Дорога по весенней распутице отняла больше времени, чем предвидел Егор. Обшитый металлом автобус, названный на морской манер "крейсером", ворочал колёсами в непролазной грязи. За приоткрытыми бронеставнями проплывали тёмно-сизые ели. Каждый год плохо разъезженная дорога порастала пушистыми папоротниками, молодыми сосёнками и другой лесной зеленью. Крейсер без труда подминал деревца, кузов шатался и скрипел на ржавых болтах, ехавшие внутри автобуса люди по-деловому молчали. Обычно, в караванах с Егором ездили весело. В казначействе несли послушание ребята, которых язык и до Китежа доведёт. Переезжая с товарами с места на место, они успевали поговорить обо всём, от цен на припасы, до последних сплетен и слухов. Новости в Монастыре как раз и появлялись в основном от торговцев и проповедников.
Но сегодня в одном автобусе вместе с Егором и Женей ехали Волкодавы, а они оказались не из разговорчивых. Бывшие язычники пришли в Монастырь вместе с Василием три года назад, хотя далеко не сразу заслужили доверие Настоятеля. Они умели воевать, сражались ещё за Вана, правившего до Пераскеи, отбивали набеги магометан из южных степей, но с Берегиней служба у них не пошла. Скорее невольно, чем по собственному желанию, им пришлось перейти на восточную сторону Кривды. Каждый Волкодав окрестился в Монастыре и отказался от многобожия, а значит во многом повторил судьбу самого Настоятеля.
Одиннадцать бойцов вместе с тысяцким - грозная сила, пусть только малая часть из бывших язычников. Из всей тысячи Василий ближе всего держал при себе три сотни старых бойцов, с кем привык воевать и кому доверял. Их верная служба Монастырю расположила Настоятеля обучать Волкодавов тайнам Навьей охоты, чтобы опытные бойцы стали главной ударной силой Обители. С тех пор Волкодавы не раз срывали набеги подземников на христианские сёла, стойко сражались и в нападении, и в обороне, умело устраивали засады с диверсиями и снаряжались лучшим оружием из арсенала. Под их охранной христиане не потеряли ещё ни одного конвоя. Поговаривали, что даже Навь знает о Волкодавах и старается лишний раз с ними не связываться.
- Значит, до Старого Кладбища и обратно? - перекричал вой автобусного мотора Василий. Он сидел как раз напротив кресла Егора и Жени.
- Там тихо! - наклонился Егор, чтобы Василий его лучше расслышал. - Старое Кладбище большое, нам надо к танку на восточном конце: посмотреть и уехать. В общину вернёмся, ворота ещё не успеют закрыть.
- Дай-то Бог... - Василий поглядел поверх шапок и касок Волкодавов на сидениях впереди. Крейсер шёл в боевом положении, заслонки на лобовом стекле опустили, окна по бортам и корме закрыли ставнями. На каждой кочке автобус подскакивал, люди тряслись и оружие бряцало. Никакого волнения на лицах, никто не проверял автоматы, всё подготовлено ещё в Монастыре. Василий вытащил из-под разгрузки планшет, в котором под прозрачной плёнкой хранилась карта. Пятнистую куртку тысяцкого перетянули патронные ленты, на поясе висели подсумки, по краю ворота золотой нитью вышивались слова: "Не отдай свою Волю антихристу".
Женя задумалась, кто мог вышить ему такое напутствие? Ни жены, ни дочери у Василия не было, он жил только службой. Да и прочие Волкодавы семей заводить не спешили. Многие оставили своих жён и детей в Поднебесье и ждали случая перевезти их в Монастырь.
Христианки, конечно, не доверяли недавно окре́щенным, но не настолько, чтобы три года ни с кем не сойтись. Большую часть лета Волкодавы выполняли поручения отца, уезжали на долгие месяцы из Обители, и среди высоких чинов недоверие к ним всё больше мешалось с уважением и страхом. Это была уже не монастырская рать, а личная стража Волка.
- На Старом Кладбище Навь ни разу не видели, - убрал планшет с картой Василий. - Но в эту весну - чёрт его знает. Раньше под нашим боком одно племя жило, на северо-западе и восточнее Монастыря рыскало, только крупные общины, Воронью Гору и Северный Оскол, не тревожило, а нынче возле Ржаного их видели: до сорока душ, почти что полстаи. Что на других землях твориться - Сергей на соборе рассказывал. Теперь нигде не спокойно.
- Для того вы и с нами, - сказала Женя. Васили ухмыльнулся.
- Не бойся, стрелять не придётся. Навь - хитрая стерва. Даже если выследит нас, то сразу не нападёт. Их разведчики ждут, пока остальная стая подтянется, чтобы людей окружить и напасть в подходящее время. До той поры только приглядывают, чтобы добыча не сорвалась. Есть, конечно, отмороженные на голову Щенки, которые без вожаков на рожон лезут - молодняк-переярки, но такие долго и не живут.
- И как же от них защититься? - спросила Женя у новых охранников.
- Их никогда до последнего не перебьёшь. Подземники схваток не на жизнь, а на смерть не любят. Если проигрывают, лучше себя поберегут. Бежать для них незазорно, жизнь рода - важнее, племени добытчики нужны, а не их бошки на людские копья насаженные. Так что, если доведётся воевать с Навью, надо сперва хорошо отстреляться, а ещё лучше - убить вожака, тогда остальные сами попрячутся. В лес за ними никогда не ходи, сама в западню попадёшь. Любят они засады при отступлении, заманивают за собой, когда в зарослях на два шага вперёд не видно. Бывает, что в стае всего двадцать голов, но из чащи так крепко навалятся, будто их в лесу целая сотня. Не верь глазам, не верь уху, когда схлестнулся с подземниками; стой там, где деревьев поменьше. В лесу воля Волчья, а на открытом месте людей сила.
Василий приподнял голову и окликнул кого-то на передних сидениях.
- Антоха!
К нему повернулся круглолицый Волкодав.
- Сколько мы за прошлый год подземников настреляли? Ты ведь счёты у нас ведёшь.
- Двадцать семь матёрых, и осьмушку из молодняка упокоили. Раненых - никого. Сами режутся, сукины дети, если ещё могут, конечно.
- Сколько было дикарям из молодняка? - разговор об убийствах не нравился Жене, но она хотела довести его до конца.
- Зим по пятнадцать. С молочных клыков учатся в стаях ходить, сначала возле нор: как на зверя охотиться, как в лесу выживать, дерутся между собой, из разного оружия стреляют. А потом вместе со Старшими ходят в набеги, в оседлых общинах ремесло своё разбойничье оттачивать. У них есть обычай такой - кровь первой жертвы выпить с ножа. Вот так и взрослеют, паскуды.
Женя вспомнила о подземниках, напавших на караван. Сейчас, когда страх притупился, ей показалось, что Навьим охотникам было не больше её, Зим по восемнадцать.
- И что вы потом с убитыми делаете?
- В лесу? - встретился с ней равнодушным взглядом Василий. - О павших не беспокойся, зверьё подберёт. У меня к Нави особой жалости нет, на дела их насмотрелся... - не досказал он, но глазами намекнул: "Да и ты тоже".
Автобус съехал с дороги, по бортам заскребли ветви, начинался съезд в сторону кладбища. Волкодавы на сидениях подобрали оружие и приготовились к выходу. Крейсер накренился, его ещё раз тряхнуло, скрипнули тормоза, откидная дверь в передней части открылась.
Женя выходила самой последней. Охранники спрыгивали на землю без рюкзаков и другой тяжёлой поклажи и сразу разбредались вокруг.
Такого места в лесу Женя никогда ещё не встречала. Вокруг росло много лиственных деревьев. До недавнего времени в Крае их почти не оставалось, и лишь с Оттепелью на проталинах и опушках начали появляться ростки берёз, клёнов и тополей. Видимо, каким-то чудом семена пережили в земле губительные стужи, чтобы после Долгой Зимы наконец-то взойти.
Вокруг Старого Кладбища всё засияло скорым возрождением природы. Солнечная берёзовая роща только-только зазеленела нежными листьями. От белых и зелёных цветов у Жени захватило дыхание. Молодые деревца росли рядом с большими берёзами. Земля ещё не просохла, по ночам холодало, но природную силу жизни, её неустанное воскрешение не могли объяснить никакие древние книги.
- Зачем так далеко встали? - обратился Егор к тысяцкому возле автобуса.
- А зачем на всю округу мотором шуметь? Хорошо, если до сих пор ещё никто не услышал. Выезжать в Пустошах на новое место и торчать на виду - шею зря подставлять.
Он подозвал водителя и ещё двух человек и раздал указания, как лучше охранять автобус. Егор вернулся к Жене. Она водила ладонью по гладкой коре с тёмными пятнами.
- Погляди, Егор, через эти чечевички дерево дышит, а зимой их закрывает, так и от холодов бережётся.
- Угу... - пробурчал он, - этот Василий у Сергея пригрелся, как ручной пёс. Только вот спусти этого пса с поводка, таких дел натворит, за год не расхлебаешься. Это из-за их вылазок я в Поднебесье торговать перестал, в Доме на рынке мне руки не подавали, с городничим Витоней рассорился: выставили наш караван за ворота. Да, что говорить, одного слуха о христианских подрывах хватает, чтобы на Большой Мен не попасть - это наш дорогой Волкодав Василий устроил. Или думает, что торговое дело пустое и слово купеческое - ерунда?
- Зря ты себе, Егор, среди язычников друзей ищешь. Слухи про нас они же и распускают, что детей в воде топим, что за ересь сжигаем, что Невегласе заставляем силой креститься. Из-за таких грязных сплетен мы и при Ване друг другу не доверяли, и при Берегине между нами вражда. Так уж выходит, что страх за год-другой на доверие не перековать. Без Домовых и их Большого Мена до сих пор выживали и дальше как-нибудь проживём.
- Легко тебе говорить, - недовольно буркнул Егор. - Где ты ещё редкие товары найдёшь? Конвою бы теперь в самый раз запчастями разжиться, светильниками ручными, химией всякой, фильтрами для очистки воды, одеждой с подогревом для долгой дороги. Я на складах поищу, авось чего завалялось, но только не сильно надейся. У язычников уголь, еда и оружие, рыба, зерно и машины. А у нас знания, лазарет, обширные мастерские, механики. Если бы нам союз заключить, торговать, то никакая бы Навь не страшна! Мы же люди, Жень, только вот разделились, так что хуже подземников. Они сходятся, а мы до сих пор шиш друг другу показываем, - покрутил он для наглядности фигой.
Женя подняла лицо к хмари и вдохнула пьяный воздух весенней берёзовой рощи. Многое, о чём говорил Егор, было ей по душе, но чем взрослее она становилась, тем больше видела, что мир разодран на части, как лоскутное одеяло, и одними добродетелями его не сшить. В одном месте люди привыкли к грязи и дикости, ничего не хотели, в другом алкали больше, чем заслуживали и могли получить.
- Ты прав, Егор, хочется мира, - вздохнула она. - Но будет ли мир? Даже если бы Волкодавы с Василием не делали вылазок и ничего не взрывали, Берегиня всё равно бы на нас собралась, и никого своей торговлей ты не объединишь. Вспомни, из-за чего вылазки в Поднебесье устроились? Она без всякой торговли, а силой всё что у нас есть забрать хочет. По языческой это вере: силой взять всё, что жизнь не дала. Монастырь - наш ковчег, мы отмечены Господом, как последние христиане. В нём мы собрали великие знания о прошлом и в наших сердцах не угасает надежда на будущее. Благочестивых часто гонят, хотят их истребить, потому что мы не от этого дикого мира. Если бы мы были от этого дикого мира, то нас бы они больше любили. Но именно потому, что Бог избрал нас из всего мира, этот дикий мир нас и возненавидел. Им легко быть язычниками, легко воевать, а нам нет. Но, если в жизни нет благ, кроме стяжания добычи, зачем вообще тогда жить?
- Ты прямо, как Леля, - поглядел Егор на Женю возле берёзы. Она откинула золотую косу с бронежилета и переспросила.
- Как кто?
- Ну, это как раз у язычников... - улыбнулся он, вспоминая о чём-то далёком, - их богиня весны, первой влюблённости, бессмертной природы - самой жизни богиня, её первородного смысла. Я как-то, ещё юнцом совсем, приехал торговать в Аруч, и как раз на их весенний праздник попал. Ничего похабного, что обычно всебожцам приписывают. На холме возле Аруча скамью поставили, посадили на неё самую красивую девушку из общины, да вот хоть бы на тебя похожую, - кивнул Егор. Женя вскинула брови. - Она и была на празднике Лелей. Справа и слева разложили приношения от общины: каравай хлеба, кувшин молока, венки из первоцветов. Остальные девицы повели хоровод, песни весенние начали петь, - он даже напел. - "Река с рекой сливается, роща с рощей срастается, цветок с цветком сплетается, трава с травой свивается. Той травы возьму пучок, заплету цветы в венок, через рощу пронесу, по ручью венок пущу. Унеси вода венок, на сплетение дорог, наделив родного впрок, красотою на зарок".
- Почему же ты мне никогда о таком празднике не рассказывал?
Егор хмыкнул.
- Ты две минуты назад мне о язычниках, как не об "избранных" говорила. Или одна в Монастыре так считаешь? Дальше послушай: пока хоровод шёл, Леля по очереди надевала венки на подруг. Потом угощались и праздновали, кто помоложе расходились на игрища, кто постарше разжигали костёр на холме, собирались вокруг, обсуждали пахоту на будущий год. В Аруче ведь живут одни земледельцы, как и в нашем Ржаном. И правила там всегда никакая не сила, а тяжёлый и честный труд. Если они что у жизни и вырывали, то лишь им. И торговля в Аруче у нас всегда шла, из него пшеница и рожь расходились по Краю. Вот и скажи мне... - подступился Егор, - каким должен быть дикий мир, чтобы и христианам, и язычникам в нём жилось, и чтобы никто никого не обидел? Каким, если не на торговле? Стяжать - грех, но ведь она всех ровняет: и избранных, и неизбранных.
- Нет, никого она не ровняет, а превозносит, - задумалась Женя, - Тогда люди видят друг в друге не Образ Божий, даже не истинно верующего или язычника, а что выгодно. И у кого выгоды больше, тот и превозносится. Я бы хотела жить в таком мире, где можно свободно идти по крещёной земле, где нет ни порчи, ни ярости, и где люди превыше всех благ земных ценят любовь. Она одна - ценность истинная, она милосердствует и не завидует, ни над чем не превозносится и не гордится, ни в чём не ищет своего и не мыслит зла, не радуется неправде, но радуется истине, всему верит, на всё надеется и всё переносит. Ты купец, Егор, ты знаешь - у язычников есть торговля, но есть ли в них такая любовь?
- Есть, - немедля ответил Егор. Женя мягко улыбнулась, не совсем веря. Егор с досадой вздохнул.
- Что же по-твоему, язычники любить не способны? Неужто ты никого не встречала из многобожников, кто вот так, со всей силы души, бескорыстно влюбляется! Неужто ни одного хорошего "неизбранного" человека не видела?
Женя вспомнила волхва, который заступался за неё у ясаков. Он и правда был неплохим многобожником, но ведь был ещё и подземник с бледным лицом и заточенными зубами, который верил тем же богам, что и Воисвет. Если бы она захотела представить себе облик дьявола, то вспомнила бы охотника Нави, который пытался убить её в караване.
- Наговорились? - подошёл к ним Василий. - Вокруг тихо, можно выдвигаться, стволы чистые.
- "Стволы чистые"? - не поняла Женя.
- Да, - кивнул он. - Навь на древесных стволах возле своей территории руны языческие вырезает. Рядом с логовом метки почаще, на охотничьих угодьях реже. Здесь рун мы пока не видали, но и ошибиться легко, так что поглядывайте по сторонам. Если разведчики их мотор наш услышали, то петелька уже может затягиваться. Вовремя бы понять, когда из западни ещё можно вырваться, а когда...
Он не договорил и жестом подозвал к себе Волкодавов из охранения. Двое бойцов вместе с водителем остались возле автобуса, ещё семеро ратников скорым шагом двинулись за Василием. Четверых он выслал вперёд, ещё троим велел идти недалеко сзади. Егор и Женя шли в середине отряда вместе с Василием, где безопаснее всего.
День выдался тихий, с серого неба на рощу падал рассеянный хмарью свет. Перепрыгивая через проталины и овражки, поперёк пути христианам выскочил маленький заяц, тут же струсил и стремглав убежал. Устроить засаду в почти прозрачной берёзовой роще, казалось, нельзя, но тысяцкий всё равно не сводил глаз с головного отряда.
- Что мы забыли возле старого танка? - спросил он, придерживая автомат на подогнутых к груди руках, чтобы ладони были свободны. - Видел его - рухлядь ржавая. Внутри интересного нет.
- Бывало, что на горящем кусте Господь знамения показывал, - уклончиво ответила Женя.
- Это вам виднее, - легко отказался от расспросов Василий. - Лучше скажи, правда ли на твой караван Волчий Пастырь напал?
Женя не торопилась с ответом. Уж больно тяжелы воспоминания. Тогда Василий пояснил лучше.
- Твой отец посылал нас за Волчьим Пастырем, и всякий раз мы возвращались с потерями и без добычи. Стая у него небольшая, но подобраться к зверёнышу не легко, пока рядом его тринадцать чёрных волков. Сколько раз проверяли, от огнестрельного оружия они не умирают. Ещё на службе у Вана слыхал, как охотники в Чуди разные байки рассказывали, мол в одиночку на огромных кабанов, лосей и других Хозяев Леса ходили и на год мяса хватало, только сказки всё это. Есть плоть Хозяев Леса нельзя - от неё пена изо рта и припадки, час подёргаешься и закапывай, вот как мозги выворачивает. Кровь у Великих Зверей ядовитая и когти, и слюна тоже. До сих пор ищем, как бы этого Пастыря выманить мимо волков.
- Хочешь меня, как приманку ему показать? - поняла Женя. Василий оглядел её, явно оценивая прозорливость.
- Почему-то дикарь тебя не убил. Но, не бойся, жизнью твоей рисковать не хочу. Очень много хороших ребят умерло из-за Пастыря, а гадёныш этот по-прежнему ходит, дышит под солнцем, вкусно ест, сладко пьёт. Мстить, знаю, не христианское дело. Но, кроме нас, кто зло остановит?
- Ты что, обалдел? - напустился Егор. - Сергей приказал тебе свою дочь охранять, а ты на что же её подбиваешь? Да он с тебя голову снимет, если с Женьки хоть один волосок упадёт!
- Василь прав, - вдруг ответила Женя. - В караване дикарь меня не зарезал: может быть не успел или сам пощадил. Глаза его помню - голубые и светлые, как у меня и отца, оттого на душе гадко. До того много думала, часто его вспоминала, а теперь Василий сказал, и сама наконец поняла: хочу выведать, кто он такой.
- Да чего тут выведывать! - закипел Егор. - Нельзя волку в пасть руку совать, да ещё и с обманом, мол он её не откусит. Раз такие вояки умелые, пускай сами Пастыря ловят. Что-то я раньше не слышал, чтобы Волкодавы просили о помощи у кого-то.
- Решай сама, - не обратил никакого внимания на Егора Василий. - Когда к Обители подъезжать будем, то остановимся, ты выйди на дорогу и немного постой перед лесом. Этого хватит, чтобы Пастырь увидел, что ты его не боишься. Упущенная добыча жжёт Нави сердце. Если он - самая дикая Навь, то ни за что в чащобе не усидит.
Волкодав с насмешкой поглядел на Егора.
- Ну что, казначей, опасное это дело перед Навьим лесом стоять?
- Опасно башкой светить, если у этой Нави винтовка?! - рявкнул Егор.
- Ну-ну, не стращай, - рассмеялся Василий. - Дорога ведь далеко от черты, ещё не в предлесье, кое-кто из христиан без вашего спроса ещё глубже ходит, ещё сильнее Навь дразнит. Значит, богословы-затворники о кресте по всем землям мечтают, о мире, о любви говорят, а сами за свою же калитку носа высунуть боятся? Пастыря можно поймать, пока наследница на восток не уехала: показать её и молиться, что гадёныш сглупит и сам высунется под ружьё. Иначе сколько душ он ещё невинных загубит, кто знает?
- Если задумал ловить на живца, то спрашивай не у дочери, а у Настоятеля. Поглядим, чего Сергей тебе скажет! - не сдавался Егор. Василий приложил палец к губам, чтоб напомнить, что Пустоши тишину любят. Четвёрка дозорных остановилась перед поваленной решетчатой оградой. Волкодавы довели их с Егором до Старого Кладбища.
Перед Женей открылся погост, усеянный надгробьями. Ближе всего стояли развалины старой часовенки. Вместо дверей остались лишь погнутые, почти вырванные из косяков петли. Женя подошла к крыльцу и поднялась по продавленным ступеням в небольшую молельную комнатку. Слева и справа зияло по паре пустых арочных окон. Кирпичные стены просели под собственным весом. Никакой штукатурки или красок не осталось совсем. Перекрытия обрушились внутрь, среди почерневших брёвен лежал помятый заржавленный купол и согнутый крест. Возле входа расчищено место, посреди чернело кострище, валялись обрывки тряпья, закопчённые осколки стекла и кем-то выгнутое железо. Мусор в часовенку натащили должно быть прятавшиеся от ветра бродяги.
Под ботинками захрустело мелкое кирпичное крошево, скрипнули старые доски. Стоило пройти глубже, как Женя оказалась будто во сне. Ей послышался шёпот: "...ангеле небесный, помоги мне, исполни волю...". Голос исходил с другой стороны завала, но за кучей хлапа никого не могло быть, тем более молящегося. Женя подняла взгляд к развалинам крыши, с балок свисали отрепья бурого мха, начинался мелкий дождь. Капли густо присыпали ржавый купол и заморосили по брёвнам.
"...не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Научи меня..."
Воздух часовенки изменился, запах сырым камнем. Женя закрыла глаза и прислушалась.
"...и введи в Царство Твое вечное, сподоби меня жизни нестареющейся, дня невечерного..."
Руки кто-то коснулся, она вздрогнула и повернулась.
- Старая церковь, - указал Егор взглядом на стены. - Жаль, что разрушили. Хотя она, должно быть, сама от времени развалилась. Вот и копоть на балках, может из-за грозы сгорела? Эх, сюда бы артель мастеровых, они бы её за одно лето подправили. Да вот только зачем?
- При часовнях духовенства не держат, - ответила Женя, всё ещё прислушиваясь к шуму дождя. Она караулила тишину, но ни единого лишнего звука больше не слышала. - Алтаря нет, нельзя причаститься. В ней молятся, только чтобы душу свою успокоить. Часовня для опечаленных путников, она хранит в себе их самые сокровенные тайны и просьбы.
Женя подошла и коснулась изогнутого креста. На подушечках пальцев осталась мокрая ржавчина. Прошло, наверное, не меньше тридцати Зим, когда крест в последний раз видел небо.
- Если мы будем отстраивать церкви или часовни, как эта, но затем оставлять их без присмотра, то их снова разрушат. Дикие люди не знают, что храм - это белый корабль спасения в тёмном море невежества и житейских сует, что от колыбели до смерти мы следуем вместе с ним в тихие гавани Царства Небесного.
- Женька! - окликнул через пустые двери Василий. - Нашли что-нибудь или только глядите? Нельзя в таком месте стоять.
- Да, ты прав, Василь, - поторопилась она без оглядки выйти наружу. Страшно подумать о потусторонних почудившихся голосах. Волкодавы взяли их под охрану и повели между надгробий к восточной окраине кладбища.
Большие и малые, мраморные и гранитные, покосившиеся металлические пирамидки и кованные кресты, богатство и бедность - всё теперь уровнялось и клонилось к земле. Женя видела две-три недавно раскопанные могилы. Наверное, добыча в них оказалась столь неказиста, что за остальные мародёры попросту не взялись.
Рядом с надгробием из розоватого гранита Женя остановилась и смела рукой листья с двух овальных рамок с фотопортретами. Под ними осталась крупная золочёная надпись.
"Вы жизнь нам в этом мире дали, в другом покой вы обрели. Ушли, оставив след печали, порывы скорби и тоски", - последние строки для усопших родителей. От взгляда на выцветевший женский портрет Жене самой стало тоскливо. Она коснулась восьмиконечного креста, вырезанного в надгробной плите и обмолвилась.
- Здесь лежат в ожидании судного дня. Пусть иные рассказывают, что когда наши предки в младенчестве крест получали, то не умели его носить, что больше разуму поклонялись, страдали от гордости, не смирялись, но всё же они - наши родители. Когда пришли холода, истинная вера отнюдь не воскресла, ибо воскреснуть может лишь умершее, но воспряла. И всё же история Пустошей начинается с маловерия тех, кто жили до нас.
- Берегиня разоряет христианские кладбища в Поднебесье, - сказал у неё за спиной Василий. Женя с удивлённым негодованием оглянулась.
- Это всего лишь слухи, - заметил Егор. - На кой ляд ей это делать? Зачем вообще воевать с мёртвыми?
- Затем же, зачем и нам разорять её капища, - в пику ответил Василий. - Зачистить вас хочет, чтобы ни следа, ни духу, ни памяти от чужеверия христиан не осталось. На таких местах... - он втянул влажный воздух и огляделся поверх надгробий, - враги собираются. Это место их памяти, значит место их силы. Здесь они вместе об одном думают и про одно говорят, значит могут задумывать...
- Чего задумывать? - оборвал Егор с нарастающим недоверием. Василий выдержал его суровым взглядом и проронил.
- Всякое.
Жене снова послышались голоса, но на этот раз из глубины берёзовой рощи. Она оглянулась на охрану, но те словно не слышали грязной ругани и шагов людей с севера.
- Женя, чего с тобой? - заметил Егор.
- Сюда кто-то идёт. И их очень много!
- Я поставил дозорных. Если бы кто-то шёл... - начал Василий, но тут издали свистнули - верный знак Волкодавов, что рядом чужие. Пригибаясь, дозорные поспешили с севера кладбища к остальному отряду.
- Вот ведь! - выругался Василий и перехватил автомат. - Всем спрятаться, за памятники! Без моего приказа не стрелять! Затаись!
Егор подтолкнул Женю за то самое надгробие из розового гранита, на котором она минуту назад прочла надпись. Волкодавы укрылись за соседними памятниками. Автоматы нацелились в безлюдную рощу. Дозорные вполголоса доложили Василию, что на них идёт до двадцати Шатунов. Кладбище наполнилось какофонией звуков: скрежетом оружия, скрипом деревьев, тяжёлым дыханием и грязной руганью. Женя не вытерпела и зажала себе уши ладонями и затрясла головой, пока звуки не стихли.
В укрытие, пригибаясь, перебежал Василий.
- Чёрт их знает, какая нелёгкая сюда принесла. Но они нас не видели, может быть пробираются околотком к общинам или хотят вскрыть могилы: с инструментами тоже идут.
- Нас всего семеро. Ещё успеем вернуться к автобусу и сбежать, - предложил Егор.
- Нет, не успеем, увидят. Если только кого-то оставить в заслоне и надеяться, что Шатуны быстро не догадаются нас догонять, - поглядел Василий на Женю. - Но, если выстрелят в спину, то тут уж как повезёт, не все вернутся.
- Что ж ты хочешь? - задрожал голос Жени.
- Встретим их, - крепче стиснул цевьё автомата Василий. - До поры не покажемся. Но если прямо на нас набредут - отобьёмся.
- Господи-сохрани... - пробормотал Егор. Тысяцкий кивнул и, всё также пригибаясь, отбежал из укрытия обратно к бойцам. Женя лихорадочно вытянула из кобуры пистолет, но Егор перехватил её руку и вернул оружие обратно. - Нет уж, ты тут воевать мне не вздумай. Спрячься и не высовывайся, и не дыши.
Волкодавы молчаливо наблюдали за лесом. Женя украдкой выглянула из-за надгробия. Очень скоро между берёз появилось трое людей. Шатуны осторожничали и послали разведчиков в разном тряпье и драной одежде. Лишь один из них вооружился обрезом, двое других шли с обломками арматуры. Возле первых надгробий они остановились и долго смотрели на кладбище, прислушиваясь к тишине. Страх не давал им запросто взять и выйти на открытое место. Чем строже главарь у бандитов, тем лучше они исполняли приказы.
Шатуны - изгнанные из общин преступники и лихоимцы. Каждую весну они сбивались в разномастные банды и находили себе вожака. Мало кто из них грабил в одной и той же ватаге по нескольку Зим. Вечно голодные и озлобленные, Шатуны разбойничали тем, что под руку попадётся, хотя в бандах всегда находилось из чего пострелять. Дробовик в руках самого крупного из разведчиков наверняка был заряжен.
Осмотрев кладбище издали, Шатуны подали знак и тотчас из берёзовой рощи вышли остальные бандиты. Женя осторожно пересчитала их: всего двадцать четыре. У вышедших последними оказалось гораздо больше ружей и самодельных винтовок и даже старые автоматы. При виде такого оружия любой селянин перепугается и отдаст все припасы.
- Не весело, - прошептал Егор, вытягивая шею и стараясь увидеть, что собирается делать Василий. Тот притаился и жестом велел бойцам приготовиться.
Шатуны начали разбредаться между надгробий. Без всякого интереса они заглядывали за памятники и перешагивали через оградки. На исхудавших заросших лицах застыла уверенность, что здесь никого нет, и они зря тратят время. Старое Кладбище давно запустело. Но первые из шатунов брели в сторону развалин часовенки, прямиком на затаившихся волкодавов.
- Уйдите, уйдите. Нет-нет, не сюда... - шептала Женя, подглядывая из-за надгробья.
Когда Шатунам оставался всего какой-то десяток шагов, Василий выстрелил длинной очередью. Грохот раскатился по кладбищу. Волкодавы поддержали командира огнём. Волна свинца покосила Шатунов. Женя видела, как пули пробили грудь и голову идущего прямо на неё человека. Из спины вылетели клочья одежды, голова разлетелась кровавыми шмотьями с волосами. Шатун упал.
Испуганные вопли смешались с беспорядочной ружейной пальбой. Шатуны отстреливались вслепую, Волкодавы били прицельно, выглядывая врагов за надгробьями. Шатуны спрятались за могилами, но самой засады не видели и не знали в безопасности ли они. В надгробную плиту Жени ударила шальная пуля, щёку оцарапало гранитными камешками. Егор громыхнул тремя короткими очередями. Женя прижала руку к лицу и спряталась. Впереди резко захлопало и взорвалось. Волкодавы метнули гранаты, чтобы выбить Шатунов из-за могил. Попавшие в засаду разбойники не пытались собраться или всерьёз отстреливаться. Вожак то ли сбежал, то ли погиб при первых же выстрелах.
- Не стреляйте! Сдаюсь! - вопили с другой стороны. Волкодавы не слушали. Ответный огонь почти стих, Волкодавы начали наступать. Быстрыми перебежками они двигались между надгробий, как стремящиеся к добыче псы. Шатунов, бросавших укрытия и пытавшихся бежать, они убивали точными выстрелами в спину. До рощи никто не добрался, стреляли всё меньше, только матерных криков и плача прибавилось. Женя больше не могла отсиживаться в укрытии, она должна была видеть, что происходит.
- Осторожно! - окликнул Егор, но удержать её не успел. Закашливаясь пороховым дымом, Женя быстро зашагала между могил. Четверо Волкодавов держали чащу на прицеле, остальные разделились по кладбищу, изредка нагибаясь к земле, где слышались крики и стоны. Женя нашарила на боку перевязочный пакет и тоже бросилась к раненым. Она увидела меховую шапку Василия и как тот отталкивает растопыренные руки Шатуна.
- Мужики, не убивайте! Жизни мне! - вопил раненый.
- Когда смертная бледность лица моего и холодеющее тело моё поразит страхом близких моих: Господи, помилуй меня, - бормотал Василий, перехватил ему руку и сломал палец и одним махом воткнул нож ему в глотку. Стоило покончить с первым, тысяцкий перешёл к следующему. Женя плелась за ним, как во сне, с перевязочным пакетом в руках.
- Не трогай, сука! - истерически выл другой и пытался уползти от Василия. Волкодав схватил его за волосы и перерезал горло.
- Когда зрение моё помрачится и пресечётся голос, окаменеет язык мой: Господи, помилуй меня... - говорил он, проходя мимо тела. Женя на ватных пробрела мимо трупа. Тысяцкий подошёл к третьему, раненому в живот Шатуну. Он присел перед ним, перед его отупелым, быстро пустеющим взглядом.
- Когда смертный пот оросит меня и душа с болезненными страданиями будет отдаляться от тела: Господи, помилуй меня...
Василий прикрыл глаза Шатуну и тот так и остался сидеть у надгробия, словно заснул. Рядом валялась лопата, между могил брошено много других инструментов, какими Шатуны собирались разорить кладбище.
Василий ушёл, Женя присела с аптечкой к Шатуну с прикрытыми глазами. Как учил её Серафим, она приложила руку к шее, ничего не нащупала, но всё равно открыла контейнер и дрожащими пальцами начала вытаскивать драгоценную ампулу морфия. Её дёрнули за плечо, она отшатнулась и точно упала бы, если бы сзади её не подхватил Егор.
- Что ты делаешь, куда выскочила! - окрикнул он. Лицо Егора вспотело, светлые волосы взъерошились, шапка куда-то девалась. Бледная от ужаса Женя таращилась на него.
В злополучном караване она впервые увидела, как убивают. Но тогда её единоверцев терзали безбожники, теперь же сами христиане убивали молящих о пощаде людей.
- Ему больно, - выговорила она еле слышно. - В животе и в груди. Он просит о помощи.
Егор взял аптечку из онемевших пальцев и закрыл крышку. На кладбище больше никто не стонал, в прозрачном воздухе берёзовой рощи опять воцарилась привычная тишина.
- Потерь нет, раненых тоже, - Василий подошёл к ним, вытирая клинок о рукав куртки, и засунул его в ножны на поясе. - Здесь есть деревня поблизости. Когда вернёмся в Монастырь, надо бы дозорных в неё послать. Шатуны могли Зимой туда заявиться, хозяев в заложники взять и просидеть у них до весны, пока оседлыши их кормят и поят. Большая была ватага. Зато теперь местным легче вздохнётся.
- Это казнь... - начала было Женя, но осеклась. Со стороны часовни раздался вопль. Василий оглянулся, но оружие не тронул. Волкодавы тащили двух пленных, которые пытались укрыться в развалинах. Один весь в синих татуировках и волосатый, в неопрятной бородище запутались веточки. Другой моложе, возраста примерно Жениного. Он хватал Волкодавов за руки, цеплялся за их одежду, кричал, его бородатый товарищ брёл молча и не противился.
- Целёхонькие! За кучей мусора прятались! - доложил Василию один из конвоиров. Егор вышел и чуть прикрыл Женю.
- Ну и на какой ляд ты их тащишь? - выбранился тысяцкий.
- Не губите, дядьки! Ай, не губите! - залился парень и дёрнулся в руке конвоира. Тот врезал ему в лицо, повалил на землю и навёл автомат. Бородатого мужика тоже пинком поставили на колени. Он повёл широченными плечами и хмуро поглядел на Женю.
- Девочка! Девочка, не убивай меня! - полез на коленях к ней парень. Его тут же свалили ударом ноги и оттащили за шиворот обратно к татуированному бородачу.
- Не губите меня, я крещёный! За что же вы меня, единоверные, бьёте! Девочка, спаси меня! Я тебя знаю! - зашёлся он криком и поднял ещё больше шума. Желчно сплюнув, Василий вытащил нож.
- Я... я хочу поговорить с ними, - опомнилась Женя, ещё больше перепугавшись, что он его зарежет.
Тысяцкий с досадой на лице поворотился.
- Нечего с такими болтать... - и предупредил, - на жалость будет давить, пообещает всё, что только захочешь, но, если отпустишь, опять за разбой возьмётся.
- Пусть тогда сам мне всё скажет, - не поверила Женя. Василий недовольно помотал головой, но перечить не стал.
- Будь по-твоему, - равнодушно пожал он плечами и отошёл к ней за спину. - Ты не бойся, мы тебя защитим. Отца только не опозорь.
- Василий! - рявкнул Егор, тысяцкий хмыкнул и не отозвался. Она подступила к пленным. Лицо парнишки исказилось от плача, под носом текло, куртка на плече порвалась и вылезла клочьями ваты.
Бородатый Шатун смирно стоял на коленях, поглядывая то на Женю, то на Волкодавов, словно далеко не в первый раз попадался. Лишь высоко вздымавшаяся под грязно-серым рубищем грудь выдавала в нём беспокойство.
- Я крещёный! Крещёный! - парень успел запустить грязную пятерню за ворот и показал Жене деревянный маленький крестик, пока конвоиры его не одёрнули.
- Этот бывалый, - кивнул Василий на бородатого рядом с мальчишкой. - Погляди на татуировки: ящерки какие-то на шее наколоты, все пальцы в перстнях.
Женя посмотрела на бородатого Шатуна, и правда: шею между рубищем и бородой охватывала татуировка змеи, на волосатых руках хоть и не кольца, но спиральные узоры. Шатун с хрустом расправил плечи и поднял лицо с плоским носом.
- Я крещёный, девочка! Я тебя знаю! - продолжал причитать молодой парень, как одну и ту же молитву. Может быть он увидел её в какой-то далёкой общине, или услышал про неё от кого-нибудь из христиан.
- Прочти Отче наш, - попросила она.
- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое... - зачастил парень взахлёб. Он вцепился в неё горящими глазами, как в единственное спасение.
- Откуда ты? - спросила она у старого Шатуна. Тот молчал. По виду вовсе не христианин, скорее тёмный Невегласе из дремучих лесов.
- Они меня в банду силком затащили, я не хотел, вместе с ними идти заставили! - начал вновь скулить парень. - Матушка, спаси меня! Забери от них, Матушка! Век помнить буду! Век буду за тебя Бога молить! Заступись за меня, защити от душегубов, нету на мне греха! Да, видит Бог, не грешил! Не грешил, не успел ещё! По весне меня взяли, одну только лопату и выдали. Трудник я, Матушка, работать приставленный человек!
Что спросить не приходило Жене на ум. Пленников надо было везти в Монастырь и в темницу. Но она чувствовала на себе взгляды Василия и Волкодавов, будто в эту минуту решалось, выживут ли бандиты вообще.
Сердце Жени заколотилось, от волнения она не сразу расслышала глубокое чужое дыхание над узниками. В воздухе за Шатунами проступил четвероногий призрак. Женя попятилась и бегло оглянулась на Волкодавов, но те не видели призрака. Он опустил изукрашенную горящими узорами морду к крестику в руке молодого бандита. Женя не знала, навредит ли ей привидение, но решилась и подошла взять крестик парня. Стоило ей коснуться креста, как немедля сгустилась красная темень: два старика лежали на пропитанной кровью дороге, пустые сумки вывернуты наизнанку и брошены в грязь. Их убили те самые руки, которые трогали крестик. Крик, причитания беззубой старухи, выломанная дверь на мороз: расправу видели глаза, что теперь с мольбой смотрели на Женю. Кровавые трещины озарили в темноте нечто живое - две маленькие фигурки, не то животные, не то бегущие вдалеке дети; стрельба и костры, слёзы девочки, вещи поднятые из могил. Всё это не просто видения, Женя дышала чужими ноздрями, смотрела чужими глазами, касалась чужими руками в каждую минуту злодейств, словно сама в них участвовала.
- Убийца, - шёпотом вырвалось у неё, и она отступила. Молодой Шатун спал с лица. Василий резкое её оттолкнул, передёрнул затвор и приставил автомат к лбу бандита. Шатун глядел лишь на неё.
- Девочка, на губи...
- За что ты их убил? - с трудом дышала она.
- Пули на такую мразь жалко... - прошипел Василий.
- Ну, стреляй! - вдруг истерично завопил парень. - Стреляй, падла! Слабо тебе? А я бы нажал! И белобрысой шалаве твоей башку снёс! Что ты зенки-то вылупила на меня, а?! Откормленная, холёная! Золотом своим подавитесь, жрите его вместо харчей! Я бы за глотку вас, своими руками, не то что из автомата! Кур-рва-а!
Лицо его покраснело от ярости, он подался вперёд, жилы выступили на шее.
- Жми на курок! Твою мать... да не убивай! Не убивайте меня! Не-ет!.. - вдруг уткнулся он головой в землю, завыл и задёргал плечами. - Я жить хочу! Не пожил! Пожалейте меня! Жизни мне, люди!
- Да вали ты его, на кого тут смотреть? - засмеялись поблизости Волкодавы. - Зря, ей Бо, притащили!
- А вон, пусть Женька скажет за что мне его щадить, - весело оглянулся Василий.
Женя содрогнулась. Охранники смотрели на неё, как один. Ей бы уйти с глаз долой, но тогда бы Шатуна тотчас застрелили. Она трудно дышала, к горлу подкатил ком. Она видела перед собой убийцу и помнила казни. Василий с насмешкой Ждал. Вместо того, чтоб сбежать, она подошла и опустилась перед грызущим кладбищенскую землю Шатуном на колени и подняла его за плечо. Волкодавы притихли.
- Каешься за грехи, которые совершил?
Шатун будто глотнул свежего воздуха и горячо заговорил.
- Каюсь, клянусь, присягаю! Изменюсь, замолю, только жизни мне дай! Я тебя сам за святую возьму, кого встречу - всем рассказывать буду!
- Вот сучье вымя... - выругался Василий.
- Есть мать у тебя? - не слушала тысяцкого Женя. Парень отчаянно закивал, но тут же осёкся и единожды мотнул головой.
- Померла с голоду... запасов до весны не хватило... брат у меня живой есть! - он тотчас встрепенулся, глаза заблестели надеждой. - Я к нему вернусь, он и примет! Отпустите меня, век за вас молить буду, люди!
- Чтобы ты нам потом, падаль, в спину стрелял? - выплюнул Василий. - Видели мы таких!
Женя по-прежнему держала Шатуна за плечо. Она старалась вызвать ту красную темень, которая показывала ей прошлое. Вот в слабом отблеске ей привиделся снег, путник с поднятыми руками - его грабили, и рука, которую Женя сжимала, целилась из оружия. Ладонь Жени соскользнула с плеча. Парень выискивал в ней глазами спасения, но увидел в её лице только скорое будущее. Бородатый Шатун, стоявший поблизости на коленях рядом, отодвинулся дальше. Волкодавы наблюдали со стороны. Егор не вытерпел первый.
- Василий, я с тебя в Обители спрошу! Убери оружие, быстро!
- А чего спрашивать? - ледяным тоном обронил он. - Пусть Женька скажет, есть за что Шатуна щадить или нет?
- Я... - начала было она, но голос подвёл. Пока она глубоко не смирилась, не нашла в себе истину - не договорила. - Уповаю на промысел Божий. За веру в его искупление есть за что пощадить. Пусть идёт, не стреляйте.
Шатун сам не поверил ушам и задышал чаще.
- Но, если согрешишь снова... - сжала она его за руку, - больше раскаяться не успеешь.
- Вот, значит, как... ну что же, кто решать не умеет, тому и подчиняться не будут, - убрал автомат Василий.
Шатун озирался по сторонам, ещё не веря, что его отпускают. Волкодавы с молчаливой угрозой не сводили с бандита глаз. Тысяцкий гаркнул отрывисто.
- Пшёл! Не приведи Бог тебе ещё с нами встретиться. Сунешься в крещёные земли - завалим, как бродячего пса.
Шатун сорвался с места, оглядывался и перебирал ногами в обмотках, пока не скрылся за берёзовой рощей.
Женя посмотрела на заросшего бородой пленника. И его можно было бы отпустить, если уж полагаться на Бога, но она захотела узнать, в чём он может быть виноват. Но лишь только она хотела взять разбойника за плечо, как тот шарахнулся прочь.
- Уходь, гадуница! До меня не касайся! - ощерил он гнилые зубы. Как только Женя хотела дотронуться, он отдёргивался, вдруг вскочил и угрожающе замахнулся.
Хлопнул выстрел, косматая голова откинулась на затылок, тело шлёпнулось оземь. Женя вздрогнула и зажала ладонью ухо. Гром выстрела оглушил её, как никогда прежде. Через жуткий звон в голове она расслышала, как Егор бранится с Василием.
- Резвый какой! По всей харе татуировки расписаны, образина. Едва не напал, - смеялся тысяцкий.
- Ты им не судья! - злился Егор. - Чего рядом с Женькой стреляешь?!
- Что не говори, а разбойник и правда мог дочери Настоятеля навредить, - убирал оружие Василий. - К такой падали лучше близко не подходить, больно рискуешь. Я же говорил, надо их сразу кончать, нечего в дороге расспрашивать.
- Ты мёртвых воскрешать умеешь? - задалась Женя. Василий оглянулся на кладбище и ничего не ответил. Убитых Шатунов стащили в ими же разграбленные могилы и прикопали. До сумерек оставалось немного. Василий проверил каждого убитого Шатуна и обнаружил ещё нескольких христиан. Остальные либо не носили кресты, либо оказались из невегласе. Ничего интересного не отыскалось. Некоторые из застреленных имели на теле татуировки животных, значит тоже были родом с дикого севера.
Однозарядные винтовки и самодельные дробовики монастырского производства когда-то выменивались торговыми караванами в мелких общинах. Бандиты отняли их у оседлышей или стащили - неважно: всё добытое вернётся назад в арсенал.
Пока Волкодавы собирали трофеи, Женя с Егором под охраной Василия дошла до окраины кладбища. Старый танк, как и на рисунке, зарылся в землю кормой, башня развёрнута вправо, орудие высоко задрано, люки открыты. В крышке моторного отделения зияла пробоина с оплавленными краями. Какая-то неистовая сила ударила по танку сзади и буквально впечатала машину в землю. Гусеницы рассыпались мелкими звеньями, грязевиков нет, как и фальшбортов, как и ящиков для инвентаря и наружных баков - совсем ничего, что можно было бы содрать без промышленных инструментов.
- Кто его сжёг? - спросила Женя рядом со старой машиной.
- Если бы знать... из чего-то подбили. Сам танк из Небесной Дружины, - Василий обошёл машину вокруг и остановился перед орудием. - Отголосок войны... приехал сюда, когда ещё воевода Ладон Серого Повелителя бил на перевале.
Вокруг танка росла трава красно-рыжего цвета, такую же Женя видела на Вороньей Горе. Щетина жгучей травы поднималась сантиметров на десять. В носоглотке защипало, стоило чуть её придавить, запахло гнилым мокрым железом.
- Сыпуха растёт, значит когда-то здесь прогорело топливо. На отравленной ядом земле, говорят, больше ничего прижиться не может, - Женя обошла траву и остановилась у танка, где передние катки задрались. Под ним не росло ни единой рыжей травинки. Прошлогодние листья плотным бурым ковром выстилали правильный прямоугольник.
- Проверим здесь, - указала Женя. - Если землю тревожили или хорошенько перекопали, то сыпуха не прорастает, или же тут земля совсем не горела.
- Ох и тяжко с вами, - проворчал Василий, но развернулся к Старому Кладбищу и окликнул Волкодавов. - Антон, тащи лопаты сюда! Да, те, что у Шатунов отобрали! Возьми ещё пару ребят с собой!
Через минуту к ним подбежал круглолицый Антон, который ещё подводил учёт убитой Нави в автобусе. В руках он принёс по лопате, за ним пришли ещё два Волкодава. Они принялись за работу и начали раскапывать указанное Женей место.
- Чего ты найти хочешь? Клад? - усмехался Василий, поглядывая, как она суетится. - Метку-то отыскала какую: трава не растёт. Может быть её просто звери поели?
- Звери сыпуху не едят, она ядовитая, - помогала Женя лопатой. - И семенами и соками её долго дышать нельзя, от сыпухи голова болит и видения начинаются.
Видения, голоса в старой часовне... Женю вдруг озарило - всё ведь могло быть из-за сыпухи! Ей очень хотелось найти разумное объяснение четвероногому призраку с пылающей мордой. Но как быть со слухом? Ведь она слышала врагов за версту, а сыпуха обострить слух не может. Лопата стукнула о металл. Из-под земли показался круг с двенадцатью кривыми лучами, вмонтированный в крышку контейнера.
- Выкапывайте скорее! - заторопилась она и сама заработала в полную силу. Лицо Василия помрачнело. Егор заметил его кислый вид и подколол.
- Ну, каково? А ты говорил клад не отыщем!
Тысяцкий смотрел такими глазами, будто в земле нашли не контейнер, а взведённую мину.
- Тащите его наверх! - приказала Женя, как только ящик слегка подкопали. Двое Волкодавов взялись за ручки контейнера и, помогая лопатами, вытащили его из земли. К днищу прилипли тяжёлые комья, пришлось придерживать ящик, чтобы он встал как надо. Женя занялась замком-солнцем, ободок которого выглядел точь-в-точь как диск старого телефона.
- Может быть внутри заминировано? - предостерёг тысяцкий. - Не так откроешь, всё на воздух взлетит. Лучше отвезём в Монастырь, под охрану, разберём, распечатаем под нашим надзором, без суеты.
- Всё в порядке, мы справимся, - ответила Женя. Василий нехотя отошёл. Она вынула из планшета металлический медальон и припомнила рисунок из дневника: каждый луч заканчивался овалом. Четыре овала из двенадцати были закрашены. Женя опустила палец в одно из отверстий диска и попробовала провернуть. Диск крутился только по часовой стрелке.
- Это тройной солярный символ, - сказала она, разбираясь с замком. - Двенадцать лучей - три наложенные друг на друга руны. У каждой руны - четыре луча. Получается, что загадка контейнера двенадцатизначная, как циферблат часов. Поворачивать надо от двенадцати, затем считать по кресту: три, шесть и девять.
Она четырежды провернула диск, под замком раздался мягкий щелчок, но крышка ещё не открылась.
- Теперь вторая руна. Верхний конец указывает на число один. Если следовать кресту, то значения будут: один, четыре, семь, десять...
Кольцо опять провернулось несколько раз и замок щёлкнул. Егор и охранники во все глаза следили за тем, что делает Женя.
- Вершина последней руны указывает на число два. Следующие значения - два, пять, восемь, одиннадцать.
Когда диск в последний раз провернулся, замок щёлкнул и с крышки посыпалась земля. Контейнер открылся, и Женя увидела промасленную бумагу. Под ней обнаружились хорошо запакованные и уложенные штабелями трубы зелёного цвета, длинной почти что в три локтя и порядочной толщины. Женя попыталась приподнять хоть одну, но труба оказалась слишком тяжёлой.
На помощь пришли Егор и охранники. Вместе они выгрузили трубу из контейнера, но что-то неосторожно нажали и с одного конца выскочил сверловидный штырь длинной в метр.
- Ох ты дрянь! - выругался охранник, которому чуть не пробило ботинок. Корпус трубы после этого немного ослаб, одна за другой из неё выдвинулись ещё несколько секций. Телескопическая трубка росла, добавлялись всё новые и новые части, штырь пришлось упереть в землю. В конце концов, вся конструкция стала похожа на трёхметровую сегментную мачту.
- Вот это да-а... - протянул Егор, устройство теперь придерживали три охранника. - Это что же по-вашему такое? Антенна какая-то?
- Её не так просто зарыли. Раз метку поставили, значит хотели вернуться. Наверняка это что-нибудь ценное, - Женя согнулась над ящиком. Внутри между торцом и штырями лежал металлический чемоданчик. Стоило вытащить его из контейнера, как за чемоданом потянулась связка штекеров и проводов в плёнке. Чемодан легко открылся, внутри Женя нашла портативный компьютер без излишеств: матовый монитор, клавиатура, вращающийся шарик вместо мыши.
- Нужно попробовать подключить, - разглядывала Женя компьютер. Ничего такого она прежде не видела, хотя в мастерских хранилось немало электроприборов.
- А нестрашно? - поинтересовался Василий. - Может быть от него нарочно хотели избавиться, спрятали здесь, чтобы больше никогда не включать. Что будет, если притащить эту машину в Обитель? Вдруг она нам полмонастыря разнесёт?
- Нет, она не такая опасная, - закрыла Женя компьютер. - Видишь, кажется, это только антенны и передатчик. Если у кого-то и хватит знаний в нём разобраться, то только у нас. Отвезём его в Монастырь. Но то, что сегодня нашли, держите в строгом секрете. Может быть в руки к нам попала великая ценность, которая многое нам принесёт, если только поймём её и овладеем.