Сюжет будущей книги начерно выстроился, оставалось уточнить бытовые детали повестования.
Инна закопалась в источниках на тему времени, когда мужчины носили шляпы. А почему они их сняли? Отчего сильный пол охладел к некогда любимым головным уборам? Крыша автомобиля мешала или сокращение времени нахождения на улице? Упрощение европейского костюма, пережившего не единственную потерю? Он менялся внешне, но не структурно. Сорочка, галстук, два слоя верхней одежды, башмаки, шляпа - и при дворе Короля-Солнце носили, но, сведясь к примитивной пиджачной паре в середине прошлого столетия, мужской облик трансформировался позже в джинсы с майками.
В прошлом головной убор говорил о статусе владельца. Рабочему или торговцу в голову бы не пришло нацепить цилиндр, а джентльмен не стал надевать картуз или кепи. Треуголки полагалось носить военным, студентам - фуражки, встретить мужчину без головного убора было нереально, как динозавра. Без шляпы могли не впустить в клуб или ресторан, на прогулке попадешь под обстрел осуждающих взглядов и удостоишься внимания полицейских.
Головной убор был нужен владельцу, чтобы сделать жизнь безопасней: мог уберечь от помоев, которые выливали на мостовую, не заботясь о прохожих. Широкие поля шляпы были незаменимы в жару - солнцезащитных очков еще не было, а когда они появились, выяснилось, что модная новинка, ставшая важной деталью имиджа мужчины, следящего за своим обликом, лучше сочетается с непокрытой головой. Мода на поклоны с участием головных уборов ушла в прошлое, а одежда людей из народа стала походить на одежду богатых - не стоимостью, так внешним видом, а ускорение темпа жизни и ее насыщенность не способствовали ношению головных уборов, без которых раньше неприлично было выйти из дому.
Период главенствования европейской классики совпадает эпохой модерна: человечество верило в разум и прогресс, надеясь средствами науки перестроить мир на гуманных началах, если, не искоренив бедность, неравенство и несправедливость, то изрядно подсократив их масштаб. 'Модерная' идеология пережила катастрофы обеих Мировых и тихо скончалась, когда живший, как в предыдущем столетии, мир начал стремительно ломаться. Распались колониальные империи, а языком международного общения стал английский. Повзрослевшие дети стремились жить отдельно и не торопились заводить семью, проводя время у телевизора. Перестали танцевать, а лишь ритмично двигались под музыку, кутюрье начали выпускать мужские коллекции, реклама занялась эксплуатацией сексуальных и социальных аппетитов потребителей, и наступила современность - колоссальный поворот в истории европейской культуры, не случавшийся с восемнадцатого века.
Освоив эту эпохальную мысль, Инна сосредоточилась на разнице в восприятии людей прошлого и настоящего, закопавшись в справочниках русского языка, картах слов, выражений и заглянув в словарь современного сленга, имея его в виду при написании разговоров. Вопрос диалогов заботил до чрезвычайности, оказавшись одним из самых проблемных мест. Она замечала за собой избыточность описания, реплики 'для мебели', склонность к излишней атрибуции, многословное объяснение поведения героев личностными причинами в ущерб ситуационным. Разговоры получались вялыми и смехотворно вычурными, а намертво вклоченное 'Краткость -сестра таланта' заставляло решительно расправляться с фразами, несущими недостаточный объем полезной информации, добиваясь естественности живой речи согласно описываемому времени, чтобы не получилось что-то вроде: 'Тысяча чертей! - воскликнул сисадмин, перезагружая компьютер. - Будь я проклят, если не отомщу этим канальям!'.
Никак не удавалось избегать длинных предложений с неуклюжими деепричастными оборотами и тяжеловесными наречиями, но краткие, усеченные фразы, отягощенные словами автора, на деле выглядели еще гаже. Дошло достаточно быстро, что писать текст, в принципе, сложно, и, в особенности, писать просто. Еще труднее писать прямо, не скрывая свою позицию и аргументы за 'наверное', 'по моему мнению' и 'как мне кажется', виляя между разными точками зрения, прячась за цинизм или уходя в негатив и отрицание. Оставалось понять главное: как писать короткими фразами емкие мысли, не камуфлируя деепричастиями, не используя банальные обороты, не употребляя канцеляризмы и отрицательную частицу 'не' несколько раз подряд.
Избитые слова и выражения заставляли без конца нырять в словари синонимов, а понимание, что каждый герой не должен общаться в вакууме, и необходимость создавать вокруг него живой мир, с запахами, звуками, светом и обстановкой повергала в полное отчаяние. Наконец, намучавшись, как поэт Бездомный с двумя Берлиозами, она выкинула белый флаг и, сетуя на нехватку времени, отдалась на волю судьбы начинающего автора, излагая сюжет по мере возможности и полагаясь на последующее редактирование уже незамыленным глазом.
Приглашение Анны Филипповны Австрийской на выставку, где, в числе прочих, будут демонстрироваться ее работы, Инна приняла с благодарностью - организму требовалась перезагрузка, а Эстель еще в школе потрясала собственноручными портретами героев Дюма.
Работ одноклассницы было немного - зарисовки, иллюстрации, пара гравюр и два больших портрета Атоса маслом на холсте. Как пояснила художница, графушка изображен в возрасте тридцати пяти-шести лет, когда, заимев Рауля, завязал с пьянством.
Портрет в светло-голубом оставил различимый налет двойственности. Подчеркиваемые автором следы юности: широко распахнутые глаза, пухлые губы под тоненькой ниткой усов, подбородок с маленькой ямочкой, румянец на щеках - классические признаки 'полудетского лица' не вязались с синяками под глазами на сияющей коже щек. Углубив верхнюю часть носогубной складки и ощутимо сгладив нижнюю, Эстель неосознанно, придала лицу характерные признаки алкоголика, в том числе, напряженную лобную мышцу при расслабленных остальных, но глаза впалыми не выглядели. Особенное удивление вызывали несообразно длинные кисти рук, производящие впечатление веерных грабель для газона, не хватало только винтика регулятора. В целом, картина была классической: мужчина полусогнутой рукой опирался на подобие огрызка колонны, а общий фон заменяли невнятные грозовые облака, не шедшие в сравнение с добротно прописанной шпагой на кожаной, спартанского вида перевязи, которой художница уделила, куда большее внимание.
Портрет в ярко-синем произвел более приятное впечатление, но показался смутно знакомым. Эстель сообщила, что выставляет работу впервые, но картина, определенно, где-то попадалась: знакома и поза мужчины, покрой камзола с наглухо застегнутыми пуговицами вверху и фасон манжеты на рукаве. Обратив внимание, что одноклассница занервничала, Инна переключила внимание на шпагу и пришла в детское изумление - оружие висело на поясе. Во второй половине тридцатых годов? Когда в начале Тридцатилетней войны, оценив удобство перевязи, ее надели все, кому не лень? Да король формировал полк мушкетеров уже с перевязями! А как же Портос со своей, вышитой только наполовину? Не запутайся Д'Артаньян в складках бархатного плаща по случаю погони за Рошфором, не намекни на то, что не видят другие, не назначили бы дуэль позади Люксембургского дворца. 'Я дерусь, потому что дерусь!' - не сознаваться же, что на целиком шитую золотом перевязь денег не хватило.
Эстель с пеной у рта мотивировала отсутствие перевязи, свернув с мушкетеров на ван Дейка. Против тяжелой артиллерии в лице самого известного ученика Рубенса и создателя нового типа декоративного портрета, Инна не устояла. Галантерейно простившись, перешла к дальнейшему осмотру экспозиции, а дома раскрыла подаренную Митькой 'Историю французского мужского портрета 17 века'.
Что у нас с ван Дейком? Перевязи появляются в самом начале тридцатых, хотя Карл Первый образца 1636-го шпагой перепоясан. Перевязь с королевским облачением не монтировалась? На конном портрете той же даты - толком не разобрать, где что. Годом позже, оружие у племянника короля на поясе, а у лорда Дигби - на перевязи.
Полистала еще. Вермеер не годится, что у Рембрандта? Без шпаг только цеховики. Рубенс? У портрета с кружевным воротником - неотчетливо, а Бэкингэм - с перевязью... Тициан рановат будет... малоизвестный автор, жанровые сценки и мифологические сюжеты, 'Портрет мужчины в шляпе'. Матерь божья, камзол тот же, другого цвета, семь пуговиц застегнуто, воротник - не такой, манжеты - один к одному, форма шляпы чуть отличается, цветное перо дорисовано. Мужчина стоит на фоне занавеса, как у Эстель, но измененного цвета, на заднике справа - замок вместо большого дерева, три деревца пониже - на месте. Выражение лица - схоже, эспаньолка такая же, прическа немного изменена. Ну, Анна Филипповна!
Стоп, старинный портрет и вовсе без шпаги! Не дворянин? У ван Дейка обезоружены лишь те, у кого дворянство под вопросом или близко не лежало. Это что же, Эстель писала графушку почти под копирку с портрета забытого фламандца, пририсовав холодное оружие, как же Атос без клинка? Офигеть! А списывать-то, между прочим, умеючи надо...
Да, мне, точно, надо свою писанину продолжать! Читала я там чего в детстве или не читала, а сейчас пишу, как есть, сама, по беспамятству в плагиате упрекнуть сложно. Взять, к примеру, книги, прочитанные в детстве: если бы хватило наглости их переписывать, из-под моего пера вышло бы нечто вроде изложения, как нам в школе задавали, а это, определенно, был бы продукт моего собственного сочинения.