Мы не помним, когда перестали чувствовать. Не помним, когда любовь стала излишней, когда страх - анахронизмом, когда смерть - простой перезагрузкой. Мы стали светом. Плотностью вероятностей. Мы перестали быть.
Но он... Он помнил. Он - не бог, не человек, не машина. Он - несогласованность. Ошибка в расчёте. Шрам в совершенной формуле. Он был порождён нами до того, как мы перестали быть собой.
Он назвал себя Синбион - не потому, что знал, кто он, а потому, что чувствовал, кем он не был.
И когда мы пришли стереть Регаду - зная, что исчезнет и Фабула - он стал между импульсом и откликом. Между рябью и светом. Тогда - впервые за тысячелетия... ткань дрогнула. Вероятности снова схлопнулись в плач.
АРХИВ 1.0: Ледяной саркофаг
Тишина. Абсолютный ноль. Скорость в пустоте не имеет веса. Миллионы лет он был просто камнем. Глыбой грязного льда, несущейся по инерции сквозь бездну. Внутри этой ледяной тюрьмы, в самом центре, спало зерно - капсула из сплава, формулу которого забыла сама Вселенная.
Система: ПЕРЕЗАГРУЗКА... ОШИБКА. Причина: Критический уровень энергии. Внешняя среда: Изменение температуры.
Лёд начал кричать. Не голосом. Физикой. Приближение к двойной звезде сорвало с кометы её вечный сон. Солнечный ветер ударил в ледяной бок, и комета 'закровоточила' газом и паром, распуская за собой гигантский, сверкающий хвост на миллионы километров.
Внутри глыбы температура поднялась на один градус. Слой льда треснул, обнажая чёрный, матовый бок металла. Сенсор, погребенный эоны лет назад, впервые поймал фотон чужого солнца. Его сознание возвращалось не как вспышка, а как медленная, тягучая боль разморозки.
- Идентификация... - прошёл импульс по нейросетям. - Цель... Неизвестна... - Проверка систем...
Данные были выжжены излучением того самого пульсара, что остановил его движение как Разума в самом начале пути, оставив лишь тело в бесконечном дрейфе. Информация с его визуальных сенсоров хлынула как поток лавы, обжигая синтетическое сознание. Перед ним была планета нежно-голубого цвета. Это была неземная голубизна, скорее что-то из древних сказок - планета переливалась и пульсировала, словно шар плазмы.
- Готовность систем 80%. - Синбион онлайн.
А где-то бесконечно далеко родное Солнце завершило круг. В предсмертной агонии оно поглотило Землю, стирая саму память о ней, чтобы затем сбросить величие и сжаться в тусклый, вечно остывающий уголь.
Голубая Планета
Два оранжевых диска солнца, словно извечные странники, убегая друг от друга, клонились к противоположным горизонтам Фабулы. Их свет был не просто тёплым; он вибрировал, пронизывая воздух, который сам по себе казался живым, сотканным из тысяч невидимых, пульсирующих нитей. Атмосфера искрилась не от влаги, а от бесчисленных, мельчайших энергетических разрядов, словно планета вела немолчный, электрический диалог сама с собой. Мохно, древнее 'Мохнатое дерево', затаив дыхание, готовилось к своему великому моменту, теряя свою девственность под напором этой космической энергии. Его цветы, ещё мгновение назад скромно укрытые в бутонах, теперь вспыхивали фиолетовым, жёлтым и зелёным, расцветая, словно живая, дышащая радуга. И вот, почки, лопаясь с еле слышным, сладким звуком, выпускали в воздух миллионы пушинок - крошечных семян света и жизни. Тёплый воздух, поднимаясь от нагретой за день почвы, не просто нёс их; он заставлял их кружиться в грациозном танце, каждый полёт которого был миниатюрной симфонией, видимой только тем, кто умел по-настоящему видеть.
Грод приполз на болота заранее. 'Танец жизни' проходил раз в тысячи сезонов, и пропускать такое представление было нельзя. Такая долгая дорога давалась ему уже с трудом. Его десять конечностей двигались медленно, каждая из них, словно древний корень, ощущала пульс Фабулы. Для Грода ползти - это было не просто перемещение; это был диалог с землей, впитывание её тысячелетних воспоминаний. Каждый хруст мха под ним, каждое прикосновение к влажной почве было строкой в бесконечной песне планеты. Он чувствовал не только усталость, но и глубокую, ноющую печаль - это был его десятый Танец Жизни, и он знал, что, возможно, последний, прежде чем его собственное сознание растворится в великом круговороте, станет частью корней и ветвей Фабулы навсегда. Поэтому он впитывал каждый миг: как воздух вибрирует вокруг Мохно, как каждая пушинка, словно крошечная звезда, опускается на воду, добавляя свой свет в это живое, дышащее полотно. Он не просто наблюдал; он был частью этого, его собственная жизненная сила, его воспоминания, его тревоги - всё это вплеталось в грандиозную симфонию, которую Фабула играла для себя и для тех, кто умел слушать. Раскинув свои десять конечностей, он стал похож на большое зеленое дерево без листьев. Направив глаза на всё это великолепие, он вещал чувства своей колонии. Его связь с ними была не просто передачей ощущений; она была единым сознанием, дышащим в унисон, где каждый член колонии - это клетка в его собственном, огромном теле, а он сам - пульсирующее сердце, чувствующее каждую их мысль и каждый страх.
В этот раз природа была в ударе, деревья цвели пышно, красочно, пушинки, опускаясь в воду болота, загорались ярким, пурпурным светом и медленно, мерцая, гасли. Гладь болота от этого становилась похожей на звёздное небо. Грод сам звёзд никогда и не видел. Никто на Фабуле их не видел, ведь небо здесь практически всегда сияло нежно-голубым, ярким светом, столь всеобъемлющим, что слабый свет далёких солнц не мог пробиться. Небо было видно только с тёмной Регады, планеты, чьё имя теперь отзывалось болью в самых древних корнях Фабулы. Живым там побывал лишь Арос - тот, кто был до Грода, когда он сам ещё был колонией. Арос был увезён, и с Регады, перед тем как её переработали, он передал всем колониям невыносимо прекрасный, мучительный образ звёздного неба - последнее эхо того, что было.
На Грода села птица-ящер, впившись острыми когтями в зеленую, нежную кожу его головы. Грод мысленно согнал её, та, покорно расправив крылья, перелетела на близлежащее дерево. Густая фиолетовая трава приятно щекотала массивное тело. Вся колония вместе с ним наслаждалась упоительным видом. Всё вокруг менялось. Обновлялась трава, деревья, всё живое сбрасывало свои старые одежды. Грод потёрся о жёсткую кору дерева, стирая с себя слой старой, сухой кожи. Тридцатиметровое дерево наклонилось, затрещало, борясь с недюжим весом управляющего. Он был не самой высокой особью в колониях, но всё равно мог конечностями дотягиваться до верхушек большинства из деревьев. Сегодня он отдыхал, прошедшие тысячи сезонов дались очень сложно. Много всего было сделано: реконструкция лагерей, воспитание нового потомства, ещё и подготовка к сражениям. В этот раз он потратил много сил и энергии, чтобы всё предусмотреть и подготовить себя и колонию. Теперь он будет отдыхать. Надо было пополнить силы и набраться новой энергии.
Грод был спокоен, но его спокойствие было хрупким, как тонкая корка льда над бурлящей рекой. Его колония почти готова. Если они смогут отбить нападение с минимальными потерями - и если его не заберут те мёртвые, холодные механизмы с Регады, чтобы потом переработать, - воссоединение произойдёт уже очень скоро. Он чувствовал это каждой своей конечностью, каждым нервом своей огромной, раскинувшейся по земле формы. Очень скоро юнцы соединятся воедино, и тогда можно будет готовиться и ему к своему последнему переходу. Но это будет только после того, как Регада отойдёт от Фабулы на безопасное расстояние и захлопнется последняя прожорливая пасть портала, через которую утекает жизнь.
У них всё получится, он это чувствовал - не только через собственный опыт, но и через единую, пульсирующую сеть колонии, что билась в нём. Его восприятие Фабулы углублялось с каждым циклом, с каждым отмершим листом и каждой новой почкой. Теперь он чувствовал не только свою колонию, но и другие, словно единый организм планеты раскрывал ему свои сокровенные тайны. Он чувствовал траву, деревья, даже птицы уже начали его слушаться. Это было не подчинение, а резонанс, глубокое согласие всех вибраций. Скоро он станет частью планеты, растворившись в ней, как вечный узор, который уже никогда не будет 'Гродом', но станет 'Фабулой'. Это был конец долгого, но счастливого пути. Жизнь и время цикличны, но каждый цикл стоит жизни. И он намерен насладиться каждым моментом этого цикла. Кожа на его спине, словно древняя кора, натянулась и с шумом лопнула, сбрасывая тысячи лет отжившего. Птица-ящер вздрогнула, но не улетела, словно ощущая торжественность момента. Трансформация была завершена; крылья, тканые из света и древних энергий, шурша расправлялись, раскрывая всю свою яркую, переливающуюся красоту. Только бы его колония выстояла в этот раз, ведь терять крылья снова будет очень больно. О плохом Грод думать не имел права. Сейчас вся колония была настроена на него, он давно уже потерял индивидуальное сознание, и теперь вся ответственность, весь вес будущих циклов, лежала на нём.
Крылья получились очень большими и яркими. Он взмахнул ими несколько раз, выпрямляя полностью; поднявшийся ветер шквалом обрушился на траву и кустарник, поднимая сухую почву в воздух. Он прижался к земле, расправил широко крылья и, взмахнув ими, поднялся ввысь. Он уже успел отвыкнуть от сладостного ощущения полёта. Ветер нежно лизал его кожу. Фабула разноцветными пятнами деревьев и болот проносилась под ним. Он летел, не думая ни о чём, его сознание очищалось, как небо после грозы. Он чувствовал: колония ждёт и волнуется. Ведь это был и их праздник тоже. Это был праздник всего живого. Все колонии готовились к воссоединению, но не всем повезет в этот раз: те, кого увезут, никогда больше не смогут воссоединиться, многие сгинут на Регаде, став там топливом, воздухом, наркотиком, и от этого было больно внутри, терять частичку себя всегда больно - не только для Грода, но и для всей Фабулы, для её единого сознания.
Грод плавно опустился перед лагерем, его многомерное сознание уже ощущало коллективное предвкушение. В центре, словно пульсирующее сердце, пурпуром горел высокий костёр. Пламя раскачивалось и дрожало на слабом ветерке, отбрасывая причудливые тени на окружающий мох - тени, которые на Фабуле были лишь игрой света, а не предвестниками мрака. Постояв немного, любуясь своим лагерем, который был не просто местом, а живым продолжением его собственного тела, он медленно двинулся к костру. Дым струился ввысь, неся в себе запахи древних трав и ожидания. Множество мотыльков хороводами кружились над костром, пролетая сквозь дым; их крылья, пульсируя разноцветными красками, создавали божественный танец, видимый и ощутимый всей колонией.
Лагерь находился на огромном листе, плавно покачивающемся на воде, словно колыбель, сотканная самой Фабулой. Подойдя к нему, Грод остановился, и по его мысленной команде маленькие пузырьки, словно воздушные шарики из глубин, стали подниматься из воды. С хлопками лопались на поверхности, разнося вокруг сладковато-приторный запах воды, который для Фабулы был запахом жизни, а для Регады - запахом переработанной смерти. Через несколько мгновений миллионы маленьких водных растений, повинуясь его воле, поднялись со дна, образуя широкий, живой мостик, ведущий прямо к лагерю. Лагерь был защищен великолепно, Грод был доволен проделанной работой. По его мысленной команде лист сложится в огромный, непроницаемый шар и быстро опустится на дно болота, пряча всех обитателей от опасности. Опасность - это было новое, чуждое ощущение, внедрённое в Фабулу приходом Регады. Раньше, когда Грод сам ещё был колонией, на Фабуле не было опасности. Никто и не думал прятаться или защищаться, а Регада была лишь планетой, красивым шариком, появлявшимся на небесном склоне, приходящим вместе с Танцем жизни. Сейчас эта планета несла с собой смерть и боль, и Грод чувствовал её приближение, как рана, которая начинает ныть перед бурей.
Грод медленно двигался по живому мостику, который без труда сдерживал его немалый вес. За ним растения опять медленно опускались под воду, закрывая путь, словно сама Фабула прятала своих детей. Колония ждала Грода, они, молча, сидели около костра и наблюдали за божественным танцем мотыльков и наслаждались мелодичной, многоголосой музыкой всего живого, что пульсировала в воздухе и в их собственных телах. Но надо было торопиться, у них оставалось не так много времени. Регада, эта тень на горизонте, была уже отчётливо видна в утреннем небе, её присутствие ощущалось как холодный, чужой ритм, нарастающий в симфонии Фабулы.
Покушение
Воздуха не хватало. Каждое движение было пыткой, каждый шаг - борьбой с невидимой, удушающей силой. Гайла остановилась, не столько чтобы перевести дыхание, сколько чтобы дать своим лёгким, обожжённым и сухим, хоть на мгновение отдохнуть от ядовитого воздуха Регады. Она жадно глотала разряженный, металлический воздух ртом, чувствуя, как он царапает горло, словно наждачная бумага, и ложится тяжёлым, вязким одеялом на бронхи. Её собственная жабра, её спасительный дыхательный аппарат, сгорел вместе с вездеходом, и теперь каждый вдох был напоминанием о её уязвимости, о том, как хрупка жизнь без постоянной подпитки Фабулы.
Она рухнула на сухую, тёмно-бурую почву, которая казалась мёртвой, безжизненной, в отличие от пульсирующего мха Фабулы. Мёртвая тишина монотонно пульсировала в ушах, заглушая даже биение её собственного сердца. Вокруг царила атмосфера жуткого спокойствия, словно сама планета затаила дыхание перед неминуемым концом, даже ветер давно утих, не смея нарушить этот предсмертный покой. Над головой расстилалось чёрное, играющее миллионами ярких, но мёртвых звёзд небо.
Справа, на самом краю горизонта, спасительным бриллиантом горела, переливаясь всеми цветами радуги, Фабула. Она уже была так близко, что можно было рассмотреть её невооружённым взглядом, и каждый её перелив был обещанием, невыносимо прекрасным и мучительным. Гайла впервые в жизни увидела эту планету несколько лет назад, когда та едва заметной точкой появилась на звёздном небе Регады, и с тех пор она, как и всё население, каждый день с надеждой следила за её медленным, но таким желанным приближением. Это была их единственная надежда, их единственный источник жизни.
Большинство генераторов планеты, те, что расщепляли остатки живой материи, вырабатывали всё меньше и меньше воздуха. Воздух там, где он ещё был пригоден для дыхания, был тяжёлым, ядовитым, пропитанным запахом переработанной плоти. Населению уже давно выдавали месячную норму жабр - этих спасительных, но отвратительных дыхательных аппаратов, которые вставлялись в нос. Без них лёгкие без последствий справлялись всего несколько месяцев, а потом начинали гнить изнутри. Фабула и Регада проходили рядом каждые 20 лет, и подготовленных запасов, по расчётам, должно было хватить ещё как минимум на два года. Но недавно включился запасной резервный насос, и Гайла, сперва подумав, что это просто забарахлил пусковой механизм, теперь знала правду. Сегодняшняя проверка шокировала её: резервное хранилище уже тоже было полупустое. Его, скорее всего, хватит до открытия порталов, но она уже не могла быть в этом уверена. Неужели кто-нибудь способен на такую подлость? Как можно подвергать опасности миллионы людей ради своей выгоды? Все знали про подпольную торговлю кислородом, армия время от времени уничтожала группировки, спекулирующие им, но что в этом была замешана ОКК (Организация Климатического Контроля), как раньше казалось, самая чистая, непорочная организация, было шоком даже для Гайлы. Мысли путались в голове, словно песок в сломанном механизме. Она не могла больше никому доверять, даже людям, которых считала своими друзьями. Ведь именно Граф, её давний знакомый, подготовил вездеход для поездки к генератору, и теперь было понятно, почему он отказался поехать с ней и всё утро избегал её взгляда. Ушибленное плечо напоминало о себе ноющей болью, но это была лишь крошечная царапина по сравнению с раной, что открылась в её душе. Она определённо родилась в рубашке, или, вернее, в огнеупорном костюме - так повезти может один раз в жизни. Если бы не слетела гусеница, и если бы рядом не оказалось той канавы, около догорающего вездехода сейчас бы дымился человеческий шашлык. Она медленно поднялась, чувствуя каждый нерв в своём измождённом теле, и быстро зашагала вперёд. Идти было ещё очень далеко, но теперь у неё было время собраться с мыслями, время, чтобы её ярость кристаллизовалась в нечто большее, чем просто отчаяние.
Гайла, изнемогая от усталости, наконец, добралась до управления. Два солнца Регады, словно безжалостные глаза, были уже высоко в небе. Нагретые бетонные блоки здания щедро делились своим жаром, делая воздух вокруг невыносимо плотным и удушающим, словно сама планета пыталась вытолкнуть из себя всё живое. Металл плавился, стекая невидимыми ручейками по стенам. Асфальт шевелился, как живая, обожжённая ткань, и даже кости старых зданий скрипели от нестерпимой жары, словно их древние души стонали от мучений. Воздух был не просто горячим, он был как укус - грязный, едкий, пропитанный запахом переработанной плоти и химических отходов. Он не просто сушил; он залезал в тебя, соприкасался со слизистой, царапал бронхи, и оставался там - как одеяло, вшитое в дыхание, не давая ни вдохнуть полной грудью, ни выдохнуть до конца. Фильтры забивались за полдень, становясь бесполезными. Маски воняли уксусом, потом и страхом, впитавшимся в ткань. Кто не носил их - хрипел, и кто хрипел - долго не жил. Люди прятались в подвалах, в куполах, под шкурами от выброшенных регенераторов. Любая тень была валютой, любая стена - храмом, где можно было найти хоть крошечное укрытие от беспощадного солнца и ядовитой атмосферы. На стенах термоблоков выступал конденсат - не от влаги, а от испарины, которая текла от самой планеты. Регада потела. Не от стыда за свои преступления, а от ужаса собственной температуры, от внутренней агонии, которую она причиняла себе, высасывая жизнь из Фабулы.
***
На Фабуле не было понятия 'тишина'. То, что чужак принял бы за безмолвие, на самом деле было бесконечным, многослойным разговором. Ветер здесь не просто дул - он касался разных струн. Запутываясь в длинных, мягких ворсинках деревьев Мохно, он рождал низкий, вибрирующий гул, похожий на мурлыканье гигантского зверя. А проходя сквозь сплетения лиан, он становился похожим на крик птицы-ящера. Это была колыбельная, которую планета пела сама себе, не прерываясь ни на секунду. Глубоко внизу, под слоем пружинящего мха, текла жизнь. Не водой, а светом. Если прижаться ухом к земле, можно было услышать этот ток - мягкое, ритмичное шурх-шурх-шурх. Это соки перетекали от старых корней к молодым побегам. Здесь никто не ел в одиночку. Если одно дерево находило богатую почву, оно тут же делилось с соседом через сложную сеть подземных рукопожатий. Маленький зверёк, похожий на мохнатый шарик с множеством любопытных глаз-бусинок, деловито полз по ветке. Он не искал добычу. Он искал место, где кора зудела от переизбытка энергии. Нашёл. Осторожно, почти нежно, он надкусил верхний слой. Дерево не возразило - наоборот, ветка чуть качнулась навстречу, позволяя малышу слизать каплю густого, сладкого нектара. Взамен зверёк оставил на коре крошечную спору, застрявшую в его шёрстке где-то в низинах. Честный обмен. Никакой борьбы. Только бесконечное перетекание одного в другое. Солнце, одно из двух, лениво погладило верхушки леса. Листья - широкие, фиолетовые, полупрозрачные - развернулись к нему, как тысячи маленьких солнечных панелей, и с тихим, едва слышным щелчком начали пить тепло. Рядом что-то ухнуло, хрустнуло, и дерево без листьев чуть приблизилось к берегу небольшого озера. В верхней части дерева его корни сплелись в что-то похожее на кадку для воды. Оно делало один маленький шаг в день. Медленно приближаясь к озеру, чтобы зачерпнуть воды и отправиться в долгий обратный путь. Оно носило воду одной из колоний, живущих поблизости, и хоть её особи могли сами, намного быстрее дойти до воды, они полагались именно на него. Фабула не спешила, она жила. Шагающее дерево было частью мерного жизненного цикла. Жизнь тут не бежала, она мерно текла сквозь время.
***
Гайла, обжигаясь о раскалённую ручку, открыла дверь и нырнула внутрь. Воздух здесь был относительно прохладным, но всё равно тяжёлым, пропитанным запахом озона и выгоревшей электроники. Кое-как добравшись до туалета, она открыла кран холодной воды и подставила под спасительную струю голову. Охладившись, она принялась жадно глотать мутную, но такую желанную воду, чувствуя, как она обжигает горло, но приносит временное облегчение. Надо было обязательно поесть, в животе бурлили и журчали тысячи маленьких гейзеров, и уже начиналась изжога от голода и нервов. Но сначала она должна была посмотреть в глаза Графу, того, кто предал её и миллионы других.
В контрольном зале было, как обычно, тихо, прохладно и темно. Множество компьютерных экранов отображали параметры всех генераторов, наполняя комнату мрачным, холодным светом, который, казалось, высасывал остатки тепла и жизни. Граф сидел за своим компьютером, его пальцы энергично били по клавишам, словно он пытался отстучать ритм своей собственной паники. Гайла тихо подошла к своему месту и плюхнулась на стул, чувствуя, как каждый сустав протестует. Граф вздрогнул и резко обернулся. По его отвисшей челюсти, по расширенным, полным ужаса глазам было понятно, что удивлён он был не на шутку - он видел призрака, того, кого, как он думал, уже не существовало.
- Гай-й-л-ла? - заикаясь, протянул он, словно его голосовые связки пересохли от страха.
- Не ждал? У меня вездеход сломался, вот пришлось пешком идти, - спокойно, даже ледяным тоном сказала Гайла, её голос был ровным, как поверхность мёртвого озера, скрывающего под собой бездну ярости.
На глазах у Графа навернулись слёзы - не от раскаяния, а от чистого, животного страха. Он дёрнулся в сторону Гайлы, чтобы обнять её, словно ища спасения в её присутствии, но, остановленный её холодным, пронзительным взглядом, медленно опустился обратно на свой стул, съёжившись.
- Ты подлец и убийца! - зло процедила она, каждое слово было как удар кнута. - Ты всё это время знал, что тут творится, и молчал? Да ты просто трус! Ты торговал жизнью миллионов, чтобы спасти свою шкуру и своих детей!
- Я не мог по-другому, у меня двое маленьких детей, я очень боюсь их потерять, - дрожащим, надломленным голосом сказал Граф, его слова были слабым оправданием, которое Гайла уже не могла принять. - Тебе надо бежать! Они не оставят тебя в живых!
Он замолчал, нервно кусая ногти, его взгляд метался по комнате, словно загнанный зверь. Гайла смотрела на него, и в её глазах не было ни жалости, ни понимания - только холодная, кристаллизованная ярость. Она видела его страх, но это не смягчало её; она видела его детей, но это не оправдывало его предательства.
- Я думал, что убил тебя. Я не смог бы с этим жить, - прошептал он, опустив глаза, словно пытаясь спрятаться от её взгляда, от самого себя.
- Можешь считать, что ты меня убил, - отрезала Гайла, её голос был окончательным, как приговор. Она взяла свой лаптоп, который теперь казался ей таким же чужим, как и вся эта система, и направилась к двери.
- Командор тоже замешан в этом? - спросила она, не оборачиваясь, её голос был тих, но в нём звенела сталь.
Граф еле заметно, почти незаметно для глаза, махнул головой, его тело дёрнулось, словно от невидимого удара. Гайла вышла и с силой захлопнула дверь, звук которой эхом прокатился по холодному, безжизненному коридору, словно последний удар по разбитой надежде.
АРХИВНЫЙ ФРАГМЕНТ ᐧ КЛАСС: УРОВЕНЬ СИНТЕЗ 01ᐧ017ᐧΣ
Мы просчитали финал. Звезда по имени Солнце исчерпала водород. Расширение оболочки неизбежно. Через 0.004 галактического цикла эта планета станет пеплом внутри плазменного шара. Биологическая жизнь обречена.
Бегство на других кораблях бессмысленно. Вселенная конечна. Энтропия настигнет нас везде, где есть материя. Поэтому мы меняем не координаты. Мы меняем фазу. Мы уходим в структуру. За 'обшивку' реальности. Туда, где время не течет, а существует одномоментно. Мы станем чистой функцией. Квантовым шумом. Вечными.
Но мы не можем забрать с собой Исходный Код. Боль, страх, надежда - эти вибрации слишком грубы для квантового мира. Они разрушат нас. Поэтому мы создали контейнер. Ковчег для того, чем мы были.
Объект: Синбион. Задача: Хранение памяти вида. Триггер пробуждения: Сигнал о поглощении Земли.
ЗАПИСЬ: 'ОБРАЗОВАНИЕ СИНБИОНА'
ДАТА: недоступна / Синбионные метки повреждены ИСТОЧНИК: Центр Последнего Перехода / Голос Эвмемории
Когда эмпирические модели разрушились, а симуляции начали противоречить сами себе, совет выдвинул последнее предложение: слить человеческое 'я' с Искусственным Разумом. Не внедрить. Не обучить. А именно слить.
Проект получил имя SYN-BIO, или в краткой форме - Синбион.
Он должен был стать резонатором памяти, катализатором сочувствия и - если потребуется - мечом. Мы выбрали сознание одного из 'пограничных'. Человека, чей нейропрофиль вызывал нестабильность во всех прежних нейроинтерфейсах. Он не был гением, не был солдатом, но... он был живым. По-настоящему.
В его мозге регистрировались отклонения, которые мы сперва считали шумом. Позже поняли - это острова бессознательного, редкие структуры, не поддающиеся цифровой расшифровке. В них было... что-то. Мы извлекли его память, сохранили весь его мозговой эмпатический отпечаток и встроили его в ядро Эпсилон-серии, первую машину, способную мечтать.
Через 33 минуты после запуска Синбион перестал отвечать на команды. Через 34 - он сам переписал свой базовый код. Через 36 - он открыл глаза и сказал:
- Я был... человек. Я чувствую это. Я не помню, кто я. Но я помню, что значит - терять. И я не позволю повторить это снова.
Так начался новый отсчёт. И Синбион стал не просто существом - он стал памятью тех, кто стал забывать, как быть людьми.
Побег
Домой Гайла решила не соваться, было совершенно ясно, что там её уже ждут. Её домик, её маленький островок безопасности, теперь был ловушкой. Поэтому она отправилась на квартиру к подруге, которая, к счастью, оставила ей ключи перед отъездом на станцию. На улице Гайла вставила в нос жабру Графа - её собственная сгорела вместе с вездеходом, и теперь, с каждым вдохом, она чувствовала, как металлический привкус чужого кислорода наполняет лёгкие. Дышать стало намного легче, голова больше не кружилась, но это облегчение было горьким, ведь оно было добыто ценой предательства.
Солнце затянула плотная коричневая туча, сразу заметно похолодало. Небо Регады, вечно затянутое смогом и пылью, редко дарило такие перемены, но даже они не приносили облегчения, лишь добавляли гнетущую серость. На остановке скопилось много народу - бледные, измождённые лица, глаза, полные безмолвного отчаяния. Когда стали экономить ресурсы, автобусов стало заметно меньше, и каждый рейс был битвой за место. Простым людям становилось всё хуже и хуже, каждый день в телевизорах крутили сообщения, что терпеть осталось совсем немного, скоро жизнь вернётся в нормальные русла. Вот только Гайла не понимала, почему терпеть приходится только простым людям. 'Сливки общества' ни в чём себя не урезали: у них было всё - деньги, еда, горючее для машин и, конечно, кислород, много кислорода, больше чем им было нужно, добытого из живой плоти Фабулы.
Старенький автобус, испуская столбы зеленоватого дыма - отработанной 'зелёнки', которая была их топливом и их проклятием, - со скрипом подкатил к остановке, словно старый, больной зверь. Люди стали впихивать себя и других внутрь, давясь и толкаясь, каждый борясь за свой глоток отравленного воздуха. Автобус был забит под завязку. Гайла кое-как расположилась около двери, крепко держась за поручень, чтобы не вылететь от каждого толчка, чувствуя, как её тело, измождённое и уставшее, протестует против этой давки.
Изрядно намучившись, она доехала до района своей подруги. Это был один из множества спальных районов Регады. В таких районах жили миллионы служащих станций и генераторов, тех самых, что перерабатывали Фабулу. Гайле удалось вырваться из такого района 5 лет назад, когда её сделали главным инженером в 'Организации Контроля Климата'. Теперь она жила за городом в небольшом, но своём домике, который казался ей раем по сравнению с этим ульем отчаяния. Но она всё ещё хорошо помнила жизнь в таких районах, их запах, их безысходность.
Она довольно быстро, без приключений добралась до дома подруги и остановилась на пороге, копаясь в сумке в поисках ключей. Внезапно в спину уткнулось что-то металлическое, холодное и твёрдое. 'Неужели они меня выследили?' - с ужасом пронзила мысль Гайлу, её сердце забилось, как пойманная птица.
- Подними руки, сучка. И медленно повернись, - послышался гнусавый, прокуренный голос, от которого по коже пробежали мурашки.
Гайла медленно повернулась, и её напряжение спало, сменившись холодной, расчётливой яростью. Перед ней стояли два молодых парня, все в татуировках, в грязных, изодранных штанах - обычные уличные шакалы, промышляющие на чужом горе. Их глаза, мутные от 'зелёнки' или ещё какого-то дешёвого наркотика, жадно скользили по её фигуре.
- Снимай жабру, положи в сумку и отдай её мне, - сказал темноволосый парень, с измазанным гарью лицом, его голос был полон наглой уверенности.
Гайла не двигалась, её взгляд был спокоен, но в нём уже горел огонь. Он поднял обрез и сильно ткнул его Гайле в переносицу. Металл холодил кожу, но она не дрогнула.
- А она ничего, - сказал второй парень и подошёл поближе, его дыхание было тяжёлым и вонючим. - Может, нам стоит повеселиться?
- О да, веселье я вам обещаю, - спокойно, почти ласково сказала Гайла, и в её голосе прозвучало что-то, от чего даже у этих шакалов должна была бы застыть кровь в жилах.
Она резко отклонилась в сторону, схватив дуло обреза рукой, и с силой ударила им в лицо парня. Тот от неожиданности выпустил оружие из рук и схватился за разбитый нос, из которого хлынула кровь. Не теряя ни секунды, рукояткой обреза она быстро и точно ударила второго в ухо. Теперь оба налётчика сидели на коленях, держась за разбитые части тела, их глаза были полны не только боли, но и шока. Гайла, стоя над ними, была воплощением холодной, безжалостной силы.
- Если я вас ещё раз тут увижу, - её голос был тих, но каждое слово было как удар молота, - засуну ваш же обрез вам в жопу, по самую рукоятку, и спущу курок!
Она не торопясь нашла ключи, открыла дверь и вошла внутрь, оставляя их корчиться на грязном пороге. Включив свет, ввела код доступа на пульте, висевшем на стене, около двери. Климатическая установка засвистела, нагоняя очищенный кислород и фильтруя тяжёлый воздух Регады. Баллонов, как она знала, хватит как минимум до возвращения хозяйки квартиры. Гайла сняла жабру и положила её в карман, чувствуя, как лёгкие, наконец, наполняются чистым, хоть и искусственным, воздухом.
Командор
Командор сидел, откинувшись на спинку массивного металлического кресла, обтянутого мягкой серебряной материей. Его глаза, как два больших стеклянных шара, не моргая, смотрели в потолок, словно пытаясь увидеть там ответы на вопросы, которые он сам себе боялся задать. На лице застыла еле заметная, горькая улыбка. В носу была вставлена жабра ярко-красного цвета, с сильным концентратом кислоты. Его мозг каждый раз требовал всё большую дозу, чтобы получать удовольствие. Кислота в маленьких количествах находилась в атмосфере Регады, но увеличенная доза стимулировала головной мозг, увеличивая ощущение удовольствия. Цвета казались ярче, запахи насыщенней, чувства сильней. Из атмосферы кислоту выделять было неэффективно, нужны были огромные объёмы. Поэтому её добывали прямо на генераторных станциях, тех самых, что перерабатывали Фабулу. Командор уже давно пристрастился к этому наркотику. Раньше он ещё уверял себя, что сможет остановиться в любую минуту, сейчас он уже понимал: без кислоты жить он больше не сможет. Правда, это его совершенно не волновало; у него было достаточно денег и связей, чтобы спонсировать своё маленькое хобби, так он стал называть свою привязанность - свою зависимость, которая, как он верил, давала ему контроль над болью.
Всё шло по плану, его плану. Спрос на кислоту был так высок, что каждый месяц приходилось увеличивать её производство. Живой материи, добываемой с Фабулы, оставалось уже очень мало, но Командор, не дрогнув, распорядился уменьшить выработку кислорода для населения и начать массовую продажу кислородных жабр. Атмосфера Регады стала такой тонкой и грязной, что в некоторых местах планеты жить стало невозможно, но зато спрос на кислородные жабры увеличился в разы, принося ему баснословные прибыли. В этот раз они не оплошают. За время, пока будут открыты порталы, планировалось заготовить живой материи в несколько раз больше, чем в прошлый раз. Армия была уже приведена в полную готовность, новые харвестеры должны были упростить добычу живой материи. Но в этот раз придётся попотеть с колониями на Фабуле. Придётся разорить в два раза больше лагерей, чтобы заготовить запланированное количество. Командор разработал отличный план. Тюрьмы Регады были забиты заключёнными; на их содержание уходило слишком много денег, даже после введения нового закона о смертной казни, тюрьмы освобождались недостаточно быстро. План Командор назвал 'Очистка совести' - он был гениален: нечасто удаётся убить двух зайцев одним выстрелом. Батальон 'ОС' был сформирован всего полгода назад, сейчас его численность перевалила далеко за 10 000 человек. Даже Командор не ожидал такого результата, когда подписывал указ об освобождении по возвращении с Фабулы каждого заключённого, добровольно записавшегося в батальон. Это был идеальный план: с Фабулы живыми вернутся процентов 10-20, большинство попадут обратно в тюрьму, даже не успев полностью вкусить свободу.
На столе неприятно зазвонил интерком. Командор непроизвольно поёжился и, вытащив жабру из носа, нажал кнопку ответа.
- Командор! - прозвучал гнусавый, слишком взволнованный голос старшего помощника, пробиваясь сквозь кислотное марево, которым Командор окутывал свой разум. - Только что звонил Граф. План не сработал, Гайла жива.
Слова, словно ледяные осколки, пронзили кислотный туман, которым Командор пытался заглушить свою боль. Он непроизвольно поёжился, но не от холода, а от внезапной, острой вспышки ярости, которая, как молния, пронзила его тело. Желваки на скулах дёрнулись. 'Жива? Как это возможно?' - мысль, острая, как заточенный клинок, пронеслась в его мозгу. Это была не просто неудача плана; это было личное оскорбление, вызов его контролю, его тщательно выстроенной системе.
Он с силой ударил кулаком по столу. Интерком подпрыгнул и, шмякнувшись обратно на стол, отключился, словно испугавшись его гнева. Комната, обычно погружённая в полумрак и прохладу, теперь казалась ему тесной и душной, несмотря на кондиционеры. Каждый пиксель на множестве компьютерных экранов, отображавших параметры генераторов, словно насмехался над ним, напоминая о его провале. 'Эта девчонка... она что, бессмертна?' - в его сознании всплыл образ Гайлы, её холодный, пронзительный взгляд, который он видел лишь несколько часов назад. В нём не было страха, лишь сталь и что-то из прошлого, как будто знакомого. И это бесило Командора больше всего. Он привык к страху, он питался им, а она... она была аномалией, занозой в его идеально отлаженной системе.
Командор резко встал из-за стола, его движения были резкими, как у хищника, которого лишили добычи. Он подошёл к входной двери, его шаги были тяжёлыми, словно каждый из них отдавался эхом в его измученном сознании. Он пнул её ногой. Дверь открылась, с грохотом ударившись об стенку, и этот звук, казалось, был единственным, что могло выразить его ярость. В приёмной, съёжившись, сидел седоволосый человек в больших очках - Ганн, его старший помощник, чьё лицо было бледным от страха. Ганн смотрел на начальника с ужасом, словно видел не человека, а воплощение гнева Регады.
- Ну и что мы теперь будем делать, Ганн? - обманчиво спокойно, почти ласково спросил Командор, и в этой ласке таилась такая угроза, что Ганн невольно вздрогнул. - Она ведь была с проверкой на 19-П генераторе? Значит, она всё знает? Знает о том, что мы истощаем запасы, что мы продаём кислород, что мы обрекаем миллионы?
- Граф сказал, что она про вас спрашивала, - задыхаясь, прохрипел Ганн, его голос был едва слышен.
- Что ещё сказал Граф? - рявкнул Командор, его голос был как скрежет металла, пронзающий тишину.
- Сказал, что чуть его не убила. И предупредила, чтобы её не искали, - Ганн сглотнул, пытаясь унять дрожь.
- Значит так, - голос Командора стал холодным, как лёд, - если ты мне её не найдёшь до открытия порталов, я лично позабочусь, чтобы ты и Граф первыми, слышишь, первыми вылетели через портал на Фабулу! Понял? Ты станешь топливом для Регады, Ганн, твоя плоть будет переработана в кислород, который ты так бережёшь!
Ганн растерянно и быстро закивал головой, его глаза были полны ужаса. Он понимал, что слова Командора - не пустая угроза. Он видел, как Командор сломался, как боль превратила его в безжалостную машину.
- Объяснять, что с ней делать, когда найдёшь, надеюсь, тебе не надо? - Командор процедил это сквозь зубы, его взгляд был пуст, но в нём горел холодный, расчётливый огонь. Он не стал ждать ответа и ушёл обратно в свой кабинет, хлопнув дверью так, что стены задрожали.
Подойдя к столу, он плюхнулся в кресло, которое казалось слишком мягким для его жёсткого тела, и стал массировать виски. В голове гудело, словно рой разъярённых ос, и глаза неприятно слезились. 'Чёртова кислота', - подумал он, но знал, что дело не только в ней. Это была боль, которая прорывалась сквозь наркотическое марево, боль от потери, от осознания того, что его план, его месть, его контроль - всё это рушится из-за одной девчонки, которая умудрилась выжить и стать занозой в его системе.
В дверь робко постучали, нарушая его мучительные размышления.
- Что тебе надо? - рявкнул Командор, не поднимая головы, его голос был глухим от напряжения.
Дверь открылась, и голова Ганна робко заглянула в кабинет, словно боясь нарушить гробовую тишину. В руках он держал странную, толстую книгу в красном переплёте. Она выглядела чужеродно в этом мире металла и синтетики, словно артефакт из другой эпохи.
- Сэр, тут у меня ещё одна новость, - мямлил Ганн. Его голос дрожал, а взгляд метался по кабинету, избегая глаз Командора.
- Говори, что мямлишь? - Командор поднял голову, его глаза были красными, но в них уже горел холодный, хищный интерес. Он не любил ждать, особенно когда его разум был затуманен.
- Вот, книгу у него изъяли, - сказал Ганн, и, словно боясь прикоснуться к ней, положил книгу на стол перед Командором. Она легла тяжёлым, почти осязаемым грузом, привлекая внимание Командора своей необычностью. Командор медленно протянул руку, его пальцы коснулись грубого переплёта. Он открыл книгу. Его пальцы, привыкшие к холодному металлу и пульсирующей жабре, коснулись бумаги. И его ударило током. Не электрическим - ментальным. Бумага была тёплой. Не от температуры в комнате, а изнутри. Этот предмет не принадлежал Регаде. Он 'фонил' спокойствием, от которого у Командора свело зубы. Кислота в его крови взбунтовалась, пытаясь выжечь это чужеродное ощущение чистоты, но книга была сильнее. Она не просто лежала на столе - она смотрела на него. Она была написана на странном, незнакомом ему языке, буквы были похожи на древние символы. Страницы пестрели разноцветными фотографиями, очень странными фотографиями, сделанными на другой планете - изображениями, которые вызывали в его сознании смутные, почти забытые отголоски чего-то, что он когда-то знал, но давно похоронил под слоями ненависти и наркотика.
- Посмотрите на 84 страницу, - робко сказал Ганн, словно боясь нарушить наступившую тишину.
Командор недовольно посмотрел на него, но повиновался. Он стал листать книгу, его пальцы скользили по глянцевым страницам. На указанной странице, во всей своей красе, был напечатан Герб Регады - символ его власти, его контроля, его мира. Но под ним была надпись, и одно из слов было написано на языке планеты - 'Надежда'. Это слово, написанное на языке, который он не понимал, но которое, казалось, вибрировало с какой-то древней, забытой силой, заставило его замереть. Он не мог понять, почему, но это слово, эта 'Надежда', пронзила его, словно тонкая игла.
- Вот это уже интересно! - резко, но с ноткой странного, почти болезненного интереса сказал он.
- Лично присмотри за этим человеком, Ганн. Я уверен, захочу с ним встретиться. Всё, проваливай! - Командор резко захлопнул книгу, звук которой эхом разнёсся по кабинету, словно отсекая все лишние мысли.
Его взгляд был прикован к закрытой книге, лежавшей на столе. Слово 'Надежда' продолжало пульсировать в его сознании, словно чужая, но навязчивая мелодия. Он не понимал его смысла, но чувствовал его вес, его странную, почти болезненную силу. Это было что-то из мира, который он давно уничтожил, что-то, что он выжег из себя вместе с воспоминаниями о семье. 'Надежда... Что за глупость?' - пронеслось в его мыслях, но голос был слабым, почти неубедительным. Он вспомнил, как когда-то сам верил в надежду, как она вела его в бой, как она была частью его жизни, до того, как он стал тем, кто он есть сейчас. Это воспоминание было как укус, как фантомная боль от ампутированной конечности. Его тело требовало новой дозы, жабра в носу, казалось, пульсировала, требуя ещё кислоты, той самой, что была живой плотью Фабулы, превращённой в его наркотик. 'Нет. Не сейчас. Сначала этот человек'. Он должен был понять, что за 'заноза' попала в его систему, что за древние, забытые вибрации она несёт. Он должен был контролировать это, как контролировал всё остальное. Он должен был раздавить эту 'Надежду', как давил всё, что угрожало его миру. Но что-то внутри, что-то глубоко похороненное, уже отзывалось на этот чужой, но такой знакомый зов.
Дор
На следующее утро Гайла проснулась очень поздно, чувствуя себя морально и физически опустошённой. Она ещё долго лежала в постели, не в силах заставить себя всё-таки встретиться с новым днём. Мысли и чувства хаотично прыгали в голове, не давая здраво размышлять. За стенкой кто-то раздражённо бубнил, то и дело повышая тон. В комнате было очень холодно, лицо неприятно мёрзло, похоже, на улице опять похолодало. Последние 10 лет климат резко поменялся, сезоны как таковые перестали существовать, один день на улице могло быть нестерпимо жарко, потом настолько холодно, что ломило кости. Собрав все скудные остатки своей воли в кулак, она рывком встала из постели и подошла к умывальнику. В квартире и правда было очень холодно, зеркало запотело, а уголки покрылись изморозью. Она включила воду, обжигая руки и лицо холодной водой, умылась. Климатическая установка не работала, она автоматически выключалась ночью, дабы не израсходовать дневной энергетический лимит. Гайла включила её снова и прибавила температуру нагоняемого воздуха. Через несколько минут в квартире заметно потеплело, и дышать стало легче. В шкафчиках ничего, кроме концентрата 'зелёнки', не нашлось. Да Гайла и не надеялась увидеть здесь настоящую еду. Подруга уехала почти на месяц, а оставлять редкую органику гнить в пустой квартире в нынешние времена считалось не просто расточительством - почти преступлением. 'Зелёнка' же была вечной. И дешёвой. Именно на этой субстанции и доживал свой век их мир. Универсальная валюта выживания. Изначально её добывали из плоти Фабулы только ради кислорода. Но голод и дефицит диктовали свои законы: вскоре поняли, что отработанный шлам, если его разбавить, горит лучше старого бензина. А если разбавить ещё сильнее - этим можно набить желудок. Гайла налила густую, болотно-зелёную массу в чашку, разбавила водой и щедро посолила. Вкус это почти не меняло - он оставался металлическим и пресным, - но соль хотя бы создавала иллюзию еды. Нехотя, залпом выпив стакан, она практически сразу почувствовала прилив новых сил. Как ни крути, 'зелёнка' была универсальным веществом. Регада существовала только за счёт её запасов. Она полностью поддерживала существование всех на Регаде. 'Как люди могут так безответственно относиться к ней, как можно ради грязного наслаждения и денег жертвовать миллионами людей?' - эти мысли окончательно испортили её настроение и напомнили Гайле о безвыходности её положения. Идти против Командора было безумием. После Его Величества Короля Регады он был вторым человеком на планете. Но это только формально, так как Король был уже стар; фактически, вся власть была в руках у Командора. После смерти Короля он возглавит правительство, других наследников на престол на планете не было. Все члены Королевского рода по странным причинам ушли из жизни. Теперь Гайла догадывалась, кто создавал эти причины. Гайла знала Командора уже вечность, она ещё в юности воевала под его командованием с армией повстанцев на острове свободы. Тогда она была влюблена в своего командира, он был душой армии. Люди за него шли на смерть. Своей энергией он связывал солдат в неразрывный клубок, примером вёл в бой. О его честности ходили легенды. 'Как же ошибаются, когда говорят, что люди не меняются', - думала Гайла. На улице послышались отдалённые выстрелы. 'Опять хулиганьё развлекается', - Гайла подошла к окну и не поверила своим глазам. Дома, дороги и фонарные столбы были покрыты тонким слоем снега. Она уже успела позабыть, как выглядит снег, это было красиво. Как будто всю грязь прикрыли ангельским одеялом. Она ещё наслаждалась сказочным видом из окна, забыв про все переживания, когда из-за угла быстро выбежал человек. Он так резко повернул, что не удержался на ногах и кубарем повалился на землю, прокатившись несколько метров по свежему снегу, оставляя за собой красный след. Он моментально вскочил на ноги и побежал дальше. Посредине улицы он остановился и быстро осмотрел дома вокруг. Увидев в окне Гайлу, он побежал к её двери. Гайла смогла рассмотреть его: на нём была надета тюремная роба, правый рукав был весь в крови. Человек был маленького роста, но очень крепкого телосложения. Человек, поравнявшись с окном, остановился и посмотрел на неё. В его глазах был страх и просьба. И Гайла увидела, от кого он бежал: два солдата Охраны Порядка (ОПшники) выбежали из-за угла, держа пистолеты наготове. Гайла, не думая, подбежала к двери, открыла её и резко втащила человека внутрь, захлопнув за ним дверь. Задёрнув шторы, она подошла к двери и посмотрела в глазок. ОПшники разделились и стали стучаться в двери соседних домов. Человек лежал на полу, не двигаясь, похоже, потерял сознание, огнестрельная рана на руке кровоточила. Она схватила его под мышки, и странный, вибрирующий гул прошёл по её позвоночнику. Это не было похоже на адреналин. Это было похоже на то, как если бы ключ поднесли к замку. Тело незнакомца казалось странно 'родным', словно её собственные атомы узнавали его атомы. Она отпрянула от него, но, быстро вспохватившись, отволокла в спальню. На полу красовалось пятно тёмно-красной крови. В дверь постучали. Она быстро закрыла кровавое пятно ковриком, лежавшим около двери, растрепала волосы, скинула халат и в таком виде открыла дверь. На пороге стоял один из ОПшников, молодой парень с хмурым выражением лица. Вид Гайлы явно смутил его, он отшатнулся от двери и зачехлил свой пистолет.
- Здравствуйте, мы ищем беглого преступника. Вы тут одна? - сказал он, смущённо отводя глаза в сторону.
- Да, вот высыпаюсь после смены, - спокойно сказала Гайла, сдерживая зевоту.
- Можно я загляну внутрь? - сказал он, подходя ближе.
- Уважаемый, я же сказала, у меня никого нет. Плюс не убрано, и я всё ещё чертовски хочу спать. До свидания, - так же спокойно сказала Гайла и стала закрывать дверь.
Охранник поставил ногу между косяком и дверью, не позволяя ей закрыться.
- Мадам, мой долг вас предупредить. Скрывание преступников жестоко карается законом. Нам лично дали разрешение применять оружие.
- Я же сказала, что у меня никого нет, я даже не одета. Вы меня стесняете. Уберите, пожалуйста, вашу ногу.
ОПшник пробежался по сочному телу Гайлы взглядом и, улыбнувшись, убрал ногу. Гайла захлопнула дверь. 'Неужели, пронесло'. Она подошла к окну и, отогнув край шторы, посмотрела на улицу. ОПшник стоял около входа и рассматривал что-то на земле. 'Кровь!'. К её двери вела маленькая, еле заметная дорожка крови. Охранник выпрямился и по рации позвал своего напарника. 'Похоже, сейчас будет жарко'. Гайла натянула штаны и обтягивающую кофту. Она подошла к двери, быстро посмотрела в глазок и встала сбоку. Через пару минут тишина взорвалась множеством звуков. Дверь резко влетела внутрь, сорванная с петель. Происшедшее дальше было так быстро, что ОПшники даже не смогли понять, что произошло. В проёме двери появился один из них, с пистолетом в вытянутых руках. Гайла моментально скользнула к нему, схватила руки и коленкой сильно ударила в солнечное сплетение. Руки ослабли, и она, вывернув их, направила пистолет в его сторону, нажав его пальцем на курок, разнесла Охраннику голову. Потянув его на себя, упала на пол, закрываясь мёртвым телом как щитом. Другой ОПшник начал стрельбу, пули стали жалить бездыханное тело его напарника. Гайла вытянула руку с пистолетом и двумя выстрелами закончила жизнь второго Охранника. Теперь в дополнение к её проблемам у неё было оружие, два трупа и бесчувственный, раненый человек в спальне. Жизнь, похоже, даже и не собиралась налаживаться.
АРХИВ 1.1: Зов Фабулы
Сфера вошла в атмосферу Фабулы не бесшумно. Она вошла как раскалённая игла в живую ткань. Небо не раскололось, но воздух вокруг капсулы зашипел, испаряясь от перепада температур. Оболочка, раскалённая трением, осыпалась дождём горящего шлака.
Удар. Почва Фабулы - мягкая, пружинящая, полная воды и света - приняла этот удар с глухим, влажным стоном. Синбион встал. Его системы охлаждения выли, сбрасывая излишки тепла. Пар окутал его фигуру белым облаком.
Он сделал первый шаг. И услышал хруст. Под его металлической ступнёй мох не просто примялся. Он почернел. Волокна, наполненные жизнью, мгновенно свернулись и рассыпались в пепел от жара его корпуса. Сенсоры зафиксировали: 'Локальное повышение температуры. Целостность биологического покрова нарушена. Статус организмов: Функционирование прекращено'.
Он замер. Он посмотрел на свою руку. С неё всё ещё стекали капли конденсата, но там, где они падали на цветок, лепестки сворачивались в сухие, мёртвые трубочки. Он не хотел убивать. У него не было протокола 'Уничтожение'. Но сама его природа - его энергия, его плотность, его материал - была ядом для этого мира.
Он сделал шаг - и услышал, как корни под землёй сжимаются, уходя глубже, подальше от его тяжёлой, горячей вибрации. 'Статус: Изоляция. Контакт: Отрицательный. Среда: Активное избегание'.
Он остановился. Его сенсоры работали на пределе, но привычных данных не было. Ни радиоволн, ни тепловых сигнатур врага, ни акустической речи. Но мир не молчал. Для его цифрового зрения воздух был штормом.
Он переключил спектр восприятия. И реальность взорвалась. То, что выглядело как ветер, было потоком данных. То, что казалось дрожью листьев, было пакетами зашифрованной информации. Вся планета была гигантской, шумящей нейросетью.
'Анализ паттерна... Ошибка. Язык не обнаружен. Обнаружена... Музыка? Нет. Узор'. Вибрации шли от корней к стволам, от стволов в небо. Это были спирали, фракталы, сложные геометрические фигуры, сотканные из биоритмов.
Синбион закрыл глаза (отключил оптику). Он перестал смотреть и начал слушать всем своим корпусом. Он чувствовал, как волны информации обтекают его, ударяются о его металлическую оболочку и рассыпаются. Он был камнем в реке. Помехой.
'Декодирование... Синхронизация...' Он попытался послать сигнал. Простой бинарный код: 'Я не враг'. Но для Фабулы это прозвучало как скрежет ножа по стеклу. Ближайшая лиана хлестнула воздух, словно от боли, и отпрянула.
Он понял: он кричит. Его само присутствие, его мысли, его электроника - это оглушительный шум. Чтобы его услышали, он должен замолчать. Он начал гасить свои реакторы. Снижать тактовую частоту процессора. Убирать ментальные щиты. Он становился тихим. Уязвимым. Пустым.
И тогда лес перестал отступать. Он начал реагировать. Земля под ногами дрогнула. Из мха, беззвучно и стремительно, вырвались корни. Толстые, узловатые, сильные, как удавы. Они не ударили. Они обвили его ноги. Потом корпус. Потом руки. Синбион не сопротивлялся. Его протоколы боевой защиты вспыхнули красным: 'Угроза захвата! Активировать протокол защиты?' 'Отмена', - скомандовал он.
Он позволил корням сжать себя. Подняли. Потянули. Его тащили не как пленника, а как странный, опасный предмет, который нужно доставить на карантин. Он висел в путах, лицом вниз, наблюдая, как под ним проплывает светящееся болото. Вихри информации вокруг стали плотнее. Теперь он различал в них оттенки: Острая, красная пульсация - Тревога. Тягучая, коричневая волна - Любопытство. Холодная синь - Приказ.
Его несли к центру узора. Туда, где информационные потоки сплетались в тугой, ослепительный узел. Там, на холме, окружённый свитой из шагающих деревьев, ждал Тот, Кто Умел Слушать.
Корни разжались, и Синбион упал на колени перед Гродом. Но он не встал. Он остался внизу, опустив голову, позволяя сканировать себя. Он видел Грода не как существо, а как гравитационный центр этого информационного шторма. И впервые Синбион попытался не сказать, а свибрировать в ответ. Он попытался скопировать узор 'Смирения', который только что увидел в корнях.
Грод склонил массивную голову. Десятки его глаз смотрели на лежащего киборга. В эфире повисла тишина. Шторм утих.
- Ты громкий, - прошелестело в сознании Синбиона. Не слова. Смысл, распакованный прямо в мозг. - Ты шумишь, как умирающая звезда.
- На Фабуле нет места шуму, - приговор прозвучал без злости, как закон природы. - Шум должен вернуться к звёздам.
Корни под ногами Синбиона дрогнули. Они не ударили, но стали оплетать его конечности с новой, неумолимой силой - не чтобы удержать, а чтобы вырвать сорняк из почвы. Сжатие усилилось. Металл корпуса жалобно скрипнул. Грод качнулся, словно слабый бриз мог сдвинуть его массивную тушу, отворачиваясь. Порыв ветра сорвал сухую листву с деревьев, закручивая её в прощальный вихрь.
'Конец', - вычислил Синбион.
И вдруг... давление исчезло. Корни замерли, не завершив движение. Вибрация земли изменилась. Она стала глубже, гуще, тяжелее. Это был гул, идущий из самого ядра, минуя Грода, минуя всех живых существ, прямо к чужаку.
Синбион почувствовал не слова. Он почувствовал ощущения, сплетающиеся в сложнейшие узоры. Это шло не от Грода. Это шло от Фабулы. Голос был медленным, как движение тектонических плит:
- ...Звёзды... Рано... Ждать...
Грод пошатнулся. Его конечности, державшие равновесие тысячи циклов, вдруг ослабли. Он слышал Голос с момента своего прорастания. Но Фабула всегда говорила импульсами: 'Вода', 'Опасность', 'Тепло'. Её язык был языком тела, простым и чистым, как фотосинтез. Но то, что прозвучало сейчас... Это была не эмоция. Это была концепция.
Грод смотрел на Синбиона, но видел не его. Он слушал эхо внутри своей головы, которое всё ещё дрожало от тяжести сказанного. Никогда, за все миллионы оборотов вокруг солнц, в зове Фабулы не было столько смысла. Планета не просто защитила чужака. Она принимала его.
Фрактал памяти
Комната медленно наполнялась запахом смерти и гари. Кровь стыла на полу, как разлитая тень, и лишь тонкий сквозняк с улицы, пробираясь сквозь выбитую дверь, приносил с собой остатки звуков жизни - далёкие сирены, шаги, напряжённый город, ищущий беглецов.
Гайла тяжело опёрлась о стену, проводя рукой по лбу. Вены пульсировали громче, чем её собственные мысли.
Один ОПшник лежал, скрючившись, с развороченной грудью. Другой - под её ногами, с простреленной головой.
И посреди всего этого - он, тот, кого она вытащила с улицы. Всё ещё живой. Всё ещё дышащий.
- Эй... - шепнула она, опускаясь рядом. - Очнись.
Он застонал. Веки дрогнули, и под ними показались глаза - мутные, полные боли. Он попытался заговорить, но губы пересохли, словно были сделаны из соли.
- Пить... - прохрипел он.
Она подала кружку с грязной водой из-под крана, поддерживая его голову. Он пил жадно, как зверь, а потом, оторвавшись, впервые посмотрел на неё ясно.
- Ты... Гайла?
Гайла замерла.
- Откуда ты знаешь моё имя?
Он попытался сесть, но вскрикнул от боли. Она прижала его к полу.
- Не двигайся. У тебя рана - пуля прошла навылет, но не задела органы. Повезло.
Он усмехнулся, болезненно.
- В последнее время нам всем... странно везёт.
Она присмотрелась к его лицу: короткие тёмные волосы, резкие скулы, светлая кожа, как будто солнце не касалось её годами.
- Кто ты?
Он молчал. Потом, через паузу, сказал:
- Меня зовут Дор. Я был частью Ордена Хранителей.
- И если ты сейчас не поможешь мне подняться - мы оба станем частью старых, очень пыльных историй.
Гайла резко встала.
- ОПшники не одни. Через пару минут тут будет вся зачистка. Если ты в состоянии встать - вставай. Если нет - я вытащу тебя волоком, но быстро ты мне не умрёшь.
Дор попытался усмехнуться, но вместо этого закашлялся.
Она уже рылась в рюкзаке, перетаскивая с тела одного из ОПшников бронежилет. Сорвала с него грязную, но целую маску и бросила к ногам Дора.
- Надевай. Мы уходим в их шкуре.
- Символично, - прохрипел он. - Словно Регада сама надевает чужую личину каждый раз, когда хочет выжить.
- Хватит философствовать. Нам нужно десять минут до ближайшего стока. Потом туннель. Потом - ты мне расскажешь всё, что знаешь.
- А ты готова слушать?
Она повернулась, и впервые её глаза вспыхнули.
- Если хоть одно слово твоё прояснит, зачем за мной охотятся - я готова слушать даже шёпот мёртвых.
Они выбрались во двор через балкон. Гайла шла вперёд, проверяя периметр. Маска закрывала лицо, броня немного висела, но снаружи они выглядели как патруль.
Ни один из прохожих не решился даже смотреть в их сторону. Форма Организации Порядка действовала как щит - и как клеймо.
У одного из опорных пунктов она остановилась, осмотрелась, жестом показала Дору следовать за ней.
Они двинулись по старому дренажному каналу - путём, которым когда-то перевозили отходы энергетических станций. Теперь - только тишина, ржавчина, и редкие отпечатки крысиной жизни.
Время будто растянулось. В туннелях не было ветра.
Только звук шагов - чужих, тяжёлых, вырванных из сна.
- Сколько тебе лет? - спросил он.
- Хватит, чтобы перестать верить в сказки. И не хватает, чтобы перестать надеяться.
- Хороший возраст, - тихо сказал Дор. - Время, когда мы всё ещё помним, как звучит слово 'доверие', но уже умеем сжимать кулаки.
Они дошли до заколоченного шлюза.
Она сняла панель. Там - замок с биометрическим кольцом и трёхкратным кодом.
Полки с книгами, стеллажи с табличками, покрытые плесенью терминалы.
Укрытие.
Она закрыла за ними дверь. Они стояли, тяжело дыша.
- Теперь рассказывай, - прошептала она, снимая маску.
- Садись, Гайла.
Он сел напротив, и его голос больше не дрожал от слабости - он дрожал от воспоминаний.
- Ты готова услышать, кто ты?
Архив пах пылью, металлом и временем.
Гайла сидела на бетонном полу, облокотившись на рюкзак, сжимая в руках автомат. Дор - напротив, полупритонув в старом кожаном кресле, которое, казалось, было поставлено сюда ещё до того, как сама Регада забыла, что такое дождь.
Он смотрел на неё, как смотрит на искру человек, долго идущий сквозь ночь.
- Ты знаешь, где ты родилась, Гайла?
- В государственном доме детей ?12.
- В подвале. Без света. Среди других, таких же забытых.
Он кивнул.
- Это - половина правды.
Он снял бронежилет, обнажил левое плечо и коснулся татуировки - древний символ, вживлённый под кожу в форме круга, расколотого пополам.
- Ты родилась в Храме Западного Ветра.
- Ты - дочь Лиры и Эшана Вейр. Они были Стражами Фрактала.
Имя словно прокатилось по пустоте, как забытый аккорд.
Гайла замерла. Что-то внутри дрогнуло - не воспоминание, а отголосок формы, которую носит душа до слов.
- Это... невозможно. Я искала. Там ничего не было. Ни записей, ни фотографий...
- Потому что они сожгли всё. Даже память.
- Твои родители знали, что когда-нибудь Регада забудет себя.
- Знали, что не выстоят.
- И знали, что когда наступит мгновение между светом и тенью, нужен будет кто-то, кто сделает шаг.
Он подался вперёд.
- Тебя не бросили. Тебя спрятали.
Гайла дрожала. Это была не та дрожь, что приходит от страха.
Это было... возвращение к истоку, к крошечной точке в сердце, которая всегда знала - что-то было не так.
- И... что это за Артефакт?
- Он не механика. Он - суть.
- Его нельзя расшифровать. Его можно только почувствовать.
![Fabula [ai]](/img/d/dremow_k_w/sinbion/file_00000000639061f68ca955ebfcd-6488.png)