Золотая Кромка. Роман
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Золотая Кромка.
1
Если спросить у меня, что бы я выбрала: жить так, как я живу или не рождаться вообще, я бы выбрала второе. Как бы ты ответила на этот вопрос раньше - не знаю, но в дни, последовавшие после смерти капитана Златова, ты, наверное, согласилась бы со мной.
Он был... Всем. И точка. У вас было общее предназначение. Мне, которая сомневается всегда и во всем, кажется просто невероятным, что свое призвание можно ощутить так рано. Это проявлялось еще в детстве, когда ты брала дедушку за руку и требовала идти гулять. Сегодня ты уводила его в соседний двор, завтра - на окраину города. Ты всегда любила путешествовать. Даже в сорокоградусную жару, когда самое интенсивное обмахивание вместо облегчения приносит с собой запах чужого пота. Даже когда небо, захлебываясь от ярости, полощет верхушки деревьев в невероятном переплетении ветров. Ты с отличием закончила Космическую Академию. Звездоплавание было для тебя искусством, наслаждением, приобщением к немыслимой вечности, в которую можно, оказывается, погрузиться...
Ты никогда не боялась расстояний. Космос был твоей судьбой. И судьбой капитана Златова - тоже.
Родной мой!
Именно в его глазах ты впервые увидела Золотую Кромку. Ты еще не знала тогда, что это такое, ты даже не обозначила ее каким-то словом. Ты просто взглянула ему в глаза и увидела ее: крошечный отблеск возле зрачка, полукруг света, обрамлявший твое отражение. Это произошло в тот день, когда вы будто вынырнули из разных глубин, из разных пропастей. Он был от земли, ты - от моря. Розовая трубка погасла в твоей руке. Завешанные пледом иллюминаторы освободили вас от нестерпимого звездного мерцания. Красная точка корабля застыла на маршрутном планшете. И "Я тебя, наверное, люблю" то ли вырвалось, наконец, из тюрьмы сдержанности, то ли сразу наивно и честно распустилось на губах - но так или иначе внезапно появилось в воздухе.
Капитан Златов спросил:
- Что, правда?
Ты пожала плечами и сказала:
- Ну да.
Вокруг вас волнами переливалась луноликая темнота. В ней нежилась душа. И хотя вы еще немного таились друг от друга, но все яснее ощущали: свет. Он осветил восемьдесят дней. Но ему суждено было стать светом в конце тоннеля.
Ты помнишь, как это случилось, помнишь каждую деталь. Капитан Златов лежал на диване, бледный до синевы. Ты видела много смертей в Космосе. Все вот так сначала бледнеют, а потом тихо сходят на нет.
Не выдерживают жесткого непрекращающегося космического излучения, перепадов давления, перегрузок на старте...
Он крепко сжал твою руку и вдруг сказал:
- Знаешь, Янка, не хочется умирать. Жизнь такая штука: может понравиться...
Тебе хотелось, чтобы он впитал в себя твой образ, и ты, задыхаясь от слез, все равно смотрела ему прямо в глаза, но он отвернулся и еще несколько секунд дышал спокойно и ровно.
Делать вскрытие ты запретила. Просто сказала "нет" и все. Помнила, как однажды в Академии видела вскрытие. Патологоанатом пилил мертвому череп. Все тело умершего содрогалось в такт движениям пилы.
И тогда врач хлопнул мертвого по щеке и сказал:
- Васильич, ну-ка спи, - и рассмеялся.
Тело капитана, согласно обычаю, было выброшено в Космос.
Прощай. Прощай, мой золотой капитан!
С тех пор ты жила не жила.
2
В следующий раз ты увидела ее на Ибире. В тот день ты проснулась одетая, в кресле пилота. Часы показывали что-то вроде одиннадцати - тебе лень было изогнуться посмотреть. Все тело было липким. Ты пошла в ванную и, не раздеваясь, встала под душ.
От мокрого шерстяного свитера пахло твоим отчаянием.
Ты позавтракала, мешая кофе с коктейлем, побродила без дела по кораблю и некоторое время просто сидела, рассматривая морскую раковину, которую тебе однажды подарил капитан Златов. Она была большая, с половину твоей руки. Ребристая и лилово-розовая. На ее острых гранях что-то поблескивало. Потом ты решила, что неплохо бы слетать на Ибир.
Это была маленькая, непритязательная, типичная старая индустриальная планетка. Ее звезда огромной пульсирующей массой подрагивала в самом центре Стрельца, притягивала взгляд, дергала душу за одни ей ведомые веревочки. Ибир же напоминал уродливого карлика, лишь случайно родившегося в семье великанов: корка льда будто сковывала его, оставляя только половинку самого южного материка холодному морю и приютившейся на его берегах растительности.
Это - одна из тех жалких планет, на которые прилетают, чтобы пополнить запасы топлива или устранить незначительные поломки. Здесь, как и на всех подобных планетах, нашли себе приют несколько десятков неудачников будто бы занимающихся научной работой. Первый раз ты была на Ибире пять лет назад, когда еще училась в Академии, и до сих пор помнила одного из них, вдохновенно разглагольствующего в баре перед десятком беззубых старикашек и то и дело норовящего цап-царапнуть тебя за коленку.
Зато табак на Ибире крепок. Если только можно назвать табаком жуткую смесь земного таурина и высушенного сахара из сладких ибирских морей. Сахар добавлялся и в коктейли, именно поэтому ты часто посещала Ибир. Странно, но теперь всегда, когда ты пробовала наполнить свою жизнь смыслом, она оказывалась заполнена алкоголем.
В баре возле космопорта сидело несколько человек. Они даже не обернулись, когда ты вошла, слишком поглощенные домино и тягостными мыслями. Ты задержала взгляд на странного вида женщине. Подперев щеку рукой, она уставилась в бокал и ни на что не реагировала. Спутанные волосы свисали ей на лицо. Бармен полотенцем вытер мыльные руки и выжидательно взглянул на тебя.
- Мне "водку-лимон", да и трубку наполните тоже, - ты поколебалась, потом все-таки спросила, - вы не подскажете, кто это?
Бармен фыркнул:
-Это? Это же стопщица! Никто не везет, вот она и сидит здесь второй день.
- А, понятно. А ей куда?
Он недоуменно взглянул на тебя, но тем не менее удовлетворил твое любопытство:
- Кажется, на Фибс. Вам по пути?
- Нет, - ты покраснела.
Ты знала, конечно, что существуют люди, которые останавливают корабли и просят подвезти бесплатно. Их называли космостопщиками. Так летали легкомысленные искатели приключений, воры и нищие, у которых не было своего корабля. Ты слегка обернулась, чтобы взглянуть на стопщицу. Подумала, что для женщины летать таким способом - вдвойне унизительно, и все-таки ты была почти готова ее подвезти. Все лучше, чем долгие часы одиночества на корабле, едва-едва плетущемся сквозь Пространство...
О капитан Златов! Ты сделала глоток. "Родной мой!"
Ты почти ничего о нем не знала. Его биография была достаточно запутанной для того, чтобы даже после долгих откровенных разговоров в ней оставались пробелы и тайны. Жизнь не сломала его, но пообтесала изрядно. И ты не знала, то ли этот резец создал талантливую скульптуру, то ли он наоборот не затронул и не разрушил удивительно справедливые идеалы.
Ещё он всегда говорил, что ему предназначено быть одним из тех, с кем Жизнь любит играть в мяч. Она забрасывала его туда, куда ей приходило в голову, и он устал скучать по дому. Земля стала недостижимым фантомом, мечтой. Он смирился с этим, сумел стать разумным и покорным. Покидая планеты, он не огорчался и не тосковал по оставленному...
Господи, самое страшное в жизни - это разлуки. Смерть - это тоже разлука своего рода.
- Кому-то нужно было на Фибс? - в бар, широко распахнув дверцы, вошел новый посетитель. Это был бритый налысо, полупьяный мужик в темно-серой ветровке.
Космостопщица откинула назад волосы, смерила его высокомерным взглядом и процедила:
- Я не летаю с пьяными пилотами.
- Как вам угодно, - обиделся он, чересчур развязной походкой подошел к стойке и взгромоздился на винтовой табурет.
В слабом золотистом освещении бара ты разглядела его лицо только когда он сел рядом.
- Януля, ты?!
- Вадик?!
Ты бросилась к нему на шею, подлетела к нему к нему одной сплошной вспышкой радости, забрызгала его своим счастьем, обсыпала миллионом искрящихся блесток, из которых каждая была красивой, абсолютно совершенной Золотой Кромкой, изо всех сил обняла его, выплеснув все свое существо в этом кратком, сильном, почти мужском объятии. Вадим!
- По-моему, вся галактика прилетает сюда выпить коктейль! - весело объявила ты.
- Курево на Ибире тоже самое лучшее.
Ты снова обняла его. Вадим был твоим лучшим другом. Иногда тебе казалось, что у тебя с ним - либо одна душа на двоих, либо две абсолютно одинаковые клонированные частички. И это не взирая на то, что он был старше тебя лет на пятнадцать. И хотя ты не видела его уже четыре года - с тех пор, как закончила Академию и стала отрабатывать практику у капитана Златова - было ясно, что ничего не изменилось.
- Ну, рассказывай, - потребовала ты.
- Одну минутку, Януля, - он поднял руку, подзывая бармена, и вполголоса объяснил тебе, - слушай, у меня в голове появился маленький расточек опьянения. Чтобы он вырос, его надо полить.
- Его надо поливать и поливать, - вставил бармен.
- Мне "водку-лимон".
- Мне тоже, - решила ты.
Денег у тебя было немного, но Вадим, кажется, был склонен угощать. Он рассказывал тебе, что мечется между женой и любимой девушкой. С женой двое детей, девушка тоже беременна.
- Наташа - не люблю я ее - но она верный человек, пережито с ней много, а Таня нет.
- Наташа - это жена? - уточнила ты.
- Да.
И еще долго, пока сквозь распахнутое окно не проклюнулся блеклый рассвет, вы сидели в баре. Вадим говорил, что, чтобы увидеть Истину, надо быть свободным от страстей, а ты - что Истина в страсти, глаза стали слипаться, "водки-лимон" почти не осталось. Ты рассказывала ему о капитане Златове. И хотя ты всегда не любила, когда кто-то посторонний соприкасался с твоим отчаянием, исповедь приносила такое облегчение, что, когда ты закончила, то просто не представляла, как могло быть по-другому.
Он сказал:
- Красота может существовать только миг. Она и красива в своей быстротечности. Время и Красота совместимы лишь в одном случае - если она застынет, подобно кусочку янтаря. Но это смерть. И ценно по-настоящему только то, что прервалось. Потому что это осталось неразгаданным и неоскверненным. Скоро бы тебе надоело летать с ним по всей Галактике, и вы бы расстались, а так...
Ты не слушала его. На поверхности жидкости, похожей на расплавленную карамель, возник мерцающий вязкий сгусток. Ты испуганно встряхнула стакан, и, хотя ты почти все выпила, "водка-лимон" расплескалась на стойку.
- Извините... - пролепетала ты. Бармен вытер со стола золотистую лужицу.
- Что такое? - спросил Вадим.
- Золотая Кромка, - ответила ты. И сама удивилась тому, что сказала. Но по-другому это нельзя было назвать.
Тебе показалось, он вздрогнул. Или это колебался жаркий дымный воздух.
- Возвращайся домой, - на прощанье сказал он, - это лучше всего.
3
После того, как все молитвы, разосланные в самые дальние уголки Вселенной, вернулись без ответа назад, после того, как был выкурен весь сахар, и выпиты все коктейли, после много чего еще, тебе ничего больше не оставалось, кроме как вернуться домой.
Ты приземлилась ( наконец-то можно с наслаждением произнести это слово, не подыскивая ему никакой замены типа "приибирилась") в теплую пыльную золотую осень. Твой дом располагался за городом. На твоей улице - низкие заборчики и приветливые разговоры. Пушистые кошки нежились на крылечках. Под широким русским небом было тепло, как в объятиях чьей-то души.
Пораженная сердечностью самой природы, ты бежала прямо по лужам к родному дому, и вода смывала с твоих ботинок пыль многих планет...
Вечером, после бани, вся семья расположилась на веранде. Ели пирог с вареньем, и ты в красках расписывала свои космические приключения. Мама только вздыхала, то и дело прикладывала руку к сердцу и говорила, что твое бесстрашие проявлялось еще в детстве, и что тебе гораздо больше подошло бы родиться парнем, а не девушкой.
- Водку-то пьешь? - спросил отец.
- Коктейли - пью, - сказала ты.
- Вот этого не разрешаю, - седая голова отца медленно качнулась из стороны в сторону, - пить надо чистые продукты. Откуда ты знаешь, кто и что в этих коктейлях намешал?
Отец разлил водку в стаканы и выпил залпом. Ты - вслед за ним. Сердце хлопающе дергалось от невыразимой любви к отцу и от долгожданного приобщения к миру взрослых.
Ты хотела им сразу же рассказать о капитане Златове. Но что-то подсказывало тебе повременить.
- Завтра, - подумала ты, - завтра расскажу.
Ты оставила окно открытым. Яблоневые ветви клонились к подоконнику. Ты заснула среди таких родных, настоящих запахов: осени, дыма, полыни...
Почему ты проснулась - так никогда и не поняла. Может, скрип ставни или дощатого пола... Ты никогда не спала чутко, по утрам тебя не возможно было добудиться, ты засыпала при свете и при каком угодно шуме.
Но здесь... Даже сам воздух был напряжен.
Совершенно не осознавая, что делаешь, ты отбросила одеяло, метнулась к окну и кубарем скатилась в мокрый клевер. Перемахнула через колья палисадника, чудом не порвав пижаму, и побежала в сад.
Возле соседской ограды густые заросли ранетки скрывали колодец. Ты спряталась за его бревенчатым срубом и скорчилась, пытаясь восстановить дыхание.
Резкая боль чуть пониже правой лопатки.
Падая, ты как-то сумела изогнуться и увидеть тень, неслышно настигшую тебя сзади.
- Мамочка, о Господи?! Ты?!
Сотни Золотых Кромок заблестели на лезвии ножа, на металлических пряжках ее кофты. Где-то внутри тебя булькающе "взбякнула" кровь и попыталась втянуть твое сознание в это взбякивание. Жизнь будто понизила градус. Над тобой закружились тонко очерченные ветви, ясно видимые на фоне посветлевшего неба.
Ты ждала последний удар. Впрочем, это даже нельзя назвать ожиданием - сотая доля секунды, просто время, которое дается перед смертью любому грешнику, чтобы осознать: всё. Может быть, эта секунда и есть ад.
То ли ты все-таки дернулась, то ли она промахнулась - было слишком темно - но удар пришелся в плечо. Ты рванулась и, оставив кусок мяса пришпиленным к ножу, перевалилась через колодезный сруб и рухнула вниз.
Ведро, о которое ты ударилась при падении, звякнуло и, будто настигая, полетело на разматывающейся веревке за тобой.
Ты погрузилась в ледяную колодезную воду. Наверху все стихло.
Ты не стала выныривать сразу же, вцепилась ногтями в стены, голова закружилась. Перед глазами замельтешили фейерверки. Когда они сменились тьмой, ты вынырнула.
Дыхание не успокаивалось: ты нахлебалась холодной воды. Где-то в глубине бил ключ.
Ты отчаянно забарахталась, схватилась за веревку и полезла вверх.
Когда ты выбралась, в саду было тихо. Ты пошла вдоль ограды, с треском ломая разросшиеся лопухи.
4
Настоящие друзья - это тихая гавань. Ты пришла к Ольге под утро, почти уверенная, что дома ее нет: истинная Ольгина жизнь начиналась с сумерками и продолжалась до тех пор, пока в городе работал хоть один бар. В остальное время она спала или бесцельно тыкала пультом в систему раздвигающихся картин на стене в кухне. Однажды она сказала тебе: мир - это вовсе не материал для размышлений, им нужно просто наслаждаться.
Ольга была дома. Сказать, что она была удивлена, когда тебя увидела - значит не сказать ничего. Ты ввалилась в прихожую окровавленная, дрожащая от холода, мокрая одежда прилипла к телу и, казалось, обрисовывала на тебе каждую пупырышку "гусиной кожи". Ты привалилась к стене, поверхности черных, отполированных шкафов блестели, как воды бездонных таежных озер, ты закрыла глаза.
Опомнившись, она втащила тебя в комнату. Потом, закутавшись в Ольгин махровый халат, ты пила какао и грела ладони о кружку.
- Твоя мама? Не может быть! - удивлялась Ольга, - зачем?
- Оленька, я не знаю...
Ты провела у Ольги несколько недель. Ты не делала попыток вернуться домой, хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи. Ты не испытывала ни горя, ни даже просто банального желания узнать, зачем твоей матери понадобилось тебя убить. Тебе просто казалось, что наступило такое время, когда рушиться будет все, и попытка убийства представлялась не чем-то из ряда вон выходящим, а скорее симптомом, признаком незыблемости данного хода вещей. Это началось тогда, когда умер капитан Златов, и пока это не кончится само, ничего сделать нельзя. То ли это надо перетерпеть, то ли просто об этом не думать. В твоем сознании было много ниш, большинство сохраненных в них воспоминаний и мыслей требовали слишком много сил при извлечении, поэтому ты их просто замуровала там и больше к ним не возвращалась. Так что ты целыми днями то сидела, то лежала в разобранной кровати и курила. Незамурованными остались две ниши: в одной из них вповалку валялись прокуренные мыслишки о хоть каком-то поддержании своей жизни, да и те все больше оставались невостребованными (Ольга заботилась о тебе как о маленькой), вторая была посвящена капитану Златову. Просыпаясь, ты сразу же погружалась туда целиком, и только вялый дымок розовой трубки пробивался на поверхность.
Ольга ломала голову, как вывести тебя из этого состояния и выбрала столь характерный для нее путь.
- Янка, а как насчет всенощной? - однажды спросила она.
- В церкви? - спросила ты, обдумывая, может ли религия принести тебе утешение.
- В баре, - ответила неподражаемая Ольга.
Через два часа в твоей голове ворочались вялые целлулоидовые мысли, действия же были стремительными и точными. Ты познакомилась с симпатичным худеньким парнишкой (Игорь - это так в скобках) и, будучи не в силах видеть свое округлевшее пьяное лицо в тех лучистых глазах, втолкнула его в какое-то темное подсобное помещение. Чуть не споткнулась о служебный инвентарь, зачем-то уточнила имя, закрыла глаза, голова поплыла, и Австралия оказалась рядышком...
С тех пор ты почти не бывала дома. До вечера бродила одна по улицам, вечером шла с Ольгой в какой-нибудь бар, а утром не вспоминала события ночи.
Но каждую секунду этого вроде бы напрасно проведенного времени ты сосредоточенно обдумывала Свою Жизнь Теперь. Тебе хотелось говорить, говорить с кем-нибудь о капитане Златове. Это было, конечно, бессмысленно, но ты просто не представляла, в чем, кроме слов, можно найти спасение...
В словах? В коктейлях? В воспоминаниях?
5
Ольга проснулась рано, что было ей несвойственно абсолютно. Обычно она просыпалась уже днем, когда безмятежные солнечные пылинки начинали тяжелеть и задумываться. Это было заметно только ей одной. Ей нравилось наблюдать за их тревогой, она думала: жарьтесь-жарьтесь, так вам и надо. А мне просто тепло!
Сегодня она проснулась от какого-то странного, вяжущего душу, как зеленые фрукты - рот, беспокойства. И не сразу поняла, чем оно было вызвано. День обещал быть самым обычным с той лишь разницей, что вечером в бар с ней пойдет Янка.
Ольга прекрасно понимала, что, поселившись у нее, ты автоматически вовлекаешься в ее стиль жизни, но совесть Ольгу не мучила: если ты и поддавалась ее влиянию, то только потому, что оно изначально было близким тебе.
Ольга натянула одеяло почти до подбородка, распласталась в тепло-мажущем уюте постели, словно для того, чтобы провести параллели между удобством и ясностью. Подобное желание возникало у нее не часто, и сейчас ее не привыкший к анализу ум не мог выделить главное в этой бессмысленной обволакивающей тоске.
Так она лежала еще с полчаса, погрузив руки в скопления солнечных пылинок и думая о том, что, возможно, именно такая участь постигает грешников - они превращаются в пыль, поджариваются каждый день в безжалостных лучах, и только ночь дает им желанную передышку. Не такая уж бредовая мысль, если верить утверждению, что некоторые круги ада люди проходят на Земле...
Наконец она поняла, что же именно ее беспокоит. Прошло уже три дня с тех пор, как перед ней поставили цель, а она еще не приложила никаких усилий для ее исполнения. Ольга полежала еще какое-то время, иногда прикасаясь к оставленной незадачливым любовником царапинке на животе, потом встала и начала одеваться.
6
Виктор Гасар шел по улице и искал, кого бы проклясть. Сначала, когда он был еще ребенком, то культивировал в себе это стремление, понимая, что слишком раним и беззащитен. Теперь это стало привычным, но - вовсе не скучным, хотя он ожидал этого и слегка побаивался.
Он всегда носил черные очки, чтобы не встречаться с прохожими взглядом. Он давно уже обратил внимание на то, что - пусть на одну секунду - но с любым прохожим устанавливается зрительный контакт. Поравнявшись с тобой - он отведет взгляд и сразу же о тебе забудет, но пока ты идешь ему навстречу - ты потенциальный враг. Виктор был с этим не согласен: наоборот надо опасаться того, кто за спиной. Просто сложно все время оглядываться, двигаясь в непрерывном людском потоке. Вот так причудливо инстинкты переплетаются с современными реалиями и утрачивают свое значение. Только неудобства причиняют.
Сегодня Виктор был в дымчатых, слишком светлых очках и чувствовал, что ему надо выпить. Он зачем-то пошарил в карманах, хотя знал, что придется выбирать: или такси, или выпивка. Тем не менее он прямо на улице, не стесняясь, пересчитал деньги. Он заметил, что на него пялится высокая черноволосая девушка. Плевать, что они все думают. Вполне возможно, скоро он будет отомщен.
Бар располагался на первом этаже маленькой гостиницы в центре города. Космопорт недавно перенесли за шестьдесят километров от города, и даже в центре воздух был прохладным и свежим. Недоставало только первой листвы - клейкой, бирюзовой, пахучей. Виктор дернул плечом - предстояло еще вытерпеть зиму.
Виктор заказал пиво и стал мелкими глоточками его тянуть. Он знал свой недостаток: сначала он всегда пил слишком быстро, а потом, когда пива уже оставалось на донышке, спохватывался - удовольствие проносилось мимо. Сейчас он решил, что не допустит этого. Он так старался пить медленно, так сосредоточился на этом, что не заметил, как к нему подсела девушка - та самая, которую он заметил на улице.
Она была одета в черное, довольно мощный торс скрывался кожаным пиджаком, в остальном она была просто красавица. Наверняка в баре нашелся кто-то, назвавший такой стиль - иссиня-черные волосы, такого же цвета очки, непременное кожаное мини, узорчатые чулки и чувственные алые губы, растянутые в поощрительной улыбке - устаревшим и примитивным.
Тем не менее на Виктора он подействовал безотказно.
- Ольга, - представилась она и подсела к нему. Он быстро, опасаясь паузы, назвал свое имя.
- Вы часто здесь бываете? - спросил он и возненавидел себя за то, что не смог придумать чего-нибудь пооригинальнее.
- Почти каждый день, - она улыбнулась.
- А меня вы здесь не замечали? Я тоже сюда часто захожу, - Виктор забеспокоился. Во-первых, он соврал, сюда он зашел в первый раз, во-вторых, он чуть было не произнес названия бара, в который ходил каждый вечер. А там уж недалеко и до цели, которую он при этом преследует... Его тревога усилилась. Он разозлился: вот и нашлось, кого проклясть: себя самого, оказывается. Ну уж нет! Он уже решил допить свое пиво и уйти, но он уже был всерьез порабощен, и Ольга это почувствовала.
Они поговорили еще немного, и смятение Виктора постепенно улеглось.
- Может, поднимемся ко мне? - она шмякнула на стол ключ с массивной гостиничной блямбой (Виктор вздрогнул) и, внезапно сменив тон на деловой, добавила, - мне надо о многом с тобой поговорить.
7
Спасение? В разрушении. Коктейли, сахар и люди, с которыми ты быстро знакомилась и также быстро расставалась. Может, Ольге бы это и помогло. Тебе - нет. Подобно строителю, решившему возвести новое здание на месте покосившегося домишки, ты целенаправленно ломала, вернее, перебарывала себя, руша старые и делая вид, что создаешь новые убеждения. Однако иногда тебе казалось, что, разрушив этот домишко, ты не остановилась на достигнутом и продолжала буравить землю. Напрочь уничтожив фундамент, вгрызлась в землю и вот уже многие месяцы копала, копала, может, надеясь, в мягкой глубине найти ошметок тела, выброшенного в открытый Космос столько времени назад.
В тот день Ольга была неестественно спокойной. Даже в том состоянии полного безразличия, в каком ты находилась, этого нельзя было не заметить - ее безмятежность протягивалась во времени. Поправляя вечерний макияж, она наблюдала за падающей каплей, и движение ее ресниц занимало в тысячу раз больше времени, чем передвижение от крана к раковине вещества, давшего жизнь целой планете и казавшегося в наступившей путанице ощущений чересчур вязким.
- С тобой кое-кто хочет познакомиться, - сказала Ольга.
- Ладно, - согласилась ты.
8
Передвигаясь в плотном от дыма воздухе бара, где кружка пива стоила не дороже восемнадцати кэров, ты пыталась разыскать человека, который, если верить Ольге, видел тебя однажды в баре и захотел познакомиться. Никого, кто хоть сколько-нибудь соответствовал Ольгиному описанию, в баре не было, и ты присела за столик, теша себя надеждой, что хваленый Виктор так и не появится.
Золотая Кромка блеснула в бокале, проползла по линолеуму, преследуя девушку в мерцающих джинсах, сплелась в узорчатый иероглиф, пленивший желтые лампы. Ты закашлялась в платок, потом взглянула в него, и в теплой раскованности выделений увидела те же самые надоедливые блестки.
Ты раздраженно огляделась вокруг. Везде. Теперь они проявлялись не только визуально. В мире звуков были свои аналоги Золотых Кромок - долго, то усиливаясь, то слабея (будто переливаясь всеми возможными цветами) горланили сигнализации на припаркованных крефи, кокетливо поблескивали, взвизгивая, девушки, вроде бы стремившиеся освободиться от обхвативших их рук. Ты не стала ждать, пока она раствориться, и сглотнула Золотую Кромку. Она оказалась скользкой и легко прошла в горло. Проглотив ее, ты почувствовала полное равнодушие ко всем ее многочисленным проявлениям. Ее могло быть сколько угодно вокруг, но это было уже не так важно: ты ожидала каких-то странных ощущений, может быть, боли, и беспокойство о своем теле вытеснило обостренное восприятие окружающего.
Поэтому ты не сразу обратила внимания на человека, подсевшего к тебе за столик.
- Вы, я полагаю, Яна? - мягко спросил он.
Ты промямлила что-то не очень членораздельное, смысл твоих слов сводился примерно к следующему: не будем глупить, пора переходить к делу. Незнакомец производил вполне приятное впечатление, его можно было назвать даже красивым, и тебе совершенно не хотелось в сотый раз перетирать надоевшие банальности.
- Меня зовут Виктор Гасар.
- Я поняла.
Через час (Виктор все-таки оказался сторонником некоторых общепринятых условностей) ты поднялась с ним в номер. Свет оставался зажженным, и Гасар внимательно следил за тем, чтобы твой бокал всегда оставался наполненным.
Потом он провел рукой по твоим волосам, отодвигая их назад, и увидел на лбу маленький горизонтальный шрам.
- Это что?
Вспомнилось мгновенно - как полоснуло: черные пятна на Сириусе взбунтовались и извергли в Пространство фонтан радиационных брызг. Все полеты в том регионе были запрещены, и вы с капитаном Златовым неделю простояли на какой-то захолустной планетке. Делать было нечего, и ты развлекалась тем, что читала древний рыцарский роман. Там описывался обряд побратания: надо было сделать надрезы на лбу, прислониться друг к другу головами и обменяться мыслями. Люди, совершившие этот обряд, считались соединенными навечно, они становились ближе друг другу, чем близнецы, вышедшие из одного чрева. Тебя так увлекла эта идея, что ты - то ли в шутку, то ли всерьез - предложила ее капитану Златову.
--
Давай?
--
Ну давай.
--
Нет, ну правда, давай?
--
Давай.
Каким бы глупым ни казался вам самим этот поступок, но, совершив его, вы оба почувствовали сначала легкой смятение, а потом - невероятную силу, близость и родство...
Бывают моменты, когда вдруг обостренно ощущаешь ненавистную реальность. Ты встала и вышла на балкон, разулась и села на перила. Тебя абсолютно не смущало, что внизу непрерывным потоком струились двадцать три этажа. Ты болтала ногами, и ступни, не останавливаясь, перебирали душную теплую вонь улицы.
За твоей спиной - комната, впереди тебя - бездна. Ты вспомнила тот мягкий глубокий малахитовый взгляд, тебе самой надоевшее отчаяние стало темным и исчерченным. Наклонишься вперед, и все встанет на свои места: ты - раздавленный мазок, а над тобой - мегаполис.
Виктор тоже зачем-то разулся и сел рядом.
Ты сознавала, что момент совершенно неподходящий, но (может быть, именно поэтому) ты рассказала ему о капитане Златове.
Ты сказала, что между вами сейчас - предельно четкая граница, которую - не пересечь. По крайней мере естественными путями. Ты быстро взглянула на него. Он смотрел вниз - на мириады светящихся, разноцветных кубиков, беспорядочно мельтешивших на далеких, ставших вдруг тонкими, изящными улицах.
- Знаешь, что я недавно подумала, - ты уже не могла остановиться, - что высшее проявление любви - это желание, чтобы тебя убил тот, кого ты любишь. Но для меня это невозможно, к сожалению...
- Мне тоже уже давно хочется кого-нибудь убить. Я не знаю, кого именно, но знаю, какой она должна быть, чтобы мне захотелось это сделать.
- Именно она? - заинтересовалась ты.
Виктор мечтательно запрокинул голову.
- Конечно, именно она! - признался он, - она должна носить много украшений, и чтобы они звенели, когда она будет пытаться убежать!
Ты задумалась:
- По-моему, тебе важно не то, носит она украшения или нет. Тебе важно, чтобы она испытывала страх. Разве нет?
Он энергично замотал головой, тебе показалось, он сейчас упадет, и ты придержала его за локоть.
- Осторожнее!
- Мне не важно, что испытывает она! Наоборот, если я буду обращать на это внимание, то, как ты думаешь, что получится?
Ты пожала плечами.
- Так вот, - пояснил Виктор, - может получиться так, что я поставлю себя на ее место! А это - крушение всего: всех надежд, всех целей, крушение всего, за что я держусь!
Ты поняла, что он уже много думал об этом, и знакомит тебя не с мыслями, пришедшими в голову во время беседы, а с плодами своих долгих, вероятно, ночных, раздумий.
- Ты хорошо спишь по ночам? - спросила ты, чтобы проверить внезапную догадку.
- Когда как. Знаешь, я совершенно не могу засыпать на голодный желудок. Врачи говорят, что ужинать надо как минимум за два часа до сна, не позже. Ну я так не могу! Я поем и ложусь спать, - он скорчил жалобную гримаску, - иначе у меня начинаются голодные боли. Ты знаешь, у меня гастрит.
Ты представила, как он ворочается в постели, прикладывает ладони к животу, чтобы их теплом унять боль, и тебе стало мучительно жаль его. Ты не знала, что в такие ночи напряжение, испытываемое желудком, будто перекидывается на мозг, и Виктор выходит на ночные улицы, когда его мозг голоден не менее, чем желудок. Но если желудок хочет утолить голод свежим мясом очередной жертвы, то мозг избавляется от своего томления созерцанием ее мучений.
- Так какой она должна быть? -спросила ты, надеясь отвлечь его от мыслей о болезни.
- Она? - он задумался, - вот не знаю, как бы это поточнее сформулировать... Ты поймешь?
- Постараюсь, - пообещала ты.
- Она должна нести в себе энергетический заряд, неугодный энергиям, которые заполняют этот мир. Я - их верный слуга! - с пафосом произнес он.
- Боюсь, я не совсем поняла, - созналась ты, - поясни на примере.
- На каком?
- Ну например, на моем.
- Ты? - он внимательно посмотрел на тебя, дотронулся до твоих волос и лица, ты прикрыла глаза, почувствовав легкую дрожь удовольствия, затормошившую виски.
Внезапно он отпрянул от тебя.
- Что-то не так? - спросила ты.
Постепенно его дыхание замедлилось, и то, что так испугало его, он объяснил тебе совершенно спокойно.
- В тебе есть этот заряд. Это совершенно точно. Я почуял это, еще только войдя в номер. Но потом забыл. Потому что твоя энергетическая сущность близка моей. Это значит, что я тоже не угоден Тонким Энергиям.
- Не угоден чему?
Позже, гораздо позже ты подумала, что впервые услышать о Тонких Энергиях из уст маньяка-убийцы - это символично.
Вслед за этим, даже не меняя выражения лица, он разжал руки, оттолкнулся и спрыгнул с балкона. Ты вскрикнула, и твой крик соединился с его в немыслимых, ужасающих объятиях, которых вы так и не подарили друг другу при жизни.
Твое оцепенение длилось несколько секунд. Ты успела покинуть гостиницу до того, как начальник охраны отдал приказ оцепить здание. Очутившись на улице, ты поймала такси и, абсолютно не сомневаясь, велела ехать к космопорту. Обращаться за помощью к Ольге? Нет.
Так ты вернулась в Космос.
9
Великое Пространство встретило тебя привычной пульсирующей тьмой. Она будто была соткана из многих миллионов подергивающихся трубочек и пластинок, на каждом кончике которых пузырились звезды.
Сразу после взлета, который необходимо было осуществить вручную, ты поставила корабль на автопилот и пошла спать. Заснуть не удавалось, кровать казалась пыточным ложем, дьявольски хотелось без остановки кружить по каюте, но ты заставляла себя оставаться в постели.
И тут странное серебристое сияние отделилось от стены и приняло очертания капитана Златова.
Мелькнуло далекое-далекое воспоминание: так уже было когда-то. Тебе было пять лет. Однажды ты проснулась среди ночи и увидела в проеме двери огромный скелет. Ты видела его во всех деталях, и впоследствии, обдумывая увиденное, ты ясно понимала одно: пятилетний ребенок просто не мог обладать настолько совершенным знанием анатомии, чтобы вообразить себе хоть что-то подобное. Значит, это было в действительности? Ты не испугалась, хотя и ясно понимала: проскользнуть быстренько в родительскую спальню не получится - скелет стоял в дверях. Тогда ты просто отвернулась к стене и заснула. Сверхъестественное не пугало тебя даже тогда, а уж сейчас...
"О жизнь моя, любовь моя, мечта моя, наконец-то исполнившаяся!" - и ты протянула руки навстречу изображению. Оно величественно скользнуло под золототканое одеяло.
Все было абсолютно реально, в свете многих звезд ты видела две морщинки на загорелом плече капитана Златова, ты обняла его, но твоя рука, не ощутив препятствия, вдруг легла на чуть шероховатую, белеющую в темноте простынь.
Его взгляд был выжидательно-грустным, он сам был просто вздохом, к которому можно было прикоснуться, но нельзя было ощутить, и ты спросила:
- Это и есть смерть?
- Нет.
Он не разговаривал на самом деле, его мысли скользили по твоим. Ты снова попыталась его обнять, он горестно отвернулся.
- Лучше бы ты умер, - вырвалось у тебя.
Он покачал головой:
- Нет, смерть - это гораздо хуже.
- Какая она, смерть?
- Она сквозит.
- Я хочу быть с тобой.
Вслед за этим он поцеловал тебя ( ни дуновения ветерка в дыхании, да и было ли оно?) и неслышно затворил за собой шлюзы.
"Ты прошла первый этап", - сказал он.
10
Во всем этом не было никакого смысла: в этом странном полете через молчаливую суровую Вселенную, в этих остановках на пограничных планетах, где ты по дешевке покупала консервы, чтобы что-то есть и топливо - чтобы зачем-то лететь дальше.
Капитан знал - зачем. Но он все время молчал, смотрел в иллюминатор, а ты присаживалась на корточки у его ног, и в такие минуты тебе было все равно - куда лететь, зачем... Главное, что сейчас его невесомые пальцы касались твоих волос.
Однажды ты остановилась на планете Черный пузырек. Из Космоса она казалась абсолютно черной, но чем ближе ты к ней подлетала, тем черней она становилась.
- Да ты не беспокойся, - пояснил капитан Златов, - она полая внутри.
- То есть как, полая?
- Возле Северного полюса - отверстие диаметром километров пять. Это вход.
Ты оставила корабль на опушке. Он немного просел в рыхлую почву, но более удобного места для посадки просто не было. Вечерело. Влажный воздух оседал на лице мелкими капельками. Ты выбралась на едва заметную тропку, и только спустя какое-то время поняла, что она ведет вовсе не к поселению колонистов - петляя и запутывая, она косо забирала в лес.
Тем временем совсем стемнело, и где-то впереди замелькал огонек. Свет то запутывался в густых ветвях, то возникал снова, и ты, боясь потерять его, окликнула шедшего впереди. Огонек остановился, потом опять задергался, но уже от ветра, и ты, продираясь сквозь путаные стебли, побежала к нему.
На тропинке стояла сгорбленная, закутанная в шаль старуха. В одной руке она держала факел, другой - придерживала на спине вязанку хвороста.
- Извините, вы не подскажите, какая дорога ведет в город?
- Зачем тебе в город? С твоими-то глазами, - спокойно возразила старуха и, не оглядываясь, пошла по тропинке. Тебе ничего не оставалось, кроме как идти за ней следом.
Как оказалось, тропинка вела к небольшой бревенчатой избенке, расположенной даже не на поляне, а прямо в гуще леса. Ставен не было, их роль выполняли старые ели, целиком забравшие дом в свои мохнатые объятия. Крышу засыпало пожухшими листьями и мелкой ранеткой. Старуха отодвинула еловую ветвь, приподняла дверь, с видимым усилием открыла ее, потом взглянула на тебя еще раз, будто оценивая, и сказала:
- Ну что ж, заходи.
Первым, на что ты обратила внимание, был пол. Он был весь устлан цветастыми половиками явно ручной вязки. Порхали бабочки, плавали лебеди, горько плакала царевна в роскошном кокошнике, то тут, то там появлялись безрассудные зайцы, хрумкавшие траву в непосредственной близости от льва.
Стены были так увешаны иконками, что ты с трудом разглядела под ними потрескавшуюся синюю известку. Королевой избы явно была печь. Топилась она по-черному, и иконки на стенах были покрыты темным налетом. Хозяйка спала на печи и в ней же мылась - в глубине жаркого зева стоял раскалившийся медный таз. Ощущение древности было таким сильным, что, казалось, ее можно было потрогать.
- Зови меня баба Сима, - обернулась к тебе старуха.
Ты кивнула, и она, вполне удовлетворенная твоим немногословным ответом, принялась накрывать на стол. И тут это произошло.
Баба Сима широко раскрыла глаза, и из под ее ресниц стали появляться, пролетать по воздуху и становиться на стол различные яства: яичница в чугунной сковородке, пирожки, как позднее оказалось, с черемухой, сметана и большие, толстые ломти дырчатого черного хлеба.
Баба Сима рассмеялась:
- Ты не бойся. Садись ешь.
Выучка капитана Златова сыграла свою роль. Ты окончательно пришла в себя и принялась за еду.
После ужина тебе удалось разговорить свою ранее молчаливую хозяйку.
- В город не ходи. Там из тебя жизнь высосут. Даже если не нужна никому - все равно высосут. Там что увидят - то и высосут.
- А как высосут? - не поняла ты.
- Черным дьяволом в глазу, черной бездной, черным котом, - пояснила старуха.
- Зрачком, что ли?
- Вот этим вот, - баба Сима ткнула своим крючковатым пальцем прямо в центр своего слезящегося глаза.
- Да, зрачком.
- Черный кот лапу вытянет и тебя цап-царапнет!
- Хорошо, бабушка, не пойду.
Удостоверившись, что ты все правильно поняла, баба Сима прошла в сени налить тебе топлива. Она оставила дверь открытой, и ты увидела, как из ее глаз в бочонок протянулись толстые, зеленовато-белые щупальца. По ним расползлись какие-то рисунки - где-то четкие, даже выпуклые, где-то расплывчатые. Ты узнала изображения глаз, носа, губ и поняла, что, многократно размноженное, искаженное это повторялось лицо бабы Симы.
- Что стоишь? Подтяни шланги.
Ты прошла в сени и взялась за щупальца. Ты ощутила влагу и вздрогнула от отвращения. Но вдруг ты поняла, что это не были какие-то естественные выделения, наподобие слез или слюны. Это, слегка просачиваясь сквозь небольшие трещинки, выделялось из щупальцев ракетное топливо. Ты услышала шум и поняла, что оно с огромным напором прямо-таки хлещет в ведро. Щупальца удлинялись, ты подтягивала их и тем самым помогала им вываливаться из орбит.
Наконец ты ощутила препятствие, "шланги" больше не двигались. Одновременно прекратился шум. В долю секунды, ты даже не успела заметить, как это произошло, щупальца вернулись на свое место, и отверстие шланга образовало зрачок.
Баба Сима протянула тебе бочонок с топливом, ты протянула ей деньги, но она замахала руками, отказываясь и даже, вроде бы, обижаясь. Ты не стала настаивать, наскоро попрощалась и почти выбежала из избушки. Каких только мутантов не бывает во Вселенной! Ты чувствовала что-то, очень похожее на страх.
Дорога казалась длиннее, чем раньше. Да и очарование леса подействовало на тебя: все здесь так напоминало Землю. Добрую старую планетку, с которой начали непобедимые колонисты свое шествие по дорогам Вселенной. Ты успокоилась, ты шла к тому месту, где совсем недавно оставила "Траву". Странное, конечно, имя для корабля. Именно имя, а не название. Сейчас все больше попадаются "Метеоры", "Венеры" и "Неустрашимые всадники". Но капитан Златов услышал однажды старую-старую песню... "И снится нам не рокот космодрома...". Ты шла, тихонечко напевая старую, будто отсыревшую песню, чей мотив давно затерялся в глотках умерших, песню, которую никто не пел уже лет пятьсот. Неведомое прошлое улыбалось, оттаивало, пульсировало в висках. Ее пели первые пионеры Космоса, и, казалось, сейчас они одобрительно улыбались тебе...