Горин стоял на перроне, завернувшись в плащ и надвинув шляпу на глаза.
Тикали часы. Он носил подарок жены на левой руке -- как в старину, ещё до появления "портсигаров".
Часы были очень красивые и дорогие -- с зубчатым силуэтом крепости на циферблате. И совершенно бесшумные. Тикали не они. Секунды -- иногда долгожданные, как дождь в пустыне, иногда назойливые -- бились у него внутри. Другая жизнь навсегда научила его чувствовать время.
Поезд задерживался: вышел из строя участок путей. Горин вздохнул и направился в привокзальный ресторан.
Деревянные двери пропустили Горина, недовольно ворча. Над притолокой вспыхнула красная надпись: "Зал ожидания". Неслышно подкатил робот-инвалид с розеткой участника Прибрежного Конфликта в петлице, принял плащ и шляпу.
Горин огляделся.
Странный это был "зал". Слева громоздился мраморный фонтан с тёмными блестящими рыбами. У стены напротив входа -- четыре квадратных, как морда таможенника, стола. Из-за барной стойки улыбалась миловидная, но уже стареющая девушка с крашеными волосами, плоской фигуркой бумажной куколки и бейджем с именем "Катрина". Её глаза смотрели выразительно и печально. Такие же глаза были у жены перед его поездкой.
"У тебя -- другая женщина", -- кричал её взгляд.
Она ошибалась.
Впрочем, с некоторых пор в жизни Горина действительно появилась женщина. Но совсем не в том смысле, который вкладывала жена.
Горин тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и бегло оглядел посетителей. Взгляд остановился на худощавом молодом человеке в расстёгнутой "косухе": стимкер или музыкант. Он сидел в одиночестве, вытянув ноги в остроносых сапогах, и барабанил пальцами по столу. Перед ним стоял бокал, из которого "стимкер-музыкант" время от времени потягивал светлое пиво. Было в этом юноше что-то пугающее: не то почти прозрачная бледность, не то сосредоточенность, с которой он рассматривал геометрические узоры столешницы. Горин, сам не понимая почему, пренебрёг свободными столиками и направился прямо к нему.
-- Не против? -- Горин взялся за спинку свободного стула.
Парень с любопытством уставился на незнакомца.
-- Да гос-споди, проблема, что ли? -- наконец сказал он. Приподнялся, протягивая руку, шваркнул клёпками по столу. -- Саня.
-- Горин.
Он ответил на рукопожатие.
-- Первый раз здесь? -- спросил Саня и, не дожидаясь ответа, махнул официантке.
Но она уже и так спешила к ним, выбивая шпильками на исцарапанном паркете зубодробительный канкан. Подскочив, улыбнулась по очереди Горину и Сане, приготовила блокнот и карандаш.
-- Сестрёнка, значит... два "шпрунгера", пару гамбургских бисквитов... Здесь так принято, что называется, -- словно извиняясь, объяснил Саня Горину. -- И пожрать нам что-нибудь.
Подали бисквиты и коктейли в причудливых спиралевидных сосудах. Горину вспомнилось что-то из химии: не то реторта, не то змеевик...
-- Ага! -- Саня потёр ладонями. -- Эт-то пьётся совершенно особым способом. Под историю.
Он снова достал сигарету и зажигалку, и Горин разглядел на металлическом корпусе гравировку: "ЧZ".
"Точно, стимкер", -- отметил он, поморщившись от дыма.
-- Извини. Забываю, -- Саня моментально затушил сигарету и поднял "бокал". Горин тоже взял свой.
-- Ну раз я виноват, мне первым и рассказывать. А т-ты пей.
-- Как ты догадался, что я не переношу дым? -- в упор спросил Горин.
Саня помедлил, но всё же ответил:
-- Я вижу, кто ты.
-- Ты -- инометаболик? Другой? -- в упор спросил Горин.
-- Я -- тень.
Рука Горина, как раз собиравшегося пригубить коктейль, застыла в воздухе.
-- Однако, -- пробормотал он. -- А выглядишь...
-- Как живой, да? -- подхватил Саня и захохотал так искренне и заразительно, что его собеседник тоже невольно улыбнулся.
-- У меня сегодня днюха! -- он откинулся назад и широко развёл руки в стороны.
Горин поднял брови:
-- У меня тоже. Поздравляю!.. Что тебе пожелать?
Саня сразу посерьёзнел и выпрямился на стуле.
-- Пожелай мне увидеть Чёрную Звезду, -- тихо сказал он.
-- Ты веришь в сказки? -- хмыкнул Горин.
Саня одарил собеседника долгим, тяжелым взглядом.
-- Эту, как ты говоришь, "сказку", -- пробормотал он. -- Я сотворил собственными руками.
...Он называл её "Чезет" -- у всех стимкеров есть клички. В этом имени ему мерещилось что-то восточное, под стать её чёрным глазам. Она же упорно звала его Кентавром -- он казался неотделимым от пароцикла.
-- Кентавр наполовину лошадь. Лошадь! А не с-стимк, -- распалялся порой он.
-- Какая разница, -- улыбалась Чезет.
Прозвище прилипло, друзья сократили до "Кента".
Она нравилась Кенту. Красивая, гибкая, носившая развевающиеся платья, превосходно танцующая фуриант. И храбрая. Когда он, как сумасшедший, гнал вдоль набережной, она смеялась, обхватив его сзади за талию...
Наверное, он любил бы её. Если бы не боялся. Сам толком не понимая, чего.
-- Что ты так смотришь на меня? -- спрашивала иногда девушка. -- Словно стараешься разглядеть, что у меня внутри.
Кент отшучивался и смущенно отворачивался. Он и впрямь старался разглядеть. Найти отличия.
"Что я буду делать, если она -- другая?"
Так хотелось верить в свое благородство и готовность в нужный момент совершить настоящий Поступок!.. Но память безжалостно подкидывала эпизоды из прошлого.
Вот он, пятилетний мальчишка, послушно перестает водиться с пацанёнком из соседнего дома, когда родители сообщают сыну, что дружить сдругими нельзя.
Вот он стоит в школьном коридоре и наблюдает за тем, как его соседку по парте, оборачивающуюся в моменты сильного испуга мышью, окружила в углу толпа веселящихся ребят. Один из них держит в руках здоровущего пятнистого кота, остальные кричат: "Ну, превращайся, превращайся уже!", а он стоит неподалеку. Глазеет. И не вмешивается.
Вот Кент сидит в баре в компании приятелей, смотрит репортаж о зачистке горного района, где обосновались якобы нападавшие на людей вампиры, и молча поднимает бокал под вызывающий шумное пьяное одобрение тост: "Чтоб всех этих мутантов повырезали!"
-- Ты правда любишь меня, Кентавр? -- нередко спрашивала Чезет в тихие вечерние часы.
-- Очень, -- не совсем искренне выдыхал он, гладя ее волосы.
Он любил эти минуты -- когда в мире словно не было никого, кроме них двоих. Но потом возвращалась реальность -- разговоры о волнениях и беспорядках, газетные статьи о подозрительных убийствах, осторожные замечания политиков о необходимости резервации, митинги с кровожадными призывами...
Кент снова и снова пристально вглядывался в Чезет, с замиранием сердца, со страхом, пытаясь понять, что же в ней не так, и вновь и вновь задавался вопросом -- а если?..
Чутье, обычно позволявшее Кенту распознавать других с первого взгляда, подвело его в случае с девушкой. Может быть потому, что раньше таких, как она, не было. Может быть потому, что он не хотел видеть.
"Открыли глаза" ему родители. Как-то раз за ужином отец, тяжело положив ладони на стол, сообщил:
-- Ты, сынок, конечно, уже сам взрослый, не нам с матерью тебе указывать. Но только послушал бы старших, у нас всё-таки опыта побольше... Бросал бы ты эту свою другую, пока не поздно.
-- Другую? -- механически переспросил Кент, не сразу поняв, о ком речь.
-- Ну, да. Эту твою Чезет.
-- Так она все-таки другая! -- против воли вырвалось у стимкера. Он замолчал, пытаясь осознать услышанное. Сглотнул, сухо спросил: -- А вы-то откуда знаете?
Доводы отца были бесспорны. Кент мог бы и сам сообразить -- инометаболики, сторонящиеся людей так же, как и люди -- их, Чезет не избегали. Среди друзей девушки других было немало -- а ни у одного его знакомого инометаболиков в друзьях не водилось... Этого было достаточно, чтобы сделать выводы -- ведь у других есть словно встроенный радар, позволяющий им распознавать себе подобных. Но Кент не замечал очевидного...
Не замечал -- или она не позволяла ему заметить?
Он выскочил под дождь. Пронёсся мимо кустов сирени и свернул в арку. Промокший насквозь, влетел в гараж, дрожа от холода и злости.
Чезет ждала его.
-- Ты знала?
-- О чём? -- чужой взгляд такого родного, такого знакомого человека испугал ее.
-- Ты знала! -- отчаянно выкрикнул Кент. -- Так зачем водила меня за нос? Зачем притворялась? Зачем скрывала от меня, что ты?.. Кто ты,Чезет? Оборотень? Привидение? Вампир? Ну?
Тёмные глаза Чезет широко распахнулись и, казалось, заполнили собой всё лицо.
-- Кент, я не понимаю, о чем ты, -- растерянно проговорила она.
-- Зачем ты врёшь? -- выплюнул он. -- Зачем ты даже сейчас врёшь?
-- Ты думаешь, я -- другая? -- сообразила девушка, и на её глаза навернулись слёзы обиды. -- И ты решил, что я тебе врала? Неужели ты совсем меня не знаешь?
-- Т-теперь уже не знаю!
Он не хотел никаких объяснений: и так всё ясно. Чуть ли не силой впихнул ей в руки шлём, завёл мотор. Как только она села, рванул с места. Не думая, не сомневаясь. Просто вперёд, быстрее, по ещё не просохшему после дождя асфальту.
Куда, зачем, почему?.. В голове пусто, только звенела ярость и метались обрывки несвязных мыслей.
Вот тебе ответ на вопрос. Вот тебе и Поступок. Оказывается, в реальной жизни разыграть историю Ромео и Джульетты вовсе не легко -- за долгие века люди так и не научились терпимости...
Поворот на углу Трёхсвятской и Восстания.
Тёмные облака в стеклах заплаканных окон.
Лужи, цветные от фонарных огней.
Ветер, хлещущий по щекам.
Скорость -- чтобы погасить ярость.
И мокрая резина колёс на влажном асфальте...
Стимк не вписался в поворот; седоков вышвырнуло на мостовую.
Кент отделался сотрясением мозга и переломом ключицы. Так она думала поначалу.
Чезет вообще не пострадала, только очень испугалась -- за него. Так поначалу думал он...
Саня умолк. Уставился в столешницу, словно пытался что-то прочесть в её узорах. Горин отставил свой бокал.
-- И что было потом?
-- Потом ничего н-не б-было...
-- Понятно, -- сказал Горин -- просто чтобы что-то сказать.
Саня мотнул головой, с усилием отрываясь от воспоминаний.
-- И вообще, т-теперь т-твоя очередь, что называется.
-- Да, пожалуй, -- легко согласился Горин.
...Пять лет назад, как и сегодня, он стоял на вечернем перроне, завернувшись в плащ и надвинув шляпу до самых глаз. Ждал поезда -- ехать в прабабкину деревню, на дачу.
Составы приходили один за другим. Люди спешили мимо с рюкзаками и сумками, с чемоданами на колёсиках.
"Как это удобно: чемодан на колёсиках... Особенно для женщин, которым некому помочь", -- отметил он, проводив взглядом хорошенькую пассажирку, волокущую отчаянно скрипящий ярко-красный саквояж.
Та словно почувствовала его взгляд -- обернулась, внимательно оглядела, сделала свои выводы, уронила поощряющую улыбку. И ярко-синюю картонку билета.
"Хочешь -- поднимай", -- поддразнили её глаза.
Обручальное кольцо на его пальце её явно не смущало. Впрочем, его тоже -- он уже давно носил его просто по привычке. Однако сейчас хотелось не женщину. Хотелось общения -- простого, душевного человеческого общения.
Или никакого вообще. Он заранее морщился, представляя возможных соседей по купе -- шумных и назойливых.
Билет поднимать не стал.
Судьба порадовала: единственный попутчик дрых без задних ног на верхней полке. Горин откупорил припасённую бутылку пива. Не заметил, как прикончил её и достал вторую, потом третью. Он не пил уже очень давно -- не хотелось. Но поезд... Он будто создан для того, чтобы пить и ждать. Ждать перемен.
Девушка появилась после четвёртой бутылки. Он даже не был уверен, что она реальна. Брюнетка в воздушном платье. Симпатичная, но слишком грустная. Села рядом. Сцепила пальцы.
Покачиваясь и стуча колёсами, мчался курьерский; спал, похрапывая, сосед...
Должно быть, девушка что-то рассказывала, но он совершенно этого не помнил. Говорил в основном сам. Такое, что не рассказывал никому в жизни. В чём не признавался даже себе.
Два часа почти непрерывного монолога -- а потом он просто выключился.
Когда очнулся, был в купе один. Сосед только что вышел -- смятые простыни неряшливо свешивались с верхней полки.
Черноглазой незнакомки словно и не было.
...На даче его настиг первый приступ.
Он не успел ничего понять, ничего предпринять: судорога накатила внезапно, и он потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что лежит на земле. Всё тело ломило, словно он только что упал с высоты.
Жене рассказывать не стал. Она ничего не заподозрила, только надулась -- задержался на целые сутки и даже не позвонил!
В следующий раз он почувствовал приближение приступа заранее. Едва выпросив на работе отгул, бросил всё и умчался за город, в лес. Жене сказал: срочная командировка.
Ещё через месяц отправил жену к родителям, а сам остался в квартире. На службе сказался больным. Да он и впрямь был разбит -- часы, проведённые в закрытом помещении, показались ему кошмаром, и он поклялся, что больше никогда так не сделает. Уж лучше бежать -- куда угодно. Лишь бы на свободе.
Наконец, он действительно выбил себе командировку. В горы. Ждал, как и раньше, боли и наступления усталости, но... После суток, проведённых в объятиях дикой природы, пьяный от горного воздуха и безудержного бега, помолодевший лет на десять, понял, что раньше и не жил вовсе. И когда пришло время возвращаться домой, он вдруг почувствовал, что не хочет.
И всё-таки вернулся.
Так прошло пять лет. Пять лет напряженного ожидания приступов -- и предвкушения пьянящего восторга тех редких дней, когда он безоглядно отдавался своей другой природе. Убегал в горы. Становился собой...
-- Вот с тех пор так и живу, -- усмехнулся Горин, залпом допивая коктейль.
-- Понят-тно, -- в тон ему отозвался Саня. -- Значит, и тебя она настигла?
-- Кто?
-- Чёрная Звезда!
-- Чёрная Звезда? -- переспросил инспектор. -- Не смешите меня! Это же сказка. Байка для наивных граждан. Городская легенда. Мис-ти-ка, -- по слогам произнес он.
-- Кто бы говорил, -- насмешливо протянул шеф Спецотдела, откидываясь на спинку массивного кресла. -- Наше время -- и так, мать твою, одна сплошная городская легенда. Тебе ли этого не знать!
Инспектор отвёл взгляд. Он вернулся только вчера, и ему было худо.
-- Посмотри лучше на это досье.
Шеф толкнул к нему блестящий диск и одну-единственную бумажку. Фотографию, старую, увидев которую, инспектор вздрогнул.
-- Да, это и есть Чёрная Звезда, -- припечатал шеф. -- Она превращает любого, кого ей вздумается, в другого. Или другого -- в человека. Хотя последнее не доказано...
Несказанное повисло в воздухе. Учёные не могли объяснить, что произошло в мире после Всплеска. Но это не означало, что они собирались сдаваться. "Мы непременно объясним природу других", -- уверяли они. -- "Обязательно найдём в непонятных, кажущихся мистическими процессах природные закономерности, на которых зиждется мир -- иначе и быть не может. Дайте нам только время."
Время -- и объекты для исследований. А что поможет лучше понять природу инометаболиков, чем существо, способное превращать?
-- Я должен её найти? -- спросил инспектор.
-- Да, -- отозвался шеф. -- И не только ради потрошил из Имперского университета. И раньше-то, ещё до этого идиотского Всплеска, Чёрная Звезда будоражила особо впечатлительных. "Померкшее солнце", "трагичные перемены", "конец света", -- проблеял начальник Спецотдела, подражая известному телевизионному кликуше.-- А уж теперь, когда все эти дурацкие мифы ожили, информация о том, что появилась Чёрная Звезда, вызовет среди населения настоящую панику, которую мы не должны допустить... Ну так - берёшься?
-- А куда я денусь, -- понурился инспектор.
Объявили посадку. Горин отложил вилку, вынул бумажник, отсчитал несколько купюр.
-- Хватит? -- спросил он у Сани, опять погружённого в созерцание узоров.
Горин взял у метра плащ и шляпу и решительно вышел на промозглый перрон. Локомотив, пыхтя перегретым паром, подтаскивал длинную вереницу лакированных вагонов. Горин не спешил. Огляделся. Вынул "портсигар". Выщелкнул крохотную антенну. Набрал номер.
-- Это второй, -- сказал Горин. -- Мне повезло, в здешнем гадюшнике я наткнулся на парня, который её знал.
"Отлично, второй!" -- обрадовались на том конце незримого провода. -- "Бери мозгляка под наблюдение. Подкрепление прислать?"
-- Не надо. Он другой. Я его и так хорошо чую.
"Свой свояка..." -- брякнул первый. -- "Ладно, я на тебя рассчитываю. Конец связи".
Горин убрал "портсигар" в карман. Понюхал воздух. Стимкер никуда и не думал уходить.
"Интересно", -- подумал Горин. -- "А чего он торчит в привокзальном кабаке? Даже в этом занюханном городишке есть местечки получше... И где, спрашивается, его пароцикл?.."
-- О, п-привет! -- раздалось за спиной Горина.
Горин оглянулся, заранее натягивая улыбку.
-- Ну, привет, Саня, давно не виделись, -- пошутил он. -- Провожаешь кого?
-- Н-не-а, еду, -- ответил тот.
-- На курьерском?
-- Н-ну, да, -- кивнул стимкер. -- Хот-тя мне по барабану, что называется.
-- Да, ты же Тень, -- сказал Горин. -- Тебе и билет не обязателен... Ну тогда пошли в моё купе, если ты не против.
-- А п-пойдём...
У вагона нёс пост могучий усатый дядька-кондуктор. Протягивая свой билет, Горин краем глаза наблюдал за стимкером -- Саня медленно растворялся в тусклом свете перронных фонарей.
-- Разбудите меня в Тусно, -- сказал Горин кондуктору, вкладывая в мозолистую ладонь мелкую купюру.
Саня уже был в купе. Выглядел он даже бледнее обычного. Видимо трансформация давалась ему с трудом. Впрочем, Горин хорошо его понимал. Сам столько лет мучился, пока две природы не слились в нём в одну. В нерасторжимое единство зверя и человека.
-- Что, худо? -- спросил он на правах старого знакомого.
-- Ест-ть... н-немножко, -- процедил Саня, стараясь не стучать зубами.
-- Ничего, -- потрепал его Горин по заклёпанному плечу. -- Сейчас пивка принесут. Войдёшь в норму.
Саня кивнул. В дверь постучали. Горин чуть приоткрыл дверь, взял у кондуктора две запотевших кружки. Вечер обещал быть долгим...
Они улеглись за полночь. Устав от разговоров и осоловев от пива, Горин, невзирая на бурные протесты Сани, уступил ему нижнюю полку.
Скрежеща сцепками на поворотах, поезд мчался сквозь туманную мглу Большой Долины. Где-то, незримые в этой мгле, поднимались Меловые горы, излюбленное место отпуска старшего инспектора Спецотдела криминальной полиции Александра Горина -- преданного делу служаки, образцового гражданина Империи, благополучного семьянина, другого.
Впрочем, последнее не указано в официальной характеристике. Даже само существование "Специального отдела по борьбе с преступлениями, совершаемыми инометаболиками" не признавалось на официальном уровне. "Все граждане равны вне зависимости от национальности, цвета кожи, социального статуса и типа метаболизма" -- гласил Основной Закон Империи. Выдавал желаемое за действительное.
Спецотдел существовал, хотя после закрытия дела передавались в общий суд. И на процессах над инометаболиками не упоминалось ни словом об их истинной природе. Да никто толком и не знал истинной природы других. Наука выдвигала множество гипотез. Выбирай любую. На свой вкус.
Горину больше всего нравилась та, что объясняла Всплеск как спонтанное соприкосновение с Вселенной другого измерения. Якобы перепутались цепочки человеческой ДНК с ДНК тамошних животных, и произошло "сращение генотипов". Красивая, в общем, гипотеза, но она, увы, не могла объяснить, с чем же таким срослись генотипы людей-теней, людей-кристаллов, людей-смерчей. И уж тем более она не могла объяснить природы Чёрной Звезды. Правда Горин не слишком ломал над этим голову. Лично ему его другой метаболизм (термин неточный, из ранних гипотез, не отвечающий сути - но прижившийся) нравился. Даже сейчас, когда не было ни малейшей возможности хоть на недельку вырваться в горы, инспектору приятно было ощущать в себе Зверя. Странного, никем в этом мире невиданного, дикого и опасного, но по-своему великолепного.
Скрипнула противным голосом птица-пустышка. Горин вздрогнул, возвращаясь из напоенного свежестью горного леса в душное купе курьерского поезда. Ещё не открыв глаза, он понял, что пассажиров прибавилось. Судя по голосу -- женщина. Где же она села? До Тусно остановок быть не должно.
Горин скосил глаза на нижнюю полку. И с трудом удержался, чтобы не вскочить.
Брюнетка с грустными глазами, в чёрном воздушном платье. Совсем не изменившаяся. Как будто только вчера они с ней сидели в таком же купе и разговаривали неизвестно о чём.
Сейчас тоже говорили -- тихими голосами. Наверное, боялись разбудить.
И правильно боялись. Они даже не подозревают, несчастные другие, как им не повезло. Зато повезло ему. Шеф будет доволен. Глядишь, жалование поднимет. Да чёрт с ним, с жалованием. Дал бы отпуск...
-- Я уже пятый поезд меняю, а тебя всё нет и нет...
-- Знаю, милый, прости. Я не всегда могу выбирать. Они все садятся в разные поезда. И едут. Сами не знают, куда и зачем. Бегут от самих себя, не понимая этого. А бежать им надо не от себя, а -- к себе. И пока их всех найдёшь, пока объяснишь... Их много, а я одна...
-- Разве ты не можешь отказаться, Чезет? Разве не можешь быть только со мной?
-- Могу, Кент. Могу, но только... Только тогда им никто не поможет... Знаешь, какие у них глаза? Тоскливые, испуганные, недоверчивые... Ты же знаешь, если другой не осознает своей сути, он умирает. Умирает от Невоплощения. Хотя для всех остальных он будет казаться живым.
-- Да, да, я помню, ты говорила... А ему ты тоже помогла?
-- Да, и ему тоже. Хотя он и полицейский.
-- Что ж ты сразу не сказала?! А вдруг он из этих, из спецов?
-- Ну и что? Я знаю, они за мной давно охотятся. Чудаки. Другие ловят других...
-- Уйдём отсюда?
-- Ну, если хочешь... Только это ничего не изменит...
-- Куда! -- сорвавшись с полки, Горин выхватил из внутреннего кармана жетон. -- Стоять!
Саня и Чёрная Звезда -- Кентавр и Чезет смотрели на него, как на неопасного сумасшедшего. С презрением и жалостью. А может быть -- только с жалостью.
-- Именем закона, вы арестованы! -- выдохнул Горин. -- В случае сопротивления имею право применить крайние меры!
-- Пойдём, Кент, -- вздохнула Чёрная Звезда, поднимаясь. -- Ему надо побыть одному.
-- Я сказал стоять! -- Горин выхватил десятизарядную "збройку" и направил короткий ствол на девушку.
-- Подонок! -- выкрикнул Саня-Кентавр и, оттолкнув Чезет, бросился на Горина.
Тот не успел уклонится. Стимкер нанёс ему вполне профессиональный хук слева. Неприятно хрустнула челюсть. Инспектор рухнул в проход, на мгновение ослепнув от удара.
"Зверь!" -- мелькнуло в его голове. -- "Где ты?!"
Но полицейские рефлексы оказались проворнее инстинктов дремлющего где-то глубоко в горинской душе Зверя. Зверь нежился в предрассветных сумерках, и его не разбудил ни гром отдалённого выстрела -- "збройка" вещь шумная -- ни звон пробитого навылет оконного стекла. Ни тем более хруст грудной клетки.
Кентавра швырнуло на ту же полку, где ещё недавно он то ли спал, то ли грезил в ожидании возлюбленной, которая стояла рядом и смотрела на него спокойными чёрными глазами. Глазами Звезды.
-- Вы арестованы! -- отчаянно прохрипел Горин, в бессилии глядя, как тает, растворяется на залитой кровью полке Саня.
-- Я же сказала, это ничего не изменит, -- произнесла Чёрная Звезда. -- Всё уже давно произошло. Произошло в тот момент, когда каждый из нас стал самим собой. Только теперь Тень окончательно стал тенью. А ты -- Зверем.
-- А ты?! -- прорычал Горин. -- Кем стала ты?! Ведьмой! Чудовищем!
-- Чёрной Звездой, -- ответила она и пропала.
Горин взвыл -- проснувшийся наконец Зверь, понял, что его провели, -- выскочил из купе, отпихнул перепуганного шумом кондуктора, дёрнул дверь другого купе. Сорвал защёлку. Наткнулся на чей-то перепуганный взгляд, отпрянул, бросился в хвост вагона, кренящегося на повороте, выбежал в тамбур, распахнул дверь.
Холодный утренний ветер радостно взъерошил волосы, обдал запахами локомотивной гари, перестоявшегося за ночь тумана и лиственной прели с уже совсем близких лесистых предгорий. Инспектор вдохнул эту смесь полной грудью -- и вдруг засмеялся. Окинул счастливым взглядом разворачивающийся пейзаж.
Часы стояли.
Зверь, пробудившийся в нём, сладко потянулся -- и принялся вылизывать снежно-белую манишку, испачканную кровью недавней добычи.
На миг ему показалось, что на самом верху пожелтевшей макушки горы, выглядывающей из туманного одеяла, он увидел манящую его Чёрную Звезду...
"Ну что ж", -- подумалось Горину. -- "В конце концов, мы тогда так и не договорили..."
Инспектор засмеялся, отшвырнул в несущиеся вдоль поезда полосы низкого кустарника пистолет и шагнул следом.