Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих,
Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,
Средь хищных коршунов, в зверинце всех мастей,
Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих.
Шарль Бодлер

Бронепоезд, в моем представлении - это грозный, тяжелый боевой железнодорожный состав. Вагоны покрыты толстыми листами бронированного железа, скрепленного огромными металлическими клепками. Узкие амбразуры, ощетинившиеся угрожающими рылами пулеметов, не по-доброму обозревают окружающее пространство. Платформы гнуться под тяжестью артиллерийских орудий, ящиков со снарядами и мешков с песком. Именно такая картина всплыла у меня перед глазами, когда нам, журналистам, аккредитованным в Моздоке, руководители пресс-центра Федеральных войск объявили, что через час мы едем на бронепоезде вглубь Чечни. Разношерстная снимающая и пишущая братия должна была сопровождать тогдашнего директора Федеральной службы контрразведки Сергея Степашина в поездке по чеченским городам. Ее цель - склонить старейшин различных тейпов к сотрудничеству против боевиков, чтобы те сами не пускали бандитов в свои селения и не помогали им. Впрочем, что из этой затеи вышло все знают... Слишком запугано было местное население. Впрочем, речь сейчас не об этом. Так вот, группа каких-то депутатов, журналисты, охрана, ну и конечно сам Степашин, должны были в первый чеченский населенный пункт ехать на этом, с позволения сказать, бронепоезде. Я, конечно, не был столь наивен, чтобы полагать, будто бронепоезда классической конструкции времен Гражданской и Отечественной войн сохранились до наших времен, но, признаться, надеялся увидеть, хоть что-то подобное. Когда же перед моими глазами предстало это "чудо", я испытал почти шок. Чувство удивления сопровождалось несколькими секундами нервного смеха, сменившегося неприятным холодком в животе. Холодок как бы был ответом на вопрос: что? На ЭТОМ? По территории, где толпами бродят боевики, через возможные засады и заминированные железнодорожные пути?

***

В отдаленном тупике на запасных путях Моздокского железнодорожного узла стояли четыре старых потрепанных подцепленных к локомотиву вагона. Облупившаяся во многих местах краска, словно обожженные куски кожи открывали зияющие ржавые раны пулевых отверстий. Перед локомотивом стояла одинокая грузовая платформа, колеса которой явно страдали гангреной, - ржавчина толстым слоем покрывала их некогда блестящую рабочую поверхность. На платформе отдыхал БТР. Немая сцена длилась не долго. Не успели мы оправится от первой встречи с этой "шайтан-арбой", произведшей на меня неизгладимое впечатление, как из-за угла пакгауза выскочил "УАЗик" и подъехал к платформе. Из него выпрыгнули два офицера в камуфляже. Они оживленно о чем-то спорили. Один явно кипятился и размахивал руками. Другой как будто оправдывался. До нас долетали обрывки фраз. Среди сложных, многоэтажных и явно непечатных конструкций то и дело слышалось: "развалина", "безопасность", "усилить", "откуда я возьму", "нету, хоть убейте", "ответите головой", и что-то еще в этом роде. Я сделал вывод, что начальник службы безопасности Степашина выражает явное недовольство беззащитным и даже, скорее, жалким состоянием "бронепоезда".
Не знаю, насколько переговоры офицеров, прошедшие "в теплой и дружественной атмосфере", увенчались успехом, но через полчаса состав был-таки усилен: сзади к вагонам прицепили... еще одну платформу с БТРом...М-да! Видимо, местные начальники решили, что теперь-то уж директор ФСК точно будет в безопасности.
Сергей Вадимович, прибывший к поезду со свитой офицеров и людей в штатском, с грустью оглядел "бронепоезд", вздохнул, ничего не сказал и сел в вагон. За ними последовали и журналисты.
Тронулись. Состав тащился медленно, с продолжительными остановками, - видимо, саперы проверяли подозрительные участки пути. Наконец-то, после очередной остановки офицер, работавший с прессой, просунул голову к нам в купе и деловито изрек: "Вести"! С вещами на выход!"
Славка Сысоев, мой оператор, взял на руки неразлучную видеокамеру Бетакам, я взвалил на одно плечо штатив, на другое повесил сумку с аккумуляторами, проводами, микрофоном, и мы вывалились в коридор. Через несколько минут разношерстный журналистский десант высадился на насыпь. Метрах в пятидесяти от полотна "железки", на асфальтированной дороге, стояли пять-семь легковушек в окружении оживленной группки местных жителей. Во главе выстроившейся колонны легковых жестянок в напряженном ожидании подрагивал под парами БТР, нервно поводя из стороны в сторону головой-башней, восседавшей на бронированных плечах.

Я увидел, как Степашин в окружении офицеров уже перебрался через овражик, отделявший железнодорожную насыпь от дороги, и сел в одну из машин, причем, как я заметил, стоявшую где-то в середине колонны. Если что, будут бить в головную...
- Пресса! Садитесь в свободные машины! Операторы и "фотики" - первые! - зычным голосом крикнул пресс-офицерик с пагонами старшего лейтенанта и летящей походкой рванул через овражик. "Ну да, командир должен быть впереди на лихом боевом коне!" - подумал я про старлея.
- Слава, давай дуй скорее к "тачкам", если попадем в разные машины, на месте встретимся, - скомандовал я оператору.

Народ дружной гурьбой устремился к чеченским легковушкам. Я тоже сполз на пятках по щебенке в ложбину и попытался рысью преодолеть овражик. Но штатив, сумка с аккумуляторами, и рыхлая почва спринтерской скорости явно не способствовали. Кроме того, череда предыдущих почти бессонных ночей давали о себе знать. Когда ноги все-таки вынесли меня на асфальт, я с ужасом обнаружил, что последняя из колонны потрепанная "шестерка", просевшая под тяжестью коллег-журналистов, натужно кашляя охрипшим движком, отчаливает в сторону станицы, где назначена встреча со старейшинами. Точное название не помню, но где-то между Калиновской и Червленой. Делать нечего, я метнулся назад к бронепоезду.
Трудно передать чувство ужаса и безысходности, внезапно накатившегося на меня, когда увидел, как трогается бронепоезд и медленно, но неумолимо набирает скорость. "Не может быть!" - пронеслось в голове. Однако это была суровая правда жизни. До Моздока километров триста, до деревни, куда укатил кортеж - неизвестно. (Как потом я узнал, было чуть менее 15-ти. км.) С одной стороны до горизонта - холмистая местность, с другой - узкая трасса явно не федерального значения и "железка". А еще холодный январский пронизывающий до костей ветер. Я хотел, было, уже впасть в отчаяние и пойти лечь на рельсы, но тут на другой стороне дороги заметил фигуру, бегущую ко мне и радостно машущую руками. В фигуре я узнал корреспондента газеты "Красная звезда" Сергея Завадского (фамилия изменена). Слава Богу, я не один.
- Леха! - закричал Завадский, - Ты че? Не уехал?
- Да вот, гады, не подождали. К тому же ходули переставлял медленно, - видишь, нагружен. Да и потом, кажется, уже в "жигулях" мест свободных не было. А ты?
- Я, понимаешь, сначала в вагоне замешкался, потом в овражке отливать начал. А когда понял, что последняя "тачка" отвалила, то вспомнил анекдот про солдатскую смекалку: "пи...ец - смекнул рядовой Иванов".
- Мать твою, быстро как-то они свинтили. Что же теперь делать?
- Ну не в Моздок же идти.
- Ты прав. Выхода нет, надо идти за машинами. Не знаю, сколько километров, но уж точно ближе, чем Осетия.
Тихонько матеря покинувшие нас средства передвижения и джигитов ими управлявших, мы с Серегой двинули по дороге. Приятель проявил солидарность и взял у меня штатив. Немного стало легче, но перспектива марш-броска по затерянному в глубине Чечни "анизотропному" шоссе не радовала. Если бы меня спросили в тот момент, боялся ли попасть в плен или в заложники к боевикам, то ответил бы неоднозначно. Если говорить о страхе, подхватывающим желудок и делающим ноги ватными, то такого, наверное, не было, но гипотетическая возможность, безусловно, в мозгу прокручивалась. Другого выхода, кроме, как идти вперед не было, как не было и надежды, что добрые и отзывчивые чеченцы вернутся, извинятся, что забыли и доставят к месту встречи.
Долго ли, коротко ли мы сбивали подметки, не помню. Примерно, километров пять-семь. Вдруг среди завывания порывов ветра мы услышали что-то наподобие звука мотора. Кто? Свои? Чужие? Остановились, прислушались, не зная радоваться или прятаться. Похоже, звук доносился сзади. На всякий случай скатились на обочину. Через несколько секунд сквозь дымку снежного крошева на дороге показалась непонятного вида повозка, издающая, однако, характерный звук мотоциклетного движка. Мы подождали, пока средство передвижения приблизилось настолько, что можно было разглядеть за рулем мотоцикла с коляской одинокого седока. То, что он был один и одет в гражданское придали нам смелости. Мы с Серегой геройски вышли на потрескавшийся асфальт и вытянули руки в тормозящих жестах. Чеченец лет сорока с изрытыми морщинами лицом, притормозив рядом с нами, внимательно несколько секунд как-то не очень приветливо буравил по очереди меня и Завадского тяжелым взглядом. Наконец, спросил:
- Куда?
- Нам бы вперед, по дороге. Подбросите?
- Далеко?
- Да не знаем точно. Может, вы подскажете, где федералы встречаются с вашими ..э-э... - Я осекся. - С местными.
- Степашин, что ли?
- Ну да, - промямлил я, поражаясь осведомленности простого с виду крестьянина.
- Садитесь. Поближе подвезу. Я раньше сверну, а от развилки пешком дойдете.
Вместо "люльки" к старенькому "Уралу" была прикреплена рама с мотоциклетным колесом. Сверху на раме лежали неструганные доски. На этой своеобразной коляске-площадке лежали мешки с песком. Почему-то по периметру. Я подумал, что не хватает пулемета, просунутого между мешками. Серега сел за спину к чеченцу, мне досталось место на мешках.
Ветер свистел в ушах и бил по глазам. Жесткая подвеска мотоколяски, охаживавшей досками меня по заднице, вытрясала внутренности и душу.
Километров через пятнадцать впереди на обочине я заметил группу мужиков. Наш возница стал притормаживать. Подъехали ближе. В руках мужчины держали автоматы. Один из них невысоко и по-хозяйски поднял руку. Остановились, не доезжая до мужиков метров десять. Под "ложечкой" соснул неприятный холодок. Кроме избитого журналистского штампа " оружие в руках бородачей ничего хорошего не предвещало", в голову других мыслей не лезло. Нет, была еще одна: "картина Репина "Приплыли"!" Мы с Серегой переглянулись.
- Кто это? - успел нервно спросить Завадский у водилы, пока бородачи подходили к мотоциклу. Тот не ответил, нервно ерзая на сиденье. Я отметил, что со своей тарахтелки он не слез и движок не заглушил. Трое "чехов" приблизились вплотную. "Калаши" держали у бедра на изготовку. "Лица их были худы и хмуры..." - вспомнилась фраза Андрея Платонова.
Владелец мотоцикла и трое незнакомцев заговорили по-чеченски.
Может быть, это момент истины? Пустят в расход или нет? Чего им стоит грохнуть нас и сбросить трупы в кювет, предварительно экспроприировав содержимое бумажников и карманов, уже не говоря о дорогущих штативе, аккумуляторах и микрофоне - мол, война все спишет. Не знаю, как Серега, но я в те минуты испытал крайне неприятные ощущения. 36 лет. Рановато погибать. Дома жена, двое детей. Я у родителей единственный ребенок. Да и просто хотелось пожить...
Страх цепкой лапой схватил за горло и за живот. "Очко" играло не по-детски. Трудно найти адекватные слова, чтобы передать всю гамму чувств, когда жизнь висит на волоске. Да и не нужно, наверное, слов, все слова в данном случае - ложь. " Как все это нелепо, глупо и, главное, никому не нужно", - всплыла вдруг в сознании отчетливая мысль. Мало ли нашего брата-журналиста полегло в Чечне не за хрен собачий? Ну и чем родина отплатила их семьям за ненужный ей подвиг? Почему не нужный? Да потому, что стране, вернее, ее руководству тогда, в 94-м - 95 годах, да и во вторую чеченскую компанию не нужна была НАСТОЯЩАЯ правда о войне. А ту информацию, которую пытался втюхать через СМИ пресс-центр минобороны, походил на кондовую пропаганду и победные реляции времен Советского Союза. Как говорил Уинстон Черчиль, во время войны правда настолько опасна, что ее охраняют многочисленные караулы лжи.

Что касается обычных наших офицеров и солдат, с которыми частенько приходилось наматывать километры на броне, в БТР-ах или на "вертушках", то они нас тоже не очень-то жаловали. Мы для них - лишний геморрой (или головная боль, - кому, что ближе). Отвечай еще и за нашу безопасность! Но приказ есть приказ. Вот и возились с нами. Правда, выпивали с корреспондентами и телеоператорами с удовольствием, слушая журналистские байки. Впрочем, разные были люди, разные... нельзя всех под одну гребенку... Знаю и таких, кто из-за нас под пули лез и собою прикрывал. Низкий поклон им, а иным и вечная память.
Не помню, сколько длился разговор между чеченцами, но, наконец, один из бородачей, проверив наши сумки, произнес по-русски:
- Езжайте, только аккуратно.

Мы отъехали на приличное расстояние и не получили при этом пулю в спину. В тот момент я испытал ощущение подобное тому, когда плывешь подо льдом в поисках полыньи, легкие готовы разорваться, ты видишь просвет между льдинами, в последний момент всплываешь и со вздохом понимаешь, что будешь жить.
Не знаю, что сказали люди с оружием своему земляку, но тот не свернул у развилки в нужную ему сторону, а повез нас дальше.
Минут через двадцать в сгущающихся сумерках мы въехали в селение.
- Идите вперед туда. - Возница указал направление. - Выйдите на окраину поселка. Там все.
Мы, кряхтя и подергивая затекшими конечностями, спешились.
- Спасибо, может возьмете рублей двести за доставку?
Мужик посмотрел на нас из-подлобья, недобро ухмыльнулся и ничего не сказал. Мотоцикл взревел, пыхнул сизым облаком, развернулся и рванул в обратном направлении.
- Вот оно, настоящее кавказское гостеприимство, - сказал Серега.
- Интересно, кто были эти абреки с автоматами и о чем говорили с водилой? - поинтересовался я, впрочем, не ожидая ответа.
- Какая разница, главное не пришили и в зиндан* не кинули.
- Слушай, а вдруг это ловушка? Придем в село, а там вместо наших боевики. Сцапают и абзац?
- Ерунда. Мотоциклист отвез бы нас тогда прямиком к ним.
- Может, те на дороге так и приказали водиле сделать. Тот не посмел отказать, но сам в последний момент светиться не захотел. Если что, я, мол, ни причем, сами, мол, русские попались.

Помолчали. Через минуту я не выдержал:

- Если честно, то эта версия мне самому не нравиться, хотя может оказаться жуткой правдой.
- Есть другие предложения или прямо здесь заночуем?- спросил жестко Сергей. - Восемьдесят на двадцать за то, что нас доставили куда нужно. Ведь, если бы грохнули или в заложники взяли, то федералы, хватившись нас, все бы здесь перетряхнули. Они это понимают.
- Так-то оно так, но, что им стоит кинуть нас в "тачку" и отвести за сотню километров отсюда?
Дискутируя таким образом, незаметно для самих себя, мы двигались все-таки к окраине поселка в указанном направлении.

Людей на улице мы почти не встретили, хотя время было не позднее, около пяти вечера.

Темнеющие глазницы окон одноэтажных домов, казалось, сопровождали нас напряженными взглядами. Впрочем, большинство было прикрыто усталыми веками-ставнями.

Наконец, за крайними домами центральной улицы показалась толпа народа. Общий гомон, отдельные выкрики по мере приближения к месту собрания становились все громче. Дорогу нам преградили два спецназовца с длинноствольными "Калашами" в черной форме и масками на лице. После того, как мы объяснили, что журналисты, что отстали от колонны, люди в черном проверили у нас документы и пропустили к месту толковища.

Я попытался протиснуться поближе к Степашину сквозь плотную толпу местных жителей и наших журналистов. Мне это не удалось, но, приподнявшись на цыпочки, я все-таки увидел через головы Славку, снимающего разговор со старейшинами. Все в порядке. Потом с камеры послушаю, о чем речь.

И тут вдруг к нам с Завадским подлетает одетый в камуфляж без знаков различия начальник охраны Степашина и отводит в сторону. Глаза навыкате, слюна брызжет из выплевывающего проклятия и сложные трехэтажные конструкции рта.

- Куда, мать вашу, вы исчезли? Почему я должен отряжать своих людей, чтобы организовывать поиск? Что за самоуправство? Вы находитесь на враждебной территории. Я за вас отвечаю головой! - молотит, срываясь на крик, начальник охраны.

Мы в недоумении переглядываемся с Завадским, а служака продолжает. Кажется, запас обвинений в наш адрес и виртуозных матерных комбинаций у него неистощим. Наконец, мне все это надоедает, и я даю отпор:

- Послушайте, майор, или кто вы там...,

- Подполковник, - поправляет тот.

- Тем хуже. Вы нас просто забыли в чистом поле, если не сказать, бросили! Вам недосуг было обеспечить транспорт для журналистов и их отдельную охрану. Знали ведь, куда едем, и сколько будет прессы. По вашей вине мы передвигались по, как вы говорите, враждебной территории. А никто не подумал, что здесь полно боевиков и, может быть, их снайперов, отстреливающих чужаков? Наверное, мне придется рассказать все это Сергею Вадимовичу, когда буду брать у него интервью и поинтересоваться, кто из его охраны обеспечивает безопасность журналистов. А если бы нас убили или похитили? Трудно, что ли было посчитать и поинтересоваться, всем ли хватило места в колонне? Да я бы вам не то чтобы важных людей вроде Степашина охранять не позволил, а даже склад с канцтоварами не доверил. Поэтому, на вашем месте, я бы подумал, какую должность вы, может быть, займете, когда вас разжалуют или понизят в должности?

Понятно, что я блефовал и никому не пожаловался бы, не так воспитан, но и в обиду себя тоже не привык давать.

После полученной отповеди "подпол" аж чуть ли не задохнулся от моей наглости и самоуверенности. Вращая вылезшими из орбит глазами и ловя ртом воздух, начальник службы безопасности сжал в бессильной злобе кулаки, процедил сквозь зубы "еще поговорим", развернулся на каблуках и вонзился плечом в толпу.

А тем временем, встреча Степашина со старейшинами шла в самом разгаре. Вроде бы, ничто не нарушало спокойствия, но все равно в душе ощущалось какое-то напряжение. Наверное, не внушала доверие группа неизвестных людей в камуфляже и с оружием, стоявшая поодаль, на краю пустыря. Наши спецназовцы расположились по периметру толпы. Незнакомцы вели себя спокойно, автоматы висели за плечами. Охрана федералов тоже не обращала, или делала вид, что не обращает на чужаков никакого внимания. Никто точно сейчас не может сказать, были ли это местные ополченцы, защищающие поселок от непрошенных гостей, или эти самые непрошенные гости. Прав Бодлер: "в зверинце всех мастей, одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих".
Надо отдать должное Сергею Вдимовичу Степашину, тогдашнему руководителю ФСК и нынешнему главе Счетной палаты, мужик - не из робкого десятка. Разговор с главами тейпов продолжался около часа. Затем расселись по машинам и двинулись в обратном направлении к бронепоезду. На этот раз места всем хватило, так как большинство местных осталось в поселке.

Когда же журналисты на импровизированной пресс-конференции по итогам поездки задавали Степашину вопросы, начальник охраны метал на меня косые взгляды. И тут я решил подиздевнуться и слегка покуражиться над бедным подполковником.

- Скажите, Сергей Вадимович, - спросил я, издевательски скосив глаза на моего обидчика, - вы довольны, как организована охрана во время этой поездки, и не было ли опасений по поводу возможного покушения на вас, да и на нас тоже?

- Ну, если хотят убить по-настоящему, а не попугать, никакая охрана не поможет, а что касается безопасности прессы, то, надеюсь, у вас никаких претензий к моим подчиненным нет?

- Нет! Нет! - загомонили журналюги, которые даже не обратили внимания, на то, что мы с Завадским остались (повезло, что не навсегда) в чистом поле.

- Еще вопросы есть? - спросил Сергей Вадимович.

- Нет, - выдавил я после минутного колебания, во время которого пристально уставился в глаза подполковника, который, казалось, не без волнения смотрел то на меня, то на Завадского, то на шефа.

- Ну и хорошо, всем спасибо!

Мне показалось, что сквозь гомон расходившихся по своим купе коллег, я услышал, как выдохнул подполковник. Вновь встретились глазами. В его взгляде уже не было ненависти. По-моему, уголки губ старого служаки даже едва заметно дернулись в доброжелательной и, возможно, благодарной улыбке. Или, желая потешить гордыню, я обольщаюсь?