Дружинин Руслан Валерьевич : другие произведения.

Двоеверие ч.24

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Как некстати оказались эти ночные задержки! Пока налаживали станцию, Марине пришлось караулить в лесу до утра. Прав был Дмитрий: без неё группа могла пострадать. Если бы не Марина, подземники бы наверняка обнаружили их. Хорошо, что с рассветом ЧС закончило со штырями и покинуло лес, и племя не разобралось, кто работал у них под боком.
  
   Возле монастырских ворот Марину встретил Василий и незаметно пропустил внутрь. Она в двух словах расспросила его о конвое и сильно усталая отправилась в Слободу. Заканчивались последние дни её пребывания в Обители. Даже немного жаль расставаться с общиной, в которой она проработала под прикрытием столько лет.
  
   Молочный туман застлал улицы, но Марина легко добралась домой, взошла на крыльцо и лишь тут осторожно остановилась. Впервые за двадцать лет иголку перевернули в двери. Марина опомнилась, торопливо открыла замок, забежала в дом к тайнику в углублении печи и вытащила обёрнутую в тряпьё жестяную коробку и автоматический пистолет с удлинённой обоймой. Оттянув затвор, она проверила патроны, спрятала пистолет под кожушком и выскочила на улицу. По пути Марина бегло перебрала в памяти последние встречи с Дарьей. Неужели она проморгала приближение ключевого момента и теперь ничего не исправить? Ближе всего от её дома стояло тепло бывшего Настоятеля. Временной Очаг в нём ещё не остыл и вполне мог притянуть ученицу. Но, если сейчас ошибиться, то живой Дарью она больше никогда не увидит.
  
   Старые покосившиеся ворота во двор толком не закрывались. Марина протиснулась в одичалый сад и обмерла, словно налетела на стену. На вожжах, перекинутых через сук ясеня, висела Дарья.
  
  - Ах ты...
  
   Марина бросилась к ученице, острым ножом рассекла вожжи и смогла спустить Дарью на землю. Её сердце не билось, но тело ещё не остыло. Марина открыла футляр, достала инъектор, вставила серебристую ампулу и воткнула ей между рёбер иглу.
  
  - Нет, девонька, не сейчас. Только попробуй мне умереть! Тебе ещё жить да жить, многое сделать! - ритмично вдавливала она сцепленные руки в грудную клетку. Изредка Марина щупала пуль, наклонялась и вслушивалась, есть ли дыхание. Внезапно Дарья распахнула глаза и голо разорвал сильный кашель. Марина немедля приподняла ей голову выше.
  
  - Дыши, девонька! Глубже! Ещё дыши!
  
  - Больно... Как же больно, Мариночка... - еле внятно засипела Дашутка, цепляясь руками за шею.
  
  - Больно - это хорошо, значит живая!
  
   Марина целовала её в лоб и укачивала на руках, как новорождённую.
  
  - Что же ты делаешь, девонька? Зачем руки на себя наложила? Рано с жизнью прощаешься, ещё не пожила ты, ничего в жизни не видела.
  
  - Очень-очень плохо у меня всё, Мариночка! - выгибала шею Дарья, пытаясь найти, как не больно дышать. - Колдовство... отче не верит!.. Навь резала... зубы мне исковеркала... крест сняла!.. Я сестру погубила... И Илью! За что я его?! За что такие муки мне, Господи!
  
  - За особенность твою, нет второй такой больше, - унимала наставница. - За сестру не тревожься, она жива и здорова, ты ей навредить не сумела.
  
   Дашутка лишь сильнее затряслась от рыданий и вцепилась ей в руку. Марина гладила её и успокаивала.
  
  - Я тебе много раз говорила: ты чудесная девушка! Так и есть. В тебе сила заложена, о какой простые люди даже не знают. Ты думаешь, внутри тебя Чудище, но лучше уж с ним, чем простодушной, как все. Не те мудрецы учили тебя бояться всякого Зверя. Слепцы книжные тебя в неверную сторону поворачивали: сами не знали, с чем дело имеют, вот и судили тебя по-людски, а ты не простой человек!
  
   Дарья затихла, вслушиваясь в её голос. Сейчас неизвестно за какую нить ухватиться, она своими руками рассекла своё будущее и к прошлому мосты сожжены. Назад пути нет, а предсказать грядущее - страшно.
  
  - Ты не похожа ни на сестру, ни на отца, - продолжала Марина. - Они отвернулись от Волка и оболгали его, замолчали и прокляли. И всё потому, что боятся своей второй половины. Хочешь мира в душе? Тогда сойдись с ним. Смерть - не твой пути, научись жить со Зверем внутри!
  
  - Не хочу я безумия! - чуть не вскрикнула Дарья, но тут же закашлялась.
  
  - Твоего Волка прокляли, зато жизнь спасена. Ты хотела прожить её, как девица обычная, счастье иметь и семью. Но какое же это счастье - жить в семье с тёмной силой? Не мы выбираем пути, сам Путь выбирает нас. Да, есть безумие в Звере, но, сбежишь от него, и быстрее превратишься в кликушу. Навстречу Волку иди и прими его, уйми боль, ты умеешь! Так поступали все твои предки, кто не оглох к зову Совести и к голосу родной крови.
  
  - О ком это ты говоришь?
  
  - О подземниках.
  
  - Я не Навь!
  
  - Ты Навь, милая. Возьми на себя это и полегчает, - настойчивей убеждала Марина. Дарья захотела вырваться, но она крепко стиснула ученицу в объятиях. - Подземникам с самого детства больно, как и тебе. Но Дикари знают, как надо со Зверем сойтись. Вся жизнь их от рождения до смерти с Волчьим Духом повенчана. Уходи из Монастыря. Тебе надо вернуться к подземникам.
  
  - Нет! Они убьют меня! - чуть не захлебнулась Дарья от страха. - Мариночка, ради всего святого, не надо! Он резал меня, он меня мучил!
  
   Марина заговорила скорее, чтобы сомнения и страх не успели её захватить.
  
  - Ты с юных Зим меня знаешь, худого не посоветую. Доверься Навьему Пастырю, он подчинил себе самого сильного Зверя. Я тебя этому научить не смогу.
  
  - Он убьёт меня! Он пытал меня! - задыхалась Дашутка.
  
  - Приди к нему сама, добровольно. Он увидит в тебе Волчий Дух, но убить не убьёт. Он на страхи охотится и страх убивает.
  
  - Мне страшно, Мариночка, пожалуйста, не заставляй... - расплакалась Дарья в бессилье противиться.
  
  - Если не эта дорога, то что? Отец запрёт тебя в келье навеки, и такая участь ещё не плоха. Хуже, что люди будут звать тебя до конца жизни ведьмой и выродком. Ты будешь молиться за них, просить о прощении, одна бороться со Зверем, а тебя проклянут. Когда молодость минет и зрелые годы погаснут, и одинокая старость предаст тебя в милосердные руки смерти, в тот час люди скажут: "Наконец-то подохла кликуша! Нам легче вздохнётся".
  
   Дарья завыла от горя, цепляясь за платье Марины. Наставница с пониманием вздохнула.
  
  - Отправляйся к Пастырю, девонька. Крепи в сердце наши тайные знания. Только злой Белой Волчице на глаза не попадайся. Она истинно тебя сгубит.
  
  - Она ненавидит отца...
  
  - Нет. Его она как раз ненавидеть не может. Пока не превзойдёшь Волчицу по силе, страшись встречи с ней. Покуда слаба, доверяй немой лекарке, ворожея тебе не навредит. Но запомни, она только Тень. Коли станешь сильнее, и Тень за твоими плечами подымется. Вам бы судьбами с ней поменяться, все были бы счастливы. Но нет, так не выйдет. Теперь последнее слушай...
  
   Марина расстегнула ворот своего платья. Пальцы несколько раз надавили под горлом. На коже проступил алый круг с двенадцатью кривыми лучами. Дашутка с удивлением коснулась тайного символа.
  
  - Это - Чёрное Солнце, "Чёрный Хорс", как подземники его называют. Люди с этим знаком - твои друзья, они помогут, весточку от меня передадут, в беде не оставят. Но остерегайся тех, кто под двумя кольцами ходит. Они убивают всех, кто мне дорог. Ты росла под самым носом у Башни, а они проглядели. На новом Пути хватает врагов, а друзей очень мало. Будь недоверчива и осторожна.
  
   За воротами старого сада донеслись голоса и ворчание собак. Наверное, кто-нибудь из прохожих услышал их разговор возле мёртвого дома и кликнул дозорных.
  
  - Некогда нам, время вышло, - Марина помогла Дарье подняться. Бежать она не могла, только хрипела и лепетала, что не хочет попадать к ратникам и возвращаться к отцу. Подставив плечо, Марина скорей провела её через прореху в старом заборе и свернула за угол. Туман в Слободе ещё не растаял, но скрывал их не слишком.
  
  - Стой! - окликнули позади.
  
   Щёлкнули автоматы, собаки с лаем рванулись на поводках. Марина не остановилась и ковыляла с Дарьей. Запоздало она вспомнила, что контейнер и инъектор остались лежать во дворе. Ну и пусть. Ампула только одна, а без неё инъектор почти не улика. Погоня всё близилась. До частокола, наверное, не успеть. Двадцать лет дожидаться ключевого момента и всего за минуту всё потерять.
  
  - Стой, тебе говорят! Не доводи до греха!
  
   Марина развернулась и выхватила свободной рукой пистолет. В туман полетела раскатистая очередь. В ответ закричали, заскулила собака, дозорные бросились врассыпную, гулко и часто ударили автоматы. Возле Марины зашипели тяжёлые пули. Ей с Дарьей кое-как удалось скрыться между последних домов Слободы на окраине. Здесь путь преградил частокол. Нечего думать перебираться с полуживой девчонкой через трёхметровую высь. Следом за пистолетом Марина достала серебряный свисток и приложила ко рту. Из тумана выскочил пёс, поводок за ним волочился, уши плотно прижаты к загривку, злобно оскалена пасть. Он прыгнул, желая схватить Марину за горло. Но вдруг сам оказался на волчьих зубах.
  
   Одно сжатие челюстей и собака с пронзительным визгом издохла. Баюн оскалился в сторону выстрелов. Пули вонзились в него, но исчезли в чёрной как земля шкуре. Волк заступил Марину и Дарью. Она помогла ученице взобраться на волчью спину. Дарья до последнего не хотела отпускать её руку, боялась, что её схватят и будут допрашивать. Но Баюн повернулся на месте и одним махом перепрыгнул с беглянкой за частокол.
  
  - Вот она! - закричали ратники, выскакивая из переулка. Они обступили Марину полукольцом и взяли её на прицел. - Бросай пистолет! Брось оружие, убери!
  
   Патроны всё равно кончились, да и смысла нет отбиваться. Марина отбросила автоматический пистолет с лёгкой улыбкой.
  
  - Подымай руки! - приказал ей десятник. Марина начала медленно поднимать руки, но по пути будто случайно коснулась манжеты и растворилась перед дозорными в воздухе. Ратники вытаращились на пустой частокол. Десятник опомнился и закричал.
  
  - Открыть огонь! Стреляй по ведьме!
  
   Грянули очереди, пули заколотили по брёвнам. Но поздно. Перед дозорными никого не было, только лёгкое колыхание воздуха юркнуло в переулок, но никто не заметил.
  
  *************
  
   Олеся расставила посты из самых надёжных охотников стаи Чертога и поручала следить им за всеми подходами к новому логову. Пусть род оттолкнул их, пусть ведунья не доверяет, но стая как прежде верна племени Зимнего Волка. Про себя Олеся решила: если начнётся резня между родичами, то свой нож она повернёт против Гойко.
  
   Переселение почти завершалось, вот уже и дневной свет позолотил сосны. Олеся тревожилась лишь, где Рита и почему она не вернулась к матери? Может быть Младшая собралась худо и решила заглянуть в старое логово?
  
  - Казь, сбегай до восточной лёжки, глянь, почто Ритка ощё не вернулася. Ежели нет её, так сристай до родовых нор.
  
   Казимир хорошо выспался, но идти сильно ленился. Олеся строже нахмурилась, и лишь тогда Волчонок, почёсываясь, поплелся по тропинке. Нехорошие предчувствия и тревоги Олеся старалась отбросить. И без того дел хватает, чтобы гоняться за Младшей. Не в первый раз Ритку запутывал леший. Может быть греется с кем-нибудь под кустом. Вполне могла заблудить после давешнего разговора. Но Совесть подсказывала Олесе: творится что-то неладное.
  
  - И без тебя, пустодумка, туго, - вздохнула она и всё-таки спустилась в нору. Но и в норе непорядок. Ночью мать справилась с переходом и хорошо себя чувствовала, даже приготовила ужин на первом огне, но к утру расхворалась. Снежка отирала ей лоб полотенцем и неловко поила из глиняной кружки.
  
  - Мати, - пододвинула чернушку Олеся возле постели. - Аки ты?
  
  - Тяжко, Олеська. Сердце колет, в голове пасмурно... страшно. Негоже роду делиться, негоже и семье разлучаться. Где Ритка, с тобою?
  
  - С дозора ощё не пришла. Азмь Казимира послала.
  
  - Сходи сама. Боязно на душе, не могу. Сходи за нею. Хочу Риту видеть.
  
  - Схожу, мати, - кивнула Олеся и вышла прочь из норы. На пороге она столкнулась лицом к лицу с Казимиром, вид у него был растрёпанный и разгорячённый, будто только что дрался. Олеся потеснила мальчишку в тоннель, пока мать не увидела.
  
  - Почто вернулся так скоро?
  
   Казимир потрогал свежую ссадину под щекой.
  
  - Нас отсель не пускают. Навья Стража вокруг логова встала, Чертог с охраны сняла, и в лес никому хода нет. Вот, саданули по морде. Первый Охотник велел ждать в подземье.
  
  - Сивер... - процедила Олеся и заметила других мальчишек, спустившихся за Казимиром, кого пять минут назад сама расставляла в дозорные. Некоторые из них тоже побиты. Видать, не хотели уходить с постов для Навьей Стражи, пока Сивер не появился. Олеся даже не представляла, что будет так плохо. Ведунья совсем не доверяла Чертогу и заперла Волчат вместе с крамолой в норе.
  
  - Где Рита? - чуть не вцепилась она в Казимира. Мальчишка только мотал головой. Конечно же он не дошёл до окраины леса.
  
  - Замкнули нас, - с тяжестью проронила Олеся, и молодые Волки потупились. Прикажи она, и мальчишки накинутся драться на Навью Стражу опять, столько в них дури. Но нет, она не прикажет и не поддастся ведунье, мол Влада предвидела бунт: Чертог никого не предавал.
  
   На плечо опустилась тяжёлая лапища. Олеся оглянулась - обида, тревога и злость разом поднялись в сердце. Ей в лицо холодно глядел Гойко, за ним стояло ещё три вожака из крамолы.
  
  - Оречься надо, - просипел он через рваную щеку. Олеся окинула его презрительным взглядом, но поговорить и правда было о чём. Она велела мальчишкам Чертога вернуться в семьи. Гойко повёл её вниз, на разминированные межени в глубине логова. Матёрые Волки позволили ей идти сзади и видеть их спины, как знак большого доверия. Семей крамолы не так уж много, целое логово не заполнить. На четвёртой межени у выбранной для собранья норы горел всего один факел. Вожаки один за другим ступили под низкие своды, и только Олеся замерла возле входа. Сделать шаг - означало помазаться в сговоре с неугодными роду, мятежниками. Но без этого шага она не узнает, что готовят предатели за спиной. Лишь ради этого знания она вошла в нору, но встала чуть поодаль от других. Вожаки выстроились перед воткнутым в землю факелом. На совете крамолы каждое слово и жест имели значение, и Олеся хотела запомнить увиденное и услышанное, как можно внимательнее.
  
  - Ще, не доверяешь? - криво усмехнулся Гойко. - Желай мы худого, сгубили бы прямо очас, а молодняк твой разбили по стаям. Лучше Первого Охотника с Белой Шкурой страшися.
  
  - Ведунья соньму на крамолу испытывает, - сказала Олеся. - Чуть заперли вас, вы уж зубы оскалили, аки она прорекала.
  
  - Дурная! Тобе шкуру секут, горло режут, а ты сию руку хвалишь? - фыркнул другой вожак. - Семьи наши в дальнюю нору замкнули, Стража охрану побила, а ты, хвост поджавши, речёшь: "Испытание сие!".
  
   Олеся оскалилась, но Гойко басовито рыкнул и спор прекратился.
  
  - Азмь тобе говорил, ще сие не израда, а радение за Правду, - начал он вкрадчиво. - Израдица - энто ведунья, або уклад попрала, коий сторониться от чужеядцев наказывал. Единение - гибель для рода. Не хочет нас слухать ведунья, восстала на Зимних Волков. Так ты подумай о родичах. Семья твоя в одном логове с нами. И выхода нет, аки нашим же вестам и чадам. Коли Стража спустится нас убивать, то мы своих отстоим, або мы повязаны Правдой. А Чертог не за Правду, за ведунью нас резать будет?
  
  - Иль не будет. Ты лихо прорёк, да Макоши виднее, аки стезя заплетётся, - уклонилась Олеся. - Не при вас Чертог.
  
  - При тобе, а ты при ведунье, - уродливое лицо Гойко приблизилось, так что свет отразился на влажных зубах. - Она тобе навредит. Слёзы лить будешь. Но мы всё равно подсобим. Ритка-то, сказывают, не вернулася? Ведомо нам сие.
  
   Олеся скользнула глазами по вожакам. Выходит, крамола не сидела без дела и следила за ней. Чара, Таль и Колгота - охотников при них мало, они правда заперты в логове с жёнами и детьми, но не хотят покорно ждать смерти. И им нужен Чертог, чтобы не бояться за спину. Если не договориться сейчас, то Олесю прирежут ещё до того, как Навья Стража спустится их убивать. Волчата ей не защитники, Чертог ещё до переселения ополовинили, да и остались лишь те, у кого в крамоле родители. Их отцы предупреждали Олесю в последний раз.
  
  - Есть ход в надземье, о коем Сивер не ведает. Узкий, толпой не податься, а двум-трём охотникам можно. Азмь страшуся, ще с сестрой твоей сделают, коль поймают в лесу, егда велено в логове ждать. Ночью же колдуны по земле нашей рыщут. Сама знашь, много горя с одинокою Навью может случиться на лёжке подле самой черты...
  
  - Ще хочешь, дабы ход мне указать? - оборвала Олеся.
  
  - Ощё раз подумать прошу. Дабы примкнула к нашей Правде, как Деянова дщерь и от отца родного не отрекалася. Встань на защиту уклада супротив Белой Шкуры, кто порушит его с чужеядами для своего бесноватого выродка.
  
   Вожаки терпеливо смотрели. Прямо сейчас Олесю они не убьют, ведь позвали на совет при свидетелях. Вот почему предлагают "подумать". Но решать надо быстро. А что если Стража не нападёт? Что если ведунья только подталкивает несогласных первыми поднять бунт? Её приговорят, как и всю семью, как и остальную крамолу, как и половину Чертога. Правильно ли рисковать ими ради сестры? Пропади кто другой вместо Риты, Олеся бы не задумываясь отказалась.
  
  - Хорошо. Азьм подумаю, коли просишь. С меня не убудет.
  
   Гойко подождал, оценивая её взглядом, и серьёзно кивнул. Никаких договоров они не заключали, но на деле она уже сошлась с ними. За сохранность сестры Олеся поставила свою честь. Гойко кивнул вожакам, чтобы те указали ей потайной ход наружу.
  
  *************
  
   Свирь шагал, раздвигая впереди ветви, чтобы Вольге было удобнее тащить тело охотницы. Он угрюмо старался, чтобы каштановые волосы Риты не зацепились за куст или за какую-нибудь паутину. Вольга нёс её, словно весту на Ночи Костров, только жизни в ней не было. Откинутая голова раскрывала ужасную рану, на которую Вольга старался совсем не смотреть.
  
  - Подыми.
  
  - Ще? - обернулся Свирь.
  
  - Космы ей подыми, боюся задети.
  
  - Да ей всё едино.
  
  - Подыми говорю! - рыкнул Вольга. Свирь с ядовитым ворчанием приткнул волосы Риты ему под руку. Невольно задержался глазами на сером лице и осторожно коснулся носа и губ.
  
  - Ты ще? - одёрнул Вольга.
  
   Свирь вздрогнул, по шальному улыбнулся и зашагал, прокладывая дорогу. Их никто не должен был видеть. Хотя, странное дело: Навья Стража не встретилась им даже на расхожих путях. Свирь погрузился в раздумья, должно быть о поручении Яра. Он опомнился, когда в воздухе запахло рекой и зашагал бодрее, так что Вольге пришлось догонять. Вольга приставным шагом спустился к каменистому берегу и остановился у полноводной реки с мёртвой Ритой.
  
   Над серой водой плыла туманная дымка. Кривда, словно затаившись в почтении, текла ещё медленнее. Свирь крутился на берегу с ножом в руке, узкая грудь беспокойно вздымалась под ободранной курткой. Он поминутно оглядывался, разыскивая подходящее место. Вольга наблюдал за ним, как за взъерошенным воробьём, пока руки не затекли.
  
  - Здесмь положить?
  
   Свирь оглянулся. Вольга заметил в его глазах проблеск страсти. Он ткнул на берег ножом, Вольга аккуратно опустил Риту на мелкие камни. Одноухий сел перед ней, поджал ноги и долго уставился. Не зная, куда самому деваться, Вольга тоже сел, но на Риту, наоборот, старался совсем не глядеть и больше шарил глазами по Свири. Тот ощупывал нож-наконечник, проверяя его остроту.
  
  - Тут уж я сам, Вольга.
  
  - Ще энто "сам"? - заподозрил Вольга неладное. Свирь отмолчался и потянулся к охотнице, начал расстёгивать куртку. Вольга схватил его за руку и чуть не заехал по морде.
  
  - Ты ще деяшь?! - задохнулся он.
  
  - Ще Яр велел. Дальше я сам, - Свирь говорил, а сам смотрел сквозь него.
  
  - Нет, не дозволю! - встряхнул его здоровяк.
  
  - Ще не дозволишь? - спросил Свирь бездушно. Вольга молча стискивал ему руки. - Коли хочешь изведать, ступай спрашивай о сем Яра. Он мне наказал.
  
   Могучие плечи Вольги поднимались вместе со злобным дыханием. Свинцовые кулаки задрожали. Свирь увидел в его глазах слёзы. Вольга хотел спрятать их, но отпустил Свиря и заревел будто зверь. Он не мог понять, почему пришла смерть, зачем Навьи Рёбра без оглядки пошли против уклада. Свирь его не успокаивал. В конце концов Вольга задавил в себе плачь и вытер глаза.
  
  - Нет здесмь смерти пустой, - повторил Свирь слова Яра. Вольга тяжко поднялся и побрёл прочь от реки, медленно вверх по склону.
  
  - Вольга! - окликнул Свирь, и он обернулся. - Топор мне оставь. Надо.
  
   Вольга снял топор и кинул плашмя в сторону Свиря. Больше не оборачиваясь, он зашагал в лес. Свирь переложил нож в левую руку, расправил и сжал пальцы правой: рука побаливала после драки. Но надо собраться, представить, что он хочет сделать. Красная рубашка раскинулась перед его мысленным взором. Он закрыл глаза и заскользил по телу Риты рукой, повторяя узор. Она и станет для него полотном. Жизнь вырастила её для Свиря, а смерть подготовила. Жаль, что линии по неживому получатся без души. Также плохо, что Свирь распишет её без свидетелей, и никто не почувствует сладкого страха, не услышит ни одного крика связеня. Но для первого раза с мёртвой плотью даже удобнее. Свирь и сам не заметил, как свободной рукой повторяет тот же самый узор и по своему телу. Язвень и связень едины. Один отдан боли и страху, другой наслаждению трудом. Когда-нибудь за его работой будут следит с восхищением, а за чужими страданиями со сладострастием. Когда-нибудь на пике своего мастерства он уровняет, и творца, и творение.
  
   Острие вошло в рану на горле и потянуло алую линию вниз. Но рука дрогнула. Глупый Вольга вывернул её в драке и узор вышел неровным! Он должен был закруглиться в изящной спирали, но соскочил.
  
   Свирь в ужасе отдёрнул клинок-наконечник. Судьба подарила ему полотно, а он испортил рубашку. Ротозей, неумеха! Он безжалостно забил по вискам, не пощадил и раны на ухе. Горячая струйка крови стекла по щеке. Он плакал, стонал, проклинал Вольгу и корил себя за неумение. Всё кончено, осталось доделать, что велел ему Яр. Но что толку, когда он даже не справился с полотном, которое не извивалось, не дёргалось, не вопило, а спокойно лежало на месте?
  
   Вдруг к горлу Свиря прижался клинок, правую руку стиснули жёсткой хваткой, и нож-наконечник упал. Свирь ощутил запах женщины. По лесу их свободно расхаживало всего две. Две охотницы Нави. Одна лежит перед ним с перерезанным горлом, а вторая...
  
   Страх пробрал Свирья до мозга костей. Почему он не услышал приближение Олеси? Ах да, вожаки умеют подкрадываться лучше всех. Но почему она медлит? Ведь могла тотчас зарезать его, как только застала на месте.
  
  - Не гоже сробил... - зашептал чужой голос. Нож под горлом из заточенной жёлтой кости. Пахнет сырой землёй и речной тиной. Рука, что держит его за запястье, сплошь покрыта узорами красных татуировок, которые он хотел вырезать на полотне.
  
  - Ежели язвить, тако азмь указaти тобе, - незнакомая рука подобрала нож-наконечник и вложила его в ладонь Свири. Лезвие вернулось к ране и вновь погрузилось в плоть. С каждой следующей линией, завитком, в Свири вздымался восторг. Рука незнакомки не только вела узор, как положено, но и погружала острие ровно на ту глубину, какая подкрашивала кровью ярче. Она прекрасно знала где жилы и вены, тело открыто ей, как бескожее. Узор язвеня завершился, новая наставница Свиря погрузила нож по самую рукоять. Костяное лезвие оставило горло, но Свирь робел обернуться. Он трудолюбиво, как и положено хорошему ученику, взялся за грязную часть работы. Одиночеству теперь положен конец. Незнанию и слепоте новичка откроется истина. И он сделает всё, чтобы не разочаровать обретённую так внезапно наставницу - язвеня чужого племени.
  
  ​
  
  *************
  
   Родительское тепло опустело. Непривычная это была пустота. Раньше, когда Женя возвращалась из караванов, к ней выходила обрадованная Тамара, прибегала Дашутка из лазарета, навещали Егор и отец и обстоятельно расспрашивали о поездке. Но теперь дом затих. Ни одного человека. И на двери замок. Ключи хранился у нянечки, но Тамара куда-то запропастилась. Что делать ей в пустом доме?
  
   Женя отперла сени своим ключом и прошла в горницу. Комнаты хорошо протопили с утра. Воздух тяжёлый, отдаёт запахом старой лакированной мебели. Между рамами - мох против сырости. Зимние окна ещё не выставили. И никакой суеты, которую обычно затевали Тамара с Дашуткой, подготавливая дом к весне.
  
   В маленьких комнатах этого дома минуло детство Жени. Горячая печка - целый мир: нельзя спускаться на пол, от него "тянет" холодом, легко застудить ноги, и Тамара не дремлет. Дашутка не подходит к дверям, не то "морозом захватит и враз заболеешь!". На полатях толкотня и споры за место с сестрой, никто не хочет спать на краю, иначе Егор схватит за бок, защекочет и начнёт стаскивать: "Не ложись на краю! Утащу-у!" - завоет грозно по-волчьи.
  
   Долгие Зимние вечера уютно журчат сказками нянечки. За окнами трескучие морозы-полсотники, но в мерцании огненных бликов от печки скачет по лесу Иван Царевич, Баба-Яга помогает ему узнать смерть Кощееву, лохматое чудище стережёт аленький цветочек от заморских купцов.
  
   Жаль, что они с сестрой повзрослели и судьбы их треснули и разошлись, как весенний лёд на Кривде-реке. Всё должно было случиться не так. В маленькой комнатке возле печки Женя представила маленькую Дашутку, какой её помнила.
  
   Прогнав печальные мысли, она прошла к себе в спальню, где стоял обитый полосами жести зелёный сундук. Женя убрала с него книги и подняла тяжёлую крышку. Взгляд сразу упал на подвенечное платье: в сундуке хранилось наследство от матери. Она никогда не примеряла сорочки, летних нарядов, не любовалась постельным бельём или расшитыми полотенцами. Единственное, что ей приглянулось - это лазурный платок с бахромой, который, с разрешения отца, она начала носить ещё в детстве. Остальное приданное время от времени перестирывала, просушивала на свежем ветру и выглаживала Тамара.
  
   В сундук Женя спрятала терминал от передатчика. Для увесистого компьютера пришлось освободить место. Она по очереди вынимала стопки белья и одежды, стараясь добраться до фанерного дна. Сильно пахнуло лавандой и нафталином. Под рассеянным дневным светом показалась малахитовая шкатулка. Женя взяла её за рельефные холодненькие бока и достала. Внутри лежали завёрнутые в мягкую тряпку часы на цепочке - серебряные. На откидной крышке старательно выгравировано курсивом: "Сыну Михаилу, дочкам Зоечке и Верочке - от мамы и папы. Живите долго, храни вас Господь! 2106 год". Женя откинула крышку, заиграла звонкими колокольчиками колыбельная. На внутренней стороне вставлена маленькая круглая фотография. Цвета её сильно поблёкли, черты лиц едва узнавались. Вот мужчина с окладистой седой бородой положил руку на плечо сидящего на стуле темноволосого парня. Рядом стоит рослая женщина с маленьким мальчиком на руках. По бокам от парня две девочки, обе светленькие, но одна ростом чуть выше и смотрит смелее, младшая же с опаской глядит в объектив.
  
   Женя погладила фотографию. Младшенькой девочкой на снимке была её мать, Вера. Женя с Дашуткой не помнили даже её лица, но в Монастыре говорили, что она была человеком с чистейшей душой. Рядом стояла их тётка Зоя. Тамара рассказывала, что характер у Зои был по-мальчишески смелый и неуступчивый. Может быть потому она застрелилась, когда вдалеке от общины её хотели взять в плен язычники. Дед Жени - самый первый Настоятель Монастыря, он привёл сюда выживших христиан. Его убили по приказу Красного Ивана Тавритского. Не вынесла его смерти и умерла с горя бабушка Жени. Красный Иван потребовал в жёны семнадцатизимнюю Веру, но её брат Михаил, тот самый парень с тёмными волосами, увёл их с маленьким Егором в бега. В лесах они повстречали Навь, кто рыскала в поисках нового логова. Одним из подземников оказался Женин отец и будущий Настоятель - Сергей. На обратном пути к Обители возле старого взлётного поля Михаила застрелил кто-то из Домовых. Так из всей большой дружной семьи остались только Вера с Егоркой. Отец Жени их защитил, они вместе вернулись в Обитель. Дальше - крещение отца и скорая свадьба, война с Тавритой и Навий набег, гибель прежнего Настоятеля и договор на крови, рождение Дашутки и смерть их матери. Женя закрыла крышку часов, но не вернула их обратно в шкатулку, а положила в карман своих джинсов. Мало кто теперь доживает до старости. Долгие Зимы - вовсе не чудища и не проклятия, но Зима пожирает лучшие годы и жизни людей. И чем она голоднее, тем сильнее ожесточаются человеческие сердца. Потому и ждали Долгое Лето - не только ради спасения жизней, но и для исцеления человеческих душ.
  
   В сенях зашаркали чьи-то шаги. Женя спрятала терминал на дно сундука и накрыла приданым. Дверь в горницу отворилась, кто-то тяжело перешагнул через порог и по первому вздоху Женя узнала Тамару.
  
  - Женечка, ты здесь? - окликнула няня.
  
  - Ещё здесь, - вышла навстречу Женя.
  
   Под соловыми измученными глазами Тамары собрались мешки. Из-под пуховой шали выбилась прядь блёклых седых волос. Никогда ещё Женя не видела Тамару такой постаревшей.
  
  - Когда уезжаешь? - тихо спросила нянечка. Словное не веря, что Женя стоит перед ней, она тревожно ощупывала её глазами.
  
  - Завтра, Тома. На этот раз далеко, и конвой вернётся не скоро. Может быть до конца лета.
  
  - Что же ты там так далеко забыла...
  
   Женя поняла вдруг, что в общине сейчас самый брошенный человек именно Тома. Она подошла и крепко обняла нянечку. От её поношенной куртки пахло сеном и холодом.
  
  - Спасибо, Томочка! Милая, славная! Только без нас не горюй и не плачь! Я вернусь обязательно, ещё до первого снега. Это очень важно для всех, для Обители, для всего Монастыря!
  
  - Оставалась бы ты дома, Женька, - затряслась Тамара сквозь слёзы.
  
  - Не могу, нельзя оставаться. Если вещи мои решат переносить, обязательно проследи, чтобы и мой сундук тоже в кельи поставили. Книги пускай, если надо, но сундук чтобы обязательно взяли. Пригляди, хорошо?
  
  - Хорошо, золотиночка ты моя, - вытерла концом шали Тома глаза и кивнула. Но вдруг, будто вспомнив что, зашептала. - А если Дашутка опять вернётся, а тебя нет? Расстроится! Ты останься, Женечка! Надо остаться!
  
  - "Опять вернётся"? - осторожно переспросила Женя. Тамаре, видимо, плохо, в голове от горя и слёз совсем помутилось.
  
  - И ты мне не поверишь... - догадалась старая нянечка. - А я её утром видала. Сперва-то подумала дух примерещился, пришёл нас проведать. А теперь точно знаю - она это. Как сейчас стоит передо мной и смотрит глазами живыми. Сама вся в чёрных одеждах, лицо белое, а зубы длинные, острые. Сказала мне про Илью, что повесился, а ведь про смерть его ничего доселе не знала. Сестричка твоя где-то рядом. Я её буду ждать. Веришь мне, Женечка, или как в лазарете больной обзовёшь? Серафим вот не поверил.
  
  - Нет, Томочка, верю тебе! - заторопилась Женя, лишь бы только её успокоить. - Вот вернётся Дашутка, ты главное жди её, и первая встретишь! И от меня передай, что я вернусь скоро, не позже первого снега, и привезу ей что-нибудь из конвоя и мы про всё, про всё поболтаем! А на следующий год возьму её вместе с собой, как давно обещала. Покажу другие общины, какие люди по свету живут. Ты только не давай Дарье плакать! И сама не плачь, а то Дашенька тоже расстроится. И спаси тебя Бог, Томочка, за доброту! Спаси Бог, что нас вырастила!
  
   Женя сказала так и в который раз обняла нянечку. Они долго стояли, успокаивая друг друга. Тамара всё плакала, не переставая, и причитала.
  
  - Вы ведь мухи за всю жизнь не обидели, так за что же на вас горе такое? За что?!
  
   Женю сильно кольнуло это: "За что?!". "За что?..", - повторила она в мыслях и вспомнила, что было сказано ей о подземниках и про Илью, и как она обманывала Воисвета, и как соврала Дарье. Вспомнила и про бочки в хранилище. Страшное прозрение "за что" вспыхнуло в ней, как утренние окна в храме. Выходит, что, желая добра, можно зло сотворить и позволить ему пустить в себе корни. Воистину, благими намереньями вымащивается дорога в ад. И на каком разветвлении этой дороги она проглядела подсказку Божью свернуть и вернуться или вовсе по ней не пойти?
  
  - Мне пора, - заторопилась Женя из дома.
  
  - Ступай, Бог с тобой! - перекрестила её Тамара. - Ты себя береги, а я уж Дашутку и дом ваш поберегу.
  
   Женя оставила её и выскочила во двор на улицу. Солнечный день стоял в самом разгаре. По улицам Слободы единым потоком тянулись семьи общинников. Люди шли к Спасским воротам. Малышей тащили матери на руках, дети постарше ковыляли вместе с родителями. Подростки деловито помогали отцам с сумками и поклажей. Кто-то тащил узлы на спине, кто-то сгрузил вещи в тележки, кто-то волокся с коробами и чемоданами пешим шагом.
  
   Деревянную Слободу временно переселяли в каменную Обитель. Людям разрешалось взять с собой только самое необходимое из вещей и припасов. В потоке переселенцев раздавался стук железной посуды, скрип колёс, плачь младенцев и окрики недовольных десятников. Охрана проводила людей через надвратную церковь в Малый Двор Монастыря, где ключник должен был расселить их в келейном корпусе. Накинутые нараспашку тулупы, лохматые шубы и старые пуховики смешались с песчаными куртками ратников.
  
   В обратную сторону от Спасских ворот шли нагруженные мешками и ящиками ополченцы. Улицы и перекрёстки внутри Слободы собирались перекрыть баррикадами. Со стороны частокола слышался перестук молотков - трудники спешно возводили помосты для обороны.
  
   Мимо Жени прошёл расчёт пулемётчиков. На плечах первого и второго номера лежало тяжёлое завёрнутое в чехол тело оружия с подогнутыми сошками, в руках у каждого по коробу с патронами. За ратниками вновь потянулись переселенцы. Женя очень спешила, но по дороге узнала девушку в ярком цветастом платке, бредущую в потоке людей вместе с семьёй.
  
  - Фотиния! - окликнула Женя.
  
   Отец трудницы - пожилой мужичок, и сухопарая мать остановились и поставили чемоданы, где суше. Они подождали, пока Женя приблизится. Отец стянул с головы островерхую шапку. Фотиния же с недовольством поджала губы и прохладно поглядывала.
  
  - Молитвами святых наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, - скороговоркой поздоровалась Женя, как поступали в Общине чины.
  
  - Аминь! - нескладно ответили старики. Фотиния не поздоровалась и ждала, чего ей от них надо. Обычно весёлая и красивая, самая видная невеста в Монастыре, сегодня её лицо некрасиво тускнело, ни единого намёка на улыбку, большие глаза прищурились и обиженно сверлили Женю. Пусть неудобно было говорить с ними, но Женя всё-таки начала.
  
  - Вы с Тамарой соседи, так приглядите за ней. Расхворалась она, еле ходит, а муж у неё, сами знаете, невнимательный.
  
  - Что, ведьма и её погубила? - не сдержалась Фотиния. Отец одёрнул её за рукав.
  
  - Езжай спокойно, Евгения Сергеевна! Приглядим, приглядим! И дома проведаем, и в кельях про здоровье спросим. Чего уж, раз коли соседи...
  
   Он подхватил чемоданы и торопливо пошёл, но Женя окликнула. Ей захотелось сделать им тоже что-то хорошее.
  
  - Давайте я с ключником поговорю, чтобы место в кельях получше вам выбрал и поближе к Тамаре. В Обители нынче много народу, но я постараюсь и похлопочу.
  
  - Не нужна нам твоя помощь! - огрызнулась Фотиния. - Мало ваша семейка беды наделала? Из-за вас Навь под Монастырём стоит, отец её твой приволок! Все, кто с вами свяжется, в могилу заскочат. Проклята ваша семя, вот и вали подальше от нашей!
  
  - Да тише ты, срам! - напустился отец на Фотинию и потащил её за руку. - Чего орёшь?! Чего боталом намолола?! Всю грязь собрала на дочь настоятельскую! Замолчи, у-у замолчи мне!
  
   Он грозил кулаком, волок дочь и жену вместе с поклажей подальше от глаз соседей, а Фотиния всё не унималась, оборачивалась и злобно шипела.
  
  - Проклята ваша семья. Вот "за что", - повторила Женя, как эхо, но опомнилась и побежала скорей к арсеналу.
  
   Раньше оружейных складов в Монастыре не было. Арсенал построили лишь при Сергее, когда Егор приобрёл у язычников большие запасы оружия. В Малом Дворе между келейными корпусами и восточной стеной втиснулся сложенный из бетонных панелей и блоков склад с узкими бойницами вместо окон. Перед распахнутыми стальными воротами столпились ратники, ещё не успевшие получить самодельные винтовки и автоматы. В проёме раскрытых ворот лежали тёмно-зелёные ящики. Кладовщики под присмотром Егора и эконома вынимали новенькое оружие. Перед отъездом конвоя решено было вскрыть неприкосновенный запас. Всех, кто когда-либо служил в рати и умел стрелять снова ставили под ружьё.
  
   Женя с великим трудом пробиралась к раздаче. Ратники и рады были бы её пропустить, но на площади перед складом совсем не осталось места. Кто-то даже нарочно залез на решётки келейных окон, чтобы лучше следить, как двигается раздача. Женя вскинула руку из дальних рядов и окликнула, как можно громче.
  
  - Егор!
  
   Дядя увидел её с крыльца, спрыгнул с бетонных ступеней и пробрался навстречу. Он потеснил ополченцев, взял её за руку и вывел за штабеля ящиков возле стены. Здесь оказалось немногим спокойнее.
  
  - Хорошо, что пришла. Я уж думал сегодня не увидаться. Как дома?
  
  - Пустынно, - призналась Женя и торопливо спросила. - Не появлялась охотница?
  
  - Нет, - помотал Егор головой. - Но она постарается, я в неё верю. Есть ведь и среди Волков хорошие люди. Также любят, также тоскуют, также хотят мир сохранить, как и мы.
  
  - Правильно, Егор, они также хотят мирно жить, как и мы, а я своими руками войну им едва не устроила, - раскаялась Женя. - Сама не знаю, что в голове у меня помутилось, ум за разум зашёл. Ведь я же всё для войны делаю, а сама в мир верю, и что Дашутку мы без войны выменяем. Ведь собрались в набег не лучше подземников. Ты вокруг, оглянись! - указала она на людей и оружие. - Разве ж это всё не для войны? Нет, нельзя нам идти в норы, нельзя их взрывать, хоть они трижды пустые, не нужны нам и пленники на обмен, только смирение и переговоры. Время уходит, я даже не знаю, куда Василий с отцом бочки перенесли. В хранилище их теперь нету.
  
  - И я не знаю, - признался Егор. - Сергей с Василием затевают какое-то дело. Но уже без меня.
  
  - Отче тебе больше не доверяет? - поразилась Женя. Егор лишь рукой махнул.
  
  - Он в автокорпусе? - нахмурила брови она.
  
  - Как раз конвой проверяет, - указал Егор кивком головы.
  
  - Я пойду, пусть не ставит людей под ружьё. Ты со мной?
  
  - Егор, где ППИ?! - визгливо окликнул эконом на раздаче. - По спискам ещё полсотни комплектов, а эти дыролобые найти ящик не могут! Сюда поди, живо!
  
   Лицо Егора исказила досада. Он не мог оставить людей, один Трифон на раздаче не сладится. Ничего не важного в Монастыре нынче нет.
  
  - Оставайся, я сама поговорю. Но вот ещё что, Егор: помнишь контейнер, который мы на Старом Кладбище отыскали?
  
  - Забудешь его, как же...
  
  - Компьютер я отсоединила и спрятала у себя в сундуке, а антенны в контейнере отнесли под келейный корпус в подвал. Без терминала ретранслятор не заработает. Отче боится, что в общине шпионы. Так что без нужды терминал не доставай. Но не забудь про него. Это важно.
  
  - Раз важно, сберегу твой сундук с приданым.
  
   Женя кротко ему улыбнулась - впервые с похищения Дашутки. Лишь только она приняла решение отказаться от взрыва, как что-то снизошло на неё и в душе просветлело. Надо немедля бежать в автокорпус и уговорить отца обезвредить заряды. Она повернулась, но Егор задержал.
  
  - Погоди! Есть у меня кое-что...
  
   Быстрым шагом он обогнул ящики, вскочил на крыльцо и забежал в открытые ворота арсенала. Пришлось подождать. На раздаче Трифон скинул меховую шапку, жидкие волосёнки толстяка эконома завелись над ушами и вздыбились, круглое лицо исказилось от зверского недовольства. Каждому ратнику полагался автомат в промасленной бумаге, два рожка в подсумках, две гранаты, штык-нож, фляга и прочая амуниция, которая делала христиан похожими на солдат. Отпыхиваясь, Трифон записывал в учётную книгу имя, десяток, сотню и тысячу каждого, кто брал оружие. Один из кладовщиков для верности ставил ещё и крест на руке у бойца.
  
   Волкодавов в камуфляжных куртках Женя в толпе почти не видела. Бойцы Василия не переживали за своё место возле раздачи и присматривали за ней со стороны. Отец наверняка приказал охранять её, или сам Василий поручил приглядывать за настоятельской дочкой. Жене придётся ехать с Волкодавами в одном конвое, а значит предстоит научиться им доверять.
  
   Егор быстро вернулся.
  
  - Вот... - протянул он прозрачный пакет, где лежали две рации. - Сигнал шагов на восемьдесят берёт, но дальше помехи. Одну держи всегда при себе, вторую отдай тому, кому доверяешь. Настройтесь на единый канал и чаще будьте на связи. Ну что, разберёшься?
  
  - Попробую. Спаси тебя Бог... - взяла Женя пакет и снова хотела идти, но Егор неожиданно сгрёб её в объятия, как в детстве.
  
  - Возвращайся живой.
  
   Женя кивнула. В сердце заныла маленькая грустная льдинка. Дядя наконец отпустил её и поспешно отошёл к Трифону. Он тут же отыскал ящик с перевязочными пакетами, одним нажатием лома вскрыл крышку и больше на неё не смотрел. Женя начала пробираться сквозь толпу к улице. Её толкало острое желание скорее остановить то, чему она помогала своими руками. Немало крови пролилось, но ещё больше прольётся, если напасть на окраины Навьего леса.
  
   Из Малого Двора она пробежала мимо келий в Парадный Двор и быстрым шагом прошла мимо трапезной и главного храма во двор автокорпуса. Перед боксами выстроились в шеренгу машины. Четыре из них Женя узнала по серо-зелёной расцветке конвоя, но стояли здесь и автобусы, и внедорожники. Тяжёлые кузова крейсеров нависли над большими колёсами, броненосцы стояли с зачехлёнными башнями. Новое оружие до поры скрывали от посторонних глаз.
  
   Отец строго оглядывал автоцистерны, замаскированные под грузовики. По мнению Шатунов, в грузовиках могло оказаться гораздо больше добычи, чем в невиданных самоходных бочках, значить ограбить конвой - одно удовольствие. За Настоятелем вместе с другими чинами шли Серафим и Василий. Но, заметив Женю, отец остановился.
  
  - Вот почти все и в сборе. Егора, верно, не будет - аврал на складах.
  
   По хмурому виду отца и чинов Женя догадалась, что с тем делом, с которым она прибежала, надо выгадать время. Чины расстелили на капоте ближайшего броненосца рукописную карту и придвинули к настоятелю южной частью поближе.
  
  - Повторим ещё раз. Сначала поедите на юго-восток, сделаете остановку в Таёмном, за ним по переправе проедите в земли язычников, - указал он на мост через Кривду. - С другой стороны моста передвижная застава Небесной Дружины, у них пулемёт и один внедорожник. Машиной они обычно перегораживают въезд на свой берег. Мы с их десятником по-свойски договорились, так что застава помешать не должна, когда подъедет конвой. Но, если всё-таки машина перегородит мост - значит предательство.
  
  - Дальше юго-восточное Поднебесье, - продолжил Василий. - Общин в том краю мало из-за частых набегов магометан. Южная граница между Поднебесьем и Горганским Бейликом как раз по трассе проходит. Ещё при Ване дружинники в степях построили много застав. Сколько ещё возвели при Пераскее - не знаю. Но в южном краю неспокойно. Привести конвой незамеченным будет сложно.
  
  - А ты проведи, - отец опёрся кулаками на броненосец, так что передняя подвеска просела.
  
  - Отче, дружинники ждут нападения с юга, а не караван с севера, - напомнила Женя. - Проскочить будет легче, если держаться в стороне от Степей и объехать заставы. За трассой приглядывают, а вот по просёлкам, за спиной у язычников, можно попытаться проехать.
  
  - И за своей спиной приглядывайте, - повернулся отец к Серафиму. - Покажи, что к нам сегодня утром в руки попалось.
  
   Серафим вынул из куртки инъектор и вскрытую ампулу.
  
  - На рассвете, пока туман не развеялся, через Слободу кто-то попытался сбежать. У старого заброшенного дома нашли вот это: какой-то прибор медицинский, вот Сергей и принёс на опознание мне.
  
  - Есть ещё и оружие, из которого по ратникам нашим стреляли. У нас двое легкораненых, - Василий выложил на капот пистолет с удлинённой обоймой и добавил к нему россыпь гильз. Женя потянулась к инжектору с ампулой.
  
  - Сороковой калибр, старой сборки: очень редкий патрон, - показал одну гильзу тысяцкий. - Таких по нынешним временам нигде не достать. А пистолет, похоже, автоматический.
  
  - Разве такие бывают? - поправил очки Серафим. Василий подхватил оружие, проверил пустую обойму, оттянул затвор и сухо щёлкнул.
  
  - Только на Большом Мене остались. Но Домовые на прилавок для всякого такое не выложат. Всё лучшее оружие идёт к Перуновым Ратаям в Китежские арсеналы.
  
  - Опять Змея зубы показывает... - вздохнул кто-то из чинов за спиной.
  
  - Интересно, а что было в ампуле? - осторожно понюхала Женя надкол. - Должно быть какой-нибудь стимулятор, раз понадобилось так быстро вводить. Может быть адреналин? На ампуле никаких надписей. Кто-нибудь из лазутчиков ранен?
  
  - Никаких следов крови мы не нашли, - ответил отец. - А насчёт лазутчиков... - он прервался, будто что-то припоминая. - Дозорные говорят, что лазутчиков было двое. Одну из них опознали - зовут Мариной, девятнадцать Зим прожила в Слободе, всем рассказывала, что вдова. Если сплетни послушать, так она могла и молодость наворожить, и любую болезнь отшептать. На деле же обычная повитуха и травница. Жёнам общинников помогала, кому в лазарет с чем идти не хотелось.
  
  - И кто же бежал вместе с ней? - вспомнила Женя недавний рассказ Тамары, всё больше тревожась. - Ты говорил лазутчиков было двое.
  
  - Второго в тумане не разглядели. Зато видели огромного волка. Великий Зверь перепрыгнул над частоколом и когда лазутчиков почти взяли одного спас. Марина почти сдалась и бросила оружие, но тотчас исчезла.
  
  - Исчезла? Ничего себе, хороши ратнички! - усмехнулся Василий. - Ничего умнее соврать не могли? Ха, "исчезла"! Да она сейчас на полпути к Поднебесью, пока мы призраков ловим.
  
  - Из-под прицела ушла, - продолжил отец. - Десятник божится, что прямо в воздухе перед ним растворилась.
  
  - Не верь, - просто бросил Василий. - Вот скажи мне, как можно просто так взять и исчезнуть, когда тебя почти за шкуру схватили? Такое бы и нам пригодилось.
  
  - Колдовство? - несмело предположил Серафим.
  
  - Ну да, городи-городи! - засмеялся тысяцкий. - Хорошее времечко настаёт, коли даже ведьмы от нас сбегают.
  
  - Не думаю. Никакого колдовства тут вроде бы нет, - задумчиво вертела Женя ампулу в пальцах. - Ведьмам лекарства из прошлого не нужны. Если только она кого-то спасала. Кем был второй беглец?
  
   Серафим кашлянул и начал старательно заводить дужки проволочных очков за уши.
  
  - Насчёт этого... не разобрали в тумане.
  
  - Свидетелей нет, - добавил отец. - Единственная, кто говорит о втором человеке...
  
  - Это Тамара, - договорила Женя. - Она была в лазарете, чтобы рассказать вам о Дашутке. Всё правильно?
  
   Вокруг замолчали. На звоннице, будто противясь безмолвию, вдруг раскатисто грянул колокол. В Монастыре собирались к третьему часу утренней службы. (*3 час молитв в церквях - равняется 9 часам утреннего времени, и посвящён событиям, которые происходили в Сионской горнице, где на апостолов был послан Дух Святой, а Спасителю преторий Пилат вынес смертный приговор).
  
  - Дарья в Общину не возвращалась, - с нажимом напомнил отец. - Если пришла бы - покаялась.
  
  - Я бы прежде покаялась перед ней, - внезапно ответила Женя. Отец вскинул брови, дожидаясь её объяснений. - Отче, у нас говорят, защищаться от насилия - незазорно, в том промысел Божий. Если ударили по тебе, по твоему храму - так ударь в ответ, отстои своё, ибо святое. Но первыми ударить нельзя, ибо грешно, и можно лишь защищаться, чтобы не дать на поругание святыни. Оттого и всё горе наше и беды. Мы святыни бережём, как самих себя, а они только воплощение в нас святого, хотя с помыслами своими мы давно уж не святы. Ты говорил, что проклята наша семья и душа у нас наполовину звериная. Но не всё зло от Зверя в душе происходит. Гораздо страшнее то зло, что бездушным от разума человеческого родится. С горяча, по любви, или даже из ненависти ударить - одно зло. Но по велению холодного человеческого рассудка - иное. Если в дикой Звериной душе мы не повинны, то в человеческой гордыне сами погрязли. Мы с холодным расчётом войну приготовили, когда нельзя бить, ни со зла, ни защищаясь, все мы делаем много хуже. Если бы Дарье я солгала лишь потому, что Зверя своего испугалась, мой грех был бы меньше. Но я соврала по наущению разума, потому что судьбу её знала, вот почему она нынче у Нави. Все ошибки свои она в сердцах совершила, на ней меньше греха, чем на мне. Мы же по велению гордыни не хотим видеть в каждом подземнике человека, и не их мы боимся, а за свои судьбы. По наущению разума мы войну приготовили и раздали оружие, собрали заряды и хотим взорвать логово, когда по уму смириться нам надо, к ведунье пойти и признаться ей при всём племени, что не хотим нападать и потому просим вернуть Дашутку.
  
  - Да они тебя насмерть зарежут! Кто будет с тобой в лесу разговаривать? - презрительно кинул Василий.
  
  - Если зарежут, значит не нам отстаивать последний храм Божий. Недостойны мы этого храма, не христиане мы, кто с мечом за своё стоит, а язычники, кто за капища свои пришлых людей, пусть и трижды злодеев, возненавидели.
  
  - Тем паче злодеев! Ты что же, другую щёку подставить разбойникам хочешь? - перестал ухмыляться Василий. - Нет, не щёку - ты свою глотку подставишь. Кто по щеке тебя раз ударит, на том не остановится. Всё с собою позволишь сделать безумцу?
  
  - Всё позволю. - промолвила Женя, исполнившись невиданной доселе уверенности - В том и любовь Христова.
  
   Серафим робко глянул на Настоятеля. Василий с презрением сжал зубы, так что желовки заиграли. Отец пригляделся к ней, будто увидел нечто далёкое и знакомое, и теперь взвешивал каждое слово в сердце. Но вот он запустил руку в карман пальто и сказал.
  
  - Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за близких своих, - вынул он задубелый комок бурой ткани и отдал его в руки Жени. Знакомая вещь, и руки её затряслись. Она осторожно расправила ткань и нашла внутри тёмный локон.
  
  - Этой ночью Навь нам послание оставила. - Долетел до неё голос отца, как из другого мира. - Нет с нами больше Дашутки.
  
   Василий и Серафим отступили, и другие чины грустно и почтительно отошли.
  
  - Так много крови... - сама не в себе перебирала грязные складки Женя. - Это её кровь?
  
  - Её. Мне можешь верить.
  
   Перед глазами враз потемнело и в голове повело, стало трудно дышать. Женя нервно расправляла сорочку.
  
  - Пусть так, пусть так...где она? Я хочу её видеть.
  
  - Тише, - шепнул отец и взял её за руку.
  
  - Пус-сти меня! - попыталась она с силой вырваться. Ей было трудно дышать, хотелось кричать на весь мир. Отец заключил её в крепких объятиях.
  
  - Пус-сти! Я хочу её видеть! Пусть вернут мне её!
  
   Она согнулась в хватке отца, горло обожгла волна горечи, в животе стянулся тугой горячий комок.
  
  - Всё пройдёт... скоро пройдёт, - заслонял её отец от чужих глаз. Пальцы Жени вцепились в свежую краску на капоте машины и со скрипом процарапали борозды. Из сжатых зубов вырвался вой. Она мелко дрожала, взгляд опутали красные жилки. Казалось, всё тело хочет вывернуться наизнанку. Нельзя уместить внутри то, что вырывалось наружу.
  
  - Повторяй за мной слово в слово... - уговаривал её отец, - молим и просим тебя, Господи - плачущих утешение. Во дни скорби прибегаем к Тебе. Услыши моление наше, со слезами Тебе приносимое. Твоей же благой и премудрой волей Ты отнял от нас любимого человека и оставил одних. Преклоняемся пред сею волей Твоей: утоли печаль о разлучении с рабой Твоей, дочерью и сестрой нашей...
  
  Женя притихла. Что-то внутри неё спряталось в дальнем углу души, но всё ещё скалилось и огрызалось. Закрыв глаза, она начала повторять за отцом.
  
  - Прости ей вся согрешения её, вольная и невольная, аще словом, аще делом, аще ведением и неведением... не погуби её, и не предай вечной муки, но по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих ослаби и прости вся согрешения её... и вчини её со святыми Твоими, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.
  
  *************
  
   Сава должен был найти Сирин раньше, чем Яр. Чистый лесной воздух после страшной норы облегчил дыхание и прояснил голову. Лицо Риты до сих пор стояло перед глазами. Она была готова погибнуть, но крестик в руке оказался страшнее ножа возле горла. Этот крестик и стал для неё приговором, в миг убийства она поняла свою участь. Сава не мог прекратить думать о Яре, затеявшем кровавую и безжалостную игру.
  
   Что он сделает с Сирин? Сава бежал со всех ног, но в тайной пещере ворожеи не оказалось. Внутри разбросаны тряпки, пахнет травяной мазью, следы босых ног уводили в сторону Монастыря. Значит Сирин повела крестианку домой, и они так спешили, что совсем не путали след. Сава добежал до места их встречи с Лесными Духами, увидел разворошенную ель, и по спине пробежал холодок. Чёрные Волки успели его обогнать и первыми настигнуть беглянок, но ни одной капли крови Сава поблизости не нашёл. Человеческие следы терялись в круговерти волчьих следов, но, кажется, Сирин убежала в кустарник. На хлёстких ветках остались клочки её юбок. Чёрная Стая не погналась за ней, хотя Великие Звери редко упускали добычу. Сава бросился через лес. Может быть он ещё успеет предупредить её и уберечь от мести Яра!
  
   Посреди дебрей рос огромный кряжистый дуб. Ему было немало Зим, а может быть много лет, и он видел сосны ещё ростками, когда они только-только завоёвывали поляну вокруг. Но, как бы они не старались, словно из почтения к старику сосны выросли подальше от его раскидистых могучих ветвей.
  
   Дуб утвердился в особенном месте. Его ствол не могли охватить четверо матёрых охотников, а от корней до вершины покрывали узоры из белой краски. Между ними читался знак Мара-Вий: руна племени Зимнего Волка. Но ещё до того великанский дуб почитали ведуньи старого племени. Пусть ветра, снега и дожди избороздили кору и сильно стёрли прежние руны, красная краска ещё виднелась.
  
   С приходом весны подлесок зазеленел, поднялись пышные папоротники, но на дубовых ветвях не распустилось ни одного молодого листочка. Зато с каждой ветви спускались нити с птичьими перьями и костями. Дерзкий ветер шевелил украшения и наполнял окружающий лес перестуком. Бывало, что весенние бури срывали подвески, и земля у корней могучего дуба сплошь белела птичьими черепками, иссушёнными крыльями и когтистыми растопыренными лапами.
  
   Самоё надёжное гнездовье Сирин скрывалось именно здесь, в дубовых ветвях, в развилке священного дерева. Ворожея вытянулась на толстом суку и привязывала новую подвеску с костями. Над местом силы загудел ветер и растрепал её тёмные волосы. Костяные гирлянды радостно застучали. Завидев Саву под дубом, Сирин скользнула в развилку. Если не искать её там нарочно, то можно совсем не заметить.
  
  - Сойди ко мне! - позвал Сава. Но никто не шелохнулся. - Шибче, недосуг мне просить! Яр очас явится!
  
   Сирин выглянула на него сверху-вниз. Сава подошёл к стволу, поднял руки, словно хотел поймать её.
  
  - Ты не ведаешь, ще он с Ритою сдеял. И про тебя пытал, велел привести. Надоть бежать, покуда он не явился. Скорее, бежим из лесу! Азмь тобя охраню, ни единому гаду не дам! Сойди ко мне, неясыть-ты-птица, оберегу от кажного лиха. Клянуся тобе - шерт! Токмо сойди!
  
   Новость о том, что Яр поймал и расправился с Ритой, встревожила Сирин. Да, он жесток, и убивал, но раньше только чужих. Если он пролил кровь в своём племени, то и дальше не остановится. Лучше Сирин ведуньего сына никто не знает. Её чёрные глаза заблестели от страха, она облизнула пересохшие губы и приподнялась Саве навстречу, но тут снова спряталась в развилке ветвей.
  
   Яр подкрался так незаметно, что Сава не заподозрил его до последнего мига. Он обернулся по взгляду Сирин и увидел перед собой вожака.
  
  - Нешто сыскал мою Тень, - указал Яр подбородком на дуб. В руке он припас нож, взятый у Свири, за плечом нёс винтовку. Сава незаметно потянулся к висевшему за спиной автомату.
  
   - Поди сюда, - поманил его Яр. Сава помедлил у дуба и неспело подошёл к вожаку. За те несколько шагов он пытался лихорадочно сообразить, стоит ли напасть первому и позволить Сирин уйти, или ещё потянуть время какой-нибудь выдумкой? Яр наверняка всё подслушал, что он говорил о побеге.
  
   Вожак кивком остановил его в двух шагах, поднял нож в сторону Сирин и опустил его под ноги.
  
  - Сойди ко мне.
  
   В гнезде завозились, уползая поглубже. Сирин надеялась на защиту священного дерева.
  
  - Гляди, аки страшится меня, Сава, - засмеялся вожак, будто поймал Тень с поличным. - А почто страшно ей, коли худого не сделала? Нет уж, есмь вина на ней: супротив моей воли пошла, топерича повинную голову под крылом прячет, або Совесть грызёт. Боязно ей повиниться передо мною. Слух! Ты крестианку мою умыкнула? Чую, ще ты. Сие ведаю.
  
  - Яр, безвинна она, - заступился Сава. Вожак уколол его взглядом.
  
  - А ты откель знаешь? Азмь дух её в норе чуял. До крестианки она домоглась. Возжелала чего от дщери израдца, ано чего возжелала - не ведаю. Вина... вина на моей Тени, Сава, так пущай и сойдёт ко мне и ответит, на кой Счастье изволила у вожака?
  
   Он подошёл к дереву, Сава держался чуть поодаль. Видят Предки, если бы Яр причинил Сирин вред, тогда хоть сколько Великих Зверей будь в его подчинении, Сама бы своей жизнь пожертвовал за неё.
  
  - Сойди, - велел Яр у дуба. В ответ ему слетел черепок и отскочил от тёмной макушки. Яр тряхнул головой. Над священным местом играл запах страха.
  
  - Не хочешь? - удивился Яр. Он оторвал от коры руки и поглядел на испачканные запёкшейся кровью ладони.
  
  - Сав, огнепал при тобе?
  
  - Со мною.
  
  - Пали по ней. Не слухат меня. Немая, так ощё и не слухат.
  
   Сава стянул автомат, снял с предохранителя и передёрнул затвор. Сам же глаз не сводил со спины вожака. Наклонив голову, Яр выковыривал остриём ножа грязь из-под ногтя. Он стоял всего в шаге. Прикончить его сейчас, значит нарушить уклад, но облегчить жизнь всему племени. Сава приподнял оружие и прицелился Яру в затылок. Тотчас Яр развернулся, перехватил автомат за цевьё и ударил Саву кулаком в скулу. Он упал с автоматом в руках, хотел скорей откатиться, но Яр подскочил к нему и ударил, так что автомат вылетел. Вожак навалился на Саву, попытался ударить его коленом в лицо, но тот защитился правой рукой, а левой выхватил нож.
  
  - Тешишься со мною, Сава, играешь! - осклабился Яр, будто они сцепились по-дружески. - Хочешь утечи с ней? Да куда же ристать вамо, где прятаться? Азмь вас и под земью сыщу, и в надземье словлю. Так на кой?
  
   Сава подтёр разбитую губу ладонью и злобно вытаращился на вожака. Нападать на него с одним ножом, когда при Яре винтовка - не было смысла. Сава поднялся и начал медленно обходить Яра по кругу. Вожак снял винтовку и бросил плашмя, и придавил ногой к земле.
  
  - Ристай. Но коль подыму, тады ляжешь.
  
   Сава кинулся на него. Яр ловко поддел винтовку носом сапога и подбросил, но Сава не дал ему поймать её на лету. Он схватил Яра за куртку и потянул на себя, упёрся ногой ему в грудь и переметнул через голову. Яр грохнулся на покрытую костями птиц землю в паре шагов от автомата. Сава кинулся к оружию, но завладеть им не успел. Яр вскочил и схватил его за волосы на затылке. Сава вывернулся и, согнувшись, ударил его в живот. С выбитым хрипом Яр всё-таки стиснул Саву за шею и повалил его на птичьи кости. В борьбе Сава умудрился сесть сверху и разбил Яру скулу и бровь.
  
  - Не трогай её! Не трогай! - молотил он и душил вожака со всей силы. Лицо Яра налилось тёмной кровью, руки вцепились в Савины запястья, но отчего-то он не пытался их разомкнуть, а через силу сипел и смеялся. Зрачки Яра вдруг сузились в две булавочные головки. Одним махом он отнял руки Савы от горла. Потеряв опору, тот полетел головою вперёд и получил любом в лицо. В глазах полыхнуло, нос хрустнул и забулькал кровью. Сава схватился за лицо и упал наземь. Яр, глубоко отдыхиваясь, поднялся на ноги.
  
  - Добре, добре... - отирал он кровь из разбитой брови и обходил Саву по кругу. Сава попытался привстать, но на голову тут же обрушился приклад винтовки. В развилке дубовых ветвей зашевелилась Сирин.
  
  - Всё едино сыщется тот, кто осадит тобя! - простонал Сава. Яр рассмеялся. Он всё-таки поднялся на четвереньки, но вожак опять подскочил и ударил его ногой под дых. Сава скорчился на земле и больше не мог пошевелиться. Откуда-то сверху тревожно замычала Тень. Яр передёрнул затвор и прицелился Саве в голову.
  
  - Сойди ко мне. Не то башку ему прострелю! - гаркнул он ворожее. Сирин секунду таращилась сверху, затем медленно, будто во сне, начала слезать со священного дерева, упираясь босыми ступнями в бугристые складки коры. Яр поднял лежащий в стороне автомат, отстегнул обойму и выщелкнул готовый к стрельбе патрон. Сирин прижалась спиной к стволу дуба. Если сбежит - Саву точно ждёт смерть. Яр бросил автомат и подошёл к ней вплотную. Разгорячённый дракой, он улыбался и одной рукой стиснул её за плечо, а другой вынул из-за пазухи обрезок верёвки.
  
  - Кажи руку, коей меня предала. Кажи руку, коей вервь с крестианки обрезала.
  
   Сирин побледнела, словно мел, но показала ему правую руку. Тонкие пальцы подрагивали, ладонь исполосована шрамами.
  
  - Длань... - Яр перехватил её за запястье и вынул нож. При виде лезвия, у Сирин сами собой подкосились колени.
  
  - Ны ны-ыа! Ны-ы, Алл, ны ны-ыа! - замотала она взлохмаченной головой, но не посмела вырвать от него руку. Яр с удивлением поглядел, будто не понимая, чего она испугалась.
  
  - Ще ты плачешь? - вдруг обнял он Сирин и прижал её голову за затылок. - На кой ты так? Не плачь, мила, азмь же тобя не калечу: не больно, не лихо не сдеяю. Ты ж моя. Токмо моя. Моя Тень. Зри, не зверь я. Не зверь. Слухаешь сие?
  
   Он приподнял нож и отрезал от верёвки кусок, взял Сирин за правую руку и обвязал ей запястье.
  
  - Сие, дабы помнила, аки ты окаралася. Дабы более не отреклась от меня ни дланью, ни шуйцей, ни мыслью, ни делом. Будь при мне, Тень, и тобя ни один не коснётся. Неужто не веришь?
  
   Сирин мелко закивала, стараясь больше не плакать. Яр прижался губам к её устам и вложил нож ей в ладонь. Пожелай она - могла бы зарезать. Но Сирин робко, затем всё с нарастающей жадностью упивалась его поцелуем, и забыла про страх, забыла про смерть, и про Саву, кто выгнулся и наблюдал всего в двух шагах с залитым кровью лицом. Остались лишь Яр и она - Птица Ночи и Пастырь у мёртвого дуба.
  
  - Не зверь я. Не я зверь... - всё шептал он на ухо. - Энто не я чудовище...
  
  *************
  
   Олеся подошла к охотникам на берегу Кривды. Сам Гойко подвёл её к груде курток, накинутых поверх какого-то небольшого предмета возле серой воды.
  
   Логово обложили со всех сторон, но несколько охотников из крамолы сумели прокрасться через тайный тоннель и пустились прочёсывать лес. Начали с лёжки Риты, отыскали следы: она зачем-то пошла глубже в чащу, но там след терялся. До самых сумерек они, рискуя собой, искали сестру Олеси. Им и в голову не пришло посмотреть у воды, пока Олеся не вспомнила, как любила Рита гулять по берегу Кривды. Невдалеке от того места, где она училась оседлому языку, и нашли то, что закинули куртками.
  
   Недоброе предчувствие сгустилось на сердце Олеси. Гойко присел возле курток. "Нет, не может быть! Под ними, наверное, какой-нибудь зверь или ребёнок..." - опустилась Олеся на кровавые камни. Гойко выжидающе посмотрел. Олеся взялась за край куртки и потянула вниз. Показались каштановые волосы, белый лоб и закрытые глаза Риты. Олеся прерывисто выдохнула. Рука Гойко стиснула ей запястье.
  
  - Сие она. Неживая. - покачал головой он, то ли предупреждая не открывать дальше, то ли готовя к тому, что под куртками, и отпустил руку. Олесе казалось холодные пальцы не гнутся. Голова опустела при виде мёртвой сестры, только сердце бешено колотилось об рёбра. Олеся стянула покров. У Риты перерезано горло, нет ног до колен, живот вспорот, грудь и рёбра иссечены странными линиями. В левой руке что-то крепко сжималось. Олеся с трудом разжала кулак и вынула маленький крестик.
  
  - Крестианцы, - указал Гойко. - Смерть на них. Рита крест сорвала, покуда над нею ругались.
  
  - Крестианцы... - эхом отозвалась Олеся, будто во сне.
  
  - Глянь на другую руку.
  
   Олеся подняла правую руку сестры. У Риты отрезан палец, на который она ещё вчера надела кольцо - то самое, принесённое Вольгой из Монастыря. Вот как случилось... Волкодавы, а больше и некому, пробрались в лес, поймали её у реки и отомстили за перстень... нет, было всё по-другому! В лесу рядом со следами Риты она видела и другие следы. Младшая ни за что бы не позволила себя так просто поймать. Если только её не заманили.
  
   Олеся хорошо помнила имя того человека, кому Рита среди христиан доверяла, кого могла к себе подпустить.
  
  - Это ты... - вырвалось с губ. Гойко услышал, но ни о чём не спросил. Вместо этого он вынул из тела Риты орудие мучительной смерти. Олеся взяла окровавленный клинок-наконечник и положила себе на колени. Гойко встал, жестом велел другим отойти и оставил её в одиночестве перед сестрой.
  
   Кривда неспешно текла на юг. Говорили, там гораздо теплее. Говорили, там лесов не бывает - сплошные поля, что по ним можно свободно бежать: очень быстро, так что любое горе отстанет! Говорили, там нет ни одного сильного племени, и кто бы не пришёл в Вырей, не познает ни страха, ни голода, ни единого худа. Там нет вожаков, кажный живёт без обмана. Там Тепло без Зимы, там любят и верят друг другу, без всяких залогов и обещаний. Там растут цветы, Рита! Красивее не сыщешь, каких ты не видывала! Ты уж тамо меня обожди. Мне в юдоли сей надоть ощё поискать твоего душегуба. Уж я с него жилы вытяну, уж я его за кровь твову не помилую! Яко ты мне сказала? "Егор" - значит, да? Последние дни он на свете дохаживает. Зря ты к нему подалася, зря ты доверилася. Соврал тебе, да? Искривил. Яко там по-надземному? Лжец, обманчик... убийца!
  
   Взгляд снова упал на запястье сестры. Её белая нить покраснела от крови.
  
  - Я ж его на кресте распну, гада! - заорала она во всю душу. - Стены каменные его не отаят, доможуся! Смерти сам возжелает, егда в руки ко мне попадёт! Шерт! Шерт, в том клянуся тобе, Ритка!.. Клянусь.
  
   Она склонилась, не зная, какого места можно коснуться. Дотронулась до лба и огладила негнущимися пальцами Риту по волосам. В каштановых прядях запутались крошки земли. Олеся опустила взгляд: с внутренней стороны бедра торчал маленький кусочек железа. Она вытащила его и положила в карман. Больше ни о чём думать она не могла. Вожак Навьей стаи, матёрая Волчица и старшая сестра зашептала слова, какие вслух никому, кроме Риты, не доверяла.
  
  Я узрел, ще у меня есмь великая семья,
  И тропинка, и лесок,
  В поле кажный колосок!
  Речка, небо голубое -
  Энто всё моё, pодное!
  Энто Родина моя!
  Всех...
  
   Она подняла озверелый взгляд к хмари. Солнце не желало почтить вечный сон Риты и светило всё также беспечно и весело. Губы всё пытались сложить последнюю строчку из старого стихотворения, но лишь зубы скалились и колотилась в висках Волчья кровь. Ничего, кроме последних трёх слов Олеся провыть не смогла.
   - На свете я...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"