Как некстати оказались эти ночные задержки! Пока налаживали станцию, Марине пришлось караулить в лесу до утра. Прав был Дмитрий: без неё группа могла пострадать. Если бы не Марина, подземники бы наверняка обнаружили их. Хорошо, что с рассветом ЧС закончило со штырями и покинуло лес, и племя не разобралось, кто работал у них под боком.
Возле монастырских ворот Марину встретил Василий и незаметно пропустил внутрь. Она в двух словах расспросила его о конвое и сильно усталая отправилась в Слободу. Заканчивались последние дни её пребывания в Обители. Даже немного жаль расставаться с общиной, в которой она проработала под прикрытием столько лет.
Молочный туман застлал улицы, но Марина легко добралась домой, взошла на крыльцо и лишь тут осторожно остановилась. Впервые за двадцать лет иголку перевернули в двери. Марина опомнилась, торопливо открыла замок, забежала в дом к тайнику в углублении печи и вытащила обёрнутую в тряпьё жестяную коробку и автоматический пистолет с удлинённой обоймой. Оттянув затвор, она проверила патроны, спрятала пистолет под кожушком и выскочила на улицу. По пути Марина бегло перебрала в памяти последние встречи с Дарьей. Неужели она проморгала приближение ключевого момента и теперь ничего не исправить? Ближе всего от её дома стояло тепло бывшего Настоятеля. Временной Очаг в нём ещё не остыл и вполне мог притянуть ученицу. Но, если сейчас ошибиться, то живой Дарью она больше никогда не увидит.
Старые покосившиеся ворота во двор толком не закрывались. Марина протиснулась в одичалый сад и обмерла, словно налетела на стену. На вожжах, перекинутых через сук ясеня, висела Дарья.
- Ах ты...
Марина бросилась к ученице, острым ножом рассекла вожжи и смогла спустить Дарью на землю. Её сердце не билось, но тело ещё не остыло. Марина открыла футляр, достала инъектор, вставила серебристую ампулу и воткнула ей между рёбер иглу.
- Нет, девонька, не сейчас. Только попробуй мне умереть! Тебе ещё жить да жить, многое сделать! - ритмично вдавливала она сцепленные руки в грудную клетку. Изредка Марина щупала пуль, наклонялась и вслушивалась, есть ли дыхание. Внезапно Дарья распахнула глаза и голо разорвал сильный кашель. Марина немедля приподняла ей голову выше.
- Дыши, девонька! Глубже! Ещё дыши!
- Больно... Как же больно, Мариночка... - еле внятно засипела Дашутка, цепляясь руками за шею.
- Больно - это хорошо, значит живая!
Марина целовала её в лоб и укачивала на руках, как новорождённую.
- Что же ты делаешь, девонька? Зачем руки на себя наложила? Рано с жизнью прощаешься, ещё не пожила ты, ничего в жизни не видела.
- Очень-очень плохо у меня всё, Мариночка! - выгибала шею Дарья, пытаясь найти, как не больно дышать. - Колдовство... отче не верит!.. Навь резала... зубы мне исковеркала... крест сняла!.. Я сестру погубила... И Илью! За что я его?! За что такие муки мне, Господи!
- За особенность твою, нет второй такой больше, - унимала наставница. - За сестру не тревожься, она жива и здорова, ты ей навредить не сумела.
Дашутка лишь сильнее затряслась от рыданий и вцепилась ей в руку. Марина гладила её и успокаивала.
- Я тебе много раз говорила: ты чудесная девушка! Так и есть. В тебе сила заложена, о какой простые люди даже не знают. Ты думаешь, внутри тебя Чудище, но лучше уж с ним, чем простодушной, как все. Не те мудрецы учили тебя бояться всякого Зверя. Слепцы книжные тебя в неверную сторону поворачивали: сами не знали, с чем дело имеют, вот и судили тебя по-людски, а ты не простой человек!
Дарья затихла, вслушиваясь в её голос. Сейчас неизвестно за какую нить ухватиться, она своими руками рассекла своё будущее и к прошлому мосты сожжены. Назад пути нет, а предсказать грядущее - страшно.
- Ты не похожа ни на сестру, ни на отца, - продолжала Марина. - Они отвернулись от Волка и оболгали его, замолчали и прокляли. И всё потому, что боятся своей второй половины. Хочешь мира в душе? Тогда сойдись с ним. Смерть - не твой пути, научись жить со Зверем внутри!
- Не хочу я безумия! - чуть не вскрикнула Дарья, но тут же закашлялась.
- Твоего Волка прокляли, зато жизнь спасена. Ты хотела прожить её, как девица обычная, счастье иметь и семью. Но какое же это счастье - жить в семье с тёмной силой? Не мы выбираем пути, сам Путь выбирает нас. Да, есть безумие в Звере, но, сбежишь от него, и быстрее превратишься в кликушу. Навстречу Волку иди и прими его, уйми боль, ты умеешь! Так поступали все твои предки, кто не оглох к зову Совести и к голосу родной крови.
- О ком это ты говоришь?
- О подземниках.
- Я не Навь!
- Ты Навь, милая. Возьми на себя это и полегчает, - настойчивей убеждала Марина. Дарья захотела вырваться, но она крепко стиснула ученицу в объятиях. - Подземникам с самого детства больно, как и тебе. Но Дикари знают, как надо со Зверем сойтись. Вся жизнь их от рождения до смерти с Волчьим Духом повенчана. Уходи из Монастыря. Тебе надо вернуться к подземникам.
- Нет! Они убьют меня! - чуть не захлебнулась Дарья от страха. - Мариночка, ради всего святого, не надо! Он резал меня, он меня мучил!
Марина заговорила скорее, чтобы сомнения и страх не успели её захватить.
- Ты с юных Зим меня знаешь, худого не посоветую. Доверься Навьему Пастырю, он подчинил себе самого сильного Зверя. Я тебя этому научить не смогу.
- Он убьёт меня! Он пытал меня! - задыхалась Дашутка.
- Приди к нему сама, добровольно. Он увидит в тебе Волчий Дух, но убить не убьёт. Он на страхи охотится и страх убивает.
- Мне страшно, Мариночка, пожалуйста, не заставляй... - расплакалась Дарья в бессилье противиться.
- Если не эта дорога, то что? Отец запрёт тебя в келье навеки, и такая участь ещё не плоха. Хуже, что люди будут звать тебя до конца жизни ведьмой и выродком. Ты будешь молиться за них, просить о прощении, одна бороться со Зверем, а тебя проклянут. Когда молодость минет и зрелые годы погаснут, и одинокая старость предаст тебя в милосердные руки смерти, в тот час люди скажут: "Наконец-то подохла кликуша! Нам легче вздохнётся".
Дарья завыла от горя, цепляясь за платье Марины. Наставница с пониманием вздохнула.
- Отправляйся к Пастырю, девонька. Крепи в сердце наши тайные знания. Только злой Белой Волчице на глаза не попадайся. Она истинно тебя сгубит.
- Она ненавидит отца...
- Нет. Его она как раз ненавидеть не может. Пока не превзойдёшь Волчицу по силе, страшись встречи с ней. Покуда слаба, доверяй немой лекарке, ворожея тебе не навредит. Но запомни, она только Тень. Коли станешь сильнее, и Тень за твоими плечами подымется. Вам бы судьбами с ней поменяться, все были бы счастливы. Но нет, так не выйдет. Теперь последнее слушай...
Марина расстегнула ворот своего платья. Пальцы несколько раз надавили под горлом. На коже проступил алый круг с двенадцатью кривыми лучами. Дашутка с удивлением коснулась тайного символа.
- Это - Чёрное Солнце, "Чёрный Хорс", как подземники его называют. Люди с этим знаком - твои друзья, они помогут, весточку от меня передадут, в беде не оставят. Но остерегайся тех, кто под двумя кольцами ходит. Они убивают всех, кто мне дорог. Ты росла под самым носом у Башни, а они проглядели. На новом Пути хватает врагов, а друзей очень мало. Будь недоверчива и осторожна.
За воротами старого сада донеслись голоса и ворчание собак. Наверное, кто-нибудь из прохожих услышал их разговор возле мёртвого дома и кликнул дозорных.
- Некогда нам, время вышло, - Марина помогла Дарье подняться. Бежать она не могла, только хрипела и лепетала, что не хочет попадать к ратникам и возвращаться к отцу. Подставив плечо, Марина скорей провела её через прореху в старом заборе и свернула за угол. Туман в Слободе ещё не растаял, но скрывал их не слишком.
- Стой! - окликнули позади.
Щёлкнули автоматы, собаки с лаем рванулись на поводках. Марина не остановилась и ковыляла с Дарьей. Запоздало она вспомнила, что контейнер и инъектор остались лежать во дворе. Ну и пусть. Ампула только одна, а без неё инъектор почти не улика. Погоня всё близилась. До частокола, наверное, не успеть. Двадцать лет дожидаться ключевого момента и всего за минуту всё потерять.
- Стой, тебе говорят! Не доводи до греха!
Марина развернулась и выхватила свободной рукой пистолет. В туман полетела раскатистая очередь. В ответ закричали, заскулила собака, дозорные бросились врассыпную, гулко и часто ударили автоматы. Возле Марины зашипели тяжёлые пули. Ей с Дарьей кое-как удалось скрыться между последних домов Слободы на окраине. Здесь путь преградил частокол. Нечего думать перебираться с полуживой девчонкой через трёхметровую высь. Следом за пистолетом Марина достала серебряный свисток и приложила ко рту. Из тумана выскочил пёс, поводок за ним волочился, уши плотно прижаты к загривку, злобно оскалена пасть. Он прыгнул, желая схватить Марину за горло. Но вдруг сам оказался на волчьих зубах.
Одно сжатие челюстей и собака с пронзительным визгом издохла. Баюн оскалился в сторону выстрелов. Пули вонзились в него, но исчезли в чёрной как земля шкуре. Волк заступил Марину и Дарью. Она помогла ученице взобраться на волчью спину. Дарья до последнего не хотела отпускать её руку, боялась, что её схватят и будут допрашивать. Но Баюн повернулся на месте и одним махом перепрыгнул с беглянкой за частокол.
- Вот она! - закричали ратники, выскакивая из переулка. Они обступили Марину полукольцом и взяли её на прицел. - Бросай пистолет! Брось оружие, убери!
Патроны всё равно кончились, да и смысла нет отбиваться. Марина отбросила автоматический пистолет с лёгкой улыбкой.
- Подымай руки! - приказал ей десятник. Марина начала медленно поднимать руки, но по пути будто случайно коснулась манжеты и растворилась перед дозорными в воздухе. Ратники вытаращились на пустой частокол. Десятник опомнился и закричал.
- Открыть огонь! Стреляй по ведьме!
Грянули очереди, пули заколотили по брёвнам. Но поздно. Перед дозорными никого не было, только лёгкое колыхание воздуха юркнуло в переулок, но никто не заметил.
*************
Олеся расставила посты из самых надёжных охотников стаи Чертога и поручала следить им за всеми подходами к новому логову. Пусть род оттолкнул их, пусть ведунья не доверяет, но стая как прежде верна племени Зимнего Волка. Про себя Олеся решила: если начнётся резня между родичами, то свой нож она повернёт против Гойко.
Переселение почти завершалось, вот уже и дневной свет позолотил сосны. Олеся тревожилась лишь, где Рита и почему она не вернулась к матери? Может быть Младшая собралась худо и решила заглянуть в старое логово?
- Казь, сбегай до восточной лёжки, глянь, почто Ритка ощё не вернулася. Ежели нет её, так сристай до родовых нор.
Казимир хорошо выспался, но идти сильно ленился. Олеся строже нахмурилась, и лишь тогда Волчонок, почёсываясь, поплелся по тропинке. Нехорошие предчувствия и тревоги Олеся старалась отбросить. И без того дел хватает, чтобы гоняться за Младшей. Не в первый раз Ритку запутывал леший. Может быть греется с кем-нибудь под кустом. Вполне могла заблудить после давешнего разговора. Но Совесть подсказывала Олесе: творится что-то неладное.
- И без тебя, пустодумка, туго, - вздохнула она и всё-таки спустилась в нору. Но и в норе непорядок. Ночью мать справилась с переходом и хорошо себя чувствовала, даже приготовила ужин на первом огне, но к утру расхворалась. Снежка отирала ей лоб полотенцем и неловко поила из глиняной кружки.
- Тяжко, Олеська. Сердце колет, в голове пасмурно... страшно. Негоже роду делиться, негоже и семье разлучаться. Где Ритка, с тобою?
- С дозора ощё не пришла. Азмь Казимира послала.
- Сходи сама. Боязно на душе, не могу. Сходи за нею. Хочу Риту видеть.
- Схожу, мати, - кивнула Олеся и вышла прочь из норы. На пороге она столкнулась лицом к лицу с Казимиром, вид у него был растрёпанный и разгорячённый, будто только что дрался. Олеся потеснила мальчишку в тоннель, пока мать не увидела.
- Почто вернулся так скоро?
Казимир потрогал свежую ссадину под щекой.
- Нас отсель не пускают. Навья Стража вокруг логова встала, Чертог с охраны сняла, и в лес никому хода нет. Вот, саданули по морде. Первый Охотник велел ждать в подземье.
- Сивер... - процедила Олеся и заметила других мальчишек, спустившихся за Казимиром, кого пять минут назад сама расставляла в дозорные. Некоторые из них тоже побиты. Видать, не хотели уходить с постов для Навьей Стражи, пока Сивер не появился. Олеся даже не представляла, что будет так плохо. Ведунья совсем не доверяла Чертогу и заперла Волчат вместе с крамолой в норе.
- Где Рита? - чуть не вцепилась она в Казимира. Мальчишка только мотал головой. Конечно же он не дошёл до окраины леса.
- Замкнули нас, - с тяжестью проронила Олеся, и молодые Волки потупились. Прикажи она, и мальчишки накинутся драться на Навью Стражу опять, столько в них дури. Но нет, она не прикажет и не поддастся ведунье, мол Влада предвидела бунт: Чертог никого не предавал.
На плечо опустилась тяжёлая лапища. Олеся оглянулась - обида, тревога и злость разом поднялись в сердце. Ей в лицо холодно глядел Гойко, за ним стояло ещё три вожака из крамолы.
- Оречься надо, - просипел он через рваную щеку. Олеся окинула его презрительным взглядом, но поговорить и правда было о чём. Она велела мальчишкам Чертога вернуться в семьи. Гойко повёл её вниз, на разминированные межени в глубине логова. Матёрые Волки позволили ей идти сзади и видеть их спины, как знак большого доверия. Семей крамолы не так уж много, целое логово не заполнить. На четвёртой межени у выбранной для собранья норы горел всего один факел. Вожаки один за другим ступили под низкие своды, и только Олеся замерла возле входа. Сделать шаг - означало помазаться в сговоре с неугодными роду, мятежниками. Но без этого шага она не узнает, что готовят предатели за спиной. Лишь ради этого знания она вошла в нору, но встала чуть поодаль от других. Вожаки выстроились перед воткнутым в землю факелом. На совете крамолы каждое слово и жест имели значение, и Олеся хотела запомнить увиденное и услышанное, как можно внимательнее.
- Ще, не доверяешь? - криво усмехнулся Гойко. - Желай мы худого, сгубили бы прямо очас, а молодняк твой разбили по стаям. Лучше Первого Охотника с Белой Шкурой страшися.
- Ведунья соньму на крамолу испытывает, - сказала Олеся. - Чуть заперли вас, вы уж зубы оскалили, аки она прорекала.
- Дурная! Тобе шкуру секут, горло режут, а ты сию руку хвалишь? - фыркнул другой вожак. - Семьи наши в дальнюю нору замкнули, Стража охрану побила, а ты, хвост поджавши, речёшь: "Испытание сие!".
Олеся оскалилась, но Гойко басовито рыкнул и спор прекратился.
- Азмь тобе говорил, ще сие не израда, а радение за Правду, - начал он вкрадчиво. - Израдица - энто ведунья, або уклад попрала, коий сторониться от чужеядцев наказывал. Единение - гибель для рода. Не хочет нас слухать ведунья, восстала на Зимних Волков. Так ты подумай о родичах. Семья твоя в одном логове с нами. И выхода нет, аки нашим же вестам и чадам. Коли Стража спустится нас убивать, то мы своих отстоим, або мы повязаны Правдой. А Чертог не за Правду, за ведунью нас резать будет?
- Иль не будет. Ты лихо прорёк, да Макоши виднее, аки стезя заплетётся, - уклонилась Олеся. - Не при вас Чертог.
- При тобе, а ты при ведунье, - уродливое лицо Гойко приблизилось, так что свет отразился на влажных зубах. - Она тобе навредит. Слёзы лить будешь. Но мы всё равно подсобим. Ритка-то, сказывают, не вернулася? Ведомо нам сие.
Олеся скользнула глазами по вожакам. Выходит, крамола не сидела без дела и следила за ней. Чара, Таль и Колгота - охотников при них мало, они правда заперты в логове с жёнами и детьми, но не хотят покорно ждать смерти. И им нужен Чертог, чтобы не бояться за спину. Если не договориться сейчас, то Олесю прирежут ещё до того, как Навья Стража спустится их убивать. Волчата ей не защитники, Чертог ещё до переселения ополовинили, да и остались лишь те, у кого в крамоле родители. Их отцы предупреждали Олесю в последний раз.
- Есть ход в надземье, о коем Сивер не ведает. Узкий, толпой не податься, а двум-трём охотникам можно. Азмь страшуся, ще с сестрой твоей сделают, коль поймают в лесу, егда велено в логове ждать. Ночью же колдуны по земле нашей рыщут. Сама знашь, много горя с одинокою Навью может случиться на лёжке подле самой черты...
- Ще хочешь, дабы ход мне указать? - оборвала Олеся.
- Ощё раз подумать прошу. Дабы примкнула к нашей Правде, как Деянова дщерь и от отца родного не отрекалася. Встань на защиту уклада супротив Белой Шкуры, кто порушит его с чужеядами для своего бесноватого выродка.
Вожаки терпеливо смотрели. Прямо сейчас Олесю они не убьют, ведь позвали на совет при свидетелях. Вот почему предлагают "подумать". Но решать надо быстро. А что если Стража не нападёт? Что если ведунья только подталкивает несогласных первыми поднять бунт? Её приговорят, как и всю семью, как и остальную крамолу, как и половину Чертога. Правильно ли рисковать ими ради сестры? Пропади кто другой вместо Риты, Олеся бы не задумываясь отказалась.
- Хорошо. Азьм подумаю, коли просишь. С меня не убудет.
Гойко подождал, оценивая её взглядом, и серьёзно кивнул. Никаких договоров они не заключали, но на деле она уже сошлась с ними. За сохранность сестры Олеся поставила свою честь. Гойко кивнул вожакам, чтобы те указали ей потайной ход наружу.
*************
Свирь шагал, раздвигая впереди ветви, чтобы Вольге было удобнее тащить тело охотницы. Он угрюмо старался, чтобы каштановые волосы Риты не зацепились за куст или за какую-нибудь паутину. Вольга нёс её, словно весту на Ночи Костров, только жизни в ней не было. Откинутая голова раскрывала ужасную рану, на которую Вольга старался совсем не смотреть.
- Подыми.
- Ще? - обернулся Свирь.
- Космы ей подыми, боюся задети.
- Да ей всё едино.
- Подыми говорю! - рыкнул Вольга. Свирь с ядовитым ворчанием приткнул волосы Риты ему под руку. Невольно задержался глазами на сером лице и осторожно коснулся носа и губ.
- Ты ще? - одёрнул Вольга.
Свирь вздрогнул, по шальному улыбнулся и зашагал, прокладывая дорогу. Их никто не должен был видеть. Хотя, странное дело: Навья Стража не встретилась им даже на расхожих путях. Свирь погрузился в раздумья, должно быть о поручении Яра. Он опомнился, когда в воздухе запахло рекой и зашагал бодрее, так что Вольге пришлось догонять. Вольга приставным шагом спустился к каменистому берегу и остановился у полноводной реки с мёртвой Ритой.
Над серой водой плыла туманная дымка. Кривда, словно затаившись в почтении, текла ещё медленнее. Свирь крутился на берегу с ножом в руке, узкая грудь беспокойно вздымалась под ободранной курткой. Он поминутно оглядывался, разыскивая подходящее место. Вольга наблюдал за ним, как за взъерошенным воробьём, пока руки не затекли.
- Здесмь положить?
Свирь оглянулся. Вольга заметил в его глазах проблеск страсти. Он ткнул на берег ножом, Вольга аккуратно опустил Риту на мелкие камни. Одноухий сел перед ней, поджал ноги и долго уставился. Не зная, куда самому деваться, Вольга тоже сел, но на Риту, наоборот, старался совсем не глядеть и больше шарил глазами по Свири. Тот ощупывал нож-наконечник, проверяя его остроту.
- Тут уж я сам, Вольга.
- Ще энто "сам"? - заподозрил Вольга неладное. Свирь отмолчался и потянулся к охотнице, начал расстёгивать куртку. Вольга схватил его за руку и чуть не заехал по морде.
- Ты ще деяшь?! - задохнулся он.
- Ще Яр велел. Дальше я сам, - Свирь говорил, а сам смотрел сквозь него.
- Нет, не дозволю! - встряхнул его здоровяк.
- Ще не дозволишь? - спросил Свирь бездушно. Вольга молча стискивал ему руки. - Коли хочешь изведать, ступай спрашивай о сем Яра. Он мне наказал.
Могучие плечи Вольги поднимались вместе со злобным дыханием. Свинцовые кулаки задрожали. Свирь увидел в его глазах слёзы. Вольга хотел спрятать их, но отпустил Свиря и заревел будто зверь. Он не мог понять, почему пришла смерть, зачем Навьи Рёбра без оглядки пошли против уклада. Свирь его не успокаивал. В конце концов Вольга задавил в себе плачь и вытер глаза.
- Нет здесмь смерти пустой, - повторил Свирь слова Яра. Вольга тяжко поднялся и побрёл прочь от реки, медленно вверх по склону.
- Вольга! - окликнул Свирь, и он обернулся. - Топор мне оставь. Надо.
Вольга снял топор и кинул плашмя в сторону Свиря. Больше не оборачиваясь, он зашагал в лес. Свирь переложил нож в левую руку, расправил и сжал пальцы правой: рука побаливала после драки. Но надо собраться, представить, что он хочет сделать. Красная рубашка раскинулась перед его мысленным взором. Он закрыл глаза и заскользил по телу Риты рукой, повторяя узор. Она и станет для него полотном. Жизнь вырастила её для Свиря, а смерть подготовила. Жаль, что линии по неживому получатся без души. Также плохо, что Свирь распишет её без свидетелей, и никто не почувствует сладкого страха, не услышит ни одного крика связеня. Но для первого раза с мёртвой плотью даже удобнее. Свирь и сам не заметил, как свободной рукой повторяет тот же самый узор и по своему телу. Язвень и связень едины. Один отдан боли и страху, другой наслаждению трудом. Когда-нибудь за его работой будут следит с восхищением, а за чужими страданиями со сладострастием. Когда-нибудь на пике своего мастерства он уровняет, и творца, и творение.
Острие вошло в рану на горле и потянуло алую линию вниз. Но рука дрогнула. Глупый Вольга вывернул её в драке и узор вышел неровным! Он должен был закруглиться в изящной спирали, но соскочил.
Свирь в ужасе отдёрнул клинок-наконечник. Судьба подарила ему полотно, а он испортил рубашку. Ротозей, неумеха! Он безжалостно забил по вискам, не пощадил и раны на ухе. Горячая струйка крови стекла по щеке. Он плакал, стонал, проклинал Вольгу и корил себя за неумение. Всё кончено, осталось доделать, что велел ему Яр. Но что толку, когда он даже не справился с полотном, которое не извивалось, не дёргалось, не вопило, а спокойно лежало на месте?
Вдруг к горлу Свиря прижался клинок, правую руку стиснули жёсткой хваткой, и нож-наконечник упал. Свирь ощутил запах женщины. По лесу их свободно расхаживало всего две. Две охотницы Нави. Одна лежит перед ним с перерезанным горлом, а вторая...
Страх пробрал Свирья до мозга костей. Почему он не услышал приближение Олеси? Ах да, вожаки умеют подкрадываться лучше всех. Но почему она медлит? Ведь могла тотчас зарезать его, как только застала на месте.
- Не гоже сробил... - зашептал чужой голос. Нож под горлом из заточенной жёлтой кости. Пахнет сырой землёй и речной тиной. Рука, что держит его за запястье, сплошь покрыта узорами красных татуировок, которые он хотел вырезать на полотне.
- Ежели язвить, тако азмь указaти тобе, - незнакомая рука подобрала нож-наконечник и вложила его в ладонь Свири. Лезвие вернулось к ране и вновь погрузилось в плоть. С каждой следующей линией, завитком, в Свири вздымался восторг. Рука незнакомки не только вела узор, как положено, но и погружала острие ровно на ту глубину, какая подкрашивала кровью ярче. Она прекрасно знала где жилы и вены, тело открыто ей, как бескожее. Узор язвеня завершился, новая наставница Свиря погрузила нож по самую рукоять. Костяное лезвие оставило горло, но Свирь робел обернуться. Он трудолюбиво, как и положено хорошему ученику, взялся за грязную часть работы. Одиночеству теперь положен конец. Незнанию и слепоте новичка откроется истина. И он сделает всё, чтобы не разочаровать обретённую так внезапно наставницу - язвеня чужого племени.
*************
Родительское тепло опустело. Непривычная это была пустота. Раньше, когда Женя возвращалась из караванов, к ней выходила обрадованная Тамара, прибегала Дашутка из лазарета, навещали Егор и отец и обстоятельно расспрашивали о поездке. Но теперь дом затих. Ни одного человека. И на двери замок. Ключи хранился у нянечки, но Тамара куда-то запропастилась. Что делать ей в пустом доме?
Женя отперла сени своим ключом и прошла в горницу. Комнаты хорошо протопили с утра. Воздух тяжёлый, отдаёт запахом старой лакированной мебели. Между рамами - мох против сырости. Зимние окна ещё не выставили. И никакой суеты, которую обычно затевали Тамара с Дашуткой, подготавливая дом к весне.
В маленьких комнатах этого дома минуло детство Жени. Горячая печка - целый мир: нельзя спускаться на пол, от него "тянет" холодом, легко застудить ноги, и Тамара не дремлет. Дашутка не подходит к дверям, не то "морозом захватит и враз заболеешь!". На полатях толкотня и споры за место с сестрой, никто не хочет спать на краю, иначе Егор схватит за бок, защекочет и начнёт стаскивать: "Не ложись на краю! Утащу-у!" - завоет грозно по-волчьи.
Долгие Зимние вечера уютно журчат сказками нянечки. За окнами трескучие морозы-полсотники, но в мерцании огненных бликов от печки скачет по лесу Иван Царевич, Баба-Яга помогает ему узнать смерть Кощееву, лохматое чудище стережёт аленький цветочек от заморских купцов.
Жаль, что они с сестрой повзрослели и судьбы их треснули и разошлись, как весенний лёд на Кривде-реке. Всё должно было случиться не так. В маленькой комнатке возле печки Женя представила маленькую Дашутку, какой её помнила.
Прогнав печальные мысли, она прошла к себе в спальню, где стоял обитый полосами жести зелёный сундук. Женя убрала с него книги и подняла тяжёлую крышку. Взгляд сразу упал на подвенечное платье: в сундуке хранилось наследство от матери. Она никогда не примеряла сорочки, летних нарядов, не любовалась постельным бельём или расшитыми полотенцами. Единственное, что ей приглянулось - это лазурный платок с бахромой, который, с разрешения отца, она начала носить ещё в детстве. Остальное приданное время от времени перестирывала, просушивала на свежем ветру и выглаживала Тамара.
В сундук Женя спрятала терминал от передатчика. Для увесистого компьютера пришлось освободить место. Она по очереди вынимала стопки белья и одежды, стараясь добраться до фанерного дна. Сильно пахнуло лавандой и нафталином. Под рассеянным дневным светом показалась малахитовая шкатулка. Женя взяла её за рельефные холодненькие бока и достала. Внутри лежали завёрнутые в мягкую тряпку часы на цепочке - серебряные. На откидной крышке старательно выгравировано курсивом: "Сыну Михаилу, дочкам Зоечке и Верочке - от мамы и папы. Живите долго, храни вас Господь! 2106 год". Женя откинула крышку, заиграла звонкими колокольчиками колыбельная. На внутренней стороне вставлена маленькая круглая фотография. Цвета её сильно поблёкли, черты лиц едва узнавались. Вот мужчина с окладистой седой бородой положил руку на плечо сидящего на стуле темноволосого парня. Рядом стоит рослая женщина с маленьким мальчиком на руках. По бокам от парня две девочки, обе светленькие, но одна ростом чуть выше и смотрит смелее, младшая же с опаской глядит в объектив.
Женя погладила фотографию. Младшенькой девочкой на снимке была её мать, Вера. Женя с Дашуткой не помнили даже её лица, но в Монастыре говорили, что она была человеком с чистейшей душой. Рядом стояла их тётка Зоя. Тамара рассказывала, что характер у Зои был по-мальчишески смелый и неуступчивый. Может быть потому она застрелилась, когда вдалеке от общины её хотели взять в плен язычники. Дед Жени - самый первый Настоятель Монастыря, он привёл сюда выживших христиан. Его убили по приказу Красного Ивана Тавритского. Не вынесла его смерти и умерла с горя бабушка Жени. Красный Иван потребовал в жёны семнадцатизимнюю Веру, но её брат Михаил, тот самый парень с тёмными волосами, увёл их с маленьким Егором в бега. В лесах они повстречали Навь, кто рыскала в поисках нового логова. Одним из подземников оказался Женин отец и будущий Настоятель - Сергей. На обратном пути к Обители возле старого взлётного поля Михаила застрелил кто-то из Домовых. Так из всей большой дружной семьи остались только Вера с Егоркой. Отец Жени их защитил, они вместе вернулись в Обитель. Дальше - крещение отца и скорая свадьба, война с Тавритой и Навий набег, гибель прежнего Настоятеля и договор на крови, рождение Дашутки и смерть их матери. Женя закрыла крышку часов, но не вернула их обратно в шкатулку, а положила в карман своих джинсов. Мало кто теперь доживает до старости. Долгие Зимы - вовсе не чудища и не проклятия, но Зима пожирает лучшие годы и жизни людей. И чем она голоднее, тем сильнее ожесточаются человеческие сердца. Потому и ждали Долгое Лето - не только ради спасения жизней, но и для исцеления человеческих душ.
В сенях зашаркали чьи-то шаги. Женя спрятала терминал на дно сундука и накрыла приданым. Дверь в горницу отворилась, кто-то тяжело перешагнул через порог и по первому вздоху Женя узнала Тамару.
- Женечка, ты здесь? - окликнула няня.
- Ещё здесь, - вышла навстречу Женя.
Под соловыми измученными глазами Тамары собрались мешки. Из-под пуховой шали выбилась прядь блёклых седых волос. Никогда ещё Женя не видела Тамару такой постаревшей.
- Когда уезжаешь? - тихо спросила нянечка. Словное не веря, что Женя стоит перед ней, она тревожно ощупывала её глазами.
- Завтра, Тома. На этот раз далеко, и конвой вернётся не скоро. Может быть до конца лета.
- Что же ты там так далеко забыла...
Женя поняла вдруг, что в общине сейчас самый брошенный человек именно Тома. Она подошла и крепко обняла нянечку. От её поношенной куртки пахло сеном и холодом.