень поднялся и направился к выходу с пляжа, как большинство отдыхающих.
      
       Свернувший за мыс "Скат" уткнулся в прибрежный песок и замер. Девушки недоуменно переглянулись и сошли на берег. Со стороны пляжа доносились голоса, приглушенные шумом волн.
       - Как это мы умудрились застрять? - развела одна из них руками.
       - Да фиг знает. Вот как теперь разворачиваться...
       Оглядевшись по сторонам, подруги приуныли: пожалуй, единственно верным было оправиться вплавь в сторону пляжа: за ивняком начиналось большое болото, узенькая тропка-брод, про которую многие слышали да немногие её видели, шла в сторону шоссе, а идти на люди в бикини как-то не хотелось. Правда, были в катамаране два полотенца, вполне сошли бы за парео, но, пока пройдешь через болото, мошки сгрызут, да и кто знает, на кого наткнешься, голосуя на трассе.
       - Эх, покурить бы, - вздохнула одна из девиц, тряхнув яркой копной рыжих волос. Другая, блондинка, кивнула и медленно подошла к иве, ветви которой низко опускались к воде, сорвала веточку и приятным голосом продекламировала:
       - Кудри в речку опустила и о чем-то загрустила, а о чем она грустит, никому не говорит, - и, помахивая веточкой, села на бортик "Ската", пригорюнилась.
       - Блин, пить хочется, - достала из катамарана пластиковую бутылку с водой, сделала несколько глотков, поморщилась, - фу, дрянь какая, теплая.
       - На безрыбье, как говорится, - развела руками рыжеволосая, забирая бутылку и плотно завинчивая крышку.
       - Ну что, поплыли?- блондинка озабоченно потянулась за полотенцем и мобильником.
       - Погоди, что-то ноги тянет, ещё сведет судорогой, может, пока позагораем, отдохнем? - не дожидаясь ответа, подруга скинула лифчик и растянулась в скате, подставив уже загорелую грудь солнцу. Какое-то время девушки молча загорали. Вскоре рыженькая стала все чаще поглядывать на часы, заметно нервничая. Наконец, пропищал сигнал смс, и на экране появилась запись:
       - Я здесь.
       Девушка осторожно встала, потянулась, подошла к озеру, поглядела вдаль, приставив ладонь домиком. Из-за деревьев крупными блоками проступали гостиница турбазы и здания столовой и склада. Ветер все усиливался, собирая над озером быстро темнеющие тучи. Пушистые кроны деревьев послушно раскачивались, шелестя листьями, заглушая звуки шагов и шорох кустарников - кто-то быстро и уверенно двигался по узкой тропинке, что вилась через болото. Еще немного и, раздвинув ветви ивняка, к берегу вышел спортивного вида мужчина с большой сумкой и направился к скату. Неслышно раскрыл сумку, и, резко подняв за руку лежавшую в полудреме блондинку, быстро натянул на голову девушки большой холщовый мешок и обмотал поверху веревкой, привязав руки к телу. Та закричала, но мешковина облепила рот и заглушила крик. Пленница попыталась бежать, но мужчина подставил ножку, и, оседлав жертву, связал и ноги. А после ударил резко, так, что она потеряла сознание. После этого направился в сторону рыжеволосой.
       Та повернулась, растерянно улыбаясь.
       - Нечего скалиться, хватай эту суку за ноги, поможешь нести.
       - Нет, я не буду, - попыталась возразить девушка, но мужчина хлестко ударил по лицу, так, что она упала на колени, молча встала и, держась рукою за обожженную болью щеку, медленно подошла к связанной подруге. Вместе с мужчиной они вынесли блондинку к трассе и, выждав момент, загрузили в багажник автомобиля. Мужчина сел за руль и, процедив сквозь зубы:
       - Попалась, тварь,- рванул в сторону города, оставив рыжеволосую на трассе.
       Та было кинулась вдогонку, но остановилась - из-за поворота появился и резко затормозил внедорожник. Из машины вышел мужик, кинулся к кустам - справить малую нужду. Умиротворенный, вернулся на трассу и тут заметил девушку в бикини. Осклабился, показав неприличный жест, оглянулся по сторонам и уверенным шагом направился в её сторону. Стоявшая поначалу столбом, та опомнилась и бросилась в лес, к спасительной тропинке, подгоняемая хохотом, улюлюканьем и свистом. Бежала, глотая слезы, почти не видя дороги, пока не почувствовала, что провалилась в болото. Заметалась. Снова соскользнула с неустойчивой кочки, все больше увязая в болотной гнили. Судорожно перевела дыхание, увидела слева небольшой холм, сумела ухватиться за ветви кустарника, поползла наверх, ломая ногти, обдирая кожу на коленях. Осторожно сделала несколько шагов, не удержалась, упала и покатилась с отвесного холма, царапая обнаженное тело. Больно ударилась головой о корявое дерево и потеряла сознание, не почувствовала, как ноги плотно затянула болотная жижа, а небо загрохотало и разродилось грозовым ливневым дождем.
      
       Я приехал на турбазу точно к обеду, закинул сумку в номер и спустился в столовую - позавтракать не успел, и желудок требовал пищи. За столиком, куда меня определила администратор, сидело уже трое: молодой парень, Олег, и пожилая дама с дочкой-переростком. Повертев головой в надежде увидеть в кафе Танюху, я быстро срубал все, что полагалось и отправился на поиски девушки. Не оказалось её и в номере. Решив, что она отправилась прогуляться, вернулся в номер, разложил вещи, принял душ и завалился в кровать, включив телевизор.
       Мобильный Татьяны был, похоже, отключен. Я уже успел соскучиться по темно- зеленым глазам, теплым губам, даже по шраму на предплечье, из-за которого девушка не носила открытые платья или топы. Где же она? Может, в кинотеатре? Или в каком-нибудь городском кафе, где дико играет музыка. А с кем? Внутри зашевелился червячок ревности. Ну и ладно. "Сама примчится - знает же, что я приехал", - я посидел в баре, немного прогулялся и, глубоко обиженный, лег спать. Но, когда и утром Татьяны не оказалось в номере, а мобильный все также молчал, не на шутку заволновался.
       - Кого-то потерял? - спросил за затраком Олег. Я хмуро кивнул, поделился проблемой.
       - А как выглядит ваша девушка? Может, мы её видели? - поинтересовалась мама переростка, Лидия Васильевна. Я молча достал мобильник, показал Танюхино фото соседям по столику. Женщина покачала головой, девчонка пожала плечами, а Олег воскликнул:
       - Так это вроде одна из тех девиц, что катались на катамаране! Купальник у неё есть зеленый? - однако, Олег сумел рассказать, лишь то, что заметил вчера, загорая на пляже. Вместе мы подошли к ресепшн, чтобы расспросить подробнее.
       - Да, вчера было арендовано два катамарана - один брала молодая пара, Земцовы, а другой - Ирина Прокопенко. Кстати, второго катамарана на станции нет.
       - Почему нет? - строго спросила у молодой сотрудницы начальница.
       - Так эта Прокопенко взяла велосипед на сутки...
       - Что? Какие сутки? У нас почасовая аренда! И где теперь "Скат"? - начальница нашла документы и удивленно уставилась в них, - ничего не понимаю...Действительно, на сутки.
       Прокопенко оказалась соседкой Татьяны по номеру. Что-то здесь не чисто...
       В отделении полиции со мной долго препирались, пытаясь пояснить, что девушки могли куда-нибудь уехать, найти любовников и, вообще, кто я такой, чтобы поднимать преждевременно панику - не муж, не брат, не сват...Упертая администраторша гостиницы тоже встала в позу и не пустила в девичий номер.
       Вместе с Олегом мы обшарили все уголки турбазы и окрестностей - никаких следов. Уговорили горничную просмотреть вещи, оставленные в номере. Получалось, что девушки уехали куда-то практически в одних купальниках либо с минимумом одежды.
       - Слушай, Юрич, а твоя Татьяна - она, кем работает?
       - Работала администратором какого-то шоу с мудреным названием - развлекала народ. Да мы не так давно знакомы. Знаешь, как бывает - с первого взгляда, с первой ночи. Хотели поближе узнать друг друга здесь, на турбазе. А получается фигня какая-то. В общем, завтра я снова к ментам собираюсь. Поедешь со мной?
       В полиции нас не обрадовали. Скат нашелся довольно быстро - за тем самым мыском, куда он свернул, провожаемый взглядом Олега. Но девушки бесследно исчезли.
       Проходя мимо автобусной остановки, Олег вдруг дернул меня за рукав:
       - Погоди. Как звали приятельницу твоей Татьяны, не помнишь?
       - Ирина Прокопенко, - отвечая, я машинально проследил взглядом за рукой Олега. И буквально открыл рот. Среди вкривь и вкось наклеенных на остановке афиш ярким пятном выделялась информация о предстоящих гастролях цирка - огромная рыбина на голубом фоне и хрупкая, восседающая на ней белокурая девушка. "Наедине с акулами - цирковой аттракцион Вадима Палевича с участием Ирины Прокопенко".
       - Слушай, Юрич, если это она, то вот-вот должна всплыть - гастроли-то начинаются в субботу! Сейчас я её сфоткаю, - Олег пощелкал мобильником, и парни ринулись за билетами.
       До субботы оставалось два дня, мы, не теряя времени, безуспешно прозвонили все местные больницы и даже морги, молчали и менты - никаких заявлений больше не поступало, трупы не попадались...
      
       В цирке я не был лет с десяти - с того времени, когда напрочь исчезло желание стать клоуном. В памяти глубоко сохранилась общая атмосфера яркого праздника: ни с чем несравнимый смешанный запах грима и пота, животных, женских духов и пудры. Шарики на резиночке, сахарная вата и счастливые рожицы детишек, со страхом и отчаянной смелостью фотографирующихся рядом с измученной обезьянкой. Шутки клоунов, медные пуговицы на одеждах униформистов, блестящие костюмы гимнастов и акробатов, крики наездников, громкая музыка и много огней - все словно вернулось из детства.
       Акулы были во втором, коротком отделении. Глядя на афишу, ожидалось, что вместо обычной арены появится бассейн. К всеобщему разочарованию, на арене стояли два больших аквариума, в одном, с худенькими мелкими акулками, больше похожими на голодную скумбрию, плавала девушка, в другом светящиеся рыбины резвились в компании крупного парня. Хотя перед началом аттракциона артист рассказал о том, что акулы эти - опасные хищники, как-то в это слабо верилось, может потому, что ожидали увидеть настоящую крупную акулу или хотя бы рифовых. А тут путассу плавает.
       Разочарование постигло и после представления - Вадим Палевич категорически отказал во встрече с Прокопенко, мотивируя тем, что артистка отдыхает, и захлопнул дверь. Директор цирка, размахивая руками, куда-то мгновенно умчался, также оставив меня ни с чем.
       Олег предложил действовать иным путем. На следующий день, показав увесистый пакет якобы важных документов надутому вахтеру, Я наотрез отказался оставить их на вахте, мотивируя личной доставкой директору из рук в руки, и уверенным шагом прошел вглубь административных помещений, а потом по запаху - к галерее с животными. В одном из помещений услышал голос дрессировщика акул и увидел самого Палевича, стоящего спиною к приоткрытой двери.
       Перед ним суетливо кружились акулы в тесном бассейне. Вот артист взмахнул рукою, и все рыбины словно замерли, неподвижно зависнув в воде. Несмотря на все возрастающую неприязнь, я сумел оценить мастерство дрессировки, но аплодировать не стал, а бесшумно развернулся и, забросив пакет в урну, бегом проскользнул к дверям уборной Прокопенко, постучался и тихо позвал:
       -Ирина...
       -Нельзя быть таким назойливым! - послышался голос позади, и тут же я получил мощный удар под колени, а потом рухнул наземь от второго - по голове - и отключился.
      
       Предприимчивый Олег, заждавшись друга, решительно расстался с пятисотенной купюрой на вахте, и теперь осторожно крался по коридорам подсобных помещений, аккуратно обойдя полные овощей ведра, видимо, с кормом для слона, свернул в маленький темный закуток и наткнулся на Палевича, который затаскивал в какую-то комнатку Юрия Абраменко.
       - Ах ты, сука! - Олег бросился на Палевича, но тот оказался сильным соперником и успел умело ударить парня в средостение, отчего у того перехватило дыхание. Затем последовал мощный пинок в пах. Олег охнул и скрючился беспомощно на полу, сцепив от боли зубы. На помощь другу подоспел Юрий и ударил Палевича первым, попавшимся под руку, предметом. Циркач рухнул на пол. Ребята затащили обмякшее тело в кладовую, туда же закинули, предварительно протерев, непонятно откуда взявшийся утюг.
       - А если сдохнет?
       - Ну и хрен с ним.
      
       Дверь в уборную Прокопенко, на удивление, оказалась открытой. Девушка сидела в кресле, прикрыв глаза. Олег пулей метнулся к спинке кресла и, зажав рот, прошептал:
       - Не вздумай орать. Нам нужно кое-что спросить. Мы тебя не тронем.
       Та закивала, трясясь под крепкими лапищами Олега.
       - Ты Ирина Прокопенко?
       - Э... д... да.
       - Где Татьяна Лебедева?
       - А кто это?
       Олег замахнулся, но я перехватил его руку:
       - Погоди. Ирина, скажите, где Таня?
       - Да не знаю я никакой Тани!
       - Как это не знаешь: ты же с ней в одном номере на турбазе жила!
       - На какой турбазе? Мы все здесь в цирковой гостинице живем, - в голосе Ирины послышалось искреннее удивление. Она подняла огромные, опушенные густыми ресницами, глаза на парней, отчего Олег застыл столбняком. Я достал фото Тани:
       - Вот эту девушку ты знаешь?
       Прокопенко замотала головой.
       - Ты зачем брала катамаран?
       - Какой катамаран? Мы только на днях из области с гастролей вернулись. Еле очухались, пока всех тварей перевезли.
       "Чем дальше, тем мутнее", - мелькнуло у меня. Олег заинтересованно глянул на худенькую фигурку Ирины и спросил:
       - А страшно с акулами в аквариуме плавать?
       Ирина улыбнулась снисходительно, и сразу стала много симпатичнее:
       - Не-а. Главное - рефлексы знать... по рылу не бить. А гладить можно - они балдеют. И, чтобы никаких ранок или порезов не было - на кровь сразу кидаются. Вадим Аркадьевич не Майкл Рутцен* и не Евгений Панчук*, но дело свое знает хорошо, и акулы его слушаются...
       Олег чуть замешкался в дверях, я понял, что тот запал на девушку, и деликатно вышел первым. Из кладовой слышалось мычание и шорох - жив, значит, Палевич.
       - Ира, падлу эту из кладовки потом выпусти, - Олег, сказав это, догнал меня. Рассуждая по дороге, мы пришли к выводу, что Палевич ведет себя очень странно. А ещё, как-то не очень походила на блондинку с афиши эта Ирина Прокопенко.
      
       Прошла неделя. О Тане не было никаких известий. Олег мотался в город на свидания, правда, влюбленные старательно прятались от злобного Палевича.
       На ресепшн турбазы подтвердили слова Ирины, глянув на предъявленное ребятами фото:
       - Нет, это не она. Та, что заказывала катамаран, была яркая, рыжеволосая.
       - Что? - Я достал фото Тани. Сотрудница кивнула:
       - Да, да, это она заказывала скат.
       - Ничего не понимаю, - я растерянно посмотрел на Олега. Получалось, что это не Ирина, а Таня сама заказывала катамаран, причем под именем Ирины Прокопенко...
       - Погодите, а документы вы смотрели?
       - А как же? Вот в договоре - номер паспорта и все остальные данные.
       Паспорт! Нуу как же мы не догадались попросить у Ирины паспорт!
       Все оказалось банально просто. Потягивая коктейль через соломинку - мы сидели в небольшом уличном кафе - Прокопенко призналась:
       - Паспорт? Э... да. Я его теряла. Полгода назад у меня украли сумку, столько времени ушло на восстановление документов! А ведь мы постоянно в разъездах. Вот через две недели снова уезжаем, только уже не с этой труппой. Вадим ждет новую партию акул.
       - А кто их поставляет? - спросил Олег. Девушка пожала плечами:
       - Какой-то компьютерный гений.
       - Кто?
       - Ну, то ли механик какой-то, то ли мастер-электронщик, я не вникала, - Ирина рассмеялась, увидев наши удивленные лица и, наклонившись поближе к столу, тихо сказала:
       - Они же ненастоящие! Я бы ни за что в этот омут с акулами не полезла!
       - Как это - ненастоящие?
       - Очень просто: радиоуправляемые макеты. Игрушки. Но все равно жутко. Правда, у Палевича есть несколько настоящих акул. Но их совсем мало. Было больше, но заболели и стали дохнуть. А они же дорогущие, вот он и заказал знакомому игрушки сделать. А дохлых сам препарирует и хоронит.
       - Ни фига себе. За что же мы деньги заплатили? За то, что вы с игрушками в лохани кувыркались?
       - Ну, иногда и с настоящими выступаем. Палевич их чем- то опаивает, а то они очень суетливые и опасные. Ой, только вы никому не говорите, а то он меня уволит и вообще...
       - Пусть попробует! Будет иметь дело со мной, - процедил сквозь зубы Олег.
      
       Вечером мы сходили в сауну, отдохнули, выпили пива. Потом я долго ворочался, думая о Тане. Получается, что она каталась на катамаране с самозванкой, живущей по украденному паспорту Прокопенко? Черт знает что! Но кто же та девушка, и куда она исчезла? Не найдя ответов, заснул под самое утро. Так и не наступивший толком сон был прерван резким звонком мобильника:
       - Абраменко Юрий? Мы нашли вашу Лебедеву!
       - Что? Кто это? Нашли? Таню? Где она?
       - В тридцать шестой больнице, в соседнем райцентре. Пишите адрес. И ещё. Я сейчас договорюсь с турбазой, прихватите одежду - на ней только трусики-бикини.
       Наскоро проглотив завтрак, собрав с помощью горничной нужную одежду, я помчался в город, к Татьяне. Спасибо Олегу, который сумел уговорить директора турбазы дать нам машину.
       Таня спала. Дежурная медсестра пояснила, что у больной легкое сотрясение мозга, много ссадин и синяков, а глубокий порез на голени пришлось зашивать под местным наркозом. Очевидно, девушку сильно избили, а потом она долго лежала на болоте, всю мошки искусали.
       - Её изнасиловали? - еле слышно спросил я.
       - Слава богу, нет. Но досталось бедняжке, долго была без сознания. Вчера из полиции приходили, всё расспрашивали, что да как. Сегодня она будет крепко спать, приходите завтра вечером.
       Меня колотило. Оставив Тане вещи, записку и фрукты, решительно заявил Олегу:
       - Найду этого гада, что Таньку обидел, убью суку!
       Следователь нехотя поделился тем, что было известно. Лебедеву нашли на болоте подростки, которые и позвонили в полицию. Очевидно, она сумела убежать от насильников, но заблудилась.
       - Нормальные пацаны оказались, другие бы тумаков добавили да надругались - сейчас такие сволочуги растут, - процедил следователь и посетовал, что разнарядка поздно пришла. На замечание Олега, что нужно искать вторую девушку, пожал плечами: заявлений нет, трупов нет.
       А на следующий день меня ждал ещё один сюрприз: Татьяна сбежала из больницы.
       Растерянный, ничего не понимающий, я психовал от бессильной обиды и злобы: ведь я же оставил Тане записку! Почему же она не захотела увидеться? Я шел, яростно пиная устлавший аллею тополиный пух, ничего не замечая вокруг, рядом также молча двигался Олег.
       - Да возьми же телефон, наконец! - Олег резко остановился, хлопнув меня по плечу.. Звонил следователь, чтобы сообщить парню новость о Танином исчезновении. По совету Олега я рассказал о махинациях с паспортами.
       - А вот это уже любопытно. Спасибо. Мы поработаем в этом направлении, - пообещал следователь.
      
       В четверг Олег пригласил нас с Ириной на небольшой банкет - в понедельник у него заканчивалась путевка, уже звонили с работы, ожидая выхода. Однако парень не грустил - аттракцион Палевича ехал на гастроли в его родной город, а значит, с Ириной они и дальше смогут встречаться.
       Мы болтали на разные темы, Олег шутил, Ирина весело смеялась, я тоже немного расслабился от выпитого вина. Когда в очередной раз влюбленные начали целоваться, решил оставить их вдвоем и вышел покурить в фойе.
       День неумолимо переходил в сумерки. Один за другим закрывались магазины, жители спешили по домам, к семьям, отдыхающие меняли шопинг на ужин в уютных кафе. По той стороне улицы торопливо шла светловолосая девушка в летней шляпе с широкими полями. Что-то до боли знакомое показалось в её фигуре, в походке, в том, как она держала за ремешок висящую на плече большую пляжную сумку.
       Занервничав, я обжег пальцы о сигарету. Блондинка открыла дверь в какой-то магазинчик наискосок от кафе, и тут же была сбита с ног выскочившим из магазина мужчиной в темных очках, который стремглав бросился за угол. Сразу стало шумно: кто-то визгливо закричал, охранник магазина помог пострадавшей подняться, выскочил на улицу и, махнув рукой, схватился за телефон. Девушка, прихрамывая, медленно поплелась к автобусной остановке.
       - Таня! - Мне показалось, что она вздрогнула. Я кинулся к остановке, но автобус уже отъехал. У магазина уже собралась толпа зевак, подъехала полицейская машина.
       - Что там случилось? - спросил Олег.
       Я пожал плечами - какая разница. Расстроенный тем, что снова потерял любимую, решил вернуться на турбазу. Путь к остановке шел мимо собравшихся зевак. Как обычно, нашлись свидетели, каждый из которых говорил о том, чего не видел:
       - Все утащили и выручку, и всё золото!
       - Их двое было - парень и девка!
       - Трое их было, трое, все побежали в разные стороны!
       - Девка белобрысая была, бегом за угол умчалась.
       Усмехнувшись, я сел в маршрутку, думая о том, что бестолково торчу на дурацкой турбазе. Олег вернулся под утро - счастливый и тут же рухнул в постель:
       - Хорошо! Но спать хочу жутко. Кстати, ты слышал, что вчера ювелирку грабанули? - после этих слов друг замолчал и вскоре захрапел.
       Утром я проснулся рано, пробежался, не заходя в номер, отправился завтракать. К моему удивлению, Олег, очень встревоженный, уже сидел за столом.
       - Я думал, ты до обеда не оклемаешься.
       - Ирина пропала, - растерянно проговорил тот.
       - Как пропала?
       - Не отвечает на звонки и сама не звонит.
       - Ну мало ли что - некогда, мобильник разрядился, может, спит крепко?
       - Надо ехать в город, - решил Олег. Я кивнул.а Отдыхающие, загорелые и веселые, далекие от наших забот, казались теперь инопланетянами.
       Сонный вахтер в цирке сказал, что артисты уже уехали.
       - Все бабы - суки, - процедил Олег сквозь зубы. Я предложил все же зайти к Войтенко: может, тот, узнал что-нибудь новое о Тане.
      
       Тоненький лучик света пробрался сквозь узкое грязное подвальное окно, скользнул по лицу лежащей на полу девушки. Та почувствовала прикосновение легкого тепла и попыталась открыть глаза. Было очень холодно, связанные ноги буквально заледенели. Она попыталась перевернуться, застонав от боли, и замерла от страха, услышав знакомый, но пока ещё не понятый ею звук. Словно где-то недалеко тихо булькала и журчала вода.
       "Может, это лодка? Скат?", - подумалось было, но слабо освещенное окно явно говорило о том, что это помещение. Пахло чем-то приторно тухлым, не озерной водой, не болотом, а тоже чем-то очень знакомым. К горлу подступила тошнота. Внезапно послышались легкие шаги, вспыхнул свет, скрипнула дверь, и на пороге появилась женщина.
       - Кушать будете? - спросила она, обращаясь к плавающим в большом аквариуме акулам. Потом взяла из бака несколько кусков мяса и бросила в воду, приговаривая:
       - У акулы грустный вид. "Почему?" - не понял кит. А акула говорит: "Потеряла аппетит!"*
       Тихо рассмеялась и замолчала. В наступившей тишине слишком громким показался стук приближающихся тяжелых мужских шагов.
       - Ольга? Ты что здесь делаешь? - сердито спросил вошедший мужчина.
       - Кормлю рыбок.
       - Я сам покормлю. Убирайся.
       И в этот момент та, что лежала, задела ногами какие-то ведра. Ольга обернулась, ахнула:
       - Ирина? - и тут же зажала рукою рот. Мужчина рявкнул:
       - Заткнись, не ори. А то скормлю акулам. Убирайся отсюда и поживее, - с этими словами он вытолкнул девушку в коридор.
       Ирина сжалась от страха, понимая, где она, и кто её мучитель. Ужас сковал тело, лишил голоса, и она обессилено заплакала.
       - Очнулась, сука? - мужчина рывком поставил её на затекшие ноги, отчего тело пронзила острая боль, и потащил к аквариуму.
       - Или ты мне сейчас все расскажешь, или эти твари тебя съедят заживо, - он достал нож и резко полоснул по указательному пальцу жертвы, поглядел, как капает кровь на пол, потом сунул порезанную руку в воду. Ирина судорожно вцепилась другой рукой в борт бассейна, замотав головой.
       Встревоженные запахом свежей крови акулы подплыли к окровавленному пальцу. Девушка закричала:
       - Нет! Не надо! - мужчина усмехнулся, выдернул руку из-под самых зубов оскалившейся хищницы. Ударил Ирину по лицу, швырнул на пол:
       - Говори, тварь!
       - Что говорить?
       - Издеваешься? Где драгоценности?
       - Я не знаю. Не надо, я правда ничего не знаю, - крик замер, отразившись от стен тихим эхом. Мужчина полоснул по руке ещё раз и снова потащил девушку к бассейну, та бессильно смотрела, как ближайшая акула вцепилась острыми зубами в место пореза. Боль перекрыла сознание, Ирина обмякла в руках мучителя. Усыпив акулу, дрессировщик выдернул покалеченную руку Ирины из рыбьей пасти и швырнул жертву в сторону:
       - Ты мне все скажешь, скотина, прежде, чем сдохнешь!
      
       Войтенко, действительно, кое-что узнал. В общем, оказывается, Лебедева несколько лет работала в паре с дрессировщиком акул Вадимом Палевичем, потом произошел несчастный случай - девушку покусали акулы, и она наотрез отказалась от участия в аттракционе, однако осталась в номере в качестве помощника-администратора. А это значит...
       - Это значит, что Ирина Прокопенко нас обманула, - воскликнул я, - она не могла не знать Таню!
       Войтенко задумчиво посмотрел на нас.
       - Могла. Если она - не Ирина Прокопенко. Циркачи вчера уехали в Новосибирск. Что ж, придется просить помощи у тамошних следаков.
       - Как в Новосибирск? Ты же говорил, что у них гастроли в Н-ске, - я недоуменно посмотрел на друга.
       - Акульщики не ездят с основной труппой, у них свои договора, - пояснил Олег.
       Войтенко поднял указательный палец:
       - Как же я про это не подумал! - потом он куда-то звонил, что-то уточнял, записывал, грел воду в чайнике, разливал кофе. Молча глотал горячий напиток, барабаня пальцами по столу. Телефонную трубку схватил мгновенно, слушал, кивая, потом положил на место и с восторгом произнес:
       - Вот же сукины дети! За полтора года в нескольких городах произошли ограбления ювелирных магазинов. Последний раз грабители чуть не попались: охранник магазина почти догнал одного из них, но тот словно растворился, исчезнув где-то в районе цирка. Примечательно, что во всех случаях воры действовали парой: мужчина и женщина. Но выйти на их след никак не удавалось. И вот вчера грабителя тоже потеряли около цирка!
       И во всех городах, где были ограбления, в то же время гастролировал наш акулий дрессировщик с разными цирковыми труппами - договора заключались не более, чем на два-три месяца. И все кражи - накануне завершения гастролей! Ну и циркач это Палевич...
      
       А девушка в подвале умоляла мужчину отпустить её:
       - Вадим, я правда ничего не знаю, совсем ничего!
       - Не ври! Ты все видела. Ты была там, когда я принес колье, и после этого оно пропало.
       - Это не я! Колье забрала Таня.
       Палевич издевательски ухмыльнулся. Ирина заговорила быстро, словно боялась не успеть:
       - Я видела, как ты бросил что-то блестящее в чан с мясом для акул и в аквариум и выскочил в коридор. Там все бегали, суетились, шумели, - девушка проглотила слюну, облизала пересохшие губы.
       - Что, жажда мучает? - усмехнулся Палевич, - сейчас суну башкой в аквариум, напьешься досыта.
       Ирина вздрогнула, прижала к груди израненную руку и продолжила:
       - Потом все стихло, началось представление, Таня зашла и вытащила из чана украшение, вымыла под краном и заметила меня. Примерила колье, сказав:
       - Представь: на арене гаснут огни, акулы наши начинают светиться, а на твоей груди сверкают бриллианты. Умело направить прожектор, глаз не оторвут! И стоит всего ничего - стекляшки же.
       - Это не стекляшки, - уверенно ответила я.
       - Ты разбираешься в камешках? - Татьяна покусала губы, а потом предложила украсть колье. Я сначала отказалась, но... Это же был шанс! Избавиться от постоянного страха, что испытывала на репетициях и представлении после того, как от акул пострадала Таня. В общем, я надела колье и, собрав вещи, быстро уехала к подруге, чтобы там ожидать сигнала.
       Ирина перевела дух. Палевич, играя желваками, подошел к аквариуму, зачерпнул воды большим ковшом и плеснул в лицо девушке. Она испуганно вскрикнула и заплакала.
       - Таньку оговариваешь?
       - Вадим! Я говорю правду!
       - Ну-ну. А дальше?
       - А дальше? - Ирина вспоминала. Таня долго не звонила, а потом пригласила отдохнуть на турбазе, в это время акульщики гастролировали в другом городе. Девушки поселились в одном номере, потом взяли на прокат катамаран. Вот и все...
       - А колье?
       - Колье оставалось в сумке в камере хранения на турбазе. Но мой паспорт взяла Таня, когда оформляли катамаран...
       Палевич покрутил пальцем у виска:
       - Допустим, я тебе поверил. А кольцо где? То, что я кинул в аквариум?
       - Может, проглотили акулы? - предположила Ирина.
      
       Я сидел оглушенный, опустив голову. Моя любимая девушка - на деле прожженная воровка. Звонок мобильника, так резко и громко прозвеневший в наступившей тишине, поверг нас в ступор - это была мелодия Ирины Прокопенко. Дрожащей рукой парень нажал кнопку приема.
       - Олег, это Ольга Назарова. Ирина Прокопенко в опасности! Здесь, в ци... - она испуганно вскрикнула, что-то там загремело, разговор прервался.
       - Алло, какая Ольга? Ира, Ира!!! - Олег вскочил, и мы вместе с Войтенко помчались в город, к цирку.
       Корочки следователя не произвели впечатления на бдительного вахтера, на этот раз вместо шуршащей бумажки Олег просто вырубил вредного старикашку сильным ударом. Войтенко покачал головой, но времени на разборки не было, и мужчины побежали дальше.
       Из уборной Прокопенко доносился слабый стон, пришлось выбивать дверь. Девушка лежала связанная, с заклеенным ртом.
       - Ира! - бросился к ней Олег, упал на колени, осторожно снял скотч.
       - Ирину! Спасите... Акулы, - прошептала она и забилась в истерике, - быстрее, там акулы, акулы!
       Яркие костюмы артистов, висящие на плечиках, разноцветный реквизит, расклеенные на стенах многочисленные фотографии и афиши - все это сейчас казалось искусственно бутафорским, нарочито излишнем, а гулкая тишина пустых коридоров и актерских уборных зловещей и пугающей. Переглянувшись, мы побежали к помещению, где Палевич держал акул, однако увидели лишь аквариум, где неподвижно застыли механические муляжи.
       - В подвале, они в подвале, - хрипло прошептала подоспевшая Ольга.
      
       Напоминание о том, сколько акульих жизней пришлось загубить в поисках проглоченного кольца, взбесило мужчину окончательно, и Вадим, скрипнув зубами, бросился к девушке. В ярости он не слышал ни криков Ирины, ни топота бегущих по коридору людей.
       Когда они появились в помещении, Палевич как раз опускал в аквариум с акулами окровавленную Ирину. Олег оттолкнул циркача, акулы заметались, потеряв добычу. Я с трудом удерживал рассвирепевшего Палевича, но в дверях стояли Ольга, Войтенко и оклемавшийся сторож, и циркач затих.
       - Где Лебедева? - спросил Войтенко.
       Заскрипев зубами, дрессировщик процедил с ненавистью:
       - Быдло. Найду - урою.
       - В ближайшее время вам лично искать Татьяну будет сложновато.
       ***
       Березы сменились густым хвойным лесом, поезд мчался по территории Сибири, увозя подальше от аквариумов с акулами рыжеволосую девушку. Впрочем, сейчас - блондинку.
       Она улыбнулась, с теплотой подумав о лежащем на дне дорожной сумки шикарном колье с бриллиантами. На руке красовался изящный браслет - последний "улов" Палевича. Татьяна пила сладкий горячий чай с круассанами и, конечно же, не могла знать, что с каждым километром приближается в руки правоссудия.
       ***
       Майкл Рутцен* и Евгений Панчук* - известные дрессировщики акул. * - стихи про акул Ирины Гуриной

    2


    Дубрава Е. По дорогам крутым   34k   "Рассказ" Приключения

      Полковник Николаев торопливо накинул китель и отыскал на вешалке форменную фуражку. Громкое убийство в дальнем районе разрушило все его планы, давно запланированный выходной накрылся в последний момент. И без того дома почти не бывал - обстановка в области сложилась напряженная, националисты, обнаглевшие с началом перестройки, открыто выступали против СССР. А центр слал директивы, вместо того, чтобы выжечь заразу каленым железом.
       Полковник, поглядывая на дорогу, нетерпеливо ожидал у двери. Наконец-то раздался долгий автомобильный гудок, и сержант подогнал уазик к самому порогу. Темноволосая девочка лет двенадцати подхватила сумку и подскочила к машине. Николаев ласково потрепал дочку по голове:
       - Анечка, слушайся няню. В лес одна не ходи! Я к вечеру постараюсь подъехать.
       Девчонка помахала рукой отцу и нырнула в дверцу. Уазик уверенно потарахтел по знакомой дороге. Проехали железнодорожный переезд - и небольшой дачный поселок показался из-за поворота. Аня привычно отослала машину, вприпрыжку побежала к дому. Странно, двери закрыты, тети Маши не видно. "Подумаешь, - беззаботно пожала плечами девочка, - ждать совсем недолго, через пару часов электричка, а там и папа появится".
       Поздняя весна встречала кажущимся дружелюбием, яркой свежей зеленью, но пронзительные ночные холода все еще отпугивали большинство отдыхающих. И на станциии, и на тихих поселковых улочках не было заметно особого движения. Лишь высокий темноволосый джигит осторожно вышел из леса. Осмотревшись, выбрал самый дальний, стоявший отдельно от остальных двухэтажный дом. Густой разросшийся кустарник примыкал к стенам почти вплотную. Пусто, как и везде. На всякий случай нажал на звонок.
       Тоненькая девочка открыла дверь.
       - Йорчлами, - склонил голову парень.
       - Здравствуйте, - недоуменно глядя на гостя, ответила девочка. Худенькая, голенастая, черные густые волосы до плеч, глаза такой темной синевы, что кажутся почти черными. Светлая кожа с едва уловимым смуглым румянцем, тонкие четкие черты - так выглядела бы его сестренка или девчонка из соседнего двора. Несомненно - малрунка. Даже дети из горных аулов учатся в школах на русском, а уж городские - тем более. Но не знать простых слов приветствия?
       - Гость просит приюта. Позови отца или мать.
       - Папа не приехал, тетя Маша тоже. А мамы у меня нет.
       - Как твое имя?
       - Аня Николаева.
       - Ансорет... Ты же малрунка?
       - Мама моя была, Айзанат Батирова.
       - Из селения Ахтар?
       - Да. Вы знали мою маму?!
       - Я слышал о ней. Отважная женщина, последняя из великого рода героев, равных которым не видали в горах. Она из семьи легендарной Ансорет. Однажды, давным-давно, когда мужчины были в отъезде, соседний хан решил напасть на беззащитный аул. Тогда Ансорет надела мужскую одежду и собрала женщин. Они перекрыли камнями вход в ущелье, а впереди с острой шашкой встала Ансорет. Полегло множество врагов и молвил хан: "Нам сказали, что мужчин нет в ауле. Но вот стоит лучший из батыров. Уйдем отсюда, иначе он перебьет всех наших воинов". Ты названа в ее честь.
       Девочка увлеченно слушала, не отрывая от гостя восторженного взгляда. Дорога от полустанка по-прежнему пустовала. В девять вечера еще останавливался проходящий поезд, но вряд ли кто собирался приезжать сюда так поздно. Девочка оставалась одна в почти пустом поселке. Отправить ее на переезд? Сейчас там нет даже дежурного. Парень спокойно шагнул вперед.
       - Ты - старшая женщина в роду. Встречать гостя - твой долг.
       Аня отступила назад, старательно склонила голову в приветствии. Пришелец уверенно распоряжался в доме:
       - Так, гостевую спальню сделаем из холла, тут и диван стоит.
       Аня растерянно обернулась.
       - Ой, а угощать мне вас нечем. Тетя Маша же не приехала.
       - Продукты в доме есть?
       Девочка неловко металась по кухне, показывая холодильник, отыскивая мясо в морозилке.
       - Мука есть? Так, хозяйка, сейчас будем готовить хинкал.
       Сеялась мука белым облаком, кипел наваристый бульон, тянулась протяжная песня, древняя песня о законах гор, о доблести, гордости и чести.
       Утреннее солнце, раздвинув золотистые вершины далеких сосен, взобралось еще выше в пронзительно-холодную небесную синь. Насвистывая бодрый мотив, парень вновь прошелся по комнатам. Так, в доме порядок: перемыта посуда, вновь сложены в сумку все вещи. Чуть задержались, но ведь на электричку ребенка одного не отправишь. Зато через час останавливается пассажирский поезд, проводница присмотрит до города, а уж с вокзала в областное УВД позвонят мгновенно.
      
       Полковник, позабыв обо всех выходных, внимательно просматривал документы. Подозреваемый - Анвар Мансуров, двадцать лет, сирота, окончил Махачкалинский политехнический техникум, гостил в долине у дальних родственников. Видели вчера поблизости от Никоновки. Железная дорога, начинающиеся предгорья. В дачный поселок вряд ли сунется, но район перекрыть стоит.
       Дежурный странно мнется у порога. Смятая записка. "Заболела... Не могу приехать, продукты не закупила, уж простите старую, подвела..."
       Аня! Где она? Неясное чувство превратилось в иррациональную твердую уверенность. Взвод подняли по тревоге. Лишь скорость, постоянное действие сдерживали нарастающую панику. Дорога до дачного поселка показалась вечностью.
       Со всех сторон окружен дом. Забилась в угол растерянная девочка, бесстрашно вскинул голову джигит:
       - Да, конечно, я справился бы со всеми. Но у меня нет причин воевать. Они не враги, просто перепутали, им назвали врагом меня - по ошибке. Ансорет, сиди тут, за шкафом. Здесь мертвая зона. Не вставать, не приближаться к окну. Повтори.
       Гулкий голос ворвался в дом:
       - Отпусти ребенка и я гарантирую безопасность.
       - Папа!- радостно закричала девочка.
       - Там твой отец? Я сейчас буду говорить, не слушай, не верь, - и громко, в окно, - мои условия - всем отойти к воротам, подогнать машину к крыльцу. Тогда я обещаю не трогать девочку.
       Присел на корточки:
       - Прощай, Ансорет. Нет, со мной ничего не случится, я с другой стороны через чердак уйду. Запомни - не вставать, не бежать навстречу. Сидеть на месте и ждать отца.
       Аня проводила его взглядом и послушно уселась на стул. Сквозь тишину донесся отдаленный скрип, и девочка тут же закричала:
       - Папа, папочка, скажи, пусть не подходят, со мной все в порядке, дя... он говорит - пусть все отойдут подальше.
       Время мчалось неудержимо, словно красногривый конь на скачках. По широкому полю неслись джигиты, вырывая друг у друга лохматую шкуру. Она боялась тогда, почему? Вот, наконец, бойцы вбежали в дом, отец - впереди.
       - Папочка, я здесь.
       Полковник нес дочь на руках, прижимая к груди, укрывая от всего мира. Вылитая мать, синеглазая Айзанат. Тоненькая девушка из дальнего аула, вышедшая за русского наперекор родне. Ее вычеркнули из памяти и из рода, но возразить ему - военному, начальнику - не решились. "Аллах покарал", - сказали они потом. С тех пор он ненавидел и их, и Аллаха, забравшего у него Айзанат.
       Один из бойцов подбежал к уазику.
       - Ушел в сторону гор. Перекроем, найдем.
       Аня подскочила.
       - Не догонят, теперь не догонят, - неприкрытое торжество звучало в голосе. Полковник изумленно уставился на дочь.
       - Он мог тебя убить.
       - Ну папа, никто меня не убивал, у дяди Анвара и оружия не было. Правда, не было. Он не брал с собой. Если идешь к другому народу, нужно уважать его обычаи.
       У Петра хватило ума отослать всех.
       - Когда он пришел?
       - Вчера, когда тетя Маша с пятичасовой электричкой не приехала. Я же не могла прогнать гостя! Я - старшая женщина в роду. Пап, а почему я не учу аварский? Это же язык моей матери. Там такие баллады красивые. Мне дядя Анвар переводил, но знаешь, как они звучат на аварском! Был такой богатырь, Ашамез. Когда враги окружили со всех сторон, он обрушил на себя скалы. Огромные камни завалили ущелье и погребли под собой и его, и все вражеское войско.
       Девочка болтала без умолку, глаза лихорадочно блестели. Нервный стресс явно не прошел бесследно.
       - Анечка, солнышко, с тобой ничего не случилось? Ты не боялась ночью?- с тревогой вглядывался Николаев. Дочка незнакомым упрямым движением вскинула голову.
       - Ну что ты, папа, там же был дядя Анвар.
      
       Аня, в косынке и цветастом переднике, старательно резала картошку на суп. Тетя Маша умилительно качала головой. И это девочка, которая на кухне и чашку за собой не мыла.
       - Молодец, хозяюшкой растешь.
       - А еще я хинкал готовить умею. Давай сделаем, знаешь, как у дяди Анвара было вкусно!
       - Э-э, а это, разве мужчины готовят?
       - Настоящий мужчина должен уметь все. Он же не будет в походе бегать и просить, чтобы ему рубашку зашили и лепешку спекли.
       Петр уже слышать не мог о дяде Анваре. Но данное дочери слово сдержал. Лично провел расследование, полностью, от начала до конца. С треском вылетел начальник местной милиции, покрывавший своих. Подан в розыск Файзулла Алиев. На Анвара пришлось снять ориентировку.
       - Пап, а можно с тобой в тир? Я тоже хочу попробовать. Ведь я же дочь милиционера, я должна уметь все.
       Аня - умная девочка. Имя дяди Анвара давно уже не звучит в их доме.
       Встречу - убью.
       - Мать ей нужна, - качала головой тетя Маша. - Разве ж мужик один воспитает. Зря ты Наташку-то отослал. Хорошая такая, спокойная, тебя любит. Думаешь, не знаю ничего? Чай не мальчик уже, по углам встречаться.
       Как ни странно, первой разговор начала Аня.
       - Пап, а что это тетя Наташа больше не заходит?
       Петр замялся, вспомнив бешеную реакцию дочери на появление Наташки в их доме.
       - Пап, я подумала, пусть живет с нами, если хочет. Ты же все равно не забудешь маму, - миг тишины - и девочка вдруг лукаво улыбнулась, - к тому же пирог она с яблоками вкусный печет.
      
       Новые цветастые занавески на окнах. Тихий маленький уголок, наперекор остальному миру.
       Совсем рядом - за перевалом, зарождалась не гроза - беда. Шепотом передавали невероятные вещи. О внезапно возобновленной старинной вражде. О разрушенных домах иноверцев, и даже просто - чужих. Николаев лучше многих знал, насколько правы тревожные слухи. В не столь далекий Карабах уже ввели войска. Экстремисты действовали практически безнаказанно. Даже в их городе, где большинство жителей были русскими, тревога витала в воздухе. Многие из сотрудников всеми правдами и неправдами добивались перевода в Россию. Николаев уезжать отказался наотрез.
       - У нас одна страна. Мы должны быть там, где нужны. Если надо - стоять насмерть. Россия там, где мы.
       Получив очередное донесение, поднял по тревоге подразделение. Перекрыли выход, в ответ на автоматные очереди закидали саклю гранатами.
       - Выжечь заразу, выжечь дочиста, пока не поздно.
       Вот тогда и услыхал в первый раз: "Ты заплатишь, гурус".
       Отважные молодые ребята бросались вперед по первому его слову. Лучшее подразделение, четкая агентурная сеть. Взяли еще одну банду. Даже старые друзья не смотрели ему в глаза. Поздно, уже поздно. Страна, которая почти официально именовалась: "Бывший СССР", доживала последние мгновения.
       Только дочку, поддавшись уговорам жены, отпустил в Россию. Да что скрывать - с радостью отпустил. Аня второй год училась в Кубанском мединституте. Подальше от синих гор, закрывающих горизонт. Приехала на летние каникулы, с поезда примчалась сама, не позвонив. Совсем взрослая стала, все больше походила на мать. Под окнами вновь рычал "Чезет". Вспоминая школьные годы, гоняла с пацанами наперегонки. Отличница, кандидат в мастера спорта по пулевой стрельбе. Мог ли он подумать, отведя упрямую девчонку в ведомственный тир, что увлечение не закончится через пару недель. На восемнадцать лет сжал зубы, но достал из сейфа небольшой кинжал. Тонкий серебряный узор, узкое лезвие отсвечивает матовой голубизной. Все, что осталось на память от ее матери. Легко и надежно легла в девичью ладонь костяная рукоятка. Косы - черными змеями. Ансорет... Привычная, приглушенная временем ненависть. Встречу - убью.
       Поздним вечером, заглушая негромкое бормотание телевизора, раздался долгий звонок в дверь. Телеграмма. Наташка, наверное, прислала. Жена как раз уехала погостить к родне. Едва повернул ручку, четверо бородатых мужчин ворвались в квартиру.
       Рывком пришел в себя. Голова гудела от тяжелого нежданного удара. Связали руки - впереди, не очень умело. Но слабая надежда тут же пропала - высокий, горбоносый - Файзулла, сумевший уйти в прошлый раз, прикрутил его к стулу.
       - Ты заплатишь за все.
       Из соседней комнаты вытащили Аню.
       - Твоя дочь? Хорошая награда моим джигитам. Забирайте ее.
       Девушка, бледная до прозрачности, с трудом удержалась на ногах. Покачнулась, едва не упав. Один из бандитов попытался подхватить. Распрямилась резко, словно сжатая пружина. Лишь на миг сверкнула голубоватая сталь - ударила коротко, без замаха. Еще лишь оборачивался второй, еще только вскидывал руки - она рванула нож и ударила вновь.
       Один раскинулся на полу, уставившись в потолок мертвым взглядом, второй валялся рядом, зажимая руками живот. Петр среагировал первым, резко сбив ногами Файзуллу, навалился вместе со стулом, пытаясь задушить спутанными руками. Даже сейчас - их оставалось двое против одного связанного. Но там, за спиной, белая, словно стена, застыла высокая девушка с окровавленным кинжалом в руках. Последний из нападавших попятился и бросился прочь из квартиры.
       С тем же застывшим спокойствием она резала веревки кровавым лезвием. Толстые узлы распадались от стального прикосновения, словно гнилые нити. С той же неподвижной белой маской на лице позволила забрать нож из крепко сжатых пальцев. Только в кресло не села. Так и стояла у стены, пока примчавшиеся спецназовцы вязали полузадушенного Файзуллу. Тот обернулся, уже в дверях, пытался что-то прошипеть. Анна, прямая, как стрела, опередила, сказала на аварском, громко, четко. Толкнув в спину, замершего боевика выволокли за дверь.
       Николаев догнал паренька из местных: "Переведи".
       Тот странно качнул головой: "Это народная пословица: лучше взять в наложницы гюрзу, чем женщину малруна".
       Все возможные связи пошли в ход. Аню не трогали даже в качестве свидетеля. Она держалась с тем же жутковатым спокойствием. Был бы счастлив услышать рыдания, крики - она молчала. "Ты нас спасла, ты защищалась, выхода не было, то убийцы, бандиты," - переговорено все. Понимала, соглашалась, но в бездонных глазах клубилась не ночь - тьма.
       Послушав совета, плюнул на все, оформил отпуск и увез дочь подальше. Старый друг давно звал в гости, давно уж хотел повидаться.
       Казачья станица вольготно расположилась на берегу тихой ленивой реки. Крепкие высокие избы выстроились вдоль удивительно широких и ровных улиц. Здесь гораздо просторнее, чем даже на привычном городском асфальте - конный полк пройдет по станице свободно, не сбивая строй. Чернобровая хозяйка поила сладким парным молоком, ломти румяного круглого хлеба густо мазала душистым медом. Аня училась ездить верхом на спокойной флегматичной лошадке, вдоволь купалась в теплой реке, с непривычки сбивая ноги о каменистое дно. Девушка окрепла, загорела, на щеках вновь заиграл смуглый румянец. Слушала по вечерам протяжные песни соседок, даже подпевала, улыбалась в ответ. Но где-то в глубине темно-синих глаз застыла боль, таилась вдали, словно тихая вода, вот-вот готовая прорвать плотину, словно натянутая тетива, что может лопнуть в любой момент.
       Домой возвращаться решили в обход, посмотреть целебные источники, ущелье, где встречал врагов великий нарт Ашамез.
       Старый казак не советовал заезжать так далеко. Спорные территории, слухи - один хуже другого. Николаев махнул головой - он бывал там не однажды, хорошо знал местность. Привычный уазик на ходу, табельное оружие на месте.
       Советский Союз за спиной.
       - Не научило тебя, - качал головой товарищ.
       Почти невидимые отсюда горы грозной тенью угадывались вдали, темными вершинами отражались в синих глазах дочери. Петр уже был готов на что угодно. В незнакомых селениях обещал не останавливаться. Как раз по пути расположился малрунский аул, где жил его давний кунак, знакомый еще с первых лет службы.
       Почтенный Абуталиб степенно приветствовал гостя:
       - Разделите с нами солнечный праздник.
       Жена его, Сакинат, поцокала языком, нашла для девушки нарядное платье.
       Воскресным июньским утром отмечали малрунцы Праздник цветов.
       На зеленом склоне, окруженном гранитною горною стражей, собрались нарядные аульчане. А вокруг раскинулось пестрое цветное буйство, улыбались седые утесы, кружился чистый горный ветер, напоенный запахом тысяч трав. Вот юркий стриж бесстрашно пронесся над лугом, едва не задевая за плечи. Загудела, заволновалась толпа. Все, от детей до почтенных аксакалов, повернулись лицом к золотисто-снежной вершине Шердага. Над крутым склоном поднимался сверкающий огненный шар. Из-под ослепительного солнечного сияния, казалось, прямо с небес на землю опускалось белое облако. Напрягли глаза, вглядываясь - нет, не облако. В белоснежных бурках, в белых папахах шли со склона джигиты. А впереди, на белом коне, в белоснежно-серебристом платье, в белом венке ехала Красавица гор, прекраснейшая из невест аульских. Цветастый ковер, встречая, стелили под ноги, вновь задорно звенела зурна.
       Аня стояла возле отца, восторженно разглядывая все вокруг. Разговор громкий послышался совсем рядом. Кто-то позвал: "Анвар!" Она нежданно вздрогнула. Не из редких имя, половину парней могут звать Анварами. Но застыла девушка, не отводя взгляда. Петр насторожился, повернулся следом. Высокий джигит одет просто, слишком просто для праздника. И в отличие от остальных - чисто выбрит. Молод, едва ли до тридцати, но встал со старшими, среди почетных гостей. Веселье неслось вокруг бурным потоком, словно огибая его с обеих сторон. Вдруг нашлось слово - отстраненность. Не чужой - в стороне. "Кто?" - спросил у Абуталиба. Тот покачал головой.
       - Не наш, из-за перевала. Волк-одиночка, стерегущий чужие тропы.
       - Наемник?
       - Вы называете и так. Не на пороге дают мужчине цену, а в дороге. Никто не скажет о нем худое слово. Но он ушел в свой хадж - и не вернулся.
       Внимательно разглядывал Николаев парня, которого столько лет считал символом всего ненавистного, чужого. Высокий, вместо юношеской легкости - гибкая зрелая сила. Густые темно-каштановые волосы, четкие чеканные черты - знак сильной древней крови. Такими изображали в кино князей или благородных абреков. За долгие годы службы Петр узнал лучше многих, насколько обманчивой, чаще всего, бывала подобная внешность.
       Уже накрывали столы для пира. Джигит неторопливо шел по узкой извилистой улочке. Аня шагнула из-за угла навстречу. Петр весь день внимательно следил за дочерью. Теперь, не решаясь приблизиться, не сводил с них глаз.
       - День добрый, - на аварском. Тот остановился, удивленно взглянул на горянку, что первой заговорила с незнакомым мужчиной.
       И на русском: "Анвар, ты... узнаешь меня?"
       Долгий миг тишины. И вдруг сверкнула улыбка в темном взгляде. Полувопрос, полуутверждение: "Ансорет..." Действительно ли он узнал в этой высокой серьезной девушке ту двенадцатилетнюю девчонку, случайно встреченную семь лет назад? Или просто слышал о гостящем в ауле русском полковнике с дочерью, наполовину малрункой - и сложил два и два? Но ожили, засияли в ответ синие глаза, он глянул - и что-то понял.
       Сидели на скале, за высоким утесом. Между ними - изломанный камень, даже протянув руки - не прикоснутся друг к другу. Лишь едва доносился отзвук тихих слов.
       - Мне было пятнадцать. Дали винтовку - вон твой кровник. Да, мне было легче. Не видел лица, не видел крови. Только темная фигура над кручей. Один короткий миг - и ее не стало. Хвалили - теперь ты мужчина, и я гордился собой. Как я гордился собой! Мне было легче - ведь я не смотрел в глаза. Но никогда и никому не смогу ответить - за что я убил его.
      
       Долгий день истаял в темных тенях ущелья. Теплый вечер спускался с отвесных скал. В синих сумерках полыхали факелы, бубен бил, и летели девушки в танце, и орлами отважными кружились вокруг молодые джигиты. Аня тихо стояла в сторонке. Вскинув руки, ступая в задорном ритме, и перед ней закружился джигит. Дерзко глядел Анвар прямо в глаза, зовя на веселый танец. Смутившись, девушка попыталась спрятаться за спины, ее подтолкнули вперед - отказывать без причины не принято. Вновь бубен бил и зурна заливисто пела, и легко раскинув руки-крылья, в вечном танце плыла над землею красавица, безудержно неслась быстрой ласточкой, и кружился отважный джигит перед нею. "Молодцы", - им веселая молодежь кричала. Допоздна не стихала задорная песня, и еще горячее и ярче факелы пылали в синем мраке.
       Где-то там, в дальнем отблеске ледников, незаметно растворился пришлый джигит, но быстрый танец подхватили другие, весь вечер не выпуская девушку из круга. Ясный свет живого родного огня отражался в сияющих глазах, и был там только синий вечер и дальняя песня, и не было звенящей струны, готовой порваться в любое мгновение.
      
       Узкая проселочная дорога сменилась ровным асфальтом. Петр резко ударил по тормозам - нежданная застава перекрыла впереди дорогу. Бородатые мужчины с винтовками подошли к уазику.
       - Кто? Откуда?
       Худой седоусый горец короткими гортанными словами отослал остальных.
       - Я знаю достойного Абуталиба. Его друг - мой друг. Но вам не стоит двигаться дальше. Там заставы воинов Совета. Русскому не проехать. С дочерью - не проехать.
       - Внутренние войска быстро разгонят банду.
       Седоусый покачал головой:
       - Ваши войска остались с той стороны гор. Это не банда. Это - война. Возвращайтесь назад, попробуйте найти проводника. Сейчас многие уходят через перевал. Там уже рукой подать до России.
       Все еще не веря, смотрел ему в глаза Николаев. Мужчина вдруг вскинул голову:
       -Да, мы всегда воевали за свою страну. Недаром говорят: "И десять персиян против одного лезгина стоять не могут". И с вами, русскими, мы воевали, когда вы хотели порушить вековые обычаи. Даже русский царь признал нашу правду. Но никогда мы не говорили соседу: "Какой ты национальности?" Мы спрашивали: "Достойный ли человек?" Чужую войну хотят призвать на нашу землю.
      
       Война. Казалось, самое страшное - это черно-белые кадры старого фильма, хищные самолеты, бомбы, летящие на спящий город. Оказалось - бывает гораздо страшнее. Война - это когда сосед врывается с оружием в твой дом. Еще вчера ваши сыновья вместе играли в камешки на пыльной дороге, а сегодня он тащит за косы твою дочь. Горы, высокие горы. Быстрые звенящие ручьи, ветер, колышущий колыбель. Извечные горы, вы пели о доблести и чести, о законах предков, что же вы молчите, горы?
       Вторые сутки метался Николаев по окрестностям. Через перевал не проехать автомобилем, не найти самому потаенные тропы. Первые группы беженцев так же бестолково толпились в окрестных селениях. Никто из местных не собирался соваться в огонь. Наконец ему тихо назвали имя. Уходит уже через день, берет дорого, но пройдет везде. Может быть, возьмет.
       Нашел указанную тропу. Старая сакля в горах, навьюченные лошади, вооруженный мрачный мужчина у входа. Завел в тесное темное помещение, встал за спиной. Еще один - очевидно, командир, шагнул навстречу. Махнул рукой - и страж растворился в воздухе. Так же молча указал - садитесь. Николаев опустился на кошму, готовый добиваться своего - и замер, пристально разглядывая командира. Знакомый джигит резко переменился - темная походная одежда запылилась, черная щетина за эти дни густо закрыла лицо. Анвар смотрел отстранено, застарелая усталость застыла в глазах.
       - Я веду караван. Несколько женщин, детей. Семьи известных людей, которым нельзя оставаться здесь. Я возьму вас. У меня мало своих бойцов. Вы - военный, умеете обращаться с оружием, пойдете в охране, наравне с остальными. Вам не гарантирую ничего. Женщин попытаюсь довести.
       Молчаливые фигуры в темных, до пят, одеждах, толпились возле вьючных лошадей. Лишь темные глаза блестели из-под покрывал. Такое же покрывало выдали Ане, неотличимой теперь в черной стае. Не принято одеваться так в малрунских аулах, открыто смотрят на солнце горянки. Петр надел темную куртку, повесил за спину привычный "Калаш". Папаха прикрыла светлые волосы. Невысокий круглолицый крепыш улыбаясь, протянул руку: "Али. Если что, держись меня, мы рядом идем". Темноволосый, черноглазый, как и все, но что-то непонятно-чужое проглядывало в смуглых чертах. Али в ответ скалил зубы: "Я из Ферганы. Анвар с собой забрал. У вас весело, у нас еще веселее". Третий глянул все так же мрачно и быстро ушел вперед. "Ахмед. Он здесь каждый камень знает. Пойдем такой тропой, что и орлы не достанут".
      
       Ноги уже привычно ступали на острые камни, жаркое марево сменялось зыбкой ночной стынью. Без единой жалобы, черными тенями послушно брели женщины, крепко держа за руки молчаливых детей. Пару детишек поменьше время от времени сажали на лошадей. Аню видно сразу. Только она упрямо поднимала голову, откидывая с лица покрывало. И смотрела в одну сторону - туда, где размеренным шагом шел командир их маленького отряда.
       Петр подсел к ночному костру.
       - Ты уйдешь вновь. А она?
       Резко ударив кинжалом, Анвар отсек кусок мяса. Невеселая усмешка скривила губы:
       - Что-то не похоже, чтобы вы так уж рады были меня видеть.
       Петр упрямо качнул головой:
       - Я не о тебе. Она из тех, кто будет ждать всю жизнь.
       Внезапно серьезный взгляд:
       - Не стоит меня опасаться. Дойдем до конца - я сумею проститься, как должно.
       И вновь нежданная ночь во взгляде:
       - Если дойдем.
       Извилистая тропа все ровнее и шире. Легче ступают усталые женщины, бодрее тянет Али бесконечную песню. С очередного дозора возвращается Ахмед. Всегда молчаливый, говорит много и быстро, размахивая руками, затем внезапно срывается с места и исчезает за поворотом. Перестает улыбаться Али, молча отступает в сторону, пропуская вперед караван. Анвар догоняет Петра, идет рядом. Затем поднимает взгляд:
       - Нарвались. Вооруженный отряд, десятка два воинов. Они и раньше шли группами через наши горы, но так много еще не бывало. Здесь не свернуть, и свидетели им ни к чему. Нужно успеть до пещеры, не лучшее место, но там укроем женщин. Ахмед ушел вперед, к вечеру приведет помощь.
       - Оставим заслон, караван пусть уходит.
       Анвар качнул головой:
       - Обойдут по склону, догонят. Попытаемся продержаться.
       Сложили груз в просторной пещере. Остатки чужих костров темными головешками хрустели под ногами. У входа толпились испуганные женщины, спокойно глядело с высоты равнодушное солнце.
       Справа, за камнями, вновь весело напевал Али, раскладывая вокруг фляги и свертки с патронами. Недоверчиво фыркнув, засунул за камень автомат, подвинул к себе привычную винтовку. Под серыми камнями его нехитрого укрытия растворился даже призрак утренней тени, но Али вскинул голову, довольно сощурил узкие глаза: "Совсем как дома. Еще бы песка тонны две",- и сам засмеялся нехитрой шутке.
       Привычная тяжесть приклада, короткие прицельные очереди. Справа бодро палит Али. Главное - не дать им поднять головы. Иногда сверху, со скал где залег Анвар, раздаются сухие резкие щелчки, и тогда кто-то из самых резвых остается лежать на каменистом склоне. Солнечный шар поднимается все выше, жадно сжирая последние остатки тени. Выстрелы раздаются уже откуда-то сбоку, а винтовка наверху отзывается все реже. Вдруг резко вскидывается Али и неловко валится на камни. Винтовка выпадает из рук и умолкает. Их все-таки обошли по склону.
       Время застыло, расплавилось и жарким маревом потекло по камням. Петр, пытаясь уследить и за соседним сектором, даже не сразу понял, когда что-то тяжелое ударило в бедро. Морщась, плеснул спирт на рану, рванул подготовленный пакет. Кинул в рот горсть таблеток - вода лилась мимо из запрокинутой фляги, жаркая пыль скрипела на зубах.
       Солнце застыло над головой, вбивая в затылок раскаленные гвозди. Им не продержаться до заката, да и не поможет никто - что, впрочем, было ясно изначально. Ускользающая жизнь должна была бы заглянуть напоследок и пройтись перед глазами. Но в голове лишь мелькали бессвязные обрывки: "По дорогам крутым, сквозь холодный туман..." "Пыль - пыль - пыль - под сапогами". Веселый Али почему-то ехал на ишаке и кричал: "Покупайте барана, это тот самый вчерашний баран!"
       Петр вздрогнул и вылил на голову остатки воды из фляги. Впрочем, вода еще была, как и патроны. Гибкая тень метнулась из пещеры вперед, через практически открытое пространство. Петр схватился за оружие, поливая все вокруг долгим неприцельным огнем. Нападавшие вновь залегли. Справа, вместо замолкшей винтовки, короткой точной очередью отозвался автомат. Черные косы резким пятном выделялись на выцветшем сером граните. У входа в пещеру темной кучкой съежилось брошенное покрывало.
       Через пару веков вдруг где-то за спиной раздалось разнобойное, невозможное здесь: "Ура-а!" Молодые парни в камуфляже казались пришельцами из иного мира. Ахмеду повезло необычайно - на горной дороге встретил русских. Не будь дураком, на вопрос: "Кто послал?" - назвал фамилию Николаева, должность. И незнакомый лейтенант поднял взвод.
       Перевязали ногу: "Порядок, до свадьбы заживет". Темным плащом накрыли Али. Молоденький солдатик смотрел огромными круглыми глазами, тонкая шея торчала из воротника комбеза. Лет восемнадцать всего, наверное, осенний призыв. Кто их пустил сюда, желторотиков?
       И посреди деловитой суеты, не замечая ничего вокруг, темнокосая девушка тихо, словно в замедленном кино, шагнула навстречу высокому джигиту. Тот глянул - и замер на месте. Странно-беззащитным движением припала к груди, он вскинул голову к выцветшему небу. Спутанные волосы мешались с жесткою бородой, густая струйка крови стекала по лбу, пробиваясь сквозь слой темной пыли.
       Басмачей ему играть в старых фильмах.
      
       В местной больничке Петра перевязали вновь, нашли костыль и даже не стали задерживать. Уже знакомый сержант довез до ведомственной гостиницы. Николаев осмотрелся: маленькая комнатка, кровать, стул, тумбочка. Стараясь не ступать на больную ногу, поковылял к соседней двери. В такой же узкой комнатушке белела в полумраке нетронутая постель. Темно-багряным пламенем полыхал закат в темнеющем небе. Он знал, где она и с кем. Знал... Давно уже знал. Вдруг вспомнилось старое смешное кино: "А ночью ЗАГСы не работают!" Впрочем, и мулла не читает тоже. Но он уже изучил этого наглоглазого потомка нартов. Глядя на солнечный диск, тот произнесет древние слова обряда - и возврата не будет. Тяжело опустился на стул. Кровавым отблеском рвался в окно закат. Возврата не было уже ни для кого.
      
       Проснувшийся городок жил обычной повседневной жизнью, не обращая на гостя особого внимания. Отсюда до дома - действительно, рукой подать. Запыленный "Икарус" давно уже стоял возле автостанции. Николаев, оглядываясь по сторонам, ждал у автобуса. Аня, совсем прежняя, в футболке и светлых джинсах, легко вскочила в заднюю дверь, стараясь не смотреть в его сторону. Петр сжал губы, но промолчал. Отец не должен первое время видеться с дочерью, вышедшей замуж.
       Парень подошел к нему. Ужасно серьезный.
       - Я приеду в Ставрополь через пару недель. Помотался по миру, хватит.
       Николаев не удержал кривую ухмылку:
       - Местных баранов пасти надеешься?
       Тот смеялся.
       - Разберусь. Один мой любимый герой хранил испанское золото во французских банках. Заметьте, о сберкассе там речи не было, - черные глаза весело блестели.
       Мальчишка, господи, какой он еще мальчишка...
      Тот вновь посерьезнел:
       - У меня дом в Буденновске. Времена грядут не самые веселые, так что пережидать лучше в России. Мы слишком долго жили в одной стране, рано или поздно - всё наладится.
       Петр согласно кивнул. И вдруг представил, как будет пересказывать события Наташе. Только правду и ничего, кроме правды: "Так уж получилось, она вышла замуж в горах. За кого? За наемника, что вел нас через перевал. Не возражал ли я? Да меня там никто и не спрашивал..." Усмехнулся и, не оглядываясь, полез в автобус.
       А за спиной полыхали горы.
      
      

    3


    Баев А. Блажь   14k   "Рассказ" Проза


       Ковалёв Александр Алексеевич сорока двух лет от роду служил доцентом в политехническом университете, где преподавал теоретическую механику. Был он женат вторым браком, любил прозу Бунина, поэзию Хлебникова, музыку Мориса Равеля и вообще считался в своей механически-трудовой среде, несказанно далёкой от возвышенных тонких материй, неисправимым романтиком.
       Прошедшие новогодние праздники оставили в душе Ковалёва лёгкую грусть по съеденным деликатесам, убранной в подвал многоразовой "лесной" красавице тайского производства, выстроенным на центральной площади дощатым горкам, выпитому шампанскому, вызвавшему безудержную икоту прямо во время телеречи уважаемого многими Президента, и не откушанному нынче салату оливье, на один из компонентов которого - на зелёный горошек - у молодой супруги неожиданно обнаружилась аллергия.
       Возможно из-за того самого салата, не приготовленного и не испробованного впервые, наверное, за четверть века, а точнее из-за другого его компонента - варёной колбасы - и произошла с Александром Алексеевичем поистине ужасная, но и замечательная история, что изложена ниже. А может быть, и не из-за него, но...
       Впрочем, обо всём по порядку.
      
       Итак, в ночь на Крещение Ковалёв долго не мог заснуть. Сначала Александр Алексеевич долго читал какой-то нудный роман. Потом, выключив ночник, чтобы не мешать отдыхать супруге, вспомнил вдруг бывших своих студентов. Серёжу Андреева, Валеру Кукушкина и Витю Жиркова. Серёжа с Валерой полтора года назад сразу после выпуска рванули покорять столичные перспективы, а Витя... Витя Жирков, самый талантливый из этой замечательной троицы, самый неординарный, вообще куда-то исчез. Документы в аспирантуру, как собирался, отчего-то не подал. На телефонные звонки не отвечал, сменил адрес места жительства. Хоть бы сказал, что передумал, а так...
       Потом пришёл сон. Но сон какой-то странный и даже в чём-то дурной. Ковалёву снилось, что ему хочется "докторской" колбасы. Снилось настолько реалистично и ярко, со всеми сопутствующими атрибутами - цветом, запахом, деликатной и аппетитной слезой на срезе, что Александру Алексеевичу волей-неволей пришлось пробудиться и отправиться на кухню.
       В прагматичном холодильнике стоял дуршлаг с отваренными на завтра макаронами, плошка со сливочным маслом, тарелка с размораживающейся камбалой, пара банок протёртой с сахаром смородины и одна с маринованными маслятами. На дверце в великоватых, рассчитанных на иные размеры контурных ячейках покатывалось полтора десятка куриных яиц второй категории и пяток диетических перепелиных. Из закромов агрегата перекочевали на стол кетчуп, ведёрко провансаля, шпроты, тушёнка свиная и тушёнка говяжья, кусок "гауды" в термоусадочной плёнке, пара яблок антоновского сорта, подсохший апельсин и коробочка с зачерствевшим эклером. Даже заначенный хозяйкой дециметр твердокопчёной "особой" нашёл пристанище в самом тёмном и потаённом углу старенького "Мира". Но "докторской", естественно, даже не пахло.
       Стрелки настенных часов из сумрачного коридора, просматривающиеся сквозь дверной проём, подходили к двум. Вспомнился и виденный накануне в телевизоре метеорологический профессор, что пророчил Средней Волге на текущую ночь до минус сорока по Цельсию.
       Брр!
       Ковалёва передёрнуло.
       Но, как говорится, охота пуще неволи.
       Осторожно прикрыв дверь в спальню, чтоб, не дай Бог, не разбудить любимую жену, Александр Алексеевич натянул на ноги поверх рейтуз утеплённые байкой джины, торс упаковал во фланелевую рубаху и ангорской шерсти джемпер с горловиной на молнии, сунул ноги в валенки, тело в дубленку, распустил ушанку и, обозначив контуры носа вязанным шарфом, покинул дом. Ноги неугомонного доцента вели его вниз по лестнице и далее дворами в соседний квартал к магазинчику с неоригинальным названием "24 часа".
       За решёткой, сваренной из арматурных прутков и выкрашенной серебрянкой, на фоне стеллажей с продуктами и напитками скучала, разглядывая собственные ногти, молоденькая продавщица, которая не подняла голову даже на скрип открываемой двери. В общем зале возле окна стояли двое мужиков бомжеватого вида. Один из них вскинул на Ковалёва мутные слезящиеся глаза, отвернулся и, взяв с подоконника пузырь, разлил по пластиковым стаканчикам остатки дешёвого портвейна.
       Александр Алексеевич оттянул шарф на шею, прокашлялся и, взявшись рукой за прут решётки, обратился к продавщице:
       - Здравствуйте, девушка.
       - Ага, - кивнула та, не поднимая головы. - Вам чего? Водки?
       - Ну... почему ж сразу - в-водки? - голос доцента прозвучал нерешительно. С дрожью. - Мне б колбаски граммов триста... "Докторской".
       - Какой? - на этот раз продавщица глаза таки подняла. Было очевидно, что с такими просьбами ночная публика обращается к ней не слишком часто.
       Ковалёв отчего-то покраснел и перешёл на шёпот:
       - У вас "докторская" колбаса есть?
       - А-а! - дошло, наконец, до продавщицы. - Приспичило, значит. Бывает.
       - Приспичило, - вздохнув, кивнул Александр Алексеевич, - бывает.
       Один из мужиков в углу громко загоготал. Тот самый, что давеча разливал портешок. Ещё и со своим "поздравлением" встрял:
       - Слышь, Мотыга?! Светлое Рождество на дворе, у людей полтинника на святую воду не хватает, а ему колбаски захотелось. С праздником, братан! Христос Воскрес!
       - Воистину... - на автомате произнёс Ковалёв и, вдруг вспомнив, что христосаются в Пасху, осёкся.
       - Нет колбасы, мужчина, - строго зыркнув в сторону алкашей, отрезала продавщица. И зачем-то добавила: - Бутерброды есть. Очень вкусные. С яйцом под майонезом по шесть семьдесят и с селёдкой по семь пятьдесят. Бутерброд будете? К водке-то, а? Селёдочка - самое то!
       Зачем Александр Алексеевич купил три бутерброда с селёдкой, три - с яйцом и ноль-семь "пшеничной", не смог бы, наверное, сказать он и сам. То ли "ненавязчивая" реклама продавщицы подействовала, то ли по-пасхальному празднично настроенные алкаши, но факт остаётся фактом: доцент Ковалёв поддался искушению лукавого.
       Будучи раньше практически непьющим, Александр Алексеевич надрался до поросячьего визга после третьей дозы. Он, похрюкивая от удовольствия, пережёвывал селёдку с яйцом и майонезом, размахивал руками, что-то впаривал Мотыге, оказавшемся глухонемым от рождения, а потому совершенно безучастным, весело бил по плечу знатока церковных праздников Поливаныча, пытался пригласить на вальс прекрасную леди, если та соизволит выйти из своей серебряной клетки, рассказывал пошлые скабрезные анекдоты и пил, пил, пил. Забывая закусывать, не желая прослыть слабаком, боясь огорчить "ребят", за прошедшие и с наступающим, за будущее детей и во имя светлой памяти тех, с кем уже никогда не выпить. Временами, когда осознание истинного "я" на мгновение возвращалось к Александру Алексеевичу, он, борясь с тёмным своим alter ego, порывался вырваться из лап нечистого, застегнуться на все пуговицы и рвануть домой, поближе к тёплому боку любимой жёнушки. Но не случилось. Не повезло. Не хватило силы воли. Зато хватило денег. Аккурат на второй пузырь с тремя бутербродами...
      
       Что было потом, Ковалёв вспоминал долго и с ужасными муками проснувшейся совести. И вспоминал-то более по фактам, изложенным сухим, но недалёким от лингвистического совершенства языком милицейского протокола:
       "...ударом стеклотары по окну были разбиты первая (стеклотара) и второе (окно). После прибытия на место происшествия наряда в количестве двух сотрудников МВД сержанта Зайцева и младшего сержанта Яманайкина, правонарушитель попытался отобрать у последнего несмертельное спецсредство резиновое (ПУС-2 модификации "Аргумент"), сопровождая свои противоправные действия нецензурными словами и выражениями, а также угрозами перелома передних и задних конечностей и призывами к покаянию. По пути следования в отделение, находящийся на заднем сидении служебного автомобиля гражданин Ковалёв А.А., нетрезвый доцент политехнического университета, испачкал извергнутыми из собственного организма рвотными массами внутреннее помещение означенного транспортного средства, а также одежду своих подельников: церковного сторожа храма "Всех страждущих" гражданина Поливанова И.И. и дворника ДУ-4, инвалида по ухо-разговорным органам 1-й группы гражданина Мотина Г.А.
       ...........................
       ...........................
       ...........................
       Протокол составлен со слов сержанта Зайцева. Дело об администратином правонарушении за N.../... передано в районный суд. Дата. Подпись".
       Забегая вперёд, скажем, что наш доцент отделался предупреждением, штрафом и выплатой материальных издержек на замену оконного стекла и чистку салона милицейского автомобиля, что составило сумму весьма внушительную, но не заоблачную. С работы Ковалёв также уволен не был. В связи с "долгой и беспорочной" отделался лишением квартальной премии, строгим выговором от ректората, нехорошими взглядами со стороны завидущих коллег и уважительными с противоположной - прогрессивного студенчества. С женой поругался. Через день помирился...
      
       И всё бы ничего, скажет человек достаточно мудрый, чтобы не ставить клеймо на каждом проштрафившемся, с любым может случиться. И будет, конечно же, прав. Увы, никто не застрахован от досадных недоразумений. Но!
       Нам-то интересно совсем другое.
       Помните, с чего всё начиналось? Да, да, да! Александру Алексеевичу Ковалёву приснилось, что ему хочется колбасы. Так вот. Ещё до составления протокола, выдержка из которого была приведена выше, до суда и, естественно, до расплаты по всем последствиям ночного приключения, с нашим доцентом приключилось одно маленькое, но однозначное чудо.
       Проснувшись утром в милицейском "обезьяннике", Ковалёв, чья голова раскалывалась от нестерпимой боли, глотка трескалась от жуткого сушняка, но память с совестью ещё спали, поднялся с узенькой лавочки и недоуменным взглядом окинул скудный вечнозелёный казённый интерьер. Откуда-то снаружи, из-за решётки раздавались то ли теле-, то ли радиоголоса ретродам из давно минувших девяностых, весело распевающие хором про три кусочка того самого деликатеса, тотальное отсутствие которого и стало первопричиной ночных злоключений милейшего доцента.
       - Эй! - крикнул Ковалёв со всей возможной громкостью, позволяющей голове не взорваться. - Эй! Есть кто?!
       Через несколько секунд послышались бодрые шаги и перед решеткой предстал молодой лейтенант со стаканом крепкого чая в одной руке и бутербродом с колбасой в другой.
       - Ну?! Чего разора... - крикнул было правоохранитель, но тут же осёкся. - Ээ... Александр Алексеевич?
       Ковалёв зажмурился, помотал головой и, наконец, открыв глаза, высказал собственное удивление:
       - Виктор Жирков?... Витя?... Ты... ты...
       В общем, милиционером оказался тот самый бывший студент Ковалёва, о котором доцент вспоминал буквально накануне. Тот самый, который куда-то пропал сразу после выпуска. Известно теперь куда.
       Они до самого прихода смены сидели в дежурке, гоняли чаи и говорили, говорили, говорили. О семьях, о службе, вспоминали общих знакомых, минувшие годы и канувшие в лету события. Единственная, наверное, тема, которой мужчины не коснулись в своих разговорах, была "та самая" теоретическая механика. Оба словно чувствовали - не место и не время. Но со стороны было видно, и даже людям, скорее всего, совершенно посторонним, что встретились родственные души.
       Сидели хорошо. Ковалёв забыл о похмелье, Виктор - о службе. И только когда большая стрелка часов почти вплотную подползла к восьмёрке, Жирков, всем своим видом извиняясь, проводил бывшего научного руководителя до камеры. Уже стоя по разные стороны решетки, они смотрели друг дружке в глаза.
       - А знаете, Александр Алексеич, - вымолвил вдруг Витя, - ведь сегодня моё последнее дежурство, увольняюсь. Вот...
       Жирков вдруг замолчал.
       - И чем заниматься собираешься? - ответ Ковалёв уже знал, но вопрос всё равно задал.
       - Тем самым, Александр Алексеич, тем самым, - широко улыбнулся лейтенант. - Я уж и документы в аспирантуру подал. Вчера. Но до самой встречи с вами ещё думал - не погорячился ли? Может, ну её, эту науку? Здесь и зарплата не в пример... Колебался, понимаете?
       - Понимаю, Виктор, понимаю, - кивнул Ковалёв. - Но тут уж я тебе не подсказчик. Сам решай. Такое дело, что...
       - Да уж решил всё. Окончательно и бесповоротно. Только что, - лейтенант подмигнул доценту. - Ставку на кафедре выбить для меня сможете?
       Виктор развернулся и, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону дежурки.
       - Смогу... - задумчивым полушепотом произнёс Ковалёв, но вдруг встрепенулся, словно вспомнил нечто жизненно-важное и крикнул: - Витя! Вить, постой!
       Блажь конечно, но блажь, не удовлетвори которую, само существование на планете Земля потеряет всякий смысл. Во всяком случае, на ближайшее время. Именно об этом подумал сейчас наш доцент.
       - Да, Александр Алексеич? - Жирков остановился и обернулся.
       - Витя... - у Ковалёва от волнения прервалось дыхание.
       - Слушаю вас, - Виктор вернулся к камере, - что-то ещё?
       - Витюш, - смущённо потупился Ковалёв, - одна маленькая просьба... если возможно...
       - Говорите, говорите...
       - У тебя... бутербродов не осталось? С колбасой... - выдал, наконец, Александр Алексеевич.
       - Есть один, - улыбнувшись, кивнул Жирков.
       - А колбаса там какая? - от избытка эмоций у Ковалёва покраснели уши.
       - Самая обычная, - пожал плечами Виктор, - "докторская", кажется. Принести?
      
       А кто-то ещё говорит, что чудес не бывает.

    4


    Чваков Д. Временные неприятности Пети Фастова   29k   "Рассказ" Фантастика


    Временные неприятности Пети Фастова

      
       Петя Фастов мог бы считаться обыкновенным обывателем, когда б не имел своего маленького, но достаточно прибыльного дела. Мастерская по ремонту бытовой техники давала стабильный доход, поэтому зачастили к нему государевы людишки частным порядком - всяк свою долю от Фастовского пирога укусить старался, компенсируя собственную леность, неразворотливость и некомпетентность дополнительными поборами.
       Долго привыкал Петенька к мздоимству чиновничьему, да так и не привык: всякий раз - будто заново учиться унижению и плебейству приходилось. Но когда-нибудь это должно было кончиться, не так ли?

    *

       Передача взятки прошла как по маслу. Бойцы "невидимого фронта" ворвались очень быстро с понятыми, сидящими в специальных заплечных рюкзаках. Удобное устройство, чтобы не тратить времени на поиск случайных прохожих или законопослушных соседей. Говорят, за разработку этих рюкзаков "Мобильный свидетель" член-корреспондент от Академии борьбы с коррупцией (АБыКак - аббревиатура народная) со звучной фамилией Т'Араканов получил государственную премию имени дружбы электората и финансовых кланов.
       И всё бы хорошо, да кругленькая сумма, которую Петя изъял из оборота фирмы для дачи взятки, оказалась арестованной до суда, а взамен работники ФССК (федеральная служба "Смерть коррупции") не смогли ничего предложить. Финансирование департамента было крайне затруднено в связи с тем, что бюджетные средства, направленные на его функционирование, откатывались в виде презентов людям, под чьим патронажем посчастливилось существовать ФССК.
       - Могу лишь дать вам рекомендацию для получения кредита в государственном банке "Принёс-инвест", - сказал немного смущённый командир отряда, осуществившего задержание с поличным. - Надеюсь, это поможет вам выйти без потерь из сложившейся ситуации.
       - Извините, - возмутился Петя, - я давал свои деньги на благое дело, на задержание взяточника! А теперь вы не только не возвращаете моё, но ещё и заставляете взять ссуду под немалый процент! Где справедливость?!
       - За справедливость всегда приходится платить! - посуровел взглядом полицейский. - И нечего здесь... гражданин. Ваша святая обязанность помогать государственной вертикали отчищать днище правопорядка от раковин и скверны.
       Пришлось Пете брать кредит, чтобы заработную плату сотрудникам выплатить и запчастями у фирмачей оптовых разжиться. А куда деваться, если дело на месте не стоит, а суд по делу взяточника ещё не скоро. Ругнулся Фастов в адрес державного флага, не удержался. Тихонько, правда, чтобы бдительные доброхоты не услышали, вздохнул и в банк потащился.

    *

       Долго ли, коротко ли, а вещественные доказательства в деле о взяточничестве, коими были финансовые средства Петра Фастова, вернулись к своему хозяину. Петенька обрадовался, даже на государство сердиться перестал, задумав в один момент с банком рассчитаться. И рассчитался.
       А через пару месяцев Петю настойчиво пригласили посетить офис "Принёс-инвеста".
       - Вы не погасили кредит! - огорошил Фастова аккуратный господин, завёрнутый в деловую "тройку", как кубинская сигара: в бумажный ободок-поясок, блестящий целлофан и пластиковый футляр, напоминающий торпеду времён Второй Мировой, только без винтов и двигателя.
       - Как же! Вот у меня и документы имеются... Всё подчистую. Даже переплатил, поскольку у кассира мелочи не нашлось.
       - А вы читали пункт 6.6.6 договора?
       - И что же? - Петя мило улыбался, не ожидая подвоха, а зря.
       - А то, уважаемый, что любое неточное погашение кредита считается некорректным, заёмщик подвергается одноразовому штрафу в размере трёх МРОТ, определённого для свободного предпринимателя в размере запредельно прожиточного минимума, и продолжает выплачивать кредит.
       - Хорошо, но у меня же переплата. Какой может быть штраф, если вы мне должны, а не я вам.
       - С юридической точки зрения совершенно неважно, кто и кому должен, ибо в договоре на сей счёт нет уточнений...
       - Знаете, готов поклясться, что когда подписывались бумаги, этого пункта не было. Я всё внимательно прочитал.
       - Верно, данная сентенция проявляется в лучах люминесцентного света, а договор мы всегда заключаем при естественном освещении, обратили внимание?
       - И вы ещё смеете мне говорить в открытую, что обманываете клиентов?! Это беззаконие!
       - Что вы, что вы, никаких нарушений. Всё очень и очень по букве закона. В Указе президента страны о регулировании в области финансовой сферы деятельности так и сказано, цитирую: "...при заключении договоров о ссудах/кредитах с гражданами банки имеют право один из второстепенных пунктов скрыть от клиента голограммой, печатью, штампом, нечитаемо-мелким шрифтом или иным доступным способом с целью защиты своих интересов..." Вам всё понятно? Подпись видите?
       - Извините, но тому президенту уже год как объявлен импичмент. Его нет в Кремле, он давно уехал на свой остров мечты - куда-то на Мальдивы.
       - И что с того? Президент другой, а Указ прежнего никто не отменял. А то, что не отменено, то действует.
       - И никто в окружении нового лидера не знает?
       - Отчего же, все знают. Но ссориться с банками накануне десятого, юбилейного, мирового кризиса - чистой воды самоубийство, понимаете?
       - Хорошо, а если я не стану платить штраф?
       - Тогда на него начнёт накручиваться пеня... и так до тех пор, пока сумма не превысит двадцати МРОТ. Дальше - известное дело - придут к вам судебные исполнители и добьются своего, хех... Они за свои кровные семь процентов родную маму удавят.
       - Но позвольте, - завопил Пётр, - а каким образом я смогу погасить отрицательный долг, если таких купюр не существует?
       - Теоретически вопрос можно решить очень просто - банк перечисляет вам эту сумму с плюсом, порядок восстанавливается...
       - Вот, хорошо... Давайте я заплачу этот ваш штраф, а вы мне погасите свою задолженность!
       - Это сделать не представляется возможным, поскольку концепция банка такова, что он не переводит деньги на счета нерадивых клиентов, чтобы те не смогли на наши средства решить свои проблемы, возникшие из-за разгильдяйского отношения к финансовым операциям.
       - А как тогда быть? - Петя совсем растерялся и даже не пытался возразить напомаженному и тиражирующему в эфир откровенно абсурдные фразы, пахнущие дорогим парфюмом "unisex for all", клерку.
      
       А тот оказался готовым к вопросу горе-заёмщика, будто только и ждал повода, чтоб проявить смекалку, не часто украшающую умы офисного планктона. Видимо, этот менеджер был специально обучен, чтоб разговаривать с клиентами не только значительно, но в такой доверительной манере, что они принимали его слова за руководство к действию. Психолог же, что и говорить.
       Клерк наклонился к Пете и тихонько прошептал ему прямо в ухо:
       - Я прекрасно понимаю ваши чувства, Пётр, мне и самому очень не нравится такой бессовестный обман населения, но ничего не могу поделать, вы мне верите? Сколько раз говорил начальству, что клиентов нужно любить платонически, а не иметь их безобразным методом демократических недомолвок.
       Но, коль скоро, они нас вынуждают (клерк закатил глаза в сторону лениво вращающейся под потолком голографической камеры наблюдения), то тут уж ничего не остаётся: fraus est celare fraudem*.
       Но... подскажу я вам один способ. Снимите с карточки ещё немного денег, и погасите в тот же день этот долг за минусом отрицательной суммы, которую вы переплатили ранее. Вот всё и образуется. Система придёт в равновесие и вам перестанут досаждать мои боссы. Понимаете меня?
       Петя закивал головой, будто у него внутри сломался стопор, который раньше мешал это делать: вероятно, что-то вроде лома, который как уверяет народная молва, глотают в трудную минуту мягкотелые мужчины.

    *

       Петя последовал совету мудрого банковского менеджера: оплатил какую-то пустяковину в гипермаркете посредством кредитки, тут же зашёл в терминал и погасил задолженность (за минусом задолженности банковской) наличными. Пришлось, правда, изрядно попотеть, чтобы найти ту самую пустяковину по нужной цене, чтобы имеющиеся купюры аккуратно прикрыли сумму образовавшегося долга - что называется, копейка в копейку.
       Вечером Петя посмотрел по головизору голых тургеневских барышень из программы "Всё у вас получится" и удовлетворённый заснул. Реклама виагры и других препаратов "первейшей необходимости" для продления сексуальной активности больше его не раздражала. Жизнь снова была прекрасной.
       Прекрасная жизнь длилась недолго - только до утра. Заглянув в Голо-net и проверив состояние кредитного счёта, Пётр понял - что-то не получилось, поскольку за ним числился какой-то незначительный долг.
       - Чёрт! Они успели начислить проценты, пока я возился с терминалом! - догадался Петя и побежал в банк.
       Невозмутимый клерк с глазами голодной не выспавшейся неясыти внимательно выслушал возбуждённого клиента и предложил радикальный способ: не просто погасить кредит, но вовсе закрыть счёт, чтоб уж наверняка. Операция не заняла много времени, но показалась Петру бесконечной. Зато: теперь-то уж точно - всё!

    *

       Тот звонок на мобильный застал Петю, как неожиданно разразившаяся гроза среди совершенно чистого неба.
       - Добрый день, это вам из банка "Принёс-инвест" звонят. Пётр Фастов, верно?
       - Верно!
       - Почему вы не погашаете долг вовремя? У вас просроченная задолженность в размере тридцати семи копеек. Если вы не решите свою проблему до вторника, то мы вынуждены будем направить вам представителей коллекторской фирмы для произведения описи имущества.
       - Вы там охренели, что ли?! - не сдержался Петя. - Я три недели назад закрыл кредитный счёт в вашем банке, рассчитавшись под ноль!
       - Значит, некорректно закрыли, уважаемый.
       - Я же не сам, это ваш сотрудник бумаги оформлял...
       - Бывает. Никто не гарантирован от накладок.
       - Знаете что, идите вы в!.. - голос Пети сверкал и переливался дамасской сталью, готовой опуститься на шею неверного.
       - Обращайтесь к старшему менеджеру потребительского кредитования, - сообщил невозмутимый голос в трубке и отбился.
       "Наверное, привык, что его часто посылают, - подумал Петя, - вот и не обижается, а иначе бы давно сидел в том удалённом месте, где обретается несчётное количество чиновников-взяточников, начальников, собутыльников и случайных прохожих, не всегда смотрящих под ноги и по сторонам при переходе улицы".
       Весь день Петя нервничал и даже два раза повысил голос: сначала на мастера, утилизовавшего сданный по просроченной гарантии головизор в печи трансцедентного диполя за час до указанного в паспорте срока; потом - "сорвался с цепи" на клиента, который никак не мог взять в толк, что ремонт трёхпроцессорного флайуокера на дому не производится в полном соответствии с законом об обязательном указании гражданами своих нелегальных доходов в добровольном порядке. Пункт 3.16 этого закона гласит: "...дорогостоящие мувинг-конструктивы (в том числе многопроцессорные флайуокеры) подлежат обязательной регистрации в государственной налогово-фискальной службе... во избежание использования незарегистрированных средств передвижения... любой ремонт проводится в специализированных мастерских с блокировкой нелегально эксплуатируемых аппаратов..."

    *

       В банке Фастов чётко ощутил упоительное благоухание наживы, смешанное с ядовитым амбре чего-то палёного - не то шерсти, не то резины, не то целлулоида. "Вот же, ёксел, а кондиционеры на что?" - подумал Петя, но мысль развить не успел, поскольку его уже подхватили под руки улыбчивые служащие. Встретили как родного: угостили зелёным чаем с протеиновыми добавками и сушками "Век на воле" производства недавно закрытой судебными исполнителями кондитерской фабрики "Таганская баранка". Пётр отказывался, но на него так наседали две смазливые девицы в зелёных галстуках и фиолетово-синих чулках, намекающих на незабываемый интим с одинокими по жизни барышнями (у них каждый раз - будто последний), что устоять просто не представлялось возможным.
       Старший менеджер оказался тем самым "кубинцем", с которым Петя встречался самый первый раз, когда возникло финансовое недоразумение.
       - Здравствуйте, помнится, у вас возникла какая-то проблема с погашением кредита, верно?
       - Верно. И я по вашему совету попробовал погасить всё подчистую, а после и вовсе закрыл счёт, рассчитавшись с банком через вашего сотрудника.
       - Да-да, нам это известно. И что же?
       - Как это что? Вы должны быть в курсе - я не сумел погасить кредит с точностью до копейки, как предусмотрено в договоре... эх, не видел я того пункта, а то бы и вовсе не стал у вас деньги брать...
       - Напрасно вы так, дорогой Пётр. Другие банки - настоящие волки империализма. Они могут разорить клиента при желании, припрятав от глаз такое...
       - Это вы о скрытии от клиента второстепенного пункта договора?
       - Именно о нём. Мы-то - банк государственный, не можем себе позволить ничего экстраординарного. Лишь привлечение большого числа клиентов к пожизненному пользованию нашими кредитами, помимо их воли. Вот и всё.
       - Позвольте, что-то я не понял о пожизненном пользовании банковскими кредитами. Это ка-а-ким способом?
       - Сейчас поясню. Думаете, у вас одного не получается счёт кредитный закрыть должным образом? Это всеобщая беда... причём безо всяких исключений, голуба вы наша.
       - Не говорите загадками... Я чувствую, здесь снова какой-то подвох.
       - Разумеется, именно, всенепременно, так точно! Как же без подвоха-то, уважаемый? Без этого банк - не банк, а богадельня. И подвох-то - вот он, на самом виду: все лицезреть изволят, а никто внимания не обращает. В общем, всё на законах физики основано. Читайте пункт 7.1.4!
       - "Договор по кредитованию считается закрытым, как только средства поступают на счёт заёмщика и покрывают в полном объёме задолженность и сумму начисленных процентов на момент фиксации зачисления по мировому времени..." Это, что ли?
       - Да, именно!
       - И что же здесь необычного?
       - А вспомните, чему вас в школе учили. Идентифицировать время в любой точке пространства возможно лишь с определённой точностью.   Это удивительное явление квантовой арифметики называется t-зазором. Кроме того, существует даже принцип неопределенности, по которому нельзя зафиксировать значение и точный момент времени измерения. Понимаете, о чём я?
       - Вы хотите сказать: невозможно погасить задолженность по процентам, поскольку нельзя синхронизировать время зачисления средств и время начисления процентов? Что обязательно окажется либо мизерный долг, либо незначительная переплата, как бы мы не старались внести точную сумму?
       - Поразительно, душа моя, как вы точно всё сформулировали! Браво!
       - Так ведь это обман! В масштабах всей страны! За такое сажать... - взорвался Петя. - И отчего власти бездействуют?! Я немедленно сообщу...
       - Хм, кого сажать? Правительство? Ведь именно ему перепадает твёрдый процент с ваших платежей, молодой человек...
       - Хорошо, - пролепетал убитый новым знанием Петя, - а есть ли выход из ситуации?
       - Разумеется. Вы просто всё время должны снимать деньги со счёта, а погашать долг с процентами. Вот он и возникает так называемый постоянно действующий кредит с пролонгацией - что-то вроде публичной бессрочной оферты.
       - Получается, я пожизненно попал в вашу кабалу, и чтобы не платить большие штрафы, буду вынужден всё время брать и брать деньги под проценты?
       - Всё верно, только кабала здесь ни при чём. Речь идёт о взаимовыгодном сотрудничестве. Схему кредитования придумал наш председатель правления. Он и заручился поддержкой президента... за некоторую долю.
       - Позвольте, я опять слышу о президенте, которого уже нет в стране. У нас другой руководитель!
       - И что с того - президент новый, а долю же никто не отменял, понимаете?
       - И отчего вы сразу мне не объяснили? Заставили ещё пожужжать, как муху?
       - Всё очевидно. Раньше вы были просто не готовы понять, что выход единственный, и могли натворить разных противоправных глупостей в ущерб себе.
       - Полагаю, нас много - тех, кто угодил в ваши ласковые сети?
       - О, да! - усмехнулся менеджер. - Их много у нас. Только тайна сия зело велика есть, хи-хи!
       - А как же вы заставляете клиентов молчать, чтобы те не разоблачили весь механизм... афёр... оферты вашей... своим знакомым?
       - Нет ничего проще, Пётр, вы и сами будете молчать, когда сообщу вам радостное известие.
       - Какое?
       - Если вы никому не будете ничего рассказывать, мы заключим с вами дополнительное соглашение, по которому процент, выплачиваемый за кредит, будет снижен...
       - Вот как?
       - Совершенно верно. Скажу больше, если вы приведёте к нам нового клиента, мы снова снизим вашу процентную ставку.
       - Так у вас нечто вроде финансовой пирамиды, такие были в конце XX-го века? И никто не пробовал вас остановить?
       - Может быть, вы рискнёте? Не испугаетесь? - Слова человека-сигары прозвучали вызовом.

    *

       Из банка Петя выходил, будто оплёванный. Он, разумеется, подписал дополнительное соглашение, а куда деваться - гордость гордостью, но кошелёк-то не беременеет спроста. Фастов завернул в ближайший бар и излился там желчью в коньячный бокал.
       Когда пьяная слеза тройной крепости оросила донышко снифтера, Петя вспомнил, что у него есть одноклассник, который непременно поможет, стоит только попросить. Мефодий Соблаков, именно так звали ныне секретного физика, а раньше сотоварища Петеньки Фастова по школьным проказам, в свои неполные сорок лет получил уже две государственные премии и стоял в очередь за "нобелевкой", но тут всё дело упиралось в традиционализм и старорежимность комитета по вручению мирового гранта в области физики. Вручение откладывалось из года в год, гранты доставались другим.
       Соблаков был одним из соучредителей Института Сохранения Трансцендентных Общностей и Контактов (сокращённо - ИСТОК), там же и работал ведущим хронадмином Первого Круга. Для простого человека название звучит достаточно дико, но Петенька прекрасно представлял, что в закрытом учреждении занимаются "хранением времени". По крайней мере, так ему сообщил Мефодий, когда они года три назад зацепились языками и просидели за один раз половину месячной прибыли Фастовской мастерской в ресторанчике "Охотно - в ряд!"
       Каких-либо подробностей Петя уже не помнил, но знал твёрдо одно - время можно остановить... нет, не навсегда, помилуй бог, а на какое-то мгновение. Сбылась мечта литературного героя, вручающего свою судьбу Мефистофелю? Нет... Учёные не могли с достоверной точностью предположить, что же случится, если сделать попытку остановки времени, а потому охраняли секрет... но охраняли неважно, если судить по тому, как нетрезвый Соблаков всё рассказал пьяному Пете. Не первому встречному, конечно, но всё-таки... Рассказал под клятвенное заверение "никому и никогда". Фастов и молчал. А вот теперь вспомнил.
       Соблаков приехал на удивление быстро - словно какой-то фатум тянул его на свидание к школьному приятелю.

    *

       - Понимаешь, Мефодий, перестану себя уважать, если наглецам банковским козью морду не сделаю. Остановить бы время на пару минут... да, впрочем, и одной хватит, чтоб оплату произвести с учётом зафиксированной на этот момент суммы процентов.
       - А ты, дружок, готов к тому, что может случиться? - увещевал Петю Мефодий, хотя по его глазам было видно, что ему так и хочется "жахнуть" вопреки здравому смыслу, должностным обязанностям; вразрез клятве, которую дают хронадмины при получения допуска к самостоятельной работе. Хочется, да решимости всё не хватало, а внешнего фактора, могущего переломить патовую ситуацию, ему пока не встретилось. Пока...
       - А что такого может случиться, если на сотню-другую секунд всего-то?
       - Этого никто не знает... Вот представь себе, летит время в пространственном континууме, будто поезд, в котором не счесть вагонов - временных квантов. А если локомотив вдруг встанет?
       - Ну и?
       - Хорошо, поясню. Допустим, остановим мы время... и события примутся из прошлого наезжать в настоящее, будто помянутые вагоны. Часть событий с рельсов сойдёт, часть уедет обходным неведомым манёвром... часть затеряется в континууме, будто иголка в стоге сена, тогда целые фрагменты истории пойдут коту под хвост. Но это всё в теории. Что случится на самом деле, неизвестно никому.
       - Помоги, в долгу не останусь... Всё, что хочешь, для тебя... Авось, пронесёт.
       - Ой, попрут меня с работы после таких экспериментов?
       - Компенсирую... материально. Устрою тебя, мне как раз сейчас консультант по техническим вопросам требуется.
       - Да пались оно огнём - мне всё по бурелому. Не дали, суки, "нобелевку" - теперь расхлёбывайте!
       - Хорошо, тогда определимся, как станем синхронизировать наши действия.
       - Об этом не волнуйся. Я буду на дежурстве, подключусь к банковской системе наблюдения - возможность имеется. При твоём появлении в офисе у меня сработает звуковой сигнал, а дальше уж я прослежу, чтоб в момент оплаты время было остановлено.
       - А мне-то что делать?
       - Иди домой. Отоспись хорошенько и сухари суши...
       - Чего?
       - Ничего, шутка! Её доля. Поскольку - приход рая на земле, так же, как и конца света, следует по традиции начинать с закупок соли, спичек, круп, свечей и керосина...
       При расставании Соблаков спел куплет из своей любимой песенки студенческих времён:
       - Жили у бабуси два буддийских гуся. Один Шива, другой Кришна, хоспадя исуся...
       Петя понял, что Мефодию страшно, он волнуется, но решение уже принял; и Соблаков отступать не намерен.
      

    *

       Фастов быстро расписался на официальном бланке.
       Быстро, очень быстро. Уффф!
       И ничего, ничего не случилось... А что со временем? Соблаков останавливал его? Нет? Может быть, передумал... струсил в самый последний момент?
       Взгляд на электронный хронометр в банковском холле. Нет, так ничего не понять, ведь, наверное, вместе с часами оста...
       Тоскливо и пронзительно запахло жжёной резиной, аромата наживы уже не чувствовалось. Воздух задрожал, Петю обдало жаром, резкость пропала, в интерьере банка фрагментарно возникло некое присутственное место начала прошлого века с покосившимся портретом на стене. Господин в золочёной раме глазами напоминал позапрошлого президента, но отличался от того хронической небритостью. "Николай Александрович Романов", - сообразил догадливый Петя.
       Наложение декораций выглядело не слишком органично, как если бы манный пудинг украсить столовскими котлетами с непропечённым хлебом по углам. На дальнем плане ещё видны были банковские менеджеры, когда вблизи Фастова вызрел ледяной революционный патруль дюжины равноапостольных палачей. Самый главный, похоже, с мессианским мандатом в потрёпанном планшете, обосновался во главе огромного стола со столешницей морёного дуба. За плечом у него толкся, как слюнявый телок возле коровы, дюжий молодец в форме матроса. Остальные десять из прибывших апостолов, упакованные в серые солдатские шинели угрюмо рифмовались с неприличными образами на фоне затемнённой стены и никак себя не проявляли.
      
       - Аргумент недоказуем, трактуется против обвиняемого... против контрика... - визжал мессия, продолжая ранее начатую, как понял Петя, речь.
       - Это я - обвиняемый? Я - контрик?
       - А кто ж ещё-то! Среди юнкеров тёрся, стало быть - как есть, вражеская контра!
       - Позвольте-позвольте, ни с какими юнкерами я не тёрся. Просто сидел в банке...
       - Ага, в банке, значит? Банки упразднены, гражданин... Нету банков, в светлом будущем не нужны деньги. А здесь у нас наркомат непарнокопытных и фуража.
       - Кого-кого наркомат?
       - Я сейчас точно эту гниду уконтропуплю! - вступил нервным тенорком матрос.
       - Погоди, Саввушка, мы же не анархо-синдикалисты, у нас всё по закону... Спрячь маузер, говорю! Вот ведь, прости гос... реввоенсовет, повадки-то, будто у товарища Железнякова - тому тоже всё не терпелось... А могли бы ещё в демократию поиграть, если б не такие ухари. Впрочем, да... оно и к лучшему, как говорится. Но пистолет-то убери в кобуру, сделай одолжение! Вот так.
       Комиссар карикатурно поправил пенсне "с чужого плеча", повернулся к Пете и заговорил уже вкрадчиво, меняя тактику допроса:
       - Скажите-ка, гражданин, есть ли у вас мандат, и что это за странная картонка с непонятным изображением?
       - Это ... документ, скажем так, атрибут договора...
       - Ты слышал, Савва, что контрреволюционный господин нам пытается за правду вдуть? Будто клочок картона - какой-то договор. Буза да и только!
       Комиссар договорить не успел. В воздухе вновь запахло жареными калошами, атмосфера завибрировала столпом мироздания, и внутри присутствия времён заката Российской империи возникла утроба подъячей избы каких-то странно далёких от реальности навозных расцветок увядающего гаоляна и пареной репы.
       Комиссара скрючило и парализовало в позе "волхвы пришли на поклон к фараону всея Египта", а его натурализованные апостолы дружно закаменели лицом, числом и падежным окончанием, будто групповую статую Командора.
       - Содрать с ентого рубаху вместе с портами, да крапивою сечь по особицам румяным! - голос из новообразованной избы заставил Фастова оторваться от непродуктивных рефлексий и попытаться прийти в себя.
       Петя упал на колени, как учил его вести себя в подобных исторических реалиях голливудский кинематограф, и обратился к кому-то плохо различимому, кто сидел на изрядном возвышении и тихонько кряхтел в ритме доносящихся откуда-то звуков телесного наказания.
       - Ваше благородие, - возопил Петя, - простите холопа сваво верного! Казнить не велите. Не знаю, в чём грешен, токмо... токмо...
       - Хе-хе, эк затомкал, стервец! - ухмыльнулся неведомо откуда взявшийся стрелец и влепил Пете мощную затрещину. - Был у меня, Иван Фёдорович, один такой горячий, плохо кончил: под борону попал.
       - Ты того, Савва, обожди чутка. Сперва допрос супостату учиню, а после уж на правёж ево отправим. Не способно ж понять покуда, холоп он али благородных кровей. Пачпорта ить при ём не было? - голос невидимого казался Пете скрипучим как петли несмазанной двери.
       - Ну, эт-та, есть грамота малая, на бесовский знак похожа! - тот, кого назвали Саввой, протянул Ивану Фёдоровичу кредитную карточку, надрезанную, как и полагалось по инструкции при расторжении договора, но ещё не утилизованную. - Эвон, какая цихирь на ей золочёна, будто купола православны. Искушают, демоны!
       - А ну, покажь! Гляди-тко, и верно - дорогая, видать, бумага. У кого спёр, холоп?...
       - Стойте-стойте!.. - закричал было Петенька. - Я всё объясню...
       Но движение воздушно-пиксельных масс, которое, казалось, только-только стабилизировалось, продолжилось с новою силой. Стереоскопический эффект, наблюдаемый без специальных очков, окрасил синеватой корочкой всё видимое - движимое и недвижимое - вокруг...
       "Вагоны... друг на друга... ка-та-стро-... фффф..." - успел подумать Петя Фастов, прежде чем взлетел следом за разрезанной кредитной карточкой к вра... там...

    *

       Неприятности казались временными, но когда они закончатся, не ведала ни одна живая душа за исключением, пожалуй, того господина, которого французский карикатурист Жан Эффель изображал в образе смешного чудаковатого старика. Но тот ни с кем своими соображениями предпочитал не делиться.
      
       * - fraus est celare fraudem (лат.) - сокрытие обмана есть обман;
      

    5


    Бариста А. Полночь Амнистера   32k   Оценка:5.91*29   "Рассказ" Фантастика, Хоррор, Юмор

      
      

    Полночь Амнистера

      
      

    Whoever is unjust let him be unjust still

    Whoever is righteous let him be righteous still

    Whoever is filthy let him be filthy still

    Listen to the words long written down

    When the Man comes around

      

    Пускай неправый зло творит своё

    А праведный собою остаётся

    Из грязи грязь пускай не восстаёт

    Всё, что предсказано - оно произойдёт

    В тот день, когда придёт Он

      

    Джонни Кэш. "The Man Comes Around"***

      
      
       Амнистер посмотрел на часы. До полуночи оставалось полчаса.
       Пора.
       Он энергично дожевал бутерброд, затянулся последний раз, потушил окурок и в два глотка допил кофе. Кружку и пепельницу сполоснул, а с блюдца смахнул крошки и поставил его в сушилку к чистым тарелкам - и так сойдёт.
       Из платяного шкафа он достал пятнистые, болотного оттенка штаны, которые про себя называл "десантными", чёрную майку с изображением тигра в прыжке и свежие хлопчатобумажные носки.
       В ванной комнате снял с верёвки бандану, красную, с весёленьким узором из черепов и скрещенных костей. На бандане остался сморщенный след от верёвки. "На голове разгладится", - подумал Амнистер и туго стянул косынкой бритый череп. Затем достал из настенного шкафчика тени для век "Смоки айс". Когда он покупал их в сверкающем и благоухающем магазине, полном разнообразных женских штучек, то - чтобы не тушеваться - представлял себе, что покупает косметику для своей девушки, которой, по правде, у него не было.
       Тенями он провёл по три толстые косые линии с каждой стороны - от висков по скулам и ниже. Получилось неплохо. Из зеркала на него глянула зловещая личность, коммандос, угрюмый тип, черты которого было трудно рассмотреть из-за трёхдневной щетины и грязных разводов. Амнистер полагал, что выглядит достаточно устрашающе. Иногда это помогало в работе.
       Берцы были зашнурованы, на плечи накинута брезентовая куртка, в застёгнутом нагрудном кармане покоились зеркальные очки-авиаторы. Не хотелось даже думать, что очки могут понадобиться. Обходилось в прошлом, и в этот раз должно было обойтись.
       Время уже поджимало, но и сделать оставалось немногое.
       Амнистер распахнул двери кладовки в прихожей.
       С гвоздя был снят верный аннигилятор, нижние карманы куртки заполнились подлобомбочками, похожими на грецкие орехи, на поясе нашлось место для пары гранат.
       Работа ждала его, и он был готов.
       Часы начали бить полночь. Это были не его часы - не кухонный пожелтелый кругляшок с изображением разноцветных овощей возле каждой цифры, не часы в гостиной - под старину, темного дерева, и, конечно же, не будильник в спальне. Когда приходило время полуночи, гулкий бой возникал ниоткуда и начинал отсчитывать секунды, заполняя своими вибрациями всё вокруг, становясь с каждым ударом всё громче и громче, постепенно переходя в инфернальный вой, и последний удар всегда был так могуч и страшен, что Амнистер отключался в приступе неконтролируемой паники, а когда возвращался в сознание, обнаруживал себя уже в виртуальном пространстве.
       ...Он стоял на невысоком пологом холме, а перед ним простиралась каменистая пустошь, за которой виднелись кварталы Самиздата. Было сумрачно. Над сайтом клубились сизые грозовые тучи, за тучами блистало и погромыхивало. Небесный сварщик вновь соединял несоединимое, закрыв лицо непроницаемым забралом.
       Сырой прохладный ветерок - как перед дождём - пробежался по щеке.
       Как перед дождём... здесь всегда было так, но ожидания никогда не оправдывались.
       Звон постепенно покидал голову.
       Амнистёр окинул взглядом место предстоящей работы и начал неторопливо спускаться вниз, положив аннигилятор на плечо.
       Первым делом он решил расчистить квартал женских романов, чьи небоскрёбы, состоявшие из миллионов строчек, возносились к облакам и стояли так плотно, что издали производили впечатление монолитного бастиона. Там были основные скопления скверны.
       Действительно, как только он приблизился, из-за угла прямо на него вылетела первая десятка, чистенькая розовенькая, пахнущая земляничным зефиром и ванилью. Она верещала тоненьким голоском:
       - Шквал эмоций! Шквал эмоций! Слёзы выступили на моих глазах! Сколько любви и нежности!
       Амнистер снял с плеча аннигилятор и передёрнул затвор.
       Десятка в изумлении уставилась на него.
       - Вы не понимаете! Он надевал на неё шерстяные носочки, перед этим перецеловав каждый пальчик на её маленьких ножках!
       Амнистер нажал на спуск.
       С лёгким чпоком десятка растворилась в воздухе. Только вокруг ещё некоторое время звучало комариным писком: "носочки... пальчики... ножки..."
       - ...рожки, - буркнул Амнистер.
       Тут из-за угла выкатилось ещё несколько ванильно-земляничных. Они оживлённо щебетали.
       - Он сразу, как только её увидел, захотел, что бы она родила ему прелестную кудрявую девочку! Читала на одном дыхании! - сообщала одна десятка.
       - Нет, он хотел прелестного кудрявого мальчика! Слёзы выступили на глазах! - возражала другая.
       - Девочку!
       - Мальчика!
       - Девочку!
       - Мальчика!
       - Не ссорьтесь, дорогие мои, - вмешалась третья десятка. - Он захотел сразу и девочку, и мальчика! Я прямо не спала всю ночь!
       - Да! Да! - обрадовались десятки, - И девочку, и мальчика! - Они обнялись на радостях и стали водить хороводы прямо у ног Амнистера.
       - Но сначала они поругались! Десять баллов!
       - А потом он понял, что влюбился в неё! Десять баллов!
       - А она тоже, но не сразу! Это шедевр!
       - Нет-нет, конечно, не сразу, потому что она особенная! Все - сразу, а она - нет! Прочла на одном дыхании!
       - Они сидели у горящего камина, смотрели на огонь, пили красное вино, болтали, смеялись и целовались!
       - Боже, как это красиво! Меня обуревают чувства!
       - И он называл её мышонком! Восхитительно!
       - Зайчонком!
       - Оленёнком!
       - Лисёнком!
       - Поросёнком. - Амнистер зевнул и аннигилировал всех разом.
       Только одна десятка напоследок успела выкрикнуть неожиданным мужским басом:
       - Что вы понимаете в шерстяных носочках! - И исчезла.
       Но уже накатывала новая волна, гомонившая про дикие восторги и слёзы счастья.
       А за ней ещё и ещё...
       Следующий час выдался для Амнистера нелёгким. Ему пришлось выслушать сотни садистских с его точки зрения историй про влюблённых бандитов, пиратов, графов, вампиров, оборотней, демонов или просто рядовых миллионеров.
       Надо сказать, что мужики сопротивлялись как бешеные. Они хамили, огрызались, запивали горькую, совершали всяческие безобразные поступки, широкими солдатскими ремнями пороли липучих девиц; некоторые, наоборот, впадали в депрессию и пытались свести счёты с жизнью. Самые сообразительные, почуяв неладное, намеревались смыться в Новый Свет или Далёкий космос. Но все трепыхания заканчивались одним - ближе к финалу авторши производили над ними несложную операцию литературной лоботомии, после чего все пираты и демоны немедленно заключали героинь в объятия, страстно требуя от тех заверений в вечной любви и кучерявых младенчиков.
       Амнистер ненавидел женские романы.
       - Я отомщу за вас, ребята, - цедил он сквозь сжатые зубы, ожесточённо паля направо и налево.
       ... И он бережно одел... а-а-а!.. ей на пальчик... кольцо-о-о... мамочки! - взвизгивала последняя десятка, удирая от направленного на неё дула. - С огромным бриллиантом!!!
       Быдыжь!..
       И наступила тишина.
       Попрятались, понял Амнистер.
       На самом деле достаточно было немного подождать, а потом прислушаться. Любовные десятки были слишком эмоциональны и не могли долго молчать. Минут через пять они снова начали бы бормотать про неземные восторги и бессонные от восторгов ночи. Иногда Амнистера посещало зыбкое, но неприятное ощущение, что эти десятки напоминают ему назойливых и умственно отсталых лилипутов, а некоторые и вовсе детей этих самых лилипутов. Мало чести было в их уничтожении. Тогда он поспешно начинал вспоминать замученных принцев, шейхов и миллионеров, и его отпускало.
       Отпустило и сейчас. Хватило одной сигареты.
       Амнистер потрогал тёмные очки сквозь ткань кармана. Можно было бы вернуться и ликвидировать оставшихся, но впереди уже виднелись кварталы фантастов и фэнтезийщиков. Эти тоже сильно раздражали Амнистера. Особенно фантасты, которые с утра до вечера с упоением рубились на всевозможных конкурсах и турнирах. Фантастические десятки при его приближении начинали громко перечислять свои первые-вторые-третьи места, трясли дипломами, грамотами, публикациями, и вообще любили напирать на чувство справедливости.
       Амнистер остановился на перекрёстке и огляделся.
       Вдалеке прошагал и скрылся за домами колченогий треножник.
       Под ногами хлюпнула тягучая зелёная слизь.
       Кто-то кинул из-за угла гайку.
       Гайка покатилась - Амнистер проводил её глазами - и закончила своё движение в зелёной луже.
       - Разворачиваемся, ребята, придётся идти в обход, за семь кварталов, - донеслось из-за угла.
       - К дьяволу ваши семь кварталов, пустите меня, я пойду прямо!
       Из-за угла, покачиваясь, выступила десятка, в очках, в распахнутом пальто и съехавшем набок шёлковом кашне в мелкий ромбик.
       Очкастая десятка, задрав голову, воззрилась на Амнистера.
       Амнистер осклабился в ответ.
       За углом яростно зашикали.
       - А-а-а... э-э-э... был не прав... пардон, мадам... пожалуй, мне лучше вернуться... - Десятка икнула, нервно подёргала кашне за бахрому и явно хотела ещё что-то добавить, но тут несколько рук втянули её обратно за угол, и послышался топот убегающих ног.
       Пока он раздумывал, не метнуть ли вслед подлобомбочку, слева раздалось:
       - Внимание! Выходим в гиперпространство! - Несколько десяток построились паровозиком и, слаженно гудя, приближались к нему по замысловатой траектории. - Курс на альфу Центавра. Звездолёт идёт со всеми остановками через созвездие Волопаса.
       - Уже приехали, - ухмыльнулся Амнистер. - Конечная.
       - Чёрная дыра, чёрная дыра! - заверещали десятки и запели нестройными голосами: - Прощайте, товарищи, все по местам, последний парад наступа...
       Амнистер сдул дымок, курившийся над дулом аннигилятора.
       Это было просто. Во всяком случае, проще, чем со следующей партией.
       - Приветствуем, земляне! Наши боевые корабли приходить с миром. Нести сюда быстро-быстро курки, яйки, млеко, печенько и полезные ископаемые! - Команды отдавала десятка, внешним видом напоминавшая помесь жука с тарантулом.
       Амнистер прицелился.
       - Первое место на конкурсе "Мы пришли с миром", - поспешно завопил самый жирный жукотарантул, размахивая волосатыми педипальпами. - Гран-при "Золотой ксенофил"! Почётная публикация в журнале "Вечерний Антананариву"!
       - Антананариву, говоришь? - прищурился Амнистер. - И кто вас там понаставил-то, в таком количестве? Папуасов тоже обуревали чувства?
       - Ка-а... какие папуасы? Молодой человек! Па-а-а-звольте! А конкурс же ж! А первое место же ж! А Гран-при же ж!
       Аннигилятор пресёк жужжание, выпустив смертельный заряд, но десятки с тараканьей ловкостью бросились врассыпную, принялись шнырять туда-сюда и плеваться пенящейся кислотой, которая плавила мостовую и шипела, как шкварки на сковороде. Первый залп прошёл мимо, почти никого не задев, и пришлось долго гоняться за плевальщиками и добивать их по одному.
       Потом он прикончил путавшуюся под ногами остроухую зеленокожую семейку. Эти десятки обстреливали Амнистера из гигантских луков, а перекличка ушастых напомнила ему, что в доме заканчиваются моющие средства:
       - Ариэль! Тариэль! Галадриэль! Где вы?
       - Мы здесь, о Муриэль!
       - А где Френуэль?! Почему он молчит?
       - Френуэль! О, Френуэль!
       - Хренуэля больше нет с нами, - всхлипнул Амнистер и пальнул на звук голосов.
       Ему ответили проклятиями и градом стрел.
       Ни одна из стрел в цель не попала. Священная миссия, возложенная на Амнистера, будто окутывала его мантией неуязвимости. Но каждый месяц повторялось одно и то же - отчаянное сопротивление некоторых десяток и их нелепые попытки избежать всеобщей участи при помощи физического насилия. Причём иногда отпор пытались дать те, на кого он подумал бы в последнюю очередь. Взять хотя бы тот случай в квартале детской прозы, когда худосочная десятка из сопливой слезодавилки о дружбе чахоточной девочки и шелудивого котёночка набросилась на него с кирпичом в руке.
       Впрочем, кто-кто, а фантастические десятки никогда не отличались кротостью. Вечно они воображали о себе чёрт знает что, упорствовали и всячески затрудняли работу по своей ликвидации. За одной он гонялся очень долго. Она была поставлена за "Повесть о настоящем роботе", была закована в сталь и мигала разноцветными лампочками. Каким-то образом ей удавалось уворачиваться и пришлось пустить по её следу подлобомбочку. Когда Амнистер её настиг, строптивая десятка уже почти растворилась, но всё ещё цеплялась за жизнь. Он наклонился над ней, чтобы добить и услышал, как она повторяет скрипучим механическим голосом:
       - ... За что, брат... за что, брат...
       - Пылесос тебе брат, - сказал Амнистер спятившей десятке, прекратил её мучения и отправился выполнять свою работу дальше.
       Через некоторое время квартал фантастов лежал в руинах. Зато и вычищен он был основательно. Никто больше не бегал, не жужжал, не плевался, не отправлялся в далёкие галактики и параллельные миры.
       От аннигилятора исходил жар. До ствола лучше было не дотрагиваться.
       На тротуаре у разрушенной стены валялось опрокинутое кресло - обитое стёганным малиновым плюшем, с кривыми золочёными ножками, с высокой, украшенной золотыми завитушками спинкой. Амнистер рывком поднял кресло, вынес его на середину улицы, поставил лицом к незачищенной территории и с наслаждением рухнул на мягкое сидение.
       Настало время перекура. Он подумывал, не брать ли с собой бутерброды или шоколадный батончик, но потом понял, что, пожалуй, кусок в горло ему не полезет. Работа была нервная, а он предпочитал есть в спокойной обстановке.
       Амнистер закурил. Лицо его разгладилось и приняло философское выражение. Была у всех этих конкурсов и турниров и хорошая сторона. Видимо, из-за кипения страстей и давления самолюбий здесь возникала - как для алмазов - идеальная среда для рождения настоящих оценок - единиц.
       "Где вы, мои маленькие друзья?" - подумал он.
       И, будто бы услыхав его мысли, из-за развалин, дымящихся в призрачном свете, стали беззвучно появляться чёрные силуэты.
       Единицы окружили его кресло, как подданные окружают трон монарха.
       Как они были прекрасны! Амнистер с умиротворением смотрел на стройные хрупкие фигурки, заглядывал в правдивые глазки и чувствовал, как теплеет на душе. Ему так хотелось защитить эти грациозные создания от жестокого мира, который заполонили ложь и дурновкусица. Пожалуй, он даже был не против надеть на них шерстяные носочки.
       Когда-нибудь, мечтал Амнистёр, выпуская дым вверх, к пасмурным облакам, наступит та самая полночь, когда он полностью искоренит порок, и на просторах Самиздата не останется ни одной десятки. И тогда благодарные за правду писатели воздвигнут ему памятник. На главной странице. Он будет стоять на высоком постаменте из цельного куска гранита, бронзовый, величественный, со взором, сурово устремлённым вдаль, с закинутым за спину аннигилятором, на руках у него будет спасённая единичка, обнимающая его за шею. А под ногами будут вечно корчиться поверженные покорёженные десятки.
       Глаза Амнистера затуманились. Вот ради чего он работает. Ради порядка во всём мире. Ради того, чтобы настоящие оценки могли спокойно жить, не боясь, что их затопчут стада самодовольных и лживых десяток.
       - Всё будет хорошо! - подмигнул он единичкам.
       Те смотрели на него и ничего не говорили. Единицы вообще были скромны и молчаливы. Дешёвая самореклама ничуть не прельщала их. Никто не сообщал в комментариях, что не спал всю ночь, поскольку шквал отвращения захлестнул его с ног до головы. Они появлялись молча, как полевые цветы, бескорыстно дарящие каждому свою естественную красоту. Лишь изредка, безо всякой суеты и многословия звучало лаконичное и анонимное "В топку!", и вновь воцарялось благодатное молчание.
       - Всё будет хорошо, - повторил Амнистер, ласково потрепал остроконечные макушки и встал. Перерыв был закончен, надо было двигаться дальше.
       Единицы махали ему вслед.
       В квартале постмодернизма он потратил первую гранату. По-глупому, в сущности, потратил. Не стоило так заводиться.
       Возле входа в один из новых рассказов как стадо баранов столпились десятки. Они оживлённо блеяли про многослойность текста, карнавал концепций, жонглирование образами и через слово поминали какой-то "внутренний Китай". Всякие там карнавалы концепций и жонглирование образами Амнистер переводил как "ничего святого".
       Растолкав толпу, он открыл дверь и заглянул внутрь.
       - Самим-то не стыдно? - сказал он, вновь закрывая дверь. - Столпились возле какой-то графоманской муры!
       Одна из десяток, в берете, с трубкой в руках, смерила его надменным взглядом.
       - Как я погляжу, вся глубина гениальной парадигмы большого художника осталась вами незамеченной, мой невежественный друг.
       Амнистер помолчал, поиграл желваками, затем сказал:
       - А вот за парадигму ответишь. - И снял с плеча аннигилятор.
       - К чему такие крайности! Мы же интеллигентные люди! - вскричала беретистая десятка и начала тихонечко пятиться задом.
       - Интеллигентные люди всякую фигнатень не хвалят, - веско сказал Амнистер. - Интеллигентные люди Пушкина хвалят.
       - Господи, да при чём здесь...
       Амнистер лязгнул затвором.
       На самом деле так можно было бы и не делать. Никакого практического смысла этот жест не имел. Аннигилятором можно было пользоваться совершенно бесшумно и совершенно по-другому. Но Амнистеру нравилось - и само движение, и звук, его сопровождающий.
       - Да-да, конечно... Александр Сергеевич, а как же! Солнце русской поэзии!.. И луна русской поэзии тоже, - поспешно добавила десятка, продолжая пятиться.
       - А вот и нет, - злорадно сообщил Амнистер. - Луна русской поэзии - Лермонтов.
       Амнистер стал поднимать аннигилятор.
       - Шухер, чуваки! - заголосила вдруг десятка, роняя трубку. - Сваливаем, в натуре!
       И они действительно свалили. В мгновение ока вся компания пропихнулась в начало рассказа и забаррикадировалась изнутри.
       Амнистер постучал в дверь прикладом.
       - Кто там?
       - Сто грамм!
       - Это вес вашего мозга? - дрожащим голосом осведомились из-за двери. - Извините, у нас брейн-контроль.
       - Я сейчас покажу кому-то брейн-контроль, - пообещал Амнистер.
       Он поднёс аннигилятор к стене и стал тщательно водить дулом по строчкам. Вначале текст казался цельным и непробиваемым, но через некоторое время было обнаружено слабое место. Аннигилятор высветил щель: автор всё-таки прокололся и трижды в одном коротком абзаце использовал слово "который". Амнистер выстрелил в найденную брешь. Строки дрогнули, начали изгибаться и плавиться, образуя отверстие. Просунув в дыру ствол и используя его как рычаг, он выломал сначала несколько предложений, а потом и весь абзац.
       Изнутри послышались крики ужаса.
       - То-то же! - Амнистер ухмыльнулся и метнул в дыру гранату. - Получи, постмодернист, гранату от полночного бойца!
       Этим можно было уничтожить всю авторскую страницу, но стены рассказа оказались прочными. Они только содрогнулись от взрыва, едва заметно выгнувшись наружу.
       Зато стало тихо. Амнистер не стал заглядывать внутрь. Ничего нового он бы там не увидел.
       Потом он прошёлся по прозаикам и юмористам, посетил детективщиков и философов, зачистил детский квартал - где был очень, очень осторожен.
       Перед поэтическими полями Амнистер постоял, раздумывая, стоит ли туда идти. Какое-то нехорошее предчувствие тяготило его. Он выкурил три сигареты подряд, оттягивая этот момент, но едва тронулся с места, ноги сами понесли его в самый дальний уголок квартала.
       На это стихотворение он набрёл давным-давно и совершенно случайно. Делать ему тут было нечего. Около дюжины единиц окружали одну-единственную десятку - белую овцу среди чёрных пантер. В таких случаях Амнистер проходил мимо, неохота было связываться с мелкой сошкой. Так он и сделал. В первый раз. И во второй, и в третий, и в десятый. А потом...
       Ясного понимания, зачем он заглянул внутрь текста, не было и теперь. Наверное, из-за того, что строки были сложены, как казалось на первый взгляд, в хаотическом порядке, и вроде бы даже не касались друг друга, и, тем не менее, причудливая конструкция не разваливалась и существовала как ни в чём не бывало. Позже ему даже начало казаться, что он видит в этом хаосе какую-то стройную систему, смысл которой, впрочем, постоянно ускользал, едва лишь он начинал вглядываться пристальней.
       ... Тогда Амнистер сделал шаг внутрь и увидел, что вечное тополиное лето заметает улицы старого города. Он брёл под шелест листвы по набережной узкого канала, по продольному лабиринту нагретых плит, ни о чём не жалея и никуда не торопясь. Белые хлопья парили в небе и, кружась, опускались на переливчатую серебристо-оливковую водную поверхность, покрывали непоседливый блеск пуховым покрывалом. Кто-то, тоже никуда не спеша, шёл рядом, невесомо прикасаясь к его руке, и смеялся лёгким прозрачным смехом. Было абсолютно ясно, что жить можно только так, и если у тебя не было этого бликующего солнца на тёмной воде, то всё сложилось неправильно, и произошла нелепая ошибка, а счастье всё ещё близко, надо только уйти с привычного пути, свернуть в другой переулок, чтобы, наконец, выйти на набережную и встретиться там с кем-то...
       Амнистер напряг все силы, сделал шаг назад и вынырнул из ослепляющего солнечного морока в привычный лилово-серый полусумрак Самиздата. Ошалело поводя глазами, он вцепился в аннигилятор, чтобы решить проблему единственным известным ему способом, но тут десятка сказала:
       - Какой-то ты взъерошенный... как подравшийся воробей.
       - Я лысый! - рявкнул он, всё ещё хватая воздух ртом.
       - Внутри, - уточнила она. - Ты внутри взъерошенный. - И засмеялась.
       Внезапно он узнал этот смех, и аннигилятор опустился сам собой.
       С тех пор он приходил сюда каждый раз.
       Не узнавал себя, но приходил. Потом он даже не мог подробно вспомнить, о чём они разговаривали. Ди - десятка сказала, что её зовут Ди, и он не стал возражать против этой странной идеи - что-то спрашивала и внимательно выслушивала ответы, как будто ей было важно их знать. Иногда она снова спрашивала - про то же самое, но другими словами. Амнистер ловил звук её голоса и попутно размышлял, догадывается ли Ди, как нестерпимо ему хочется аннигилировать её, и если да, то почему так беззаботна и весела.
       Единицы держались в стороне во время его визитов. Только укоризненно взирали на него издалека. Ему было их жаль, но для себя он решил, что это у него вроде как болезнь. Сейчас он болен, тяжело болен, и, скорей всего бредит, но потом найдёт лекарство, вылечится, и всё вернётся на круги своя.
       Если смотреть правде в глаза, лекарство не надо было искать. Оно было ему известно и находилось сейчас за правым плечом. Но каждый раз он откладывал развязку на потом.
       Амнистер вышел из-за поворота и замер. Рядом с Ди ошивались ещё три новоприбывшие десятки. Все четверо оживлённо щебетали, и она смеялась с ними вместе. Свой лёгкий смех, это чудо из чудес, она готова была подарить первому встречному.
       Троим первым встречным. Теперь их четверо. Слишком много, чтобы он мог это выдержать.
       В голове снова появился знакомый звон. Видит бог, он держался, сколько мог. Пора было покончить с наваждением.
       Амнистер медленно расстегнул нагрудный карман, достал и надел тёмные очки.
       Новенькие уставились на него с весёлым любопытством, с каким совсем маленькие дети в зоопарке обычно рассматривают носорога.
       - Это кто?
       Кривая ухмылочка сама собой вползла на его лицо.
       - Это... - Ди взглянула на него, перестала улыбаться и замешкалась с ответом.
       Он ждал, а шум пульсировал всё сильнее.
       - Это Амнистер, - наконец произнесла она.
       Десятки продолжали разглядывать его. Веселье постепенно покидало их.
       - Он странный... - с сомнением протянула одна из них. - Что он тут вообще делает?
       Амнистер усмехнулся.
       - Да, скажи им, милая, что я тут делаю?
       Он знал, что никто сейчас не может увидеть его глаз, защищённых зеркальным стеклом, но было навязчивое ощущение, что для Ди этой преграды не существует.
       - Думаю, Амнистер пришёл аннигилировать нас, - спокойно сказала Ди.
       Десятки замерли и переглянулись.
       - "Аннигилировать" - в смысле?.. В смысле... ой! Ой! Нет-нет-нет!
       - За что?! Мы здесь по праву! Это шедевр!
       - Мы так молоды, нам всего три дня! Нас ещё никто не видел!
       - Он не умеет по-другому, - тихо сказала Ди. - Мне жаль.
       "Мне жаль"! Ему показалось, что это было сказано не хнычущим подружкам.
       Амнистер зачем-то закрыл глаза и резко нажал на спуск.
       Причитания оборвались, только звон в голове не утихал.
       Внезапно он почувствовал, что на лицо упала тёплая капля, затем другая.
       Кровь?
       На мгновение дверь в тополиное лето приоткрылась, он услышал весёлый голос Ди: "Дождь пошёл. А мы с тобой, растяпы, опять зонтик забыли!"
       И после этого дверь захлопнулась навсегда.
       Амнистер снял очки, вытер об полу куртки, аккуратно уложил их в карман.
       Дождь усиливался.
       Он с силой провёл ладонью по мокрому лицу, будто желая смыть его полностью.
       Единицы топтались поодаль, по-прежнему не решаясь подойти. И правильно делали. Сейчас ему хотелось смести с лица земли всё к чёртовой матери, не разбирая, кто прав, кто виноват.
       Шум в голове усилился и видоизменился. Теперь это было завывание голодного зверя, вышедшего на охоту. Амнистер с усилием включился в окружающую действительность и понял, что вой доносится извне.
       Из-за небоскрёбов поэм показался гигантский вращающийся винт. Через несколько мгновений над крышами показалась и вся машина.
       Это был геликоптер из ада - багрово-чёрный, с зияющим акульим оскалом на фюзеляже, с пылающими смертельными лопастями, готовыми перемолоть в прах всё на своём пути.
       Амнистер увидел, как слетаются отовсюду бледные призрачные десятки, сотни и тысячи, аннигилированные им за долгие годы. Привидения подлетали к вращающемуся кругу и сливались с ним. С каждой прибывающей погибшей душой инфернальная машина становилась мощней и чудовищней.
       Геликоптер явился за ним, это Амнистер понял сразу. В ответ он оскалился, не менее яростно, чем акула на фюзеляже, и почти с восторгом сказал:
       - Ну до чего вовремя!
       Он сорвал с пояса последнюю оставшуюся гранату, кулаком забил её в дуло аннигилятора и, опустившись на одно колено, с невероятным наслаждением выстрелил в сторону надвигающегося монстра.
       Корпус геликоптера разнесло в клочья. Бесформенные обломки, как хищные птицы, полетели в разные стороны. Амнистер торжествующе захохотал.
       Но проклятый пылающий круг, упавший на землю, не рассыпался, как ему было положено, а остался невредимым и, сильно накренившись, надвигался на Амнистера.
       Он попытался выстрелить из аннигилятора, но безотказное до этого момента оружие вдруг оказалось бесполезной пластмассовой пукалкой. Амнистер в бешенстве отбросил аннигилятор в сторону.
       Воздушной волной его сбило с ног и швырнуло на землю. Что-то острое впилось в спину, жар опалил кожу. Когда вой стал непереносимым, а лопасти уже вспахивали асфальт в десятке метров от Амнистера, из его охрипшего горла сам по себе вдруг вырвался отчаянный крик, древние слова, пришедшие из глубины веков:
       - Или, Или! Лама савахфани?
       ... Ставили, ставили когда-то десятки этому тексту, и резал эти десятки Амнистер, и поднимал на копьё, и шкуру с них сдирал с живых...
       И всё застыло как в стоп-кадре.
       Тучи раздвинулись.
       Небесный сварщик приподнял маску. Раскатисто громыхнуло:
       - Всем ша!
       Ша! - закончился дождь, будто и не начинался.
       Ша! - рассыпалось колесо на мириады угасающих искр.
       Ша! - вознеслись призраки в небытие, откуда были призваны чьим-то оскорблённым сердцем.
       Амнистер лежал на спине и наблюдал, как закрывается просвет в небе. Прежде чем рана затянулась, он ещё успел увидеть чёрный бархат космоса, расшитый созвездиями параллельных миров. Потом облака сомкнулись, небо затянулось низким белесым туманом, а когда туман рассеялся, это было уже не небо, а потолок его квартиры.
       Кряхтя и морщась, он встал. Здесь же, в коридоре, снял с себя грязную одежду, сбросив её на пол. Поднимать её Амнистер не стал, а поднял только аннигилятор, валявшийся у входа, чтобы повесить его на гвоздь в кладовку.
       Из прихожей он направился сразу в спальню.
       Спать, спать, спать.
       По-хорошему, надо было бы принять душ, но Амнистер решил, что и так сойдёт.
      
      
      
      
       ****************************************************************************************************
      
      
      
      
       Приложение 1. Высокохудожественные стихи.
      
       однажды в чудесную летнюю пору
       амнистер пошёл погулять в леспромхоз
       глядит лесоруб сочиняет поэму
       десяточек подлых срубил уже воз
      
       достал тут амнистер свой верный манлихер
       прицелился метко и в центр шмальнул
       летят по бескрайнему небу десятки
       поэт же к землице надёжной прильнул
      
       борец за правдивость к нему подгребает
       и ногу в кирзе ставит прямо на грудь
       ну что рифмоплёт ты реально напутал
       давай же и мне сочини что-нибудь
      
       да я тут случайно да я тут проездом
       напрасно поэт амфибрахий шептал
       амнистер послушал-послушал да сплюнул
       примкнул единицу и в сердце вогнал
      
       закат обагрился ромашки увяли
       над просекой громко кружит вороньё
       в погоне за славою будь осторожен
       ведь с первого акта висит тут ружьё
      
      
       ****************************************************************************************************
       *** - Песня Джонни Кэша, взятая эпиграфом к этому рассказу, звучит в фильме "Девушка моего лучшего друга" с 74:30 по 75:55. Образ главного героя навеян этим видеорядом.
      
       P.S. Рассказ играл на конкурсе Нео-Нуар-2014, конкурсантам (в основном) "Полночь Амнистера" не понравилась и при самосуде они её в финал не допустили. Сохранила оценки конкурсному тексту на память. По состоянию на 19.03.14. Любопытно будет посмотреть. что останется через год:))))
      
      
      

    6


    Мудрая Т.А. Я, Аррима, говорю   34k   "Рассказ" Фантастика, Постмодернизм

    Я, АРРИМА, ГОВОРЮ

    Они заняли мой замок! И посадили там какого-то отца Ариму!
    Не знаю, чей он там отец, но дети его, клянусь Господом, скоро осиротеют.

    Барон Пампа дон Бау

    Я испросил Путь у Друга, но соблюдает его Враг.
    Когти боевого дромедара широко распластываются по раскисшей лесной почве. Адбу не боится даже зыбучих песков на окраине Эсторры. Она доверяет мне - я распознаю любую беду чутьём. Интуитивно. Не боится, что всадники на грузных хамахарских тяжеловозах заступят ей дорогу. Никогда не испытывала подобного унижения.
    Нет, я несправедлив: хамахарцы легки на ногу, довольно резвы и боевиты. Это лишь в сравнении со скакунами каменистых дикарских плоскогорий они чистые улитки на склоне. Пока улитка вползёт на вершину священной горы...
    Книжники слишком засоряют ум готовыми речениями на все случаи жизни. Это не для мелких торговцев и сыновей мелких торговцев. Даже если мой отец настолько разбогател благодаря купле-продаже верблюдов, что имел наглость обучить обоих отпрысков грамоте.
    Но, возможно, эта клочковатая начитанность - в самый раз для меня. Для просвещённого отца Арримы, бывшего сына, бывшего брата и фаворита орла нашего святого дона Рэбы...
    Бывшего фаворита. Которого со всем возможным почтением отпустили от королевского двора, дабы малым числом братьев занять родовое гнездо баронов Сейв, донов Бау из замка Бау, признанных бунтарей и смутьянов. Ленное право коих лишает корону двенадцати пудов серебра ежегодно, а штурм гнезда - тридцати пудов серебра в один приём.
    Отпустили, дабы удержал сию твердыню во чтобы то ни стало. Хотя бы до прибытия настоящего хозяина, впрочем, весьма гадательного.
    Очень мало вероятного, если попросту. Имею в виду прибытие арестованного дона Сейвы.
    Чистая синекура, то есть "никаких забот". Против сонмища родичей, прихлебателей и слуг до сей поры не выстоял ни один королевский ставленник.
    Прескверный стиль, однако. Гур Сочинитель такой тавтологии бы не одобрил.
    Впрочем, что я читал из Гуровых писаний, кроме самого последнего - о бродяге и воине по имени дон Улисс и его преданной супруге доне Пелопе. Завиральная сказочка, в отличие от истории, за которую Гур едва не поплатился головой.
    Повесть о любви наследного принца и дикарки - пятно на королевском гербе, потому что за ней стоит настоящая жизнь. Сюжет "Улиссеи" - не арканарский, подсказан нашему писаке доном Руматой, и без того приобретшим скандальную славу. Последнее сочинение почти не опасно ни для кого, в отличие от первого: с эсторским доном в открытую заигрывают и кокетничают. И бывшие королевские фавориты, и сущие королевские фавориты, и фаворитки королевских фаворитов обоего толка.
    Причём тут фаворитки?
    В качестве негласного выкупа за жизнь (но уже не свободу) доны Орсаны, которую наш дамский любезник так опрометчиво подставил, я нижайше попросил его выбрать мне верховое животное из его родных краёв. При случае. И научить меня управляться со скотиной.
    Что случай представится на следующий же день, я знал точно. Мои люди, помимо прочего, работают на таможне - следят, чтобы корабельщики не завезли чумных блох, кои охотно заводятся в крысиной и овечьей шерсти. И нередко наведываются на сами суда, стоящие в карантине. Имею в виду людей, а не паразитов.
    Данные к размышлению. Мой покойный батюшка, в бытность мою сущим сопляком, привёз на соанском корабле двух одногорбых верблюдов, обученных и в полной сбруе. А так как цвет обоих был редкостным - чисто белым, обогатился батюшка на том изрядно. Зимы в Арканаре не слишком суровы, и мы надеялись, что в зверином питомнике тогдашнего короля дромедары выживут. Не получилось: загубили эту пару сырость и неподходящий корм, а может статься. неудачная беременность самки. Но так как меня отдавали королю в придачу к верблюдам, я успел кой-чего нахвататься.
    Сын родовитой черепахи не знал и десятой доли против моего. Даже того, что дромедаров не подковывают. Хотя можно надеть на подошвы особого рода латные башмаки из бычины с бронзовыми и даже стальными напёрстками для когтей. И снарядить таким образом весь караван. В здешнем мутнолесье скорость и маневренность мало что значат: верблюды торят путь лошадям, а не наоборот. Это потому, что на главную дорогу, что ведёт к серебряным рудникам, мы рискуем выбираться разве что ночью - следы неведомых зверей и призраки душегубцев страшат нас куда менее настоящих душегубцев и скотов.
    Отправляясь выполнять задание, я не донёс орлу нашему ни о благородном дворянине Румате, ни о благородном разбойнике Арате, ни о связях тех с этими и обоих со мной - а потом стало всё равно.
    Прелестная королевская фрейлина не досталась никому из них.
    Из лесных кущей мы выбрались неподалёку от замка. Немудрено, что его не удавалось взять штурмом: гигантские папоротники и эвкалипты вырублены на протяжении полумили, а далее простёрлось откровенное болото. Посреди болота и на другом конце хилой гати возвышается небольшое каменистое плато, где и возвели крепость. Родник, бьющий внутри стен, со временем проточил себе выход и теперь с бурным шумом ниспадает по склону. Оба замковых входа врезаны прямо в скалу, защищены дубовыми воротами и двойной опускной герсой. За решёткой начинается подъём, по которому могут пройти два всадника в ряд. К сожалению или к радости, их легко обстрелять из верхних и нижних арбалетных щелей.
    Всё это я на днях узнал от самого хозяина, который пребывает в отсутствии. По поводу присутствия в Весёлой Башне. Надеюсь, ему там не очень прохладно или там жарко.
    - Ну и как мы напросимся в гости к хорошенькой вдовушке? - спрашивает меня рано поутру брат Тэва, известный зубоскал.
    - Она пока не вдова, - я меряю его холодным, как у красной песчаной кобры, взглядом.
    - Соломенной, - поправляется он.
    - Как напросимся, говоришь? Один из нас пройдёт путём воды, - взмахом руки я указываю на узкую промоину в основании стены: едва плечи пролезут. - Держу пари на всю сокровищницу днесь почившего в бозе короля, что это единственная слабина во внешних укреплениях.
    - Идучи супротив потока, и утопнуть можно, - брат Тэва кряхтит и чешет в потылице. Никаких манер.
    - Ничего, я вырос на море, а там знаешь, какие приливы.
    Командные роли расписаны заранее. Я иду вперёд всех, потому что подло требовать с подчинённых того, что не смеешь сотворить сам. Побратим остаётся вместо меня. Если главные ворота откроются, а баронский флаг будет спущен - с десантом идёт брат Сэрен. У его людей дон епископ в своё время отнял по мелочи - либо сводную сестру, либо конкубину, либо четвероюродного племянника. Дорогое и тайное. С одной стороны, их жизнь вне особых подозрений, с другой - к чему им, как, впрочем, и мне самому, такая жизнь?
    Если синее с белой хризантемой знамя завтра утром продолжит развеваться на ветру, отряд уходит в глубь леса и ждёт поелику возможно.
    Если оно бескомпромиссно и навсегда присядет на вервии - так же.
    А вот если знамя спустят и тотчас наравне с баронским штандартом вывесят мой алый командирский шарф, все, за исключением обоза и обозников, приближаются к запасным воротам и ждут, пока они распахнутся настежь. Показав меня самого посередине арки.
    Обозники подтянутся немного погодя - если всё сойдёт благополучно.
    Вот примерно так.
    Можно предусмотреть всё и всё вытерпеть, но не насквозь мокрые подштанники. Тючок с капитанской формой и башмаками, завёрнутый в промасленную парусину, смыло потоком. Хорошо, что шарф я заранее обмотал вокруг торса.
    Это укрепило меня в решении: до визита к хозяевам проверить стражу у обоих входов.
    Несли службу они препогано, что тот, что другой холоп. Я прижал одному сонную жилу, другого легонько тюкнул булыжником в потылицу. Первый снабдил меня ливрейным колетом, штанами и кирасой, второй - кавалерийскими сапогами, подмётки с которых были срезаны на ходу. Вряд ли таким ловкачом, как я сам: скорее всего, следы времени. Мечей у обоих не водилось, а кинжал мой, хоть и слегка притуплен по причине втыкания в скалу, выглядел куда внушительней здешних.
    Возиться с засовами и подъёмным механизмом я не стал. Лишний шум демаскирует. Скользнул по двору вместе с ночными тенями и бликами. Чужое платье делало меня почти своим - было бы перед кем.
    Что я собираюсь делать? Не знаю и не хочу знать. Хороший мечник должен быть готов отразить атаку с любой стороны и из любой позиции.
    Дверь в жилую башню (поперёк себя шире) была приотворена. Я нарисовал в своих мыслях косой крест и вошёл, пытаясь двигаться как человек из близкого окружения. Хозяйские егеря мертвецки спали перед огромным очагом, тусклое пламя озаряло наполовину съеденного быка. Запах, одновременно съедобный и мерзостный, напомнил...
    Вот это самое.
    ... Женщина открыла свои глаза, синие, как кобальтовый фаянс. В них стояли ужас и боль.
       - Дона, - произнёс я. - Дона Орсана, ты, положим, дура, но, говорят, дура смышлёная на редкость. При таких ожогах, как у тебя, никто не выживает, и знаешь, почему? В них образуется яд, как в мертвечине. А секрет вытягивающих эту дрянь снадобий пропал вместе с повешенными знахарями. Так что смотри сюда.
    Я повертел перед её глазами узким, чуть изогнутым ножом.
    - Для показательного снятия кожи и отточен получше бритвы. Я такому у главного экзекутора выучился. Сейчас начну срезать с тебя всю твою гниль, а ты кричи на здоровье: никого тем не потревожишь. Хочешь поберечь связки - вот, закуси ремень. От кляпа, не дай бог, задохнёшься или нежный ротик порвёшь. Да не беспокойся, я парень опытный.
    Опыт я приобрёл на девушке по имени Ируна. Испытывали огнём её куда круче - обвиняли в самозваном знахарстве. Иру была, в отличие от кое-кого, не только сообразительна, но и умна, и преданна. Поняла, что домогаются не её саму, но любовника, и молчала до последнего. Я сделал вид, что не имею к этому жаркому никакого отношения - так, перепихнулся разок-другой. Попросил дать мне позабавиться в одиночку. Возможно, я влил в неё слишком много сонного пойла из маковой трухи, прежде чем приступиться к бедному истерзанному телу, но, скорей всего, надежды не было вообще.
    Чтобы не вышло лишних осложнений, тело я вернул. Наверное, после того дон Рэба и стал отводить глаза в моём присутствии. И, наверняка, именно оттого второй труп с меня не вытребовали.
    Из шлюх по призванию получаются самые лучшие агенты - по причине любопытства многое выпытывают, всё сказанное слышат и практически всё запоминают.
    Вот из-за этой благородной потаскухи, которая явно идёт на поправку и по-прежнему знает очень много, я и не отказался от дальнего путешествия. Я не альтруист. (Ну и словцо - снова книжная зараза, что ты скажешь!) В общем, вывез я дону из города на одиночной телеге, будто скарб. Но теперь удобные носилки с нею находятся в обозе - прикреплены к двум смирным островным иноходцам, а впереди и сзади шествует по особо свирепому верблюду.
    Шествовало. Теперь прячется на опушке.
    Ныне перед моими глазами - картина умиротворённого свинства. Соседские доны вперемешку с домочадцами всех рангов и, похоже, во главе с самим кастеляном перепились вусмерть. Собаки лижут пол рядом со столами, на которых громоздятся блюда, кувшины и бутыли, одна затащила под стол нечто лохматое и треплет.
    Впрочем, дела обстоят не так уж мирно: у той особи, что заняла место рядом с камином, внезапно загорелись волосы, добавив оригинальную нотку в букет местных ароматов. Волосы тут же потухли, но забавно, что особь даже не шелохнулась.
    Я двинулся по коридорам, на ходу пересчитывая мертвецов и замирая возле самых живописных. Например, женщин с юбками, туго обёрнутыми вокруг головы. Судя по всему, побоище имело место быть вскоре после того, как охрана заступила на пост, и осталось ею незамеченным. Дебош как дебош, привычное дело. Возможно, женихи доны Пелопы взяли слишком много воли. Как её, кстати, величают на самом деле?
    Вот, кстати, живой, привстаёт на локте. Благородные седины, бархатный камзол, весь в новомодных пуговицах и пряжках, кровь запеклась вокруг ноздрей и губ. Чужая сталь прошла чуть ниже, чем требуется по правилам: в сердце попасть по неопытности довольно трудно.
    - Парень, хорошо хоть ты... Скачи за хозяином. Скажи...
    - С доной хозяйкой-то что, дон замковый? И с доном баронетом?
    - Дона Охри...Заперлась в малой светлице. Потом я её. Снаружи, Чтобы не погубила себя. Вмешав...шись. Стражу без оружия в большой кладовой. Загнали. Баронет...
    Потянулся всем телом и упал навзничь, не договорив.
    Светлица - скорее всего, зала под самой крышей. Неужели мне так свезло, что все друг друга прикончили и я хозяин положения? Маловероятно.
    Мимоходом подобрал меч из разряда малых шпаг, этакую спицу - смертоносна и очень удобна в коридорном бою. Потянул из угла одну из накидок, навернуть на предплечье вместо щита...
    Опа. Под накидкой прячутся.
    Зверь бежит на ловца.
    Мальчишка, белый и тонкий, как горностай.
    Абсолютно голый.
    Кажется, вот теперь я понял. Не удалось поразвлечься с мамашей, не слишком - с её камеристками, так завалим сынка. А что? Дона сама виновата: не озаботилась держать у подола. Тех, кто мешает, зарубим...
    У меня ну совершенно испорченное воображение. Такова моя серая планида.
    - Ты чужой, - бормочет юный наследник Сейвы, норовя перетянуть плащ на свою сторону. - Не знаю твоего лица.
    - А что, вам знакомых лиц сегодня не хватило, благородный дон Телема?
    Вспомнил его имя. Парадоксально помогла "Улиссея". Это хорошо.
    - Ты обязан мне помочь, сервет.
    ; Что я без году неделя такой же благородный и родовитый дон, его не должно волновать. Тоже мне: род из одной персоны.
    - Если вы мне доверитесь, дон Телема. Кстати, вы можете называть меня Аррима. Просто Аррима. Можете провести меня к вашей сиятельной матери? И не соблаговолите ли одеться, хотя бы не по росту, и выбрать оружие по руке?
    Очень надеюсь, что в голосе моём нет издёвки. В душе - безусловно нет.
    Мальчик послушен. Он весьма сообразителен и послушен для своих шести лет. Влезает в куртку, что я стянул с не очень замаранного трупа и протягиваю ему с грацией лакея в энном поколении, подпоясывается и затыкает за кушак парадную шпажку почти с себя ростом.
    - Пойдёмте к высокочтимой доне Охриде, дон баронет.
    Насчёт запертых стражников малыш, похоже, не знает и освободить не требует. Принимает меня как должное, лишь подварчивает на лестнице:
    - Почему я тебя, чужака и простака, слушаюсь?
    - Сам дивлюсь. Весть о моей дворянской грамоте сюда не доходила.
    Отец мой бы тоже удивился - был на такое весьма горазд. Изумление, полагаю, буквально отпечаталось на его лице, когда за него и моего младшенького взялись прибирать к рукам нашего орла-стервятника. Залогом за старшенького, приобретшего видный пост в будущем диоцезе дона Рэбы. Как мне донесли незадолго до события, ради моего семейства отперли чистенький покоец в среднем этаже Весёлой Башни. Зарезервированный специально для особ королевской крови. Надеюсь, то сердечное снадобье, которое я подмешал обоим в "отвальное" пиво, подействовало в указанный лекарем срок. При первом сердечном всхлипе. Сам я не присутствовал при этом - отбыл в ту самую окраинную пустыню. Невыносимо было думать, что мои испытают хотя бы это, самое первое потрясение.
    Отцеубийца. Братоубийца. За это, согласно Судебной Правде, положено двукратное подвешивание - на дыбе и на виселице, - колесование и выпущенные кишки. Ну, хотя бы и так - всё лучше теперешнего. Что на роду написано... Всякое лыко в строку... Каждому на шею привесили его начертание...
    Скажите, какой я стал книгочей: так и сыплю подходящими словесами.
    Светлица - будто ещё одна кладовка, поменьше.
    - А теперь, баронет, позовите матушку. И сразу же добавьте, что вы не один, - говорю, с лязгом отмыкая чугунный засов толщиной в моё запястье.
    Ненавижу врать, тем более в ущерб своим целям.
    - Мам, открой, - негромко зовёт юный Телема. - Со мной один благородный дон... Он хороший.
    Ужель и впрямь? Хмм...
    Нам отпирают.
    Та, кто стоит на пороге, слегка похожа на Орсану, только волосы светло-, а не тёмно-каштановые. И горячая лазурь в очах вместо хладного кобальта. Слегка растерзана, отчего видно, что стан, по недавней моде, тонок, а груди - девичьи. Оба головных платка сбиты на сторону, брови и губы размазались на пол-лица. Запах лаванды не перебивает иного аромата: ибо ночная ваза не подверглась совместному с доной заключению.
    Благородная дона поистине прекрасна и величава.
    - Сиятельная герцогиня-мать Охрида Сейва дон Бау-но-Суруги-но-Гатта-но-Арканари, - я снова кланяюсь самым что ни на есть учтивым образом. - Рад вернуть вам юного барона и наследника славного имени без малейшего ущерба.
    Вроде как снова не лгу. Негодяи только и успели, что вынуть малыша из девственных пелен.
    Юный барон с блаженным всхлипом приникает к родимой груди.
    - Кто вы, сударь?
    Обращение как к купцу-торгашу. Она по сути права - чутьё на нашего брата у вырожденной знати отменное.
    Достаю алый шарф с вышитым гербом: три рыжих дромедара на песчаном фоне, навершие щита в виде белого клобука с чёрной каймой - знак второго, светского Ордена. Учреждён специально для мирян.
    - Благородный дон Аррима но-Цурита. Прибыл по зову сиятельного барона для подкрепления.
    Почти правда.
    - Моему прискорбному опозданию нет никаких оправданий, в чём каюсь и готов понести любую эпитимью.
    Опоздал я оттого, что счёл необходимым пройти мимо Пьяной Берлоги в Икающем Бору. Миля от столбовой дороги, пустяки. Проведать отца Кабаниса и разжиться у него мазями от гнилых и гнойных ран. Заодно пополнить запас макового молочка и горючей воды цвета "перванш". Такой лилово-голубоватенькой. Хороша как внутрь, так и наружу - царапины протирать и лепить примочки от кровоподтёков.
    - Мои люди стали лагерем вблизи от баронских владений и просят разрешения войти за стены. Клянусь всем самым для меня святым, мы не допустим и не причиним зла большего, чем уже причинено.
    И выбирать тебе, милая госпожа над трупами и пеплом, уже не приходится.
    Она кивает.
    Дьявол, ну до чего удачно сложилось. Прямо не верится. Поняла из моих слов, что муж - покойник или вроде того?
    - Что надо делать?
    - Освободите из затвора ваших людей - надеюсь, их осталось не так мало. Велите им вооружиться. Поднимите на главной башне трёхцветковый штандарт в знак того, что хозяин ныне в замке, - моя рука с умеренной властностью ложится на худое отроческое плечо. - Вот этот шарф пусть подвяжут внизу штандарта. Откройте ворота - не главные, но боковые, - и опустите подъёмный мост. (На этих словах дон Телема открывает рот, но не говорит ничего.) Я должен показаться своим людям.
    С приготовлениями уложились в рекордно малый срок. Особенно если учесть мои объяснения по поводу обморока часовых. Узкие врата отворяются, решётка поднята, и одновременно с нею из-под настила с рокотом выезжает огромная аппарель. Лиственница пополам с дубом, привозной лес. Однако! Язык аппарели чуть выгибается вниз и ложится дальним концом наземь.
    Я даю знак своим.
    - Представляю вашему вниманию братьев Тэву и Сэрена, на коих вы можете полагаться, как на меня самого, - говорю немного погодя. - Они же позаботятся о ваших мёртвых. Предоставляю вашему милосердию некую дону Орсану, скорбную телом и духом. Нимало не верьте тому скверному, что вы, скорее всего, о них обоих услышите. Нет, не отвергайте как ложь, но поверяйте личными ощущениями.
    Поскольку моё войско всю дорогу сюда глодало одну кору и варило её же, всех решено было подкормить и упоить. Баронские погреба так богаты, что мне приходится грозить брату Тэве битьём батогами перед строем. Это если хоть один воин в строю на следующее утро не сможет держать его как подобает.
    Я, как и все, не сплю: если говорить правду, сплю не более часа. Между полночью и рассветом хозяйка и молодой хозяин угощают меня горькой мерзостью под названием "кофе". Кажется, моим друзьям удалось втряхнуть душу обратно по крайней мере в одну из поварих или кофишенка. От вина и пива я отказался наотрез. Не пью, когда при деле.
    - Как вы думаете, дона выживет? - спрашивает хозяйка.
    - Не сомневаюсь, - отвечаю. - Если, конечно, на то будет ваша воля. Это превосходная заложница. Время нынче мрачное и, скажем так, обескураживающее, так что искренне вам советую.
    - А мой отец? - почти прерывает меня дон Телема.
    - Хотелось бы.
    Самая большая моя неправда. Не то чтобы я имел зуб против этой лужёной глотки. В смысле порвать. Напротив, я желаю ей всех благ. Если благородный дон поладит с Тэвой и Сэреном - а Тэва и Сэрен чисты от серой грязи и мрази. Если ему не замарают слух приключениями сынка в натурально мужском обществе. (Древние боги, в этих местах и скотину живьём палят, буде осквернится скотоложеством.) Если он, подобно дону Улиссу, не усомнится в верности Богом данной супруги. (С радостью вручил бы ему такой повод, уж слишком красива его благоверная - но никак невозможно. Совесть у меня на самом донце, однако имеется.)
    Едва рокочут боя трубы - и командир уже в седле. Одежду мою подобрали и привели в порядок чуть ли не в первую очередь. За крупом бойкой островной лошадки вдвигается в своё гнездо мост, это чудо инженерного искусства. Троекратно лязгают ворота.
    С собой я не беру никого, тем более побратима. Только так можно обеспечить порученное мне дело. Ныне - моё личное дело.
    А что до меня самого - риск меня развлечёт и, будем надеяться, поставит на мне точку. Я отлично вооружён и оттого буду держаться торной дороги.
    Ха! В полумиле от замка я встретил люпуса из фабулы. Взмыленный наравне со своим серым в яблоках паршероном, в кожаном фартуке до самых подмышек, из приличной дворянину одежды - лишь праворучный меч-бастард за спиной. Чужой, кстати. оттого и перевязь сидит неловко. На рукояти, что торчит прямо за левым ухом, и одна хозяйская длань не поместится, так что никаких тебе мулине в стиле заветного друга Руматы. И как, любопытно, дон Сейва при случае вытащит из ножен своего ублюдка?
    Случай не замедлил представиться. Я выехал на середину, развернул коня и демонстративно перегородил барону дорогу.
    - Серая сволочь, - он оценил мой наряд по достоинству.
    - В точности как те, которых господин барон изволили гнать от корчмы "Золотая Подкова" до самого Урочища Тяжёлых Мечей. Так хорошо изволили, что упустили случай потрафить дону Румате, - отвечаю.
    - Как так?
    - Лекарь Будах, - отвечаю дальше. - Румата беспокоился об этом грамотее. Если б вы ненароком его освободили, благородный дон не стакнулся бы с доной Орсаной и не полез бы в объятия ко грифу нашему Рэбе.
    Упреждающее нападение. Дон Сейва застывает с приоткрытым ртом.
    Милое дело. Теперь развить успех.
    - У вас дома крупная неприятность. Нет, имею в виду не моих людей в замке Бау. Между прочим, я не простая серая сволочь, но сам отец Аррима, о коем вы, возможно, предупреждены. Ваша супруга и наследник избегли великой беды, и если вы не порадуетесь тому как должно - ну, вот лишь тогда вам следует опасаться моего отряда.
    - Тебя самого беда как бы не накрыла. Не та, что позади, а та, что впереди.
    То бишь в Арканаре.
    - Только не говорите какая, досточтимый дон. Да будет сие для меня нежданным подарком.
    Учтиво раскланиваюсь и освобождаю дорогу.
    Город приветствует одинокого путника молчанием и смрадом поистине гробовыми.
    Поистине, что сотворил ты в чужом дому, встречает тебя в своём.
    Выступление "серой гвардии" вкупе с мятежом Араты Горбатого и Ваги Колеса планировались в верхах. Прибытие Чёрного Ордена - тоже. Я должен был вымостить Ордену дорогу к серебряным рудникам. Вымостить Орденом, как я втайне и, по мысли, безуспешно надеялся после того, как лицезрел Барканскую Резню. Для сего и взял на себя Путь. Ради того и держался за место в Сером Отряде зубами и когтями.
    Что за дьявол мне ворожит?
    Неприбранная мертвечина трёхдневной давности, среди которой робко пробираются тени. Кто порублен, кто удавлен, кто, лёжа лицом кверху, захлебнулся чужой кровью и собственной рвотой. Упились багряного вина, по словам грамотеев.
    Город призраков. Призрачный Арканар.
    Я спешиваюсь. Иду по трупам, почти механически помавая свободной от рукояти меча кистью - расплёскиваю своё пастырское благословение на тех, кто ещё жив. Бледный конь шествует в поводу, белый с тёмной оторочкой плащ вьётся за спиной по ветру, конец меча ведёт борозду в пахоте.
    Дома ослепли и молчат - битые стёкла, покорёженные свинцовые решётки, рухнувшая наземь слюда, лопнувшие бычьи пузыри. Сорванные с петель створы, безъязыкие дверные проёмы.
    Щербатые стены Патриотического лицея. Языки сажи из-под оконных бельм. Пожарище на месте особняка дона Руматы - по ощущению пустяк, комариная плешь, но именно с него дорога заметно ширится.
    По ней иду до королевского дворца. За мной следуют уцелевшие. Их больше, чем я поначалу думал.
    Внутри дворца тоже смерти обоего рода.
    - Что произошло? - спрашиваю, не оборачиваясь.
    Высокопоставленному дону с готовностью отвечают.
    После бунта и водворения орденских братьев жизнь вроде как налаживалась. Уже по улицам пошли телеги, и народец повыползал со своей мелкой торговлишкой. Но на следующий день после того, как трупы бунтовщиков кой-как прибрали, вмешались благородный Румата. Дон Рэба хотели забрать ихнюю девку, да ненароком подстрелили. Кто ж знал, что они этак взовьются и пойдут мечом махать направо-налево.
    - Красиво шёл, я думаю, - говорю. - Направо махнёт - улочка, налево - переулочек. И всё по мрази, по мрази...
    Проклятая начитанность лезет изо всех моих пор.
    Хотел бы знать, помогло бы мне такое богатырство, когда отца, братишку. Ируну...
    Не нужно ли было - рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых ступеней на копья и вилы ревущей толпы. Как густо шептал рядом с моим ухом дон Румата, полагая, что я нарезался в зюзю, обмывая ту самую верблюжью покупку.
    Мне указывали на самых главных покойников. Король и наследник убиты, трон пуст - ну, это никакая не новость. Дон Рэба мёртв. Вага Колесо мёртв. Арата - пожалуй. Среди бывалых орденских офицеров много калек, немудрено и перепутать.
    Румату забрали свои, предварительно потравив дурманным зельем правых и неправых. Что без чужой помощи кое-кто из смертных задохнётся, богам в голову не пришло.
    Боги носили золотой обруч с ируканским изумрудом. Золото практически без лигатуры, как и их фальшивая монета. Фальшивая - потому что не прошла через пробирную палату. Негодная - ибо стирается в обращении, пачкая руки, футляры и ткань. Зато это золото легко выследить и обезвредить.
    И количество жёлтого металла в нашем мире не увеличивается. Я своим закалённым мечом разбил хитрый механизм ещё тогда, в хижине отца Кабаниса. Кажется, уже тогда некто из знакомых "обручников" успел поведать мне о величии и падении мифической спанийской земли, которая везла драгоценные металлы из заморских колоний в метрополию до тех пор, пока золото и серебро не стали в одной цене со свинцом.
    Из чужих книг я узнал новый термин для этого: инфляция.
    Святые братья были напуганы сошествием на Арканар магии. Бороться с тёмной силой никто из них не рискнул - это вам не ведьм жечь и книжников по заборам да кустам развешивать. И не рубить серых неучей в капусту. Отбывая за море, Орден оставил мне, боевому магистру и светскому кардиналу, часть войска по моему личному выбору. Я указал Ордену своих заложников, забыв упомянуть, что они спрятаны как нельзя более надёжно. Можно сказать, внутри скалы.
    Вот ещё гарантия, что моих якобы аманатов не тронут. Плотские боги изменили личину, однако я не сомневаюсь, что они вернулись и работают. Кем?
    И ещё один чужеземный термин: гарант безопасности.
    Отец Кабанис, мой личный исповедник и конфидент - ну и чудище! - служит мне не за страх, а за совесть. Примерно с тех пор, как сочетал меня узами брака. Служит - за обещание почистить Весёлую Башню и нарастить, елико возможно, Астрологическую.
    Пока я устроил в первой захоронение, обсыпав тела негашёной известью. От чумы и прочей заразы. Вторую велел разобрать по камешку - мало какой известняк и кирпич выдержат высокий температурный режим. Местные владельцы каменоломен и гончарен уже потирают лапки в предвиденьи больших доходов. Самое первое моё строительство их изрядно обогатило.
    Все мы учим новое слово: орфан. Сиротский дом на основе преобразованного и перестроенного Лицея.
    Судить и обличать тех палачей, кто сохранил свою душонку, я побрезговал, хотя знаю многие имена и лица. Тот, кто прошёл через земной ад и получил в награду за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей...
    (Снова слова Руматы - из шифрованного дневника. Рукопись не сгорела.)
    ...Тот искушён достаточно, чтобы не умалять и без того изрядно поредевшее население.
    Ожидающий меня ад - не земной. Ибо я ведаю, что продавал душу сатане, - и познал всю тщету, всю горечь этого. Но вот эти иномирники... они ухитрились незаметно для себя сделать с душой то же самое - и не почувствовали никакой разницы.
    Скажу более.
    Видите ли, я смилостивился и вернул кое-кого из грамотеев во дворец. Не королевский - кардинальский. И с ними - сотни за сотнями - вернулись старые книги и появились новые. В том числе переводные землянские, кои то ли мы покупаем, то ли на них желают купить нас самих.
    То, что я скажу далее, может показаться дичью не одним возлюбленным моим чадам арканарцам.
    Боги, явившись сюда, вначале только любовались на нас со стороны. Но их собственная наука гласит, что наблюдатель сам по себе изменяет наблюдаемую картину.
    Потом они стали по своей собственной методе рассчитывать минимально возможные воздействия. И воздействовать тоже.
    Нет, я понимаю - за всем этим стоят спасённые сокровища знаний. И вольных искусств. И люди - конечно же, люди.
    Только вот картина моего мира, нашего мира также менялась неотвратимо. Любая попытка залатать прореху всё больше раздирала ткань бытия. (Ткань была дрянная - ну а где нам, сирым, взять иную, покрепче?)
    Как я знаю, боги удивлялись, до чего возникшая картина не соответствует фундаментальной. И до чего совпадает с тем "фашизмом", вернее, "национал-социзмом", который сами они преодолели много столетий назад.
    Я объясню. Когда совокупность изменений перешла некую незримую грань - наш мир едва не рухнул в клоаку. В пасть адову.
    Но это было бы слишком бесповоротно. Слишком фатально.
    И вот как раковая хворь, что, расползаясь, вытесняет здоровые частицы плоти. Как гнилая ряднина, возникшая на месте прочной ткани.
    Так пришло в наш дом и село у нашего очага чужое безвременье.
    В своём противоборстве я не различаю меж добром и злом. Что есть добро и зло помимо человеческого разумения? Ложные кумиры.
    Не требую и чтобы мне верили. Кто я такой, чтобы мне, грешному, поддакивали? Слава Всевышнему, если в новомодный бедлам не отправите.
    Ну да, я смеюсь. Теперь я могу смеяться.
    По временам ощущение многогранности и полноты бытия становится таким ликующим и невыносимым, что мне впору просить закадычного врага Арату Праведного о личной услуге самого интимного свойства. Он до сих пор мечтает пронзать острой сталью золочёных идолов, сидящих на престоле. Вот пускай делает - и порадуется вместе со мной. По разные стороны баррикады - то есть границы между нашим и иным светом.
    Ибо Всевышний карает не за смертные грехи. Но за то, что грешник отрицает саму возможность прощения Божьего.
    Ибо, нисходя в кромешный мрак чистилища, я оставлю по себе ту, кто будет возносить за меня молитвы.
    Плод семени моего и греха моего.
    Мою дочь, зачатую в сердце самого мрачного из арканарских лесов. Орсану-младшую, ныне милую супругу воистине благородного барона Телемы дон Бау.
    © Мудрая Татьяна Алексеевна

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"