Аннотация: Небольшое литературное надругательство над святынями J.R.R.T.
(Неизвестная глава истории Средиземья, которую тщательно скрывают эльдар, эдайн, хазад и истари)
Жанры - фентези, эротика, трэш, изврат.
Автор не ставил перед собой цели задеть и оскорбить чьи-либо чувства. Произведение носит исключительно развлекательный характер. Любая иная трактовка будет неверной. Сюжет не содержит призывов к гомофобии. Во время чтения рекомендуется иметь перед глазами подробную карту Средиземья - чуть более подробную, чем приведена в книгах Профессора (её нетрудно найти в интернете). Знание подробностей ранней истории Арды не обязательно, рассказ содержит краткую экспозицию.
Dedicated to Annie Parulekar:
thanx for all, relationship with
you was always a pleasure.
Предания и летописи нолдор и синдар, посвящённые начальным дням Арды, Перворожденных и Пришедших Следом, повествуют о том, что сперва Единый Эру Илуватар сотворил себе Айнур, "Священных". Затем он зажёг в бесконечной пустоте Неугасимое Пламя и создал из него конечный Эа - Мир, Который Есть. Сам Эру пребывал за пределами Эа, не становясь его частью. Одни Айнур остались в бесконечности с Илуватаром, другие пожелали сойти в Эа. Там они стали именоваться Валар, Силами Мира.
Общими усилиями Валар сотворили в центре Мира твердь - Арду. Вала Мелькор сразу же возжелал её и объявил своею, тогда верховный Вала Манвэ Сулимо, Владыка Дыхания Арды, призвал к себе из бесконечности множество духов. Какие-то духи были достаточно могущественны, какие-то нет. Их было много; они слетелись на помощь Манвэ, чтобы не дать Мелькору помешать созидательным трудам Валар.
"Квента Сильмариллион", священное писание нолдор и синдар, свидетельствует: "Вместе с Валар пришли [на Арду] и другие духи, чьё бытие берёт начало задолго до сотворения Мира. Существа того же типа, что и Валар, но уступавшие им в могуществе. Их именовали Майяр, число коих было никому не ведомо и мало кто знал их имена. В Средиземье редко принимали они облик, видимый эльфам и людям." Таким образом само священное писание утверждает, будто на Арде было полно сущностей, о которых не ведали даже Валар.
К чести Майар, самые мудрые, благородные и могущественные из них стали помощниками и союзниками Валар. Остальные отдалились и в грядущих битвах не вставали ни на чью сторону, демонстрируя независимую сущность и не желая рисковать своей целостностью из-за вражды верховных демиургов.
Дабы им было сподручнее жить и трудиться на Арде, Валар облеклись в телесную форму, избранную Илуватаром для своих будущих детей. Помощники-Майар последовали их примеру. И лишь те, кто блуждал сам по себе, не имели никакой материальной формы, кружа во тьме бесплотными тенями. В их числе был и тот дух, о котором я впоследствии поведу речь. Сказания Перворожденных однозначно позволяют приобщить его к числу Майар, пускай и не самых могущественных. Он не стремился кому-то служить, предпочитая жить самостоятельно и не встречаться ни со светлыми владыками, ни с тёмным властелином.
Валар и их добровольные помощники трудились сообща, придавая Арде удобоваримый вид и готовя её к приходу тех, к чьему сотворению не мог быть причастен никто из Айнур. Но затем Вала Аулэ сотворил гномов и едва не нарушил замысел Эру. Из-за этого квенди и атани недолюбливают племя хазад и не доверяют ему, считая гномов ниже себя не только по росту, но и по положению, ибо выпущены они были в этот мир не Единым, а всего лишь каким-то Валой. Гномы отвечают эльфам и людям такой же неприязнью. Особенно они не любят и презирают эльфов, ревниво полагая, что те украли у них звание Перворожденных. Ведь истинные Перворожденные - это всё-таки гномы. Чтобы какой-то эльф стал другом гномов, должно было произойти нечто исключительное. Для Леголаса таким исключительным обстоятельством стало участие в Братстве Кольца, для Эола - изобретение сверхпрочного металла галворна... А кого ещё можно вспомнить навскидку? Больше никого.
В изначальные дни вся Арда была погружена во тьму и упомянутый одинокий Майя мог сколько угодно витать над её твердью, избегая ненужных и опасных встреч с охотником Оромэ. Но затем искусный Аулэ изготовил два светоча: Иллуин и Ормал. Первый он разместил на севере Средиземья, второй на юге. С тех пор одинокому духу стало сложнее скрываться и он переселился на самый край Арды, где берега суши омывало внешнее море Эккайя. Дух носился над прибрежными водами, заворожённый шёпотом прибоя. Бескрайний глубокий океан казался ему могучим, зловещим и опасным. Такое количество воды пугало и обескураживало. Одинокий Майя обнаружил у себя водобоязнь и это стало для него неприятным открытием.
Ещё одной причиной, почему дух не витал над морской гладью вдали от берега, был Владыка Вод Улмо, в самый неожиданный момент всплывавший на поверхность, чтобы протрубить в свой рог Улумури. Оглушительный рёв этого рога распугивал всю береговую живность и та со всех ног улепётывала в глубь суши. Одинокий дух тоже улепётывал. Случайная встреча с кем-то из Валар или Майяр могла закончиться плачевно, если бы его приняли за злодейского приспешника Мелькора и натравили на него Асталдо Тулкаса, большого любителя подраться. Тулкас его, конечно, не убил бы, но мог бы запросто изгнать за пределы Эа, а духу совсем не хотелось обратно в бесконечную пустоту. Он был благодарен Эру за создание Мира, в котором жил с превеликим удовольствием и собирался жить дальше, но по-своему, не примыкая ни к одной из сил.
Его опасения не были вовсе беспочвенными. Как раз тогда противоборство Мелькора и остальных вспыхнуло не на шутку. Кое-кто из Валар и Майяр всерьёз полагал, что если ты не с ними, значит ты против них. Возможность какой-то независимой позиции ими даже не рассматривалась.
Но не только яркие светочи заставили духа бежать далеко на восток. В срединных областях Арды, где сливался свет обоих светочей, простиралось Великое Озеро. На ровной глади его вод торчал единственный островок, Алмарен, где Валар основали свою первую обитель. А на севере Арды, в подземных глубинах, в тёмных недрах гор, Мелькор основал крепость Утумно. Он во всём завидовал Валар и первым делом замышлял уничтожить светочи, потому что те помогали Оромэ охотиться на его чудовищ.
Вскоре тёмный Вала преуспел в своём замысле. Всепожирающее пламя выплеснулось из разрушенных светочей на землю и раскололась земная твердь, моря вышли из берегов, Мир содрогнулся, очертания Арды оказались нарушены, как и симметрия воды и суши. Альмарен и обитель Валар были уничтожены.
Этот же катаклизм поднял из глубины восточных вод скалистый остров, куда приноровились слетаться на гнездовья птицы и где развелось множество грызунов и кошек. Грызуны питались птичьими яйцами, насекомыми и моллюсками, кошки охотились на грызунов и на птиц. Так постепенно на острове сложилась устойчивая экосистема. Про себя дух называл этот клочок суши Кошачьим островом. Он начал частенько там бывать. Уж очень ему полюбились пушистые зверьки с милыми мордочками, лапками, ушками, хвостиком и всем остальным. Одинокий независимый Майя привязался к кошкам, потому что разглядел в них похожий нрав. Он решил стать их духом-покровителем, для чего нарёк себя Неко и сделал так, чтобы кошки могли его видеть и не бояться.
Кошки и Неко прекрасно подходили друг другу и потому хорошо ладили. Все кошки гордятся тем, что гуляют сами по себе и дарят ласку и внимание лишь тем, кому хотят. Они презирают домашних животных и особенно собак, за их раболепие.
Неко стал постоянно жить на острове, он помогал своим любимцам, заботился о них, старался, чтобы они были здоровы, довольны и счастливы, чтобы ни в чём не знали нужды. Увы, подобные духи-покровители встречаются далеко не у всех существ. И не у всех покровители могущественны. Известно же, что есть существа, которых легко истребить всех поголовно, а есть такие, кого не истребишь, как ни старайся. Это значит, что у вторых покровитель надёжнее и сильнее, чем у первых...
Увлекшись своими любимцами, Неко перестал интересоваться событиями на материке, а между тем, там творились поистине грандиозные вещи. Валар и Майяр переселились в Аман, на крайний запад всех земель, к самым границам Мира, то есть в место, диаметрально противоположное (географически) Кошачьему острову. В Амане Валар основали своё королевство Валинор, а Мелькор, прозванный за свои злодеяния Морготом, возвёл на севере ещё одну крепость, Ангбанд.
Валиэ Йаванна вырастила в Валиноре два гигантских сияющих древа - Тельперион и Лаурелин. Варда Эльберет зажгла на небе звёзды и в тот же миг на берегах озера Куивиэнен, в самом сердце Средиземья, появились эльфы, Перворожденные. Сами себя они называли "квенди", что значит Наделённые Даром Речи, однако Оромэ, впервые встретив их на берегу озера, нарёк их "эльдар", что значит Народ Звёзд.
Чтобы дети Илуватара не страдали во тьме от набегов чудовищных подручных Моргота, Валар пригласили их мигрировать в Аман. Массовая эльфийская миграция проходила в три потока. Первый возглавил некто Ингвэ; его эльфов прозвали "ваньяр", Дивные эльфы. Второй поток возглавил Финвэ; его эльфов прозвали "нолдор", Глубокомудрые эльфы. Во главе третьего потока встали Олвэ и Эльвэ, родные братья. Их народ впоследствии полюбил море и стал называться "телери", Морские эльфы. Были и те, кто не захотел мигрировать в Аман и остался в Средиземье, их назвали "авари", Несогласные.
В ходе долгой миграции, занявшей не один год, некто Ленвэ увёл часть прототелери к югу вдоль реки, которую впоследствии назовут Андуин. Они внезапно расхотели идти в Аман и превратились в обособленное племя - нандор. После гибели вождя от рук приспешников Моргота, нандор решили, что у них никогда не будет иного предводителя и вообще централизованного руководства. Чтобы ни с кем больше не иметь дел и не участвовать ни в каких войнах, они откочевали вглубь гигантского лесного массива, пронизанного семью бурными реками, самоизолировались там и превратились в лайквенди, Зелёных эльфов Оссирианда.
Эльвэ, один из вождей прототелери, тоже не добрался до Валинора. По пути он встретил Майю Мелиан, женился на ней и остался жить в лесу Нан Эльмот, а затем переехал в Дориат. Себя он стал величать не Эльвэ, а Элу Тингол. Тех же прототелери, кто последовал за ним, прозвали "синдар", Серые эльфы.
Ваньяр, нолдор и телери, придя в Валинор, стали калаквенди, Эльфами Света. Синдар, нандор и авари не имели удовольствия лицезреть светящиеся древа Валинора и жить в их неземном сиянии, поэтому стали мориквенди, Тёмными эльфами.
Все эти события разворачивались далеко от Кошачьего острова, потому и не беспокоили Неко. Эльфы шли на крайний запад, а не на крайний восток. Валар осваивали Аман и не интересовались другими регионами Средиземья. Моргот не мог внезапно заявиться на Кошачий остров, для этого ему потребовалось бы пересечь широкий морской пролив, чего он сделать не мог, потому что боялся и ненавидел море, ибо никак не мог его себе подчинить - оно слушалось лишь Владыку Вод Улмо. На Кошачьем острове царили воистину райские времена. Кошки хорошо видели в темноте и в принципе не нуждались в освещении. Одного света звёзд им было достаточно.
Раз Перворожденные наконец-то пришли в Мир, Аулэ мог больше не скрывать своих гномов. Он выпустил их в Средиземье и позволил им жить и плодиться. Первоначально хазад обитали за Синими горами, впоследствии пересекли их и пришли в Белерианд. Далеко в его леса и равнины они углубляться не стали, а там же, в Синих горах, основали два крупнейших города - Гибилгатол и Тумунзахар. Название первого означает "Великая Крепость" (эльфы зовут его Белегост), второго - "Полое Обиталище" (по-эльфийски Ногрод). Помимо этих городов у гномов имелся Хазад-дум, Гномьи копи в Горах Тумана, знаменитая Мория...
Тем временем Моргот не сидел сложа руки. Он замыслил очередное зло, ради которого заручился поддержкой чудовищной Унголиант. Вдвоём они погубили чудесные деревья-светочи и погрузили Валинор во тьму. Находчивые Валар не отчаялись. Варда Эльберет сотворила и поместила в небесные пределы Ильмена два новых светоча: дневной - Анар (Солнце) и ночной - Исиль (Луну). В вышине Ильмена Моргот до них бы уже не добрался, ему не хватило бы сил.
При первых лучах солнца в далёком Хилдориэне появились люди, ещё одни дети Илуватара, Пришедшие Следом (за эльфами).
И грянула битва Дагор Аглареб, Славная Битва...
То, о чём я хочу поведать, произошло либо после неё, либо после четвёртой великой битвы Белерианда - Дагор Браголлах, Битвы Внезапного Пламени. Я не вполне уверен в точной датировке событий. Установить точную истину по прошествии стольких лет уже невозможно, особенно в моём случае - вы позже поймёте, почему. После каждой из упомянутых битв в Белерианде на несколько веков воцарялись мир и спокойствие, позволяя эльфам, людям и гномам жить нормальной жизнью.
Люди постепенно расселялись по владениям эльфийских владык, а этих владык было немало. Погрузив Валинор во тьму, Моргот ушёл не с пустыми руками, он украл феаноровы сильмариллы и убил нолдорского вождя Финвэ. Такого нолдор не могли ему простить. Проклятие Валар обрушилось на их головы - они вернулись в Средиземье, где погрязли в войнах и междоусобицах, при этом так и не вернув себе сильмариллы.
Не только люди кочевали по Белерианду, многие серые эльфы тоже предпочитали странствовать, держась лесов и берегов рек и нигде не задерживаясь на одном месте. Эльфы исковеркали самоназвание людей - "атани" - и стали звать их "эдайн"...
Великие битвы дарили Белерианду долгожданный мир и покой, ибо ещё долго после них ни один прислужник Моргота не смел высунуть носа за ворота Ангбанда. Однако отголоски этих битв в других частях Средиземья подчас приводили к поистине катастрофическим последствиям. Битвы гремели в Белерианде, но от них тряслась и дрожала вся Арда. Тектонические волны прокатывались сквозь её твердь, провоцируя гигантские цунами на крайнем востоке. Волны высотой с гору одна за одной обрушивались на Кошачий остров, смывая с него всю живность и губя в пучине. Стихия превратила некогда оживлённый клочок суши в голую скалу и Неко ничего не мог с этим поделать. Напрасно его любимцы взывали к нему, захлёбываясь в воде и погибая самой ужасной смертью, какую только можно представить - всем же известно, насколько кошки боятся воды.
Сам Неко, не будучи созданием из плоти и крови, не пострадал во время катаклизма, но это не значит, что он не пострадал вообще. Какому же духу-покровителю приятно осознавать своё бессилие и терять своих подопечных? Сам не свой, он какое-то время ещё кружил над водами в надежде, что кто-то мог выжить. Вот только не выжил никто. Все кошки упокоились на дне моря.
Кошачий остров был единственной сушей на крайнем востоке Арды. Над ним первым всходило солнце. Неко больше нечего было здесь делать и он отправился к материку, искать себе новое пристанище. На душе у него было тяжко, он ненавидел и проклинал те силы, которые вместе с Кошачьим островом разрушили и его жизнь.
Неко мчался по воздуху, отмечая все изменения на континенте, где он столько веков не бывал. Под ним проносились реки, леса и равнины, горы и пустыни. Эти края выглядели дикими, неприглядными и совершенно необжитыми. Не задерживаясь, кошачий дух летел дальше. Центральную, засушливую часть материка занимала пустыня Рун. Там было слишком жарко, душно и неуютно, так что Неко последовал дальше. Тогдашний Эриадор был самой настоящей глушью, через которую лишь гномы водили свои караваны к Мглистым горам. Драконы Моргота брезговали даже испражняться в Эриадоре, предпочитая летать за этим в Анфауглит или в Лотланн. Вся культурная жизнь и все самые интересные события в ту пору кипели в Белерианде. Самые знаменитые личности среди людей, эльфов и гномов и даже кое-кто из Майар жили в Белерианде. Сама история Средиземья творилась в Белерианде. Не удивительно поэтому, что и Неко в конце концов оказался там.
Будучи высшим духом, он сразу же почувствовал магические эманации, излучаемые хозяевами эльфийских владений: в Хитлуме и Митриме - Финголфина, в Дор-Ломине - Фингона, в Неврасте и Гондолине - Тургона, в Дортонионе - Ангрода и Аэгнора, в Нарготронде и долине Сириона - Финрода и Ородрета, в Фаласе - Кирдана Корабела, восточнее Дортониона - Маэдроса и Маглора, в Химладе - Келегорма и Куруфина, близ озера Хелеворн в Таргелионе - Карантира, а между Химладом и Оссириандом - Амрода и Амраса. Но все эти эманации были ничто в сравнении с той силой, какую излучала завеса Мелиан над Дориатом. На её фоне крошечная сила Элу Тингола практически вообще не ощущалась.
Относительно свободной оставалась лишь равнина Ард-Галена, однако, на взгляд Неко, там было слишком холодно и мрачно. А ещё за равниной пристально следили дозоры Фингона, потому что сразу за ней располагался Ангбанд. Также отсюда было рукой подать до Нан Дунгортеб, Долины Страшной Смерти, где у подножия Эред Горгорот то ли ещё пряталась, то ли уже нет вечно голодная Унголиант... Лишь очень глупый дух мог поселиться в таком месте, а Неко отнюдь не был глупцом.
Пока бывший дух-покровитель путешествовал с Кошачьего острова в Белерианд, печаль и боль утраты потихоньку его отпустили. Пустота внутри начала заполняться пониманием того, что Мир всё ещё огромен и многообразен, а жизнь продолжается. Пережитая потеря - в прошлом. Её вполне можно возместить чем-то ещё, что обеспечит не менее приятную, интересную и насыщенную жизнь. Следует только проявлять осторожность и сперва найти местечко подальше и поспокойнее.
Таковое в Белерианде отыскалось всего одно - дикие и непролазные дебри леса Таур-им-Дуинат, леса Междуречья. Это была совершенно безлюдная глушь, куда даже тёмные эльфы не особо охотно забредали. Там можно было обосноваться, не страшась ни орков, ни урулоки.
Неко требовалось дистанцироваться от чужих эманаций ещё по одной причине. Сопротивление ужасному катаклизму, пережитое горе от потери всех подопечных и последующее долгое странствие отняли у кошачьего духа почти все силы. На острове он черпал их в любви и поклонении тысяч пушистых созданий, как поступают все духи-покровители. Теперь же, когда он стал одинок и несчастен, ему неоткуда было восполнить силы и это грозило ему скорой гибелью. Его сущность вскоре могла утратить целостность и полностью раствориться в окружающем пространстве. Прямое столкновение с чьей-то магией лишь ускорило бы процесс. В Таур-им-Дуинате ничего подобного можно было не опасаться. Хоть рядом и простирался Оссирианд, Земля Семи Рек, зелёные эльфы не имели владык и над их страной никто не эманировал.
Всё же кошачьему духу срочно требовался какой-нибудь носитель из плоти, чтобы слить с ним свою сущность и в дальнейшем восполнять силы за счёт его жизненной энергии. Это позволило бы духу не только сохранить целостность, но и впредь обходиться без поклонения многочисленных протеже. В идеале сгодилась бы кошка, но тут было несколько нюансов. Во-первых, кошки не бессмертны. Когда один носитель умрёт, потребуется искать следующего, потом ещё одного и так до бесконечности, что не совсем удобно. А во-вторых, хорошенько рассмотрев Белерианд, Неко с неудовольствием обнаружил, что здесь совершенно нет кошек. Вообще! Ни в городах, ни в деревнях, ни в дикой природе, нигде! Кошки встречались на далёком юге - в Хараде, Умбаре и в диких землях за ними. Там кошек разводили и любили. Но там было слишком жарко и душно, Неко терпеть не мог сухой климат. А эльфам кошки были без надобности, они не держали у себя домашних питомцев, и если их одолевали, к примеру, крысы, эльфы расправлялись с ними посредством магии...
Укрывшись в Таур-им-Дуинате, кошачий дух оказался в подвешенном состоянии, когда каждое мгновение сулило неопределённость и грозило печальными последствиями...
* * *
Широкий Гелион катил свои воды от самого Предела Маэдроса. В низовьях его полноводное течение отделяло Таур-им-Дуинат от Оссирианда. Все левобережные притоки Семиречья брали начало в Синих горах, Эред Луин, названных так потому что льды и снега на их остроконечных вершинах отливали синевой. Каждую весну эти снега и льды в высокогорьях таяли, притоки переполнялись талой водой и весь Гелион разливался вширь, затапливая пологие берега и превращая их в заболоченную низменность.
После одного из таких разливов, когда уровень воды начал постепенно возвращаться в норму, вдоль по течению, откуда-то со стороны Таргелиона или Химлада, по реке скользил лёгкий синдарский челн, неся на борту две фигуры. Одна сидела на носу, удобно устроившись на дорожных мешках и пожитках, другая гребла длинным эльфийским веслом. Это была парочка тёмных эльфов, вероятнее всего странников-синдар - мужчина и женщина, ожидавшая первенца. История не сохранила их имён, ибо в те времена её писали нолдор и в ней находилось место лишь для владык и героев нолдор. Иногда в ней вынужденно появлялись подробности о людях, чьи фигуры были у всех на слуху, как Берен, да и то без очевидной и ярко выраженной положительной коннотации. Как и людей, писатели и сказители нолдор не воспринимали всерьёз тёмных эльфов. Если чьё-то имя было на слуху, для него могли сделать исключение, как для Эола или Лютиэн. Остальные редко удостаивались подобной чести или не удостаивались вообще. Просто сравните, сколько раз в священных писаниях упоминаются нолдор и сколько, например, Тингол. Дай нолдорским летописцам волю, они бы и Мелиан забыли...
Синдарская пара, о которой я пишу, увы, не приходилась роднёй Феанору или Хурину. Посему ни в каких нолдорских анналах не нашлось для неё места... Повидав Валинор, нолдор стали вести себя чересчур спесиво и тщеславно. Стали считать себя выше и благороднее прочих жителей Средиземья. Стали считать себя первыми и главными во всём. Только их деяния следовало хранить для потомков, а всякий там мориквендский сброд особого упоминания не заслуживал.
Семейная пара эльфов обосновалась на правом берегу Гелиона, напротив того места, где в него впадал оссириандский приток Дуильвен. Там у них родилась дочь. Не такая прям ослепительная красавица, как Тинувиэль или её внученька Эльвинг, или Среброногая Идриль, но тоже достаточно приятная и миловидная девушка. (Наверняка многие обратили внимание на то, что я не включил в перечень ослепительных красавиц Галадриэль. Я поступил так вовсе не потому, что меня одолевает какая-то личная неприязнь к этой особе. Просто "мужикобабу", "Нэрвен" Галадриэль никто и никогда не считал ослепительной красавицей, ни нолдор, ни синдар. К ней не выстраивались очереди из женихов и никто не испытывал заметных сожалений, когда Мелиан выдала свою ученицу замуж за ничем не примечательного родича Тингола - Келеборна. Все восприняли этот брак как должное - чучело невзрачное вышло за чучело посредственное. Единственным, кому грозная и устрашающая владычица Лориэна показалась ослепительной красавицей, был гном Гимли - представитель народа, чьи понятия о красоте весьма своеобразны и далеки от эстетических идеалов детей Илуватара.)
Подобно многим тёмным эльфам, эта семейка прекрасно владела целительством и животворной магией. Они собирали травы и минералы, делали из них лекарственные порошки, мази, снадобья, зелья и отвары едва ли не от всех известных недугов. К тому времени люди уже изрядно заселили Эстолад. Сами они магией практически не владели и в целительстве разбирались лишь в общих чертах, поэтому с удовольствием пользовались услугами синдар и покупали у них лекарства, амулеты и обереги.
Изготовление одних препаратов требовало чистой родниковой воды, других - капель утренней росы, собранной в полнолуние, а иным была нужна талая вода с высокогорий. Эльфам приходилось ходить к Синим горам, поднимаясь против течения Дуильвена или соседнего Брильтора.
Из одного такого похода эльфы-отшельники не вернулись. В горах им повстречались горнодобытчики-гномы, проводившие геологоразведочные изыскания. Совсем молодой гном с коротенькой куцей бородёнкой, из тех, кто в силу возраста пока ещё туго соображает, увидел эльфов впервые в жизни и от неожиданности испытал настолько сильные эмоции, что совсем позабыл, как себя следует вести в горах. А в горах, где лежат мощные ледники и снега, в первую очередь, как известно, нельзя шуметь. Дурень-гном, наоборот, завопил во всё горло и вызвал лавину, которая погребла под собой и гномов, и эльфов.
Осиротевшая дочь осталась жить одна-одинёшенька. Из-за пережитого несчастья она начала испытывать к гномам особую неприязнь, а ещё у неё непроизвольно развилась боязнь любой стихии. Самая обыкновенная гроза, град или ураган вызывали у девушки панический, парализующий ужас, когда она цепенела, не в состоянии шевельнуться, в некоем подобии каталептического транса. Даже регулярные разливы Гелиона, к которым она вроде бы уже привыкла, становились для неё настоящим испытанием, от которого она поспешно бежала, прячась в глубине непролазных чащоб. Топкой жиже, в которую превращались берега Гелиона, радовались лишь жабы, змеи, улитки и цапли.
Прежняя жизнь потеряла для девушки всякий смысл, а нового смысла она для себя ещё не нашла. На это ей требовалось время, которое она проводила сама с собой, перестав заниматься лекарственной практикой и оборвав всякие контакты с миром за пределами леса Таур-им-Дуинат.
Как-то раз, во время очередного разлива Гелиона, юная эльфийка привычно скрывалась в лесных дебрях, охотилась, ставила силки. Внезапно магическое чутьё предупредило её о близости какого-то духа, бестелесной сущности высшего порядка, не воспринимаемой ни зрением, ни слухом. Девушка почувствовала, что дух тоже её заметил и теперь приближается.
Нельзя сказать, что выросшее в семье отшельников дитя страдало социофобией и избегало любого общества. Она же с детства контактировала с людьми, когда родители продавали им лекарства. Однако здесь речь шла не о людях, а о высшем духе, причём духе незнакомом. Интуиция подсказывала эльфийке, что такого духа в Белерианде ещё не бывало. При этом не важно, что он не выглядел злым и опасным, всё равно лучше было не рисковать. Гибель родителей преподала юной эльфийке наглядный урок: даже тот, кто не имеет очевидного намерения тебя погубить, может это сделать по недомыслию.
Девушка метнулась в одну сторону, затем в другую... Но дух не отставал, он ощущался всё ближе и ближе. Наконец, пересилив себя, эльфийка в отчаянии бросилась к реке. В сущности духа она ощутила стойкую неприязнь к воде и потому решила, что возле реки, возможно, окажется в большей безопасности.
Мокрая и несчастная, она брела по колено в топкой жиже. И словно бы этого было мало, её цапнула за лодыжку змея, прятавшаяся в мутной воде.
У девушки с собой имелись все необходимые ингредиенты для приготовления противоядия; для этого лишь требовалось развести огонь. Пока она выбиралась из воды на сухую опушку, пока собирала хворост и берёзовую кору, пока чиркала огнивом... Торопливые движения разгоняли по здоровому юному телу отравленную кровь. Развести-то костёр она успела, а вот приготовить противоядие уже нет. Сначала у неё онемели руки, затем подкосились ноги, потемнело в глазах и зашумело в голове.
"Великий Эру! - подумала она. - Неужели это конец? Как же несправедлива бывает жизнь..." Однако тот, к кому была обращена эта мысль, пребывал за пределами Эа и потому ничем не мог помочь одной из своих дочерей.
Зато её услышал блуждавший по лесу дух Неко, которому тоже пришлось пересиливать себя, чтобы подойти к разлившейся реке. Он уже успел оценить эльфийскую деву и это разумное создание из числа Перворожденных показалось ему намного предпочтительнее кошки. Главным образом потому, что было бессмертно и владело магией. Кроме того, дух оценил её грацию и прочие достоинства. В принципе, он мог бы слить свою сущность с любым носителем, но если потенциальный кандидат ещё и привлекателен, это же намного лучше.
Эльфийка владела магией не на таком уровне, чтобы навредить Неко, а значит с ней можно было не бояться за свою безопасность - иначе она не бегала бы от него по всему лесу. Лес был большой, а она в нём жила совсем одна, значит она осторожна, любит вольную и независимую жизнь подальше от эльфийских владык.
Сочетание всех признаков показалось Неко идеальным. Слияние с таким существом могло бы сделать дальнейшее проживание в Белерианде удобным и безопасным, позволило бы наилучшим образом соответствовать окружающей среде. Всё-таки не зря же Эру изобрёл для своих детей именно такую форму!
Кошачий дух снизошёл к эльфийке и коснулся её плоти. Никто другой не ощутил бы этого прикосновения, но она почувствовала.
- Кто ты? - испуганно спросила она. - Что тебе от меня нужно?
Родившись бессмертной, она думала, что никогда не умрёт, однако теперь умирала и от этого ей было очень-очень страшно. Высокомерные нолдор, вернувшиеся на беду из Валинора, говорили, что после смерти их души отправляются прямиком в чертоги Мандоса. А куда отправляются души синдар? Вдруг Вала Мандос не пускает их к себе из-за того, что они уманьяры, то есть те, кто когда-то пренебрёг Аманом? В какой непостижимой тьме останется блуждать и страдать её душа целую вечность?
- Не бойся меня, юная синдариэ, - на чуть искажённом высоком наречии ответил ей бесплотный призрак. - Я странствующий кошачий дух Неко и я не причиню тебе вреда. Когда-то я был покровителем пушистого народца, а вот теперь я тоже умираю. Для нас с тобой есть лишь один путь к спасению - прямо сейчас мы должны слить воедино наши сущности, стать одним созданием. Каким оно будет в результате, я предсказать не могу. Зато я могу гарантировать, что иначе мы оба умрём. Мне сейчас необходима надёжная материальная оболочка, чтобы сохранить свою целостность, а тебе - чудесная невосприимчивость к ядам и всякому другому оружию. Тело есть у тебя, неуязвимость у меня, так давай поможем друг другу. Подумай и поспеши. Яд уже глубоко проник в твоё естество и твоё сердце вот-вот перестанет биться.
Эльфийка в полной мере осознавала иронию судьбы. Целительница умирает от жалкого змеиного укуса! Более дурацкой и нелепой смерти трудно придумать. Разве для этого сотворил своих детей Илуватар? Что за несправедливость!
"Я не хочу умирать! - мысленно воскликнула девушка, потому что язык уже онемел и не повиновался ей. - Совсем-совсем не хочу!"
Неко воспринял эти слова как согласие, после чего обе сущности слились воедино. Раздельная история эльфийской девушки и кошачьего духа на этом закончилась и началась история совершенно нового создания, кошкоэльфа, воплотившего в себе признаки обеих предшествующих ипостасей.
Очнувшись, новое существо сразу же окунулось в целую гамму прежде неведомых ощущений. Часть её естества, унаследованная от духа, впервые очутилась в оболочке из плоти. Уже нельзя было воспарить над землёй - этому мешал вес. У духов нет веса, они не знают, что это такое. Существо внимательно осмотрело и ощупало себя - ведь у него теперь имелись глаза и руки, чтобы это проделать. Физическая оболочка, помимо веса, обладала плотностью и упругостью, у неё имелись рецепторы и нервные окончания, дававшие тактильные, термические, слуховые, зрительные, обонятельные и вкусовые ощущения.
От эльфийки унаследовались средний рост и изящное девичье телосложение. Некогда белоснежная кожа была чистой и гладкой, теперь же её покрывала короткая светлая шёрстка с красивым рыже-бурым узором. Шёрстка мешала комарью и мошкаре, в изобилии водившимся в лесу, садиться на кожу и напиваться крови. Копчиковый отдел позвоночника удлинился и превратился в гибкий пушистый хвостик. Длинные эльфийские ушки сместились с боков кверху, сделались остренькими и встали торчком, как у кошек. По бокам мордочки (язык не поворачивается назвать это лицом) выросли чувствительные вибриссы - пучки кошачьих усов. Носик стал чуть более сплюснутым и похожим на кошачий.
Гибкость и подвижность тела увеличилась в разы. Существо сразу отметило это, едва сделав первые шаги. Также оно отметило, насколько тоньше стали слух, зрение и обоняние. В ноздри хлынула лавина запахов, а в уши звуков - с незнакомыми прежде оттенками. Чуть позже создание убедилось, что теперь может видеть в темноте.
Подушечки пальцев, ладони и ступни стали намного мягче. Учитывая, что эльфийка последние годы жизни ходила босиком (старая обувь износилась, а новую взять было негде), её подошвы огрубели, особенно пятки. Теперь же мягонькие ножки позволяли существу ступать по земле бесшумно. Ноготочки на пальчиках сделались чуть более выпуклыми, длинными и острыми, потому что перестали быть собственно ноготками и превратились в коготки, способные втягиваться внутрь и выпускаться наружу. Во втянутом положении они почти напоминали прежние эльфийские ногти, а в выпущенном превращались в грозное оружие или могли помочь, например, взобраться на дерево.
Первым делом требовалось придумать себе новое имя. Раз Неко - это кошачий дух, а elleth значит "эльфийка" на синдарине, существо, недолго думая, нарекло себя Некоэллет.
Некоэллет изучала себя и свои теперешние возможности с таким интересом, словно только что родилась заново (что, в общем-то, так и было). Она срывалась с места и бежала по лесу, ловко лавируя между деревьями при помощи хвоста, с лёгкостью перескакивая через поваленные стволы, подпрыгивала и взбиралась на нижние ветви деревьев, обнюхивала и лизала травинки, цветы, камни, каталась то по траве, то по мягкому ковру из опавшей хвои, с удовольствием избавляясь от остатков ненужной теперь эльфийской одежды... Она подставляла лицо, плечи и спину под капли росы, с трепетом ощущая, как те скатываются по шёрстке, потом со смехом встряхивалась и любовалась радужной игрой света в веере водяных брызг. Играла и резвилась, пытаясь схватить порхавшую над цветами бабочку, или бегала наперегонки с ветром...
Однако, сперва Некоэллет всё же позаботилась о яде, который всё ещё оставался в теле, хотя и не мог уже причинить ей вреда. С лёгкостью вскарабкавшись на раскидистый дуб и удобно устроившись на его толстых ветвях, кошкоэльфийка расслабилась. Новое тело само удерживало равновесие в такой позе. Некоэллет сконцентрировалась и обратила свой внутренний магический взор на саму себя. Она ощутила каждую свою клеточку и каждую частицу яда. Ничтожного усилия воли хватило, чтобы вывести яд из организма наиболее простым путём - Некоэллет задрала ногу и без малейшего стеснения оросила древесный ствол горячей влагой.
Это простое и достаточно естественное действие напомнило ей, что в лесу, наполненном целым океаном запахов, не хватает лишь одного - её собственного запаха. Его слишком мало. После этого Некоэллет заставила себя выпить у родника много-много воды и отправилась метить территорию. Слияние эльфийской сущности с высшим духом сделало Некоэллет доминантной самкой, а доминантные особи всегда метят свою территорию. Это было так очевидно, что Некоэллет даже попеняла себе за промедление. Территорию надо было пометить сразу. Пусть все знают, что лес принадлежит ей. А как же иначе? Вдруг объявится какой-нибудь чужак и решит, что территория свободна? Такое совершенно недопустимо!
Словом, новые ощущения и новые восприятия в новом теле порождали новые эмоции, переживания и мысли. Рассудок захлёбывался во всём этом. Некоэллет чувствовала лёгкое потрясение и в то же время была счастлива от того, что жила и обладала столькими удивительными способностями. Её радовало то, как теперь выглядит мир, а он выглядел намного ярче, многообразнее и удивительнее, чем раньше. Ни прошлой жизни кошачьего духа, ни прошлой жизни эльфийской девушки Некоэллет не помнила; её естество хранило лишь некие остатки их жизненного опыта. О прошлом она вообще не особо задумывалась, все её нынешние душевные и мысленные устремления были направлены в будущее - на то, какой интересной и насыщенной обещает быть её жизнь. Вокруг простирался такой мир, в котором ну никак не могло быть скучно. Буквально на каждом шагу можно встретить что-нибудь занятное или забавное. Любопытно постигать по-новому вроде бы хорошо знакомую природу.
Этим Некоэллет и занималась, бегая по лесу, радостно виляя хвостом и оставляя повсюду свои метки. Когда ей хотелось есть, она охотилась, и после первой же охоты с удивлением обнаружила, что ей неприятно есть сырое мясо. Видимо, в её натуре осталось гораздо больше от цивилизованного существа, чем она думала. Поэтому приходилось после каждой охоты аккуратно разводить огонь, стараясь не опалить шёрстку, и нормально готовить еду, как раньше готовила эльфийка. Животные боятся огня, потому что не умеют его контролировать. Некоэллет не была животным и огонь нисколечки её не страшил. Ей только приходилось всякий раз вылизывать себя после еды, чтобы устранить с шёрстки запах дыма и гари. Запах дыма мешал охотиться, забивал обоняние.
Кстати, материальная еда стала ещё одним феноменальным открытием для ипостаси кошачьего духа. Она дарила столько вкусовых и эмоциональных ощущений! После еды сразу улучшалось настроение, еда придавала сил, от неё по телу разливалось блаженное тепло, а в животе появлялась приятная тяжесть... Чтобы лучше управляться с готовкой или чтобы выспаться в удобных и безопасных условиях, Некоэллет частенько наведывалась в бывшее эльфийское жилище, пользовалась постелью и очагом. Однако какой-то постоянной и непреодолимой тяги к этому месту она уже не испытывала. Как самая настоящая кошка, она гуляла теперь сама по себе, причём гуляла по всему лесу. Отныне понятие "дом" понималось ею гораздо шире. Домом Некоэллет теперь был весь лес.
Пробуя то одно, то другое, она обнаружила в себе всеядность. С одинаковым удовольствием Некоэллет лакомилась мясом, дичью и рыбой, собирала ягоды, орехи, грибы и съедобные коренья. Из остатков муки в доме пекла лепёшки... Какую-то добычу ей было удобнее брать голыми руками, в остальных случаях она использовала то, что осталось от прежней жизни - лук, острогу, нож, копьё, рогатину...
Слух, зрение и обоняние стали намного тоньше, ввиду чего охота теперь занимала намного меньше времени. Некоэллет быстро выслеживала и настигала добычу, припоминая различные охотничьи уловки из прошлого опыта и вырабатывая новые. Водобоязнь, как ни странно, её больше не беспокоила, ради вкусной рыбки она брала небольшой плот, который соорудила сама, взамен родительского челна, и выходила на нём порыбачить.
Одинокая слабая эльфийка старалась избегать крупных лесных хищников, которые могли одолеть и растерзать её. Некоэллет сама могла одолеть и растерзать кого угодно. Будучи по сути неуязвимым созданием, она заняла место на самой вершине лесной пищевой цепочки.
Так она и жила в Таур-им-Дуинате - ещё более нелюдимой и скрытной жизнью, чем её прежняя эльфийская ипостась. Ни одна живая душа во всём Белерианде, включая весьма могущественных созданий, вроде Мелиан, Саурона или Моргота, ничегошеньки не знала о Некоэллет. Зелёные эльфы Оссирианда даже не подозревали о диковинном существе, обитавшем рядом с ними, на противоположном берегу Гелиона. Люди и эльфы в Эстоладе не ведали о кошкоэльфийке...
* * *
Каждая из войн Белерианда, которую Моргот и его подручные с треском проигрывали, заставляла их надолго замыкаться в Ангбанде. Надолго, но не навсегда. Крепость служила им надёжным убежищем. Закованные во льды и заваленные снегами неприступные Железные горы мешали эльфийским владыкам вторгнуться на крайний север Белерианда и захватить крепость мятежного Валы. Однако со временем орки и прочие твари снова выползали наружу. Когда страх, вызванный прошлым поражением проходил, орки ночами, под покровом столь любимой ими тьмы, выбирались из крепости и разбредались по всему Белерианду, то небольшими отрядами, то целыми полчищами, убивая всех встречных людей, эльфов и гномов, а некоторых захватывая живьём, чтобы выпытать у несчастных любые сведения о замыслах эльфийских владык.
Один из таких отрядов пробирался с крайнего севера Белерианда, стараясь прокрасться обходными путями вдоль Синих гор, мимо Лотланна и Таргелиона, в окрестности Белегоста. Орки хорошо знали, что гномы являются одними из лучших оружейников в мире. Эльфы тоже считались превосходными оружейниками, но их оружием орки пользоваться не могли. Эльфы при ковке накладывали на мечи заклятья и те жгли оркам ладони даже сквозь толстые кожаные перчатки или латные рукавицы. Да и не сподручно было грубым оркам орудовать изящными эльфийскими клинками. А вот массивные гномьи секиры считались в самый раз для орочьих рук. Сами орки ковали весьма посредственно. Сколько ни бились с ними государь Моргот и владыка Саурон, так и не сделали из орков приличных кузнецов. То они недокаливали металл, то перекаливали, то не проковывали как должно, а если криворуким "мастерам" и удавалось сварганить что-то удобоваримое, они не могли надлежащим образом это заточить. Так что тесаки у орков выходили не только скверными, но ещё и тупыми. Во всех войнах эльфы, гномы и люди клали орков пачками не потому, что те были плохими бойцами, а потому что у них элементарно не имелось нормального оружия и доспехов. А без нормальных оружия и доспехов ты в бою не победишь, одной злости и агрессии маловато.
Орки прекрасно это понимали и при каждом удобном случае старались напасть на гномий патруль, чтобы разжиться превосходными секирами, копьями и ножами. Соваться в сам Белегост орки, естественно, не рисковали, всё же они не были полными идиотами. С них было достаточно гномьих патрулей или геологических экспедиций где-нибудь в горах.
У орков постоянно ощущался дефицит оружия, потому что проигрывая битву, они со всех ног бежали с поля боя, а чтобы бежать было легче, они бросали всё и возвращались в Ангбанд чуть ли не нагишом.
Описываемый отряд орков был вооружён и экипирован весьма паршиво. При встрече с гномами, орки могли рассчитывать лишь на численное превосходство. Задави противника массой - это было главным правилом орков. Конечно, для них предпочтительнее было встретить геологическую экспедицию, а не патруль. Тогда справиться с гномами было бы легче. Живя в Ногроде и Белегосте, гномы, тем не менее, осваивали весь Синегорский хребет, от самого севера и до самого юга, так что повстречать здесь в любом месте гномью экспедицию было так же легко, как эльфов в окрестностях Дориата.
Помимо оружия, встреча с гномами сулила ещё и мясо - жёсткое и невкусное мясо гномов и чуть менее жёсткое и чуть более вкусное мясо павших в стычке орков (любой орк являлся прирождённым каннибалом и при случае с удовольствием употреблял в пищу других орков). Также у гномов при себе могло быть золотишко и драгоценные камушки, что тоже неплохо. Самим оркам не дозволялось пользоваться драгоценностями, государь Моргот присваивал всю добычу себе - для этого в Ангбанде были предусмотрены вместительные сокровищницы.
У орка, возглавлявшего отряд, конечно же было имя, но я не могу без содрогания вспоминать эти мерзкие звуки, и потому не стану осквернять ими эти страницы. Не узнав его, вы ничего не потеряете. Орки - не тот народ, незнание которого можно счесть за потерю. У них нет и не было своих летописей, сказаний и мифов; они обожали травить устные истории, чем и занимались в походах и на привалах у костра. Правда, все их байки ограничивались перечислением, кто сколько врагов убил и как замучил пленных. Орки никогда ничего не записывали, даже свою похвальбу - хотя бы в виде мемуаров. Нет свидетельств, что они вообще умели читать и писать. Да и как бы они умели, если Моргот и Саурон, поглощённые борьбой за мировое господство, так и не удосужились дать своим подручным письменность? Даже знаменитая фраза на Кольце была начертана на мордорском языке, но тенгваром - эльфийскими письменами Феанора! Своей письменности нет даже у людей, чего уж там говорить про орков...
Некоторые мудрецы, с которыми я имел честь беседовать на эту тему, убеждали меня в том, что даже при наличии у орков письменности, они бы всё равно не оставили после себя никакого литературного наследия. Творя орков, Моргот подавлял в их мозгу целые участки, в первую очередь отвечающие за абстрактное мышление, интеллект, эстетику и творческое мышление. Ему требовался лишь тупой, покорный и агрессивный расходный материал, имбецилы, слепо выполняющие приказы и не имеющие своего мнения. Саурон унаследовал представления своего государя и продолжал держать орков в невежестве. Всё, что отдельные вожаки, вроде Азога, предпринимали по собственной инициативе, неизменно оканчивалось плачевно.
Ни на что значительное описываемый орочий отряд и его вожак не были способны. Орки не умели просчитывать все ходы и комбинации наперёд, часто пренебрегали разведкой или же вели её бестолково, не могли толком проанализировать полученные данные и на их основе грамотно выстроить тактику и стратегию. Их тактика была тактикой примитивной орды: навались всем скопом и задави числом, невзирая на потери.
Они действительно напоролись на гномов в Синих горах, а вот с ходу задавить их числом не получилось. Гномы сопротивлялись слаженно и организованно, ушли в глухую оборону. Их превосходным доспехам были нипочём паршивые орочьи тесаки. Так что даже малым числом гномы вскоре начали теснить орков. Те попытались отступить, но гномы и тут не сплоховали, перекрыв все пути отступления, кроме одного - на восточную, эриадорскую сторону Синих гор. Туда орки и драпанули, а гномы бросились за ними в погоню.
На восточной стороне оркам следовало бы повернуть на север, пройти вдоль подножия гор и затем через какой-нибудь перевал попытаться вернуться в Белерианд, чтобы уползти в свой Ангбанд, зализывать раны и получать взбучку от государя. Только гномы не собирались давать им уйти так просто. Они не пустили их на север, а вместо этого заставили повернуть на юг, к Белегосту и Ногроду.
Орки, как ни глупы они были, всё же представляли, чем им это грозит. Они ушли прочь от гор и углубились в эриадорские просторы, чтобы обогнуть гномьи города по крутой дуге, по возможности незаметно, не привлекая к себе лишнего внимания.
Даже сейчас Эриадор - не самое оживлённое и цивилизованное место в Средиземье, если сравнивать его с Гондором, Роханом или Харадом. В описываемые времена его населяли сущие дикари из числа тех людей, кому не по душе было жить под сенью эльфийских владык в Белерианде. К цивилизации они так и не приобщились, это было делом далёкого будущего. Цивилизации суждено было прийти в Эриадор лишь вместе с государством Арнор...
Любой человек примет орка за врага. Просто орки выглядят так, что ни за кого, кроме врагов, их принять невозможно. Эриадорские дикари, вооружённые пращами и луками, обрушили на головы беглецов целый град камней и выпустили целые тучи ядовитых стрел. Немногим оркам посчастливилось унести оттуда ноги.
Они прибавили ходу, далеко обогнали на открытой местности коротконогих гномов и в итоге вернулись к Синим горам. Иного выбора у них не было. Зато главной цели они достигли - обошли Белегост и Ногрод, не потревожив тамошние дозоры. Теперь им требовалось любой ценой вернуться в Белерианд.
Если на открытой местности гномы отстали, то в горах у них было больше сноровки и вскоре они снова настигли орков. Дистанция между преследователями и преследуемыми катастрофически сокращалась. Чтобы ускориться, орки по привычке побросали всё своё оружие и амуницию. О сражении они уже не помышляли, сражаться им всё равно было нечем. Гномы настигали беглецов одного за другим и крошили своими секирами.
Дальше всех, а именно до верховьев Брильтора, сумел добраться лишь один орочий вожак. Добрался на грани изнеможения. Метко брошенный кем-то боевой молот оглушил его и он кувырнулся прямо в бурный поток. Тот подхватил его и понёс прямиком в Оссирианд. Решив, что оглушенный орк по любому захлебнётся и утонет, или разобьётся о подводные камни, гномы вернулись в Тумунзахар с чувством выполненного долга...
Однако орк не утонул и не разбился. Все знают, насколько эти твари были живучи. Он жадно глотал ледяную воду и это, как ни странно, придавало ему сил. Так он доплыл до Оссирианда. В одном месте орк заметил склонившееся к воде дерево и попытался схватиться за него, чтобы выбраться на берег. В географии орки были слабы, как и во всём остальном. Одинокий вожак понятия не имел, куда его занесло, и полагал, что на берегу ему будет куда лучше, чем в воде. Про зелёных эльфов он даже не подумал... Вот только дерево оказалось трухлявым и обломилось, когда орк ухватился за него своими лапищами. Дальше он поплыл вместе с деревом, намертво вцепившись в толстый комель.
Как известно, во время весеннего половодья реки всегда несут всякую дрянь. На неё и внимания никто не обращает. Вот и зелёные эльфы не обратили внимания на трухлявое дерево и не заметили, что снизу к нему прицепился живой орк. А поскольку орк практически целиком находился в воде, тонкое обоняние лайквенди не ощутило исходивший от него смрад. (Орки воняют не только из-за незнания элементарной гигиены, но и в силу того, что к их собственному смраду примешивается смрад Ангбанда, душной подземной крепости, уходящей в самые недра Арды, где бурлят магматические потоки и в их пекельном жаре обитают валараукары.)
Орк, повторюсь, не ведал о том, что пересекает страну зелёных эльфов. Лайквенди таятся в лесной глуши и живут столь скрытно, что можно пройти насквозь весь Оссирианд и не встретить ни одного из них. Знай орк об этом, он бы непременно попытался выбраться на берег, чтобы прикончить нескольких длинноухих, после чего неизбежно был бы убит. Но он оставался в воде, позволяя реке нести себя дальше. Время от времени ему удавалось выхватить из воды рыбёшку, которую он пожирал прямо сырой, давясь от отвращения и мечтая о сладкой человечине.
В конце концов, течение Брильтора вынесло его в разлившийся Гелион. Увидев на противоположном берегу темнеющий массив Таур-им-Дуината, орк решил, что это неплохое местечко, чтобы передохнуть, обсохнуть и поразмыслить, как вернуться в Ангбанд и по пути совершить какой-нибудь подвиг, чтобы смягчить гнев государя Моргота.
Он принялся грести широкими ладонями, словно вёслами, и вскоре выполз на сухой берег. Лишь тогда он вспомнил, что по вине гномов остался с голыми руками. Более того, он был в прямом смысле голым, ведь бурный Брильтор и острые камни на дне и на порогах растрепали и сорвали с него все лохмотья, какие орки называют одеждой.
Тогда орк вскочил и яростно зарычал:
- Я орк! Орк! Я силён, жесток и злобен! Могуч, кровожаден и свиреп! Я способен на всё! Если надо, смогу убить кого угодно, даже голыми руками! Растерзаю и разорву на части! Никого не пощажу!
Этим криком он больше подбадривал самого себя, нежели запугивал кого-то. Ведь оркам обычно не доводится оказаться голыми и одинокими во враждебном и чуждом краю. Они всегда в стае, их всегда много.
Внимательно осмотревшись на новом месте, орк принюхался. Среди обычных лесных запахов особенно выделялся один - незнакомый, острый, резкий и терпкий. Он ощущался везде, во всех направлениях, недвусмысленно заявляя о том, что у этого края уже есть владелец.
- Кем бы он ни был, - пообещал себе орк, - я одолею его, убью и съем!
Он осторожно углубился в лес и вскоре повстречал громадного кабана-секача, ковырявшего рылом в корнях раскидистого дуба. Такую здоровенную зверюгу и вооружённый-то охотник не всякий одолеет, а уж голому орку и подавно следовало бы отступить, вот только оркам свойственна чересчур завышенная самооценка, которая служит главной причиной всех их бед. Орк и думать забыл о том, что совсем недавно ушёл едва живым от гномов и несколько дней подряд вынужденно купался в ледяной воде. Завышенная самооценка вновь нарисовала ему образ самого могучего, опасного и непобедимого создания в мире. Вдобавок орк был очень голоден, а когда орки голодны, они теряют последние крохи здравого рассудка.
Оскалив клыки и грозно взревев, орк бросился на секача, рассчитывая одним махом перегрызть ему глотку. Огромный кабан оказался на удивление ловким и подвижным. Он проворно отскочил, злобно сверкнул крошечными глазками и сам попёр в атаку. Поддетый его рылом, орк взмыл в воздух, нелепо замахал руками и ногами и со страшной силой приложился загривком о дерево. В глазах у него потемнело, он шмякнулся на землю и из него чуть не вышибло дух. А секач снова был тут как тут. Очередной бросок вновь припечатал орка к дереву, на сей раз головой. Голова загудела, из глаз брызнули искры. И только кабан нацелился вспороть ему клыками брюхо, как откуда-то сверху спрыгнул гибкий силуэт с копьём и пригвоздил секача к земле.
Кошачий дух в прежней жизни никогда не встречал орков. Эльфийская ипостась хранила опыт, свидетельствовавший, что орки весьма злы, коварны, жестоки, недружелюбны и опасны. Любому существу лучше держаться от них подальше... Некоэллет это не касалось, для неё орк был не опаснее букашки. Она подошла и с интересом обнюхала его. Бурный Брильтор отмыл его дочиста, камни и буруны соскребли с тела всю грязь и смрад. Орк пах речной водой и немного кабаньей щетиной. Этого определённо было недостаточно. Некоэллет несколько раз лизнула морду потерявшего сознание орка и потёрлась о его распростёртое тело своей шёрсткой. Так поступают все кошки во время знакомства. Теперь и орк оказался помечен пушистой хозяйкой Таур-им-Дуината.
Некоэллет разожгла огонь и принялась разделывать и жарить кабана. Пока тот жарился, она пошептала заклятия и исцелила все раны, ссадины и ушибы орка. Решение приручить это дикое и примитивное существо пришло само собой, спонтанно. Некоэллет захотелось подарить себе живую игрушку. Находясь в плену своих сиюминутных желаний, она хотела лишь того, что приходило на ум в данный момент, но раз чего-то захотев, она уже не отступала, пока не добивалась желаемого. А в данный момент она хотела живую игрушку, своего собственного "домашнего питомца".
Приручение разумнее всего было разделить на несколько этапов. Сперва - позаботиться о здоровье. Затем - поделиться пищей.
Некоэллет положила глаз на орка ещё по одной причине. Его рана на голове ощутимо фонила гномьим оружием. Опыт эльфийской ипостаси хранил неприязнь к гномам. Раз гномы хотели убить орка, значит между ними вражда и на этой почве с ним можно сблизиться.
Вкуснейший аромат жареного кабана привёл голодного орка в чувство. Он сел и в недоумении вытаращился на непонятное мохнатое создание, отдалённо похожее на помесь эльфа чёрт знает с чем.
- Привет, ня! - дружелюбно обратилась к нему Некоэллет. - Ты кто, ня?
Она не владела иными языками, кроме синдарина, и орк её понимал; в Ангбанде всех обучали основам синдарина, чтобы любой орк мог пытать и допрашивать пленных эльфов.
- Гррхррмрр! - Орк прочистил горло, не зная, как в этой ситуации поступить - то ли сперва утолить голод жареным мясом, то ли наброситься на мохнатое существо, вцепиться ему в глотку и отведать его крови.
- Очень приятно, ня! - ответила девушка, думая, что орк представился и назвал своё имя. - Я была рождена в результате слияния кошачьего духа и эльфийки в одну сущность, юную, прекрасную и загадочную, ня.
Она протянула орку кабаний окорок.
- Вот, поешь, ня. А потом будем играть, ня.
Орк машинально взял окорок и впился в него зубами. В этот момент ему было так хорошо, что он благодушно решил оставить пока мохнатую девку в покое. Пускай себе живёт, всё равно никуда не денется. Убить её можно будет и после.
Пока он ел, Некоэллет принесла ему в берестяном ковшике чистой родниковой воды. Орк напился. Когнитивный диссонанс действовал на примитивное сознание угнетающе. Орки привыкли к тому, что все прочие расы сразу же пытаются их убить. Или в ужасе убегают, особенно юные девки. Так почему же мохнатая девка не бежит, почему кормит и поит его? И все ссадины с ушибами пропали, значит она их залечила? Почему? Непонятно... Разве дурёха не понимает, какую угрозу он для неё представляет?
Некоэллет сидела напротив него и изящно обгладывала кабаньи рёбрышки. В ней не чувствовалось ни ненависти, ни отвращения к орку, лишь тень какой-то лукавой мысли, проникнуть в которую орку было не под силу. Мохнатая девка была словно не от мира сего, вот и не считала нужным вести себя как все. Кто она вообще такая? Что это ещё за кошачий дух?
Впервые в жизни орк не знал, как ему себя вести и это ему не нравилось. Но ещё больше его угнетало, что перед лицом потенциального врага он сидит совершенно голый, безоружный и беспомощный. Не орк, а посмешище. Может потому мохнатая девка и не боится его? Видели бы его сейчас государь Моргот или владыка Саурон - вот ведь жалкое зрелище!
Чувствуя себя униженным, орк молча рвал зубами мясо и глотал почти не жуя. Орк никогда и ни при каких обстоятельствах не должен выглядеть жалким и беспомощным - разве не эту мысль им вбивали в Ангбанде?
Принюхавшись, он ощутил, что от него ещё и воняет мохнатой девкой. Этого только не хватало! Орк должен пахнуть лишь орком и священным пламенем Ангбанда. Единственный допустимый чуждый запах - это запах вражьей крови!
Получается, кошкодевка унизила его вдвойне! Самым правильным было бы наброситься на неё за это и растерзать прямо сейчас. Орк не решался сделать это по нескольким причинам. В отличие от него, девка всё-таки была вооружена. А ещё его разморило от обильной еды. Он почувствовал предательскую слабость, когда клонит в сон и больше ничего не хочется.
"Только не вздумай уснуть прямо тут, при ней, дубина! - рявкнул на орка внутренний голос. - Совсем тупой! Во сне она с тобой такое сделает..."
Не только внутренний голос, но и все орочьи инстинкты подсказывали ему бежать. С недоеденным окороком в руке он сорвался с места и понёсся напрямик сквозь чащу, не разбирая направления. Некоэллет встопорщила ушки и ухмыльнулась. Глупенький, как и все ирч, дурачок ещё не понял, что в Таур-им-Дуинате ему некуда бежать и негде прятаться. Пушистая хозяйка отыщет его где угодно, без малейшего труда. Сама природа приведёт её к нему.
После еды её и саму стало клонить в сон. Она потушила костёр, умылась и вылизала шёрстку, потом забралась на раскидистый дуб, удобно устроилась и задремала, непроизвольно подёргивая во сне кончиком хвоста.
А орк впервые за много дней наелся досыта. Найдя густые заросли орешника, он забрался в них и захрапел, надеясь, что мохнатая кошкодевка не привидится ему во сне. Она и не привиделась, зато приснились разгневанные государь Моргот и владыка Саурон.
- Отведите негодяя и предателя к валараукарам, - распорядился владыка, взирая на съёжившегося орка сверху вниз. - Пусть отхлещут его огненными бичами.
- А затем скормите его урулоки! - приказал государь, восседая на троне. Его глаза полыхали огнём, но ещё ярче сверкали сильмариллы в его уродливой железной короне...
От увиденного кошмара орк проснулся и первым делом увидел сидевшую рядом Некоэллет. Она пыталась кончиком пушистого хвоста пощекотать орку нос. Смертельно уставший орк дрых долго; за это время Некоэллет успела отдохнуть, после чего скроила из кабаньей шкуры некое подобие килта. От её внимания не укрылось, как не по себе было орку разгуливать нагишом.
Тот вновь уставился на неё в недоумении, к которому примешивался настоящий страх. Ни одно разумное создание не упустит шанса прирезать орка во сне. Что не так с этой девкой? Почему она странно себя ведёт и ещё одежду дарит? Судя по всему, пока он спал, она снова его вылизала, а ему в это время снилось, как Глаурунг разевает огромную зубастую пасть, чтобы проглотить его, но вместо этого начинает вылизывать длинным змеиным языком...
На взгляд орка, все действия Некоэллет были лишены смысла и попахивали безумием. Непонимание её мотивов вызывало у него злость и опасение. Опомнившись, он схватил килт и снова дал дёру. На сей раз Некоэллет оказалась настроена игриво. Она побежала следом за ним, не отставая ни на шаг. Лес она знала как свои пять пальцев. Там, где орк спотыкался о корягу и летел кувырком, она подпрыгивала и мягко приземлялась на ноги. Там, где низкие ветки или густой кустарник больно хлестали орка по морде, она ловко извивалась и подныривала, не шевельнув ни единого листочка.
Некоэллет вообще могла бежать с закрытыми глазами. Пока орк был помечен её запахом, его можно было отыскать где угодно. И он это прекрасно понимал.
"Надо бы пойти к реке и смыть с себя чужой запах", - думал он.
А может... убегать не нужно?
Эта неочевидная мысль поразила и напугала орка до такой степени, что он в оцепенении замер на месте. Мгновение спустя примитивный рассудок попытался найти этой мысли какое-то разумное обоснование. Он же свирепый орк, гроза Белерианда! Что подумали бы о нём сейчас в Ангбанде? Неужели он так и будет бегать от кошкодевки? Не имеет значения, кто она. Здесь, в огромном дремучем лесу, она одна-одинёшенька и некому прийти ей на помощь. Можно сделать с ней что угодно и никто не защитит её, никто не спасёт. Наверняка она здесь прячется от остальных эльфов, не хочет, чтобы те видели её мохнатой, боится, что засмеют...
О том, почему тело мохнатое, орк уже не задумывался, это было излишним. Некоэллет почувствовала, как изменилось его настроение и направление его бега тоже изменилось. Теперь орк направлялся к ней с очень-очень нехорошими намерениями. Она ощущала вспыхнувший в нём яростный дух, который мог помешать приручению. Этот дух следовало раз и навсегда сломить. Это было следующим этапом приручения - напугать и усмирить, чтобы будущая игрушка навсегда осталась покладистой и покорной, не замышляла бы никакого зла.
Некоэллет нашла достаточно светлую и просторную поляну и расположилась в её центре. Орк осторожно подкрадывался, то и дело выглядывая из-за деревьев. С его оскаленных клыков капала слюна. Некоэллет сосредоточилась и раскинула руки в стороны. Её фигура начала расти и увеличиваться, её окутала багрово-чёрная аура гнева и ярости. Налетевший вихрь трепал и гнул деревья.
Орк трусливо съёжился на месте. Слюна в его оскаленной пасти мгновенно высохла, а мошонка сжурилась и поджалась. Скуля от страха, "гроза Белерианда" наделал под себя, благо килт этому не мешал. Он уже видел подобные ауры у могущественных трансцендентных созданий, имевших телесное воплощение, а именно - у государя Моргота и у владыки Саурона.
Сквозь заросли и густую листву Некоэллет взглянула прямо в слезящиеся глаза орка. Её взгляд буквально пригвоздил того к месту, от него стыли жилы и конечности становились дряблыми. В голову орка извивающимся червячком вползла чужая мысль-насмешка, обидная и провокационная: "Ну давай, попробуй, напади на меня!"
Будь перед ним эльф или человек, орк непременно так бы и поступил, нападал бы и нападал, старался бы прикончить даже голыми руками, пока не преуспел бы или не погиб. Повторял бы попытку раз за разом, насколько хватило бы сил. Однако с высшими существами связываться было бесполезно. Понять эту простую истину хватало мозгов даже у самых глупых орков. Поэтому орк замотал крупной, гладко выбритой головой, отвергая приглашение Некоэллет, и дико завыл, тоскливо и протяжно, признав, что окончательно проиграл кошкодевке. Теперь она вольна была делать с ним что угодно, он бы всё стерпел... По крайней мере до тех пор, пока не удрал бы от неё в Ангбанд. Уж в цитадель-то государя она за ним точно не последует...
Упав на четвереньки и жалобно скуля, орк покорно подполз к Некоэллет и вылизал ей ноги. Ему оставалось лишь клясть свою несчастливую судьбу. Столько войн пережил без единой царапины и вот угораздило же его вляпаться! Сперва гномы, потом кошкодевка... Кто ж знал, что она из высших могущественных существ? Так и домой можно не вернуться, кошкодевка запросто из леса не выпустит. Прощай, родной Ангбанд, прощай навеки...
Добившись своего, Некоэллет развеяла чары, щекотнула кончиком хвоста орочий нос и убежала с задорным смехом. Под её мягкими лапками не треснуло ни одной веточки, её гладкая шёрстка не шевельнула ни единого листочка, ни одной травинки. Орк оглушительно чихнул, отряхнул свой килт и понуро побрёл к реке. Кошкодевка снова унизила его вдвойне: заставила встать на четвереньки и увидела обделавшимся со страху. А ведь орк считал себя крепышом, полагал, что его ничем не проймёшь. За свою жизнь он обделался от страха всего один раз, когда из недр Арды вылезли валараукары, чтобы отхлестать огненными бичами Унголиант, угрожавшую жизни государя. В тот раз чресла орка сами собою разверзлись и он исторг наружу все свои нечистоты, прежде, чем успел осознать сей постыдный факт.
Орк торопливо подмылся в реке, почистил килт, после чего уселся на берегу и горестно обхватил голову руками. Тогда-то ему на ум и пришла первая за всё время дельная мысль. Если страшная кошкодевка не выпустит из лесу, не беда. Есть ведь ещё один путь - вверх по реке. Уж на воде-то мохнатая не сможет его преследовать. Так он освободится и вернётся домой...
Довольный орк растянулся на травке и задремал, в надежде, что на свежую голову лучше сообразит, как осуществить свой план. Во сне он боролся с водной стихией - то тонул, то ещё что-нибудь. И никак эту самую стихию не получалось преодолеть. Сон явно был вещим - Некоэллет вполне можно было уподобить стихии, могущественной и непреодолимой, с которой бесполезно бороться. Следовало покориться и смиренно позволить ей нести себя дальше по жизни...
Проснулся орк от ощущения давившей на него тяжести. На лице чувствовалась влага. "Наверно я утонул и на меня давит вода", - подумал он и инстинктивно задержал дыхание. Однако, это была не вода. Некоэллет снова тёрлась и елозила по нему своей шёрсткой. Прямо перед глазами орка розовел нежный бугорок девичьего сосочка. Орк не удержался и ущипнул его.
- Ня-а! - взвизгнула Некоэллет, царапнула орка коготками и скрылась в зарослях.
"Теперь она от меня не отвяжется, - обречённо подумал он. - Так и будет постоянно преследовать, покою не даст."
Он так подумал и сам подивился своим мыслям. Где обычная злость, где кровожадная ярость, где агрессия? Как же быстро он сдался! Ну и что, что кошкодевка из высших созданий - государь Моргот всё равно выше!
Да, Некоэллет напугала и усмирила его, вот только в действительности этим дело не ограничивалось. Орк не знал о том, что за эти дни успл подвергнуться ещё одному воздействию, а если бы даже узнал, то ничего бы не понял. Есть у кошек одна особенность, о которой не подозревают ни люди, ни эльфы, ни маги, ни даже Валар и Майяр. Возможно, кошачья тайна ведома одному Эру, и если так, то он ни с кем ей почему-то не поделился.
Обычно никто не задумывается, почему кошки кому-то нравятся? Считается, что они пушистенькие и миленькие. Там, где они водятся, их с удовольствием держат дома. Однако, странно называть милым существо, которое повсюду роняет шерсть, оставляет резкую вонь своих испражнений, дерёт когтями мебель, задевает и бьёт посуду и ещё много чего вытворяет. Ещё страннее называть "милым" существо, абсолютно бесполезное в хозяйстве. Кошки ловят мышей? Во-первых, не всегда. Во-вторых, мелкие породы собак делают то же самое намного лучше. Вдобавок собака может дом посторожить, подаст сигнал, если почует вора или грабителя. Может даже наброситься на того, кто угрожает её хозяину, пожертвует ради него своей жизнью.
Кошка не будет подавать сигналов. Если заберётся вор, кошка потрётся о его ноги и потребует ласки. Уж тем более она не рискнёт жизнью ради хозяина. Известны случаи, когда верные псы умирали от тоски и горя, если умирал их хозяин. Кошки в таких ситуациях не страдают. Более того, если хозяин умер в доме и не насыпал в миску корма, а выбраться из дома нельзя, то сам же хозяин и станет кошачьим кормом. Кошка начнёт объедать его с открытых частей тела, сперва с лица...
И вот это подлое, самовлюблённое, неверное и исключительно вонючее создание все считают "миленьким", гладят его, тискают, сюсюкают... Почему? Еноты или бурундучки тоже пушистые, не говоря уже про маленьких медвежат, и мордочки у них что надо, и ушки, и лапки. Но их почему-то никто себе не заводит и от их вида не умиляется. В отношении них не наблюдается массового помешательства. В чём же причина?
Ответ одновременно прост и неприятен. Когда кошка о кого-то трётся и кого-то лижет, она не только метит его своим запахом. Практически все кошки являются переносчиками специфического паразита - токсоплазмы. Контактируя с посторонними, кошки "награждают" их этим паразитом. Подобным же образом животные передают человеку, например, блох, вшей и глистов. Разница в том, что токсоплазма относится к паразитам, меняющим поведение носителя. Сами кошки к ней резистентны, чего нельзя сказать о других существах.
Учёным Нуменора, Эрегиона и Гондора, во дни расцвета этих держав, было известно немало подобных паразитов. Среди них, для наглядности, можно назвать ланцетовидную двуустку, которая предпочитает обитать в печени крупного рогатого скота. Как-то ведь ей нужно размножаться и заражать других особей. Для этой цели она откладывает яйца в пищеварительный тракт носителя и те вскоре оказываются снаружи, вместе с экскрементами. На земле эти яйца поедают улитки, муравьи и прочие малоразборчивые, хуже свиней, создания. У них внутри из яиц вылупляются личинки и берут под контроль центральную нервную систему. Вечером, вместо того, чтобы уползти в гнездо, нору или муравейник, захваченное существо забирается на высокую травинку и терпеливо ждёт наступления утра. Утром пастухи выгоняют на луга скот, какая-нибудь корова съедает травинку с заражённой букашкой и двуустка поселяется в её организме, продолжая свой жизненный цикл...
Изначально, когда токсоплазма только появилась, она не была рассчитана на детей Илуватара. Это был просто кошачий симбионт, помогавший пушистым хищникам охотиться на мышей и прочих грызунов. В обычных условиях, если мышь чует запах кошки (а эту вонь трудно не почуять), у неё срабатывает условный рефлекс и она удирает в безопасное место - туда, где запах слаб, или его вообще нет, а значит нет и кошки. Потому что любая мышь знает: чем вонь слабее, тем кошка дальше. Когда же внутрь мыши попадает токсоплазма, она воздействует на её мозг и меняет реакцию на восприятие. Кошачий запах больше не отпугивает мышь, он наоборот её привлекает. Она бежит туда, где вонь сильнее, то есть прямиком кошке в лапы.
Аналогичную тягу к кошкам токсоплазма пробуждает во всех кошатниках. Не милые мордочки заставляют нас тянуться к ним, не ушки, не лапки и не хвостик, а поселившийся у нас внутри кошачий паразит токсоплазма. В странах, южнее Мордора - Ханде, Хараде, Умбаре и остальных, не менее трети всего населения болеет этим недугом. А это именно недуг! Если владелец кошки нищ и гол, он лучше сам умрёт с голоду, но свою кошку накормит. Рационально объяснить подобное поведение невозможно.
Но в том-то всё и дело, что паразиты, меняющие поведение носителя, заставляют его вести себя нерационально. Как двуустка - муравья и улитку. Правда, этого никто не осознаёт. Абсолютно бесполезным со всех точек зрения животным их владельцы создают предельно комфортные условия, о каких не могут мечтать ни собаки, ни коровы, ни лошади - действительно полезные звери. Мы терпим кошачью вонь, вычёсываем отовсюду комки кошачьей шерсти, терпим ночные "кошачьи концерты", относим ободранную мебель на реставрацию, несём сплошные материальные и физические убытки - лишь бы у пушистой мордочки были такие условия, каких не будет никогда в естественной природной среде. Получаем ли мы за это благодарность? Разумеется, нет. Как уже говорилось, если нас придут убивать, мохнатая мордочка даже глазом не моргнёт и не испытает ни капли сожаления. Всё, что её будет в этот момент занимать, это как найти нового дурака-хозяина.
Что это, если не безумие? Мы не ведём себя столь же иррационально в отношении других животных. Лошадь, корову или собаку мы держим из чисто практических побуждений, чтобы что-то с них поиметь. С кошки же мы не имеем ничего. Чаще всего ленивая избалованная дрянь даже мышей ловить не хочет, а если и ловит, то так, словно оказывает нам величайшее одолжение. Пустельга, сова или обыкновенная ворона и то справляются с мышами гораздо лучше, но их никто не заводит. А возьмите змею. Нет такой дырочки или норки, куда вслед за мышью не смогла бы заползти змея. При этом змеи неприхотливы, они не шумят и не воняют, не дерут когтями резную антикварную мебель, не оставляют за собой комки шерсти, не разносят блох... Но их тоже никто не заводит, за исключением нескольких безумных южных цариц, которые обожали бросать неугодных в ямы с ядовитыми змеями...
Максимум кошачьего комфорта обеспечивается максимумом нашего дискомфорта. И это совершенно ненормально. Однако, именно так ненормально нас и заставляют вести паразиты, меняющие поведение носителя.
Сделавшись кошачьим духом-покровителем, Неко, незаметно для самого себя, тоже стал разносчиком токсоплазмы. Живя в окружении кошек на Кошачьем острове, он и сам практически превратился в кошку. А когда он слил свою сущность с одинокой эльфийкой и в результате получилась Некоэллет, она унаследовала способность повсюду разносить токсоплазму. Когда Некоэллет вылизывала орка и тёрлась об него, она не только награждала его своим запахом, но и передавала ему кошачьего паразита...
* * *
Проходили дни. Некоэллет постоянно играла с орком в бег наперегонки и в прятки, потому что, завидев её, он взякий раз пытался удрать и спрятаться, что ему, естественно, не удавалось. С каждым днём его бег становился всё более вялым, он отмахивал меньшее расстояние, нежели в предыдущую попытку, и прятался раз от раза хуже, словно хотел, чтобы пушистая хозяйка Таур-им-Дуината его нашла.
Орк и вправду с каждым днём терял веру в свою способность сбежать, равно как и само желание сбежать. Его жизнь превратилась в сплошной стресс и клубок противоречивых стремлений. Он одновременно и ненавидел Некоэллет, и чувствовал привязанность к ней. Одновременно хотел и не хотел от неё избавиться. Такой разброд в мыслях и желаниях даже мудреца довёл бы до ручки, чего уж говорить про недалёкого орка.
Ни о каком кошачьем паразите он, кончно же, не знал. Замечая все происходившие с ним изменения, орк винил в них Некоэллет. Считал, что она наложила на него какие-то чары.
Он стал плохо спать по ночам, а когда всё же засыпал, ему снилась всякая дрянь, в основном кровавые обряды, в которых он непременно представал жертвой, а исполнителями попеременно были то государь Моргот, то соплеменники-орки, то Некоэллет, то какие-нибудь тролли... Он взрагивал от малейшего шороха и трясся от страха, думая, что это крадётся кошкодевка, чтобы что-нибудь с ним сделать...
Некоэллет его не разочаровывала. Тёмными ночами она принимала демоническое обличье и стращала орка, гоняясь за ним с горящими глазами и безумным воем, пока орк не обделывался от ужаса. Всякий раз он едва не лишался чувств, а наутро Некоэллет кормила и вылизывала его, то есть сочетала метод кнута и пряника, устрашение и заботу. Для неё это тоже было игрой.
Оркам не свойственна игривость. Они злобны, жестоки и агрессивны, они не знают, что это такое - радоваться, играть и веселиться. Для них удовольствие - это замучить кого-нибудь, а потом съесть. Ну или подраться. Поэтому орк искренне не понимал, чего от него хочет Некоэллет. Она повторяла "играть", "играть", а он никак не мог взять в толк, что это такое.
Эти несколько дней понадобились токсоплазме, чтобы овладеть нервной системой орка. После этого всё изменилось. Быстро и резко. Некоэллет подошла к нему, а он не убежал. Дрожал, как осиновый лист, но остался на месте. Некоэллет лизнула его в нос, потёрлась о его широкую грудь и ему вдруг стало так хорошо, что на глаза чуть не навернулись слёзы.
Охотиться они пошли вместе. Из-за постоянного нервного напряжения орк все эти дни не мог ничего делать. Руки опускались. Если бы Некоэллет не оставляла ему еду, он бы изрядно отощал, а то и вовсе умер бы с голоду.
В этот раз удалось добыть нескольких тетеревов. После еды, пока орк с наслаждением мочился в костёр, Некоэллет незаметно ускользнула. Орк оглянулся, а её нигде нет. "Почему она ушла? - невольно испугался он. - Наверно, я что-то сделал не так. Ну да, я ведь орк. Зачем я ей? Зачем я такой нужен? Неужели она бросила меня насовсем? Что же мне теперь делать?"
В этом потоке мыслей не нашлось ни одной, которая напомнила бы орку об удачной возможности сбежать в Ангбанд, к своему законному повелителю. Орк даже не подумал о возвращении к привычной орочьей жизни. Но не из-за этого он перепугался до полусмерти, а из-за того, что больше не увидит кошкодевку. Оказывается, он уже привязался к ней, причём сам не заметил как.
Не в состоянии усидеть на месте, он вскочил, принюхался и сразу уловил знакомый запах, который уже практически стал для него родным. Более того, запах стал притягательным. Он действовал как наркотик. Орк готов был вдыхать его постоянно, чтобы удовольствие никогда не кончалось. Ориентируясь по нему, орк сам пошёл искать Некоэллет. Игра в прятки продолжалась, только теперь игроки поменялись ролями.
Он нашёл её на залитой солнцем опушке и почувствовал неуверенность. Ему хотелось быть рядом и в то же время он не хотел показаться новой повелительнице чересчур назойливым. За очередным душевным метанием он даже не заметил, как нарёк Некоэллет своей новой повелительницей. Тем не менее, это было чистой правдой. Она теперь безраздельно повелевала им, без всяких сомнений. Моргот, Саурон - эти имена теперь мало что для него значили. Он вдруг осознал это и поник, потому что понял, что ничего не может с этим поделать. Ничего и не хочется с этим делать. "Прощай, Ангбанд, - с жалостью повторил он. - Прощайте, собратья-орки, дивные оборотни, могучие тролли, и прочие слуги государя. Не видать мне вас больше никогда..."
Видя все его мысли и чувства как на ладони, Некоэллет победно усмехнулась. Вот игрушка и приползла к ней сама, жалкая и покорная, лелея робкую надежду на милость повелительницы. Значит орк теперь полностью приручен и можно резвиться с ним и забавляться, не страшась, что он повернёт свою звериную ярость против неё.
Несмотря на то, что являлся высшим духом, Неко, пока жил на Кошачьем острове, перенял многие кошачьи привычки. Главным образом тягу к сибаритству, неге и развлечениям. Основным элементом развлечений были игры, но играть в одиночку не очень-то интересно. Нужна игрушка, желательно живая. Точнее, игрушка и партнёр для игр в одном лице. Кто-то, кто сочетал бы в себе определённую лихость, удаль и озорство, беззаботный и лёгкий нрав. Кто-то, с кем кошке не было бы скучно. Некоэллет не сомневалась, что сумеет вылепить из орка именно такого партнёра.
Орк подползал робко и осторожно, готовый припустить прочь при малейшем намёке на недовольство повелительницы. Съёжившись у её ног, он потёрся уродливой мордой об изящные колени и лодыжки. Повелительница больше не казалась ему мохнатой несуразностью, недоэльфом. Теперь орк находил её внешность и фигуру восхитительными.
Когда орк ущипнул её за сосок, Некоэллет ошибочно решила, что его привлекает женская грудь. Доставшаяся ей от прежней эльфийской ипостаси грудь была довольно скромной, крошечной, почти плоской. Некоэллет направила свой внутренний взор на жировые клетки грудных желез и обнаружила, что они бывают двух типов - один отвечает за размер груди, другой за её упругость. Если в грудных железах преобладают клетки первого типа, то бюст у женщины большой, пышный, но при этом мягкий и рыхлый, грудь висит двумя бесформенными мешками, каждый размером с арбуз. А если преобладают клетки второго типа, тогда грудь стоит торчком, но при этом она маленькая, бывает, что и ухватить не за что. Идеальный вариант - это когда оба типа жировых клеток присутствуют в равной мере, даря своей обладательнице поистине сказочный бюст.
Именно такой бюст Некоэллет и решила себе подарить, чтобы сделать приятное живой игрушке. Небольшим мысленным усилием она увеличила приток фактора роста к жировым клеткам. Фактором роста называются сложные химические вещества, вырабатываемые организмом во время эмбрионального или пубертатного морфогенеза. Высший дух, естественно, мог синтезировать любое вещество в любое время, ему для этого не требовалась возрастная гормональная стимуляция. Прикрепляясь к клеточным мембранам в тканях, чей объём следовало увеличить, молекулы фактора роста посылали химический импульс в клеточное ядро и запускали клеточное деление.
Когда орк окончательно сдался и изъявил полную и абсолютную покорность, Некоэллет уже щеголяла внушительными дыньками идеальной анатомической формы. Дав живой игрушке потереться о свои ноги, Некоэллет нежно положила руку на бритый орочий затылок и резким движением втиснула его морду в ложбинку между дынек. Орк от неожиданности затрясся. Некоэллет гладила его по широкой мускулистой спине и томно мурлыкала что-то ему на ухо.
Орк обмяк и расслабился. Нервы, напряжённые, как натянутая струна, почувствовали, как по телу разливается блаженное тепло. Губы, прижатые к грудной клетке, ощущали, как под ней ритмично бьётся сердце его повелительницы. Орк испытал ни с чем не сравнимое счастье. Он восхищался повелительницей и был благодарен ей за особую милость - за то, что из множества живых существ она выбрала и приблизила к себе именно его, простого и ничем не примечательного ангбандского орка. Он перестал сожалеть о том, что больше не увидит государя Моргота или соплеменников-орков. Они больше не были ему нужны, как не были нужны ему и глупые войны с эльфами, людьми и гномами. Душу орка захлестнуло и затопило чувство верности и преданности его новой повелительнице. Теперь он больше всего на свете жаждал служить ей до конца своих дней.
Государю Морготу и владыке Саурону все орки служили из страха. Но служить, оказывается, можно не только из-за страха. Страха к высшему существу Некоэллет орк больше не чувствовал. Он хотел служить ей, потому что Некоэллет открыла для него неведомое прежде чувство - чувство блаженного счастья. Все прежние представления орка рухнули. Открыв для себя новые чувства, переживания и эмоции, орк словно стал каким-то иным существом. Это был одновременно орк и не орк. Он по прежнему готов был растерзать кого угодно - ради своей повелительницы, - но вместе с тем ему стали доступны и другие чувства, помимо неистовой ярости. Он прислушивался к этим чувствам, распиравшим его изнутри, и не мог избавиться от недоверия - оказывается, такое возможно? Тогда почему государь Моргот и владыка Саурон никогда не дарили ему ничего подобного? Орк был подобен слепцу, которого всю жизнь убеждали в его слепоте, а на деле он оказался зрячим и вот ему наконец-то открыли глаза и показали, как в действительности выглядит мир. Оказалось, что мир прекрасен, потому что в нём твоя повелительница делает тебя счастливым через простое прикосновение. Ты получаешь удовольствие от самого факта, что она у тебя есть.
Теперь орк ни за что не вернулся бы в Ангбанд, даже если бы тёмный Вала проложил к нему прямую и широкую дорогу от самого леса, развесив по обочинам вкусных и сочных эльфийских детей, чтобы орку было чем подкрепиться в пути. Прожив не один век, орк за всё это время не получил и стотысячной доли того тепла, любви, нежности, заботы и ласки, какие дарила ему Некоэллет. Суровая душа орка дрогнула, его сердце отныне всецело принадлежало новой повелительнице. С прежним орком было покончено, теперь это был совершенно другой орк.
Обняв свою живую игрушку, довольная Некоэллет ощущала охвативший орка прилив щенячьего восторга и преданности. Нельзя сказать, что она не была польщена. А поскольку она была молодой, здоровой и полной сил девушкой, её тело, помимо её воли, отреагировало на ситуацию изрядным выбросом эндорфинов и феромонов. Как и у любой другой самки, наиболее сильные феромонные источники у Некоэллет располагались под мышками, в паху, под хвостиком и между пальцами ног.
Орк не мог не почувствовать изменившийся аромат своей повелительницы. Такого дивного, сводящего с ума аромата она ещё не источала. Он отстранился от её соблазнительной ложбинки, отодвинул подбородком уперевшуюся в губы сочную дыньку и внедрился носом прямо в благоуханный эпицентр под мышкой.
Взрослая, умудрённая опытом женщина, уже сообразила бы, к чему идёт дело, однако эльфийская ипостась Некоэллет была девственницей, ещё не познавшей мужской любви. Свою неопытность в любовных делах она передала и новому существу.
Когда орк стиснул её в объятиях, Некоэллет не возмутилась, не начала вырываться. Не понимая, что живая игрушка нашла у неё под мышкой, она подняла руку и завела за голову. Орк словно обезумел. Он жадно вдыхал её аромат и с каждым вдохом его крупная фигура вздрагивала, словно сквозь тело пропускали разряд молнии.
Впитывать дивный, одуряющий аромат одним лишь обонянием ему показалось мало. Орк подключил к делу длинный влажный язык и принялся по очереди вылизывать обе подмышки. Его большие и сильные руки вертели Некоэллет из стороны в сторону, тиская упругое юное тело, которое завелось и отреагировало на ласки самца так, как и должно было реагировать.
Некоэллет почувствовала слабость, ноги перестали её держать и она повисла в объятиях орка. Любой нормальный орк уже давно бы воспользовался этим и отведал её крови, но только не прирученный орк, который души не чаял в своей повелительнице и не мыслил без неё своей жизни.
Он аккуратно уложил повелительницу на цветущие ландыши и опустил гудевшую от счастья голову на мягкие подушки её грудей. Некоэллет тяжело дышала, не предпринимая попытки наказать дерзновенную игрушку за неслыханную наглость. Горячее дыхание девы обжигало орочье ухо, покрытое шрамами и следами укусов. Происходящее должно было послужить последним, закрепляющим этапом приручения. Игрушка привяжется к хозяйке не только психологически, но и физически, через плотское соитие.
Одной рукой орк бережно поддерживал голову повелительницы, другой поглаживал её пушистый мех на животе и бёдрах. Случайно его пальцы очутились у неё в паху и наткнулись на что-то мокрое. Орк поднёс руку к лицу, чтобы рассмотреть, чем это липким покрыты пальцы. Определить на глаз не получилось и он, не долго думая, сунул пальцы в рот. Если до этого ароматы повелительницы действовали на него, как удар молнии, то феромонный вкус её соков оказался ещё сильнее и насыщеннее. Внутри у орка словно взорвался миллион игл, которые пронзили каждую клеточку его тела. Только иглы эти несли с собой блаженство, а не боль.
Не совсем отдавая себе отчёт в том, что делает, орк сдвинулся вниз и зарылся мордой в пах Некоэллет. Повелительница не сопротивлялась, напротив, она развела бёдра в стороны, как бы приглашая орка в самое сокровенное своё местечко. Ипостась кошачьего духа была поражена необыкновенным спектром новых ощущений. Кошачий дух, безусловно, знал о том, что существа из плоти размножаются посредством физического соития, но он даже представить не мог, насколько сильные ощущения и эмоции при этом возникают. Ведь у него-то прежде не было плотской оболочки. И теперь ипостась высшего духа пребывала в замешательстве, ему хотелось, чтобы эти ощущения не заканчивались, чтобы они продолжались как можно дольше.
Орк, как ни странно, тоже ничего подобного раньше не чувствовал. Он воистину блаженствовал и тоже хотел, чтобы блаженство не прекращалось. Жадный орочий язык сам нащупал в паху у Некоэллет то, что нужно, и принялся неистово это вылизывать. Все ведь знают, насколько длинны орочьи языки. Он забирался глубоко внутрь Некоэллет и стимулировал все нервные окончания, до каких мог дотянуться. Девушка выгибалась дугой, запрокидывала голову и тихонько постанывала от удовольствия.
Где-то совсем глубоко орочий язык ощутил вкус крови повелительницы, примешавшийся ко вкусу её телесных соков. Но это была не та же кровь, что бежала по её жилам. В ней было что-то такое, что делало её вкус особенным...
Несколько раз Некоэллет не выдерживала и тогда низ её живота сотрясался в конвульсиях, а орочью голову орошали брызги терпкой влаги, на которые орк не обращал внимания. Подумаешь, повелительница обмочилась от удовольствия! Она же повелительница, ей всё можно. Для живой игрушки такая её реакция - величайшая награда. Он, именно он, жалкий орк, сумел доставить повелительнице наивысшее и ни с чем не сравнимое удовольствие. Этим можно гордиться... После этого выделение телесных соков у Некоэллет усиливалось и орк вновь жадно на них набрасывался.
Когда он наконец в полной мере насладился вкусом её промежности, то повернул повелительницу на бок, осторожно приподнял её хвостик и с силой вкрутил длинный язык прямо в скрытую под ним дырочку. Не удержавшись, Некоэллет взвизгнула и поджала пальчики на ногах. Так хорошо и приятно ей ещё никогда не было. Эльфийская ипостась слышала о любовных утехах, но сама их никогда не испытывала. Да и как бы она могла их испытать, с кем? Разве что переплыть Гелион и ждать, пока на неё обратит внимание какой-нибудь лайквенди? Это вообще не вариант... Значит, вот они какие, любовные утехи?
Телесные соки повелительницы действовали на орка возбуждающе, подобно сильнейшему афродизиаку. Он приподнялся, рывком сорвал с себя встопорщившийся килт и явил Некоэллет своё устрашающих размеров достоинство. Она этого, конечно, не знала, но в Ангбанде шутили, что даже у троллей стручки меньше, чем у орков.
Девушка перекатилась на живот, сминая душистые ландыши, задрала хвостик и оттопырила попку, чтобы орк с первого раза попал, куда нужно. Как ни была она возбуждена, а всё же понимала, что если он заправит этакую оглоблю не в ту дырочку, то просто разорвёт её пополам. Однако орк почему-то проявлял повышенное внимание именно к запретной дырочке. Некоэллет извивалась и так и сяк, чтобы орк направил свой дрын куда нужно, а тот с завидным упрямством лез не туда.
"Что не так с моей игрушкой?" - с досадой подумала Некоэллет и обратила на орка свой внутренний магический взор.
Тут-то и открылась ей страшная правда об орках, их самая сокровенная тайна, не известная никому во всём Средиземье, потому что эдайн, квенди, хазад и истари приложили немало стараний, чтобы вымарать любые намёки на неё изо всех анналов, включая самые священные и почитаемые.
Как размножаются орки? Плодятся ли они подобно детям Илуватара или же государь Моргот наделил их какой-то особенной репродуктивной системой? Немаловажный вопрос, особенно в свете того, что никто и никогда не видел орочьих женщин.
Из нолдорских священных писаний мы знаем, что мятежный Вала, несмотря на всё своё могущество, не был всесилен и не мог создать ничего, что жило бы своей жизнью или хотя бы обладало подобием жизни. В этом он уступал всем Валар и особенно Аулэ. Тот хоть гномов сотворил, а Мелькор вообще никого. Всё, на что он был способен, это брать чужие творения и затем безобразно, неузнаваемо их уродовать, получая в результате ужасных чудовищ, чтобы те, страдая от своего уродства, проявляли особеную жестокость по отношению к тем, кто этого уродства был лишён. Чудовища были вынуждены служить Морготу, потому что в таком виде им больше некуда и не к кому было податься.
Эльдар рассказывали, что между их появлением на берегах озера Куивиэнен и тем днём, когда их нашёл Оромэ, чудовищные слуги Моргота регулярно нападали на них из тьмы. "Квента Сильмариллион" свидетельствует: "Во тьме Моргот насылал на них призраков и злобных духов, которые похищали одиночек, забредавших далеко от озера. В подземельях Утумно Моргот исказил и извратил их и так вывел породу орков - из зависти к эльфам и в насмешку над ними".
Похожие слова повторяются во многих песнях, сказаниях, легендах, поэмах и преданиях мориквенди. Их слушают многие века и не вдаются в подробности великого и зловещего акта. Как именно Моргот исказил и извратил эльфов? И в чём, собственно, заключается насмешка, ведь орки нисколько не смешные, не комичные, не гротескные? Они же просто уроды. Ужасные, злобные уроды. Странное нужно иметь чувство юмора, чтобы видеть смешное и забавное в уродстве. Моргот был Валой, а никакое писание не сообщает нам, что у Валар вообще имелось чувство юмора.
То, что веками от всех скрывалось, Некоэллет разглядела с первого взгляда. Детям Илуватара знакома любовь, как знакома она и самому Эру, только у них она проявляется иначе и предназначена для другого. Следуя любви, мы находим себе пару - женщина мужчину, а мужчина женщину, - и создаём семью. Плоды нашей любви - это наше потомство. Первое, что познают дети, это родительские тепло и заботу. Изменить, исказить это, лишить этого изуродованных созданий - вот что такое насмешка над замыслом Илуватара. Дело не только во внешности, изуродованной Морготом. Помимо внешности изуродовалось и кое-что внутри. Вот это-то последнее и веселило больше всего тёмного Валу.
Писания не сообщают, что духи и призраки похищали без разбору и мужчин-эльфов и женщин. Я свидетельствую об этом, потому что я - один из тех похищенных. В Утумно доставляли пленных обоего пола, но женщины, будучи нежнее и слабее, не выдерживали всех истязаний и погибали. К тому времени, когда пленные эльфы превратились в первое поколение орков, у Моргота остались одни мужчины. Этого уже было не изменить, орочья популяция так навсегда и осталась чисто мужской. Орда злобных, жестоких, кровожадных, грубых и грязных самцов. Я свидетельствую: нет и никогда не существовало орков-женщин. Более того, женские особи скорее всего помешали бы планам Моргота и Саурона. Они постоянно отвлекали бы самцов и не исключено, что их обоюдные интересы были бы поставлены выше интересов государя. Ничего подобного Моргот и его наперсник не могли допустить. Они изначально создали орков однополой массой.
Ведя своё происхождение от эльфов, орки унаследовали и их бессмертие. Мало кто об этом задумывается, но в Битве Пяти Воинств, в сражении на Пеленнорских полях и во многих других, с орочьей стороны бились ветераны, помнившие ещё Исилдура и нуменорцев. А в Барад-Дуре у Саурона служили старожилы, рождённые ещё в подземельях Утумно.
И здесь уместно задать современным эльфам, гномам и людям следующий вопрос. Что, как вы думаете, происходило с пленными воинами, попавшими в орочьи лапы? Что происходило с пленными мирными жителями?
Инициаторами сокрытия истины выступили истари. По их указке писцы стали стыдливо опускать неудобные и постыдные подробности, так что в анналах бесполезно что-либо искать. Во всяком случае, я ничего не нашёл, что и сподвигло меня на написание этих страниц.
Строго говоря, в писаниях упоминается лишь один пленный - Маэдрос, прикованный Морготом к скале. Лишь по этой причине его и упомянули, потому что ничего особенного с Маэдросом не успели сделать. А как насчёт остальных?
Пускай меня осудят все маги и владыки эльфов, людей и гномов, но я на этих страницах не буду напускать тумана и скажу всё как есть. Самая лучшая участь, как бы кощунственно это ни звучало, в орочьем плену ждала стариков, женщин и детей. Их быстро убивали и съедали. Не самая почётная и достойная смерть, согласен, но она хотя бы означала конец всем мучениям. А вот для взрослых мужчин в орочьем плену мучения только начинались.
Давайте взглянем правде в глаза и признаем очевидное. Если некая популяция состоит целиком из самцов, то как они будут снимать сексуальное напряжение, как будут давать выход своей похоти? Очевидный ответ напрашивается сам: орки ворвутся в ближайшую деревню, захватят и обесчестят всех девок. Вот только не существует ни одного надёжного свидетельства о чём-то подобном. Для орков женщины, как я уже сказал, это всего лишь еда. Поверьте, я знаю.
Однако не может же такого быть, чтобы враждебная орда совсем никого не бесчестила. В войнах, битвах и набегах такого просто не бывает. Тогда кого же насиловли и бесчестили орки? И чем чисто мужская популяция занималась в промежутках между битвами, коротая дни и ночи в душных подземельях Ангбанда?
Ответ, к сожалению, очевиден. Его-то все и боятся. Потому что популяция одних только самцов уже по определению является толпой мужеложцев. Оркам не требовались женщины для любовных утех, коли женщин у них всё равно не было. Потому и пленных женщин они рассматривали только как еду, а не как объект вожделения. В ангбандских казематах орки вволю тешились друг с другом, а когда к ним в лапы попадали эльфийские, человеческие или гномьи герои, орки подвергали их многократному групповому изнасилованию. Привыкнув к однополым отношениям, они интересовались только мужчинами. Ни одному орку не пришло бы в голову покуситься на женщину. У этих примитивных созданий всё в жизни было чётко разделено: еда - это еда, а утехи - это утехи.
Не удивительно, что ни в одном государстве писатели не решаются сообщать о таком. В патриархальных государствах Средиземья наложен негласный запрет на любое слово, которое могло бы запятнать честь того или иного воина. Погиб ли воин в бою или в плену - он герой! На него будут равняться следующие поколения витязей. А как потомки будут воспринимать этих героев, если узнают, что почти всех их месяцами и годами драли в зад, и умерли они вовсе не в процессе свершения доблестных подвигов, а из-за обширных внутренних кровоизлияний, разрывов прямой кишки и венерических заболеваний? Разве можно найти худшее унижение и оскорбление памяти павших?
Как это, наверно, всем известно, в патриархальных государствах Средиземья мужеложество не приветствуется. В южных странах, там да, там ещё и не такое встретишь. Ритуалы некоторых культов и обрядов включают в себя и некрофилию, и зоофилию, и много чего ещё неприемлемого и мерзкого. А в известных нам культурах, испытавших на себе нолдорское влияние, считается, что раз даже Валар разделились на мужчин и женщин и составили крепкие супружеские пары, то нам и подавно следует быть нетерпимыми к любой другой форме отношений.
Если тёмный Вала хотел над чем-то посмеяться, этот аспект должен был прийти ему на ум в первую очередь. Поэтому он сотворил орков не просто злобными и кровожадными, он сделал их мужеложцами. В этом заключалась не только насмешка над замыслом Илуватара, это также было верным средством для унижения и оскорбления достоинства и воинской доблести детей Эру: их не просто убивали, их перед этим подвергали многократному и продолжительному анальному надругательству.
Когда у орков появлялись пленные мужчины, они насиловали их, а если пленных не было, орки совокуплялись друг с другом.
Так как же орочья раса воспроизводилась, если у неё не было самок? Ведь Моргот искусственно сотворил лишь самое первое поколение орков, а дальше они ведь как-то сами должны были рождаться?
Здесь мы сталкиваемся не только с извращённым могуществом тёмного Валы, но и с его не менее извращённой фантазией. Повторю ещё раз: искажения коснулись не только внешности эльфов, они затронули и их внутреннее естество. У Моргота ничего бы не получилось, не вложи он в свой труд изрядной доли своей тёмной магической силы. Когда Саурон и Саруман ставили свои эксперименты над орками, это касалось лишь каких-то незначительных внешних элементов, "декоративных", если так можно выразиться, а главную морготовскую основу они оставляли без изменений, потому что ни у кого из них не было столько же тёмной магии, сколько находилось в распоряжении мятежного Валы.
По части размножения орки стали даже не насмешкой, а издевательством и надругательством над замыслом Илуватара. Орки регулярно совокуплялись друг с другом в задний проход. Их связи были беспорядочны, все спали со всеми и никакой моногамии не придерживались. Прямая кишка каждого орка была постоянно заполнена чужим семенем. Тёмная магия Моргота сделала так, что орочье семя одновременно обладало функциями мужского семени и женской яйцеклетки. Неважно, что эльфийские женщины не выдерживали истязаний в плену и умирали раньше мужчин. Моргот всё же успевал кое-что у них забрать и передать мужчинам. Орочья мошонка представляла собой нечто среднее между мужскими яичками и женскими яичниками, совмещая то и другое в одном целом. Поэтому впрыснутое семя не нуждалось в женской матке для оплодотворения гаметы, оно самооплодотворялось и производило на свет зародыш орка.
Единственное, что для этого было нужно, это питательная среда. Как, например, навозное удобрение растительным семенам на грядках. У всех живых существ, не только у орков, в прямой кишке постоянно скапливается дерьмо - в ожидании последующей дефекации. Орочье семя смешивалось с этим дерьмом и таким образом получало необходимую питательную среду - тот самый навоз.