Дубов Дмитрий Валерьевич
Чудо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кладбище располагалось за лесом, удобно прильнув к восточной стороне пологого холма. Первым, что озаряло солнышко, вставая по утрам, были верхушки надгробий...

0x01 graphic

Чудо.

  

...Он воззвал громким голосом:

Лазарь! Иди вон.

И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам

Погребальными пеленами, и лице его было

Обвязано платком...

(Евангелие от Иоанна 11:43-44)

   Кладбище располагалось за лесом, удобно прильнув к восточной стороне пологого холма. Первым, что озаряло солнышко, вставая по утрам, были верхушки надгробий, а только потом - макушки деревьев, росших с другой стороны холма. Это был по преимуществу лиственный лес, хотя между берёз и осин встречались и маленькие ёлочки. Внизу - под ногами - росла изумрудно-зелёная трава. Иногда встречались островки бурого мха, из которого, как птенцы из гнезда, выглядывали шляпки различных грибов. Неумолчное щебетание птиц разливало по лесу звуки ни на что не похожей первобытной жизни.
   У нас принято хоронить на рассвете, когда всё живое приветствует новый день и восходящее солнце. Делается это для того, чтобы душа умершего вместе с солнцем могла подняться на небо. В целом у нас смутные понятия о том, что происходит с душой человека после смерти, но так принято с давних времен. Все наши обычаи установлены предками, память которых мы чтим. Их заветы святы для нас.
   Всю ночь напролёт шёл дождь, поэтому дорога, представляющая собой утоптанный слой глины, превратилась в настоящее испытание для желающих предать тело Л* земле. Она напоминала хищного зверя из ужасных ночных кошмаров, норовя засосать скорбную процессию вглубь себя.
   Тяжелее всех приходилось четырём здоровякам, несшим тело Л* на деревянном щите с ручками. Они и от собственного веса утопали бы в глине, а их невеселая ноша и вовсе вминала их по самые колени.
   Процессия двигалась очень медленно, и заря застала ее в доброй четверти стадии от кладбища. Это печалило её участников, так как по преданию предков, душа покойного должна взойти вместе с солнцем, иначе она будет привязана к земле еще двенадцать с половиной лун. По истечении срока весь клан был обязан молиться в течение одной луны, чтобы Бог принял неприкаянную душу. Но никто не хотел, чтобы душа Л* мучилась ещё столько времени. Для чистой энергии, коей являлась любая душа, нахождение возле земли без тела было истинным мучением.
   Люди, одетые в чёрные глухие одежды, приличествовавшие случаю, решили поторопиться, так как Л* был уважаемым среди нас человеком. Ему могли желать только добра, а солнце вот-вот должно было взойти.
   - Стойте! - раздался повелительный голос, заставивший некоторых вздрогнуть, а иных покрыться мурашками.
   Тогда по нашим местам проходил человек, которого одни почитали за провидца, пророка или даже святого. Другие - за обыкновенного мошенника, не заботящегося ни о чем, кроме собственной выгоды. А третьи - за дьявола и противника Божьего, пришедшего на землю искусить детей малых и неразумных, коими по большей части являлись все люди.
   Так же как и о нём самом, ходили толки и о делах его. Чудные были то дела. Говорили, что он якобы отверзает очи слепым, но, в то же время, не чтит традиций. Изгоняет бесов, но в нём самом бес по имени тщеславие. И так далее, и все тому подобное.
   Мы никогда не видели его, но слышали, что он направляется в нашу сторону, поэтому повернулись на окрик. Никто не удивился, увидев странного человека, стоящего на возвышении.
   Он был одет в длинные одежды, превратившиеся в обрывки и лохмотья, свободно развивающиеся по ветру. Весьма странно выглядели длинные, спутанные борода и волосы неопределённого цвета: то ли бурого, то ли серого. Ноги его были босы и сбиты в кровь. В угловатых руках над головой он держал палку, отдаленно напоминающую посох, и производил впечатление необычного человека.
   - Это он! Это он! - зашептались люди в процессии.
   Затем всё стихло. Никто не знал, что именно произойдёт дальше, и чего можно ждать от этого человека. Все, как прикованные, вперили очи в странника, несмотря на то, что небо было уже озарено солнцем, диск которого вот-вот должен был показать свой краешек.
   - Да что вы встали-то в самом деле?! - крикнул, опомнившись предводитель черной процессии, являвшийся родным братом Л*.
   Сказал он так и потому что человек, остановивший их, до сих пор даже бровью не повёл и не спешил объяснить, для чего он это сделал.
   Но связь между босым чудаком и людьми, провожающими Л* в последний путь, превратилась в паутину. Никто не шелохнулся.
   Тогда из-за возвышения, на котором стоял этот неопределимого возраста субъект, вышло ещё несколько человек, среди которых находилось две или три женщины. Все они, за исключением женщин, одеждою напоминали самого предводителя их, хотя у некоторых была одета грубая обувь на ноги, а у некоторых ступни были замотаны тряпками. У многих хитоны и балахоны были подпоясаны, у малой части на головах были повязаны косынки.
   Резкий контраст с этим зрелищем представляли собою женщины. Всего их было три, и у двух одежды были убраны настолько богато, что приглянулись бы дочерям особо влиятельных вождей. Хотя мы не можем судить о нравах других народов, ничего о них не зная. Третья же была одета проще, однако сам вид ее: осанка, походка, взгляд, - все свидетельствовало о том, что она не челядинского происхождения.
   Мужики наши при виде неё одновременно как-то мечтательно вздохнули, а бабы грозно глянули на них, но тут же перевели взгляд обратно, так как и женщинам не чуждо любоваться девичьей красотой.
   Странник, будто только того и ждал, когда подоспеют его последователи, стал спускаться с возвышения.
   Две группы людей смешались и выстроились в несколько рядов вокруг щита, на котором покоилось тело Л*. Тогда почему-то никого не удивило, что этот пророк - по слухам - проследовал прямо к нему. Чего все ждали? Ответ был ясен с того момента, когда появился странник.
   Чуда.
   Все ждали чуда. Им хотелось своими глазами удостовериться, что чудесное и загадочное не совсем покинуло землю нашу: были же времена (по крайней мере так говорят); когда дороги были гладкими и ровными, и по ним ездили повозки, которые даже запрягать не надо было, да и дома, говорят, были странные какие-то, что возвышались чуть ли не на десятки человеческих ростов над землею (хотя совершенно непонятно, как в таких можно было жить!) и так далее, и тому подобное. И где все эти чудеса?
   Стосковался народ наш по чудесам, поэтому-то так просто его обмануть и провести. Порою знаешь, что вот, - это обман, но нет же, все равно доверяешься, и тебя в который раз ловко объегоривают.
   Да, все ждали чуда, поэтому затаили дыхание и старались даже не моргать, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного.
   В это время человек в лохмотьях распорядился поставить щит на землю и освободить вокруг него достаточно места, чтобы ничто не могло помешать ожидаемому чуду. Все беспрекословно повиновались.
   Ничего чаемого не случилось. Никаких странных тарабарских заклятий или же загадочных пассов руками странник не производил. Он просто встал возле щита на колени и положил свою правую руку на грудь покойника. Лишним, наверное, будет говорить о том, что и ветер затих в эти мгновения; однако в тот же самый миг показалось солнышко, которому тоже не терпелось увидеть чудо.
   Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Не предвидел такого поворота событий скорее всего и сам странник, но обо всем по порядку.
   Произошло едва уловимое движение поверх голов. Все стали оглядываться и озираться, да только так никто ничего и не понял. Затем появился звук, которого как бы и не было, но все знали, что он есть. Его чувствовало не ухо, но все существо человеческое. Это был крик, но произведенный на столь высоких частотах, что головы пронзила раскаленная игла.
   Тогда самые робкие бросились прочь из леса - подальше от всяческих чудес. Далее все пошло по нарастающей. Воздух вокруг странника загустел, и был почти виден глазами. Сам человек, решившийся совершить это чудо, был бледен, как смерть, и рука его, лежащая на груди Л* билась крупной дрожью. На лице бородача выступили громадные капли пота. Все говорило о том, что он не может справиться с силами, которые вызвал.
   После над грудью Л* образовалась воронка, в которую вбирались частички некой субстанции, носившейся в воздухе.
   Одни не могли оторвать глаз от этого зрелища, другие же, наоборот, бежали, куда глаза глядят, только бы не видеть всех этих кошмаров. Между тем звук ни на мгновение не прекращался, более того, он стал переходить в уровень слышимости, и первые же, кто его услышали, попадали ниц и стали расползаться во все стороны.
   Если бы кто-нибудь еще мог смотреть вокруг, то ему бы показалось, что от солнца со страшным треском откололся кусок и упал прямо в воронку, закрутившуюся над Л*.
   Уста мертвеца раздвинулись, и он издал жуткий нечеловеческий крик, который и стал конечным выражением звука, появившегося некоторое время назад.
   Все участники процессии и последователи странного учителя, которые не убежали раньше, убежали теперь, только сам странник все еще сидел возле щита. Взгляд его напоминал взгляд путника, который очень долго шел по пустыне, потом увидел воду, а когда подошел к ней, понял, что это мираж. В лице, заросшем чистой растительностью, смешалось сразу столько эмоций, что и разделить их между собой было трудно. Там была растерянность и в то же время ярость, вызванная осознанием собственного бессилия. Там была горечь, был гнев на самого себя, было, в конце концов, удивление. А в глазах стояли слезы, вызванные крушением представлений о себе и мире. Странник в одно мгновение стал гораздо старше и приобрел ореол вселенской мудрости, но было слишком поздно, чтобы ею воспользоваться.
   Воронка, с бешеною скоростью вращающаяся над грудью Л*, стала расширяться, увеличиваясь прямо на глазах. Она черпала энергию жизни, пользуясь всем, что находилось рядом.
   Непередаваемая словами мука была начертана на лице чудотворца, потому что он почувствовал, как теряет все свои силы и соки.
   В следующее мгновение он упал замертво, так и оставив свою руку на груди покойника. Хотя Л* уже был не так мертв, как прежде. Во-первых, он продолжал кричать, будто у него вместо легких стоял мощный насос, а, во-вторых, гримаса адских мучений перешла на его лицо, словно он взял маску у странника, которому та была уже ни к чему.
   Через секунду всё было кончено. Если бы сторонний наблюдатель окинул бы сейчас окрестности свежим взглядом, то, возможно, и не заметил бы ничего странного, кроме разве что двух бездыханных тел, лежащих посреди развезённой дождями дороге.
   Впрочем, об одном из них уже нельзя было сказать, как о бездыханном. По крайней мере, грудь того, что лежал на щите, поднималась и опускалась, что обычно говорит о наличии дыхания. Оно было неровным и отрывочным.
   Все остальное выглядело обыденным: солнце взошло окончательно, а лес шелестел, перебирая листьями на легком ветру. Небо было чистое и прозрачное. Вот именно тогда, когда стоит такая погода, всё выходит из депрессии, прощается с грустными мыслями и начинает новую жизнь.
   Но, кроме последнего пункта, это не имело никакого отношения к Л*. С жутким кряхтением он поднялся на своих носилках и невидящим взглядом уставился на солнце.
  
   ***
   День воскрешения случился ровно цикл назад (то есть двенадцать с половиной лун). Но прежде, чем поведать, эту историю, я расскажу вам о том, что происходило с Л*. Всё не закончилось простым восстанием из мертвых, да и само это восстание получилось лишь наполовину...
   Л* поднялся на щите и принюхался. Обоняние, несмотря на то, что весь он был измучен, подсказывало ему, что где-то рядом что-то гнило. Он скосил глаза направо и увидел тело, упакованное в лохмотья. Л* наклонился к нему и сразу понял две вещи: первая, - что запах идет не от тела, а вторая, - что он не чувствует ни одного своего члена, хотя при этом он и видел, и слышал, и обонял.
   "Что за чертовщина?" - хотел проговорить он, по своему обыкновению разговаривая вслух, но только губы его не послушались. Из них вырвался только неясный полустон-полувсхлип.
   Ничего не чувствуя, он поднял руки на уровень глаз и пригляделся. Раньше у него никогда не было такого чувства, но теперь ему вполне реально казалось, что это чьи-то чужие руки. Может быть, они даже очень похожи на его (на те его, которые он помнил), но...
   "Стоп! - подумал он, - почему "помнил"? Что вообще случилось?!?!"
   Но сам процесс размышления казался ему чужеродным и не свойственным его натуре.
   Он никак не мог вспомнить, что происходило до того, как он очнулся здесь и сейчас. Перед глазами стояли картины, не вязавшиеся с тем, что он созерцал в данный момент. Хуже всего было то, что вокруг не наблюдалось ни одной живой души, которая могла бы утешить и успокоить его, не говоря уж о том, чтобы объяснить, что происходит. Он не помнил, как его зовут, и на память ничего не приходило. Потом вдруг, скользя, его мозг обожгло одно имя. Лазарь. Это совершенно точно было не его имя, но оно было знакомо... Вместе с именем пришел образ старинного предмета, называвшегося книгой, где раствором на бумаге было написано некое древнее предание (у нас-то уже давно пишут на коре деревьев разбавленной кровью животных).
   "Ну, Лазарь, так Лазарь, - подумал воскресший, - пусть с ним".
   Губы его привычно зашевелились, но издали лишь невнятное мычание. Посетовав на это, он поднялся и огляделся. Многочисленные свежие следы, разбросанные повсюду, говорили о том, что недавно здесь было много народу, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все они в панике разбежались, куда глаза глядят. Лазарю понравилось то, как он обо всем этом догадался, и он стал внимательно разглядывать следы, чтобы понять, куда ему надо идти.
   Случайно он поднес одну руку совсем близко к лицу и обомлел. Он внезапно понял, откуда шел тот неприятный запах ("запах разложения" - всплыли в голове два слова), который преследовал его с самого пробуждения. Так пах он сам!!! Как ни кошмарно звучит, но это было именно так.
   Дело было в следующем: хоронят у нас в утро четвертых суток, когда тело уже подвержено разложению. Тем более - летом. Да, без сомнения, странник воскресил Лазаря; он вернул в его тело душу - пусть и ценой собственной жизни, - но не избавил от посмертного разложения. Это и значили мои слова, что восстание из мертвых получилось лишь наполовину.
   Но обо всем по порядку. Надо сказать, что чем больше времени проходило с момента, когда Лазарь вернулся в наш мир, тем все более и более он вспоминал о ТОЙ своей жизни. Несмотря на это, он совершенно не понимал, что происходит.
   Прежде всего, он высмотрел направление, куда вела большая часть оставленных следов. Не чувствуя ног, он часто спотыкался и растягивался во весь рост на влажной земле, из-за этого он в скором времени стал похож на те статуи, что лепятся из глины, а потом обжигаются. Но это в данный момент волновало его меньше всего, так как назойливым алкашом в его мозгу засела мысль, что надо обязательно кого-то найти... Для чего? На этот вопрос он и сам не смог бы ответить определенно, но говорил сам себе, что делает это для того, чтобы получить ответ на терзавший все его существо вопрос.
   Он не знал, что за ним внимательно наблюдали черные, глубокие и залитые предвечной печалью глаза.
   Лазарь вышел из леса, когда солнце поднялось высоко над горизонтом. Не буду утомлять рассказом о его физическом и душевном состоянии, а тем паче о внешнем облике, но позволю себе упомянуть о некоторых людях, ретировавшихся с места свершения чуда.
   Об одном из них уже упоминалось ранее. Это был возглавлявший траурную процессию брат Лазаря. Его звали Александр - достаточно суровый человеком с твердым характером. Он в жизни своей не сказал никому слова лжи, а если и обещал кому чего, то непременно выполнял. Мягче всего он относился к своему младшему брату, хоть и был к нему требователен. После его смерти у Александра второй раз навернулись слёзы на глаза. Первый раз это случилось после смерти их матери.
   Надо отдать должное Александру, ведь с места непонятных, загадочных, а вместе с тем и страшных событий он ушел последним, причем, не столько испугавшись, сколько по необходимости. Уже через полчаса он вернулся к месту, где оставил брата, но, не найдя его, и, решив, что его утащили дикие звери, пошел собирать народ, чтобы: во-первых, позаботиться о теле странника, а во-вторых, попробовать отыскать тело того, кого мы называем Лазарем.
   Второй человек - это жена Лазаря по имени Нейя - ветреная, видящая во всем одну только забаву, и не доводящая никакого дела, кроме замужества, до конца. Не в меру вспыльчивая, она была полной противоположностью Александра, а любовь Лазаря снискала исключительно за нежность и всяческие выдумки в постели, во всем остальном она была полный ноль. Поплакав для вида, она уже на второй день любезничала со своим соседом, который давно подбивал под нее клинья, и которому она с год уже строила глазки (хотя, видит Бог, насколько серьезным грехом у нас почитают это дело).
   Уже в самой процессии Нейя позволила утешать себя человеку, о котором говорилось выше. И, наверное, не удивителен тот факт, что она одна из первых покинула вязкую глиняную дорогу (причем все с тем же самым соседом, будь он неладен).
   И третий - это закадычный друг (именно закадычный, так как они вдвоем частенько принимали за кадык) Лазаря - Смуил. В народе его звали ласково - Смуня. Он бы сошел за деревенского дурачка, кабы не его интуиция. Он угадывал буквально все: настроение собеседника, градус спиртного, погоду на завтра, удачу в охоте и так далее и тому подобное, и был больше полезным идиотом, чем просто дураком. Он был безвольным типом, по трезвому боялся заговорить со всеми, кроме Лазаря. Не был женат, да и вообще скорей всего ничего не имел бы с женщинами, если бы не катастрофический недостаток мужчин в нашем краю.
   Он уполз в середине развернувшегося действия, но недалеко, а потом долго плакал, уткнувшись лицом в бурый квелый мох. Ему было жутко, да это и неудивительно.
   Теперь можно, не отрываясь, следовать за Лазарем, и увидеть, что пришлось ему пережить уже после фактической смерти.
   Тело его хоть и мало слушалось хозяина, зато и не уставало совсем, поэтому уже к полудню он пришел в пределы своей деревни. Он не помнил и не узнал ее, но когда подошел ближе, то смутные чувства узнаваемости превратились в чёткую картину. Вот поле, по которому он гонял в детстве, а когда подрос, то лежал посреди него в густой траве и мечтал, мечтал... О чем? Нет, как ни пытался напрячь память, он не мог вспомнить ничего из того, о чём мечтал, или что думал.
   Вон зеленый сейчас холм, а когда он был белым, то Лазарь с другими мальчишками (о, как давно это было!) катался с него на плоских и гладких листах прочного материала, оставшегося от древних. Вон та покосившаяся избушка, она запомнилась горячими пирогами... Внезапно шквал воспоминаний буквально захлестнул воскрешенного, и тот упал в траву, как подкошенный. Перед глазами его со скоростью выпущенной стрелы проносились лица, пейзажи, воспоминания о былом...
   Нескоро он очнулся, а когда это произошло, солнце зависло переливающимся шаром над закатной линией горизонта. Лазарь спохватился и поднялся на ноги. Надо было идти в деревню, чтобы выяснить ещё некоторые вещи, подёрнутые пеленой тайны.
   Первым на пути стоял дом, в котором он немало лет провел со своей разбитной подругой Нейей. Ни на секунду не задумываясь, он постучал в дверь. Сперва не было слышно ни звука, потом раздался шорох и невнятный шепот. Внутри явно не ждали гостей и были серьезно обеспокоены стуком.
   Минуту спустя дверь отворилась, и в образовавшийся проём просунулась маленькая головка с растрепанными огненными волосами. Забавно было смотреть на то, как изменяется выражение лица весёлой вдовушки. Там, где только что была озабоченность нежданным визитом и интерес, кого же принесла нелегкая, сменились растерянностью, затем жгучим чувством вины и непониманием, трепетом перед сверхъестественным и, наконец, банальным ужасом, перерастающим в панику.
   - А-а-а! - закричала она.
   "От нее пахнет постелью и чужим мужчиной", - подметил про себя Лазарь.
   Что происходило дальше, описать сложно. Нейя подняла из постели своего любовника и с криками: "Спаси меня!" и "Караул, там мертвец!" отправила прогнать с крыльца Лазаря. Сама же в это время накинула верхнюю одежду, выскочила через заднюю дверь и побежала, оглашая деревню пронзительными и несвязными криками.
   Сосед её схватил подвернувшуюся под руки кочергу и выскочил на крыльцо, с которого Лазарь поспешил убраться восвояси. Но не успел. Любовник Нейи размахнулся посильнее и шандарахнул воскресшего по спине...
   Тот обернулся, и мёртвое лицо его выражало удивление. Сосед же был ошеломлён до предела. Но Лазарь не стал его трогать, он просто отобрал у него кочергу, не напрягаясь, разломил ее пополам и отбросил обломки в разные стороны. Затем восставший из мертвых развернулся и пошел прочь.
   Теперь он понимал, что ему нужно притаиться на время, так как кипиш, поднятый Нейей по деревне, уже набирал силы. Но где?! Лазарь решил идти к своему брату, который жил через несколько домов. Туда можно было пройти еле заметной тропкой, пролегшей вдоль соседских огородов. По ней он и поплелся.
   Постучав в дверь дома брата (тот уже вернулся из леса ни с чем, до того уставший, что бухнулся спать, не дожидаясь заката), Лазарь ожидал любой реакции и был весьма удивлен, когда таковой не последовало вовсе. Тогда он решил стукнуть посильнее и, к своему великому сожалению разнес дверь в щепки.
   Шум, произведенный им, да ещё тот факт, что с другой стороны дома бегало и суетилось мало что не полдеревни, все же заставило Александра подняться с постели. Лицо его, и так не испытывающее переизбыток краски, побелело, словно загрунтованное полотно, когда он увидел, кто нечаянно выломал его дверь.
   "Брат" - хотел вымолвить Лазарь, но из его гортани вырвалось лишь угрожающее рычание.
   - О Господи! - взмолился Александр и грохнулся на колени, начав усиленно возносить речи к Богу, чего раньше с ним не происходило.
   Надо сказать, что и сейчас он не потерял присутствия духа, однако подумал, что рассудок его не выдержал перипетий, которые ему пришлось перенести утром и днём.
   Он поднял глаза и увидел, что брат его никуда не делся, а значит он - не продукт работы его воспаленного мозга. Оставалось одно: чудо удалось, но от брата веяло натуральной гнилью, смешанною с замогильным холодом, поэтому трудно было поверить в то, что всё прошло удачно.
   - Папа, кто там? - раздался тоненький детский голосок из-за спины Александра.
   - Я тебя прошу, уходи, - тихо проговорил Александр. - Прости, но я не могу ничем тебе помочь. - А за спину бросил: - Это ко мне, детка.
   "Дочь, у него есть дочь, - размышлял про себя Лазарь, идя прочь, - как же я не помнил этого?"
   Впрочем, оставался еще один вариант: Смуил. Но того, как назло, не оказалось дома. (Надо сказать, что он вообще редко бывал там, а сегодня, после того, что с ним приключилось, он не преминул напиться, и сейчас валялся возле шинка). Тогда Лазарь решил заночевать в лесу, но туда надо было добраться, сейчас-то он находился в самом сердце стана врага, если можно так выразиться, потому что вся деревня от мала до велика разыскивала его с кочерёжками, ухватами, колунами и прочими приспособлениями, а до леса, кроме как через улицу, добраться было нельзя.
   В то же время одно из привычных озарений сошло на Смуила. Кое-как он поднялся на ноги и поплелся к тому месту, где находился Лазарь. Многие из рыскавших по деревне подбегали к нему и либо предупреждали об опасности, либо интересовались о сути происшествия, потому как толком никто ничего не знал.
   Но Смуил ничего не отвечал, сейчас он, как никогда, был похож на недавно воскресшего Лазаря; даже походка у него была подобная, не говоря уже о звуках, которые издавала его гортань.
   И вот они увидели друг друга: недавние приятели, не расстающиеся надолго почти никогда и жить не могущие друг без друга.
   "Смуня!" - крикнул, забывшись, Лазарь, и сам испугался того мычания, которое издал.
   Смуил растерялся, услышав такое, зато не растерялись другие, которым только и надо было найти этого странного типа, - ходячего мертвеца. Лазарь понял, что обнаружен, но бежать было поздно, да и некуда.
   Разрозненные человеческие фигурки слились в разношерстную, плотную и объединённую единым порывом толпу, и толпа эта ринулась к одиноко стоящей фигуре Лазаря.
   Смекнув, что к чему, Смуил со всех ног кинулся к закадычному другу, а приблизившись к нему вплотную, обернулся лицом к толпе, воздел руки к небу и закричал:
   - Стойте! Оставьте его в покое!
   Никто не обратил внимания на его возглас. Тогда Смуил запрокинул голову к небу, и окрестности огласились таким неистовым криком, что все невольно вынуждены были остановиться.
   - Дайте ему уйти, - сказал охрипшим голосом Смуил.
  
   Здесь надо добавить пару слов о судьбе последователей странника. Некоторые из них сразу после происшествия поспешили в свои родные страны, но их основная часть (в том числе и все три женщины) остались здесь в деревне. Им надо было предать тело своего учителя (или кто он там был для них) земле, и справить все необходимые нужды своего культа (наши старейшины смотрели на это сквозь пальцы).
   Случилось так, что в толпе, окружившей сейчас Лазаря, были те из последователей странника, которые остались у нас. Они быстрее всех поняли, что к чему, и догадывались, с чем столкнутся.
   Вперёд выступил молодой человек, облаченный в лохмотья, и имеющий на ногах грубое подобие обуви, выделанной из свиной кожи. Голубые глаза его горели фанатическим блеском, а светлые волосы были вздыблены кое-как.
   - Это надо уничтожить, - промолвил он так, чтобы слышали все вокруг, и ткнул пальцем в Лазаря. - Это уничтожило Величайшего, и поэтому повинно вечным мукам.
   - Нет! - закричал Смуил. - Разве он несёт ответственность за то, что вы со своим сумасбродным учителем сделали с ним. Он был в числе лучших людей нашего края, а посему заслужил спокойствие и отдых там, на небесах, - он ткнул пальцем в закатное небо, - но никак не муки вечные.
   Его слова вызвали сильный резонанс и волнение в толпе, которая тут же поделилась на две группы. Первые были согласны со Смуилом, это были местные, а вторые были за светловолосого, - по преимуществу последователи. Поднялся шум и гам на всю деревню, так что все почти забыли суть своих перебранок, только Лазарь стоял, понурившись, опустив глаза в землю, да Смуил не сводил с него протрезвевшего и измученного взгляда. Может быть, воскрешенному удалось бы даже ускользнуть незаметно, кабы с одной из женщин в дорогих одеждах не случилось бы настоящей истерики. Ломая пальцы на руках и выговаривая никому не ясные слова, она ринулась прямо на Лазаря, но на полпути была остановлена Смуилом.
   - Куда ж ты, глупая баба?! - крикнул он ей в самое ухо. - Он же не виноват!
   Но баба продолжала вырываться, причём, так энергично, что у Смуила не осталось никакой возможности сдерживать её далее, поэтому, когда у него осталась одна ее рука, не мудрено, что он, не соразмерив свои силы, сломал ее. Как раз в этот момент наступила полная тишина, и хруст ломаемой кости услышали все без исключения. "Одежды" взвыли и бесформенной массой бухнулись на землю.
   Мгновением позже в толпе сверкнул неистовый огонек в пронзительных зелёных глазах. Сразу же после этого один фермер почувствовал, что куда-то исчезли вилы из его рук.
   Смуил склонился над несчастной женщиной и пытался утешить ее, одновременно с этим бормоча нелепые извинения. Он обернулся на шорох, внезапно раздавшийся за его спиной, и последнее видение поразило его мозг, как молния.
   К нему неслась гибкая и стройная, словно лань, девушка с вилами, направленными остриями прямо на Смуню.
   Это была третья спутница бородача с палкой. В ее глазах горел гнев, замешанный на глубокой обиде. Её взгляд обжигал желанием отомстить. За родного? За любимого? За родителя? Нет!!! За Бога... или что-то в этом духе.
   Смуил успел только встать; в следующий же миг острия вил высунулись из его шеи со стороны спины, частично раздробив позвоночник. Издав задушенный сдавленный стон, Смуил замертво повалился рядом с покалеченной им женщиной.
   "Друг!" - вырвалось у Лазаря, но всем вокруг показалось, что он угрожающе зарычал.
   Вилы, вытащенные из горла мертвеца, направили свои жала в лицо воскрешенному. Толпа пришла в движение, замкнула и стала сужать круг вокруг Лазаря...
  
   ***
   Теперь мне не лишним будет рассказать и о себе. Меня зовут Стелла. Я дочь главного старейшины. Само по себе это ничуть не удивительно, но весьма занимателен тот факт, что до семнадцати лет я не сказала ни одного слова, да и все мое умственное развитие было на уровне годовалого ребенка. Не буду утруждать рассказами о своей жизни в этот период, тем паче, что мало чего помню о ней.
   Перелом случился в тот самый день, точнее в то самое утро, с которого я и повела свой рассказ. Что-то приподняло меня в три часа утра, когда намечались первые признаки готовящейся процессии, и мне стало ясно, как день, что я должна идти в лес (стыдно признаться, но тогда по своему слабоумию я и одеться забыла). Несмотря на свое состояние, я благополучно добралась до возвышения, густо поросшего кустарником, легла прямо на землю и стала ждать.
   О том, что случилось дальше, я уже говорила, но именно в момент оживления Лазаря, я обрела отсутствовавший во мне ранее рассудок. Я полностью осознала, кто я, где я и так далее и тому подобное. Мне стало ужасно неловко оттого, что я нага, но вот чего совершенно не было, так это страха. Я ничего не боялась, так как все шло мне на пользу (мне иногда кажется, что это именно я виновница того, что чудо не удалось, хотя вполне возможно, что это не так).
   Дальше я проследила за Лазарем, сбегала, оделась, пока он лежал в поле, а после следовала за ним, не отступая ни на шаг, вот откуда я всё знаю.
   И вот теперь, стоя за его достаточно широкой спиной, я поняла, что, наконец, пришел и мой черед действовать. С древним боевым кличем нашего народа (во мне проснулась родовая память) я с кошачьей грацией (что мне понравилось до безумия) ринулась на перехват фанатичной девицы с вилами, вообразившей себя мстительницей.
   Это был бы достойный меня противник... Но она была слишком поглощена своим несчастием и той миссией, которую она на себя взвалила, и посему едва заметила мое достойное кисти лучших художников, картинное, появление миру.
   Я не стала с ней церемониться, а просто выбила из рук вилы, разломав их напополам, а другой рукой тукнула в висок. Пронеся свое тело ещё несколько шагов вперед, она упала замертво.
   Может быть, вы подумаете, что Лазарю в тот момент совсем ни к чему была моя помощь, но тут вы ошибётесь. Он ни в коем случае не мог и не хотел никому причинять вред, поэтому со стопроцентной уверенностью могу заявить, что если бы не я, то душа его была бы отправлена на муки вечные. Они что-нибудь сделали бы с ней, это точно.
   Да, он не мог причинить боли... А я могла. Я хотела спасти его, хотела преподнести урок ненавистным мне людям, которые во главе со своим наставником решили надругаться над нашими мертвыми... В конце концов, я хотела оправдаться за те семнадцать лет бездействия, что минули с моего рождения.
   Толпу хватил столбняк, и мне осталось произнести несколько слов на древнем наречии, чтобы нас с Лазарем отпустили восвояси. Я взяла его за руку и повела в сторону леса, не обращая внимания ни на угрозы, сыпавшиеся сзади, ни на приглушенные всхлипы, слышавшиеся с боков.
   Что было дальше? Мы ушли. Вдвоем. Мы зашли глубоко в лес и остались там. Построили себе уютную рубленую избушку (мой отец периодически тайно навещал нас, да и я инкогнито наведывалась в деревню, поэтому все необходимое у меня - Лазарь-то ни в чём не нуждался - было) и стали в ней жить-поживать. Но это далеко не конец моего повествования, поскольку до сего момента произошло ещё многое, и эта история получила свое логическое завершение... ну, почти.
   Несколько дней спустя мы обнаружили, что тело Лазаря продолжает разлагаться. Это случилось после того, как мы похоронили Смуила (его тело пришлось выкрасть из деревни). Лазарь присел на деревянную лавочку, стоявшую напротив двери, и в этот момент от его левого предплечья отвалился увесистый шмат мяса.
   Он впился в него взглядом, и в глазах его я прочла такую боль, что и словами-то высказать невозможно. Еще там было что-то такое, что не поддавалось никакой классификации.
   Он так и не разговаривал (более того, он не заговорил до самого конца), но мы довольно сносно научились общаться с ним на языке мимики и жестов.
   "Больно?" - спросила я его.
   "Ничего не чувствую" - ответил он.
   Я привыкла к тому, что он издает, мягко говоря, неприятный запах, который теперь стал настолько очевиден, что не замечать его было невозможно. Я подошла и подняла отвалившийся кусок, он насквозь был гнилым. "Что же будет дальше?" - пронеслось у меня в голове. Но тут же на замену пришедшей мысли мелькнул ответ, а за ним и решение проблемы не заставило себя долго ждать.
   Но прежде я решила осмотреть его с головы до пят. Это было ужасное и вместе с тем вселяющее жалость зрелище. Передо мной был самый натуральный покойник, наделенный душой, способностью передвигаться и чувствовать. Слезы горечи выступили у меня на глазах, когда я протянула к нему руку.
   Он передернулся от этого жеста. Надо добавить, что с тех пор, как я отпустила его руку в тот памятный первый день, больше не прикасалась к нему. Наверное, если бы он мог краснеть, то сейчас он непременно сделал бы это, - так стыдно ему было за свои внешние данные.
   "Скоро все поправим", - показала я ему руками и губами. На лице его отразилось немое удивление.
   Я говорила, что во мне проснулось родовая память, и теперь я знала, что раньше у нас бальзамировали кое-каких выдающихся особ. Не медля более ни мгновением, я бросилась в лес, и спустя некоторое время вернулась назад с охапками различных растений, многие из которых я собрала возле кладбища. Затем я сделала из них отвар, а из своего гардероба - полоски ткани (на это ушло много платьев), и, смочив полоски в отваре, стала равномерно обматывать ими Лазаря.
   Когда я дошла до известного всем мужского места, он смутился и даже попытался сделать это сам, но руки не слушались его, и ему пришлось смириться с тем, что операцию придется проделать мне.
   Я сделала всё аккуратно, и к заходу солнца он был у меня, словно мумия. Единственное, что оставалось для меня секретом, так это то, почему разложение не касалось внутренних органов и глаз. Но это к лучшему, ведь теперь, когда я обработала его, он сможет ещё долго не заботиться ни о запахе, ни об отваливающихся кусках мяса.
   Пахло теперь от него и вовсе замечательно, словно летнею ночью на берегу целебного озера. Этот запах разбудил во мне какие-то, скрытые до сей поры, чувства. Я увидела в Лазаре не только ожившего покойника или объект для своей жалости, но и что-то еще, подобного чему не видела никогда и ни в ком. Мы посмотрели друг другу в глаза, и не знаю, что уж он увидел в моих, но я в его - глубокую признательность и благодарность, а, может быть, и еще что-то.
   Я, как и прежде, поднесла к нему руку, и он уже не отшатнулся от меня, а бережно принял её, словно бесценный подарок, и приласкался к ней забинтованною щекою. Чувство, проснувшееся во мне чуть ранее, полностью овладело моим телом, и я уже не могла с ним совладать. Я захотела прижаться к нему всем своим существом, чтобы почувствовать, как никого и никогда в жизни. Я хотела, чтобы каждая клетка моего тела соприкасалась с ним. Мне кажется, он угадал мои эмоции и желания, потому что подержав мою руку возле своего лица еще один миг, отпрянул от меня, словно обжегшись, а после выскочил за дверь, хлопнув ею так, что даже лавка пошатнулась от вибрации.
   Я выбежала за ним следом и вскоре нашла его на укромной премиленькой полянке. Пока происходило все, описанное выше, наступила темнота, и с небо глядело на нас алмазными глазами звезд. Я подошла и положила руку ему на плечо. На этот раз он не проявил никаких эмоций, а, когда я положила ему на другое плечо свою голову, он обнял меня обеими руками и повалил в шелковисто-нежную траву.
   Теперь я была закрыта от мира с одной стороны землей, а с другой (смешно сказать: мертвым телом) - замотанным в импровизированные бинты Лазарем, но мне не было страшно или неприятно, наоборот, ничего прекрасней чувств, охвативших меня в эту минуту, я не испытывала.
   Конечно, любой может осудить меня за те сладкие минуты, доставленные мне судьбой, которые до сих пор не выходят у меня из головы. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, мое тело пробирает дрожь, и я снова и снова упиваюсь воспоминаниями о той неге...
   Мы потеряли счет времени, но, наконец, наступил момент, когда нам волей-неволей пришлось очнуться от сладостного забытья. Поводом к этому послужили неясные крики, раздававшиеся со стороны нашего дома.
   Как выяснилось позже, последователи странного учителя каким-то образом вынюхали, где мы находимся и нагрянули под покровом ночи. Не найдя ни единой души, они решили поджечь наш дом, сделав из этого некое ритуальное действо.
   Когда мы подоспели к поляне, на которой он стоял, то застали полыхающий костер, равняющийся своими языками с верхушками некоторых деревьев. Мне было больно. Я взглянула на Лазаря и поняла, что он испытывает подобные горькие чувства.
   На фоне горящего дома и вокруг него проходила процессия странно размалеванных людей, одетых преимущественно в лохмотья. Вдруг из этой толпы отделились двое, встали с противоположных сторон горящего дома и стали нараспев произносить неизвестные мне слова, состоявшие мелодичных звуков. "Заклинания", - догадалась я.
   Огонь на мгновение затих, но сразу же взвился до небес, оставив далеко внизу верхушки самых высоких деревьев. Одновременно пламя утратило свой естественный цвет и стало не то зеленым, не то голубым, и в нём стали проступать сперва неясные, а потом весьма четкие каббалистические знаки.
   "Враг!" - внезапно крикнул Лазарь.
   И это его громовое рычание перекрыло треск бушующего пламени. Все обернулись, включая и двоих, творивших заклинания. Один из них, - являвшийся предводителем странного сборища, - первым заметил издавшего рык и, ткнув в него пальцем, крикнул:
   - Взять его!
   Разлохмаченная толпа двинулась было к нам, но сей же час случилось нечто непредвиденное: заклинатели потеряли контроль над тем, что делали, и знаки, находящиеся в пламени, начали слагаться в изображение. Внимание людей теперь было приковано к загадочному явлению.
   А в следующий миг все ахнули. В переливах пламени люди узрели искажённое от нестерпимых мук лицо своего духовного наставника.
   - Стойте! - крикнул он им из пламени, и некоторые повалились на колени.
   Но один человек явно не хотел уступать.
   - Кидер-Лим-ба! - крикнул он и воздел руки к небу.
   - Ах, вы, неблагодарные! - воскликнул тогда образ странника. - Покайтесь же!
   Дальше началось совершенное светопреставление: огонь вырвался из-под контроля и, вздувшись, словно шар, осветил окрестности на многие стадии вокруг. В соседних странах люди долго не могли понять, что же это такое, а после он рассыпался мириадами капель жидкого, но прожигающего все на свете, огня. Этим были уничтожены все, кто принимал участие в процессии, но что действительно странно, так это то, что ни я, ни Лазарь, ни деревья, стоявшие окрест, не пострадали. Немного погорела трава, но, в основном, те капли исчезали, не долетая до земли и поражая лишь человеческие цели.
   А когда всё стихло, наступила такая тишина, какой я не помню за все дни своего сознательного существования...
   Мы ушли. Не очень далеко, но достаточно для того, чтобы не повторялись подобные инциденты. Связь с деревней пришлось прервать. Скорей всего нас выследили, заинтересовавшись, куда это всё ходит мой отец.
   Мы срубили новую избу, выглядевшую лучше первой. В вечер её окончания к нам пришёл первый гость.
   Хотя правильнее будет сказать, что гость этот пришел к Лазарю, а не ко мне, так как я его не видела, а лишь ощущала незримое присутствие его. Это был странник. Сначала он вымаливал прощение у Лазаря, но на этом их общение не закончилось, и тот стал бывать у нас постоянно. Он рассказывал обо всем: о том, что было с ним раньше, как он забрел в наши края, как мучается теперь и (даже!) то, что может быть в будущем. К своему великому сожалению, я не могла всего этого услышать (чувствуя лишь эмоциональную окраску рассказов), а Лазарь немногое мог пересказать мне.
  
   ***
   Вот, в общем-то, и все. Осталось рассказать об одном единственном дне - сегодняшнем, на закате которого я и пишу свою историю.
   Первые признаки беспокойства обнаружились ещё вчера вечером. Ни я, ни Лазарь не могли найти себе места. Сначала мы предположили, что это из-за того, что дух странника не появлялся уже довольно давно, но потом я сообразила, что к чему, ведь на завтра (то есть сегодня) исполнялся год неудачной попытке похоронить Лазаря.
   Честно сказать, я совсем привыкла к нему за этот год и не мыслила свою жизнь без него. Мы жили с ним, как муж с женой, хотя, наверное, кто-то сочтёт странным сожительство с живым покойником, но меня это вполне устраивало, тем боле, что до него у меня всё равно никого не было и сравнить было не с чем. Да и к тому же это был единственный человек, с кем я могла общаться.
   Но чем твёрже была походка у ночи, тем сильнее становилось наше беспокойство, постепенно перерастающее в панику. И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы в два часа ночи Лазарь не поднялся и не просигнализировал мне:
   "Пойдём".
   - Куда? - удивилась я вслух.
   "Увидишь", - ответил он.
   Мы поднялись и пошли. Я неотступно следовала за ним и, наконец, поняла, что мы следуем прямиком к нашему древнему кладбищу.
   "Что? Зачем?" - снова удивилась я.
   "Не знаю, - ответил он, - тянет".
   Пожалуй, это была одна из величественнейших картин во всей моей жизни. Мы стояли вдвоём рука об руку, обратив свои взгляды на восток, откуда совсем скоро должно было появиться расцвеченное царственным блеском солнце - древнее, как сам мир. От наших ног во все стороны вниз убегали склоны холма. Прямо перед нами красовалось кладбище, а за спинами стоял в почтительном молчании лес, выстроившийся шеренгами деревьев-офицеров, как бы отдававших нам честь... или, может быть, прощавшихся с нами. Навсегда...
   Первые лучи солнца коснулись громадного купола небосвода и стали осветлять его тёмную и устрашающе-великую прозрачность. Словно сахар, свет растворялся во тьме, и, словно сахар, подслащал её, просветляя с того края, в который мы направляли свои взгляды. Лицо Лазаря совершенно очистилось от всяческой озабоченности и приняло такое выражение, что я поняла: есть что-то, чего я не знаю, но о чём он уже догадывается.
   Затем он повернулся ко мне, заглянул своим долгим чудесным взглядом в мои глаза, после обнял, да ещё с такой силой, что чуть не переломал все мои косточки.
   "Я ухожу", - показал он, чуть отстранившись.
   "Куда?" - спросила я, ещё не до конца понимая, что происходит.
   "Туда", - ткнул он пальцем в восходящее солнце, краешек которого только-только показался над горизонтом.
   "Я не понимаю", - сказала я.
   И в этот момент я всё поняла. Осознание реальности происходящего накатило на меня гнетущей волной. Я кинулась к нему на шею и обняла так крепко, как только могла.
   - Прощай, - как ни странно, но этот голос я услышала въяве, а не каким-либо другим способом, причём, это было сказано голосом, которого я доселе никогда не слышала.
   - Нет! - закричала я во всё горло, но уже тогда почувствовала, что в моих объятиях заключено горькое ничто.
   От Лазаря остались только полоски ткани и больше ничего. Я до сих пор не могу объяснить, как это стало возможным, но от самого тела не осталось ничего, что можно было бы хотя бы похоронить. Я повалилась на землю, собрала в охапку часть пропитавшихся травами полосок ткани и стала обильно смачивать их своими слезами, приправляя всё это обречёнными рыданиями.
   Но он был ещё здесь, и это именно его голос я слышала.
   - Прощай, - повторил он.
   Я перевернулась на спину и стала глядеть в алеющее рассветное небо, а голос тем временем продолжал:
   - Прости меня за то, что я оставляю тебя здесь совсем одну, но знай, что ты не одинока, ведь я всегда с тобою. Я буду рядом, что бы ни случилось.
   Прости, если что-то было не так, но лучшего года жизни у меня никогда не было и, наверное, не будет до тех пор, пока мы не воссоединимся с тобою.
   Сейчас я ухожу туда - наверх, но я не забуду о тебе, и буду ждать тебя там, как ждал всю свою жизнь.
   Со мною вместе восходит тот, благодаря которому наша встреча вообще стала возможна, пускай и при таких скорбных обстоятельствах.
   Ты знаешь, он шлёт тебе привет. Он хочет, чтобы ты всегда была счастлива.
   Я тоже хочу этого, и, если бы у меня были крылья, как у ангела, то я обязательно слетел бы к тебе на землю и укрыл бы тебя ото всех неприятностей.
   Но теперь нам пришло время прощаться. Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было.
   Я завещаю тебе жить в ладу с собой и помнить всё, что с нами произошло.
   А теперь - прощай!
   Я ещё долго лежала и смотрела невидящим взглядом вверх. Мне казалось, все это - сон, и что я вот-вот проснусь. Или, что мой Лазарь спустится сейчас ко мне, но ничего не происходило. Тогда я встала, отряхнулась и пошла домой.
  

* * *

  
   И вот я сижу за самодельным столом и при свете свечи пишу эту небольшую исповедь. Во мне ещё не остыли чувства, пришедшие ко мне вместе с Лазарем.
   Может быть, я не права, но кажется, что мне не за чем теперь жить на этом свете. Конечно, это может показаться дикостью, но по сути дела я только и начала жить с того момента, когда в мою жизнь ворвался Лазарь, хотя, конечно, это случилось по независящим от него причинам. К тому же он ждёт меня. Он обещал ждать... А что я буду делать здесь без него... одна?
   Я больше всего на свете люблю его, и хочу быть вместе с ним...
  
  

Конец.

03 - 06.02.2004

Дмитрий Дубов.

  

Чудо.

  
   12
  
  
   11
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"