Я родился и первые годы своей жизни провёл в маленьком провинциальном городке. Мои нынешние парижские друзья называют его селом и я на них не обижаюсь. Для урождённых парижских буржуа любой провинциальный городок - это село.
К сожалению, наш городок держался на одном-единственном человеке, мсье Лавале, богатом землевладельце, которому принадлежали практически все окрестные поля и угодья, отчего едва ли не все горожане в той или иной степени зависели от него. Кто-то занимал у мсье Лаваля деньги в долг, кто-то, как мои родители, на него батрачил... Наш пекарь, мсье Прюдо, закупал у мсье Лаваля муку, молоко и масло. Все без исключения владельцы лошадей кормили их овсом, выращенным на полях мсье Лаваля. Мясник, мсье Лекю, покупал на его ферме свежую говядину и свинину. Каждая хозяйка утром шла на базар, чтобы купить яиц и других продуктов - всё с той же фермы. Аптекарь, мсье Тибори, собирал лекарственные травы на лугах мсье Лаваля и готовил из них свои снадобья. Трактирщик, мсье Шардони, заполнял свои подвалы вином и пивом из урожаев мсье Лаваля. Также мсье Лавалю принадлежали: здешняя кузница, мельница, маслобойка, скобяная и галантерейная лавки, кофейня, парикмахерская, швейный салон и обувная мастерская. Мсье Лаваль построил на свои средства пожарную каланчу, отреставрировал обветшавшую церквушку и открыл воскресную школу. Словом, что бы нашим гражданам ни потребовалось - крупа, соль, дрова, гвозди, нитки или вакса, - нас всем так или иначе снабжал мсье Лаваль.
И несмотря на то, что он никогда не избирался городским главой, его авторитет и положение были таковы, что ни одно постановление городского совета не могло быть утверждено без его одобрения.
Это потом я узнал, что подобные люди встречаются повсеместно - богатеи, прибравшие к рукам всю власть в своей округе. Они достаточно частое и распространённое явление, их неоднократно описывали в своих произведениях признанные классики отечественной и зарубежной литературы. Но в детстве я считал, что мсье Лаваль на свете такой один, и это меня в нём восхищало. Я гордился тем, что мсье Лаваль, бывший простолюдин, стал тем, кем стал, и сделал наш городок таким, каков он есть. Мне было невдомёк, какие драмы и трагедии скрываются за кулисами подобного стремительного возвышения удачливых и предприимчивых лиц, сколькими жертвами усеян их скоротечный путь к высокому положению, сколько пота, крови и слёз они выжали из других людей, скольких разорили, обобрали до нитки и пустили по миру, сколько бед и горя причинили, сколько жизней и судеб порушили... Мсье де Бальзак был не совсем прав когда писал, что за всяким большим состоянием кроется преступление. На самом деле за каждым большим состоянием неизбежно кроется множество преступлений. Ничего этого я в то время не знал, а если бы мне кто-то сказал, что мсье Лаваль всего лишь скороспелый и беспринципный делец, пьющий соки из моих земляков и фактически обративший их в своих слуг, я бы не поверил и плюнул такому человеку в рожу. Это мы-то милостью провинциального нувориша живём в его владениях и полностью зависим от его благорасположения? Да полноте, в уме ли вы! Разве мсье Лаваль какой-то средневековый феодал?
Не сразу, увы, приходит понимание, что со сменой общественных формаций меняется лишь форма человеческих взаимоотношений, но не суть. Мсье Лаваль и другие, подобные ему местечковые тузы, это действительно феодалы нашего времени и мы, простые люди, так же зависим от них, как какой-нибудь средневековый крепостной зависел от своего барона или графа. Мои родители вставали с зарёй и шли вкалывать на виноградниках мсье Лаваля, как их средневековые предки вкалывали на его титулованного предшественника. Разница лишь в том, что перед именем мсье Лаваля отсутствовал аристократический титул, а в остальном всё оставалось по-прежнему. 1792 год отправил многих баронов и графов на гильотину, но свято место пусто не бывает, освободившуюся нишу заняли всякие лавали, а кто был никем, тот так им и остался.
Стоит ли удивляться тому, что едва этого краеугольного камня в нашем общественном фундаменте не стало, всё сразу же полетело под откос, покатилось кувырком и пошло прахом? Наследников мсье Лаваля, какую-то далёкую родню, никогда не жившую в наших местах, больше волновали не мы и не наше благополучие. На городок им было плевать. Они уподобились собачьей своре, дерущейся за кость. Каждый хотел урвать себе кусок пожирнее. Мы ежедневно оказывались свидетелями ссор и склок, когда дело между родственничками доходило чуть ли не до драки.
А всё из-за того, что мсье Лаваль скончался скоропостижно и не успел составить завещания. Его жена и дети умерли давным-давно, в тот чёрный для всей Европы год, когда к нам из Индии впервые пришла холера и собрала знатный урожай. Двое моих старших братьев, которых я ни разу не видел, скончались, как и домочадцы многих горожан. Болезнь затронула почти каждую семью, а надёжных средств для её лечения как не было, так и нет до сих пор.
Потеряв семью, мсье Лаваль не задумывался о повторной женитьбе до тех самых событий, о которых я собираюсь поведать.
При чём же тут цирк, который я упомянул в самом начале? Дело в том, что кончина мсье Лаваля напрямую связана с приездом цирка и сейчас я об этом расскажу. Мне не повезло стать единственным свидетелем ужасного события, причём свидетелем, о котором не подозревала ни одна из сторон - ни жертва, ни его убийца (хотя насчёт последнего я не уверен). Да, я утверждаю, что мсье Лаваль был жестоко убит и его убийца, возможно, до сих пор ходит на свободе. А поскольку сам я уже стар и нахожусь при смерти, вряд ли убийца как-то сумеет мне навредить, если я раскрою его тайну.
Считайте это моей предсмертной исповедью, правдивым изложением событий, о которых я молчал много лет.
Итак, цирк... Обычный бродячий цирк заезжал к нам довольно часто, несколько раз в год, что, в общем-то, было довольно странно, учитывая, насколько небогат и немноголюден был наш городок. Вряд ли мы обеспечивали циркачам солидную выручку... Зато её обеспечивал мсье Лаваль. Как я понимаю, он сам являлся страстным поклонником цирка, а ещё больше его владелицы, мадам Клементины Дюпре, так что та приезжала в первую очередь к нему, к богатому и щедрому меценату и любовнику, который в состоянии выкладывать солидные деньги за каждый приезд.
Мадам Клементина тоже была вдовой. Вообще-то изначально цирк принадлежал её покойному мужу, мсье Полю Дюпре, который вскоре после бракосочетания трагически погиб - взбесившаяся лошадь размозжила ему копытом голову. Как утверждали, к ней в загон забежал какой-то маленький поросёнок и лошадь из-за этого пришла в такое неистовство, что её было не удержать. Впоследствии мадам Клементине предлагали умертвить этого поросёнка, фактически повинного в смерти мсье Дюпре (очевидно, это был какой-то дрессированный цирковой поросёнок), однако мадам проявила неслыханное великодушие и сохранила поросёнку жизнь, оставила как свою ручную зверушку. Многие тогда сочли этот поступок эксцентричным и задавались вопросом: а любила ли вообще мадам своего мужа, или же была благодарна поросёнку за то, что сделал её вдовой и владелицей весьма доходного цирка?
Как бы то ни было, мсье Лаваль выделил под цирк целое поле среди своих владений, которое ничем не засевалось и там не пасли никакой скот, только регулярно окашивали траву. Из-за этого "цирковой участок", как его у нас называли, круглый год выглядел плоским, словно доска, и как будто омертвелым - над ним не роились насекомые и птицы не слетались на него выклёвывать из земли червей.
Зато когда на участке расставлял свои повозки и раскидывал шатры цирк, он преображался, оживал и расцветал. Праздничная атмосфера всеобщей радости и веселья, казалось, передавалась самой природе - представления ни разу не сопровождались ненастьем. Погода всегда была ясной и солнечной: ни тучки, ни дождинки, ни ветерка.
Это давало повод некоторым нашим старухам злословить в адрес мадам Клементины. На цирковые представления они не ходили, называли их бесовщиной, плевались вслед циркачам, крестились и считали мадам цыганкой, ведьмой, которая приворожила погоду, а заодно и мсье Лаваля. Старухи предрекали, что добром это не кончится и постоянно спорили с нашим пастором, отцом Фуко, пеняя ему на то, что тот никак не выгонит бесовское отродье из нашего городка. Бедняга пастор крутился как уж на сковородке - то ли сам не считал мадам Клементину ведьмой, то ли не хотел портить отношений с мсье Лавалем... Скорее всего верны оба ответа. Он как мог увещевал суеверных старух, но тех было не унять.
Самое удивительное в том - и я вскоре это понял, - что суеверные старухи оказались правы. Кто бы мог подумать - в наше-то просвещённое время!
Когда цирк подъезжал, его было слышно издалека. Духовой оркестр и барабанщики наяривали изо всех сил. Заслышав их, мы, мальчишки, бросали все дела и выбегали на дорогу, которая была у нас главной улицей, делившей городок надвое. Даже из простого прибытия циркачи устраивали зрелище, пышный бурлеск. Впереди выступал пузатый дирижёр, махавший чем-то наподобие маршальского жезла. За ним маршировали девицы, выряженные гусарами. Акробаты кувыркались и выделывали различные фигуры. Жонглёры подбрасывали и ловили шары и деревянные булавы. Атлеты поигрывали мускулами и подбрасывали вверх гири. Клоуны, с наспех наложенным гримом, кривлялись и корчили рожи. Дрессировщики щёлкали бичами, шагая рядом с клетками, в которых скалили пасти тигры, львы, медведи и обезьяны. На отдельном возу ехала здоровенная бадья с водой, из которой выглядывала растерянная мордочка тюленя. Имелись в толпе циркачей и уроды - карлики, женщина-змея, горбун, бородатая женщина... И всё это шествовало под музыку небольшого оркестра. А замыкал процессию слон, на котором, подобно восточной царице, восседала сама мадам Клементина, затянутая в разноцветные парчу, шёлк и бархат, сияющая украшениями как рождественская ёлка.
И хотя мадам Клементина, исполнявшая обязанности конферансье, на всех выступлениях объявляла имена артистов, я уже никого не помню, за исключением одного создания, которое артистом не было. Речь о маленьком поросёнке, неизменно сидевшим на руках у мадам. Совсем ручное, ласковое и послушное существо с милой весёлой мордочкой звали Кри-кри. На представлениях мадам частенько "разговаривала" с ним, что-нибудь у него спрашивала или что-то говорила, после чего Кри-кри на радость публике разражался пронзительным визгом, словно понимал каждое слово.
Почему-то никого не удивляло, как это так - мадам гастролирует, время летит, проходят месяцы и годы, а Кри-кри остаётся поросёнком, не вырастает в здоровенного хряка или в жирную хавронью. Быть может мадам нуждалась в поросёнке как в некоем символе? Мы же не знали, скольких поросят она уже сменила. Может это не первый Кри-кри? Как только один подрастает, мадам избавляется от него (например, продаёт мяснику) и заводит другого, который становится следующим Кри-кри. Насколько я помню, никто с мадам Клементиной эту тему не обсуждал.
Обычно в день приезда представления не было. Циркачам требовалось расставить повозки и фургоны, распрячь и накормить лошадей, установить шатры, подготовить арену, распаковать цирковой инвентарь и самим отдохнуть с дороги. Обычно мадам на ходу отдавала своим людям указания, затем пересаживалась со слона в услужливо поданную коляску и ехала в усадьбу к мсье Лавалю. Там же владелица цирка столовалась и ночевала всё время пребывания у нас цирка.
Но только не в этот раз. К слону подбежал запыхавшийся Жан Легран, служивший у мсье Лаваля мальчиком на побегушках, и что-то вполголоса сказал мадам Клементине, отчего та мгновенно изменилась в лице. Слон, существо непосредственное, ухватил хоботом соломенную шляпу Жана и отправил себе в пасть. Жан испуганно отшатнулся, не удержался на ногах и приземлился на пятую точку. Ух и потешались мы над ним тогда! Эта забавная сцена отвлекла наше внимание от мадам и мы не сразу отметили, что коляску не подали и слон продолжает нести мадам к "цирковому участку" на поле. Но уже к вечеру все городские кумушки судачили о том, какая кошка пробежала между циркачкой и её кавалером.
На следующий день цирковые зазывалы - те самые девицы в гусарских нарядах - с самого утра начали завлекать народ на представление, в чём совершенно не было нужды, мы бы и так пошли. С развлечениями в маленьких городках не густо.
К нам на двор забежали мои тогдашние приятели - Франсуа, Мишель и Гийом. Мы дружили семьями, их родители батрачили на виноградниках вместе с моими. Вчетвером мы были той ещё компанией сорванцов. Не раз нас ловили за какими-нибудь совместными проделками, таскали за ухо и угощали розгами. В самом городке и в его окрестностях не было места, где бы мы ни побывали и куда бы ни сунули свои любопытные носы (за исключением садов возле особняка мсье Лаваля, где можно было нарваться на сторожа и получить заряд соли пониже спины). Мы знали все тропы и лазейки, и знали, где можно срезать и где прошмыгнуть, чтобы кратчайшим путём попасть из точки а в точку b.
- Пьер, Пьер! - наперебой звали меня друзья. - Бежим скорее в цирк, не то не успеем занять местечко поближе к арене.
Да, бродячий цирк мадам Дюпре славился своей демократичностью. В нём не было балконов и лож для привилегированной публики. Разумеется, первый ряд предназначался для мсье Лаваля и членов городского совета, но остальные горожане рассаживались кто где успел.
Даже если бы небесные светила потухли и грянула кромешная тьма, местоположение цирка можно было бы определить по звуку и запаху. Музыканты разогревались перед выступлением и извлекали из труб и скрипок пронзительные диссонирующие звуки, которым позавидовали бы истязуемые души грешников в аду. Собранные в одном месте дикие животные, которых мой не мой, всё без толку, источали характерную мускусную вонь, которую ни с чем не спутаешь. А ещё цирк оставлял после себя невероятное количество конского навоза...
В тот раз нам повезло и мы застолбили места во втором ряду. Прямо перед нами уселся приехавший мсье Лаваль, поэтому, когда представление началось, я услышал и увидел кое-что, что укрылось от остальных зрителей. Обычно на всех представлениях мадам Клементина усаживалась рядом со своим щедрым кавалером. Голубки, не стесняясь, держались за руки, обменивались шутками, смеялись и прижимались друг к другу. Номера мадам объявляла прямо со своего места, не утруждая себя выходом на арену. Голос у неё был довольно зычным и наши мужики шутили, что ей бы стоило служить в армии унтер-офицером. Если возбуждённая публика начинала громко галдеть и долго не могла угомониться, мадам клала два пальца в рот и издавала такой свист, что в зрительских рядах воцарялась мгновенная тишина. Этим она совершенно покорила меня и остальных мальчишек. Мы безуспешно пытались повторить её свист, но ни у кого не получалось так же здорово, как у неё.
Мадам Клементина была рослой и стройной женщиной слегка за тридцать, с крепкой и ладной фигурой. В одежде она предпочитала восточный или, так называемый, турецкий стиль, хотя в действительности это была мешанина из турецких, персидских, индийских и греческих предметов женского туалета. Ослепительной красавицей её, наверно, нельзя было назвать, тем не менее она была довольно миловидной и привлекательной особой. Попутешествовав с тех пор по разным странам, я неоднократно встречал подобных жгучих брюнеток в Южной Италии, Далмации или Греции. Волосы она никогда не заплетала и они свободно ниспадали слегка вьющимися прядями из-под турецкой чалмы, украшенной бисером и перьями.
Оглядываясь назад, я всё никак не могу понять, чем же такую женщину (ловкую наездницу и прекрасную охотницу, стрелявшую без промаха, если верить егерю мсье Лаваля) привлёк наш досточтимый мсье? Причина в его огромном состоянии или мадам Клементина нашла в нём что-то ещё, помимо богатства? Изысканными вкусами мсье не блистал, одевался как зажиточный фермер, а не как городской буржуа. От собственных батраков его отличало лишь то, что его одежда всегда была чистой, от неё не разило потом и её не украшали прорехи и заплаты. Росту мсье Лаваль был огромного, словно какой-нибудь гренадёр. Подозреваю, он бы с лёгкостью мог побороться на равных с любым из цирковых силачей. Говорят, что в молодости мсье Лаваль запросто ломал руками подковы и мог ударом кулака свалить наземь быка. Возможно, мадам Клементине нравился такой кавалер, на которого не приходилось смотреть сверху вниз. Сильная, волевая женщина, рядом с мсье Лавалем она легко могла позволить себе побыть слабой и беззащитной. Иначе говоря, женственной. Мсье Лаваль не видел в ней циркачку, он видел в ней прежде всего женщину. И это не могло не импонировать мадам, иначе бы она к нам не частила. И хотя каждой встрече голубков предшествовала продолжительная разлука, обоих это почему-то устраивало.
Когда мадам Клементина подошла и как обычно заняла место рядом с мсье Лавалем, я оказался прямо позади них. Не то, чтобы я специально подслушивал, вовсе нет, моё внимание было приковано к арене, однако, даже не желая того, трудно чего-то не заметить, если это происходит у тебя под носом.
С настороженной улыбкой, явно не зная, чего ожидать, мадам попыталась взять мсье Лаваля за руку.
- Вы как-то странно холодны в этот раз, мой дорогой друг, - шепнула она ему в надежде, что никто не услышит, только вот я услышал, потому что слух у детей вообще-то великолепный.
Мсье Лаваль настойчиво отнял свою руку и так же тихо шепнул в ответ:
- Уверяю вас, вы заблуждаетесь, дорогая Клементина. Мы с вами по-прежнему добрые друзья. И должны таковыми остаться.
Последнюю фразу мсье Лаваль произнёс с нажимом, после чего лицо мадам потемнело.
- Друзьями? Что это значит? Простите, но я не понимаю, мсье.
- Вы получите ответ на все вопросы, дорогая Клементина, только не сейчас, а позже, в воскресенье, сразу после церковной службы.
Больше за всё время представления мсье и мадам не перемолвились ни единым словечком. Владелица цирка больше не смеялась и не улыбалась, она сидела мрачнее тучи, глубокая морщина прорезала её лоб. Номера она объявляла как-то машинально, без обычного огонька и задора. Было видно, как в её душе сталкиваются и бушуют самые противоречивые чувства.
Программы бродячих цирков вообще не балуют зрителей разнообразием. Но, как я уже сказал, провинциальная глубинка не избалована развлечениями, поэтому все радостно и с неподдельным интересом в очередной раз смотрели то, что уже неоднократно видели. Животные прыгали через обруч и с тумбы на тумбу, клоуны веселили всех до упаду своими нелепыми ужимками, музыканты иногда фальшивили. Зрителей завораживали жонглёры, акробаты и шпагоглотатели, восхищал фокусник, достающий платки из рукава и кролика из пустой шляпы, пугал до чёртиков дрессировщик, совавший голову в пасть львам и тиграм, восторгали могучие силачи и приводили в состояние лёгкой брезгливости люди-уроды. Мы замирали, боясь дышать, когда канатоходец отстёгивал страховочный трос и шёл без него с завязанными глазами, или когда эквилибристы парили и кувыркались на огромной высоте, безошибочно рассчитывая все движения и ловко подхватывая друг друга на лету. Пожалуй, фокусник, мрачный субъект в чёрном цилиндре и длинной чёрной мантии с алой подкладкой и стоячим воротником, был единственным, кто старался удивить нас чем-то новым, придумывая и демонстрируя какие-то совершенно запредельные фокусы.
Когда представление закончилось, мсье Лаваль встал с места и поднял руку, призывая всех к вниманию. Жан Легран и другие подручные мсье Лаваля вскочили, требуя тишины. Бледная мадам Клементина не сводила со своего кавалера тревожного и настороженного взгляда, не понимая, почему мсье вдруг к ней охладел.
- Дорогие друзья, земляки! - начал мсье Лаваль вальяжным голосом сытого и важного господина, обращавшегося не как равный к равным, а как властелин к зависимой и подневольной челяди. - Позвольте сообщить вам приятную новость. В воскресенье в моём поместье состоится праздник, на который все вы приглашены. Будет щедрое угощение. А причину, по которой я устраиваю подобное мероприятие, я раскрою на самом празднике. Засим позвольте откланяться.
Приподняв край шляпы и даже не взглянув на мадам Клементину, мсье Лаваль твёрдой походкой покинул цирк.
Жан Легран вышел в центр арены:
- Разумеется, приглашение касается также непревзойдённой мадам Дюпре и её славной труппы. Мсье Лаваль настаивает, чтобы вы остались до воскресенья...
Эти слова, сказанные не лично, а переданные через слугу, выглядели как оскорбление, как унизительная издёвка. Подозреваю, что именно в тот момент мадам Клементина всё поняла - её кавалер дал ей отставку, порвал с ней отношения. Неотёсанный деревенщина, не знакомый с элементарными нормами этикета - а именно такой фигурой и был по сути мсье Лаваль, - сделал это прилюдно, в самой неделикатной и отвратительной манере. Как будто забраковал на базаре корзину червивых яблок.
Обычно представление начиналось вечером и продолжалось допоздна. Когда зрители выходили, снаружи уже было темно, впрочем, с темнотой отлично справлялись бумажные китайские фонари, развешанные вокруг шатров. Люди не расходились, потому что за представлением следовал традиционный фейерверк. В ожидании последнего народ прогуливался под фонарями, дети бегали за сладостями к лотку мсье Пишо, нашего кондитера, женщины неизменно толпились возле гадалок, прорицателей и хиромантов, с упоением выслушивая всякую чушь о своей судьбе, а их мужья предпочитали общество мсье Шардони, чтобы пропустить по кружечке пивка или чего покрепче. Шардони и Пишо не упускали случая заработать лишнюю монету, выставляя передвижные лотки и тележки возле цирка. Кроме того к услугам зрителей были и кое-какие аттракционы...
И вот грянули долгожданные фейерверки. Народ оживился, принялся вопить "ура!" и подбрасывать в воздух головные уборы. Как это частенько бывает, я в самый неподходящий момент нестерпимо захотел отойти по нужде, потому что выпил слишком много лимонаду. Поскольку лимонад мне дозволялось пить только когда приезжал цирк, я старался наверстать упущенное и не думал о том, как буду опорожнять мочевой пузырь.
Я побежал в укромное местечко, где не было фонарей и где, судя по запаху, опорожнялся не я один. Быстренько сделав своё дело, я пошёл обратно и тут заметил Кри-кри, метавшегося вокруг шатров с выпученными глазёнками. Должно быть хлопки, взрывы и вспышки фейерверков напугали поросёнка, он дрожал и трясся всем тельцем, словно его подсоединили к лейденской банке.
Схватив испуганное создание на руки, я начал поглаживать его по спинке и приговаривать, что это всего лишь фейерверки и что бояться нечего. Чтобы Кри-кри не убежал в город и его не покусала чья-нибудь собака, я решил найти мадам Клементину и вручить её любимца прямо в руки. Поросёнок доверчиво прижался ко мне, не вырывался и не визжал как резаный, хотя обычно поросята, насколько я знал, ведут себя именно так.
Владелицу цирка я отыскал возле деревянного закрытого фургона, который служил ей личным домом на колёсах. Мадам Клементина стояла ко мне спиной, поникшие плечи вздрагивали, до меня доносились сдавленные всхлипы. Застигнув плачущую женщину в столь неловкий момент, я и сам себя почувствовал неловко. Быть свидетелем девчачьих или женских слёз я не любил.
Однако поросёнка надо было вернуть.
- Вот вы где, мадам! - громко и с преувеличенной радостью воскликнул я, чтобы своим внезапным появлением не напугать женщину. - Кажется ваш любимец потерялся. Фейерверки ему определённо разонравились, в этот раз они его почему-то напугали...
Прежде, чем повернуться ко мне, мадам украдкой вытерла слёзы - так обычно делают взрослые, когда хотят, чтобы дети не видели, как они плачут. Будто дети дураки и ничего не понимают. Мне было двенадцать и я понимал.
- Ох, Кри-кри, маленький негодник! - с наигранной беззаботностью воскликнула мадам, принимая любимца из моих рук. - Куда же ты убежал? Скорее поблагодари юного мсье, где твои манеры!
Она взяла тоненькое копытце Кри-кри и помахала им мне. Я подыграл и помахал в ответ, а затем, поскольку я всё-таки француз, счёл необходимым спросить:
- Мадам, у вас всё в порядке? Вы выглядите расстроенной...
Звякнув браслетами, Клементина Дюпре взъерошила мне волосы.
- Со мной всё в порядке, малыш, не беспокойся.
- Я не малыш, - обиженно буркнул я. - За неделю до дня всех святых мне стукнет тринадцать.
- О, простите, мсье! - Мадам Клементина отступила на шаг и сделала изящный книксен, что в её турецком наряде выглядело комично. - Здесь темно и я не сразу разглядела, что вы уже взрослый.
На мгновение в ней проявилась обычная Клементина Дюпре, весёлая и игривая. Она подтрунивала надо мной, причём делала это совершенно беззлобно и не обидно.
Я собрал волю в кулак и задал вопрос, мучивший меня и всех наших мальчишек:
- Скажите, мадам, как вы свистите? Мы с ребятами пробовали тысячу раз и у нас не выходит так громко.
Мадам Клементина рассмеялась, на этот раз искренне, открыла дверку фургона, посадила туда Кри-кри, чтобы снова не убежал, и подошла ко мне.
- Откройте рот, мсье. Засуньте пальцы, вот так. А теперь согните и подожмите язык вот сюда. Теперь свистите.
Я свистнул и чуть было не оглох - так громко у меня получилось.
Послышались шаги - к нам бежали Франсуа, Мишель и Гийом.
- Пьер, Пьер, вот ты где! Тебя все обыскались. Твой папаша обещал, что если ты не явишься через минуту, он всыплет тебе ремня.
- Мадам, вы такая обалденная! - восторженно выпалил я, прежде чем сообразил, что делаю, и неуклюже добавил, как умеют только неопытные в галантном поведении мальчишки: - И очень красивая. Пожалуйста, не грустите больше, вам это совсем не идёт...
Клементина Дюпре наклонилась и ласково потрепала меня по зардевшейся щеке.
- А вы очень милый мальчик, мсье. Однако же возвращайтесь к друзьям. Не хотелось бы, чтобы вам всыпали ремня. И спасибо за Кри-кри...
Я кивнул и вприпрыжку помчался к приятелям, потому что отец действительно мог меня излупить, даже в праздничный день, а мать в таких случаях стояла рядом, вздыхала и приговаривала: "Ну вот видишь, сынок, чего ты добился? Будет тебе впредь наука". Перечить или мешать отцу производить экзекуцию она никогда не смела...
Больше я не видел мадам Клементину до того дня, когда наш городок содрогнулся от жестокого убийства мсье Лаваля. Мне было чем заняться - я показывал друзьям, как циркачка научила меня свистеть и их зависти не было предела.
О ней самой и о её взаимоотношениях с мсье Лавалем я редко думал. Двенадцатилетние дети знают о существовании высоких чувств, но не знают, что это такое. Вот и я не знал, какова в действительности любовь и что чувствуешь, когда твою любовь отвергли. Мой опыт и опыт моих ровесников ограничивался знанием о том, что взрослые целуются и прижимаются друг к другу, после чего у них появляются дети. Старшие ребята или взрослые могли бы нас просветить на этот счёт поточнее, однако первые не снисходили до общения с "мелюзгой", а со вторыми мы сами не рискнули бы завести подобный разговор из опасения получить нагоняй за "постыдные темы".
Приготовления к празднику заняли несколько дней. Мсье Лаваль освободил всех батрачек от работы и они отправились помогать его кухарке и слугам - шутка ли, сколько нужно было всего наготовить!
В самый разгар этой суеты грянул первый сюрприз. По главной улице прогрохотала карета, из окна которой выглядывала некая молодая особа, и свернула к усадьбе мсье Лаваля. Городские кумушки тотчас принялись гадать, кто бы это мог быть и что у неё за дело к мсье Лавалю. Поскольку все знали, что у мсье где-то имеется родня, кумушки поначалу решили, что мсье, вероятно, навестила какая-то дальняя родственница, приглашённая на праздник. Тут же вспомнили, что в прошлом месяце мсье Лаваль ездил по каким-то делам в Нормандию. А начальник почты, мсье Пелье, шепнул по секрету, что последнее время мсье Лаваль ведёт активную переписку с некими адресатами в Нормандии и Париже. Сообщать подробности мсье Пелье наотрез отказался, опасаясь гнева мсье Лаваля.
Наконец женщины, помогавшие в особняке, разнесли весть, что к мсье Лавалю приехала некая девица Лимож, причём, судя по количеству вещей, приехала не в гости, а насовсем. Кто эта девица Лимож и кем приходится мсье Лавалю, никто сказать не мог.
Учитывая циркачей, все эти дни ошивавшихся в городке, нет сомнений, что кто-то из них донёс эти пересуды до мадам Клементины, которая безвылазно сидела в домике на колёсах и никому не показывалась на глаза.
В воскресенье перед усадьбой собрались празднично одетые горожане, дивясь неслыханной щедрости мсье Лаваля. Огромный трёхэтажный особняк представлял собой добротное каменное здание, построенное при Людовике XVI. С задней стороны он утопал в тени платанов, а по бокам и с фасада мсье Лаваль разбил пышный сад, где под яблонями, грушами и абрикосами были расставлены импровизированные столы - обыкновенные широкие доски на козлах, прикрытые скатертями. Столы ломились от сладостей, пирогов и лёгких закусок. К услугам взрослых имелось вино и пиво из погребов мсье Лаваля, детей ждали холодные кувшины с лимонадом. Слуги мсье Лаваля совершенно сбились с ног, да и помогавшие им женщины выглядели смертельно усталыми, зато довольными. Цирковые музыканты, нанятые за отдельную плату, услаждали гостей развесёлыми мелодиями и в промежутках не упускали случая пропустить по стаканчику.
Никто не скрывал своего нетерпения, всем хотелось поскорее узнать, по какому же поводу торжество.
Наконец его виновник показался под руку с девицей Лимож, нарядно разодетый, каким мы его сроду не видели. Его спутница явно робела и прятала лицо за широким веером.
Приняв из рук Жана Леграна бокал, мсье Лаваль постучал по нему, призывая собравшихся к тишине. Все затихли и обратили к хозяину нетерпеливые взоры; музыканты перестали играть. Мы, мальчишки, пролезли вперёд, распихивая всех, кого удавалось распихать, и протискиваясь между теми, кого не удалось. Там же, в первых рядах, я увидел мадам Клементину, в этот раз сменившую турецкий гардероб на французский.
- Друзья мои, земляки! - обратился к нам мсье Лаваль. - Наверняка вы гадаете, какая муха меня укусила и с чего я вдруг всё это устроил.
По толпе прокатились смешки.
- Позвольте объяснить. В те дни, когда я был значительно моложе, когда моя голова не знала седых волос, а на троне Франции восседал диктатор, я близко сдружился с одним нормандским господином, мсье Лиможем. Вместе с ним мы не раз рисковали жизнью, способствуя возвращению Бурбонов и реставрации законной монархии, за что и были щедро вознаграждены после 1815 года. Затем наши пути разошлись, каждый из нас зажил своей жизнью... Лишь недавно я узнал, что мой друг внезапно скончался, завещав мне позаботиться о его дочери.
С этими словами мсье Лаваль аккуратно взял мадемуазель Лимож за локоток. Нарядная, словно куколка, мадемуазель переложила веер из одной руки в другую, кокетливо демонстрируя колечко с огромным бриллиантом на нежном пальчике.
- Засим хочу объявить о своей помолвке с мадемуазель Лимож, - провозгласил мсье Лаваль, - которая дала согласие сочетаться со мной законным браком. С отцом Фуко, мы уже всё обговорили. Бракосочетание состоится в день святого Фомы...
Получив наконец ответ на свои вопросы, собравшиеся оживились, пожирая глазами невесту. Зазвучали аплодисменты и славословия, гости подняли бокалы и трижды прокричали "ура!" в честь жениха.
Мадам Клементина неподвижно застыла, будто статуя, и цветом лица напоминая гипс. Её пальцы вцепились в ошейник Кри-кри, который безуспешно тянулся острой мордочкой к недосягаемым закускам и жалобно косился на хозяйку.
Музыканты снова грянули развесёлую мелодию. Невозможно было не заметить, сколь тщательно мсье Лаваль старался не смотреть в сторону бывшей любовницы...
Понаблюдать за развитием драмы гостям не давало манящее угощение, а мной завладели друзья и потащили с собой. Раз мы в кои-то веки оказались на запретной территории, которая ещё не была нами изучена, требовалось немедленно исправить этот недостаток.
Детям обычно несвойственна сосредоточенность на какой-то одной цели. Мысли, желания и капризы с головокружительной скоростью несутся вскачь, сменяя друг друга. Сейчас хочется одного, через минуту уже другого. Детям скучно быть серьёзными слишком долго, так что даже самая серьёзная задумка в итоге превращается в баловство и дурачество. Вот и мы довольно быстро затеяли игру в прятки.
Ни нас, ни взрослых не удивляло и не возмущало, что по сути старик берёт в жёны молодку, годившуюся ему в дочери. Это и по сей день случается сплошь и рядом, а в те годы и подавно никто не воспринимал это как нечто нелепое, неправильное, неестественное (в том числе и сама невеста). Наоборот, я подозреваю, что многие позавидовали мадемуазель Лимож - дескать, повезло глупышке, солидного мужа отхватила, надёжного, богатого...
Прячась от друзей в зарослях малины и смородины, жавшихся к восточному флигелю особняка, я увидел, как мсье Лаваль один, без своей невесты, торопливо идёт по дорожке. Во флигеле как раз завершался ремонт и я сперва подумал, что мсье хочет взглянуть на результаты. Я притаился и мсье прошёл мимо меня, а спустя минуту по этой же дорожке застучали каблучки туфель и мимо меня прошла мадам Клементина. Во флигеле имелся отдельный вход, к которому вела дорожка из потемневших каменных плит, между которыми пробивался подорожник и одуванчики.
Тайное свидание, восторженно подумал я. Мсье тайком от невесты встретился с любовницей. Значит никакого разрыва между ними по-настоящему не было, оба просто играли на публику. Такого события я бы ни за что не пропустил, мне наконец-то выпал шанс узнать, чем занимаются взрослые, когда остаются наедине. Приятели с их прятками мгновенно отошли на второй план, я подкрался ко входной двери и прислушался. Дверь была неплотно прикрыта, я ещё чуть-чуть её приоткрыл и одним глазком заглянул в щёлочку.
Оказалось, я ошибся. Мсье и мадам стояли в прихожей, сохраняя между собой дистанцию, исключавшую всякую близость. На окна флигеля ещё не повесили штор, прихожую заливал свет и мне хорошо всё было видно и слышно.
- Что же это, мсье? - с упрёком вопрошала мадам Клементина. - У вас, оказывается, есть невеста, а вы даже не удосужились поставить меня в известность?
- Прошу вас, дорогая Клементина, - устало вздохнул мсье Лаваль, - давайте не будем устраивать сцен. Давно следовало оживить здешнее застывшее общество, вот я и решил устроить сюрприз.
- О, да! - с горечью воскликнула мадам. - Сюрприз вам определённо удался! Но как же я? Обо мне вы подумали? Получается, я для вас ничего не значу?
- Полно, дорогая, полно. Что было, то было...
- Вот как? Я вам что, продажная девка, которой можно попользоваться и бросить? Нашли себе молоденькую, да? Я, значит, стара? Мои прелести скисли, захотелось чего посвежее?
- О, ради бога, Клементина! - Мсье Лаваль стиснул кулаки. - Давайте просто обо всём забудем и сделаем вид, что ничего не было.
- Легче сказать, чем сделать, мсье, - невесело усмехнулась мадам. - Хотя бы скажите, что со мной не так? Разве нам плохо было вдвоём? Что заставило вас меня отвергнуть? Я хочу понять. Как же все те слова, что вы мне говорили? Получается, вы мне лгали? На самом деле вы лжец и негодяй?
Мне непривычно было видеть, как мсье Лаваль, господин и повелитель нашего края, от волнения не находит себе места. Он то оглаживал полы сюртука, то поправлял волосы, то делал несколько шагов в одну и другую стороны, то снимал с рукава невидимую пылинку... Ему был неприятен этот разговор, а ещё неприятнее было то, как приходилось поступать с мадам Клементиной. Мсье Лавалю она действительно нравилась.
- Поймите же, Клементина! - почти взмолился он. - Обстоятельства таковы, что нам никак, ну никак невозможно продолжать отношения. Не мог же я отказать в последней воле старому другу, с которым мы бок о бок не раз рисковали жизнью...
- К чёрту ваших друзей! - со злостью выкрикнула мадам. - И зазнобу вашу молодую тоже к чёрту! Вы же обещали, что мы будем вместе, вы дали слово! Такова-то цена вашего слова, сударь?
- Держите себя в руках, мадам, и следите за выражениями, - отшатнулся от неё мсье Лаваль. - Я ничем не заслужил...
- А я значит заслужила?
- Мы что-нибудь придумаем, дорогая Клементина...
- Не зовите меня "дорогой", подлец. Приберегите эти неуклюжие деревенские сантименты для молодой зазнобы.
- Поверьте...
- Поверить? Вам? Ха-ха! Да я скорее поверю цирковой гадалке-шарлатанке, чем вам, мсье Обманщик!
- Клементина...
- Что мне прикажете делать, мсье Лаваль, теперь, когда я ношу вашего ребёнка? У вас впереди свадьба и счастливая жизнь с молодкой, а мне куда прикажете деваться?
Услышав эти слова, мсье Лаваль пошатнулся, на нём не было лица. Я настолько увлёкся происходящим, что почти не дышал. Когда начинали ругаться родители, я почти всегда старался убежать из дома, чтобы не быть свидетелем этих неприятных сцен. Однако от созерцания этой ссоры я почему-то не мог оторваться. Оказывается, мадам Клементина и мсье Лаваль - просто люди, такие же, как и все. В них нет ничего необычного. Наверно, для меня это стало откровением.
Весь вид мадам Клементины выражал презрение к обманувшему её мужчине, которого она когда-то любила. А теперь любовь умерла, прямо у меня на глазах, я это видел. Она выпрямилась и расправила плечи, гордая, несгибаемая, уверенная в себе женщина, на время поддавшаяся слабости из-за того, что ей разбил сердце и публично унизил тот, кому она доверяла. Я вспомнил, что когда мсье объявил о помолвке, многие из гостей бросали на циркачку многозначительные насмешливые взгляды. Хотя мне было всего двенадцать, я понимал, насколько глубоко была уязвлена мадам. Мне стало обидно, что мсье Лаваль её обманул. Я спрашивал себя, зачем он это сделал, ведь мадам такая обалденная? Чисто по-детски я думал: вот было бы хорошо, если бы она и её цирк остались здесь насовсем, тогда можно было бы ходить на представления и пить лимонад каждый день...
Сейчас, спустя годы, я уже ни в чём не уверен. Возможно эти двое просто играли друг с другом. Не раз обжегшись на ниве амурных отношений, я уже знаю, как это бывает. И прежде всего это касалось мадам Клементины. Да, ей просто могло катастрофически не везти с мужчинами, но с той же вероятностью она сама могла быть ходячей хищницей в юбке, или, как теперь говорят, "чёрной вдовой", чьи мужья погибают вскоре после бракосочетания ужасной смертью... Нам этого уже не узнать.
Кри-кри, сидевшему на руках мадам, будто передалось настроение хозяйки и он с недоверием и опаской глазел на мсье Лаваля. Мадам стискивала его обеими руками, её лицо пылало от гнева.
- Будьте прокляты, мсье! - злобно прошипела она. - Будьте прокляты вы, ваш подлый род и ваша зазноба! И раз уж вы не достались мне, то не достаньтесь же никому!
С этими словами мадам сделала нечто, что я не могу забыть до сих пор и что периодически вижу в кошмарных снах. Она вытянула вперёд руки, державшие Кри-кри, и громко произнесла какие-то слова, которых я не понял и потому не могу здесь повторить. Это были слова, сказанные на каком-то незнакомом мне языке. За свою жизнь мне довелось побывать во многих странах, но подобного языка я не встречал больше нигде.
После её слов что-то изменилось. Знаете, как бывает, когда бросаешь камень в пруд и от него по воде расходятся круги? Здесь произошло нечто подобное - что-то попало в наш мир и воздух в прихожей флигеля отчётливо задрожал и затрепетал, расходясь во все стороны волнами, которые я ощутил даже за дверью.
Милый маленький поросёночек преобразился, в его глазках вспыхнул дьявольский огонь... Сейчас, когда я об этом думаю, меня уже не удивляет взбесившаяся лошадь мсье Дюпре, размозжившая голову хозяина. От такого взбесишься! Узкая мордочка Кри-кри, а за ней и вся голова до самого загривка, раскрылась, подобно цветочному бутону, только здесь вместо лепестков были гибкие челюсти, извивающиеся, словно щупальца осьминога и усеянные множеством мелких зубов. Что находилось в центре этого венчика, я не видел. Существо оттолкнулось копытцами от ладоней мадам Клементины, прыгнуло на мсье Лаваля и вцепилось ему всеми челюстями в горло, обхватив его словно гигантской пятернёй. Я отчётливо услышал хруст, чавканье, звуки рвущейся плоти и отвратительное хлюпанье, какое бывает, когда высасываешь сочный плод. Мсье Лаваль схватил чудовище и попытался оторвать от себя. Будь он моложе, ему бы это наверняка удалось. Теперь же силы покидали его быстрее, чем он справлялся с неведомым монстром. Пошатнувшись, мсье Лаваль рухнул навзничь и существо покончило с ним.
Не знаю, как я тогда сдержался и не закричал. Должно быть перепугался до такой степени, что крик застыл у меня в глотке, а кровь застыла в жилах. И это спасло мне жизнь. Я не сомневаюсь, если бы чудовище заметило меня, я бы разделил судьбу мсье Лаваля.
Кровь стучала у меня в висках, взор заволокло туманом. Словно в бреду я упал на четвереньки и бесшумно пополз прочь, обратно в густые заросли малины и смородины. Если бы я рванул через сад, то вышедшая из флигеля мадам могла бы меня заметить и натравить по моему следу адского питомца. Я представил, как за мной гонится это существо и у меня затряслись поджилки.
Через пару минут мадам Клементина покинула флигель, с опаской поглядывая по сторонам. Я был достаточно мал, а заросли достаточно густы, и она меня не заметила. Кри-кри снова выглядел как обычно и сидел, положив передние копытца на плечо хозяйки, печальной и спокойной, словно сфинкс. Я в ужасе смотрел им вслед сквозь ветки и листву и мне казалось - или же это разыгралось моё воображение, - что тварь внутри поросёнка смотрит прямо на меня, как будто хочет запомнить, чтобы вернуться по мою душу позднее. От страха я дрожал как осиновый лист; ещё хуже мне стало, когда я вспомнил, как недавно держал это существо на руках и шептал ему, наклонясь к самому уху. Что если бы в тот момент оно меня схватило? Да если подумать, оно бы любого циркового зрителя могло растерзать. Когда я представил себе это, мне стало так дурно, что я едва не лишился чувств. А когда мне стало получше, то чтобы не сойти с ума, я начал убеждать себя в том, что Кри-кри наверняка не превращается в монстра непроизвольно, по своему желанию. Чудовищу требуется команда мадам, произнесённая на незнакомом языке... Если это так, значит гибель мсье Дюпре точно нельзя назвать случайностью.
После случившегося мы с мадам Клементиной, независимо друг от друга, поступили одинаково - тихонько улизнули с праздника. Мадам ещё ухитрилась как-то увести своих циркачей, не привлекая к этому лишнего внимания.
Пропажу городского благодетеля заметили и осознали не сразу. Поскольку мадемуазель Лимож, не привыкшая находиться в центре внимания, скрылась в своих покоях, сперва все решили, что голубки милуются вдали от посторонних глаз. На самом же деле мсье Лаваль воспользовался отсутствием невесты, чтобы поговорить с бывшей любовницей без свидетелей (или же сама мадам Клементина назначила ему встречу во флигеле, замыслив покончить с кавалером, если не добьётся желаемого).
Вскоре несколько бокалов вина помогли мадемуазель преодолеть робость, она отправилась на поиски суженого и нигде не смогла его найти. Дом стоял пустым и выглядел несколько зловеще. Тогда-то дурное предчувствие и заставило мадемуазель Лимож забить тревогу. Выйдя и во всеуслышанье заявив, что мсье Лаваль таинственно исчез, она уже не прятала лицо за веером и все гости нашли, что она довольно мила, хотя и не чета мадам Дюпре.
К этому времени горожане изрядно захмелели, как и слуги мсье Лаваля, так что мадемуазель Лимож пришлось изрядно намучаться, прежде чем к её словам отнеслись всерьёз. А когда до людей всё-таки дошло, что стряслось что-то неладное, мало кто мог нормально соображать. Во хмелю народ разбрёлся по округе, без особого толку зовя мсье Лаваля, как будто тот мог их услышать.
Старый сторожевой пёс всё это время беззаботно спал, разомлев на солнышке. К его помощи никто не сообразил прибегнуть, а сам он, полуоглохший, полуослепший с ухудшившимся из-за возраста обонянием, ни о чём не беспокоился.
Лишь когда начало темнеть, враз протрезвевший Жан Легран обнаружил бездыханного хозяина во флигеле. Городок охватила паника. Судя по следам, было ясно, что мсье Лаваля загрыз какой-то зверь. На цирковых животных никто не подумал, потому что те были крупными хищниками, с большими клыками, а мсье Лаваля растерзал кто-то с мелкими зубками. Мсье Тибори вообще решил, что хозяина поместья хватил удар, а потом над ним потрудились крысы. Лев, тигр или медведь тут не при чём - как бы они незамеченными прокрались во флигель мимо празднующих?
Тем более никто не заподозрил в убийстве крошку Кри-кри.
Думая, что зверь всё ещё может находиться поблизости, народ вооружился кто чем, взял фонари и принялся прочёсывать окрестности. Городок опустел и пока шли бесплодные поиски несуществующего зверя, цирк благополучно уехал.
Мой отец тоже принял участие в поисках, а мать осталась вместе с кумушками, утешавшими мадемуазель Лимож. Если бы они на меня хорошенько насели, клянусь, я бы раскололся и признался во всём, но родители всего лишь поинтересовались, почему я ушёл с праздника. Я соврал, сославшись на то, что наелся чего-то и меня начало мутить. Мой бледный вид и озноб свидетельствовали о том же самом, так что меня оставили в покое, чему я был несказанно рад. Мне никого не хотелось видеть и ни с кем не хотелось обсуждать кончину мсье Лаваля.
Я убеждал себя в том, что из-за плеча мадам Клементины на меня смотрел всего лишь поросёнок, что Зло к этому моменту уже покинуло его. Я повторял это как мантру и сам себе не верил. Страх ледяными щупальцами проникал в самые глубины сознания. Всё же, что если это было чудовище? Тогда оно в курсе, что я всё видел, и может захотеть избавиться от меня, как от нежелательного свидетеля. Именно тогда я твёрдо решил, что буду молчать об увиденном всю оставшуюся жизнь - в этом я видел единственный шанс уцелеть. Если монстр поймёт, что я не опасен, что я держу рот на замке и умею хранить тайны, он меня не тронет. Эту веру я пронёс до смертного одра и теперь, когда за мной вот-вот придёт старуха с косой, наконец-то могу выговориться.
В ту ночь, оставшись в доме один, я спрятался под кроватью и до утра молился, чтобы меня миновала беда. Я уже знал, что когда-нибудь состарюсь и умру, но мне хотелось умереть естественным образом, а не от зубов неведомого чудовища. В своих молитвах я просил всевышнего избавить меня от бродячего цирка, его владелицы и её ужасного питомца. Я больше не считал мадам Клементину обалденной, теперь она тоже казалась мне чудовищем.
На моё счастье провинциалы, да ещё в стрессовой ситуации, туги на сообразительность. Они готовы были до посинения прочёсывать окрестности, но никто не счёл подозрительным совпадением гибель мсье Лаваля, моё внезапное недомогание и поспешное отбытие цирка.
Справедливости ради, провинциалы хоть и не семи пядей во лбу, зато они практичны, стараются смотреть наперёд и думать больше о насущном. Например о том, каково теперь придётся городку без мсье Лаваля. Как я уже говорил, вокруг него вращалась вся наша жизнь, как Земля вращается вокруг Солнца.
Опасения оказались не напрасны. Со смертью мсье Лаваля городок начал хиреть и вскоре окончательно превратился в захолустье, откуда все стремятся уехать куда угодно при первой же возможности. Я знаю, о чём говорю, потому что я так и поступил. И не я один.
С наступлением совершеннолетия я перебрался в Марсель и стал моряком, повидал мир, поднабрался ума и опыта. Затем обосновался в Париже, где обнаружил в себе талант сочинять мрачные и зловещие истории в духе мадам Рэдклиф и неплохо на этом зарабатывать.
Судьба мадемуазель Лимож, увы, сложилась намного хуже. Поскольку обвенчаться они с мсье Лавалем не успели, а завещания тот не оставил, его родня не оставила бедняжке ни гроша. Знакомые парижские сыщики, среди которых у меня, по роду деятельности, появилось немало друзей, поведали мне по секрету, что девица Лимож вернулась в Нормандию, там наспех выскочила замуж за какого-то офицерика и вместе с ним переехала в Париж. Здесь он начал ей изменять, а вскоре и вовсе бросил, когда несчастная родила мёртвого ребёнка. Многострадальная женщина вынужденно ступила на кривую дорожку, её стали видеть в злачных местах в обществе закоренелых отбросов общества, что привело её в итоге в салон мадам Тулон. То есть, бывшая девица Лимож стала продажной женщиной. Однажды её нашли в тёмном переулке, мёртвую. Сыщики решили, что она была в нетрезвом виде, упала, и её горло разорвали собаки.
Когда я об этом услышал, лицо у меня посерело и лишь густой табачный дым в питейном заведении, где мне излагали эту историю, помешал моим собеседникам заметить мой испуг и потрясение. Получается, мадам Клементине недостаточно было проклясть ни в чём не повинную девушку - дьяволица ускорила её конец, расправившись со злосчастной соперницей собственноручно.
В зрелом возрасте человеку свойственен определённый скептицизм. Не буду скрывать, меня иногда посещали мысли о том, что мне всё померещилось. Наш век принёс натуралистам столько удивительных открытий и сюрпризов, что впору было засомневаться в чём угодно, что прежде казалось устоявшимся и незыблемым. А вдруг я всё не так понял? Вдруг Кри-кри был какой-то экзотической разновидностью поросёнка или вовсе не поросёнком, а лишь похожим на него существом, подобно тому, как кит похож на рыбу, хотя ею не является? Согласитесь, ведь чувствуешь себя гораздо спокойнее, когда из какого-то увиденного тобой события однозначно устраняется сверхъестественная составляющая.
С этой целью я проштудировал книги мсье Ламарка, мсье Кювье, мсье Линнея и многих других естествоиспытателей, но так и не нашёл в них ответов на мучавшие меня вопросы. По всему выходило, что похожих на поросят животных с раскрывающейся лепестками головой, в мире не существует. Что возвращало меня к прежним страхам и идеям. Мадам Клементина не умерщвляла подросших поросят. Кри-кри с самого начала был одним и тем же. Вернее, дьявольское существо, принявшее его облик и действующее по слову мадам.
Кем же была эта Клементина Дюпре, столь внезапно возникшая и бесследно исчезнувшая? Что за существо она держала при себе под видом ручного поросёнка и каким образом обрела над ним власть? Увы, ответов на эти вопросы у меня нет. Не думайте, что я не искал. Я наводил справки о бродячем цирке везде, где только мог, и всё безуспешно. Покинув наш городок, цирк словно растворились в воздухе, или провалился под землю. Никто его больше не видел, никто о нём не слышал и в архивах никаких сведений не нашлось. Помимо важных открытий наш век принёс ещё и немало бурных событий - войн, революций и диктатур. Людям было не до бродячего цирка...
Невозможно даже сказать, обманывала ли мадам Клементина мсье Лаваля или нет. Возможно, она действительно ждала его ребёнка, но также возможно, что она только так говорила, чтобы пробудить совесть в своём кавалере и крепче его к себе привязать, заставить расторгнуть помолвку с мадемуазель Лимож. Раз уж я не сумел найти никаких сведений о самой мадам Клементине, нечего было и думать о том, чтобы узнать судьбу её гипотетического ребёнка. Циркачка могла распустить цирк и уехать с ребёнком в другую страну, могла спровадить нежеланное дитя в приют, могла вовсе вытравить плод у знахарки или, что ещё хуже, скормить новорожденного демону внутри Кри-кри...
Одно я могу сказать точно. Свинину я перестал есть с двенадцати лет. Мне всё время кажется, что отбивная в моей тарелке того и гляди подскочит, раскроется венчиком и вопьётся зубами мне в горло. А ещё я раз и навсегда разлюбил цирки. От запаха животных меня тошнит, как и от клоунских кривляний. Но главная причина не в этом. В моей душе гнездится страх, что едва прозвенит третий звонок, как на арену выйдет женщина в турецком наряде, а за ней будет семенить на поводке маленький поросёнок. При этом оба будут смотреть на меня и в их глазах будет читаться узнавание. Они как бы будут показывать мне: мы всё о тебе знаем, тебе не скрыться, не думай, что когда-нибудь избавишься от нас!
От подобных мыслей у меня сразу же начинает кружиться голова и поднимается кровяное давление, хотя я бывалый моряк и в общем-то крепкий мужчина... Надеюсь, что в самое ближайшее время я всё-таки избавлюсь от навязчивых страхов, которые покинут моё бренное тело вместе с жизнью.
Так что, получается, цирк мадам Дюпре оказался последним цирком в моей жизни...