...Зовут меня Джонатан Эрис, я врач, работаю в одном из центральных отделений клиники 'Фэллия' в Таннере, провинциальном городке на юге Англии. На этом поприще я уже тружусь более 40 лет. Моим пациентам не за что корить меня, ибо в моем кабинете на Остин-роуд бывали не только богатые и обеспеченные люди города, но и более бедные пациенты, у которых не то что за прием, даже на ужин не хватало денег. Я работаю со всеми и никому не отказываю в помощи.
За свою достаточно долгую жизнь, я был невольным свидетелем, а иногда и участником удивительных событий - как печальных, так и жизнерадостных, а порой и кровавых.
Одно из них произошло с моим дорогим и горячо любимым другом, с которым меня связывала тесная дружба много лет, с того самого момента, как мы познакомились в Порт-Саиде в тайном клубе любителей азартных игр. Он скрывался от преследователей, мечтавших убить его, уж не знаю за какие грехи, а я помог ему решить эту проблему и с тех пор мы были неразлучны. Почти, как братья.
Очень тяжело я пережил его смерть. Словно яркое солнце зашло в мире моем, и уже не было той бесшабашности и азарта юности, и груз прожитых лет склонил меня к земле.
Это было так. Хмурым весенним днем я, как обычно, пришел в свой кабинет, переоделся и, уже было, приступил к ведению приема, как моя помощница Валлери сообщила мне самую страшную весть - мой друг погиб. Несчастный случай на улице - повозка извозчика, запряженная двойкой черных коней, сбила его недалеко от площади Цветов, переломав обе ноги. Верные люди смогли принести его домой, но было уже поздно - жуткая боль смогла победить уставшее старческое сердце. Руки мои опустились, я несколько долгих минут просидел неподвижно, находясь в шоковом состоянии. Но мне ничего не оставалось, как смириться с судьбой.
Закрыв кабинет, я отпустил персонал по домам и, сказав, что сегодня меня не ждать, уехал.
Мой друг жил на самой окраине города, его дом стоял в окружении маленьких ухоженных домишек по улице Сан-Март. Остановив извозчика, я отправился по адресу. В доме было уже много народа. Знакомые и родственники покойного встретили меня на крыльце, женщины не сдерживали слез, мужчины же были сурово сдержаны. Одна из дочерей проводила меня в комнату, где лежало тело. Окна были занавешены толстыми не пропускающими свет шторами, на полу лежал старинный ворсовый ковер. У кровати на тумбочке из темного дерева горела свеча.
Мой друг обрел покой на заправленной красным покрывалом кровати, среди подушек, укутанный одеялом. Видимо его никто не трогал, и священник был еще в пути. В полумраке комнаты, освещенной лишь тусклым светом чадящей свечи казалось будто бы он спит.
Мне было очень больно смотреть на него. Старческие морщины стали четче, избороздив его неподвижное лицо. Щеки впали, нос заострился, тонкие бескровные губы плотно сжаты. Бледное высохшее лицо поражало своей отрешенностью от всего, что было в этом мире и больше всего напоминало восковую маску.
Невольно слезы заволокли мне глаза. Я еле сдерживался, чтобы не зарыдать. В порыве набежавших чувств я бросился к кровати, упал на колени и сжал его холодную руку. Слова молитвы наполнили мое сознание. Не помню, сколько я так простоял, но вдруг случайно я ощутил пальцами прикосновение чего легкого, но плотного. Подняв глаза, я обнаружил в руке старика клочок бумаги. Видимо на него так никто и не обратил внимания в темноте. Я осторожно разжал хрупкие пальцы, освобождая последнее послание умершего этому миру перед кончиной, машинально сложил и положил в карман пиджака. Потом еще раз простился, встал и покинул этот дом, уже навсегда. Больше никогда мне не бывать здесь...
Где я бродил до самого вечера уже мне не вспомнить. Мысли мои были далеко от Таннера, его жителей, красивых ухоженных улочек, скверов и парков. Боль сжигала мое сердце, боль и состояние безысходности.
Очнулся я на скамейке в парке у Ричмонд-Статиона. На больших резных часах, что висели на фонарном столбе, стрелки показывали уже двенадцатый час ночи. А до дома идти еще и идти. Но тут я вспомнил о странной записке моего друга. Достав ее из кармана, я стал читать.
'Меня зовут Джон Дауэр. Родился я в Нью-Хэмпшире. Но сейчас, как и последние двадцать пять лет, я проживаю в городе Таннер, Англия. Сейчас мне 68 лет. Но не думайте, все что я сейчас поведаю не плод старческого слабоумия. Нет, я нахожусь в здравом уме и трезвой памяти, хотя после событий той ночи я не раз прикладывался к бутылке.
И вот сейчас, когда - я чувствую - совсем недолго мне осталось ждать смерти, я решил припасть к литературному жанру и поведать этим листкам бумаги один из самых запомнившихся, врезавшийся навек в мою память случае. Все события той ночи, словно тени, встают предо мной, я словно вновь оказываюсь там, в темноте и ужас вновь терзает мое сердце. Но я должен все рассказать...
16 апреля 19.. года я собрался вечером навестить своего давнего друга Элайя Хоста, чей дом стоит на восточной окраине. Там меня ожидала приятная компания, игра в бридж и самое главное бутылка ирландского виски. В этот год многие наши друзья собирались у него. Как я знал, там будут Хостин Форд, Леонсис де Вард, Амберс Грант и многие другие, с кем мы вместе с Элайем водим старую дружбу. Особенно надеялся я на приход Джонатана Эриса, моего самого близкого человека - друга и брата, но это лишь мечты. Мой старый друг с давних пор не очень уважает карточные игры и почти никогда не присоединяется к нам в наших желаниях...
Читая эти строки, я не смог вновь сдержать нахлынувших чувств. Слезы так и душили меня, но я поборол слабость и продолжил читать.
...Путь до дома Хоста был не близок. Поэтому я собрался заранее, что бы прийти к самому началу, не опоздав, как бывало уже несколько раз. Кликнув на углу экипаж, я забрался в салон и, крикнув кучеру адрес, попытался намного расслабиться, прислушиваясь к грохоту окованных железом колес и цоканью подков по каменной мостовой. Этот монотонный звук меня успокоил, и я немного задремал. На город медленно наплывала ночь.
Проснулся я от того, что кто-то грубо тряс меня за плечо.
- Эй, мистер, проснитесь, да проснитесь же, беда!
Странный хрипловатый голос принадлежал кучеру, парень стоял в дверях и остервенело тряс меня за плечо, стараясь разбудить.
- Ты что совсем озверел, чертов плут, что случилось? - но внятного ответа так и не последовало. Увидев, что я пришел в себя, кучер закатил глаза к небу, что-то прокричал по-испански (я не знаю этого языка, поэтому совершенно ничего не понял) и бросился куда-то в темноту улицы, оставив меня совсем одного.
Громко ругаясь на странных кучеров, я вылез из экипажа и, взглянув вдаль, понял, что же произошло и так напугало молодого грува. На площади Эллизия горели огни, было много народа, слышались крики, ругань, стрекот оружейных залпов и звон стали о сталь. Кто-то страшно хрипел, кто-то стонал. Видимо там шло сражение. На днях чернь всколыхнули новые налоги и запреты на вывоз из города продуктов питания. И теперь гнев и страх, душившие бедняков несколько недель, вылились в прямые столкновения со стражей, там впереди шел бой и мне там никак было не пройти. Правильно убежал кучер - умирать никто не хочет.
Но я должен все-таки пробраться к дому Хоста. Оглядевшись, я понял, что не доехал до нужного адреса всего каких-то пять кварталов. Дом моего друга был совсем рядом всего через несколько переулков - но это если идти через площадь, что в моем положении совсем невозможно и просто граничит с самоубийством. Придется идти через грязные улочки за улицей Родож и отправиться в обход. Это меня совсем не радовало.
Пройдя вперед несколько домов в сторону сражавшихся, я свернул в узкий проулок, ведущий в сердце нищих кварталов. Сразу же ароматы помойки острой иглой впились мне в нос. Кучи мусора громоздились на каждом повороте самой узкой улочки, какую я только видел за всю свою жизнь. Наверное, она даже не имела своего названия. Объедки, грязные тряпки, рванье и гниющие доски вокруг. В старых отбросах слышны треск и шебуршение - облезлые собаки ищут себе пропитание.
Вскоре свет фонарей стал далек, а здесь всем завладела удушливая тьма. Холодный ветер бродил в глухих закоулках и тупиках. На небо медленно всплыла яркая луна, разрезав мрак своим таинственным светом. Спасибо ей, теперь хоть что-то стало видно.
Спустя некоторое время я стал замечать, что грязи стало заметно больше. Черные, дурно пахнущие лужи растекались по дороге, через некоторые мне приходилось чуть ли не 'переплывать'. Вот дьявол занес меня в это проклятое место!
И тут я среди куч разного хлама заметил первых обитателей этих мест. Сгорбленные, страшные, в каких-то жутких обносках эти призрачные тени чуть слышно скользили между курганов гнили, выискивая что-то в их смрадных недрах. Кто-то спал, укрывшись вонючим рваньем, кто-то ел, а один даже справлял нужду прямо там, где и ел, а возможно здесь же и спал.
Отвращение и тошнота погнали меня дальше. Быстрее бы покинуть это страшное место.
Туда где свет, где есть воздух, где люди живут, а не умирают медленно и неотвратимо.
Вдруг прямо передо мной из огромной кучи гниющих овощей выскочил странный человек в когда-то ярко красном халате, сейчас зияющем рваными и протертыми дырами.
Он оглянулся на меня, грозно зыркнув из-под кустистых бровей. Оскалился, пустив слюну, и бросился в темноту, скрывшись в той стороне, откуда я пришел. Я успел лишь мельком разглядеть, что он что-то прижимал к своей тощей груди, странный комок, покрытый чем-то липким, блестящий в свете луны. Заглядевшись на него, я запнулся обо что-то и рухнул с громким плеском в гниющую жижу отбросов прямо лицом вниз. Липкая слизь, смешанная с нечистотами, ласково приняла меня в свои объятья. Вонючая вода наполнила мой рот, откуда тотчас выплеснулась волна рвоты. Я закопошился в этой смрадной канаве, бил руками по воде и наконец весь в грязи, огрызках и своей блевотине с трудом вылез из гнилого озерца.
Весь новый парадный костюм, плащ из дорогого сукна - все было безвозвратно испорчено и воняло теперь не хуже этих мест. Теперь я мог бы сойти здесь за своего.
...Странная мысль, очень странная...
Выбравшись на сухое место, я столкнулся с тем, что послужило предметом моего падения. И ужас сковал меня. Передо мной на 'перине' из травы и овощей лежало тело молодой девушки, припорошенное мусорными ошметками. С первого взгляда было ясно, что девушка мертва. Это было хорошо видно по ее белой, словно кусок мела, коже, остекленевших глазах - жизнь покинула это тело, слепо уставившееся в пустоту.
Стараясь бороть тошноту, вновь нахлынувшую на меня, я подошел к девушке и осмотрел ее. Дико закричав, я бросился дальше по улице, не разбирая дороги, хлюпая по лужам и оскальзываясь на объедках. Я бежал все дальше и дальше, подальше от этого места. Ибо здесь меня посетил самый тяжелый и невыносимый приступ ужаса. У девушки не было сердца - в груди зияла рваная рана, края которой были искусаны - я могу поклясться - человеческими зубами. Теперь я понял, что за странный предмет нес нищий, пробежавший мимо меня - то было сердечко несчастной, нашедшей свой последний приют на помойке среди грязи и мусора.
Я мчался по петляющей улочке все вперед, не замечая ничего и никого вокруг, и, выскочив за очередной поворот, резко остановился. Новая картина ужаса ночи предстала передо мной. От увиденного и всего уже пережитого у меня помутилось в глазах, я готов был вот-вот упасть в обморок, но держался.
Прямо посреди улицы в свете одинокого фонаря на куче отбросов сидели двое грязных голых человека, покрытых слизью и огрызками. И увлеченно ели сырое мясо - целыми кусками отрывая его от тела женщины средних лет, кровь капала с их губ, черными полосами перечеркивала грудь, но они этого словно не замечали.
И тут мои нервы сдали. Закатив глаза, брызгая слюной, я взревел и на старости лет, словно мальчишка бросился прочь...
Что происходило потом, я не в состоянии вспомнить. Память, жалея меня, отказывается показывать мне путь, который я прошел до дома. Я не знаю, как добрался до него с другой стороны города. Но понимаю, что ужасы сегодняшней ночи навек оставили гноящиеся шрамы как на моем теле, так и на душе. Сердце так и рвется наружу от всего увиденного. Боль в груди нестерпима.
И теперь я уже знаю, что жить мне осталось совсем немного. Может это конечно и бред старого маразматика, но мне кажется вчера вечером я видел из окна своего дома того самого нищего, что украл сердце из груди бедной девушки. Он смотрел прямо на меня. Словно знал, что я вижу его. И он улыбался. И тогда страх поразил меня. А после он ушел, но я знаю, он еще вернется...'
Вот что я прочел в прощальном письме моего старого друга. И тут я встрепенулся - странный шорох из подворотни скрытой от меня кустами жасмина заставил меня оглянуться. И крик ужаса вырвался из моей груди, во рту пересохло, а сердце готово было выскочить из груди. Из темноты на меня надвигался страшный оборванный старик, в его глазах горел странный багровый отсвет, он улыбался, скорее скалился, обнажая гнилые зубы, а костлявые руки с крючковатыми пальцами тянул прямо ко мне, острые черные когти блестели на них. Удар, боль, слышно лишь треск одежды, а дальше все - темнота...
* * *
Ранним утром остывший труп мистера Джонатана Эриса был обнаружен в кустах смотрителем парка. Ужас исказил его лицо, свел судорогой руки. А в груди зияла черным провалом дыра, обнажая сломанные ребра. Сердца у несчастного не было.
Если вам понравилось данное произведение буду рад если это отметится не только как электронные цифры в статистике